Рассказы
20 января 2017 года

Три брата

Вёрткий кроссовер загнали на проторённую, но уже успевшую зарасти за лето травой, колею, боясь ругани кладбищенского сторожа, припасли свободную поллитровку водки, и, крадучись, доползли до нужного квартала, где в диких зарослях орешника и бузины, над которыми возвышались полувековые берёзы и липы, спряталась могила отца. Первым в густую тимофеевку едва выполз шофёр - Сергей, младший из братьев, не сумевший открыть дверь машины даже наполовину.

- Дислокация - хреновая, - сказал старший брат, Всеволод, у которого довольно свободно открылась задняя левая дверь. Он поддёрнул трико с тремя полосками по бокам, поправил пляжную белую фуражку на седой как лунь голове с короткой стрижкой, серыми выцветшими глазами уставился на водителя.

- Не боись, старина, - заметил средний брат, Виктор, - Серёга - всё правильно сделал, этот гранит - хрен дотащишь до могилы, полтонны, небось, весит... - его серые с коричневыми крапинками глаза смеялись, он сильно походил носом, губами, подбородком и копной русых, почти без седины, волос на младшего брата, у которого в отличие от него коротко стриженные и тоже без седины русые волосы стояли ёжиком, а уши торчали словно локаторы.

- Не выдумывай, - сказал старший, - мне кажется всего-то килограмм двести, по шестьдесят - на нос, - Всеволод как-то лающе, с подвыванием, засмеялся, - взва-лим на млад-шего, как на са-ла-гу...

- Товарищ полковник, не забывайтесь, - скорее съязвил, чем заступился, Виктор, - перед вами госсоветник...

- Сева, дай ему топор, - перебил Сергей тираду брата, - пусть слеги вырубит, с ними легче снимем гранит с крыши... А для бестолковых объясняю: госсоветник - это пожизненное звание, присваивается специальным указом президента... В Европе госслужащего такого ранга до самой смерти зовут "господин советник", приравнивая к генералу...

- Так, парни, закончили базар! - повысил голос Всеволод, - чё вы тут про чины-то буровите? Кто мы теперь, пен-си-онеры, хотя и работающие, как Серёжка...

Возились с разгрузкой долго, у всех троих собственные машины, достались тяжело, цену покупкам знали: не дай бог, махина поползёт по крыше или дверям, не только обдерёт краску, искорёжит и металл, и пластик. В самый ответственный момент спуска Сева первым подставил спину, братья аккуратно, по сантиметру втащили на неё памятник, одновременно держа боковые верёвочные крепления. Отдыхать не стали, пошли, утопая по пояс в траве: старший на полусогнутых ногах (и это почти в семьдесят лет) тащил на себе переднюю стенку монолита, братья, изловчившись, держали бока и заднюю часть. Тихонько, шаг за шагом, без криков и мата, дошли до двух берёз, которые мама пятьдесят лет назад посадила в голове и ногах могилы, уложили гранит на землю.

Молчали минут пять, сидя на поваленной ограде соседней могилы. Вдруг Сева сказал, обратившись к Сергею:

- Принеси-ка, друг, из багажника мою сумку, только осторожно, там бутылки лежат...

- Может, поступим по принципу: сделал дело - гуляй смело? - бросил, демонстративно отвернувшись в сторону, Виктор.

- Забыли тебя спросить, - отреагировал на замечание старший, - ты вот что: топай к сторожу, возьми с собой бутылочку для расчётов, попроси у него ведро воды, нам понадобится для фундамента.

Виктор молча ушёл, прихватив водку, Сева достал из походной сумки лопатку с короткой ручкой, заточенную, как острый нож, штукатурный мастерок, самодельный мешок с цементом, шесть красных кирпичей. Сергей стоял рядом, у берёзы, держась за полуметровый в диаметре ствол, второй рукой примерялся к проржавевшему у земли кресту, тихонько раскачивая из стороны в сторону сваренные полвека назад оцинкованные трубы.

- Не качай, бесполезно, тогда настоящее железо делали, не дерьмо, как сейчас... - брат говорил, не переставая откупоривать бутылку, потом достал из сумки два складных стаканчика, большой пакет с запасом еды, вынул бутерброды с колбасой, спросил:

- А что я делаю-то? Ты ведь за рулём... Ну, с началом операции "Память", - выпил одним глотком водку, заел бутербродом, сказал, - сейчас копать начнём, там, я помню, Генка, двоюродный брат, приличную крестовину наварил, помудохаемся мы с ней... Но это дело - моё. А ты, чтобы не болтался под ногами, бери вторую лопату и режь дёрн, потом обложим им могилку. Может, с ягодами найдёшь землицу, было бы неплохо... Серёжк, а ты помнишь отца-то?

