Рассказы
21 июня 2017

Дотянуться до солнца

Ленка Назарова высокая и стройная. На лице, кистях рук ровный загар. То, что ей давно за сорок, знают лишь старые друзья и наш директор. Если не удается слетать на пару дней в Египет, она обязательно посетит спа-салон и солярий. При первой возможности Назарова едет за границу, объездила весь мир. Недавно смоталась на неделю в Канаду, посмотреть на Ниагарский водопад.

В последнее время от чтения документов и от компьютера у нее село зрение, и за столом она сгибается, как вопросительный знак. Словно клюет острым носом буковки с листочка. Посмотрит на буковку на бумаге со всех сторон и склюнет. Тщательный сотрудник, старшая в нашей группе, зарабатывает больше всех, над ее столом вымпел – "Лучший риэлтор", подготовленные ею документы, директор подписывает, не читая.

Серега Кормилицын повесил галстук на спинку кресла, расстегнул две верхних пуговицы рубашки. Выглядывающие из рукавов пиджака манжеты затрепаны. Не дается ему деловой стиль, куда привычнее куртка прямо на водолазку. Он листает "Авторевю", видимо, опять решил поменять машину. Десятую или одиннадцатую – уже и не помню.

Огромный несгораемый шкаф, запираемый большим с мудреными бороздками ключом, стоит у стены, занимая треть комнаты.

Сегодня день, когда все мы собираемся в офисе, сидим вокруг сейфа, смотрим на дождь за окном и ждем визита директора.

Дождь за окном унылый и нудный, наверное, на целый день.

Назарова выключила монитор и заметила, что в такую погоду клиенту лучше сразу не показывать квартиру, все кажется серым, света на объекте мало. Лучше его помотать на улице под дождем, поводить по двору, детально рассмотреть заезды, детскую площадку и лишь потом, выдержав в холоде и мокроте, завести в дом, где уютно, тепло и сухо.

Кормилицын оторвался от журнала, бросил взгляд за окно и ответил, что если двор плохой, рядом помойка, то лучше привезти клиента на машине прямо к подъезду, быстренько, пока за шиворот не накапало, из дверей лимузина в парадную, на этаж и в квартиру. И машина должна быть крутой, тебя сразу начинают уважать, меньше спорят и не так торгуются. Хотят быть с тобой на одном уровне.

Я же заметил, что важно поймать момент, когда тучи разойдутся. Как только выглянет солнце, люди меняются. Только тогда не хочется ничего показывать. Хочется остановиться, закрыть глаза и потянуться к солнцу, постараться достать его кончиками пальцев.

Когда я это сказал, коллеги переглянулись. Назарова хмыкнула, раскрыла папку с документами, Кормилицын залистал "Авторевю" обратно с последней страницы. Потом свернул его в трубку, ударил себя по колену и спросил:

– Зачем трогать солнце руками? Зачем тянуться? Это учение очередного гуру?

– Если дотянешься до солнца, сможешь дотронуться до того, что тебе очень нужно.

– Ха! – бросил он журнал. – Если я дотянусь, то достану одной рукой до ламборгини другой до бентли?

– Не достанешь. – Странно, я давал советы в деле, в котором сам еще не разобрался, – потому что за ними не надо тянуться к солнцу. Ты и так можешь в автосалоне опереться одной рукой на бентли, другой на ламборгини. Только оденься получше. Тянуться надо за тем, что было когда-то, и ты это потерял, что исчезло навсегда. За тем важным, что могло быть, но не сбылось. За...

– Бред! – Назарова захлопнула папку. – И как тебе клиенты квартиры доверяют?! Все было бы слишком просто. Все бы и стояли враскоряку, пальцы вверх и веером. Продай что-нибудь, поезжай на Майорку. Там и положи руки на солнце. Только пальцы не сожги...

Давно не видел её такой злой.

– Жить настоящим надо, а если нет его, тогда начинают сопли разводить. Солнце... пальцы... У тебя клиента уведут, а ты сиди с пальцем в...

Я сделал вид, что задумался, нагнал морщин на лоб, поднялся и вышел. Туалет у нас на другом этаже. Всегда есть повод на несколько минут выйти.

Когда возвращался, из комнаты доносились веселые голоса.

– Кварталка! – с мукой в голосе стонала Назарова.

– Тринадцатая! – басом умолял Кормилицын.

Я заглянул в приоткрытую дверь.

Коллеги стояли, вытянув к сейфу руки, касаясь его пальцами.

– Тридцать процентов от сделки... пятьдесят... клиент внес аванс и исчез...

Я не стал заходить и пошел к кулеру.

Неприятно видеть, как они ерничают, и еще, если я волнуюсь, то начинаю заикаться. Это с детства. Потому, волнуясь, сжимаю зубы, делаю озабоченный вид и напряженно, с морщинами на лбу, думаю. Кому нужен работник – заика? "Вдумчив, серьезно и ответственно относится к порученному делу" – как-то удалось подсмотреть строчки из моей характеристики. К таким записям хочется добавить – "тупой".

Я стоял у кулера и пил холодную воду. Почему они держались за сейф? В нем нет больших денег. Только авансы от клиентов, документы на их квартиры, еще ключи, если объекты показываем сами, без хозяев. По нему, если и стукнуть пальцем, гулкий пустой звук, как если ударить по водосточной трубе.

Вот я и успокоился. Вернулся в кабинет. Вовремя, как раз привели стажеров.

* * *

Директор агентства заглянул, по заговорщицки подмигнул и распахнул дверь. Следом за ним в комнату зашли пять женщин и двое мужчин в возрасте от двадцати до пятидесяти. Женщины, скорее всего домохозяйки, молодые мамы, ищут работу со свободным графиком. Мужики, лысоватый пузанчик в потертых джинсах и тощий очкарик с толстой тетрадью под мышкой. Про всех понятно – есть какой-то диплом, но хорошую работу не найти, или надо пахать с утра до вечера, а в агентстве недвижимости, провел сделку – комиссионные, пятьдесят тысяч, в кармане.

Наш директор, тем временем, заливался соловьем. Размахивал правой рукой, как на трибуне. В левой у него большой плотный конверт. Стажеры встали полукругом и внимали.

– Елена Павловна Назарова, – показал он на Ленку, – наш мэтр! Лучший риэлтор в городе. В месяц у нее бывает до десяти сделок!

Стажеры перемножили сделки на комиссионные. У них загорелись глаза.

– Здрасьте, мальчики! – Ленка приветливо махнула рукой. – Будут проблемы – подходите.

"Мальчиков" лишь двое. Но Ленка всегда из стажеров выделяет мужчин. Стажеров вообще можно не запоминать, хорошо, если один из них продержится месяц.

– Елена Павловна, как провели выходные? Ниагара впечатлила?

– Слишком много воды.

Директор переключился на Серегу.

– У Сергея Кормилицына в этом месяце лишь три сделки, что-то он темп сбавил. Серега! Твой ленд крузер опять два места на парковке занял. Ты бы не мог покупать машины поменьше?

Стажеры теперь рассматривали Серегу. А тот красовался, приподнял руку, чтобы рукав не скрывал дорогие часы, положил на виду ключи от машины с брелком сигнализации.

– Кстати, Кормилицын, что с той трешкой, договор подготовили?

– Клиент скорее мертв, чем жив. Прислал смс, попросил снять квартиру с продажи.

Директор хотел еще что-то сказать, но надо было продолжать экскурсию по рабочим местам, и он повернулся ко мне. Протянул связку ключей и листок с адресом.

– Если будете работать старательно, честно и вдумчиво, то уважение в нашем коллективе точно заработаете...

Наш директор ни о ком не скажет плохого слова.

– Идем в юридический отдел, – скомандовал он стажерам, выпустил их и повернулся к нам, подняв конверт.

– Двушка, окраина, первый этаж, комнаты смежные. Отдали застройщику в счет новой квартиры. Кто продаст это говно – получит премию, – бросил он конверт на сейф.

* * *

Когда первый раз открываешь дверь старой квартиры, замки заедают. Это позже, со второго-третьего раза запомнишь, что надо открыть сначала нижний замок, держать повернутым и нажатым ключ верхнего, а ручкой чуть приподнять дверь. Я долго возился с замками, подсвечивал себе телефоном, пока не посадил батарею, наконец, дверь открылась с противным скрипом.

Перешагнул через порог и включил свет. Странно, я не шарил по стене в поисках выключателя, протянул руку и, не глядя, нажал на клавишу.

Недовольно заурчал черный круглый электросчетчик на стене, красная отметина на диске тронулась и уползла за край окошка.

Сбоку от счетчика на деревянной вешалке висел зеленый плащ, мохеровый весь в торчащих нитках красно-синий шарф, за ними – я подошел ближе – плетеный поводок для собаки. В одном месте пес погрыз его, пробуя на зуб, или недовольный тем, что его привязали и оставили дожидаться хозяина.

Начавшийся от двери узкий и длинный коридор вдоль стены по пояс заставлен коробками. Можно пройти лишь боком. И я пробирался, ведя по ним рукой. Белая филенчатая дверь легко открылась, я заглянул в комнату и присвистнул. В человеческий рост она была завалена вещами. Коробки, пакеты, сумки аккуратно сложены друг на друга. Посередине беспомощно лежала люстра, хрустальные висюльки собрались пыльной кучей. Везде торчали ручки сумок, концы веревок. Над всем этим островами поднималась мебель, платяной шкаф, зеркало, настенные часы, сервант и книжный шкаф с ровными рядами томов за пыльными стеклами.

