Рассказы
10 декабря 2010

МОСКВА-ВАРШАВА

В начале двухтысячных вышло так, что пару лет я раз в несколько месяцев ездил из Москвы в Варшаву и обратно. Удивить кого-либо сегодня этим трудно. Да я и не собираюсь. Просто самому приятно вспомнить: Белорусский вокзал, среди привычных зеленых пассажирских вагонов выделяется ярко выкрашенный в синий и красный фирменный поезд "Полонез". Вагоны ниже наших, крыши по краям словно зализаны, и поезд кажется игрушечным. Он и внутри другой: в купе либо две полки одна над одной - первый класс, либо три - класс второй. Особенностью "Полонеза" были выдаваемые каждому пассажиру бесплатные рогалик с кофе и фирменное полотенце размером с носовой платок с бордовой надписью WARS - польские железные дороги. До сих пор их дома с десяток.

Пассажиров, обычно, было мало - несколько человек на вагон. Но ни разу мне не пришлось проехать сутки пути до Варшавы одному. Кто-нибудь еще в Москве занимал одну из полок, раскладывал вещи, переодевался, и, лишь только поезд медленно отходил-отплывал от Белорусского вокзала, начинались неспешные дорожные беседы.

БРЕСТ-ТРАНЗИТ

В одну из первых поездок попутчиком стал отставной военный. На нем был хороший костюм, на руке дорогие часы, весь багаж - кожаные саквояж и портфель. С виду успешный предприниматель или среднего ранга чиновник. И все же военное прошлое костюмом не скроешь. Никакой дедукции, верхние фаланги четырех пальцев правой руки украшали буквы "Г", "С", "В", "Г" - "Группа советских войск в Германии". Рука у мужика была здоровая, сложить пальцы в кулак и с такой надписью на нем можно смело отправлять его на переговоры с НАТО. Что-то такое я ему сказал. Он заметил, что давно пора грехи молодости свести, но убери - по следам решат, что перед тобой вышедший в бизнесмены уголовник, а так, во-первых, когда тянет делать что-либо необдуманное и спонтанное, на пальцы глянешь и остановишься, во-вторых, такая наколка иногда лучше визитки и часто помогает в общении со сверстниками, да и не только с ними.

Проехали Смоленск, ночью миновали Минск и уже утром надолго встали в Бресте. Здесь у поезда меняли колесные пары. С рассчитанных на нашу широкую колею, на другие, под узкую европейскую. Поезд загнали в депо, вагоны расцепили и подняли.

Напротив замер так же вздернутый домкратами скорый "Берлин-Москва".

- Ничего в жизни не изменилось, - стоя у окна, заметил мой попутчик. - Только четверть века назад на вокзале в Бресте приходилось сутками сидеть, место на поезде ловить. Вагон Москва-Дюссельдорф летом шел забитый под завязку, так до Бреста обычным поездом доедешь и ждешь, не появится ли на берлинском место перед отходом. И из отпуска опоздать нельзя, и билетов нет, да еще и заказы сослуживцам тащишь.

На что я заметил, что всю жизнь вопрос решался просто. Даже в суперпопулярном курортном Адлере, проводник за тридцать рублей довез бы тебя до Москвы в своем купе.

- Адлер - курорт, - не согласился он, - а здесь граница и те же тридцать рублей максимальная сумма, которую ты мог через неё провезти. А сесть на поезд... - тут он помолчал, - мне однажды обошлось в десять тысяч долларов...

* * *

Нет ничего хуже, чем быть транзитным пассажиром. Зал ожидания забит, в кассы очереди и два чемодана - куда же без них - как вериги, таскаешься с ними и в буфет, и к туалету. Мест на проходящих поездах нет, мест в камере хранения нет, свободных кресел в зале ожидания нет. Советский союз - конец семидесятых.

- Девушка! - выстояв очередь, склоняется к окошку кассы пехотный капитан, - отпуск заканчивается, всего одно место до Берлина.

