Андрей Макаров

Наша свинья голодает

Что молодому в радость - старику мучение. Впервые, что он старик, Аверьянов понял на Филиппинах. Новый генеральный директор двадцати семи лет от роду обожал корпоративы. В одну из весенних суббот сняли коттедж на Рублевке. В июне махнули в Питер на белые ночи. Все, от менеджера до генерального, и Аверьянов с ними как зам по АХЧ - попросту завхоз. Честно со всеми потел в сауне, кормился с барбекю, тосковал в Эрмитаже.

И деваться некуда. Выпадешь из обоймы - уволят, и никому ты не нужен, когда тебе полтинник. Не то, что завхозом, дворником не устроишься - все места киргизы и таджики заняли.

Дела у фирмы шли настолько хорошо, что на ноябрьские, провернув удачную сделку, скопом полетели на Филиппины.

* * *

- Апч-хи! - оглушительно чихнул Аверьянов, покачнулся и едва успел схватиться за натянутую веревку.

Веревка спружинила, и он чуть не вывалился за борт. "Не веревка, а конец, шкот, фал" - поправил он себя.

Яхта, накренившись, бесшумно резала надвое ярко синюю воду. Попав из предзимней Москвы прямо в рекламную картинку, Аверьянов чувствовал себя отвратительно. Перепад температуры в двадцать пять градусов, плюс пять часовых поясов разницы давали себя знать.

- Ап-чхи!!!

Переложили руль, толстая рея неотвратимо надвинулась. Аверьянов поклонился парусу, пропустил его над головой и, согнувшись, пробежал на корму.

Здесь за штурвалом стоял рулевой - маленький филиппинец в белых полотняных штанах. За ним в большом плетеном кресле в капитанской фуражке с шитыми листьями по козырьку восседал генеральный директор инвестиционно-финансовой компании Никита Болеславович Храпунов. Справа и слева, изображая гетер, выставив солнцу нескромные прелести, возлежали блондинка Мырдина и шатенка Кокова из отдела по работе с клиентами. У ног Мырдиной стоял плетеный саквояж, в руках у Коковой мелькал огромный веер из перьев неизвестных тропических птиц.

Остальные топтались на палубе. Многих мутило, но сотрудники терпели.

- Никита Болеславович, - держась за планширь, приблизился он к генеральному. - Христом Богом прошу, спустите на берег. Я на песочке полежу, пока вы накатаетесь.

Близкий берег с чередой пальм тянулся по правому борту.

Тощий как вяленая рыба генеральный поднял голову. Козырек фуражки задрался, в темных стеклах очков отразились Аверьянов, ярко голубое небо, парус.

- Аверьяныч, ты же на флоте служил!

- Служил... - уныло подтвердил завхоз и мысленно добавил: "когда тебя еще на свете не было".

- Держись моряк!

- Так сил уже нет!

- Тогда прими джин капитанский, оморячись.

Мырдина наклонилась, чуть не вывалив тяжелую грудь из купальника, достала из плетеной сумки стакан. Генеральный от души плеснул из высокой ребристой бутылки.

Аверьянов с отвращением выпил.

- Лево на борт! - пнул генеральный рулевого.

Палуба под ногами поехала, оглушительно хлопнул парус. Аверьянов метнулся к борту, но не успел, и его вытошнило прямо под ноги Коковой.

- Вот и хорошо, вот и славно, - бормотал он, гребя к берегу.

Тузик шел на удивление быстро. Греб он, сидя лицом к яхте. Было видно, как матросы моют палубу. Генеральный с дамами спустился в каюту, остальные перебрались на бак.

Наконец, лодка ткнулась в песок. Аверьянов вытащил ее подальше, отошел метров на десять и упал лицом вниз.

Белый песок жарил снизу, солнце сверху, от джина во рту остался противный елочный привкус. Елка... Новый год... Дом. Аверьянову стало тоскливо. Дома дочка с внуком в гости приехала на праздники, жена тащит с балкона холодец. А он торчит в этой глуши...