Окно угадывалось по деревянному карнизу и прижатым к стене шторам.

Картон одной из коробок надорвался. Я вытащил несколько листов. "Отчет о работе отдела планирования", "Итоги социалистического соревнования", "Шефская помощь предприятия совхозу "Пригородный", "План дежурства в народной дружине". За бумагами оказались книги, в старом техническом справочнике на первой странице стоял штамп: "Библиотека профкома".

Я вернулся в коридор, он вел дальше к ванной и туалету и сворачивал на кухню. На ней и жили, напротив газовой плиты стоял застеленный клетчатым шерстяным одеялом диван.

Квартира была захламлена, как часто бывает у стариков, но не была затхлой. Архив и библиотека какого-то предприятия заняли все свободное место.

В ванной к ребристой деревянной подставке присох обмылок, белым факелом торчал помазок в засохшей белой пене. Вентиль на трубе повернулся с трудом, вода из крана потекла мутная и рыжая от ржавчины. Я спускал ее и глазами шарил по стенам. По тусклому в паутине трещинок голубому кафелю из маленьких квадратных плиток, пожелтевшей побелке на потолке. За дверцей зеркального шкафчика на полочках стояли полысевшие зубные щетки, выдавленные тюбики, серые от времени ватные палочки. В дальнем углу россыпью лежали бумажные трубки. Мало кто догадается, что это гильзы для набивки папирос. За ними стоял небольшой наполненный темной жидкостью флакон. Я достал его, открутил белую пробку. И сразу вспомнил этот запах. Густой и резкий, чуть приглушенный. Вспомнил нарядное платье матери, то, как я вбежал в дом, заходясь в крике, прижался, кричал, уткнувшись в её платье, и она гладила меня по голове, стараясь успокоить, а платье и руки пахли именно этими духами.

"Духи подарочные" было написано на бумажной полоске под горлышком, чуть ниже шел частокол цветных черточек, словно штрих-код. Но в прошлом веке штрих-кодов не было.

Флакон я вернул на место, шкафчик закрыл. Квартиру посмотрел, надо было уходить. Я уже собирался это сделать, когда негромко протарахтел дверной звонок.

* * *

За дверью стоял Серега Кормилицын с папкой в руках.

– Или ты купишь себе нормальный телефон, – ткнул меня папкой в грудь Серега, – и будешь отвечать на звонки, или тебя разжалуют в курьеры. А я курьером свое давно отработал и больше быть им и возить по городу документы не собираюсь.

Серега отодвинул меня и зашел. Протиснулся вдоль стены по коридору, брезгливо пиная коробки.

– Книги! Опять квартира книгами забита?

– Библиотека и архив. Контора какая-то закрылась, и пенсионеры его к себе перетащили. Что-то в коридоре, что-то в комнате, там еще вещи, одежда, посуда – скарб.

– Скарб? Беда!.. – протянул Кормилицын, – фиг ты что найдешь в этом скарбе. В мусоровоз все и на свалку.

В комнате невысокий Серега поднял руки и положил их на коробки. Довольно засмеялся.

– Вот к чему люди тянутся всю жизнь, а ты говоришь к солнцу надо.

Он подпрыгнул, заглянул поверх.

– Шкаф полированный трехстворчатый.

Кормилицын изобразил медиума.

– Вижу! В шкафу два костюма: рабочий и парадный, если в парадном не похоронили. Платье крепдешиновое, туфли-лодочки. Пальто драповое с каракулевым воротником. На полированной тумбе телевизор Радуга или Горизонт. Стой! – схватился он за голову, – а вдруг там дубленка болгарская или югославское кожаное пальто?! Были же и раньше богатые люди?!

Он осторожно встал на качающуюся табуретку.

– Ух-ты! Часы настенные, механика с боем, кажется, орловский завод, – он всмотрелся, – без маятника. Понятно, искать тут нечего! До нас прошлись.

Серега успокоился и спрыгнул.

– Вывозить будем?

– Такса за сделку твердая, не процент с продажи.

– А показывать ее как?

– Пусть начальство думает.

– У меня есть знакомые ребята, вывозят хлам. Потом разбирают: утиль, винтаж, запчасти. Мы с тобой хату расчистим, документы – поднял он папку – на руках и сделаем прокладочку. Оформим по минимуму на своего человека и сразу перепродадим. Тысяч триста точно поднимем. По сто пятьдесят на каждого. А то у меня страховка за машину на подходе и...

За этим Серега и приехал, а не передать документы.

– Не получится, люди от директора подойдут смотреть.

Я сказал первое, что пришло в голову.

– Держи! – отдал он папку. – Смотри, зависнешь с ней. У тебя в этом месяце сделки есть?

– Месяц только начался...

* * *

В первый день я не задержался. Проводил Серегу, еще раз прошелся по коридору, на кухне присел на диван. Не покидало странное чувство, казалось, квартира настороженно следит за мной. Не отталкивала, но и не подпускала ближе. И я ушел. Напоследок провел ладонью по собачьему поводку в прихожей. Шершавая изнанка цеплялась за кожу.

У меня хватало текущих дел, но вечером, покупая продукты по составленному женой списку, неожиданно заметил, что взял всего вдвое и чай, и галеты, и сахар, только не песком, а кусковой, чтобы можно было погонять сахарный кубик в стакане вместе с чаинками, пока он не растает.

* * *

Мы трое – старожилы, работаем в агентстве много лет. Это редкость, обычно за год меняется половина агентов, из ниоткуда появляются стажеры и так же в никуда исчезают, запоминать их нет смысла. Агенты носятся по городу с документами, показывают и смотрят квартиры, зарабатывают себе и фирме, в офис лишь забегают. Иногда дежурят. Я чаще других. Это справедливо. Раз у тебя простой – сиди и отвечай на телефонные звонки, принимай тех, кто пришел самотеком. Вдруг повезет, и среди потока посетителей окажется клиент.

Стажеров с листовками отправили к метро зазывать людей на бесплатные консультации. Я, не взяв ни копейки, расскажу, что не получится продать плохое жилье, чтобы купить хорошее. Что дешево – значит рискованно. Что ипотеку без нормальной работы не дадут, а квартиры за полцены есть только на рекламных плакатах, их обещающих. Я как раз объяснил это пожилой паре, когда в офис забежала Лена Назарова. Она бросила на подоконник теннисную ракетку в чехле и стала просматривать документы, которые сложили ей в ячейку.

– Мы думали от завода квартиру получить… – неторопливо рассказывал старик.

Дед горбоносый с седыми редкими волосами, руки дрожат, и он старается убрать их под стол или держать одну в другой. На столе лежит его берет со смешным хвостиком посередине.

– Потом все перевернулось, вот и остались с дочкой и зятем в двухкомнатной. А как ее разменяешь? Хорошо комнаты отдельные. Так и живем. Летом можно на дачу выбраться, а зимой тяжело, тесно. Хотели кредит взять, но кто же его пенсионерам даст, а у зятя работа то есть, то нет.

Его жена маленькая как мышка, с собранными сзади в узел волосами, в сером плаще, смотрит то на мужа, то переводит взгляд на меня.

Я кивал, со всем соглашаясь. На улице морось, пусть уж посидят.

Ленка равнодушно, не поднимая головы, спросила:

– Вы на каком заводе работали?

– На Механическом, – повернулся старик.

– Да что вы? – Назарова подняла голову, – у меня на нем тетка десять лет оттрубила!

– В каком цехе? – оживилась женщина.

– Инструменталка какая-то, тетя Ира, долго работала, потом уехала с мужем, он военный. Все за свой завод держалась, хохотушка была, говорила: муж сегодня есть – завтра нет, а завод всегда будет.

– Я, кажется, ее знаю, – неуверенно говорит женщина, – в рыжий красилась, полная.

– Рыжая, – согласилась Назарова, – время было, ты или рыжая, или блондинка, других красок не купишь, точно моя тетя Ира, невысокая такая.

Назарова на стуле на колесиках переехала ближе.

– Вы на Механическом всю жизнь проработали?

– Я сорок два года, а Маша тридцать, – с достоинством ответил старик.

– Мы там и познакомились, – торопливо добавила его спутница.

– Надо же, – качнула головой Ленка, – думала, такое только в кино бывает. На Заречной улице.

Она взяла лист, на котором я записал данные их квартиры, наморщила лоб, посмотрела на клиентов. Поднялась и подошла ко мне.

– Послушай, – наклонилась она и заговорила вполголоса, – давай попробуем уговорить директора показать им ту квартиру.

– Какую?

– Не жмись, к тебе же не буржуи пришли, доставай заначку из директорского резерва. Еще месяц, постановление мэрии выйдет и пропадет ведь, никому не достанется.

Старики недоуменно переглянулись. И Назарова также тихо, хотя никого кроме нас в комнате не было, объяснила:

– У нас есть квартира, двухкомнатная, первый этаж и комнаты смежные, но дом в ближайшее время войдет в программу под снос, все его жильцы бесплатно получат новые квартиры в современных домах. Если вы переедете туда и разобьете ее на доли, то вам с детьми достанутся отдельные квартиры.

