- Вечно у тебя так. Если в атаку, то или золотуха, или понос, - в этом упреке была вся Людмила с ее армейским юмором и открытой неприязнью ко всему, что было не по ней.

- Ты бы выраженьица выбирала. Отец он мне все-таки, а не собутыльник.

- Понимаю, что отец. Просто очень не к стати. Ума не приложу, как я буду с этими хмырями общаться.

- Вежливо, Людмила. Вежливо. Главное выбирать выражения. С ними особенно придется поднапрячь себя.

- Когда твой поезд отправляется?

- Через три часа.

- Тогда давай по быстрому объясняй, пока я еще не очень разозлилась. Я когда злюсь, то очень плохо соображаю.

- А разве бывает такое состояние у тебя, чтобы ты не злилась?

- Я, между прочим, хамить тоже умею. Может быть, даже лучше чем ты.

- Не сомневаюсь.

- Значит так, Люда, слушай внимательно, а лучше записывай, чтобы ничего не забыть.

- Вот еще.

Людмила покорно кивнула. Федор Николаевич посмотрел на нее внимательно.

- Ну, давай, рожай быстрее, цигель идет, чего уставился, - не выдержала она.

Федор Николаевич улыбнулся. Все-таки этого шарма от нее не отнять ни в какой обстановке.

- Мало ли что.

- Даже не мечтай. Приедешь позже пятницы, можешь сюда и не появляться.

Поздно ночью, когда Людмила, изрядно наволновавшись и накурившись до тошноты, наконец, заснула, в ее квартире, которую она снимала за сто долларов в месяц, задребезжал телефон.

- Это ты? - сквозь треск раздался очень знакомый, но искаженный помехами голос.

- РќСѓ.

- Совсем спятил?! Нашел время интересоваться. Ты где?

В этот момент оборвалась связь и пошли короткие гудки.

- Это он? - спросил вылезший из-под одеяла Евгений.

Он включил лампу и смотрел на Людмилу сонными сплющенными глазами.

- Он, он, кто же еще. Спи, давай. Ты еще будешь вопросы задавать, - ворчала Людмила пока укладывалась по новой.

Настроение было у нее препаршивое. Начиналась нервная лихорадка, которую Людмила обычно сбивала хорошей порцией спиртного, но сейчас пить никак нельзя - завтра важные переговоры.

- Это ты Евгения имеешь ввиду? - ехидничал в ответ Федор Николаевич.

Людмила очень сердилась на эти намеки, хотя все вокруг знали, что Евгений у нее частенько ночует. Правда, никто не хотел верить, что у них там происходит что-то большее, чем просто сон.

А хоть бы и Евгений, мысленно отвечала она воображаемому Федору Николаевичу. Тебе какое дело, с кем я время провожу. Евгений, по крайней мере, человек понимающий. Ему, по крайней мере, скажешь - спи сейчас же, он тут же отвернулся к стеночке и сопит в две дырочки. А тебе слова лишнего не скажи, тут же в ножи. Все норовишь начальственность свою лишний раз показать. Тоже мне Руперт Мердок.

Сон был окончательно испорчен. До самого звонка будильника Людмила мысленно ругалась с Федором Николаевичем и утро встретила с таким свирепым выражением лица, что Евгений не рискнул даже слова произнести.

- Послушайте, - сказала она Антону Павловичу после того, как он в очередной раз что-то вякнул насчет инвестиционного риска, - у меня такое впечатление сложилось, что вам очень хочется показать себя умнее меня.

Антон Павлович сначала оторопел, а потом обиженно зашевелил ноздрями.

- Я деловой человек, поэтому мои подозрения вполне объяснимы. Это моя работа. � замечания я всегда делаю по существу, а не просто так, - сказал он.

- По существу? Лезете все время со своими вопросиками поперед батьки в пекло, а сами еще ничего даже не поняли. Это называется по существу? У вас конкретные претензии есть или у вас цель такая - создать обо мне плохое впечатление?

- Знаем мы, какой вы дипломированный экономист. По швейным машинкам вы экономист. �ли насчет придирок вы экономист? При чем здесь доход или прибыль?

- Ну, знаете ли. Такая элементарщина и ребенку известна.

- Поняли, - согласился Чернышев.

Он потупил глаза и скривил губы. Людмила догадалась, что Чернышев еле сдерживает улыбку, и эта гримаса вдохновила ее еще больше.

- А зачем тогда придираться по пустякам? - она снова накинулась на Антона Павловича. - Чтобы перед начальством себя показать?

- Ну, знаете ли.

- Любое дело требует определенного такта, - сказал Антон Павлович.

- Мы это уже слышали.

- Снова перебиваете. У вас профессия такая - перебивать?

Больше Антон Павлович не встревал. Он коварно молчал и не смотрел в разложенные на столе бумаги. Людмила тоже перестала на него обращать внимание и весь напор перекинула на Чернышева.

Чернышев, кажется, боялся ей возражать. Он только изредка поддакивал и уводил глаза от настырного взгляда этой наглой девицы неопределенного возраста.

- Разве это деньги, - хмыкнула Людмила, - Разве для вас это деньги. Всего каких-то двести тысяч.

Она хотела польстить. Впервые за это время она хотела им польстить. Но Чернышев с заместителем вдруг вылупились на нее, будто она прямо тут, перед ними сняла блузку.

- �звините нас, мадам, но с вашим боссом у нас шел разговор о пятидесяти тысячах, - выдавил, наконец, Антон Павлович.

- Во-первых, не мадам, а мадмуазель, - тут же разъярилась Людмила. - Во-вторых, Федор Николаевич мне не босс, а партнер. Деловой партнер. А в-третьих, за пятьдесят тысяч сегодня даже пирожками торговать не начнешь.

- Вы меня, конечно, простите, - вмешался Чернышев. - Я вот на этом самом месте слышал от него цифру пятьдесят. Это странно с вашей стороны. Это очень странно.

- Значит, я, по-вашему, вру? Очень хорошо.

- Мне вам больше нечего сказать. Господа.

- � нам пока тоже нечего сказать, - радостно ответил Антон Павлович.

- Но учтите, - Людмила обернулась уже у самой двери, - срок вам до следующего понедельника. Во вторник я с этими бумагами пойду к другим людям, которые нас уже давно ждут. Например, к Смолянскому.

Дверь закрылась. Чернышев с заместителем уставились друг на друга, почти не мигая.

- М-да. Вот вам и мадмуазель.

- Какой-то тайфун в чулках.

- � с фальшивыми бриллиантами.

- Я в одно мгновение даже подумал, что она влепит мне по физиономии.

Лицо Чернышева сморщилось. Он будто заплакать хотел. Бесцветные глаза под очками заблестели и сузились. По голому яйцевидному черепу одна за другой часто-часто выстроились морщины. Он хотел зажать рот ладонью, но не успел и, наконец, сделал то, что хотел сделать уже давно - расхохотался. Только что вроде бы за столом сидел черствый человек-ящерица, с неприступными, бесстрастными глазами, но в одно мгновение наружу показался вполне чувственный, очень смешливый и оттого вполне симпатичный пожилой мужчина.

- Это что у тебя за реликвия такая, - насмешкой встретила его Людмила.

- Ничего, - сухо ответил он и сел на диван. - Рассказывай.

- Что?

- Анекдоты.

- А ты не хами. Я тоже умею. Тебя там не накормили, что ли? Чего ты зубами скрипишь с порога.

- Люда, давай не будем накалять обстановку. Рассказывай.

Она рассказала. Себя постаралась показать супер-дипломатичной, а Чернышева и его заместителя совсем с обратной стороны.

- Ничего страшного, - сказала она в конце, - с такими пендюками работать, себя не уважать.

- Так, - Федор Николаевич резко встал, начал застегивать пальто.

Евгений и Артур тоже были здесь. Евгений забился от испуга в угол, Артур курил, глядя в окно, якобы совершенно не прислушиваясь, о чем там разговор идет.

- Скажи, Люда, я хотя бы раз обмолвился такой цифрой как двести? - сквозь зубы спросил Федор Николаевич.