Подошел и что-то предложил официант. Выпить холодненького хотелось, а еще лучше, чтобы парень просто постоял, давая подносом тень на обожженную спину. Но бумажник остался на яхте. Парень прощебетал что-то и отошел. Аверьянов еще потосковал по холодцу, дому, внуку и с обреченной мыслью: "сгорю ведь" заснул.

Проснулся он от пробежавшей по плечам прохлады. Аверьянов повернул голову. Рядом стояла на коленях девушка. Коротко стриженые волосы опустились, закрыв лицо. Она окунала кисти рук в разрезанные половинки кокоса и легкими движениями наносила молоко на спину. Мутноватое молоко ручейками стекало вдоль позвоночника, прохлада разбегалась по лопаткам, юркие нежные пальчики пробегали по бокам, плечам и рукам. Ладошки были снизу розовые, сверху потемнее, словно шоколадка, и когда они полезли ему под живот, Аверьянов резко перевернулся.

Девушка села, вытянув стройные ноги, опершись на руку. Другой смахнула волосы с лица. Лицо оказалось круглым, носик чуть вздернутым. Белые шорты, бюстгальтер заменяла короткая розовая маечка. Хотя бюстгальтеру здесь было делать нечего.

"Да ей лет шестнадцать, не больше" - подумал Аверьянов и ткнул пальцем в выпуклый треугольник паруса вдали.

- Тнis is my ship. My money on the ship.

- You have a nice yacht.

- В пень эту яхту вместе с генеральным, - пробормотал Аверьянов. Грубил от смущения, уверенный, что уж по-русски та точно не понимает.

Аверьянову хотелось пить, и девушка, догадавшись, протянула ему половинку кокоса.

Вкус был чуть пресноватый. Незаметно он выпил все. Опустив свою чашу, увидел, что девушка, улыбается.

- Глаза у тебя, дочка, серые, - только и сказал.

Яхта на горизонте поменяла курс, пошла в другую сторону. Аверьянов, взяв девчонку за руку, шел с ней вдоль кромки прибоя.

- Вероника, - показывала она на себя пальцем.

- Леонид, - называл он себя.

И наоборот:

- Ники...

- Леонард, - маленький шоколадный палец касался его плеча, и они начинали неизвестно над чем хохотать.

Потом купались. Вероника сбросила футболку и шорты, оставшись в узких полоской трусиках. Отбегала в океан, и теплая шипящая волна бросала девчонку прямо в руки Аверьянову. Он принимал ее и прижимал к себе. Вода струилась между ними, пенясь и опадая, закручиваясь где-то у колен.

Вероника ловко выворачивалась, снова отбегала в океан, и снова волна швыряла ее ему в руки. И какая-то жаркая ответная волна бросала его самого навстречу.

"Так сходят с ума завхозы", - мелькнула в голове совсем уж глупая и не к месту мысль.

День таял катастрофически быстро. Со вставшей неподалеку от берега яхты Аверьянову вовсю махали, призывая на борт.

- Tomorrow. On the beach. Morning...

Вероника заставила его нагнуться и, обняв за шею, долго целовала.

Согласно составленному генеральным расписанию завтра предстояло сафари - поездка вглубь острова. К ней готовились основательно. С утра три юрких джипа стояли у гостиницы. Экипированные сослуживцы обступили заставленный едой стол. Мырдина в костюмчике цвета хаки в обтяжку мазала бутерброд генеральному. Кокова, в камуфляжной юбочке, закрытой зеленой кофте, в косынке узлом на затылке напоминала комсомолку-ударницу и складывала в сумку все подряд: фрукты, булочки, сыр, коробочки с джемом. Остальные, готовясь к походу, усиленно жевали.

К завтраку Аверьянов опоздал, и генеральный постучал пальчиком по циферблату "ролекса".

- Никита Болеславович, я не поеду.