– Аварийный дом? – уточнил старик, – в нем, наверное, жить нельзя?

– Вода, отопление, свет, все есть, просто он старый, и нам через своих людей в мэрии стало известно, что его расселят. Квартиру мы придерживали под одного клиента, но у того изменились планы. Давайте попытаюсь уговорить директора. У вас ветеранские удостоверения с собой?

Обычно заедающий ключ сейфа повернулся легко. Назарова забрала конверт с документами, затянутые в мутный полиэтилен ветеранские книжки, у зеркала поправила прическу, будто действительно собиралась к строгому начальству, и вышла.

Мне было стыдно и очень хотелось, пока Ленка курит и болтает на лестничной площадке, отговорить стариков и отправить их восвояси. Сказать, что нет никакой тети Иры, и их ветеранские нужны только для кассира в электричке. Но если я так сделаю, они подумают, что я зажал замечательную перспективную квартиру из мифического директорского резерва или фонда.

Они сидели на истертом диване. Иногда старик наклонялся к уху жены и что-то рассудительно говорил. Та горячо ему возражала.

Я старался не смотреть в их сторону.

Ленка вернулась минут через десять со строгим лицом. Бросила конверт на стол, села на вертящийся стул, повернулась к старикам, и широко во весь рот улыбнулась.

– Уболтала нашего генерального!

Старик пожал руку жены.

– Вы знаете, мы решили не рисковать своим единственным жильем.

– Какой риск? Риск – это продать свою квартиру, и бросить деньги в котлован, вложиться в строительство дома, который неизвестно когда построят и построят ли вообще. Здесь же вы какое-то время поживете в другой и получите вместо нее две новые. Сейчас наш сотрудник Сергей Кормилицын отвезет вас на объект и покажет его. Торопить и уговаривать я не буду, но как только дом официально внесут в списки на расселение, все сделки по нему закроют. И вряд ли еще когда-нибудь выпадет такой шанс. Давайте лучше прикинем, как в ней разместиться на эти несколько месяцев...

Я поднялся и пошел к кулеру. Потом с пластиковым стаканом встал у окна, выходящего на автостоянку во дворе. Асфальт, много машин и единственное черное дерево с торчащими как культи обрубками ствола. Весной дерево просыпается, из обрубков робко появляется прутики с почками. Тянутся к солнцу. Падающие с них липкие листочки оставляют несмываемый след на кузовах машин. Ветки ломают, они не сдаются, размочаливаются, словно сопротивляясь, но люди побеждают, отстригая их большими канцелярскими ножницами.

Много машин, мертвое дерево, серые от пыли окна напротив. Выше над рыжей крышей иногда появляется солнце. Оно кажется пыльным и тусклым. Я иногда пробую тянуться к нему, но тепла не чувствую. Те, кто идет по коридору, наверное, думают, что я делаю гимнастику.

Во двор влетел ленд крузер Кормилицына и встал с включенной аварийкой, перегородив въезд,.

Я подошел к кабинету. Назарова говорила с клиентами как со старыми знакомыми уже не о квартирах, а о жизни, о детях, о прежних временах и временах новых.

По лестнице взбежал взмыленный Серега. В руке он подкидывал ключи от машины.

– Кого везти на показ? – запыхавшись, спросил он и, оглянувшись по сторонам, шепотом поинтересовался: – Точно что ли Ленка то говно спихнула?..

Говорить что-либо в этот момент и ему, и Ленке бесполезно. У обоих азарт. Выверенные фразы, разговор без пауз. Приметы вранья узнаешь со временем. Ленка слишком часто и чересчур искренне улыбается, а Серега, рассуждая, начинает рукой подбрасывать и ловить ключи от машины.

* * *

Отдежурив, из офиса я пошел в квартиру, переобулся в тапки, на кухне поставил на плиту чайник.

Странная история. Ленка походя заработала тысяч сто, это комиссия и обещанная директором премия. Что-то за срочный показ перепадет и Сереге. Я не заработал ничего, но не расстроен, а Назарова... Вряд ли она особенно довольна, для нее это мелкий случай, вот построить цепочку из купли-продажи, обменов, съездов, свести все это, отдать документы на регистрацию сумкой, привести туда клиентов чуть ли не колонной, как школьников, покрикивая на них, тогда на ее лице написано: ну, кто еще такое может?! Никто.

Но Серега имеет на леваке больше нее, поскольку ни с кем не делится, хотя и не может показать другим, какой он крутой. Только финал, когда купит и поставит перед офисом новый автомобиль, больше и дороже прежнего.

Все это как-то бессмысленно, но тащить в квартиру никому не нужный архив исчезнувшей во времени конторы разве не бессмысленно? Я попробовал разобрать вещи в комнате. Отодвигал связанные вместе папки, снимал сумку или коробку, открывал их. Обычные стариковские штучки: много раз штопанное постельное белье и новое в нераспечатанной упаковке, одежда на годы вперед, подъеденные с края ложки, посуда со сколами. Хорошо ещё нет мешков с крупами, сахаром и солью. Коробки отставлял, придавливал их книгами, потом стена из вещей качнулась, и меня чуть не засыпало. Вовремя уперся руками. Теперь сидел на кухне, пролистывал документы.

Посмотрел выписку из домовой книги. Здесь жила семья. Сын выписался давно, видимо уехал за границу. Мать выписали по смерти. "По выезду" сняли с регистрации отца, видимо сын забрал его к себе. Я представил, как он ругался, увидев эти завалы. И старик собирался суетливо, взяв с собой лишь то, с чем пропустят в самолет. Двадцать килограмм. Время у него наверняка было, но он хватался за разные вещи, перекладывал сумки и в результате забыл пачки с табаком и помазок из ванной. Впрочем, все я нафантазировал. Давно не видел, чтобы кто-нибудь набивал папиросные гильзы, да они и не продаются много лет. Мыльный крем для бритья сменила пена в ярких тубах. Еще я не мог выяснить из бумаг: какая у них была собака и увезли ли они ее с собой? Оставшийся на вешалке тонкий плетеный поводок явно не для овчарки.

* * *

Кормилицын взялся меня подвезти. Лучше бы я спустился в метро или пошел пешком. Мы надолго вставали на каждом перекрестке. Весь день в городе пробки. Утром на въезде, вечером на выезде, а днем все толкаются на своих машинах в центре.

Серега мрачен. Когда стоим, постукивает пальцами по рулю, словно наигрывает что-то на пианино, как только открывается окошко в плотном потоке машин, резко выворачивает руль, безжалостно бросает тойоту на тротуар, объезжает три-четыре машины и снова втискивается в плотный поток. Штрафов он не боится, многие гаишные начальники покупали и продавали через него свои квартиры.

– Ты помнить должен, в прошлом веке здесь такая же давка была? – спросил он.

– В прошлом веке здесь ходил трамвай. Потом его убрали, тротуар сузили. Добавили еще две полосы в каждую сторону, а вам все мало.

– И сколько стоило на трамвае проехать?

– Три копейки.

Серега рассмеялся.

– Помню. Первый выбор в жизни: выпить газировки с сиропом или домой поехать на трамвае. С дедом гуляли. Он кошелек что ли дома забыл. Поставил меня перед собой, говорит: «Выбирай, солдат, вода с сиропом или домой на трамвае, и там чаю с вареньем попьем?» Чего думать? Газировка, да еще с сиропом! Струя в стакан бьет, пенится... Пил, чуть не лопнул. Потом дед меня на плечи посадил и марш-бросок домой. А там еще и чай с вареньем. Как мало надо было для счастья. Вода с сиропом и чай с вареньем...

Мы проехали метров тридцать и снова встали. На какое-то время Серега словно отмяк, потом его лицо снова помрачнело.

– Занесло однажды на историческую родину. Двор, где играл. Все маленькое какое-то, убогое. На окна свои посмотрел. Дом старый, замшелый, будто просел, а рамы белые новые, как вставные зубы. Хотел в подъезд зайти, и словно стена перед тобой. Уперся. Знаешь, в магазинах зимой на входе поток из воздуха, тепловая завеса. Так и здесь, только сильнее, упираешься в нее и шагнуть не можешь. Мистика. Как с твоим солнцем.

– Что ты хотел там увидеть?

– Сам не знаю, – он вздохнул, – деда. Вспоминаю часто. Родители наорут, спать загонят. Лежишь в темноте, накуксишься, и тут дед придет, в ногах сядет. Посидит тихо, волосы мне взъерошит, что-то скажет. Он вообще тихий был. На пенсию вышел, дома мастерил. Часы сам чинил, электрику.

Он помолчал. Снова забарабанил пальцами по рулю.

– Проблемы?

– Что у нас без проблем?.. Каждый шаг, как по болоту, только не ходить, а бегать надо. Шустрить.

– Попробуй остановиться.

– Остановишься – денег не будет. К солнцу потянешься – без штанов останешься, – скаламбурил он. – Знаешь, что Ленка у тебя сделку увела? Потом с комиссии на Ниагару съездила.

Я не ответил, и Серега напомнил:

– Пришел какой-то мутный тип, срок вступления в наследство пропустил, надо было оформить две квартиры, продать их и купить третью отдельным договором. И все срочно. Комиссию с него слупили, директор на одной ножке от счастья скакал. Ты в курсе, сколько Ленка на твоем клиенте заработала?