***

Мальчишка почти не помнил отца, хотя уже закончил в школе второй класс. Помнил, как плакала мама на могиле, как шёл первый летний дождь, намочивший саван на голове отца, лицо, жёлтое, со следами страданий от болезни и почти чёрными кругами под закрытыми веками глаз. Сестра его, баба Матрёна, в чёрных одеждах монахини, сказала тогда:

- С таким сердцем он прожил бы ещё сорок лет, а вот война да рак подоспевший повалили его в пятьдесят...

Что это за болезнь, мальчик не знал, думал, отца укусил, наверное, большой страшный рак, иссеня - красный, который жил в лесной речке. Каждый день в доме заканчивался болями, которые испытывал отец: под вечер или приезжала "скорая помощь", или соседка - медсестра (когда врач передавал ей ампулу с обезболивающим лекарством) делали ему укол, и он засыпал до утра. Просыпался нередко даже бодрым, читал с Сергеем книжки, рассказывал истории из своего детства, пил чай, любил оладьи и пышки, испечённые мамой, иногда просил папиросу.

К полудню его лицо серело, жёлто-красные полоски оставались только возле ушей и на шее, зрачки глаз расширялись, на лбу бисером выступал пот. Нередко он стаскивал со лба белое вафельное полотенце, которое мама меняла каждые полчаса, зажимал его зубами и тихо стонал. К пяти часам вечера мальчик уже не мог смотреть на отца: того выгибало на постели дугой, он метался, сбивая простыни и одеяло с подушками, сдавливал ладонями рвущийся изо рта крик. Мама уводила сына за фанерную перегородку, во вторую комнату, просила читать книжки и до приезда скорой не выходить. Так повторялось каждый день в течение почти года. Ранним утром, в июне, Иван Харитонович Еремеев умер, никого не видя, хотя глаза у него были открыты.

На могилу отца Сергей ходил довольно часто: на Пасху, 9-е мая и в родительские субботы (несколько раз в году), брала его с собой баба Матрёна, которая не просто поминала родного брата, как все другие люди, тихой молитвой, она распевала псалмы надтреснутым прокуренным голосом. До самой службы в армии младший сын вместе с мамой весной и осенью поправляли могилку отца, поминали бывших соседей, схороненных рядом.

Потом годы, десятилетия Сергей не выбирался на закрывшееся для захоронений кладбище: жил и работал на Севере, мать переехала к дочери. Также вели себя и братья: к младшему - они ещё заезжали погостить несколько дней, в основном, когда его перевели на работу в столицу. А в родной город чаще других выбирался лишь Виктор, поскольку родители жены до самой смерти жили там. Но могилу отца он не нашёл, даже зрительно не мог вспомнить её месторасположение, и документы, как на грех, опечатали, сдали в архив. Кладбище тихо умирало.

В последний приезд к Сергею сошлось так, что встретились разом все трое, чего греха таить, крепко выпили, вспомнили отца, ужаснулись своему бесчеловечному отношению к нему, дали слово: летом - непременно приедут на могилу. Опять не получилось, ездил на родину только Виктор, снова был на кладбище, заросшем, с могучими берёзами и липами, диким орешником и ярко-красными гроздьями бузины, с поломанными оградами, поваленными крестами, сравнявшимися с землёй могилами. И снова ушёл ни с чем.

Сергей в этом же году оформил пенсию, сел в поезд и утром проснулся на малой родине. Впереди - целая неделя свободы, совпавшая с государственным праздником - днём независимости (кто и отчего зависел, так и осталось для него загадкой). Такси заказал через администратора гостиницы, по дороге купил букет ярко-красных гвоздик, а когда приехал на одичавшее кладбище, понял, как нелепо он выглядит с цветами. Весь в паутине, потный от жары, усталый (облазил пять кварталов захоронений), он постучал в дом сторожа. Бывший военный, татарин с пятью детишками, выслушал сбивчивый рассказ горемыки, уточнил год захоронения его отца и пошёл с Сергеем ещё раз на основную просеку.

- Вот год погребения твоих родственников, - сказал он, доведя посетителя до нужного квартала, - но списывай на то, что прошло пятьдесят лет, вон, деревья-то уже не обхватишь руками... Ищи, найдёшь - приходи ко мне, сделаем чертёж, как обустроить могилку, всё выполню в лучшем виде, к осени приедешь, снова не узнаешь, ха-ха-хиии, - засмеялся сторож, оказавшийся майором ПВО (противовоздушная оборона) в отставке. И ушёл, не оборачиваясь, разгребая траву руками и оставляя в ней след, как маленький кораблик в воде.