- Не понял?..

Генеральный изумленно качал головой, а Аверьянов пробирался к выходу. Он приоделся. Белая рубашка с короткими рукавами, свободные летние брюки. В одном карманчике рубашки - кредитка, в другом - туго свернутый валик из песо. В заднем кармане брюк - разговорник с загнутыми уголками нужных страниц.

Аверьянов дошел до одиноко торчащей пальмы, которую окольцевал пока еще закрытый ларек, снял перевернутый стул у столика и уселся ждать.

Солнце только встало, еще не навалилась дневная жара, отлив обнажил кораллитовую плиту. В лужицах лежали морские звезды, метались мелкие цветные словно выпущенные из аквариума рыбешки. Юркие крабы боком носились по белому песку, подскочившая к самой воде собака схватила одного из них и с хрустом разгрызла.

Океан дышал теплом, катящееся в горку солнце осторожно ощупывало песок, корпуса отелей, полоску зелени за ними. По пустому пляжу с мешками для мусора ходили уборщики. По кромке прибоя бежал физкультурник, словно дело было не на тропических островах, а в парке в Бирюлево.

Вскоре по дорожке между отелями, чадя выкатился туки-туки - мотороллер с приделанной сзади будкой на двух колесах. Едва он остановился, из будки выпрыгнула и побежала к нему Вероника.

Потихоньку открывались ресторанчики, на засыпанные льдом подносы укладывали рыбу, моллюсков, крабов, омаров, креветок и лангустов. Еще живые они шевелили усами, огромные клешни были прочно связаны.

Завернув в один из ресторанов, Аверьянов зацепил взглядом свое отражение в витрине и по-новому оценил себя. Средних лет, чуть позаниматься спортом и растрясти жирок, приодеть, так и вовсе станет не хуже офисных клонов, паркующих свои "ауди" и БМВ у их делового центра.

Неприятно поразило, что в полупустом ресторане за столиками сидели, такие же как он европейцы с местными девчонками. "Как дедушки с внучками" - подумалось почему-то.

Вероника за столиком присмирела, долго водила пальчиком в книжке меню. Они скромно заказали шашлык из креветок, фруктовый салат и мороженое.

Незаметно пришел день, но жары не было. Весь оставшийся, Бог знает с каких времен, запас английского Аверьянов выдал и теперь просто любовался Вероникой, девушками за соседними столиками, девушками, проходящими мимо, занимающими места на пляже. Вот так бы и сидеть на летней веранде ресторана. Хотя зимы здесь и не бывает. Ничего плохого здесь не бывает. Рай и счастье. Он посмотрел на деловито достающую ложкой мороженое из высокого бокала Веронику. Та, почувствовав взгляд, подняла голову и улыбнулась. И сразу остро кольнуло от мысли, что счастья этого осталось на два дня.

Потом пришел черед развлечений. Катались на "банане", на огромном крыле-парашюте их по очереди протащили над кромкой прибоя.

- What are you very-very wаnt? - спросил он Веронику.

- I wаnt a pig.

Дребезжащий облезлый рындван с деревянными сиденьями по дороге наполнился пассажирами. В проходе сновали торговцы, предлагая кукурузу, пакеты с вареными яйцами, с горкой серой соли на дне. Обгрызенные початки катались под ногами.

Окна были опущены, вдоль дороги тянулись кукурузные поля. Потом сахарный тростник, рисовые поля. Пруды с цаплями. Буйволы. По обочинам на циновках сушился рис.

Мимо проплывали фермы с десятками треугольных домиков - в каждом сидел в ожидании предстоящих боев петух, убогие деревеньки с кучей ребятишек на улицах, курами и брехливыми собачонками во дворах.

Наконец, добрались до базарчика. Бананы, ананасы, манго и мандарины, а еще яркие пластмассовые тазики, чтобы их увидеть явно не стоило лететь на другой конец света. В одной лавок продавали игрушки, и он выбрал огромную розовую свинью с красным пятаком и круглыми пуговичными глазами.

