Рассказы
9 марта 2012

Маршрут 22

Был такой трамвайный маршрут . 22. Самый длинный в городе. По нему я когда-то часто ездил. Он, наверное, и сейчас есть, а может, уже и нет. Многое из того, что было, исчезло.

Утром в трамвай можно было свободно сесть только на кольце. Люди тянулись сюда, пробираясь тропинками среди сугробов. Они топтались на остановке, спасаясь от мороза, и нетерпеливо поглядывали на замершие трамваи. Парок от дыхания поднимался и сразу таял. Снег на морозе искрился, белые от инея провода сверкали в свете фонарей. Трамваи ещё спали. Они стояли, изогнувшись, повторяя поворот рельс, припорошенные снегом и неподвижные как дома вокруг.

Я всегда старался угадать, какой из них поедет первым: из сцепленных старых желтых вагонов с покатой крышей, в них на задней площадке - большой круг-штурвал тормоза. Или новый, с красно-белыми вагонами и широкими, отъезжавшими в сторону дверьми. Иногда такие вагоны сцепляли по трое, трамвай превращался в маленький поезд и легко увозил всех.

Вот на одном зажглись фары, и синие фонари по бокам таблички с номером маршрута. С треском посыпались искры с проводов. Трамвай подкатил к остановке, двери с лязганьем собрались в гармошку, и народ повалил внутрь. Занять сиденье над печкой, у окна, закрыть глаза. Поехали.

Печка раскочегарится и станет тепло. А пока не согрелся, лучше замереть, сжаться в комочек и мечтать. О чем угодно. Вчера у мастера закончились конденсаторы и вот бы их не подвезли до обеда. Тогда с утра можно будет развалиться на стуле в белом халате и ничего не делать... Здорово, если мастера в отпуске подменит бригадир. Он никогда не закрывает шкаф с деталями. Транзисторы, сопротивления, тиристоры - бери, сколько хочешь! И на проходной тетка с наганом в потертой кобуре не станет проверять сумку, когда смена потоком валит с работы. Я согрелся, и мысли текли свободно, в который раз сворачивая к одному и тому же. Зарплата радиомонтажника - сто пятьдесят. Спаять схему можно за вечер. Собранную на тиристорах цветомузыку за четвертной в любой общаге с руками оторвут. Шесть блоков - вторая зарплата. Сиреневые четвертные в полудреме складываются одна к другой и вот уже передо мной пачка, перетянутая бумажными лентами госбанка. Картинка настолько четкая, что я невольно протягиваю руку за деньгами, натыкаюсь на сиденье впереди и просыпаюсь. Двери еще открыты, я срываюсь с места, протискиваюсь через недовольную толпу пассажиров и последним выскакиваю на своей остановке.

В цехе, когда мастер нагибается и лезет в ящик стола за технологической картой, успеваю прихватить из открытого шкафа горсть так нужных мне тиристоров.

- У тебя есть мечта?! - приятель Володька подошел незаметно, я вздрагиваю и отвечаю честно:

- Есть - швейцарские часы на браслете.

- Часы? - удивился он.

- А что? Попробуй, достань. Сто пятьдесят рублей у моряков или фарцовщиков.

Рука в кармане сжимает украденные тиристоры.

Конденсаторы не привезли, и до обеда мы распаиваем жгуты. В лист фанеры вбиты штыри, по ним разводим провода. Потом надо связать получившуюся "косу", зачистить и пропаять концы проводов. Грубая неквалифицированная работа. Каждый час я ухожу на лестницу, где на площадке между этажами что-то вроде курилки. Здесь договариваюсь с патлатым парнем с гальваники, что он за бутылку протравит и вынесет мне платы для цветомузыки.

После обеда простой закончился, в шкафу у мастера появились конденсаторы, и тиристоры вновь навалены горкой.

Такие мелочи на оборонном заводе никогда не считали.

Мы нагоняли план. Над рабочими столами плыл дымок от канифоли, головы склонились над платами, изредка поднимаясь, чтобы бросить взгляд на качнувшуюся стрелку прибора.

Работаешь на автомате. Мечта? У каждого своя. Володька учится на вечернем, хочет стать инженером или технологом, еще три года учебы и он будет получать на пятьдесят рублей меньше, чем сейчас. Патлатый парень мечтает о бутылке, которую я ему пообещал. Бригадир? Петрович мечтает о Первомае. Плывущие к площади колонны, красные флаги, транспаранты и качающиеся портреты членов политбюро на палках. Потом стакан на грудь и можно на неделю ехать на дачу - сажать картошку. Самая странная мечта - ковыряться в холодной грязной земле.

За работой время летит быстро. Дня как не было. Начало смены - еще темно, после смены уже темно. Но дома я еще пару часов, не разгибаясь, работаю на себя - собираю и настраиваю цветомузыку.