"Девушка", которой под пятьдесят и рявкнула бы, что мест нет и не будет, но уж больно жалобное лицо у военного. Ничего страшнее нет, когда строевой офицер просящее лицо делает - оскал, а не улыбка. И пальцы эти с наколкой "ГСВГ", в которых загранпаспорт зажат с вложенными деньгами. Да, настоящий мужчина.

- Подождите, - поправив на голове "химию", грудным голосом говорит кассирша, - через час скорый Москва-Берлин пройдет, может, дадут из брони место.

Военный паспорт с последними деньгами спрятал, чемоданы поднял и пошел в буфет. Здесь хоть народу нет. Столики на высокой ножке. В центре солонка, перечница, хлеб на блюдечке. В буфете за витриной холодильника яйца вареные, сыр засохший на булке: на ценнике написано, что это бутерброд и цена ему восемь копеек. Еще один бутерброд - котлета за двенадцать копеек вся в жирных пупырышках и уже на хлебе черном. Выше на полках за буфетчицей дорогие коробки конфет, коньяк и настойка "Беловежская пуща".

И рад бы купить все это офицер, да денег нет. Чай грузинский три копейки стакан, мутный кофе из подозрительного бака - десять копеек. Выскреб капитан из кошелька три копейки на чай, чем смертельно обидел буфетчицу

Да и ладно. В один из чемоданов родители вареную курицу положили и те же яички вареные. Достал одно - расколупал. Что вы хотите, последний день отпуска - в кармане денег только на билет.

Только отхлебнул капитан чайку, дверь распахнулась, и толпой ввалились иностранцы. Одетые непривычно ярко, шумные и беззаботные, они толпой облепили стойку. Буфетчица проснулась, руки её закрутились, как крылья на мельнице. Она успевала подавать товар - сплошь дорогой, конфеты да настойки, принимать деньги - красные червонцы и фиолетовые четвертные, отсчитывать сдачу.

Капитан пил чай. Ел яйцо. Наблюдал за буфетчицей и видел, что обсчитывает она интуриста безбожно. От рубля до трех на каждом делает. О мелочи на сдачу речь и вовсе не шла. А те тянули к ней руки с зажатыми в них купюрами.

Один из них - по виду цыган цыганом - со стаканом кофе встал за соседний столик. В одной руке у него сумочка. В другой - коробка конфет. На ней тройка лошадей куда-то по зиме скачет.

- Раша, - ткнул он пальцем в капитана, - Итальяна, - ткнул в себя и широко улыбнулся.

Да еще сумку на свой столик положил и руку протянул. Пожал капитан макароннику руку, чего уж там и сразу наставления вспомнил, о том, что никакие контакты с иностранцами для офицера, да еще и проходящего службу заграницей - недопустимы. Даже мысль промелькнула "Ну-ну, попробуй, завербуй меня".

А итальянец кофеек из стакана отхлебнул, скривился, посмотрел на него с недоумением и назад поставил.

Тут радио вокзальное проснулось, сказало: "леди и джентльмены" а дальше что-то непонятное, но, видимо, важное, поскольку все иностранцы подхватились и умчались также быстро, как и появились.

- Чао! - махнул рукой итальянец.

- Счастливо, Будулай, - кивнул капитан. Он доел яйцо, допил чай и только собрался уходить, когда увидел на соседнем столике похожую на большой бумажник сумку, с приделанной петлей-ручкой.

Офицер схватил её, схватил чемоданы и выбежал на перрон. Рельсы уходили вдаль, на перроне лишь уборщица с метлой.

- Мамаша, тут поезд международный стоял...

- Ушел твой поезд, милок, - равнодушно ответила та и замахала метлой.

Капитан вернулся в буфет. Буфетчица выставила на прилавок табличку "перерыв" и ушла куда-то подсчитывать прибыль.