В этот раз Вероника проводила его до отеля. Под присмотром швейцара прощание вышло скомканным.

- Tomorrow?

- Tomorrow.

- Morning?

- Morning...

В отеле за барной стойкой сослуживцы отмечали ромом с соком лайма возвращение с сафари. Мырдина пугала Кокову чучелом небольшого крокодила. Обе были увешаны жемчужными ожерельями, как торговцы на пляже. Кто-то, протиснувшись к нему со стаканом в руках, радостно шептал, что генерального в джунглях сколопендра укусила, и он теперь обездвиженный и злой.

Без начальства всем было весело, но Аверьянов, не задерживаясь, протолкался к себе. Дверь номера оказалась открытой. Горел свет. На его кровати развалился генеральный директор.

Было видно, что ему плохо. Лицо бледное. Храпунов лежал на боку и слегка постанывал.

- Я тебя видел, - поднял он голову. - С девчонкой. Молодец. Мужик. Одобряю.

Они помолчали.

- Никита Болеславович, я завтра никуда не поеду.

- Понимаю. Как там внизу, весело?

- Не очень, - соврал Аверьянов.

- Сейчас будет весело. - Генеральный, кряхтя, поднялся и поковылял вниз. - Давай. Размножайся. Не забудь, что улетать послезавтра.

Он спускался по лестнице осторожно, словно на ощупь. Вскоре снизу донесся общий крик восторга.

Рано утром вся компания перебиралась на другой остров. Аверьянов пересчитал оставшиеся деньги, последний раз плотно позавтракал, взял сумку и пошел вдоль берега. Чем дальше, тем отели становились проще, без бассейнов и спутниковых тарелок на крышах. В самом конце пляжа у скал стояли три домика. У входа вместо собаки на привязи сидела макака. Едва он подошел, она запрыгала, оскалив желтые зубы. Заспанный босоногий портье пустил его внутрь. Хибара была поделена на закутки три на четыре метра. Закрытое жалюзи окно. Кровать, стул, тумбочка, в специальном гнезде пристроен фонарик. На стене шевелил усами огромный таракан.

Заплатив за два дня триста песо, он оставил сумку и пошел назад.

Пройдя метров сто, прибавил шаг, а под конец побежал. У ворот его старого отеля, сидя на земле, плакала Вероника. Выходили из микроавтобуса туристы. Кто-то бросил несколько монет и они, раскатившись, лежали рядом.

У него перехватило горло, потом он крикнул сначала тихо, потом громче:

- Ники!..

Девушка вздрогнула, подняла голову, вскочила и побежала навстречу.

Она все еще плакала и сквозь слезы говорила ему что-то по-испански, он гладил ее по голове и отвечал по-русски, произнося слова, которых никогда не говорил ни жене, ни дочке.

День казался бесконечным. Они купались, катались на катере, пристраивались к громким барабанным процессиям, ели в местном фастфуде похожих на чертей жареных на гриле черных сомиков.

В шесть вечера, по-южному быстро, стемнело.

Дымили грилями ресторанчики у променада, гремела музыка, черные цапли разом поднялись и, болтая длинными ногами, полетели куда-то в море.

В густеющих сумерках Аверьянов довел Веронику до снятой им хижины, толкнул скрипнувшую дверь. В тесной комнате невозможно было не столкнуться.

Он проснулся в час ночи оттого, что кто-то постучал по крыше. Океан разыгрался и сердито шумел, утлый дом поскрипывал от ветра. Неожиданно Аверьянов понял, что вся его прежняя жизнь: рождение, учеба, служба на флоте, институт, семья, работа - все это было лишь для того, чтобы он оказался здесь, на берегу, в этой лачуге в постели с шестнадцатилетней девчонкой.

Вероника, прижавшись, доверчиво спала на его плече.

