Поле чудес в небе Чечни

30 декабря окончательно стало ясно, что в Чечне я застрял. Домой в Москву я должен был улететь еще позавчера, но в точку, в которую меня занесло в конце командировки, не пришел обещанный вертолет до Моздока.

Только поздно вечером тридцатого на площадку села пролетавшая мимо вертушка.

– На Грозный! – сообщил перонщик.

– Ханкала? – уточнил я.

– Северный! – мотнул он головой.

Деваться некуда. Я занял откидное сиденье у желтого дополнительного топливного бака. Следом цепочкой поднялись солдаты. Они, видимо, сменились с какого-то дальнего опорного пункта. Из тех, на которых и дизель-генератора может не быть. Керосиновая лампа, печка-буржуйка, растопленный снег, чтобы умыться. Бойцы были чумазые, в грязных бушлатах с ошметками прилипшей грязи на берцах. Видно, что очень усталые.

Шла вторая чеченская война.

Командовал бойцами старший лейтенант немногим их старше. Они заполнили весь вертолет, затащили в него какие-то тюки. Места на откидных лавках большинству не хватило. Салон – если можно так назвать железное нутро вертушки – был заполнен, как автобус в час пик.

Вертолет долго раскручивал винты, с натугой поднялся над площадкой и полетел, наклонив лобастую голову.

Часа не прошло, как мы сели в аэропорту Грозного Северный.

От аэропорта я дошел до 46-й бригады. На КПП какой-то мерзавец не хотел меня пропускать, сказав что-то вроде:

– Товарищ, подполковник! Идите в Грозный, переночуйте в развалинах.

Кое-как прорвался. И первым делом отправились к летчикам.

Бригада тогда еще не отстроилась, стояли палатки, хрустел под ногами щебень на дорожках. Шаг в сторону и за ноги хватает липкая жирная грязь.

КП авиации занял палатку, в стенке которой вырезали окошко прямо в брезенте. За окошком среди молчащих телефонов и радиостанций в сладком безделье развалился в кресле дежурный.

– Борт на Москву? – поклонился я окошку.

– Есть такой! – подтвердил дежурный и потянулся в кресле, – двенадцатого января.

– Моздок? Владикавказ? Ростов? Неужели ничего не летает?

– Ничего! – не скрывая удовольствия, подтвердил расслабившийся авиатор.

Надо было докладываться комбригу – золотозубому полковнику Зубареву. Вставать на довольствие, селиться в любом номере пустой гостиницы – единственного каменного здания в бригаде в то время. Бросить сумку с вещами и искать знакомых офицеров, чтобы с ними встретить новый год.

Как всегда в декабре здесь было промозгло, холодный ветер норовил залезть под камуфляжную куртку. Еще один его порыв принес издалека слабый стрекочущий звук.

Я развернулся и побежал в сторону аэропорта.

Когда добежал до аэродрома, зеленый с белым кольцом на балке МИ-8 внутренних войск уже садился. Остановились винты. Открыли дверь и опустили маленький трап, по которому на летное поле спустились несколько человек и направились в нашу сторону.

Бойцы, прилетевшие со мной предыдущим бортом, так и оставались у летного поля. Они спали. На вещмешках. На тюках, которые привезли с собой. Привалившись друг к другу, к невысокой кирпичной стене. Лишь один – видимо оставленный дежурным – клевал носом, сидел, опустив уши у шапки, засунув руки подмышки.

Он поднял голову и равнодушно посмотрел на идущих от вертолета. Их уже можно было рассмотреть. Первым шагал командующий округом генерал-полковник Михаил Лабунец, за ним заместитель главкома – генерал-лейтенант Станислав Кавун, третьим – в бушлате без погон – шел кто-то неуловимо знакомый.

Солдат опустил голову, сделал вид, что спит. Потом резко поднял ее, всмотрелся в идущих.

Третьим, за генералами, шагал телеведущий Леонид Якубович.

