Рассказы
19 мая 2016

Черная река

Я помню, как очень давно шел рано утром куда-то по очень важному делу. Не в школу. Когда школа была важным делом? Еще до школы. Мне было лет пять, во дворе подморозило, мороз кусал за пальцы, кулачки я прятал в рукава. Я торопился по этому важному делу, но шел не прямо, а от лужи к луже. Лед под ботинками хрустел, по нему метались белые стрелки, наверх выступала темная вода, я секунду другую смотрел на неё и бежал к следующей луже.

Папа ушел на работу, мама заглянула в комнату и тихо меня окликнула.

Я не отозвался и крепко зажмурил глаза. Ушла и она, щелкнул замок.

Быстро одевшись, я сунул ключ в карман и захлопнул дверь. Первый мороз и первый лед. За двором улица, дальше вытянутый вдоль реки парк.

Я вспомнил, почему тогда торопился. Боялся, что река замерзнет, как лужи во дворе, и я не успею.

Между парком и рекой высокая решетка, кто-то рассказывал, что она очень старая, еще царская. В одном месте прутья выломаны, можно навалиться животом на парапет, перевеситься через край и качаться. Никого нет, только ты и черная река.

Место это закрыто кустами и деревьями, здесь не бывает прохожих. Каждый раз, когда подаешься вперед, обломок железного прута давит на живот, вода приближается, смотреть на нее страшно, надвигаясь, она будто раскрывается. Потом тебя словно отталкивает, ботинки касаются земли и снова вперед. Возникает сладкое манящее чувство, которого не бывает на самых высоких качелях.

Стылая вода недвижима, желтые листья лежат на ней, как на асфальте. Камни в облицовке почернели от времени, поэтому и река черная. И каждый раз надо качнуться чуть дальше, чтобы поймать чувство пустоты, которая оттолкнет тебя, но каждый раз подпустит чуть ближе к черной воде и замшелым камням.

В тот день подморозило, река вот-вот должна была стать, и надо было успеть качнуться дальше за тот манящий край.

Запыхавшись, я дошел до дыры в решетке и остановился. У пролома стояла женщина и смотрела на воду. На ней было что-то светлое. Плащ или пальто, уже не помню. Я тоже встал у решетки и стал терпеливо ждать, когда она уйдет.

Женщина глянула на меня и отвернулась. Мне показалось, что ей было неприятно увидеть кого-то здесь.

Какое-то время мы молчали. Я проводил медленно летящий вниз огненно-рыжий лист, разглядывал воду, красные кирпичные дома за рекой.

- Что ты здесь делаешь? - спросила она. Голос ее был напряженный, чуть хриплый.

- Смотрю на реку.

- Это не река, а обводный канал, за ним пакгаузы. Видишь, красные с чугунными воротами?

- Пакгаузы, - повторил я необычное слово.

- Зачем ты пришел сюда?

Взрослые часто не понимают, чего ты хочешь, и не станут слушать, если попытаешься объяснить.

- Качаться над водой, - помедлив, тихо ответил я.

- В этом проломе? - хрипло засмеялась она. - Хотя я прошла парк, решетки нет только здесь.

Женщина держалась за прутья и говорила, глядя на воду.

- Куда течет вода? К мосту. Потом туда приходит катер, ныряет водолаз в круглом медном шаре с иллюминатором на голове.

Про водолаза интересно.

- Когда у моста будет водолаз?

- На следующий день, или дня через два, когда хватятся.

Она, как и многие взрослые, говорила непонятно.

- Иногда водолаз не находит... или просто не ищет.

- Почему? - расстроился я. Очень хотелось посмотреть на водолаза.

- Тебе еще рано это знать.

- Вы почему здесь? - решился спросить я.

- Потому что все плохо, почемучка. Потому что не любит. Потому что устала и всех ненавижу. Почему он не любит? - произнесла она, не отводя взгляда от воды.

- Потому что не тот лепесток.

Женщина повернулась.

- Меня летом одна девочка научила, надо у ромашки отрывать лепестки и считать: - объяснил я и стал загибать пальцы, - любит - не любит - плюнет - поцелует - к сердцу прижмет - к черту пошлет.

- Долго гадать, - улыбнулась она.

- Пока лепестки не кончатся. Вы и меня ненавидите?

- Тебя нет. Пока не шмыгаешь носом и не пачкаешь ботинки. Фу! У тебя они грязные! Ты прыгал по лужам?