- Это тактика такая. Проси больше, получишь хоть что-нибудь.

- Какая к черту тактика! - заорал Федор Николаевич. - Ты же все дело завалила. Я этого Чернышева три месяца искал, потом еще месяц не мог попасть к нему на прием. А ты одним дурацким словом, одним своим идиотским капризом все дело завалила.

- Не ори на меня! - в ответ заорала она и выпучила маленькие невзрачные глаза. - Я тоже орать умею. Если у тебя там что-то стряслось, то никто в этом не виноват.

Федор Николаевич еще что-то сказал, но никто не услышал. Он только губами пошевелил, схватил чемодан и ушел. Но через минуту снова вернулся, что бы сказать только:

- Считай, что ты уволена.

Людмила бросилась к двери и выкрикнула в пространство лестничной клетки:

- Считай, что ты сам уволен. Тоже мне начальник нашелся.

Потом она ушла на кухню. Евгений на цыпочках пошел за ней. Людмила стояла у зажженной газовой плиты и всхлипывала. Ее редко можно было застать плачущей. Евгений и сам чуть не расплакался, растрогавшись от такой картины. Он прикоснулся к ее плечу.

- Не расстраивайся, пожалуйста. Все обойдется. Ты же на самом деле не виновата. Ты сделала все как лучше. А он не понял.

Людмила отмахнулась от него и краем рукава проехалась по мокрым глазам. Потом громко высморкалась для уверенности.

- Еще посмотрим, кто уволен, - всхлипнула она. - Сейчас замок на двери сменю. Фиг, он завтра сюда попадет.

- Не бери в голову.

- А куда это брать? В печень?

В это время на кухню зашел Артур, ни на кого не посмотрел, достал стакан, налил воды и выпил, шумно глотая.

- А ты чего ухмыляешься? - грозно сказала в его сторону Людмила.

- Я, что ли? - спросил Артур, не глядя на нее.

- Ты, ты. Злорадствуешь? Не очень-то надейся надолго здесь задержаться. Считай, что ты тоже уволен.

Артур пожал плечами, тряхнул своими длинными, засаленными волосами, поставил стакан на место и раскачивающейся походкой ковбоя, громыхая металлическими нашлепками, кнопками и коваными каблуками, направился к выходу.

- Вот и вали отседава по добру по здорову, пока я еще сковородку в руки не взяла, - вслед крикнула Людмила.

Артур сдернул с вешалки свою кожаную куртку и ушел, не сказав ни слова в ответ.

- � с такими людьми я связала свою судьбу. Одни уроды кругом, - не могла успокоиться она.

- Р� СЏ?

- Ты не урод. Ты дебилушка, - вздохнула Людмила. - Зажми уши. Сейчас начнется.

- Что начнется?

За окном взревел мотор мотоцикла.

Когда Федор Николаевич пришел домой, то уже определенно знал, что будет делать дальше - пребывать долго в подавленном настроении было не в его правилах. Главное - четко видеть перед собой цель. � никаких угрызений совести. Одна только цель должна оправдывать все. Людмила сама виновата, и уж конечно же на его месте она поступила бы также.

Во-первых, надо выпить водки для приведения всех чувств в состояние равновесия и для уничтожения оставшихся ростков сомнения. А потом я позвоню Чернышеву. Хотя Чернышеву не получится, потому что Чернышев сейчас в Лондоне. Тогда я позвоню Антону Павловичу и все ему объясню. Я скажу ему, что вполне с ним согласен, что Людмила вела себя недопустимым образом, что называть такую немыслимую цифру ее не уполномочивал никто, что она вообразила себя невесть кем, что если для дела понадобится, я сегодня же прогоню ее - рука не дрогнет, не сомневайтесь.

Он так и сделал - не снимая пальто, прошел на кухню, открыл холодильник, налил пятьдесят граммов водки, отрезал кружок колбасы и уже поднес рюмку к губам, когда зазвонил телефон.

- Наконец-то я вас нашел, - услышал он голос Антона Павловича. - Я вас целый день ищу и нигде найти не могу. Как съездили к родителю?

- Так себе, - ответил растерявшийся от неожиданности Федор Николаевич.

Он не сразу даже понял, кто это говорит, и так и стоял с рюмкой на уровне рта в одной руке, с колбасой в другой, и с телефонной трубкой, зажатой на манер скрипки между ухом и плечом.

- Что-то случилось? - изобразил беспокойство в голосе Антон Павлович. - Может быть, лекарства какие-нибудь требуются? Вы не стесняйтесь, говорите. У меня есть кое-какие связи.

- Да, да и я о том же хочу поговорить с вами. Давайте встретимся в каком-нибудь ресторанчике и поговорим. Я обещаю замечательную кухню, а вы пообещайте, что не откажетесь.

Значит, не все еще потеряно, обрадовался Федор Николаевич, значит еще можно договориться. �наче, зачем все эти маневры с лекарствами и рестораном.

Антон Павлович расхохотался.

- Да, я это заметил. Чересчур и даже больше. Тем не менее, Чернышеву она очень понравилась. Можно даже сказать, что, благодаря ей, он согласился профинансировать ваш проект. Мало того, он согласился профинансировать на все двести тысяч.

У Федора Николаевича перехватило дыхание.

- Согласился?

Федор Николаевич положил трубку на рычаги и несколько секунд стоял неподвижно, глядя широко раскрытыми глазами в одну точку.

- Я же никогда не рассчитывал на такую сумму, - прошептал он. - Это же.

Хотелось подпрыгнуть и закричать, но Федор Николаевич просто застонал от счастья и сел на стул, выплеснув из рюмки водку прямо себе на брюки. Даже в самых своих смелых планах он никогда не предполагал такую цифру. Ерунда какая-то получается. Самое ужасное, что Людмила оказалась права. Теперь к ней на драной козе не подъедешь. Но двести тысяч. Двести!!! За такие деньги можно и извиниться перед ней. Можно даже на колени встать.

- Да, да, конечно, - он только это и произносил весь вечер в ответ и улыбался.

- Мне бы очень хотелось сегодня быть правильно понятым вами. Очень бы хотелось, - сказал Антон Павлович в начале ужина.

- Да, да, конечно, - ответил счастливый Антон Павлович.

У него перед глазами стояла огромная, залитая неоновым светом комната, много компьютеров и много людей вокруг. Люди напряженно всматриваются в мониторы и щелкают по клавишам, а Федор Николаевич из-за стеклянной ширмы наблюдает за этим процессом, который он сам же организовал, настроил и возглавил. Такого успеха еще никогда не было в его довольно насыщенной событиями жизни.

Официант сменил пустую бутылку на полную, убрал пепельницы, поставил на их место чистые. Федор Николаевич и ему улыбнулся счастливо, официант улыбнулся ему в ответ.

- Нет, конечно, я не спорю, что это дело очень интересное и, вероятно, даже полезное. Я сразу для себя так и отметил - это дело интересное. Но и опасное. Я сразу так и отметил - опасное. Очень может быть опасным это дело, если неправильно распорядиться имеющимися силами. Тут без определенного опыта не обойтись. Вот вы профессионал в своем деле, и я профессионал в своей ипостаси. Но я рационалист. Для дела важен только голый расчет, а не эмоции. Никаких эмоций. Это мое кредо.

- Да, да, конечно. Я тоже так всегда думал.

К этому моменту Федор Николаевич уже понял, что больше пить ему никак нельзя. К горлу подкатил горячий комок, и даже те немногочисленные слова, которые он все время произносил, стали заплетаться одно за другое. А Антон Павлович продолжал покачивать бутылкой над бокалами и, знай себе, подливал без перерыва.

- Главное, не забывайте про час �КС. Он обязательно наступит. Я не знаю когда, может быть через год, может быть через пять, но наступит, - сказал Антон Павлович уже на улице, перед тем как сесть в свою машину.