Я промолчал.

– И дело простое, доказать в суде вступление в наследство по факту.

– Не очень простое. Есть еще наследник. Внебрачная дочь. Потому и торопились, и сделку по покупке провели отдельным договором. Сейчас дочь маленькая, вырастет, начнет папу искать, тогда все посыплется.

Серега хмыкнул.

– Интересно получается. Ленка нехило заработала, агентство провело сделку и умыло руки, продавец уйдет в отказ, заявит, что о девчонке ничего не знал, а влетят по-крупному лишь покупатели квартир. Которые вообще не при делах, ни сном, ни духом! Вот как в жизни бывает, а ты говоришь к солнцу тянуться. Ленка знала?..

Я лишь пожал плечами.

– Успей урвать, пока есть возможность. Хотя... съездила она на Ниагару, мне водопад этот даром не нужен. Мне бы тачку побыстрее скинуть. По ней две сделки было, а что номер перебит, только сейчас всплыло. Целый кусок с другим номером в кузов вварили, кто, когда? Концов не найдешь. А я теперь бегай с выпученными глазами...

– У тебя же в ГАИ куча знакомых.

– Они и говорят: "скинь ее по-быстрому". Достала уже сволочная жизнь. А ты говоришь, солнце...

* * *

Будильник Слава с повисшими стрелками, светильник из нелепого деревянного корабля с целлулоидными парусами, пленочный фотоаппарат с крышкой из черной шершавой пластмассы. За объективом темная шторка. В детстве я думал, что изображение так и остается в фотоаппарате, прячется за шторкой. Что-то в детстве из всего этого было в моем доме, что-то в домах у друзей. Я доставал из коробки старые вещи и словно заново узнавал их. Смотрел и думал. Я видел много старых квартир. Уходящие вещи ничего не стоят. Пленочные фотоаппараты, хрустальные вазы, ламповые телевизоры и приемники, логарифмические линейки, книги люди отдают за копейки или выносят на помойку, торопятся избавиться от хлама. И вещи исчезают. Лишь много лет спустя мы понимаем, что в этой спешке потеряли что-то важное и начинаем искать хотя бы их. Но, оказывается, они уже стали антиквариатом.

* * *

У Ленки хорошее настроение. Сегодня отдали на регистрацию документы приходивших в мое дежурство стариков. Их квартиру продали, на них оформили новую, которая на самом деле не новая, а старая и убогая. С разницы в стоимости агентство вычло комиссию, что-то осталось. Может старики и счастливы получить и жилье, и пенсию за год или два.

– Дед с бабкой в твое дежурство пришли, хочешь двадцать процентов от комиссии? – расщедрилась Назарова.

– Бери все на себя.

Она недовольно пожала плечами.

– За стариков переживаешь? Поколение такое, без блата не могут. Директорский фонд... льготы ветеранам... У них хоть надежда появилась, с ней и проживут дольше, а то сидят и ноют, безнадега сплошная. И дом, где эта конура, такой, что его точно должны снести. Не сейчас, так через десять лет. Он и не простоит столько. Бери тридцать процентов, съездишь в Турцию.

– Я был в Турции.

– Сколько звезд в отеле было?

– Четыре или четыре плюс, не помню.

– Вот, – с удовлетворением заключила она, – оформил бы пенсюков сам, поехал бы в пятизвездочный.

– Лен, пять звезд – это предел?

– Есть уже и шесть, и семь. Жизнь летит. Только айфон поменяла, привыкла, и новый выходит. Не угонишься за ними и не дотянешься.

Она помолчала.

– Ты сам-то что хочешь достать? – непонятно спросила Назарова, но я догадался о чем.

– То, что ушло, но все равно всегда рядом.

– Не понимаю.

– Как тебе объяснить? Ты бы хотела в прошлое вернуться?

– Нет! – резко ответила она. – Как жила – вспомнить жутко. К вечеру объявления развесишь, руки в клею, идешь и выбираешь: колготки купить или пожрать. Дождь, мокрая насквозь, в туфлях вода хлюпает, на новые полгода копить...

Зазвонил один из ее телефонов, потом почти сразу другой. Назарова коротко и резко переговорила с кем-то и снова повернулась ко мне.

– Недавно зашла в салон новый номер оформить, предлагают золотые, платиновые, перебираю, ничего не нравится, спросила, могут ли сделать тот, который у меня был, когда я только в город приехала?

По компьютеру посмотрели. Есть такой, только на нем долг висит. Кто-то наговорил по межгороду и бросил. Оплатила я этот долг. Симку в телефон вставила. Смотрю на него время от времени. А он молчит. Никто не звонит. Старую записную книжку нашла, по ней давние номера набираю. Не отвечают. Или говорят: человек умер, за границу уехал.

Дня через три зазвонил, я к нему бросилась. А там девчонка сопливая шпаргалку бубнит: "Вы выиграли... на ваш номер выпал..." Господи, думаю, это же я сама и звоню. Из тех лет. Закольцевалось что-то. Симку достала ножницами порезала. Нет ничего позади, понимаешь, и ни до чего ты хорошего не дотянешься. Только разворошишь все...

Неожиданно я подумал, что не знай ее много лет, не помни, молодую, хохочущую, а познакомься с ней сейчас, плечами бы пожал и старался держаться подальше. Упертая, желчная, сухая, тощая, как вобла, пусть и ухоженная тетка. Доказавшая всем то, что хотела, и тем сломавшая свою никому, кроме нее, ненужную жизнь.

Впрочем, не мне ее учить, риэлтору, который чаще ездит на метро, чем на машине, пользуется кнопочным телефоном и избегает электронных сервисов.

* * *

Мы встретились у подъезда. Молодая пара, жених с невестой. Сразу понял, что деньги у них есть. Если ты давно работаешь, сразу отличаешь покупателей от "туристов". В доме был огороженный сеткой лифт, но я повел их по лестнице.

Марши длинные, на площадке третьего этажа невеста закапризничала:

– Нельзя на лифте подняться?

– Лифты в старых домах часто ломаются, я хочу, чтобы вы представляли, как приходится жильцам без него.

Замки снова заели.

– Дверь просела, надо менять, – пояснил я.

В коридоре зажег одну лампочку. От тусклого света было темно и неуютно.

– Проводка старая, с электричеством здесь надо осторожнее. Тем более, что перекрытия деревянные.

Невесте квартира не нравилась. На ее лице застыла брезгливая гримаса. Парень же пропустил сказанное мимо ушей.

– Комнату фиг посмотришь, – заключил он, упершись в стену из вещей. Мельком заглянул в туалет и ванну и повернул на кухню.

Девушка села на край дивана и отвернулась.

– Все ломать и крушить, а можно по-быстрому, линолеум, и пластиковой вагонкой пройтись по кругу. Годится, – заключил жених, – лучше здесь, чем на окраине. Только по цене подвинуться надо.

– Торг владелец квартиры не обговаривал. Я, конечно, свяжусь с ним, напишу...

– Подождите, на сделку он приедет?

– Скорее всего, вышлет доверенность.

– То есть, вы продаете квартиру захламленную, «убитую», без торга, да еще по доверенности, и владелец не приедет даже на подписание договора?!

Я пожал плечами. В самом деле, я лишь посредник, моя задача показать товар. И это вовсе не значит, что я буду его нахваливать.

Покупатели переглянулись. Лицо невесты, и до этого недовольное, теперь словно говорило: "ну я же тебе сразу сказала".

– Мы подумаем и обязательно позвоним, – заключил жених.

Дверь за ними закрылась.

Никто мне, конечно, не позвонит. То, что я сделал, было не просто не профессионально, было антипрофессионально. И Ленка, и Серега сначала осторожно выяснили бы сколько у них денег. Ленка попыталась бы подвесить им еще и кредит. Серега назначил бы цену выше реальной, сторговался на меньшую и пообещал бы еще скидку, если они купят квартиру у него напрямую без агентства.

Оба бы преуспели. Только я не хотел продавать ее. И срывал уже третий просмотр. Комиссионные от сделки вещь хорошая, но куда я буду приходить, чтобы выпить в тишине чаю, подумать и поговорить сам с собой? Старая квартира стала своей, я с облегчением закрыл за непрошенными гостями дверь на замок. Чужие люди словно растревожили ее, они ушли, но разлитое в воздухе беспокойство оставалось. Как в зеркале, ты уже прошел и хочется быстро оглянуться и посмотреть, как отражение торопится за хозяином. А если хозяина уже нет, куда оно девается? Не верю, что исчезает навсегда.

Я снял ботинки и когда ставил их под вешалку, оттуда выкатился теннисный мяч. Старый облезлый мяч с точками-отметинками от собачьих зубов. Словно подарок за то, что придержал квартиру, не отдав ее очередным покупателям.

Голубой чайник с отколотой эмалью на боку остывал на плите, но чай, согретый ладонями, все также вкусен.

"Может мне самому купить ее? – подумал я, сжимая в руке мяч. – Продать машину и дачу, взять кредит и еще занять под зарплату в фирме?"