В выходные хожу по общагам. Одна лампа-прожектор загорается вслед за ухающими басами, другая вспыхивает, когда звук взлетает до верха и лишь средняя почти не гаснет, лишь меняя яркость в такт музыке. Парни балдеют и лезут за кошельками.

Так приятно ощущать рукой в кармане пружинящее сопротивление купюр. Несколько месяцев такой халтуры и можно в профкоме вставать в очередь на "жигули".

Но через неделю на сборку ставят новое изделие. Шкаф у мастера теперь забит всякой ерундой: конденсаторы и сопротивления, самые ходовые и потому никому не нужные 416-ые транзисторы со звездочкой военной приемки. В выходные я, как и раньше, ремонтирую купленные за бесценок или отданные даром сломанные магнитофоны и приемники, чтобы потом сдать их в комиссионный магазин.

В такт музыке мигают и словно пританцовывают синие фонари. Нет, это показавшийся из-за поворота трамвай качает на рельсах. Минут сорок можно поспать, но, кажется, что почти сразу я просыпаюсь от звонка вагоновожатого.

Из-за поломки трамваи встали. Все уже вышли, и, стоя в открытых дверях, я смотрю, как нескончаемая безликая толпа лентой тянется по проспекту Карла Маркса, расходясь по проходным. Вагоновожатый настойчиво звонит, схожу и я, сразу затерявшись среди других.

Когда разрешили свободную торговлю, ларек я поставил у перекрестка, там, где трамвай выруливает на проспект, неподалеку от проходной, чтобы людской поток на работу и обратно двигался мимо. На виду лежат сигареты, чипсы и жвачка, шеренгой стоят бутылки с пивом. Открыв бутылку или закурив, покупатели долго рассматривают за стеклами киоска "рогатые" с выступающими кнопочками часы - "шесть мелодий", видеокассеты с боевиками и порнухой, лежащие стопками джинсы, куртки, рубашки.

Когда я разгружал багажник машины, за сигаретами подошел бригадир из моего цеха.

- Петрович, - говорю я, - хочешь, ящик по оптовой цене отдам?

- Ящик?.. - улыбается он во все свои железные зубы. - Нам три месяца зарплату не платят.

- Как же так? - деланно удивляюсь я. - Вы же оборонка! Или победили супостата?

Он оглядывает меня. Наверно, выгляжу как тот самый супостат. Китайская куртка, турецкие джинсы, турецкого же золота толстая цепь в расстегнутом вороте рубашки. А старые "жигули-семёрка" с полосой "Автоэкспорт" по верхнему краю лобового стекла, купленные недавно у такого же враз обедневшего гегемона, смотрятся и вовсе шикарно.

- Победишь вас, как же, - бормочет он и идет к проходной.

На заводы теперь ездит куда меньше народу, и зарплату задерживают месяцами. Володьку я переманил, он уволился и теперь челночит на меня. На пару с женой мотаются в Стамбул и в Варшаву. Сняли со сберкнижек все, что накопили, заняли ещё, закупили здесь электробритвы и бинокли, там всё продали и на днях привезли два десятка видеомагнитофонов.

Красная девятка резко тормозит у тротуара. Двое крепких парней в кожаных куртках одновременно хлопают дверями и неторопливо идут к ларьку.

- Платить будешь?

Парни говорят лениво, явно устав общаться с несговорчивыми торгашами вроде меня. Они одинаковы, хотя у одного уши, словно мятые, а у второго перебит и сворочен на бок нос. Спортсмены, новая волна.

- Ребята, оборота нет, прогораю. Дайте хоть раскрутиться.

- Смотри... - пожимают они плечами, - а то действительно прогоришь.

Всё врут в газетах, что рэкетиры страшные. Обычные усталые ребята. Но вечером я увожу все ценное, загружаю машину так, что колес не видно. Ящики с импортным пивом и водкой "Распутин", спирт "Роял", но главное, всю электронику и дорогую одежду. За прилавком остается лишь копеечное барахло.

Утром приезжаю на пепелище. Чернеет остов ларька, ещё тлеют разбросанные по мостовой обгорелые тряпки.

Ближайший телефон на проходной, и я иду на завод. Накручиваю диск аппарата и смотрю на два стенда. Справа - "Ими гордимся", где прочно закрепился Петрович и слева второй - "Они позорят завод", с которого до сих пор виновато смотрит патлатый парень, когда-то выносивший мне платы.

Володька явился вечером, когда откричались и разошлись оставшиеся без товара и денег поставщики.

- Все сгорело, - говорю я, глядя ему прямо в глаза. - Вахтер говорит - подъехали в три часа ночи на красной девятке без номеров, разбили витрину, облили ларек бензином и подожгли. Что не сгорело - пожарники растащили.

У Володьки дрожат руки. Сам виноват - вложил в видеомагнитофоны все, что отложил на кооперативную квартиру, да ещё и долгов наделал.

Мы сидим и молчим.

- Надо пожарников трясти, - продолжаю я, - искать этих на красной девятке. Они, перед тем как поджечь, ковырялись у двери...