Снова кто-то постучал по крыше. Один удар сильный, несколько послабее. За тонким окном завывал ветер, Аверьянов осторожно освободился и поднялся. Нащупал на тумбочке фонарик и вышел.

Земля усыпали упавшие и скатившиеся с крыши кокосы. Он шел по тропинке вдоль мангров, крабы, шурша, убегали из под ног. Луч фонаря выхватывал в траве сверкающие блестки. Он присел и высветил пауков, это их глаза отражались в луче света. Океанские волны с шипением бросались на пляж, слизывая песок.

Вернулся он насквозь мокрый. Едва лег, Вероника обеспокоено завозилась, обняла его и притянула к себе...

Лететь от Манилы до Москвы девять часов. Аверьянов смотрел в иллюминатор, в котором облака чередовались с океаном. Филиппины остались далеко позади. Часовые пояса вставали, как пограничные столбы.

Мырдина с Коковой под конец разругались и потребовали, чтобы он сел между ними, и словно везли его домой под конвоем. Кокова успела перекраситься в шатенку, вставила в пупок кольцо. А у теперь рыжей Мырдиной на носу появились три напоминавших прыщи жемчужных шарика. Она так и сидела в обнимку с сушеным крокодилом - наконец, нашла себе пару. Напившись бесплатного пива, обе вскоре после взлета заснули, прикорнув на плечах у Аверьянова. И крокодил раскрыл зубастую пасть прямо перед его лицом.

Осторожно освободившись, он прошел в первый класс. Генеральный с бокалом коньяка смотрел какой-то фильм. Соседнее место было свободно. Аверьянов уселся и подождал, когда начальник снимет наушники.

- Никита Болеславович, мы в следующем квартале куда-нибудь поедем?

- Конечно. В Суздаль. Представляешь, сани, тройки, мороз. Потом баня с самоваром. Мырдина с Коковой голыми жопами в снег сигают.

- А Филиппины?

- Филиппины все. Отработали.

Они помолчали.

- Аверьяныч, - отхлебнул коньяк генеральный, - ты взрослый мужик. Хочешь - вези ее к нам, хочешь, сам туда перебирайся. Можно и так: месяца три отработал и лети на пару недель. Вахтовый метод. Я тебе в зарплату сотку наброшу.

Обнадеженный он вернулся в эконом-класс.

В голову лезли какие-то глупые мысли. Если бы всех наших баб отправить на Филиппины. Чтобы отогрелись там, несчастные, понежились на песочке, поиграли с волнами в океане, расслабились и отмякли, что ли. А всех филиппинок на это время к нам. Мужикам на радость. Еще он думал, что три месяца вроде и немного, а вот девяносто дней так долго. И если от его ежемесячных полутора тысяч долларов откладывать по пятьсот, то за квартал только на билеты и наскребешь. Уезжая, он пообещал Веронике скоро вернуться, отдал все, что оставалось в карманах: сто пятьдесят долларов и кучку песо мелочью. А что откладывать?! Разобраться с делами, женой, бросить все и... Проснулся он уже в Домодедово.

* * *

Странная зима стояла в Москве. Ошалевший от новогоднего безделья, уставший праздновать народ с зажатыми в руке последними рублями упрямо тащился в магазин. Покупал водку и фейерверки. Выпив водку и запустив ракеты, уже с больной напрочь головой, снова скреб по карманам, ища денег хотя бы на пиво и петарды.

Город лежал засыпанный отстрелянными хлопушками, темными неразорвавшимися гранатами валялись в подмерзшей грязи бутылки из-под шампанского.

Аверьянов поднялся рано, поковырял вилкой начавший портиться салат, потом тихо оделся и вышел на улицу. В железной будке в углу двора он отомкнул дверь, присел на перевернутое ведро и достал сотовый телефон, чтобы в который раз прогнать на экране большие как письма СМС-ки.