Я посмотрел на ботинки и виновато кивнул.

- Лужи ведь замерзли!

- Они трещат, потом выбегает темная вода.

Женщина заглянула в проем, отшатнулась, достала платок и вытерла лицо.

- Вот как, не тот лепесток. Что делать, если не тот лепесток?

- Сорвать другую ромашку.

- Если бы так просто, - вздохнула она, - ничто не может помочь...

- Что может помочь? - настырничал я.

- Не знаю, может деньги. Очень нужны деньги, а их нет. Деньги не счастье, но хоть что-то. Ты - счастливый, не знаешь, что это такое.

- Знаю! - важно кивнул я.

У меня в кармане лежали три рубля двадцать копеек. На абонемент. За них в кинотеатре "Экран" в другом конце парка давали книжку с голубыми билетами под белой обложкой. По ним можно год смотреть фильмы в выходные утром и целый день в каникулы. И я неделю носил в кармане деньги, оттягивая расставание с ними.

Я достал их и протянул ей.

- Да ты богат!? - женщина присела рядом на корточки. - Вот что, три рубля я заберу. У тебя останется двадцать копеек. Вот тебе еще. - Она пошарила в одном кармане, потом в другом и достала двухкопеечную монету. Отдала её мне и забрала три рубля.

- Купи себе мороженое. Ленинградское за двадцать две копейки. Оно из взбитых сливок и в настоящем шоколаде. Ларек у моста уже открылся. Давай, одновременно уйдем в разные стороны, я направо, а ты налево. Иди и не приходи сюда больше. Слышишь?! Тебе еще рано стоять у реки!

Она встала и невесомо оттолкнула меня от решетки.

- И не жди на мосту. Водолаза не будет.

Женщина ушла. Мне стыдно за грязные ботинки, я только киваю вслед.

- Спасибо тебе! - крикнула она уже издали.

И я пошел к ларьку. Не понял, за что она сказала спасибо. Сказала по-настоящему, а не как говорят, когда уберешь игрушки, доешь кашу или вытрешь ноги о половик.

Ларек там, где парк пересекает дорога, ведущая на площадь с церковью без крестов и памятником адмиралу.

О кино я не думал, кино по абонементу с нового года, а это еще нескоро.

Домой я вернулся, облизывая испачканные шоколадом губы.

Мама кинулась навстречу. Никогда не видел у нее такое испуганное лицо.

- Где ты был? - схватила она меня за плечи.

- Ходил за мороженым...

Меня больше не тянуло к пролому в решетке над черной водой. Вскоре город завалило снегом. Я бежал парком к оврагу за площадью, волоча за собой санки. Пустые, они болтались сзади, норовили перевернуться и били по ногам. Срезая путь, свернул к ограде. На снегу были лишь птичьи треугольники следов. Черные прутья торчали вверх прямо из снега. Дыры не было. Наверно потому, что решетка царская, а царя нет, некому вставить новые прутья, и пролом затянули толстой проволокой с торчащими во все стороны колючими кустиками. Я снял варежку, пальцем провел по краю проволочного цветка и оцарапался. Засунул палец в рот и посмотрел вниз.

Ветер смел снег, лед был ровный, белый, прозрачный. Слетевший на него последний желтый лист заскользил и помчался к мосту.

Побежал и я, стараясь обогнать его, не обращая внимания на бьющие по ногам санки...

Потом все это забылось. Осталось только ощущение чего-то важного впереди, огромного счастья от хруста первого льда под ногами.

* * *

Не знаю, когда это началось. С какого-то момента я вдруг неудержимо начал беднеть. Наверно, когда еще был богат, и делал все, чтобы стать еще богаче. Может в тот день, когда поехал в этот забытый уголок, отрезанный от города железной дорогой.

Заводы за длинными во всю улицу заборами были разгромлены. В выбитых окнах корпусов лишь кое-где остались темные закопченные стекла, цеха стояли словно слепые. Железнодорожные пути, упиравшиеся в закрытые ворота, заросли травой. Где-то рельсы сняли, в других местах неровно закатали асфальтом. Мои помощники облазили здесь все. Фабрики давно стали фикцией с прежними громкими именами. Их владельцы выжидали. Что когда-то делали заводы? Инструменты, приборы, станки - никому это теперь не нужно, да уже и не смогут. Ни оборудования, ни людей. Какие-то автосервисы, интернет-магазины, таксопарки.