Наконец Володька уходит. Мне на самом деле его жалко. Больше я его не видел.

Город большой, а, кажется, всех знаешь. Не лично, так через знакомых. Круг один. Ты в этом кругу, и движешься по кругу, только выпасть нельзя. Выпадешь - через месяц никто тебя и не вспомнит. И ты никого не вспомнишь.

Заводская бригада - теперь размытые лица на фото. Куда-то делись снабжавшие меня товаром челноки - ушли, волоча за собой безразмерные клетчатые баулы. А мы, как поется в рекламе, что крутят по телевизору день напролет: "так далеки от них и высоки, как горные вершины".

На эту вершину один за другим карабкаются люди. Они несут мне деньги, получая взамен бумажки. Все честно, одни бумажки меняют на другие. Я уже знаю, что те, кто продает бумажки - жулики, а те, кто отдает за них деньги - лохи, или дураки. Я - между ними. Я - посредник. У меня несколько точек, гордо называемые инвестиционными магазинами. Разница между курсом продажи и покупки - маржа. И она остается в моем кармане. За одну красивую бумажку - немного, но посмотрите, какая очередь! Так когда-то, наверное, стояли за хлебом. Но все эти люди не похожи на голодных - потому мне их не жалко. Иногда кажется, что вижу в ней знакомые лица заводчан.

Странно, что несколько месяцев спустя все они требовали свои деньги назад у меня, а не у тех, кто выпустил эти фантики, именуемые акциями, билетами, векселями и тем, чем уже и не помню.

Слишком много всего было после. Главное, я понял, что от суеты надо переходить к серьезным делам, а то так и будешь барахтаться в пене у берега. Хорошие места всегда заняты. Но тут мой кооператив подрядился переоборудовать старые заводские цеха, точнее, перекроить лабораторный корпус на клетушки, гордо названные бизнес-инкубатором. И оборудование в корпусе растащить не успели. Оно оказалось особо ценным и дорогим. С директором мы долго вели разговоры ни о чем, несколько раз обедали в ресторане - я давно приготовил ему откат с заказа - пухлый конверт с деньгами - и всё не мог понять, чего он от меня хочет. Наконец, на его "волге" поехали в сауну при заводском профилактории. Там все и решили. В результате образовался склад, вернее фирма, предоставляющая услуги по хранению товара, открытая на имя какого-то... да без разницы. Как положено, заключили договор об ответственном хранении, оборудование переехало туда. Было даже возбуждено уголовное дело по поводу его пропажи, прекращенное за не установлением виновных. Склад? Пустой ангар. Вскоре его вообще снесли.

С этого момента я вошел в новый круг. Стал серьезным человеком, с которым можно иметь дело. Как-то задумался: чем я занимаюсь... Торговля? Инвестирование? Оказание услуг? Всего понемножку. Нет, не так: я - стиратель. Как ластик прохожу по всему, что отжило, стираю его, не оставляя и следа. Ну, а если это получается с выгодой для себя, что ж...

В этом кругу я до сих пор. Пережил год 98-ой и 2008-ой, все эти черные понедельники, вторники, и далее по списку. Многие ли из тех, кто таскал кожаные куртки в конце восьмидесятых, малиновые пиджаки в начале девяностых уцелели? И всего, что у меня есть, я добился сам. Никто не скажет, что получил даром. Никто и не сможет сказать. Никого уже нет, и страна и люди давно другие...

Я давно перестал ездить на трамвае. Сначала было арендованное такси. Потом те "жигули-семерка" с капотом, гордо приподнятым в центре, почти как у "мерседеса". Потом и "мерседес", один, другой. Теперь "лексус". Трамвай для меня давно - грохочущее городское недоразумение.

Однажды водитель остановился в пробке, и я узнал остановку, на которой выходил когда-то. Заброшенное заводское здание. Место, где стоял ларек. Но трамвая здесь уже не было. Рельсы обрывались на повороте, уходя прямо в асфальт.

Сразу вспомнилось темное морозное утро, молчаливая толпа, идущая к проходным. Многие наши прежние дороги стали маршрутом в никуда. А люди? Где теперь все те, с кем я шел тогда? Чем они заняты, куда делись?

Иногда мне кажется, что они просто исчезли. А я остался.

Но что я все о других. Глупая история приключилась со мной на днях. Потерял часы. Ничего особенного, швейцарский середнячок. То ли в спортзале оставил, то ли у себя в офисе, то ли у партнеров - там после переговоров немного расслабились. Наутро - убей - не помню, где снял. Так, лениво поспрашивал и забыл. И вот сегодня получил от всех них одновременно три коробки с часами. С разными хорошими словами и пожеланиями. Достал, завел. Сижу, смотрю на часы. Вообще, все хорошо. Всё замечательно. Сами видите. Всё сбылось. Будь проклята эта жизнь! А ведь другой не будет...

Август 2011, Хургада.

Copyright (c) "Русский переплет"