Капитан снова подошел к столику, поставил чемоданы и решительно расстегнул сумочку. Внутри оказались блокнот и ручка, маленький (не шпионский ли?) незнакомой конструкции фотоаппарат и толстая пачка иностранных денег. Марки, но не привычные гэдэровские, а ФРГ, доллары с суровыми президентами в овале и еще какие-то непонятные - видимо лиры.

"Вот ты и завербован! И фотоаппарат, чтобы поснимать в части, и валюта - иудины серебряники! - Офицер огляделся - никого, - да нет, это особисты меня проверяют. Все им неймется".

Ни секунды не раздумывая, он подхватил чемоданы, сумочку, которую спустя четверть века назовут барсеткой, и отправился в линейный отдел внутренних дел.

Милиция не армия, в ней сплошь и рядом старшина или сержант старше офицера. Что вы хотите, в двадцать лет срочную отслужил, домой вернулся, выбор небогат: или к станку на заводе, или в родном колхозе с утра до вечера в поле пропадать. То у них посевная, то уборочная. И на заводе не сахар: план давай, повышенные обязательства прими, в социалистическом соревновании участвуй. В милиции лучше. Отдежурил, выспался и можешь на придомовом участке копаться в свое удовольствие. Опять же форма. Какая-никакая, а власть. Платили бы только побольше.

Помощник дежурного старшина Карнуха за пятнадцать лет в милиции ни разу в своем выборе не раскаялся. Его начальник - лейтенант милиции Федосеев - носил форму второй год. "На заводе может и лучше, - думал он, словно споря с Карнухой, - там только успевай в станок детали вставлять, время летит, а тут на дежурстве тянется как резиновое". Лейтенант полез в стол. В трехлитровой банке на дне засохла темная лужица.

- Карнуха! - распорядился он, - сходи в диспетчерскую, возьми кваску домашнего.

- Сейчас, товарищ лейтенант, - поднялся старшина.

В этот момент в дверь протиснулся пехотный капитан с двумя чемоданами.

- Вот, - поставил он чемоданы и положил на стол небольшую сумку, - принимайте. Итальянец-турист в буфете оставил.

Лейтенант-дежурный, не вставая, сунул руку в ящик стола и достал чистый лист бумаги.

- А чемоданы ваши? - не отходя от зеркала, поинтересовался Карнуха.

Но капитан на него и внимания не обратил.

- Что внутри, не смотрели? - спросил дежурный.

- Смотрел! - Капитан хитро улыбнулся, щелкнул замком и перевернул сумку.

Выпал фотоаппарат, выскользнули и веером красиво легли купюры.

Милиционеры обступили стол.

- Марки немецкие! - безошибочно ткнул пальцем лейтенант, - доллары американские и...

- Лиры итальянские, - подсказал капитан.

Валюту тщательно пересчитали. Капитана усадили за стол, где он написал заявление об обстоятельствах находки и сдаче ценностей. После чего все найденное спрятали в сейф.

- От лица службы, - надев фуражку, тряс его руку дежурный.

- Да! - подтвердил старшина, - пускай этот пентос о нас плохо не думает.

- Еще раз спасибо, - лейтенант, видя, что капитан не торопится, поинтересовался - проблемы какие есть?

- Мужики! Помогите уехать! В Германию в часть из отпуска опаздываю, а на проходящие поезда билетов нет.

Милиционеры переглянулись.

- Карнуха! - распорядился лейтенант, - бери один чемодан.

Скорый Москва-Берлин в депо уже сняли с домкратов, сцепили вагоны и подали на посадку.

Лейтенант на посту паспортного контроля, поздоровался с пограничником и вместе с ним направился к поезду. Сквозь окна было видно, как он подошел к одному проводнику, к другому, вызвал начальника поездной бригады и о чем-то переговорил с ним. Причем общался как с глухонемым, коснулся рукой своего погона, потом его руки отвисли и сам сгорбился, словно тащил два неподъемных чемодана. Бригадир и пограничник смеялись.