Мне все подходило, и то, что территория обособлена, и что подведены пути, и единственное приличное, превращенное в бизнес-центр здание заводоуправления. Но владельцы спрятавшихся в глубине территории ангаров даже не торговались, тянули резину, кивали друг на друга. Со вздохом писали на бумажках безумные цифры со множеством нулей и тоскливо смотрели на тебя. Большинство из них ничего не решали. За ними маячили какие-то чиновничьи рыла.

Я не выдержал и приехал посмотреть лакомое место напоследок. Все как на фото. Памятник козлобородому коммунисту у входа в офисное здание, забитая подержанными лупоглазыми мерседесами стоянка, клерки в одинаковых костюмах с важным видом носятся с папками по этажам. Столовая зазывает на бизнес-ланч. В заводском доме культуры торгуют канцтоварами. Два профтехучилища чудным образом превратились в колледжи, готовят не токарей, а менеджеров, но все та же гопота курит на крыльце и сосет энергетики, прогуливая уроки. Остальное разрушено и поросло сорной травой.

Муравьиная жизнь, суета и барахтанье.

Машину я отпустил на заправку, и теперь не мог вызвать ее, в этой глуши не работала сотовая связь. Значок антенны то появлялся, то исчезал на экране телефона. И я пошел вдоль бесконечных гаражей в сторону проспекта. Шел и рассеянно размышлял о чем попало, о том, что чудес не бывает и площадку надо искать за городом, зато в чистом поле выйдет дешевле и можно сделать все с нуля по своему вкусу, что жена освоилась за границей и все реже приезжает, и уже не скажешь, что домой, а именно в Россию, что надо не мудрить, а, как другие, сделать хороший "насос", чтобы выкачивать деньги, и что задуманное мной дело будет таким насосом.

Гаражи не кончались. Железные с пятнами рыжей ржавчины выкрашенные такой же бурой краской. С редкими узкими проемами.

Оттуда и появилась сумасшедшая старуха. Грязная, в нескольких, одетых одна на другую кофтах, в когда-то красной юбке-колоколе, синими от холода голыми ногами, она пошла следом неожиданно быстро, ковыляла сзади, стучала палкой по асфальту и бормотала в спину:

- Нищенка, - смеялась старуха. - Река Нищенка... стук-стук, не там ее ищешь. В трубе под землей, от Андроновки до Карачарово. Ходят, радуются - думают, что ее нет, а она под нами.

Гаражи сменил обрыв над железной дорогой. Я прибавил шагу, старуха не отставала, только палка чаще стучала по асфальту.

- Все унесет река, и не спрячешь ее, узка, а не перепрыгнешь, по колено, а не перешагнешь...

Палка стучала словно в спину. Я поискал в карманах мелочь, наткнулся лишь на банковскую карту, расстегнул пальто и пошел быстро, почти побежал, и старуха отстала.

И еще подумал, что странно: в карманах ничтожные кусочки пластика, айфон, какие-то бессмысленные бумаги? Зачем все это?

Старуха обманула, там, где дорога поворачивала под эстакаду, плескался за обочиной грязный ручей. На глинистых крутых берегах валялись изорванные шины, пустые бутылки, тележка из супермаркета.

Вода, мутная и густая, неслась куда-то, ее действительно не перейти. Сжатый берегами поток бурлил, я пошел вдоль, поглядывая на него с дороги. Наверху прогрохотал поезд. За эстакадой, ручей-река нырял под землю. Я оглянулся, оказывается машина ехала следом.

- Как ты меня нашел? - спросил я, нырнув в салон и с облегчением захлопнув дверцу.

- Здесь тупик, - объяснил водитель. - Колесишь по кругу, а выезд один, вот я и ждал.

- Хорошо знаешь место?

- Батя работал на заводах. Справа горьковская железка, слева рязанская, поперек - дорога на бойню.

- Романтично, - усмехнулся я, - реку Нищенку знаешь?

- Где-то здесь, - пожал плечами он. А я подумал, что совершенно не помню его лица - только тщательно подбритый затылок, да мясистые чуть оттопыренные уши.

- Старуху, шла за мной, не видел?

- Мелочь на дорогу бросил, она и отстала, а то чесала, что олимпиец.

- У меня хороший водитель. И помощники. Только выехали из этого заброшенного места - зазвонил телефон. Площадку под складской комплекс нашли за городом. Бывшая воинская часть, спрятанная в лесу, огороженная, с уцелевшими ангарами.