Федор Николаевич держался за дверцу машины и не мог решиться отпустить ее. Казалось, если он сейчас ее отпустит, то никогда уже себя не поймает, так и будет реактивно перемещаться по склизкой зимней улице, биться об углы, как воздушный шарик, из которого резко выдернули нитку.

- Может быть, вас все-таки подвезти? - спросил Антон Павлович с такой же наигранной обеспокоенностью в голосе, с которой он спрашивал про отца.

- Я сам, - отрезал Федор Николаевич и решительно оттолкнул от себя дверь, так что чуть не ударил Антона Павловича по голове.

- Ну, тогда прощайте, - сказал Антон Павлович.

Он сжал ладонь Федора Николаевича и долго держал ее в своей ладони, словно влюбленный на пороге дома, который не может отпустить свою возлюбленную.

- Прохиндей, - решил Федор Николаевич и показал себе язык.

Пошатываясь, он долго добирался до своей кровати, на ходу вырывал пуговицы рубашки из петлиц и тщетно пытался сдернуть галстук с шеи.

- Настанет час �КС. Обязательно настанет. Никто и не сомневается, - бормотал он, ввинчивая себя в одеяло.

В два часа ночи в квартире Людмилы раздался звонок.

- Люда, я хочу перед тобой извиниться, - услышала она невнятный голос Федора Николаевича.

- Ты решил теперь каждую ночь мне звонить, чтобы говорить всякие глупости?

- Выходит? Слушай, ты что пьяный? Ты где так успел нализаться?

- Завтра! - рявкнула Людмила и бросила трубку.

- Дура, - бормотал Федор Николаевич, укутываясь в одеяло. - � я же еще должен перед ней извиняться. Где справедливость?

- Вот же пендюк, - сказала Людмила и включила свет.

- Не притворяйся, пожалуйста. Тут пьяные Федоры Николаевичи звонят, а ты притворяешься.

Евгений покорно открыл глаза.

- Прощения, видите ли, просил. Понадобилось ему посреди ночи мое прощение. Как тебе это?

- Вот и я не пойму. На него это не похоже. Он для этого должен быть совсем пьяный. Не совсем, но очень, - усмехнулась она. - В чем тут дело, как ты думаешь?

- А дело в том, что Чернышев согласился все-таки нас профинансировать, - объяснился Федор Николаевич утром.

Выглядел он неважно: лицо помятое, голос охрипший, вокруг глаз круги, движения неуверенные. Они собрались как всегда на квартире Людмилы. Позже пришел Артур. Он молча зашел и сел, как обычно, в углу в кресло, разбросав колени в разные стороны. Казалось, никакие радостные новости, его совсем не радовали.

Людмила, выслушав признание Федора Николаевича, бросила в сторону Евгения победный взгляд. Тот ответил ей понимающей улыбкой.

- Чернышев сам тебе это сказал? - ехидно спросила она.

- Он не мог мне этого сказать, потому что он в Лондоне. Я вчера встречался с Антоном Павловичем.

- Значит, это ты с ним так нализался?

- Не важно. Главное, что деньги на проект будут.

- Кто бы мог подумать. � на каких же условиях они будут нас финансировать.

- Пока не знаю. Какая разница? Хоть на каких за такие деньги.

- Сколько?

- Что сколько?

- Сколько они дают?

- Ну, двести.

- Сколько, сколько?

- Людмила прекрати. Да, твоя взяла. Ты это хотела услышать? Тогда, растопырь уши. Две-сти!

Некрасивое лицо Людмилы расплылось в очень многозначащей улыбке. Такие моменты в ее жизни уже бывали, и можно гарантировать - все они надежно упрятаны в самых сокровенных уголках ее памяти, чтобы много лет позже облегчить ее страдания на смертном одре. Во всяком случае сейчас она больше радовалась тому, что утерла нос этому выскочке, чем тому, что их затея так дорого оценена.

- Моя взяла, потому что это был тонкий расчет, - сказал она, чеканя каждое слово. - Мой личный тонкий расчет. Если бы я пошла у тебя на поводу, то сегодня было бы пятьдесят. Пять-десят! Я с самого начала знала, что он струсит. Так вот, выходит, зачем ты звонил посреди ночи со своими глупыми извинениями.

- Людмила, я последний раз говорю, прекрати. В конце концов, это наше общее дело. Никто не должен выпячиваться. Я рад, что получилось по-твоему. �скренне рад. За всех нас рад. А ты все время выпячиваешь себя.

- Да выпячиваюсь, потому что есть, чем выпятиться. А тебе нечем. Ты всюду в этой ситуации в дерьме. Можешь считать, что ты уволен за недальновидность.

- Какая я, ну какая? Обделался, так уж молчи.

Несколько секунд они свирепо смотрели друг на друга. Федор Николаевич первым попытался взять себя в руки.

- Я просто хочу, чтобы у нас все было на равных, чтобы твое решение никогда не считалось заведомо правильным. Я тоже имею полное право. �, как видишь, у меня иногда это лучше получается.

Артур в углу громко хмыкнул и заелозил коваными ботинками по полу. Людмила резко повернула голову в его сторону и выстрелила гневным взглядом, но ничего не сказала.

- Ты имеешь полное право, - по слогам вымолвил Федор Николаевич. - Никто твоего права у тебя отнимать не собирается.

- Только поласковее это надо произносить, поласковее.

Федор Николаевич закрыл глаза. Сначала он подумал, что сейчас взорвется. Уже подобралась из сердца к самому горлу взрывная волна. Потом ему показалось, что он контролирует себя и ничего такого не случится. Но в последнее мгновение взрыв все-таки произошел.

Он ушел, хлопнув дверью так, что где-то на нижнем этаже залаяла собака.

- А ты чего расселся здесь? Беги за своим хозяином, прихлебатель, - тут же накинулась Людмила на Артура, когда прекратилась вибрация в ушах и во всем доме.

- А то что? Ну, что а то?

Артур снова хмыкнул, встал и тоже ушел. Через пару минут за окном оглушительно заревел мотор мотоцикла.

Евгений испуганно смотрел на Людмилу и боялся сказать слово. Она села в кресло и поджала под себя ноги. Самое противное, что она чувствовала себя виноватой.

- Ты извиняться позвонила или снова права качать будешь? Давай не будем начинать.

- Давай, - согласилась она.

Чернышев приехал на два дня раньше, чем его ждали. Они собрались в его кабинете - Чернышев с Антоном Павловичем, Федор Николаевич, Людмила и Евгений. Артура не взяли чтобы не испортить обедни.

- Он у нас без году неделя. Нечего ему там делать. Не заслужил еще такого доверия, - решительно сказала Людмила, перед тем, как отправиться на встречу.

Федор Николаевич усмехнулся.

- Какого тебе надо доверия, и каким образом надо умудриться заслужить твое доверие?

- Ты на что намекаешь?

- Ни на что.

- Нет, ты не юли. Ты в чем таком меня уличить все время хочешь?

- Опять намекаешь! Сейчас вообще никуда не пойду.

- Ну, все, хватит цепляться за слова!

- А ты не ори на меня! Тоже взял моду чуть что орать! Я сама могу орать еще как!!!

На встречу они опоздали на десять минут. Чернышев с Антоном Павловичем терпеливо их ждали. Чернышев сидел за столом, а Антон Павлович стоял рядом с ним, как на доисторическом фото зажиточной крестьянской семьи. В такой позе они их и застали. Чернышев дружелюбно улыбнулся Людмиле. Антон Павлович вышел им навстречу, чтобы пожать руку Федору Николаевичу и Евгению.

- Антон Павлович вам уже все рассказал. Мне лишь осталось проставить все точки, - начал Чернышев.

- Антон Павлович ничего мне лично не рассказывал, - тут же встряла Людмила. - Так что, пожалуйста, давайте еще раз поподробнее.

Рыбьи глаза Чернышева под очками дрогнули, голый череп порозовел. Он еле сдержал улыбку.

- Хорошо. Антон Павлович, пожалуйста, расскажите Людмиле. м-м. извините, как вас по отчеству?

- Вячеславовна, - охотно ответила она, не смутившись ни на секунду.