Капитану стало неприятно, он понял, что разговор о нем. Лейтенант, вернувшись, сообщил:

- Товарищ капитан! Проходите границу и подходите к начальнику поезда. Он в курсе, доедете с комфортом.

После чего передал его с рук на руки пограничнику. Едва капитан сел в поезд, состав тронулся. Капитан ехал один в купе первого класса - вот вам и мест нет! Здорово, да еще и бесплатно, в мыслях он снова и снова прокручивал случившееся с ним на вокзале. Понимал, что только что попал в ситуацию, когда надо было сделать выбор, и сделал его правильно. А раз так, то чего грустить?! Он залез в один из чемоданов, достал завернутую в газету курицу и бутылку "Столичной". За время дороги набранный жирным черным шрифтом заголовок газетной статьи отпечатался на куриной кожице. Вышло прямо на куриной ляжке: "Правильной дорогой, идете товарищи!" Тут капитан и вовсе развеселился, хорошее настроение не покидало его всю дорогу до гарнизона...

Милиционеры постояли на перроне, пока берлинский состав не скрылся из виду. Потом вернулись в дежурку.

- Силен капитан! - проворчал старшина, потирая ладонь, - руку пожал - до сих пор ноет!

- Да, - рассеянно заметил лейтенант, - пусть враг боится.

Он подошел к закрытому сейфу.

- Сколько там? - спросил Карнуха.

- Вместе же считали... - сразу понял, о чем речь дежурный.

- Нет, если все в одно перевести.

- Где-то десять тысяч долларов. А в рублях... тысяч шесть, если по официальному курсу.

- А если не по официальному?

- Ты, вот что Карнуха, - помолчав, сказал лейтенант, - сходи за квасом.

- Ага!... Сейчас, прямо побежал...

- Карнуха!..

- Что Карнуха? Итальянец до Минска пилит без остановок, военный уже в Тересполе, польскую границу проходит, а Карнуха, значит, за квасом...

Они еще помолчали.

- Только чтоб забыть потом об этом, - решился лейтенант, на год, нет, на пять. На ремни пусть режут - не сознаваться!

- А то... Десять тысяч да на рынке у барыг по пятерочке если - пятьдесят тысяч. По двадцать пять каждому. Век столько не заработать! Да я в лесу... нет, в лесу нельзя, вдруг грибник какой? Колодец рыли, до воды не дошли, яма осталась - на пять метров заховаю! До пенсии пусть лежит. Ни одна собака не учует...

Порванное на мелкие клочки заявление старшина отнес за станцию в мусорный бак, вернулся через диспетчерскую с трехлитровой банкой домашнего кваса. Темный, чуть мутноватый с резким приятным вкусом, в нем плавали изюминки, пузырьки газа щекотали нос, как шампанское.

Капитан в тот же день доложился командиру о прибытии, сдал отпускной и с утра так втянулся в службу, что и забыл о своем дорожном приключении. Вспомнил лишь через пару дней, когда особист, после дежурного "как отдохнул", поинтересовался - не случилось ли за время отпуска или в дороге чего? Капитан ему подмигнул, мол, сам знаешь... А потом известил, что доллары, западногерманские марки и лиры до копеечки или до цента сдал родной милиции. Все рассказал ему капитан, и как сумочку эту смешную рядом с ним в буфете оставили, и как итальянцу он (чего уж там) руку пожал, и как этот милицейский лейтенант над его чемоданами насмехался.

- Лейтенанта того как зовут? - подкидывал тот вопросы.

- Бог, его знает, как зовут... дежурный его зовут, дежурный за позапрошлое число. Старшину? Старшину - Краюха не Краюха, а что-то похожее... Скажи лучше, чекист, те деньги настоящие были? А итальянец, ваш человек?

- Наш, наш,.. - успокоил его особист, - везде наши люди...