Жуть какая-то навалилась на Сергея: из десяти, попадающих в поле зрения могил, восемь были разрушены, с повалившимися оградами и крестами, с образовавшимися провалами на месте бывших холмиков. Запустение, забвение и последствия бурелома - такая картина предстала перед ним. Метрах в семи от дороги, в прорежённых кустах, он вдруг увидел сваренный из труб православный крест, выкрашенный в ярко-зелёную краску. Сердце ёкнуло: вспомнил, где-то видел такой же крест. Ноги сами пошли: берёза в голове и такое же мощное дерево с тугой белой корой в ногах могилы, рядом - крест, аккуратная надпись свежей чёрной краской на припаянной к трубам дощечке из нержавейки: Еремеев Иван Харитонович, дата рождения и дата смерти. "Дядя Гена... Боже мой, помнит, живой, значит, вот что делает верующий человек и любящий племянник (сын бабы Матрёны). И какие же уроды мы-то, сыновья! Чёрствые, равнодушные люди, Иваны, не помнящие родства..."

Сергей заплатил сторожу всю обговоренную сумму, просил пробить дорожку к могиле, насыпать - выровнять свежим песком холмик, расчистить место для будущей ограды. Заверил, до осени привезёт братьев: пусть посмотрит на них отец, может, и им станет также стыдно, как ему сейчас.

- Да, батыр, у нас аллах смертью наказывает тех, кто забывает своих родителей... - татарин больше не сказал ни слова, пообещав, что к сентябрю всё будет - готово.

***

Старший брат снял куртку и трико, надел армейский комбинезон, остался в белой майке с огромными вырезами подмышками, встал на колени и начал сильно и умело орудовать сапёрной лопаткой. Сергей не успел отойти на пару шагов, как услышал скрежет металла о металл, повернул голову, увидел, как брат делает большой глоток из горлышка бутылки, услышал:

- Вот, до крестовины дошёл... Господи, да иди уж, дай горло промочить спокойно. Дома - жена караулит, здесь - ты! Будто сам святой...

- Сев, ты что? Да запейся хоть: я за рулём, гарантирую, довезу тебя до дома... Только нам сегодня надо памятник установить, а без тебя - полный швах, - сказал как можно миролюбивее Сергей. А сам подумал: "И - не установим, и не довезу. Если пойдёт в разнос, как тогда на вокзале, будет - беда."

...Встречал он Всеволода на вокзале по звонку Виктора, отправившего того домой после недельного загула в отпуске. Из указанного вагона вышли все пассажиры, брат исчез. Спросил у проводницы, та сразу сказала:

- Был да сплыл. Щас портфель его отдам, а сам он с компанией в Рязани вышел. Ничего не смогла поделать да я и не обязана: взрослый мужик, пил с попутчиками сутки, не доезжая столицы - сошёл... Так, покажи-ка документы. Всё верно: и фамилия, и отчество совпадают. Езжай на предпоследнюю станцию, милиция поможет. Слышала я, проживают те, трое немолодых уже шабашников, в поселке, на берегу реки... Ну, наградил тебя господь родственничком!

Заехав домой, собрал походный рюкзак, по случаю субботы, жена - дома, даже не удивилась, сказала лишь, чтобы не брал много денег, в дороге и в чужом городе - опасно. После обеда был уже в Рязани, разыскал железнодорожный вокзал, зашёл в линейный отдел милиции, показал документы, спросил о брате.

- Спит в обезьяннике, пьяный в хлам, хорошо, что ты успел, сейчас заедет к нам медвытрезвитель, сдали бы его туда. Чё не смотришь за полковником-то, даже неудобно, как-то...

Двое милиционеров помогли Сергею пристроить брата на заднее сиденье машины, получили по сто рублей, пожелали счастливой дороги. Злости на Всеволода не было: всё бывает, но как Витька мог отправить его в таком состоянии, чёрт бы, с билетом, тем более по воинскому документу - бесплатному. На въезде в столицу Сергей заехал на заправочную станцию, попытался расшевелить брата:

- Сев, просыпайся, щас перед Людмилой предстанешь... Ты уже не боишься её?

- Боюсь... - почти трезвым голосом сказал тот, - всю жизнь боялся училок и дураков с инициативой. Нам надо принять "норму" для выздоровления. Давай-ка, братишка, заезжай в кафе, помоемся, поедим, остограммимся...

- А выдержишь такие нагрузки?

- Ты меня плохо знаешь...

Оставив машину на стоянке в двух шагах от кафе, сделали заказ у официантки, почистились и помылись в приличном туалете, поели, Всеволод махнул, правда, только одну стопку водки, но большую. Порозовел, отошёл, сказал:

- Прости, братишка. Так было тошно, что решил с бригадой шабашников дома и дачи строить. Чтобы не видеть больше распрекрасную житуху кавалера боевых орденов с военной пенсией, на которую можно лишь три бака бензина залить. Никогда так не пила страна, как сейчас, при самом "трезвом" на планете президенте... Хорошо, что портфель мой забрал. Ты сможешь отвезти меня на дачу, здесь ведь недалеко, и это для всех, наверное, будет лучшим решением...