- Антон Павлович, расскажите, пожалуйста, Людмиле Вячеславовне все, что мы тут с вами напридумывали.

У Чернышева с детства была очень хорошая память. Он практически наизусть мог запомнить целую страницу текста, однажды только ее прочитав. Он помнил это досье до мелочей, хотя читал его не очень внимательно, причем почти месяц назад. Чернышев заказал это досье после первых же переговоров с Федором Николаевичем.

Эта история началась в конце января. Первый же визит Федора Николаевича озадачил Чернышева.

- Очень толковый парень. Сразу видно, что он может добиться своего, если звезды не подведут, - заметил он Антону Павловичу. - � задумка у него, как мне кажется, очень оригинальная. А вы что думаете на этот счет?

Антон Павлович пожал плечами.

- Я бы не стал называть ее оригинальной. На Западе такое уже давно практикуется, но там работают настоящие специалисты. А у нас.

- А у нас энтузиасты.

- Энтузиасты, между прочим, задаром работают. А этот, посмотрите, сколько запросил, - он кивнул в сторону синей папки, оставленной Федором Николаевичем.

- Бросьте, Антон Павлович. Для нас это не такие уж большие деньги.

- Рђ СЂРёСЃРє?

- Любой риск оценивается деньгами, деньги же, как я сказал, для нас не очень большие, поэтому и риск соответственный.

- Вы о репутации? Так ведь существует много механизмов, позволяющих не испортить репутацию и в то же время не потерять контроль.

- Не знаю, не знаю.

- То есть вы, Антон Павлович, насколько я вас понимаю, категорически возражаете?

- Не то чтобы категорически, и не то чтобы возражаю. Но я привык смотреть на несколько шагов вперед. В этом же случае мне не удается сделать такой рентген, там сплошная чернота.

Чернышев встал из-за стола, прошелся в задумчивости за спиной своего заместителя из угла в угол кабинета, тронул рукой бронзовые часы, поправил картину на стене.

- А мне все равно эта идея нравится, хотя, конечно, не совсем по нашему профилю, - сказал он.

- Вот именно, что не по нашему.

- К тому же я хорошо знаю себя. Мне поначалу все идеи кажутся гениальными, а утром проснешься, подумаешь-подумаешь и поймешь, что все это ерунда.

- Вот именно, утро вечера мудренее.

- Значит, не советуете?

- Не советую, - решительно ответил Антон Павлович.

Чернышев еще раз прошелся туда-сюда по диагонали кабинета и сел за стол.

- Хорошо, - сказал он, - не будем торопиться с решением. А пока попросите завотделом безопасности собрать сведения на Федора Николаевича.

- РќР° РєРѕРіРѕ?

- На этого молодого человека, который только что был здесь.

- Вы даже запомнили его Ф�О?

- У меня хорошая память. Разве вы не знали?

- Я знал. Просто подхалимничаю.

Они улыбнулись друг другу и расстались до следующего утра. Чернышев еще на некоторое время остался в кабинете, чтобы разобраться с бумагами Федора Николаевича, а Антон Павлович пошел в отдел безопасности, чтобы распорядиться насчет досье.

Антон Павлович же считал своего начальника неисправимым романтиком. Он не любил романтиков. Если бы не я, думал Антон Павлович, эта фирма уже давно загнулась бы и перестала существовать.

Через два дня Чернышеву принесли досье. У них был очень хороший отдел безопасности, очень надежный и расторопный. Чернышев сам набирал этих людей, переманивал их из различных организаций, переплачивал, уговаривал, в результате получился не плохой коллектив.

Втроем (Федор Николаевич, Соснов и Людмила) они составили костяк этого предприятия и, конечно же, мечтали о славе Максвелла или Руперта Мердока. Однако газета прожила всего пятнадцать недель, было выпущено пятнадцать номеров, деньги Соснова быстро кончились, а никаких поступлений не последовало - ни тебе рекламы, ни подписки. Без гроша в кармане Соснов снова пошел работать на биржу, великодушно оставив Федору Николаевичу все нажитое оборудование.

- А чем он в итоге владеет теперь? - спросил Чернышев у Антона Павловича.

- Кто?

- Наш Федор Николаевич.

- Но они же ничего не смыслят ни в нефти, ни в торговле ею.

- Этому не долго научиться.

- Нет, Антон Павлович, в этом я с тобой не согласен. Они сильны в том, в чем они сильны, и не надо заставлять корову нести яйца, пусть она попробует дать больше молока.

- Как знаете.

- Значит, вы до сих пор против?

- Против.

Чернышев встал, прошелся из угла в угол, потрогал картину, поправил бронзовые часы.

- Давайте, по крайней мере, пригласим его к себе и поговорим более конкретно. Более детально, что ли, рассмотрим его планы.

Антон Павлович вздохнул.

- Вы здесь начальник, я вам не могу противостоять. Если вы так решили, я сейчас же ему позвоню.

Вечером, укладываясь спать, Чернышев еще раз пробежался по бумагам Федора Николаевича, подсчитал все минусы и плюсы, увидел, что плюсов все-таки больше, и спокойно уснул. Но утром, как это часто с ним бывало, каждый плюс представился ему увядшим и сморщенным, зато минусы разрослись и налились до голубоватого блеска.

Весь день он продолжал заниматься текущей работой: подписывал документы, отдавал распоряжения руководителям подразделений и даже провел срочное совещание (тогда как раз случился небольшой всплеск биржевых цен), но на заднем плане сознания все равно маячил Федор Николаевич со своей синей папкой.

- Я вот что подумал, - сказал он своему заместителю, когда они остались в кабинете одни, - может быть, все-таки не стоит торопиться с этим делом?

- Вы насчет Охлобыстинского трубопровода?

- Нет, я насчет Федора Николаевича.

- Ах, вот оно что. Вы, слишком близко принимаете это к сердцу, - ответил Антон Павлович. - Мое мнение остается прежним. Я бы не только советовал вам не торопить события, но и вообще прекратил бы все размышления на этот счет. Это мое личное мнение. Вы, в конце концов, начальник, и вольны поступать, как вам покажется нужным.

- Думаете, никаких шансов?

- Вот же какой вы извилистый, Антон Павлович. Никогда от вас поддержки не дождешься. Нет, чтобы отрезать окончательно, и я бы тогда не мучался и тоже отрезал, так вы еще больше подливаете масла.

Антон Павлович добродушно рассмеялся.

- Да не переживайте вы по таким пустякам. Мы же решили вчера, что стоит послушать Федора Николаевича еще раз. В конце концов, что для вас важнее - это пятидесятитысячное дело завтра или миллиардное дело сегодня?

- Миллиардное сегодня.

- Вот и не загружайте голову мелочью. Давайте думать о крупном. У нас запуск Охлобыстинского трубопровода на носу.

- Причем обратите внимание, - Федор Николаевич ткнул тупым концом карандаша в бумаги, - затраты я показал по максимуму, а прибыль минимальную. Так что настоящий эффект наверняка будет еще сильнее.

- Да, да, Антон Павлович прав, - подхватил Чернышев и пытливо уставился своими рыбьими глазами на Федора Николаевича.

Федор Николаевич посмотрел на них с улыбкой профессора математики, которого только что попытались научить умножать столбиком.

- Господа, - сказал он, выдержав нужную паузу, - вы до сих пор считаете меня мошенником? Думаете, я эту синюю папку в почтовом ящике нашел? Мы уже два месяца назад пришли вот к этим графикам, а все остальное время только тем и занимались, что выискивали всевозможные проколы, которые могут произойти, придумывали всякие нестандартные ситуации. У меня, если вам это интересно знать, есть один человек по имени Евгений, который осязает финансовые потоки так, как мы с вами осязаем жесткость стен. Он гений в своем роде, простите за такое громкое слово. Вот смотрите.

Федор Николаевич выудил из своего портфеля очередную стопку бумаг и разложил на столе.

- Они действительно хорошо подготовились, - сказал Чернышев, когда Федор Николаевич ушел.