Солдат затормошил товарищей. Они просыпались тяжело. Было видно, как они устали. Снова надо вставать и куда-то идти. Снова липкая грязь под ногами. Бойцы зевали и вяло переругивались, лениво поворачивались туда, куда им показывал товарищ.

Несколько мгновений тишины.

– Дядя Леня! Дядя Леня! – зашумели они.

Откуда-то появился старший лейтенант.

– Смирно! – заорал он, увидев генералов.

Но солдат было не остановить. Едва Якубович приблизился, они кинулись к нему. Обступили, тянули руки. Он на ходу пожимал их, улыбался.

Улыбались и они, смеялись. Белозубые улыбки на чумазых лицах. Куда-то исчезла усталость. Вот уже и старший лейтенант, увидев, что незамеченные генералы ушли вперед и смотрели на всё со стороны, пробился к телеведущему и обнял его.

Подлетел санитарный уазик. Генералы и Якубович сели в машину и уехали в бригаду. Почти сразу подъехал грузовой УРАЛ. Солдаты споро перекидали имущество в кузов, смеясь и весело переговариваясь залезли следом. Старший лейтенант последним прыгнул в кабину и грузовик уехал.

Я остался один у разбитого сожженного аэропорта. Перонщик под навесом на вопрос, куда и когда полетит вертолет, лишь пожал плечами.

Через два часа та же санитарная машина вернулась к летному полю. Открылась дверь. Как и раньше первыми шли генералы, телеведущий следом.

Я пропустил командующего округом, шагнул навстречу заместителю главкома, доложился, и попросился на борт.

Не знаю, узнал меня Станислав Федорович или нет, но, думаю, ему нравилось встречать московских офицеров не в коридорах главка, а в Чечне. Генерал-лейтенант кивнул, и я поднялся на борт за свитой. Мне досталось то же самое место у желтого топливного бака.

Напротив были vip-места. Занесенные в вертолет обычные диван и кресло.

Мы взлетели. Опасаясь обстрелов, поднялись высоко. За бортом висела луна. Через иллюминатор она скупо освещала квартирный диван с генералами и кресло, которое занял Якубович.

Не хватало только круглого игрового стола между нами. Поставить его, только нанести не цифры выигрыша, а годы. И где тогда остановится барабан? 1986 – время надежд? 1990 – митинги, требования свободы? 1991 – распад СССР. Свободы сразу стало столько, что сектор 1995 – первая война. Или барабан остановится на сегодняшнем 1999 – войне второй?

А что там на барабане дальше? В 1999-м никто в стране не знал, что впереди. Очень не хотелось, чтобы выпал черный ящик.

Я посмотрел на часы. Настало 31 декабря.

Мы еще долго летели и сели в Минводах, где уже гудел движками АН-72, прозванный за поднятые сзади круглые двигатели «Чебурашкой». Командующий округом уехал к себе. Аэропорт был закрыт. Взлетная полоса обледенела и ее долго чистили, прежде чем разрешили нам взлет.

Еще несколько часов в воздухе. В Чкаловском замглавкома и ведущего забрала черная волга. Я же поспешил на электричку.

Как всегда, после возвращения из командировки, было дико смотреть на празднично одетых людей. Веселых, подвыпивших, с новогодними подарками в руках. Они ехали в гости, везли детей на елки. Ожидание близкого праздника. Самого главного, самого домашнего.

Я успел на него. Дома, когда включил телевизор, Леонид Якубович крутил для всей страны колесо удачи, словно показывая, что и он добрался вовремя.

У меня немного фотографий из командировок. Доставать камеру в вертолете было несолидно. Да и все пленки тогда, наверняка, уже были «расстреляны». Поэтому лишь несколько фото из той командировки. А может и из другой. Ведь все это было так давно. Еще я думаю, что в тот давний день барабан крутнулся в нужную сторону.

Андрей Макаров

Проголосуйте
за это произведение