Проголосуйте за это произведение |
Плечом к
плечу
Ненавижу кока-колу. Ту, что в маленьких бутылках по 0,33
литра.
Эти маленькие пузатые стеклянные гранаты, в ящике их 24 штуки. Самые тяжёлые и
неприятные ящики. Особенно трудно ставить верхний ящик в стопку. Приходится
поднимать его почти до уровня головы, что крайне неудобно. Ещё утро, а
рук уже не чувствую и шатает совсем как
пьяного.
Когда изобретали проклятые капиталисты эту самую кока-колу, о тех, кто будет
её
грузить, конечно, ж не думали.
Ехидный
голос внутри с издёвкой говорит:
-
Терпи, дружок,
коль вляпался.
Хотел работать за границей,- работай.
Заграничные
здесь только товары, а живёшь в маленьком
подобии СССР, огороженном колючей проволокой, на территории
Венгрии.
Все, закончили полные
ящики. Теперь грузим пустые, эти
полегче. Машина почти полная
Погрузка закончена. Едем в
кузове, сидя на полу. Места мало. Салават устроился рядом с мешками. Хитёр
татарин. Соображает, что так
безопасней.
Просто удивительно как он при своей
примитивности в одно мгновенье соображает, где можно что-то хапнуть. У меня за спиной ящики с бутылками. Стоит
шофёру Лёшке зазеваться, они меня
всей
огромной массой вдавят в борт и конец. Но это почему-то не беспокоит
совсем.
-
Плевать.
Доедем,
как ни будь.
Салават
берёт баночку с йогуртом, делает в
ней
маленькую дырочку и пьёт. Я с недоумением смотрю на него. Йогурт стоит
дороже
бутылки пива, и я ни разу ни видел, чтобы
Салават тратил форинты, на какие либо напитки, кроме,
разумеется, спиртных. А тут,
смотри ж, ты. Йогурт! Салават протягивает другую баночку и
мне.
-Пей.
Только не до конца. Сейчас на молзаводе сдадим назад как бракованные. Эти
олухи принимают. Вот идиоты!
- Смеётся довольно.
Я
отрываю с краю кусочек фольги и пью сладкую жидкость. Ворованный йогурт вдвое вкуснее магазинного. К тому же время обеда, а в желудке с утра
ничего нет. После молзавода едем
домой в
Зрин. Да Вы ещё не знаете что такое Зрин. По началу я думал, что это
какое-то
сокращенное название - аббревиатура. Здесь вообще у наших военных свой
особый
язык из междометий, мата и сокращений.
Но нет, Зрин это совсем другое. Это огромное жёлтое здание, построенное больше ста лет назад. Когда-то
здесь был монастырь, потом гусарские казармы. После войны там стоят наши
военные. Жёлтое чуть напоминающее старинный замок с облупившейся краской, но
всё ещё величественное. Рядом с
ним несколько пятиэтажек "хрущёвского"
проекта. Желтый Зрин напоминает старинный тяжелый дредноут в окружении
современных лёгких крейсеров. Зрином он
стал зваться по фамилии первого командира советского гарнизона в этом
городе. А пока, самое важное для нас
то,
что в Зрине находится общежитие для офицеров, прапорщиков и
вольнонаёмных, которых судьба забросила служить в
Венгрию.
Под словом "забросила" следует понимать всю ту совокупность усилий,
которую
каждый из нас и наших родственников предпринял, чтобы очутиться здесь.
Поработать за границей, получать
валюту
и тратить её на настоящие заграничные шмотки - об
этом
советский человек мог только помечтать и то тайком. Но глупые мечты имеют
нехорошую
особенность. Если сильно захотеть, они сбываются. И вот я, всего месяц назад
работавший инженером в Одессе, уже работаю грузчиком в венгерском городке
Кечкемет. Забавно? Просьба выполнена. Но как?! Видимо, мечтать надо более конкретно, с указанием
места, должности, зарплаты. А так, хотел заграницу - на, получай. Всё
остальное - довесок.
Вот мы уже и в Зрине. Время обеда. Иду, пошатываясь, на второй этаж. Там
комната, где я живу. Что за чёрт?
Дверь
закрыта. Моего соседа по комнате Женьки нет дома. Куда-то умотал. А ключ
один. Я новичок и себе на ключ пока
не
заработал. Так, с обедом, видимо, пролетели.
В кармане алюминиевая монетка в два форинта. На них не купишь даже
воды. В общежитии пусто, у всех обед
давно закончился, это мы задержались. Слышу шаги. Ба, это мой знакомый,
прапорщик, Серёга. Бросаюсь к нему, что бы перехватить десяток
форинтов. Но что-то уж больно он хмур
сегодня.
-
Павлыч, умер, - тихо говорит и смотрит в сторону.
-
Как умер, -
недоумеваю я.
-
Застрелился.
Начальник штаба, наорал на него. Сказал, что выгонит из армии и отправит в
Союз. Начальник штаба последнее время
постоянно к Павлычу придирался. Заел совсем.
-
Это всё из-за его Верки, - вступает в
наш
разговор незаметно подошедший Салават.
-
Ты, что
несёшь, -
обрывает его Серёга.
-
Точно из-за Верки, - улыбается нашей наивности Салават. - На её
место в магазине давно
жена полковника метила. Дождалась теперь.
Мы угрюмо молчим.
-
Верка, небось,
думала, - просвещает нас дальше Салават, -
что раз она лучшая заведующая, да ещё и с высшим образованием, так не
достанут. Достали. Если не её саму, так её мужика достали. Один хрен.