- �ными словами, вы хотите сказать, что он вас не убедил? Вы снова против?

Сам Чернышев уже настолько был убежден и очарован Федором Николаевичем, что для него этот вопрос казался почти решенным. Осталось только выяснить, когда и сколько платить. Ему в эту минуту было просто неприятно слышать какие-то слова сомнений из уст своего заместителя. Какие могут быть сомнения? Ведь так красиво придумано.

- Конечно против. � я вам сейчас покажу почему, - ответил Антон Павлович.

Он развернул перед Чернышевым тот же лист бумаги, который несколько минут назад держал в руках Федор Николаевич и ткнул пальцем в одну графу.

- Как вы думаете, на какой счет перекинется этот остаток? Думаете, что вот сюда?

- А куда же?

- Но ведь это строго запрещенная законом проводка! Опытный инспектор сразу поймет, что к чему.

- Разве?

- Вот именно! � весь этот огромный остаток пойдет вот сюда, а налогооблагаемая база увеличится, по крайней мере, вдвое. Вы представляете себе, что это значит?

- До меня самого это дошло буквально несколько минут назад.

Чернышев так расстроился, будто это в его собственных расчетах нашли неисправимую ошибку. Он несколько раз пересек свой кабинет по диагонали, потом сел, вызвал секретаршу по селектору и заказал два кофе.

- Мне, пожалуйста, чай и обязательно без сахара, - величественно отставив в сторону секретарши указательный палец, заметил Антон Павлович.

- Да, да, конечно, я совсем забыл, что вы кофе не пьете, - стушевался задумчивый Чернышев, - Машенька, пожалуйста, один кофе без сахара и один чай с сахаром. Тебе сколько кусочков, Антон Павлович?

Антон Павлович благосклонно улыбнулся секретарше, та улыбнулась ему в ответ, дескать, не беспокойтесь, я и так поняла, что именно в чай сахара не надо, а в кофе наоборот.

- Значит, вы настоятельно не советуете? - снова спросил Чернышев.

- Я не хочу выглядеть в ваших глазах таким уж ярым консерватором, но мое личное убеждение состоит в том, что ни в коем случае нельзя распыляться по пустякам. Эти пустяки очень отвлекают внимание и расходуют силы. Если уж вам нравится такого рода бизнес, то давайте купим целую газету или журнал. Это конечно тоже не ахти как прибыльно, но, по крайней мере, уважительно и все на поверхности. К тому же и польза немалая бывает.

- Жалко. Очень жалко. Красивая могла бы получиться штучка.

- Красивая, - согласился Антон Павлович.

Машенька принесла на подносе две чашки и удалилась.

Антон Павлович пригубил - чай был приторно сладкий.

- У вас кофе с сахаром? - поморщившись, спросил он.

- А мне все-таки нравятся эти ребята, - Чернышев его не слушал и помешивал в чашке, глядя в сторону окна. - Такой задор. Такая изобретательность.

Антон Павлович отодвинул чашку от себя и обмакнул платочком губы.

- � мне они тоже нравятся. В конце концов, если уж вы никак не можете себя успокоить, никто нам не мешает назначить встречу Федору Николаевичу еще раз. Вдруг он снова выкрутится. Я буду только рад его послушать.

- Действительно, - оживился Чернышев, - позвоните-ка ему сегодня часиков в пять и назначьте на завтра к десяти.

- Может быть, все-таки не на завтра. Пусть помучаются ожиданием.

- Зачем же их мучить. Сами же говорите, что хорошие ребята, а теперь собираетесь их мучить. Эти дипломатические маневры здесь, по-моему, не совсем уместны. Масштаб не тот. Лучше с Охлобыстинским трубопроводом выдержим паузу. Там хоть резоны есть.

- Хорошо, хорошо, завтра, значит, завтра. А пока я съезжу в министерство, еще раз поговорю насчет льготных тарифов.

- Поезжайте. � по пути заскочите, пожалуйста, к Семенову на станцию. У него там какие-то проблемы.

- Вы бы видели их лица, - взахлеб рассказывал в это самое время Федор Николаевич на квартире Людмилы, - заместитель Чернышева чуть шляпу не съел от злости. Хитрый, гадюка. Любую мелочь не упустит.

- Я для красоты фразы так сказал. Глупым не понять.

- На себя посмотри. Тоже мне умник. Если бы не Жека, не известно еще, кто бы там стал есть свою шляпу.

- Людмила, не надо пытаться испортить мне настроение. Оно сегодня такое, что испортить его невозможно. Я разве спорю, что заслуга Евгения огромна? Не спорю. Евгений действительно молодец.

- Слышишь, Жека? Он тебя молодцом назвал. Цени момент. Он у тебя в жизни первый и последний.

- Я кстати., - робко попытался что-то сказать Евгений, но Людмила от него отмахнулась.

- Ты кстати, Жека. Ты всегда кстати, - сказала она ему и тут же снова стала пытать Федора Николаевича. - � что же они тебе пообещали?

- Если что?

- Если не будет никаких замечаний. Если будут замечания, то могут позвонить раньше или вообще не позвонить. Кто-нибудь знает какие-нибудь молитвы?

- Я кстати нашел сегодня одну закавыку, - все-таки вмешался Евгений и тут же потупил глаза, чувствуя собственное ничтожество.

Артур громко хмыкнул в углу и затушил окурок о подошву ботинка.

- У нас, между прочим, пепельница имеется, - недовольно заметила ему Людмила, - Что за закавыка, Женечка?

- Что он сказал? - переспросил Федор Николаевич.

- Евгений это ты серьезно?

- Жека, возьми нормальный лист бумаги и не бубни, ты не у доски, и двойки тебе никто не поставит. Объясни, в конце концов, суть! - заорала она.

- Ты вчера эту закавыку не мог найти? - раздраженно сказал Федор Николаевич, когда ему стало понятно, что Евгений хотел сказать.

- Не рычи на парня. Сам бы взял и нашел, - заступилась Людмила.

- Он за эти закавыки деньги, между прочим, получает.

- Ой-ей-ей, как смешно. Получает. Забыл, как мы тебя с Жекой кормили, когда ты от кредиторов скрывался. На рынке в двадцатиградусный мороз шмотками торговали, как самые последние биндюжники.

- Нашла что вспомнить. Во-первых, это продолжалось очень недолго, всего месяц, а потом, если ты не забыла, я устроился в лабораторию и тоже денежки в общий котел сбрасывал, даже побольше вашего. А во-вторых, я же тогда за всех отдувался. Кредит-то я на всех брал, а кредиторы гонялись только за мной лично. Не стыдно попрекать?

- А ты не рычи. Жека тоже за всех отдувается. Он же не специально. Он сделал ошибку, он ее и исправит.

- Я уже исправил, - снова втерся между ними Евгений и засопел. - Вот, смотрите, - он поднял с пола еще один кусок картона.

- Ай-яй-яй, Антон Павлович, - улыбался во все лицо на следующий день Федор Николаевич в кабинете Чернышева. - Вы по-прежнему нас недооцениваете.

Он достал из портфеля очередной лист бумаги с уже загодя заготовленной схемой и слово в слово повторил вчерашние объяснения Евгения, только более уверенно, с выдержанными паузами и огоньком в глазах. Залюбоваться можно было.

Чернышев вопросительно посмотрел на Антона Павловича. Тот развел руки и надул тщательно выбритые щеки. От него исходило густое амбре дорогого заграничного одеколона.

- Что ж, - ответил он, - толково. Очень толково. Не подкопаешься. Но ведь вы понимаете, Федор Николаевич, что это всего лишь один из тех нерешенных вопросов, которые вам в ближайшее время нужно решить.

- У вас, Антон Павлович, еще какие-то вопросы есть? - забеспокоился Чернышев.

- Я вчера совещался с нашими компьютерщиками, - замурлыкал Антон Павлович, - они мне откровенно сказали, что чтобы обработать такой массив информации да еще с такой точностью, нужен компьютер не хуже того, что работает в Пентагоне. А вы знаете, сколько стоят такие компьютеры?