Прошло полгода и, как не крепились старшина с лейтенантом, а не выдержали. Крыша потекла, не та, что из сленга разведчиков, а самая настоящая. Дом старшине от родителей достался, рубероид планочками прижатый, прохудился. С потолка, как дождь - кап-кап. Всего делов - новый настелить. А можно расстараться, все ж таки в милиции работаешь, шифер достать. Но очень уж захотелось старшине крышу железом покрыть. И не кровельным, а каким получше. Чтоб на десятки лет хватило, и сверкала на всю округу. Походил он, знакомых поспрашивал и, через третьи руки, вышел на нужного человечка. Деловой мужик оказался. У него то ли брат, то ли свояк на международной линии катался. И очень была валюта нужна. Машину этого железа готов за иностранные рубли отдать. Хоть за какие. Даже на итальянские лиры был согласен. Выходило почти даром. Покряхтел Карнуха, да полез на чердак, где в дымоходе - раствор сбить, отломанный до половины кирпичик вытащить - железная банка из под чая припрятана, доверху набитая валютой. А то эти лиры... смущали они старшину, газета "Правда" писать про инфляцию, смену правительств и прочие гримасы капитализма не уставала.

Дальше проще. У старшего лейтенанта (успел к тому времени еще одну звездочку получить) поинтересовались, откуда, парень, такой интересный фотоаппарат? В Сочи в отпуске купил? У неизвестного человека без особых примет? И сумочку импортную у него же? А каким образом в тех же Сочи в гостинице Интуриста за доллары блок "Мальборо" приобрел?

Он еще держался, когда Карнуха написал явку с повинной и сдал начальника на очной ставке. Потому и получил лишь пять лет милицейской зоны на Нижнем Тагиле, а лейтенант все восемь.

- Вот так вот вышло, - закончил свой рассказ мой попутчик. - Особист наш благодарность заработал и такой довольный был, когда мне эту историю досказал. А итальянец так и не подал никакого заявления, никто его и не искал, и вся изъятая у милиционеров валюта ушла государству.

Мы уже проехали границу, поезд подплывал к первой польской станции Тересполь, и лишь тогда мой попутчик спросил скорее самого себя?

- Дай я тогда слабину, как бы жизнь дальше пошла?

- Бурно - это точно, - пожал я плечами. - В офицерском общежитии, что-либо спрятать непросто. Да и не удержишься, достанешь немного марок на бутылку виски или блок сигарет. Спрятал, перепрятал, рано или поздно, кто-нибудь бы увидел. Нашли бы валюту, фотоаппарат, и особист тогда не благодарность с премией, а орден получил бы. За разоблачение агента. В лучшем случае светил бы досрочный дембель с волчьим билетом.

Мой попутчик неожиданно развеселился.

- Поступают, иногда, увлекательные предложения. Купить, к примеру, партию товара в обход таможни или от бюджета откусить жирный кусок, на пару с чиновником. На татуировку посмотришь, историю ту вспомнишь и откажешься с легким сердцем. Поймешь, что это не случай подвернулся, а лукавый новое испытание тебе подкидывает. И не стоят того, никакие деньги. Даже чисто по рынку. Тогда десять тысяч долларов - заоблачная сумма, сегодня...

Нашу беседу прервал польский пограничник в конфедератке. Он неожиданно вцепился в мой паспорт.

- Пан не первый раз едет в Варшаву?.. У пана в Варшаве бизнес?.. Пан родился в Польше и не говорит по-польски?..

На очереди за ним стояли таможенники и во всей этой суете, как-то сразу отошли на второй план давние уже истории о службе, долге и тех испытаниях, которые так любит подкидывать жизнь.