- Выезд на две федеральные трассы, недалеко железная дорога. Один владелец. Местная власть адекватна...

- Река есть? - перебил я.

- Река? - сбился помощник, - несудоходная, обмелела. Когда-то баржи тягали. Такую задачу не ставили.

- Обмелела - углубим! Или засыпем! - засмеялся я. - Теперь, все, что есть, на продажу! Закажите проект! Набросайте список потенциальных клиентов! Только без мелочи! Жди на месте, еду!

* * *

Лес чернел рядом. Черный лес над белым снегом. Он неровный, если отвести занавеску, верхушки деревьев словно прыгают. Когда поднимается солнце, по-весеннему яркое, снег голубеет как небо, покрывается подтаявшей сверкающей коркой.

В лесу снега по пояс, под ним глухо шумят невидимые холодные ручьи. Я однажды выбрался туда, провалился и сразу вымок.

Мама, когда-то давно, стоило промочить ноги, сразу укладывала меня в постель и заставляла пить чай с малиной. Отец укоризненно качал головой и доставал из глубин шифоньера грубые кусачие шерстяные носки.

И мамы и отца давно нет. Жена за границей, на нее и детей переписаны остатки имущества. Сюда они уже не вернутся. Для их же блага, для моего ничего не сделаешь. Начальник службы безопасности сначала прятал меня на съемной квартире, потом перевез сюда. Какой-то военный дом отдыха. Начбез сам из военных. Забавный толстяк, вскакивавший каждый раз, когда я к нему обращался или входил в кабинет. На такую работу берут бывших чекистов или ментов. Но ни тех, ни других бывших не бывает, и не один знакомый с удивлением обнаруживал, что его наладившееся и дающее прибыль дело уверенно отжимают медноголовые ребята с офицерской выправкой.

Я задернул занавеску. В номере темно, узкая полоска света пробивается из под двери. Четыре метра от угла до угла. Мир сжался и почти раздавил меня.

Все на продажу! Под этим девизом пролетели два года. Доли, пакеты, паи - азартно распродавалось все собранное за четверть века. Это непросто, если хочешь получить нормальную цену, а деньги требовались срочно. На обустройство площадки, на новые ангары и железнодорожную ветку.

Я работал как проклятый, помощники согласовывали документы, щедро приплачивая за скорость и сговорчивость, помогали продавать и строить, а главное, искали клиентов. Крупных клиентов, нуждавшихся в большом складском комплексе с новым оборудованием, удобными подъездами и надежной охраной.

На его плане прямоугольники ангаров и зданий один за одним закрывали названия фирм. И папка с предварительными договорами, соглашениями о намерениях, бронированиями пухла на глазах.

Я уверенно шел к цели, когда не хватало денег, брал кредиты, сначала в крупных банках, потом в небольших, дальше в совсем уже непонятных, порой под простые расписки. Готовый вот-вот сделать последний шаг от долгов к прибыли. Но этот шаг оказался шагом в пропасть. Рубль рухнул, и я остался там, где только долги.

Все, кто вез товар на продажу, кому надо было его хранить, сортировать, перегружать, все свернули бизнес.

Теперь у меня ровные ряды пустых ангаров, неработающие холодильные камеры, разгрузочный комплекс, железнодорожная ветка с новыми блестящими рельсами. По ним так и не пошли вагоны.

Скоро все это растащат. Начальник охраны пока на месте, остальные разбежались. Рабочие, которым так и не заплатили, оставшаяся без своих бонусов и обещанных мест офисная шелупень, и помощники, ну через них шли все деньги, они неплохо заработали.

Я метался по опустевшим бизнес-центрам, на каждом было написано "АРЕНДА" такими буквами, что их видно из космоса. От заключивших со мной соглашения фирм остались пустые пыльные комнаты. Те, что уцелели, ужимались, сокращали людей и не нуждались ни в каких складах.

Я выбрасывал договор за договором, пока папка не схлопнулась, как мои бизнес и жизнь. Ездил по фирмам я, потом стали ездить за мной. Выкинули из машины, отняли квартиру и коттедж. Складской комплекс в осаде. И вот я прячусь в глуши, в пыльном убогом номере.

В номере душно. Окна заклеены длинными полосками бумаги. Прикипевшая ручка с трудом подалась, бумага отошла с треском. Холодный воздух ворвался в комнату.

Броситься из окна? Полет со второго этажа не лишит жизни, лишь добавит мучений.

Справа за окном еще зимний лес, слева бесконечное снежное поле.