Но чёрная кошка пробежала, точно пробежала между ними, недоверчив стал к младшему брату Всеволод, стеснялся его, особенно, после ругани со своей женой, свидетелем которой оказался и Сергей: мужики объявилась на даче как раз в тот момент, когда она там отдыхала.

***

В Бабье лето они всё-таки рванули в родные пенаты на машине Сергея, сторожа не застали: уехал к родне, обещал вернуться через три дня. Могила отца показалась ухоженной, с очищенной территорией для установки ограды. До этого успели заехать в мастерскую на действующем кладбище: гранитный памятник с металлической оправой и крестовиной, художественной надписью да плюс ограда стоили бешеных денег, братья невольно почесали затылки, а Виктор сказал:

- Делать нечего, таких денег ещё не наворовали... Попрошу ребят на заводе изготовить из неликвида, привезу на своей машине. Об ограде будем говорить уже после установки памятника.

Лениво и долго тянули время, созванивались, только к середине следующего лета собрались у Всеволода в Подмосковье, Виктор, привезший памятник, раскрывать его не стал, сказав, что в дорогу тот упакован профессионалами. И, действительно, за тысячу километров пути от Зауралья два слоя полиэтилена были порваны в клочья, оставались ещё два - в запасе. Правда, он попросил перегрузить гранит на машину Сергея, боялся за свои старенькие "Жигули", набегавшие более ста тысяч километров. Подошли трое соседей полковника по дачному посёлку, тоже военные в отставке, все вместе довольно легко перетащили монумент на "япошку", старательно укрепив его на верхнем багажнике.

И вот братья приехали, когда на окраине кладбищенского леса уже полыхал Иван-чай, а густой тимофеевкой и клевером заросли все дороги и тропки между могилами. Всеволод раскурочил старую закладку, вытащил крест, долго и старательно закреплял новый гранитный памятник, обрамлённый по бокам чёрным литым чугуном, забутил на битых кирпичах разведённым цементом крестовину, утрамбовал землю, похвалил, как Сергей споро и красиво выложил дёрном могильный холмик: на нём ещё красовались последние в этом году ягоды лесной клубники.

Работу выполнили, долг исполнили, а уезжать с памятного места не хотелось: без Сергея - шофёра водка в рот не лезла, хотя оставалось почти две бутылки.

- Поехали на Волгу, - предложил младший из братьев, - всего-то час езды до соседней области, искупаемся, свожу вас в новый яхт-клуб, поужинаем, заночуем, а потом - домой. Плачу за всё, не дёргайтесь, пенсионеры, я большую премию получил... Да и с тобой, Витёк, за памятник надо расплатиться, свою лепту внести.

Прикинули: до темноты всё равно не успевали вернуться домой, рисковать ночью не хотелось, а главное, настроение было несколько приподнятое, что ли. Вот, всего-то нашли и привели в порядок могилу отца, а на душе стало светло и радостно: один грех точно отмолили у господа.

По дороге к волжским просторам, не сговариваясь, вспомнили о маме. Екатерину Витальевну всей семьёй хоронили на Севере, где она жила у дочери. Там, на удивление, мастеровые люди, муж дочери, внуки и правнуки сильно любили бабушку, памятник добротный установили и ограду тут же поставили на могилке. И братья вдруг особенно сегодня почувствовали: надо съездить, помянуть маму, это их долг, сами уже старики, так же и к ним будут относиться дети, как они относятся к могилам своих родителей. Опять заговорили о будущем лете, может, через год соберутся в дальнюю дорогу, учитывая, что пока надо поставить ограду на могиле отца...

***

Не успели. Средний брат, Виктор, скончался весной, после Святой Пасхи. Сидел в кресле на открытой веранде, уткнувшись подбородком в грудь: вздремнул, подумала большая семья, собравшаяся у младшей дочери в новом только что отстроенном доме за праздничным столом. Жена сразу поняла, что случилось, не плакала, но, как безумная, крепко обхватив ладонями голову мужа, приговаривала:

- Вставай, Витюша, просыпайся, милый, пошли домой... Пора нам, давно пора домой. Я кулич испекла, пироги стынут...

Всеволод после смерти среднего брата перенёс микроинфаркт, а уже весной, тоже на светлый праздник, его не довезли до госпиталя, сердце остановилось навсегда. С ним, ветераном военной службы, кавалером боевых орденов, на кладбище простились представители всех родов войск местного гарнизона.

На похороны старшего брата Сергей не попал, его госпитализировали в кардиологию сразу после звонка родственников. "Трое братьев, три больных сердца, - сказал он, улыбаясь жене, пришедшей его навестить, - вот такая непростая жизнь у нас приключилась. А пока будем жить. Мы ведь собирались поставить ограду на могиле отца..."

Проголосуйте за это произведение

Copyright (c) "Русский переплет"