ПЛОХОЙ БАТЬКА

Он подсел в поезд в Минске, когда я уже дремал. Долго распихивал багаж, потом опускал полку, стелил постель, раздевался, тяжело забрался и с час ворочался наверху, потом затих и сразу ровно засопел. Так что познакомились мы утром. Хотя как познакомились - пили все тот же бесплатный кофе с рогаликом и смотрели в окно. Он уже знал, что я еду в отпуск, а я, что мой попутчик - директор какого-то завода и направляется по делам через Польшу в Германию. Правда, больше он был похож не на хозяйственника, а на артиста. Слишком тщательно были уложены в прическу уже изрядно поседевшие волосы.

- Молодцы - белорусы, - не удержался я от похвалы, любуясь картинкой за окном, - чтобы о Лукашенко у нас не говорили, а страна с утра работает, а не похмеляется.

Накануне вечером мимо проплывали разбитые российские проселки, заброшенные поля, если и попадется на них трактор - так проржавевший остов. Тут же, словно на фото в журнале, по сжатому наполовину полю плыл комбайн, было видно, как в шедшую рядом машину сыпется зерно. Еще два грузовика ехали следом, готовые встать под погрузку.

Мой сосед глянул в окно, пожал плечами и почему-то вздохнул.

Видимо для него такая картина была привычна.

Поезд притормозил и неторопливо прокатил мимо вокзала какого-то белорусского городка. Чистенький весь какой-то аккуратный вокзал, блестящая, словно вымытая, платформа, провожая нас с серьезным видом, подняв свернутый желтый флажок, стояла дежурная по станции.

Мне сразу вспомнились подходы к Курскому вокзалу в Москве, постоянный лохотрон на выходе из метро, лежащие прямо на земле на подходах бурые от загара и грязи бомжи, отгоняющая от вокзала "не своих" таксистов милиция.

Станция давно осталась позади, а я с брезгливой усмешкой все рассказывал попутчику о столичных прелестях.

- Ну и что? - не согласился он. - Человек имеет право лежать, где хочет, торговать, чем хочет. Почему его за это надо свободы лишать, в кутузку тащить?

- Лежать-то право он, конечно, имеет, да другим на него смотреть противно. А когда тебе от имени центрального телеканала втридорога утюг впаривают, так это и вовсе криминал.

- Не нравится - не бери! - отрезал он.

Разговор получался странным. Попутчику явно не нравилось, что я сравниваю Белоруссию с Россией не в пользу последней. На все мои аргументы он в лучшем случае лишь пожимал плечами, да отделывался междометиями.

- У вас, вся промышленность сохранилась... - и что с этого?.. - По Москве ездят белорусские троллейбусы и автобусы... - подумаешь!.. - белорусская обувь в любом российском городе на каждом углу продается... - ох-х!.. - белорусские продукты только и покупают, поскольку качественные и недорогие,.. - ну-ну!.. Не станет народ просто так своего президента батькой называть...

Тут он скривился как от зубной боли.

Мы подъезжали к Бресту, и я вспомнил, как год назад задержался в нем на несколько дней и попал на празднование годовщины местного парка культуры и отдыха, где в летнем театре места в первых рядах были отданы увешанным наградами передовикам производства. Их поднимали на сцену и вручали давно уже для нас забытые красные вымпела и грамоты, переходящие знамена предприятиям района.

Похоже, этот рассказ его добил.

- Вот уже где все это! - провел сосед ребром ладони по горлу, - вот как достала такая жизнь! Когда же вы батьку этого, задавите?

- За что? - изумился я.

В купе, постучался проводник, занес таможенные декларации.

Спор утих сам собой.

Попутчик быстрым почерком заполнил декларацию, споткнулся лишь на графе, где надо было указать наличную валюту.

- Не знаете, сколько сейчас можно денег без записи провезти?

Я не знал, и он пошел к проводнику. Потом вернулся, достал из внутреннего кармана бумажник и, повернувшись ко мне боком, долго пересчитывал толстую пачку евро.

- Ну уж, если так, то грех на жизнь жаловаться, - заметил я.