- Сколько?

- Неужели так много могут стоить компьютеры?

- Они еще больше могут стоить, - согласился Федор Николаевич. - Но вас это не должно волновать.

- Почему же нас это не должно беспокоить? - усмехнулся Антон Павлович и смахнул что-то с лацкана пиджака. - Напротив, нас это очень сильно беспокоит.

- То есть вы нашим компьютерщикам верить не хотите?

- Я верю вашим компьютерщикам. Но у меня есть молодой человек по имени Артур и ему я верю больше. Не то чтобы просто верю, а уверен в нем, как в самом себе. Он сделает нам программу, с помощью которой можно будет обрабатывать всю информацию на обычных компьютерах.

- А что есть такое этот Артур? Почему мы должны давать такие деньги под какое-то имя совершенно незнакомого нам человека.

- Я вам сейчас одну достоверную историю расскажу, чтобы показать, что такое есть Артур. Хотите?

- Пожалуйста, только если не очень длинную, а то у нас еще дел полно.

- Говорите, говорите, - поддержал Федора Николаевича Чернышев и бросил косой взгляд на бронзовые часы, - еще есть время.

- В какой?

- В сейсмологической. Они занимаются прогнозом и изучением землетрясений.

- Артур тоже работал в этой лаборатории программистом. Как правило, сейсмологические программы у всех лабораторий мира одинаковые. Они отличаются друг от друга только мельчайшими нюансами, которые определяют характер рельефа, горных пород и так далее. Программист-сейсмолог как раз тем и занят, что подгоняет эту стандартную программу под конкретные природные условия, то есть работа не очень творческая, поэтому башковитые программисты там долго не задерживаются. Я понятно объясняю или что-то надо повторить?

- Постойте, постойте, - не выдержал Чернышев, - вы-то сами каким образом попали в эту лабораторию?

- Совершенно случайно. У меня был тогда непродолжительный финансовый кризис, нужно было устроиться куда-то работать, чтобы перебиться некоторое время, вот я и устроился. Чисто по блату, еще институтское знакомство помогло. Так вот, однажды к нам приехали американцы.

- Вы же только что сказали канадцы?

- Почему же он отказался?

- Как же вам удалось переманить его к себе? Он ведь и у вас, наверно, не много получает.

- Пока мы все получаем не много. Работаем на голом энтузиазме. Поэтому и к вам пришли за помощью.

- Тогда как же вы его переманили?

- Это мой секрет. Не хочу, чтобы его кто-нибудь другой переманил.

- Согласитесь, Федор Николаевич, что все это только эмоции, - сказал Антон Павлович.

Чернышев чуть ли не с ненавистью посмотрел на своего заместителя. Что за зануда, ей богу. С ума можно сойти от его дотошной въедливости.

- Эмоции, - повторил Антон Павлович. - Рассказать можно что угодно и о ком угодно. Любую чепуху можно так изложить, что заслушаешься. У вас, кстати, это очень здорово получается. Но я пока не вижу фактов. Где эта программа, где это творение вашего юного гения, которое должно повергнуть в шок наших специалистов-компьютерщиков? Она у вас есть, или ее у вас нет?

Федор Николаевич замялся.

- Что? - забеспокоился Чернышев. - Так она у вас уже есть? - с надеждой спросил он.

- Пока нет.

- То есть, как это нет? Совсем нет?

- Сейчас нет. Но я обещаю, что уже через неделю будет, по крайней мере, на бумаге.

- Что значит, по крайней мере, на бумаге?

- О программе нельзя говорить хорошая она или плохая без приложения ее к соответствующему оборудованию, потому что программа сама по себе, без оборудования, ничего ценного не представляет. У нас такого оборудования нет, потому что, как я уже сказал, у нас нет денег.

- �ными словами, - Антон Павлович наклонился над столом и замер, отставив палец в сторону Федора Николаевича, - иными словами, ничего такого вы нам представить не можете, пока мы не дадим денег. Но в свою очередь мы себя ничем застраховать не можем, потому что существует шанс, что уже написанная программа не заработает.

- Я бы не стал проводить такие жесткие причинно-следственные параллели, - ответил Федор Николаевич. - Мне трудно говорить об этом, потому что я не специалист. Вам бы лучше поговорить с Артуром, но он, к сожалению, и двух слов вместе связать не в состоянии. Могу только сказать, что я лично уверен в нем на все сто.

- Это не гарантии для делового человека.

- Я понимаю.

Маша встала в дверях, грациозно отставив одно бедро.

- Три чая, - коротко приказал Чернышев.

- Мне без сахара, Маша. Совсем без сахара. То есть не сладкий, - чуть ли не по слогам произнес Антон Павлович.

- А где же ему быть? - удивился отец Артура, когда Федор Николаевич спросил его об этом по телефону. - Он или в своем сарае железяки крутит, или неизвестно где.

Артур, к счастью, оказался в гараже. Зима в этот год выдалась сравнительно теплая, но все же температура была около нуля, а он в одной майке, вымаран по плечи в мазут и масло, обвязал длинные волосы грязной тесемкой, чтобы в глаза не лезли, и что-то там ковырял в двигателе своей любимицы.

- Вот ты где, - обрадовался Федор Николаевич, остановившись в пороге.

Артур повернул голову, посмотрел на него из-под руки, выплюнул окурок и, не вставая с корточек, протянул черную ладонь. Федор Николаевич дотронулся до нее, потом поднял с пола, клочок материи обтер пальцы от мазута.

- А я к тебе по делу.

- Засорилась, падла, - буркнул Артур. - Второй час вожусь. Трубку продул, бензином промыл, все равно глохнет на полдороги. � стучать чего-то начал. Только в прошлом году новый движок ставил. А он уже стучит. Ты подожди минутку, я быстро. Соберу его. Не бросать же.

- Ну-ну, давай. Я на улице подожду.

Федор Николаевич вышел наружу. Вдоль стройного ряда гаражей только пять или шесть дверей были открыты. Там тоже кто-то продувал, подкачивал, вальцевал. Сам Федор Николаевич не любил технику и особого уважения к автомобилистам никогда не испытывал.

�з соседнего гаража доносился властный мужской голос. Там кто-то кого-то поучал. Федор Николаевич прислушался.

- Теперь еще раз, как я говорил. Не торопись. Аккуратно засовывай конец в рот, но не глубоко, а то вытащить не успеешь. Да не делай ты такую брезгливую рожу. Если хочешь стать профессионалом, научись сначала делать элементарные вещи и забудь о гигиене. Еще никто от этого не умирал. Засасывай теперь в себя. Осторожно. Пошло? Быстро вытаскивай. Тьфу ты, растяпа. Опять в рот попало?

Кто-то другой, раскашлялся, потом стал громко отплевываться. Первый голос приговаривал:

- Ничего страшного. Я сам столько этого дерьма за свою жизнь наглотался, сколько ты чаю не выпил. Давай еще раз попробуем и тогда перейдем к водным процедурам.

Федор Николаевич подошел на цыпочках к двери соседнего бокса и заглянул внутрь одним глазом. Там, в круге света, он увидел массивного бородатого мужчину с огромным животом, обтянутым рваной почерневшей тельняшкой. Он стоял подбоченясь над мальчиком лет девяти, который с брезгливой физиономией пытался через тонкий резиновый шланг перекачать бензин из одного ведра в другое.

- Папа, я больше не могу, - робко сказал мальчик.

- Не можешь, научим, не хочешь, заставим. Я же для тебя стараюсь. Не дрейфь, сынок. Это еще семечки. Вот завтра мы будем двигатель от копоти промывать, вот это дело. А бензин глотать, разве это дело. Ну, давай, как я говорил, всовывай конец в рот.

- Ну, что там у тебя, - спросил Артур, подошедший в этот момент сзади.

Федор Николаевич поспешно отпрянул от двери.

- Ты закончил?

- Ага. Хочешь прокатиться? А то я сам боюсь уже садиться на него. Мне кажется, что он на меня за что-то обиделся. Глохнет и глохнет падла, ничего с ним сделать не могу.