"My dear Leonard, how are you? i miss you very much..you tell to my mother that you really love me and your willing to marry me and accept me for what i am and also accept my kids.and you treat my kids as your true kids also and your willing me to go with you in russian and you tell my mother that you will help me and also my family... и еще текста на несколько экранных страничек.

Перевод он давно выучил наизусть.

"Мой дорогой Лёня, как дела? я скучаю по Вам очень. Вы скажете моей матери, что Вы действительно любите, что Вы согласны жениться на мне и приняли меня и поможете мне и также моей семье. На твои деньги мы купили настоящую свинью...

- Какие дети? - пробормотал он, - сама еще ребенок.

СМС-ок за два месяца накопилось много. Вообще много чего случилось за это время.

Сразу по прилету в его замечательной конторе стали происходить удивительные вещи. Несколько лет жизнь была прекрасной. Брался в банке кредит, на него покупались акции, которые закладывались в другом банке под обеспечение нового кредита, на который снова покупали акции. Играли на повышение. Оборот ширился. Фирма консультировала клиентов, брала в управление активы, привлекала инвесторов. Чем больше было долгов, тем чаще Никита Болеславович мелькал на телеэкране, ездил на деловые встречи, читал лекции инвесторам. Словно эстрадный певец, разъезжал на белом "ягуаре". Аверьянов по-своему участвовал в процветании фирмы. Закупал мебель, организовывал евроремонт. Дело несложное и приятное. Выслушать пожелание, подобрать поставщиков, отдать счет в бухгалтерию и принять работу.

Когда акции пошли вниз, фирма заиграла на понижение, Побалансировала, как циркач на проволоке, месяц-другой, пока рухнувшие акции не погребли ее под собой.

Если рост был долгим, то крах вышел быстрым. В офис зачастили хмурые представители коллекторских агентств. В один из этих мрачных дней генеральный неожиданно сорвался с места, сел в "ягуар" и скрылся. В тот же день исчез бухгалтер. С неделю в офисе царили безвластие и анархия, пока комендант не привел на их места новых арендаторов.

Сотрудники, разобрав канцпринадлежности, тихо разошлись. Аверьянов на память свинтил бронзовые ручки и скатал красную ковровую дорожку. Безрезультатно прошелся по агентствам по трудоустройству. Действительно, тех, кому за пятьдесят никуда не брали. Он с трудом за копеечную зарплату устроился в своем районе мастером по уборке территории - мелким начальником над десятком узбеков.

Гастарбайтеры на праздники разъехались, сидели где-то с пиалами в тепле в цветных халатах, рассказывая домашним о красивой жизни в Москве, которая с их отъездом моментально запаршивела.

Аверьянов натянул оранжевый жилет, выкатил телегу с большим картонным ящиком из-под телевизора, взял метлу и погнал скопившийся за праздники мусор к помойке.

Неожиданно в кармане заиграл сотовый телефон. "Our pig is hunger!" - высветилось на экране сообщение.

Он привычно полез за словариком и перевел: "Наша свинья голодает!".

Аверьянов стоял, не зная, что набрать в ответ. Подул злой холодный ветер, белый пластмассовый стаканчик, дребезжа, покатился, доведя его до стопки выброшенных кем-то книг. Под метлой одна из них раскрылась, на асфальт высыпались открытки, бумаги с неровными кривыми записями и сложенная вдвое зеленую бумажка - сто долларов с портретом Бог знает какого американского президента.

С телегой он поехал к проспекту, подбирая по пути мусор. В отделении банка на первом этаже высотки скучала операционистка. Увидев грязный оранжевый жилет, не спрашивая, протянула бланк перевода.

Заполненные образцы лежали под стеклом на столике. "Бишкек, Ташкент, Наманган, Донецк, Кировоград".

В стекле отразился и он сам. Потертый жизнью, давно уже не молодой, да и не средних лет мужик. А может просто стекло такое - затертое рукавами. Аверьянов подтянул к себе прикрученную к столу ручку и начал заполнять бланк.

Copyright (c) "Русский переплет"