Я представил, как мы с женой переезжаем сюда, раздаем чужие вещи, вносим свои, переклеиваем обои, делаем натяжной потолок. На скрипучий паркет в коридоре кладется ламинат, старую деревянную обитую дерматином дверь меняет новая железная с кучей замков, и это будет уже совсем другая квартира, не та, к которой я успел привыкнуть. И еще кабала, когда придется гнать сделку за сделкой, может и левачить, как Серега, чтобы расплатиться по кредиту и долгам.

Лучше пусть все останется, как раньше. Придется мне и дальше отпугивать покупателей, тормозить продажу, и все сэкономленное время будет мое. Не так, остановившееся здесь время будет мое.

* * *

Кормилицын пересчитывает деньги. Аванс клиент принес купюрами по сто и пятьсот рублей. Пачки пухлые, в середине перетянуты резинками. По краям они расходятся веером и кажутся грязными.

Серега закатал рукава и старательно считает. Надевает резинку на очередную пачку и делает отметку на листе. И только тогда дает волю чувствам.

– Чтоб его! На рынке что ли торгует? Неужели на сделку с чемоданом припрется? С прошлого века таких кадров не было.

– Сергей! Ты бы хотел в прошлое вернуться?

– Да ты что? – Изумился Кормилицын. – Сам вспомни, девяностые, бандюки кругом. Сумки с деньгами. Все на понятиях. Меня тогда чуть не убили. С первой сделки рубли в марки обернул, «копейку» продал и в Германию за машиной поехал. Первая иномарка, и сразу семерка БМВ с акульей мордой. Сам перегонял. На свою голову.

Серега вскочил, забегал по комнате, пнул попавшийся на дороге стул на колесах, и тот укатился в угол.

– Времена были лихие, водители пропадали вместе с машинами. Перегонщики вместе сбивались, шли колонной машин по семь-восемь. А после заправки у меня колесо спустило. Скорее всего, там и прокололи. Перегонщики ждать не стали, а я запаску поставил и вдогонку. Меня и тормознули две девятки тонированные.

Из машины вытащили. Бросили на асфальт. И вижу в стороне, где лес, мой дед из-за деревьев вышел и на меня смотрит. Сам не знаю, что я бандитам понес. У нас один авторитет квартиру оформлял, услышал краем, что у его кореша скоро день рождения. Ну и говорю: забирайте колеса, все равно не мои, сами пахану отгоните. Бандюки ржут – у пахана мерс шестисотый. У него шестисотый, а у друга – и погоняло назвал – день рождения через неделю, бэха ему на подарок пойдет.

Они притихли, вроде думать стали. Я поднялся, еще и борзанул, сигарет потребовал, ну и уехал. Чудом жив остался.

Кормилицын помолчал, снова сел, вздохнул.

– Вот скажи, что это было? Ты говорил, от солнца энергия идет. Какая энергия? Солнечная?

– Не только. Ты же не будешь спорить, что есть предчувствие, память, не о том, что было вчера, а на много лет назад, долг, совесть. Все это вместе и есть эта энергия. Просто вспоминаешь о ней, когда тянешься к солнцу.

– Тогда почему ее до сих пор не открыли?

– Обязательно откроют, – пообещал я. – Кто откроет, сразу получит нобелевскую премию. Ему даже ничего не придется объяснять, про нее все знают, что она есть, и это открытие нужно всем, а не так, когда ты придумал что-то умное и сложное, но кроме тебя никто это не понимает и приходится, в оправдание, исписывать формулами целую доску.

– Быстрее бы,.. – потянул он, – а то бежишь, бежишь неизвестно куда.

– Остановиться не хочешь? Хотя бы подумать, куда бежишь? Зачем и для чего?

Серега помолчал, перед ним лежали пачки с деньгами, справа пересчитанные, слева, которые надо пересчитать.

– Нельзя остановиться, – с неохотой ответил он. – И хочется, а нельзя. Даже из чисто гуманных понятий. Пойми, я обеспечиваю работой кучу людей. Вокруг меня крутятся и кормятся гаишники, автосервисы, парковщики, магазины запчастей, перегонщики, даже таджики, которые мне строят гараж на даче. Если остановлюсь, все они не умрут с голода, но будут иметь большие проблемы. А если и Ленка перестанет пахать и уйдет в твою нирвану, то что будет со спа-салонами, турагентствами, бутиками, театрами и концертами?

Я не возражал, да он и прав. Но Серега горячился.

– Ты пытаешься убедить, что планета крутится вокруг солнца, а это сказки для школьников, она давно крутится вокруг нас. Потому что... – он остановился, посмотрел на пачки денег перед собой. – Потому что я из-за тебя сбился и мне сейчас все заново пересчитывать… А ну их! В банке на машинке пересчитают!

Серега перекидал пачки в пластиковый пакет, налепил сверху несколько полос скотча, бросил его в сейф и закрыл дверь на ключ.

– Иди уже, – улыбнулся я, – а то завтра дежурство, целый день в офисе сидеть.

– Ленка дежурит! – довольно засмеялся Серега уже в дверях.

– Назарова? – удивился я.

– Да, вчера я ей нос натянул. Вышло новое постановление пленума Верховного суда по вселению на доли, а она не знала. Слово за слово, поспорили на дежурство, тут я это постановление и показал. Думал, разорвет меня. Но ничего, проглотила, пусть ходоков попринимает, а то считает, что самая умная...

* * *

Утром в офисе за обшарпанным столом дежурного риэлтора я увидел Елену Павловну Назарову, лучшего риэлтора города.

Это все равно, как если бы плац в воинской части подметал генерал в форме с лампасами.

Ее пиджак украшал бэйджик с именем и отчеством. Ленка принимала какие-то бумаги у стажера и лишь сухо кивнула мне.

– Это что? Чем вы думали, когда писали? Бестолочь! – Назарова швырнула документ. Лист был исчиркан красной ручкой. Как контрольная двоечника после проверки учителем.

– Не можете работать головой – работайте руками! Распечатайте пачку объявлений и расклейте их по району! Чтобы на каждом столбе, на каждой двери...

Открылась дверь, стажеры от метро пригнали очередного посетителя. Мужчина растерянно оглядывался.

– Здравствуйте, проходите, – улыбнулась ему Назарова.

– Я только хотел узнать, сколько стоит...

– Сейчас вместе разберемся, вы садитесь.

Ленка повернулась к стажеру.

– Идите, – мягким голосом сказала она, – вам теперь есть чем заняться.

Я смотрел, как работала Назарова. Случайно зашедшего с улицы человека интересовало лишь сколько стоит квартира. Он шел от нотариуса, на свидетельстве о праве на наследство еще не высохла краска на печати. Вот свидетельство показали Назаровой, вот оно уже на столе между ними, и они обсуждают, как лучше квартирой распорядиться, смотрят базу данных, какие-то объявления. Вот свидетельство перекочевало в папку с логотипом агентства, а посетитель, нет, уже клиент, подписывает эксклюзивный договор, свидетельство перекочевывает в сейф. Клиент уходит.

Настроение у Ленки улучшилось, она потянулась, словно проснувшаяся кошка. Вытянула пальцы, побарабанила ими по столешнице.

– У тебя в этом месяце сколько сделок?

– Месяц еще не закончился.

– Ну и дурак! Это все погода, – неожиданно заключила она. – Недостаток тепла. Тут ты прав. Надо слетать куда-нибудь. Что ты говорил про солнце? В Турции еще холодно, Прямых рейсов на Кипр нет, а чартерам рано. Значит, опять в Египет. Погреть ладошки в песочке. Или махнуть на недельку на Кубу?

Пальцы у нее длинные или это из-за миндалевидных накладных ногтей. А вот ладони, не знаю почему, кажутся холодными. Их действительно стоит погрузить в горячий песок.

– Лена, давно бы уже купила себе что-нибудь в Испании или Калифорнии. Не надоело по отелям мотаться?

– Нет. Приедешь в квартиру, а там пусто, пыльно. Почтовый ящик макулатурой забит. Окна грязные. Голуби карниз обгадили. Лучше в отель, пять звезд, все включено, и место каждый раз новое. А если понравится, с третьего раза тебя узнают, радуются. Днем пляж, экскурсии. Вечером фейерверк. Праздник...

Открылась дверь. Зашла беременная полная женщина. По размеру живота, по тому, как осторожно она "несла" его перед собой, ясно – женщина скоро родит. Дверь придержал, видимо, муж – хорошо одетый – чуть выше ее. Он хлопотал вокруг жены. Провел к столу, отодвинул стул и бережно усадил.

Ленка смотрела на них чуть брезгливо. Во-первых, на нее они, занимаясь собой, пока не обращали внимания, во-вторых, Назарова женщин игнорирует, оживляется, когда появляется мужчина. Правда всегда оказывается, что этот мужчина бездарь, дурак или неумеха, иногда все вместе. Еще она ненавидит беременных.

Пока муж хлопотал вокруг жены, Ленка терпела. Растянула улыбку от уха до уха.

– Ждете мальчика или девочку?

Женщина подняла глаза.

– Девочку. Мальчик у нас уже есть.

Ленка держит улыбку, кажется, что у нее на лице маска.

– Как хорошо! Девочка и мальчик! Дети растут быстро. Им отдельные комнаты надо.

Муж с женой переглянулись.

– Вы так заботливы, – понимающе усмехнулся муж, бросив взгляд на ее бэйджик, – очень верно то, что вы, Елена Павловна, говорите, только базу продаваемого жилья мы просмотрели вдоль и поперек, и нас интересуют несколько конкретных квартир.