Попутчик на мгновение замер с разделенной на две части пачкой денег в руках, а потом с горечью произнес:

- Да разве бы я так жил?.. Да будь я в России директором предприятия, так бы я жил?..

В Бресте вагон загнали в депо. Сосед отправился в беспошлинный магазин. А я все думал. Прикидывал, как бы жил этот директор, попади Беларусь под реформы, что катком прошлись по России. Сначала его завод обрастет малыми предприятиями и кооперативами, которые возглавят родственники и друзья директора. Продукция завода скупалась бы за бесценок и перепродавалась втридорога. Завод акционируют и контрольный пакет акций окажется у руководства. Потом рабочим и инженерам перестанут платить зарплату. Пройдут сокращения. Освободившиеся цеха переделают в какой-нибудь бизнес-центр. Если завод находится в хорошем месте, его обанкротят, землю под ним продадут под строительство коммерческого жилья. Подсобное хозяйство приватизируют и на его месте встанет элитный коттеджный поселок. База отдыха завода - ну тут и так все ясно.

Директор все, что нахапал, переведет за рубеж. Купит дом на Кипре, виллу во Франции, квартиру в Лондоне, яхту и самолет. Отправит в тот же Лондон учиться детей. А сам здесь выжмет все что можно из того же завода. И жизнь будет прекрасна, если его, конечно, не убьют в шествующих попутно с реформами криминальных разборках.

- За что? - еще раз спросил я, когда попутчик заполнил декларацию и спрятал в бумажник деньги. - За что батьку-то так?

Он понял, о чем я спрашиваю и, понизив голос, с какой-то тоской произнес:

- За то, что воровать не дает...

Несколько лет прошло. Не силен я ни в экономике, ни в политике. Но когда раз за разом поднимается как по команде в прессе и на телевидении вой: Белоруссия задолжала за газ и нефть, она должна передать нам трубопроводы, доли в предприятиях, она должна быть демократичней и провести реформы. Мне слышится возмущенный голос моего попутчика:

- Воровать не дает!

КОНТРАБАНДИСТЫ

- Что это? - таможенник поднял голову от моей сумки.

Сразу за молнией над трусами и рубашками лежало странное сооружение: что-то вроде странной формы пластмассовой тарелки, с приподнятым на возвышении отверстием и приделанной сбоку уходившей в сторону большой пластмассовой же трубой. Нечто загадочное и непонятное.

- Это крышка от кухонного комбайна.

Таможенник взял её в руки и рассмотрел со всех сторон. На самом видном месте выдавлен штамп: "РКК Энергия".

- Что это? - уже громче и требовательнее повторил он.

- Крышка от кухонного комбайна, смотрите: в эту трубу сверху загружаются овощи, а из трубы сбоку они вылетают уже разделанные.

- Вылетают? - Таможенник отступил в коридор и крикнул кому-то: - Игорь Сергеевич, подойдите.

Игорь Сергеевич оказался в штатском и с нехорошим взглядом.

Мои соседи по купе притихли. Один высокий и тощий сидел у окна, второй - толстячок - лежал на полке, поджав ноги.

- Товарищи офицеры! - тон мой стал официальным, - Ракетно-космическая корпорация "Энергия" помимо ракет выпускает и изделия ширпотреба, а именно кухонные комбайны. После обработки продуктов и мойки разобранного изделия съемные части комбайна кладутся в сушку - я поднял тарелку на уровень второй полки - лежащий на ней пассажир отшатнулся, чуть не впечатавшись в стенку - с сушки они, ввиду дурацкой конструкции с выступающими трубами, часто падают и разбиваются, после чего приходится покупать новые. Которые продаются только в городе Королеве в магазине при предприятии. Что я и сделал и сейчас везу данную деталь в Варшаву для укомплектования разукомплектованного экземпляра комбайна. Вот мое удостоверение, вот мой отпускной, место проведения отпуска указано.