-
Ты, Салават,
иди,
куда шёл, - прерывает эту тираду Серёга,
и обращаясь ко мне, - пойдём в магазин.
Выпьем
пива. У меня ещё есть десятка. Павлыч был нормальный мужик,
помянём.
Идём
в магазин. Серёга берёт мне и себе по бутылке пива. Пьём там же, прямо из
горлышка. В Венгрии наши все так пьют, и это вовсе не считается зазорным.
Знал то я Павлыча всего неделю. Познакомил
нас
тот же Серёга. В кафе. Павлыч был уже на порядочном подпитии. Увидев нового
слушателя, он уставился мне в глаза и требовательно, с какой-то жгучей
тоской
спросил:
-
Ты понимаешь,
что
я тогда был не виноват?
Я
от такого вступления несколько оторопел.
-
Он всё
понимает,
- успокоил Павлыча Серёга, - в Афгане не был, но
всё
понимает.
-
Это всё особист. Когда он приказал солдатам ямы копать, и стали
пленных "духов" в них по горло закапывать, я всё понял. Ребята раньше говорили, а я не верил, -
Павлыч всё так же неотрывно смотрел мне в глаза.
-
Особист уже однажды делал это с "духами". Иначе они
ничего не скажут. А так спросят, и если не говорит, так танком его давят. Кто угодно
заговорит.
Мне
было не по себе от этих пьяных
рассказов
в уютном мадьярском кафе, но взгляда я не отвёл.
-
Брось, Павлыч,
-
вмешался Серёга, - ни к чему всё это.
-
Ты, пойми, я
Славку хотел спасти, Не хотел, чтоб он это видел, - не успокаивался Павлыч,
- и
поэтому решил отослать его с пакетом в штаб.
Мы с ним год, плечом к плечу, но всё равно он мальчишка, совсем
щенок.
Не должен человек такое видеть. Я же не знал, что с
машиной, где он ехал, такое случится.
Не
знал, и не мог знать. Мы же с ним плечом к плечу... плечом к
плечу...
Речь
Павлыча становилась всё более несвязной, наконец, он почти
умолк.
-
Что, убили парнишку? - спросил я Серёгу.
-
Хуже. Лучше б
убили. "Духи" ему выкололи глаза,
отрубили руки и отпустили.
-
А я не смог к нему в больницу придти, -
поднимает
голову Павлыч, - побоялся. Побоялся, что сказать ему ничего не смогу. Сроду ничего не боялся, а тут не
смог.
-
Вы тогда
познакомились? - спрашиваю я.
-
Нет, позже, я
тогда рядовым был, - говорит Серёга, - в горах это было, там один "дух"
весь наш взвод остановил. Меткий, гад. Он сидит
со своим "буром" - винтовка, такая старинная.
Старинная-то, старинная, а бьёт наповал. И пули там такие, что дырка
величиной
с блюдце. Четырьмя выстрелами, троих наших ранил. А мы из "калашей" не
достаём его. Так вот, лежим за камнями, ждем, когда миномёт привезут. А тут
вместо миномёта - Павлыч. -Сейчас, - говорит, - я
этого гада достану. И полез вперёд. "Дух" - три раза в него стрелял. Но видно фишка у Павлыча
покруче была.
Четвёртый раз дух выстрелить не успел.
Павлыч его достал.
Выпили
за здоровье. Павлыча совсем развезло, но он из последних сил пытался сказать
нам что-то важное, шептал глядя в глаза, - Мы все,
должны, плечом к плечу. Понимаете? Плечом к плечу...
И
вот Павлыча больше нет. Мы с Серёгой допиваем пиво. Во дворе урчит машина
Лёхи.
Нам пора снова ехать за товаром в соседний городок Циглед.
Там тоже наш гарнизон. Выезжаем на трассу. Проехав ещё немного, начинаем
тормозить. Машина, качнувшись несколько раз, останавливается на обочине.
Лёха с
экспедитором выпазят из машины, мы с Салаватом
прыгаем вниз из кузова.
Перед
нами огромное поле диких маков.
Красные
маки на зелёном ковре. Тепло и тихо. Мадьяры считают, что каждый полевой
мак,
это капелька крови пролитой на этой
земле. По этому они никогда не рвут эти цветы. Рвать их большой
грех.
Лёха достаёт пластмассовые стаканчики и
бутылку водки. Он сегодня добрый. Вчера
договорился с начальником склада и продал мадьярам двадцать бочек
бензина. За эту операцию он заработал столько форинтов, сколько мы с
Салаватом
зарабатываем за год. Пьём тёплую
водку.
Из закуски одна кока-кола. Лёха сам
почти не пьёт, но нам наливает щедро. От третьего стаканчика
отказываюсь.
-
Странный ты.
Это
же даром, - удивляется Салават. Уж он
то
никогда от дармовой выпивки не
отказывается.
В
Зрин приезжаем затемно. Ящики разгружаем на склад при свете фар. Грязные и
голодные, из последних сил таскаем клятые ящики. Не смотря на лёгкое
головокружение и слабость, чувствую, что что-то происходит не так. Салават
хитрит. Опять третий раз подряд я ставлю верхний ящик. Внутри всё вскипает.
Поташнивает от водки и колы.
-
Салават!
-
Что? - он
глядит
с недоумением.
-
Плечом к
плечу,
Салават! - кричу я.
-
Ты, что,
одессит?
Сбрендил?
-
Ты слышишь,
скотина! - Ору опять я. - Плечом к плечу.
Проголосуйте за это произведение |
|