– Конечно, вы правы, это не мое дело. Только вы уже не о себе должны думать, – не согласилась Назарова, – поверьте, лучше сейчас занять и купить нужную площадь, потом все равно придется это делать, только детки подрастут, будут большие расходы, и вот тогда денег точно хватать не будет.

– Мы на двушку еле наскребли, – из делового блокнота мужчины свисают закладки из рекламных объявлений.

– Про ипотеку не думали?

– Вы знаете, какие проценты по кредиту? К тому же работаю я один, зарплата "серая", и в банке нам, скорее всего, откажут.

– Знаю... – вздохнула Назарова, – наши банки гуманизмом не отличаются. Хотя... – она посмотрела на беременную, – как вашего мальчика зовут?

– Олежка...

– Олежка?.. – Она листала ежеденевник раза в три толще, чем у посетителя, потом закрыла его и сказала, словно решилась, – у меня в одном хорошем банке в кредитном отделе работает подруга, она мне обязана, и, думаю, сможет вам помочь.

Не дожидаясь ответа, Назарова взяла телефон и набрала номер.

– Привет! У тебя есть возможность со мной рассчитаться. Мои хорошие знакомые собрались расширяться. Помоги им, очень тебя прошу.

Назарова слушала, что ей говорили, в одной руке держала телефон, второй ловко потрошила визитницу, ухитрялась вставлять слова в разговор.

– Вот и сделай им эксклюзивный договор... Первый взнос сможешь снизить?.. Ну еще полпроцента ради меня... Просто люди хорошие... И тогда мы в расчете... Квартиру, трешку, я им подберу, данные тебе на электронную почту сброшу... тогда я их к тебе прямо сейчас отправлю...

Она нажала кнопку отбоя и повернулась к семейной паре. Протянула визитку.

– Езжайте в банк, вас ждут. И возвращайтесь, я к этому времени найду вам что-нибудь получше двушки.

Беременная всматривалась в ее бейджик. Потом оперлась руками на стол и тяжело поднялась.

– У вас ведь тоже дети? – даже не спросила, а словно подтвердила она и тихо добавила, – девочку мы Леной назовем.

Назарову словно ударили. У нее застывшее лицо, которое уже не видят клиенты. Муж бережно ведет жену к двери. Что-то говорит ей на ухо и целует. Кажется, просит подождать в машине. Жена уходит, а он возвращается и садится напротив.

– Вы что-то хотите уточнить? – глухим голосом спрашивает Назарова.

– Мы согласны, только один момент. Понимаете, жена второй раз в декрете. До этого отпуск по уходу за ребенком. Все деньги в семье зарабатываю я, поэтому хочу, чтобы в договоре, где-нибудь не на виду, были пункты, что в случае каких-либо обстоятельств, вы меня понимаете каких, квартира остается в моей собственности.

Голос его сух и официален. Интересно спросить, любит ли он жену, вероятнее всего обидится, возмутится.

Молчание Ленки стало чугунным. Мужчина поерзал на стуле, поднялся и вышел.

Назарова сидела, упершись затылком в сейф, и смотрела на стену напротив.

Ее айфон то и дело звонил, она нажимала кнопку отбоя, потом выключила его.

Я не знал, что ей говорить. Назаровой давно за сорок, она уже не родит. Выйти замуж и удочерить-усыновить ребенка? Ленка никогда не выйдет замуж. Когда-то она, сопливая стажерка, поставила себе задачу доказать, что все умеет и работает лучше любого мужика. У нее получилось. Пришли опыт и знания, мастерство, а еще презрение ко всем, кто не дотягивает до ее уровня. Она презирает стажеров, других агентов, наших юристов, ее и директор побаивается. Меня и Серегу терпит. На одних комиссиях Назарова зарабатывает больше всех. Давно могла бы уйти и открыть свое дело, но тогда ей не перед кем будет показывать свое величие. И работать под ее началом никто не станет. Недавно несколько сделок сорвалось из-за того, что она передавила на клиентов. Еще лет пять, характер испортится окончательно.

Я поднялся и за ее спиной пошел к двери.

– Подожди, – глухим голосом остановила она меня, – если дотянуться до солнца, потом ведь оторваться нельзя, вечно так стоять не будешь, а оторвешься – вернешься в наше сплошное быдлячество.

– Может, ты вернешься другой.

– Опять этот бред, – устало сказала она, – лекарство для бедных. Ты не знаешь, почему у беременных лица глупые?

– Не глупые, просто они смотрит не по сторонам, а в себя.

– Что он в ней нашел? Глупая и толстая. Тридцати еще нет, а себя запустила. А он шустрый. Бросит ее и без жилья оставит.

– Не делай такой договор, чтобы без жилья осталась.

– Не сделаю я, сделают в любом агентстве.

Ленка помолчала и заговорила уже спокойным голосом:

– Скажи Сереге, чтобы с леваком завязывал. Или хотя бы аппетиты умерил. Не рвал куски у фирмы. Директор пока глаза закрывает, но скоро погонит его поганой метлой. И сам не тяни с той квартирой, снизь цену до минимума и отдай за сколько возьмут. А то сделок не будет, и тебя тоже выгонят или переведут в курьеры.

Она замолчала и вдруг широко улыбнулась. Ее глаза зажглись, Ленка подалась вперед и привстала. Я подумал, что Назарова сходит с ума. Но это в открытую дверь зашел очередной клиент. Мужчина. Сто процентов – это будет клиент, ведь сегодня на дежурстве сама Елена Павловна Назарова.

* * *

Фотоальбом, большой, как том энциклопедии. Я нашел его в потертом пузатом портфеле с железными застежками.

Люди когда-то, прежде чем пойти в ателье сниматься, обязательно прихорашивались, надевали лучшие вещи. Девочек фотографировали с куклой, мальчиков с машинкой, вот он стоит, уши оттопыренные, нос кнопкой, волосы так и не удалось пригладить. Рубашка застегнута на все пуговицы, серьезный, сосредоточенный, в руке игрушечный самолет. В родительском альбоме, на таком же фото в моих руках мотоцикл. Я пролистал страницы, мальчик с друзьями, его класс, еще люди. Между последней страницей и обложкой снимки лежали кучей. На одном, мутном и нечетком, мальчишка держал мяч в вытянутой руке. У его ног на задних лапах стояла собака, одной передней опиралась о его ногу, вторая повисла в воздухе. Не разобрать, какой породы, острые уши, хвост крючком.

Пес тянулся за мячом, готовый броситься за ним, догнать, схватить или завертеться на месте, как юла, толкая его перед собой.

В комнате мне попалась коробка с игрушками. В ней лежали солдатики. Не оловянные, а большие пластмассовые, какие-то военные машины. Если их провести колесами по полу, движок взвизгивает, а отпущенные колеса потом долго с жужжанием раскручиваются. Автомат с красным прикладом и зеленый бинокль с помутневшими от времени стеклами.

Почему в нашем детстве было так много военных игрушек?

Скрипнула незапертая дверь, я выглянул в коридор, с площадки осторожно заглядывал Серега Кормилицын.

– Так и знал, что это ты здесь. Партизан! От жены, что ли ушел?

Он прошел в комнату.

– У меня рядом показ был, смотрю – окна светятся, подумал, может, хату грабят, архив выносят. Давай, отвезу тебя, а то вымокнешь. Снова дождь зарядил.

– Назарова просила передать, что с леваком ты зарываешься.

Серега хлопнул по высокой пирамиде полотенец.

Оттуда вылетело облако пыли, он сморщился и отошел к двери. Потом вернулся. Сел на перевязанную поясом от халата крест-накрест стопку папок.

– Кому какое дело. Норму я делаю. Лучше о себе подумай! Сделок не будет – переведут в курьеры, будешь Ленке за справками бегать и очередь к нотариусу занимать. Левак им не нравится. Бог сказал – делиться надо, а я не хочу. Еще на первой сделке возмутило, что большую часть надо конторе отдать.

– У тебя первая сделка, когда ту БМВ купил?

– Да… хотя, подожди. Первая в классе третьем. Я тогда у деда орден спер. Ну прикручена какая-то звезда к пиджаку, там еще много медалей было. Скрутил и во дворе поменялся на что-то с пацанами. Отец чуть ухо не оторвал, вечером в кровати лежу зареванный, носом шмыгаю, тут дед пришел. В ногах сел, стал про войну рассказывать. Не как в кино показывают. Что из взвода он один выжил. А если бы его убили, не было бы моего отца, а значит и меня. А от него строчка на обелиске, а может и ее бы не было, сколько еще солдат до сих пор по лесам лежат. И уже сквозь сон слышал, что от тех, кого убили, не осталось ни детей, ни внуков…

Он тогда уже совсем старый был. Мне не то, что гулять, говорить с ним было неинтересно. Подойдешь, когда пенсия пришла, думаешь, что соврать, а он улыбнется и кошелек достанет, потом...

Серега замолчал, опустил руку в ящик, машинально перебирал то, что попадется под руку.

– Что потом?