- Очень хорошо, - сказала девушка, в ее глазах блеснули слезы, она резко развернулась и побежала прочь.

Артур стал догонять ее.

- Убери свои вонючие руки, - сказала она с ненавистью, вырвалась и снова побежала.

Артур очень переживал. Даже к мотоциклу своему не подходил несколько дней и на работе не появлялся. В который уже раз в жизни он столкнулся с непониманием. Разве его вина в том, что на свидании он ни о чем другом кроме мотоцикла и компьютеров говорить не может. Либо молчит, либо скажет что-нибудь о карбюраторе и снова замолчит.

- Чего вылупился? - сказала красавица. - Я, может быть, трусы принципиально не ношу. �з идейных соображений.

Родители тоже шпыняли Артура по любому поводу. При этом они обязательно ставили в пример его младшего брата, который только два года как школу окончил, а уже живет в своей двухкомнатной квартире и родителям, между прочим, ежемесячно помогает.

- Машина?

- Мой тоже рычит. Я домой редко захожу, - согласился Артур.

- Но ты хотя бы свой купил. А у меня так и не было никогда. Сначала армия, потом институт - какие у студента деньги. А теперь времени содержать его не найдешь, да и с деньгами тоже аврал. На самом деле хочется. Очень хочется. Я ведь даже прокатиться ни разу не прокатился. А как на улице увижу, так и провожаю глазами, пока не слышно его станет. Я фильм этот про Харлея четыре раза смотрел.

- Я тоже этот фильм люблю. � артист мне этот нравится. Машина у него что надо. Хотя, я на своей сделал бы его. Они же только на ихние дороги приученные. А на наших дорогах грош им цена.

Через три дня Артур сам предложил прокатиться. Он посадил Федора Николаевича впереди, сам сел сзади. Они проехали метров сто и чуть не врезались в столб. Артур успел перехватить руль и вывернуть его.

- Ничего. Научишься, - сказал он.

- Фантастика! - артистично ликовал Федор Николаевич, хотя у самого коленки подрагивали от испуга.

- Теперь без меня, - сказал Артур, завел мотоцикл, выжал ручку газа и отпустил сцепление.

- У меня тоже такое было, - соврал Федор Николаевич. - Ничего. Стерпелось. � у тебя стерпится. Значит, не такая тебе нужна. � вообще, зависеть от кого-то так, чтобы жрать не хотелось - это очень плохо. Тебе надо развеяться, настоящим делом надо заняться. У меня, кстати, наклевывается одно такое дельце. Хочешь, вместе займемся. Компьютер есть. Даже два. Если получится найти денег, то будет и больше.

- А что делать надо?

- А что ты умеешь?

Артур пожал плечами.

- Вот что умеешь делать, то и будешь делать. Ничего другого я тебе не предлагаю.

Они в тот же день вдвоем подали заявления об увольнении и на мотоцикле подкатили к дому, в котором снимала квартиру Людмила.

- Это еще что за чудо? - сказала она, взглянув на засаленные длинные волосы Артура, его кожаный наряд, покрытый металлическими клепками, и дырявую майку под курткой.

- Это Артур. Я тебе говорил про него. Ты с ним полегче, пожалуйста. А то накажу.

- �спугал, аж писать захотелось, - фыркнула Людмила. - Сейчас я ему баньку истоплю, а потом спинку потру и спать уложу вместе с собою.

- Людмила, прекрати, грубить. Проходи, Артур, не обращай на нее внимания, она со всеми такая.

Артур настороженно прошел в комнату, хмуро посмотрел на расплывшегося в гостеприимной улыбке Евгения, увидел в углу кресло и с тех пор только там и сидел. Позже он подтащил к этому креслу стол, поставил на него компьютер и вообще закрылся от посторонних глаз. Сядет молча и сидит весь день, перебирает клавиши, курит и слушает, как Федор Николаевич переругивается с Людмилой.

Людмила была непредсказуема в своих отношениях с мужчинами. Она, казалось, никак не могла определиться в своих вкусах, и ее кидало из крайности в крайность. Федор Николаевич за те годы, которые ее знал, видел Людмилу с разными мужчинами. Был у нее отъявленный уголовник - он научил ее отборно материться и пить водку через соломинку. Водку пить она, к счастью, скоро отучилась, а вот бросить материться не смогла. Кроме уголовника в последующие несколько лет побывали в ее квартире и другие. � грузчиком из овощного магазина Людмила не побрезговала, и перед пожилым инструктором самолетов не стушевалась, и офицера-артиллериста приводила сюда однажды и распоряжалась им как рядовым солдатом. Теперь вот Евгений оказался в этом же ряду, и уж он-то совсем выбивался из списка, если допустить, что основной классифицирующий фактор ее пристрастий - это мужественность без оглядки на внешность.

Тем более не понятно, почему Людмила так люто возненавидела Артура. У него была очень выразительная мужественная наружность, особенно если снять с него куртку, обмазать по плечи в мазут и повязать на лбу тесемку. Такой типаж как раз был в ее вкусе. Однако уже через неделю она сказала Федору Николаевичу:

- Мы с ним не сработаемся.

- Почему? - растерялся он.

- По кочану. Не сработаемся и все. Он уже всю квартиру бензином провонял.

- Людмила, прекрати снова свои капризы. Он мне нужен. Он нам всем нужен. Таких программистов по пальцам можно сосчитать во всем мире.

- Что-то я не вижу никакого результата от него здесь. Задача есть, а результата нет. Только и знает, что коптить под окнами своей тарахтелкой. Мне уже перед соседями стыдно.

- Нашлась стыдливая. Потерпишь, ничего с тобой не случится. � с соседями твоими не случится. У него странность такая - коптить. Кто из нас без странностей?

- У всех у нас странности. Но мы этими странностями другим кислород не перекрываем, а он перекрывает. Только через заднее место дышать остается.

- Ты уверена, что ты сама никому жить не мешаешь?

- А ты?

- Все хватит. Опять за свое. Артур останется здесь, - решительно отрезал Федор Николаевич.

- Временно. Сделает программу, заплатишь ему, и пусть проваливает. �наче я за себя не ручаюсь. Сам знаешь, что бывает, когда я за себя перестаю ручаться.

- Что ты раскомандовалась здесь?! - не выдержал Федор Николаевич. - Чем он тебе не угодил. Симпатичный парень. На один торс его посмотри.

- Тоже Аполлона нашел. Видала я таких аполлонов, причем не воняли так.

У Федора Николаевича постепенно сложилось мнение, что Людмила была поначалу неравнодушна к Артуру, а когда она проявляет к мужчине интерес, то мало церемонится и не строит из себя девственницу. Можно только догадываться, какой разговор состоялся между ними, как на это отреагировал Артур, и что ответила ему Людмила в ответ на такую реакцию. Федор Николаевич очень часто благодарил бога за то, что к нему самому Людмила никогда не проявляла интереса. Особенной красоты в ней не было, и даже наоборот она была очень не красива, а что до колорита ее характера, то в этом отношении Федор Николаевич считал себя пуританином.

- Ты поменьше обращай на нее внимание, - посоветовал еще раз Федор Николаевич Артуру, когда понял окончательно, что отношения между ним и Людмилой уже не сладятся никогда. - Она вечно не в духе. В любом случае я тебя в обиду не дам.

- Я и сам не дам, - буркнул Артур.

До сих пор мира между ними не было, но Артур держался, и Федор Николаевич, как мог, его защищал.

Федор Николаевич всегда, когда вынужден был приходить в этот гараж, знал заранее, что еще одной поездки на мотоцикле ему не миновать. Так оно вышло и на этот раз.

- Давай сначала о деле поговорим, а потом я обязательно покатаюсь. С удовольствием покатаюсь, - попросил он.

- Не убежит твое дело. Мне проверить движок надо, пока не проверю, ни о каком деле разговаривать не смогу. Ты езжай, а я пока приберусь в хате. Забардачился я так, что заходить противно. � перед гостями стыдно.