- Точно! - заметил третий таможенник, засунувший голову в купе поверх плеч коллег. - У сестры такой был. Кокнулась тарелка. Искала-искала, да и выбросила агрегат.

Третий таможенник с Игорем Сергеевичем ушли, а первый со вздохом достал из, напоминавшей офицерскую, сумки потрепанную брошюру. Он долго листал её, потом огласил, как приговор:

- Провоз кухонного комбайна облагается пошлиной размером двадцать пять евро плюс сбор за оформление пять евро.

- Так это не комбайн, а только его часть, - возразил я, - и сам аппарат меньше стоит.

- Провоз части кухонного комбайна облагается пошлиной размером десять евро плюс сбор за оформление пять евро, - сверившись со своей книгой, не сдавался таможенник.

За эти несколько минут я очень устал. Самым большим желанием было бросить эту пластмассовую крышку-тарелку на пол купе и растоптать, с криком: "так не доставайся же ты никому!"

- Принимайте по акту, - мой сварливый голос звучал как со стороны. - Помещайте на таможенный склад. Через две недели поеду назад и заберу её.

Мы смотрели на запчасть от комбайна, и я видел, что и таможеннику все это страшно надоело и менее всего ему хочется заниматься писаниной и помещать эту ерунду на таможенный склад, где она будет лежать, где-нибудь между изъятой коллекцией золотых монет, иконами и партией контрабандного товара.

К нам в купе сунулся кто-то в форме.

- Ты скоро? - спросил он таможенника.

- Пиши в таможенную декларацию, - вздохнул тот, - тарелка пластмассовая. Просто тарелка. Одна штука.

Он еще мельком глянул декларации моих соседей, вышел, и поезд сразу тронулся.

Вновь проплыли мимо здание заставы, река Буг, пограничная вышка на белорусском берегу. На польском начался и тянулся до самого Тересполя высокий сетчатый забор вдоль железнодорожных путей.

Неожиданно сидевший у окна сосед разговорился.

- Ну, спасибо, - несколько раз повторил он, - как ты его на себя оттянул! Товарищи офицеры... укомплектование разукомплектованного...

В восхищении он с трудом вытащил из-под полки свою сумку и распахнул её.

- Разве это деталь? Вот деталь, так деталь...

В сумке, тщательно прикрытое вещами, лежало что-то непонятное, усыпанный тумблерами и кнопками и сигнальными лампочками блок от какого-то устройства.

Похоже, сосед - тощий и нервный, психовал на таможне почище моего, и теперь, переехав границу, расслабился и его буквально несло:

- Братья-поляки еще в СССР оборудование поставляли. Лицензионное, аналог западного. Теперь по городам в провинции, где те заводы были - всю эту электронику-механику езди и собирай. Она больших денег стоит, а её за бутылку отдают, максимум за пятьсот рублей, еще и упакуют. Если, конечно, до этого на металлолом не сдали. А нам бы с тобой на пару работать, ты таможню на себя отвлекаешь своей тарелкой дурацкой, я стоящие вещи провожу, протопчем тропку?..

Он ворковал, счастливый, что без потерь проскочил границу. Третий пассажир на своей полке смотрел на нас с ненавистью и молчал все три с половиной часа оставшегося пути. Варшава город маленький, я его потом встретил на "Десятке" - огромном рынке, раскинувшемся на "Стадионе Десятилетия" неподалеку от станции Варшава-всходня, он там ходил между палаток, покрикивая на хохлушек, торгующих барахлом.

* * *

Последний раз, возвращаясь в Москву, я не смог купить билет на "Полонез". Поезд отменили, пришлось лететь самолетом. Никаких впечатлений. Всего два часа полета. Небо в иллюминаторе затянуто облаками. Попутчики спят или листают газеты. Кажется, только взлетели, а уже механический голос из динамика объявляет: "Пристегните ремни" через полчаса наш самолет совершит посадку в аэропорту Шереметьево.

Copyright (c) "Русский переплет"