- Айда сюда! - приглушенный голос доносится с улицы, несколько пар ног протопали и успокоились прямо под окном.

В сосредоточенном молчании слышно как рвут целлофан, потом чиркают спичкой по коробку.

- Не зажигается! - виновато говорит еще кто-то.

- Дай! - хрипло командует третий.

Через открытое окно смотрю вниз. Трое пацанов распечатали пачку сигарет. Всех я знаю. Двое лет десяти, местные, один высокий в рыжей вязаной шапке, другой плотный и коротконогий в старом не по росту армейском бушлате. С ними третий - из отдыхающих, лет семи, в синем ярком пуховике. У него смешно торчит вихор.

Местные каждый вечер тихо сидят в бильярдной на скамейке у стены, их видно, когда идешь в столовую. Смотрят, как играют. Приезжий с отцом и матерью часто гуляет по укатанной дорожке куда-то вниз по полю.

Старший, в рыжей с помпоном шапке, ловко выстукивает из пачки сигарету, легко зажигает спичку и закуривает. Затягивается, задирает голову и медленно выпускает дым через ноздри. Следом закуривает второй в бушлате. Он приоткрыл рот, округлил губы. Дым выходит волнами, наконец, получается выпустить кольцо, которое повисло, дрожа и расплываясь.

Младший, сжав в руке пачку, с трудом выковыривает сигарету. Неумело прикуривает у высокого. Он уже поджег сигарету, но все тянет дым в себя. И заходится в кашле. Вихор дрожит, приятели, переглянувшись, стучат по его спине.

Мальчик успокаивается, осторожно втягивает дым и сразу его выпускает.

- Куда пойдем? На бильярд? - спрашивает отправивший в плавание второе кольцо крепыш.

- Рано! - бросает высокий. - Айда на лед. Пойдешь? - поворачивается он к вихрастому.

- Засцит! – усмехается парень в бушлате.

В моем кармане запищал телефон. Маленькая с крошечным экраном нокия. На ней один абонент - начальник охраны. Он и дал мне этот телефон. Я даже не знаю своего номера.

- Все нормально? - тревожно спросил он, когда я ответил. - Такие дела, подъехала команда на джипах, ну как в девяностые. Корки - красные, пришлось пустить. Зато бандюганы, что на стреме стояли, вас ждали, сразу - свалили. А эти ходят как хозяева...

Вот и все. Ни дела, ни денег, а жизни - до момента, пока не встречу кредиторов. Ненавижу ли я их всех? Ненавидел, пока бегал по фирмам - это прошло, осталось равнодушие. Я нажал кнопку отбоя.

Если у тебя ничего нет, то и тебя нет. Скорее всего охранник замаран. То-то не свалил со всеми, меня отвез, чтобы не путался под ногами. Комплекс отжали медноголовые, оставив тебя с кучей долгов. Теперь ты просто подпишешь нужные бумаги и исчезнешь.

Набросив пальто, выхожу на улицу. От дома отдыха дорога спускается через белое снежное поле. Вскоре не видно низких корпусов. Впереди река. Вмерзший в лед пирс с перевернутыми лодками доходит до ее середины, под ним стремнина, поток проносит мимо присыпанные снегом льдины.

Наверно летом здесь весело, тихо качаются лодки. И вода спокойная, сонная со слетевшей с деревьев паутиной.

На пирсе я опустился на колени и дотронулся ладонью до воды. Она оказалась ощутимо упругой и обжигающе холодной. Течение несло ее куда-то. Перегнуться через край и упасть кулем. Я подался вперед, когда от дороги донеслись возбужденные детские голоса.

За лодкой меня не видно.

- Чур первый! - старший сходу выбегает на реку и несется вдоль берега, где лед закрыт снегом. Следы сразу заполняются водой. Пробежав метров пятнадцать, он выскакивает у пирса и, задыхаясь, сгибается, так, что помпон на шапке повисает до колен.

Его приятель сбросил армейскую куртку, под ней грязная футболка, натянутые чуть ли не до подмышек спортивные штаны.

Сбежав на реку, он делает полукруг дальше, где снега нет, а мутно-белый вспученный лед скрипит и прогибается. Останавливаться нельзя, парень не поднимает ног, словно скользит на лыжах. У пирса цепляется за бетонную кромку, выбирается на берег и торопливо одевается.

Теперь они смотрят на младшего.