– Ничего, умер дед и все. Понимаешь, ничего дальше! Как-то объявление дал на Стене в Контакте: "Куплю орден Красной Звезды". Предложениями завалили. Где солдат в ботинках с обмотками, цена одна, где в сапогах – другая, еще важно, куда голова повернута. Уточнил: орден сорок четвертого года с конкретным номером. И снова пишут – сделаем! Любой орден, любой номер. Документы на любую фамилию. Плати и желания исполнятся. И никуда тянуться не надо. Только деда нет. Надо ему свечку поставить. Он крещеный был, мимо церкви еду, думаю, да все никак.

Он достал из ящика пачку.

– "Махорка нюхательная мятная", – прочитал с нее и бросил обратно. – Иногда кажется, ничего больше нет, все уходит куда-то... Все бежим и бежим, торопимся.

– Ты торопишься, чтобы жить, но торопясь, сам жизнь сокращаешь. Такой вот парадокс. Притормози немного.

– Как я могу остановиться? Утром сделка, куда я ее дену? – хмыкнул Кормилицын.

– Передай Назаровой.

– У Ленки с утра теннис. Да и сделка левая, не через офис.

– С кем она в теннис играет, с новым стажером?

– С козой из банка, с которой на пару клиентов окучивает.

Кормилицын поднялся

– Спросить давно хотел. Почему ты в офисе к кулеру ходишь? Спорим о чем-то, ты замолчишь и идешь туда, как лошадь на водопой.

– Я, когда волнуюсь, заикаться начинаю. Надо стакан воды холодной выпить. Это с детства. Когда моя собака под машину попала. Я год ныл, просил у родителей овчарку, а они мне спаниеля купили. Смешной, черно-белыми пятнами, уши большие. Ни Рэкс, ни Мухтар не подходило, я его Бимом назвал. Всегда на балконе лежал, ждал, когда я со школы пойду. Он за мячиком бегать любил, и я все добиться не мог, чтобы он мне мячик отдал. Ему хотелось на равных, чтобы и я за ним бегал, мячик отнимал.

– Дрессировка... – пожал плечами Серега.

– Он очень хотел понять, что я от него хочу. Голову поднимет, смотрит, а уши все равно по земле. И хвостик мелькает. Из зубов мяч вырвешь, бросишь, он несется, дороги не разбирая. У тебя в детстве собака была? – спросил я.

– Кот. Жирный такой. Серый с черным. Полосатик. Играть не хотел, спал все время, когда голодный, на кухне садился перед холодильником и орал. Потом снова спал. Почему-то в коробке из-под моих ботинок.

Серега помолчал. Вздохнул.

– Иногда думаешь, для чего все? Неужели, чтобы машину длиннее и мощнее купил? Поговорить, кроме как с тобой, не с кем, а то все о делах. А поговоришь, расслабишься, и сразу чувство, что деньги уходят. Вот просто физически чувствую, как они уходят. Тебе в какую сторону? – достал он ключи от машины. – Домой?

– В психдиспансер, – улыбнулся я, – надо для клиента справку получить.

– Не по пути... – задумчиво протянул он

* * *

Я все не мог уйти, хотя на улице давно стемнело. "И все же, – размышлял я со стаканом чая в руке, – когда я в детстве объелся конфет – меня стошнило. После этого тягу к шоколаду как отрезало. Мог съесть одну или две, но не было желания запустить обе руки в вазу со сладостями. После выкуренной на школьном дворе сигареты болела голова, и наждаком драло горло. И в первом, и втором случае реакция организма естественная. Но это детские шалости. У взрослых свои игры, и тем, кто в них не может остановиться, готовы помочь, иногда силой. Пьяниц кодируют, воров сажают в тюрьмы. Хотя магазины заставлены алкоголем, сигареты на каждой кассе, и каждый второй фильм про то, как ограбить или украсть. И все же осуждение, пусть часто и притворное этого есть. Но почему не придумали наказания или лекарства для тех, кто никак не может набить кошелек? Богатство. Не к нему ли зовут постоянно, манят? И никогда не скажут, где край. И разбогатев, ты не остановишься, будешь карабкаться дальше, разве чуть впереди других».

Я никогда не был в лидерах, но мог провести две или три сделки за месяц. Когда расселял общежитие, владельцы комнат передавали меня от одного к другому. Провел шесть сделок, нет, семь, седьмая – поменял свою квартиру на большую. Теперь в семье у каждого по комнате, а зачем нам что-то еще? Назарова на моей памяти переезжала раз пять. Последняя ее квартира с сохранившейся лепниной, изразцовой печью и итальянскими с полукруглым верхом окнами, выходящими на набережную. Но она уже ищет новую, чтобы дом без коммуналок, в подъезде мрамор и лестница с чугунной решеткой.

Я привык к своей машине, Серега говорит, это потому что я не ездил на иномарке, а проехался бы и в жигуль сесть уже не смог. Наверное, он прав, только почему тогда сам пересаживается на новую машину чуть ли не каждый год?

Я не считаю себя лучше их или хуже, просто иногда мне кажется, что ввязавшись в их гонку, невозможно остановиться.

Струйки дождя, змеясь, сбегали по темному стеклу. Дождь в городе шел так давно, что солнца я уже и не помнил.

Поздно было идти за справкой, а когда я все же собрался домой, на улице сразу вымок и позавидовал Сереге в машине которого всегда тепло и уютно.

* * *

Назарова после случая с беременной клиенткой несколько дней появлялась в офисе с припухшими глазами, косметики на ее лице было больше обычного. Она избегала разговоров со мной. Сорвалась лишь однажды, когда я разъяснял стажеру, что слова о помощи людям на сайте нашего агентства не реклама или пустой звук.

Она фыркнула, а когда мы остались вдвоем, процедила:

– Прекращай смуту вносить! С нами можешь юродствовать, но если при начальстве заикнешься, что наша цель не прибыль, а что-то другое, пусть высокое и светлое – это хуже чем левак, тебя уволят немедленно, чтобы не разлагал всех своим присутствием.

Прикрепленных к ней стажеров она выгнала. Неделю ходила в спа-салон, играла в теннис на закрытом корте со своей банкиршей, провела две сделки и пришла в норму.

Серега, имел серьезный разговор с директором, по поводу левых сделок. Был оставлен с испытательным сроком. Не думаю, что он завязал с этим. Просто стал осторожнее. На его рабочем столе под стеклом появилась фотография старика в пиджаке с большими по моде прошлого века лацканами с орденской планкой на груди.

Я стоял в офисном коридоре, думал, можно ли, хоть немного и ненадолго повернуть время назад или хотя бы притормозить его, когда в окно увидел, как на желтом такси приехал Серега Кормилицын.

Насвистывая, он поднялся по лестнице.

– В кои-то веки, ты безлошадный?

– Новую тачку беру! – сказал он торжественным голосом. – Старую скинул, через салон, а новая уже морем сюда плывет. Представляешь, пока сильно на газ не нажал, половина цилиндров в движке отключена, а если притопил, просто летит. Легковая, а слона можно погрузить. Все блестит. Муха не сидела...

– Может, все же остановишься? – перебил я его, – помнишь, говорил, что надо остановиться и подумать?

– Теперь есть о чем думать, – Серега стал загибать пальцы: – двойное место на стоянке оплатить раз, новый гараж на даче – два, резину сезонную запасти. Мне на каждое колесо сделку закрывать надо...

Когда пальцы кончились – махнул рукой. На какое-то время он счастлив.

Ленка после совещания повела очередного стажера в кафе на первом этаже. За большим окном Назарова, отставив в сторону чашечку с кофе, со снисходительной улыбкой на лице что-то говорила, а стажер ел ее глазами. На неделю или две ее хватит.

Я перестал говорить с Серегой и Ленкой про солнце. Главное, даже, не то, что тебя не понимают. Мне кажется, я не говорю ничего для них нового, просто им это не нужно. Мешает жить...

Все шло, как и раньше.

* * *

Я снова торопился в старую квартиру, пытаясь ухватить последний кусочек прошлого. Наверное, тому, к чему я стремился, было простое объяснение. Есть же коллекционеры. Нет, у них цель другая. Собрать все монеты о спорте или все марки с космонавтами. Собрал, закрыл тему и можешь гордиться. Любоваться коллекцией. Или покупатели редкой вещи, которую они ищут по всему свету. Мечтал пацан о педальной машине. Вырос, сейчас у него мерседес или ауди, но та мечта не сбылась, он о ней помнит, и покупает солидный человек игрушечную машину из детства, которой ему когда-то так не хватало. Тоже не то. Ведь ты ищешь и ценишь вещи самые обыкновенные, лишь потому, что они были когда-то рядом с тобой. От флакона духов до игрушечного солдатика и мячика со следами собачьих зубов. Это попытка вспомнить что-то или вернуться? Лекарство от сегодняшних неудач? Но я не считаю себя неудачником. И наши лидеры Назарова и Кормилицын, посмеявшись надо мной, снова и снова возвращаются к разговору о солнце. Вернее не о солнце, а о самих себе.

Или дело в попытке задержать время, которое идет по жизни и людям как каток. У меня гуманитарное, давно ставшее бесполезным образование, но я помню про закон сохранения энергии, и знаю, что ничто исчезнуть не может. Выглядывающая из-за коробок тяжелая хрустальная ваза может упасть и разбиться на осколки, но не может исчезнуть. Так почему же то, что было вокруг нас когда-то, осталось лишь в памяти и старых забытых квартирах? Или мы сами уничтожаем все вокруг?