Ему надо пробежать еще дальше, где лед смыкается с водой, там он с ночи тонкий и прозрачный, и несущийся поток лижет острую кромку. Льдины задевают ее, тогда слышен звон как от лопающегося стекла.

- Давай! - командует старший.

- Засцит! Он же отдыхающий! - сквозь зубы цедит коренастый.

Мальчик смотрит на воду. Он чуть наклонился, не решаясь шагнуть. Уже не слышит, что ему говорят. Не видит, что приятели развернулись и уходят. Стоит и покачивается, вперед и назад, чуть дальше к воде и резко обратно, словно его оттолкнуло, и еще сильнее вперед...

- Подожди!.. - крикнул я. - Не торопись.

- Кто это? – он вздрагивает и поднимает голову.

- Никто. Считай, что меня нет. Хочешь побежать по кромке льда? Зачем?

- А то они подумают, что я трус.

Он вертит головой, не находя меня, и я поднимаюсь.

Не знаю, что говорить. Ему действительно важно пройти по краю и не для убежавших пацанов, а для себя.

- Ты ведь не полезешь в воду? Это глупость. Видишь, ступить на тонкий лед – храбрость, но попасть потом в воду – глупость.

- Так не бывает, что одно и то же, и храбрость и глупость, - подумав, отвечает он.

- У тебя папа военный?

- Да.

- Спроси у него, что такое храбрость, а что трусость.

- Храбрый стреляет во врага, а трус в себя. И храбрый боится, но делает, а кто не боится и делает… - заученно говорит мальчик.

- Это дурак, - перебиваю я, - странно, бояться, но шагнуть на тонкий лед – храбрость. Что-то не так. Может храбрость, когда есть ради чего шагнуть?

Мальчик молчит, но не отходит от реки.

- Они подумают, что я трус, – говорит он.

- Все равно подумают, шагнешь ты или нет.

- Почему?

- Тебе важно доказать, что можешь, а им знать, что ты хуже их.

- Я? - удивляется он.

- Все, кто приезжают. Приезжают-уезжают, а им сидеть и смотреть, как офицеры играют в бильярд. Ты им принес сигареты?

Мальчик кивает.

- Вырастешь, тебе не раз придется пробежать по краю, но когда это действительно нужно. Сейчас… Хочешь шагнуть на лед – шагни! Только дай мне руку.

Я подхожу к краю причала.

Мальчик берется за мою руку, делает несколько шагов и проваливается под лед.

- Вода холодная, - говорю я, когда он выбирается на берег, - тут, наверно, летом хорошо.

- Н-не знаю, - дрожит мальчик. - Что вы здесь делаете?

- Тоже не знаю. Беги к матери, только не напрямик, под снегом ручьи. Скажи, что в них ты и промок.

Он убежал, я снова подошел к краю пирса, но почему-то делать еще один шаг не стал. Просто смотрел на несущуюся воду.

В кармане запищал телефон.

- Как сам, в порядке?

- Да.

- Отлично! - слышно, как начальник охраны, перевел дух, - ты срочно нужен. Комплекс хотят выкупить.

Я молчу, и он тараторит дальше.

- Он понадобился под госрезерв. Хранение чего-то там. Темнят. Неважно. Заработаешь вряд ли, но хоть деньги отобьешь...

Охранник перешел на ты. Теперь мы вровень.

Телефон разрядился и выключился. Я бросил его в воду. В бегущую мимо черную воду с крутящимися белыми льдинами. Не знаю, откуда и куда они неслись, нигде здесь не было моря. Черная река без начала и конца.

Я отступил и оглянулся. Никого вокруг. Берег под снегом, старый причал и перевернутые лодки. Повернулся и побрел от реки. Напрямик, целиной. Снег, рыхлый со смерзшейся сахарной коркой сверху, резал руки. Приходилось наваливаться всем телом, ломать его и только тогда получалось шагнуть. Как в жизни, с ее первыми легкими невесомыми шагами и потом, когда каждый дается все труднее, и нет сил, но надо пробиваться и идти дальше. Не знаю куда, просто дальше от реки.

Наверно каждый оказывался на ее берегу, на грани между берегом и черной водой. Когда остается сделать последний шаг, за которым ничего нет, ни богатства, ни славы, ни болезней, званий, наград, долгов, обязательств. И кажется, что ты уже ничего не можешь сделать. Разве только оттолкнуть от воды ребенка. Или это он оттолкнет тебя.

Март 2016

Copyright (c) "Русский переплет"