Что было вчера? Курьер Серега Кормилицын на папином жигуленке. Худющая агент отдела аренды Лена Назарова, обедающая на бегу в кафе "Минутка" бульоном с пирожками. Сегодня они успешные люди, которых показывают стажерам, как цель в жизни.

А что будет завтра? Не может быть, что ничего. Я понял, что приходя в квартиру, словно возвращался в прошлое. Перед тем, как оно исчезнет. Чтобы прыгнуть на последнюю ступеньку, мгновение покачаться в вагоне поезда, уходящего в никуда. Прикоснуться к нему, поскольку правильно говорил Серега, на пути в прошлое стена, гибкая воздушная и невидимая, но шагнуть туда нельзя.

В ящике кухонного шкафа я нашел мундштук. Чуть белесый на кончике от губ, и потертый посередине, где его брали пальцами. Запах табака был чуть слышен. Так пахли руки отца. В тот день, когда я прибежал с улицы.

Я возвращался из школы. Был сердит на что-то, шел и пинал мешок со сменной обувью. Были такие мешки с затягивающейся ручкой-петлей. Ранец сзади. И вот я пинал этот мешок, он отлетал на ручке-петле и возвращался. А я его снова пинал, еще сильнее. Может двойку получил, или замечание в дневник красной ручкой, или поссорился с кем. Какая-то огромная детская обида, которая бесследно проходит к утру.

Бим ждал на балконе, увидел меня, взвизгнул, в открытую дверь ссыпался по лестнице вниз. Выскочил на улицу и с мячиком помчался ко мне.

А я был зол, двойка, замечание или ссора, отодвинул его ногой и шел дальше, пиная мешок.

Спаниель забегал вперед с мячиком в зубах. Смотрел на меня, виляя хвостом. Тогда я решил, что он хотел поиграть, теперь думаю, что хотел отвлечь меня от моих бед. Я снова пинал мешок, пока он не порвался с противным треском.

Порванный мешок, какая-то важная проблема и глупый пес передо мной. И вдруг он словно понял, что я от него хотел раньше и положил мяч к моим ногам.

Не помня себя, я схватил мяч и швырнул его в сторону. Бимка метнулся следом. Взвизгнули тормоза. Большая машина вильнула передним колесом, заднее накатилось и закрыло мяч и собаку.

Куда все уходит? В прошлое? Что такое прошлое? Где-то все это есть...

* * *

В контору Ленка заехала перед самолетом. В ее ушах качались серьги с бриллиантами. Она была в шикарном вечернем платье с огромным вырезом, открывавшим загорелую спину. Назарова улетала в Вену, на вечер у нее заказан билет в оперу. Зачем она заехала в агентство? Наверное, покрасоваться. Как раз привели новых стажеров. В этот раз три невзрачных мужика от тридцати до сорока и четыре тетки, по виду домохозяйки.

– Наш лучший агент Назарова Елена Павловна, думаю, не только наш, но и в городе, – рокотал директор, – в этом месяце она провела одиннадцать сделок.

Стажеры перемножили сделки на комиссионные, вспотели и смотрели на Назарову как на волшебную фею.

– Привет, мальчики! – подняла Ленка руку и пощекотала воздух пальцами, – в понедельник вернусь, будут проблемы – подходите. Рот закрой! – добавила она одной из домохозяек.

В дверь, задыхаясь от бега по лестнице, вломился Серега Кормилицын.

– Сережа, что-то твоего монстра на стоянке нет, похвастал бы новой машиной, – заметил директор.

– Не влез! Места поделили на какие-то маломерки, пришлось на улице оставить.

Директор, сочувствуя, покачал головой.

– Ну и годы в нашем деле не помеха, – повернул он стажеров ко мне. – Проведя даже одну сделку, можно заработать больше чем за месяц сидения в любой конторе...

* * *

Наш город известен хмурой погодой. И сегодня солнце, то показывалось из-за туч, то пряталось за облака. Я оставил машину на парковке и пошел по проспекту. Торопиться было некуда. Я шел и наблюдал за прохожими. Они куда-то спешили, обгоняли меня, но, стоило показаться солнцу, шли медленнее. Вот женщина с усталым замученным лицом, остановилась и подняла его к солнцу. Мне стало казаться, что и остальные сейчас остановятся, поднимут руки и замрут. Но солнце снова зашло за тучу, все словно очнулись, побежали куда-то. Потом заморосил дождь, прохожие достали зонты, прятались в подворотни, ныряли в двери машин, домов, спускались в метро.

Зашел в парадную и я. Поднялся по широкой лестнице, открыл ключом дверь. Вчера квартиру продали. Покупатель глянул ее мельком, попинал ногой коробки, сморщился, увидев завалы в комнате, и подписал договор. Деньги положили в банковскую ячейку, договор купли-продажи отправили на регистрацию. Через неделю сюда въедут люди, выкинут оставшиеся вещи и сделают ремонт. Или сначала сделают ремонт, а потом въедут. В любом случае первым делом выкинут вещи. И я больше не буду пить чай на кухне в чужой квартире из чайника с отколовшимся краем эмали. Последний раз я наполнил его водой и поставил на плиту.

Зато у меня есть "продажа", и не придется переходить в курьеры или искать новую работу. Я решил взять что-нибудь на память об очередной прошедшей через мои руки квартире. Янтарный вытертый губами и пальцами мундштук, флакончик темного густого цвета духов, старый теннисный мяч, может, несколько пластмассовых солдатиков. Коробка с игрушками стояла в центре, придавленная раздутым баулом с альбомом. Пришлось сначала снять его. За ящиком с игрушками оказалась рогатая стойка-вешалка. Лак на ней растрескался. Плащ и пальто висели плечами вниз, старый зонт-трость торчал из гнезда. Вешалку я оттащил в сторону. За ней открылся узкий как щель ход. Видимо старик, заполняя комнату, оставил себе дорожку между вещами и, уезжая, закрыл ее вешалкой, запечатав проход.

По нему я пробрался к полированному серванту с шестью пыльными рюмочками за стеклянной дверцей и пачкой пожелтевших квитанций в хрустальной вазе.

Правы Ленка и Серега, все уходит, от человека остаются вещи, клочки бумаги, потом исчезают и они. А то, что я взял с собой, ненадолго переживет прежних хозяев. Я провел по пыльной поверхности серванта, от пальца остался блестящий след на полировке. Вот и нас, как пыль, смахнут когда-то.

Надо было уходить, повернувшись, я плечом задел часы, и они пошли с быстрым нервным тиканьем.

Тревожно засвистел на кухне чайник, я выключил газ, наполнил стакан и вернулся в комнату. Странно, на настенных часах прошло полчаса. Минутная стрелка неотвратимо ползла по циферблату. Часы словно догоняли ушедшее время. Как зачарованный я смотрел на них, вот длинная стрелка доползла до двенадцати, долгий протяжный удар нарушил тишину.

– Нет чудес, – сказал я себе, – часы бегут без маятника. Закончится невесть когда сделанный завод, и они встанут навсегда. Время в старой квартире снова остановится.

И все равно я заторопился. Убрал чемодан, очередную коробку закинул наверх, втиснув ее в узкое пространство между вещами и потолком. В фанерном ящике что-то хрустнуло, из порвавшегося пакета потекли на пол открытки и письма с выцветшими чернилами.

Снова и снова били часы. Я увлекся. Истертый до белизны паркет елочкой недовольно скрипел под ногами. Чай на кухне давно остыл. От непривычной работы ныли руки. Дыхание стало хриплым. Открылся край окна, стало светлее. На моем пути оказался заваленный тюками с бельем комод. Я отодвинул его и протиснулся к окну.

Непонятно, зачем я пробирался сюда. Дождь на улице закончился. Появившееся солнце казалось блеклым. В старой квартире не было стеклопакетов, рамы покрывали наложенные одна на другую слои пожелтевшей краски. Я с трудом повернул ручку и потянул ее на себя, железные штыри вышли из запоров, и окно со скрипом отворилось.

Свежий воздух и свет ворвались в комнату.

Никого кроме меня не было в старой квартире. Я поднялся на цыпочки и потянулся к солнцу, положив на него кончики пальцев. И стоял, ощущая ими его тепло. По рукам оно стекало на меня, кружилась голова, а тело наполнялось непонятной радостью и покоем. Казалось, стоять так можно вечно.

Наверное, я плохо закрыл входную дверь, сквозняк поднял пыль, она вихрем закружилась в солнечном луче. Бумажки с пола, нитки, закрутились, сбились в шар и носились по кругу, за ними темным пятном мелькнули смешные уши погибшей много лет назад собаки. Она вертелась юлой, пытаясь догнать убегающий мяч.

Я замер, не потому что испугался, просто боялся наступить ей на ухо. Потом нагнулся и осторожно протянул руку.

Собака гонялась за мячом, большие уши подметали пол и, лишь когда я присел, чтобы ее погладить, она исчезла, растворившись в луче солнца. Золотых пылинок в нем было так много, что, казалось, они пролетают сквозь ладонь. Я не ловил их. Я уже знал, что жизнь вечна, точно вам это говорю, впрочем, теперь вы и сами это знаете.

май - июнь 2017

Copyright (c) "Русский переплет"