Хатой он называл свой гараж.

- Какие у тебя гости?

- Разные. Вот ты зашел. Отец иногда заходит, чтобы мораль прочитать. Мало ли кто. Ты езжай, а то совсем поздно будет. До поворота доедешь и обратно. Главное, к движку прислушивайся.

Спорить было бесполезно.

- Хорошо, - Федор Николаевич понял что этого не избежать и решительно снял пальто.

- Не заглох? - спросил Артур.

- Ни разу.

- Движок стучит?

- Все нормально.

- Странно. Проедусь и я до поворота. Мне что-то не верится.

Артур уже занес ногу, но Федор Николаевич его остановил.

- Нет, сначала поговорим, а потом проедешься. Знаю я тебя. Уедешь сейчас, а вернешься под утро.

- Горит, что ли, твое дело?

- Очень горит.

Артур неохотно слез с мотоцикла.

- Пойдем в кабинет, - сказал он.

Кабинетом назывался тот угол гаража, в котором располагался компьютер. Противоположный угол с кроватью назывался спальней. Мотоцикл, по всей этой логике, конечно же, обитал в гостиной.

Федор Николаевич сел на единственный стул. Артур разместился на старой шине.

- Скажи честно, как у нас дела с программой?

- Думаю, - ответил Артур.

- Ты уже несколько месяцев думаешь.

Артур пожал плечами, почесал грудь, сплюнул на пол и растер плевок ногой.

- Думаю я, - сказал он.

- Так вот, Артур, настал момент, когда твои способности нужны особенно. Чернышев дал срок неделю. Если через неделю программа не будет готова хотя бы на бумаге, нам не дадут ни копейки, и тогда все начнется с начала. Опять нужно будет искать толстосума, опять уговаривать. Этих я почти уговорил. Дело за тобой. Кровь из носу, а к следующей среде нужна программа.

- Ради этого ты сюда пришел?

- Я постараюсь.

- Нет, так не годится. Ты должен мне пообещать. А я тебе обещаю купить новый мотоцикл, если у нас все выгорит.

- На фиг мне нужен новый. Я и старым обхожусь. Ты себе лучше купи. А обещать я не могу. Сам понимать должен. Если бы нужно было пообещать, что до поворота доеду на одном колесе, я бы пообещал, а такое как можно обещать. Это же от настроения зависит.

- Ну, хорошо, - Федор Николаевич стал натягивать на себя пальто. - Мне достаточно будет, если ты постараешься. Только запомни, что это очень важно для нас всех. Для меня особенно.

- Сказал же, постараюсь. Тебя подвезти? Я все равно сейчас в ту сторону еду.

- Нет, спасибо. Я дойду до шоссе пешком, а там возьму такси.

- Такое вообще когда-нибудь бывало, чтобы он так долго здесь не появлялся? - спросил Федор Николаевич.

- А как же. Частенько. Один раз его месяц не было. Приехал исцарапанный, будто весь этот месяц по зарослям шиповника разъезжал. Чудной парень.

- Чудной, - грустно согласился Федор Николаевич.

- Чудной, но мужик что надо. За мотоцикл свой убьет кого хочешь, хоть отца родного. А в остальном - добрая душа. Безобидный. Я у него однажды пятерку занял, так он до сих пор даже не вспоминает.

- Вот именно, что не вспоминает, - о своем проворчал Федор Николаевич и пошел в сторону шоссе.

- Ну и где же твой Аполлон? Где наша обещанная программа? - всю неделю ехидно спрашивала его Людмила.

- Найдется, - отвечал Федор Николаевич, но уверенности в его голосе с каждым днем становилось все меньше.

- Я тебе говорила, что этот рокер подведет нас под монастырь. За столько времени с таким же успехом и Жека мог программку состряпать. Почитал бы соответствующую литературу, научился бы как следует и состряпал бы. Ведь состряпал бы, Жека?

- Не знаю. Я не пробовал, - ответил Жека.

- Не пробовал, - передразнила его Людмила.

В ночь перед средой Федор Николаевич почти не спал. Все ждал чуда - вдруг в дверь позвонят или телефон задребезжит.

После полуночи действительно раздался телефонный звонок. Федор Николаевич сорвал трубку с надеждой, но это была Людмила.

- Не появился?

- Не появился.

- А я тебе говорила. Говорила же? Он с первого взгляда мне показался сволочным. Так оно и вышло. Только зря кормили его все это время.

- Слушай, Людмила. Чего ты душу мне травишь. Не звони больше сегодня.

Он бросил трубку и закурил. Но телефон снова затрещал. Федор Николаевич устало поднял.

- Еще раз когда-нибудь вот так бросишь трубку на полслове, я тебе вообще никогда больше звонить не буду. Характер свой на ком-нибудь другом показывай. Правда глаза колет? Весь проект в задницу из-за твоего рокера. Где мы теперь такого дурака как Чернышев найдем?

- Как будто ты его искала.

- Людмила, я тебя очень прошу. По человечески прошу. Не звони мне сегодня больше. �так, настроение как в могиле. Все. Спокойной ночи и приятных снов.

- А тебе беспокойной и бесприятных, - выкрикнула она напоследок.

Под утро он задремал, но забытье продлилось недолго. Опять зазвонил телефон. Было что-то около пяти часов, за окном еще густо чернелось, а в соседнем доме напротив горело только два окна.

- Это я, - чуть ли не шепотом сказал Артур.

Федор Николаевич сел на кровати, обхватил трубку двумя руками.

- Черт бы тебя побрал! Где ты пропадаешь. Можно же было хотя бы позвонить. Я уже не знал, что думать.

- Я не могу много говорить. В любую минуту сюда придут. В общем, я нашел.

- Что нашел?

- То, что ты хотел, то и нашел. То, что в гараже мне поручил. Только выйти отсюда не могу.

- Что, значит, выйти не могу? Ты в больнице?

- Типун тебе на язык. В милиции я.

Через два часа они вместе возвращались на такси. Водитель слушал их разговор, смотрел на них в зеркало и добродушно улыбался. Артур осунулся, запястье одной руки было перехвачено почерневшей бинтовой повязкой, кожаная куртка на спине разодралась, в волосах застрял сухой обломок ветки.

- Моя машина озверела, - оправдывался он.

- Это ты озверел в конец, - сказал Федор Николаевич. - Благодари бога, что капитан попался такой душевный. С чего ты вздумал с ними в догонялки играться?

- У меня документов с собой не было. Ни прав, ни паспорта. � денег никаких. Думал, что оторвусь, а они тремя машинами как обложили меня, словно я банк ограбил. Чуть не оглох от их сирен.

- Деньги вычту из зарплаты. Я пока еще не Рокфеллер, чтобы каждый месяц за тебя штрафы платить. Где программа?

- Ее нет пока.

- Ты же сказал по телефону, что нашел.

- На бумаге ее нет. Но я понял как. Основной момент понял.

- Сколько нужно тебе времени, чтобы нарисовать свои основные моменты на бумаге.

- Часов десять хватит.

- У тебя есть только пять.

- Могу не успеть. Это же не просто нарисовать. Здесь еще подумать надо, как нарисовать.

- А куда мы едем?

- Ко мне домой. Я теперь тебя на привязи держать буду эти пять часов. Что у тебя с рукой?

- Да так, - Артур замялся. - Лошадь укусила.

Федор Николаевич внимательно посмотрел сначала на него, потом на повязку на его руке.

- Кто укусил?

- Там ферма была. Я случайно наехал на ее жеребенка. Она разозлилась. Но это еще что. Там сторож был, дед, он за мной так погнался со своей берданкой, что я от него еле удрал. Пуля вот настолько от колеса прошла.

Таксист не выдержал и подавился смешком. Федор Николаевич недовольно на него посмотрел.

Через пять часов он сидел у Чернышева. Волноваться уже не было сил. Очень хотелось спать.

- Вы плохо выглядите, - заметил Антон Павлович.

- Да, да, глаза у вас красные, - закивал головой Чернышев и посмотрел в протянутый листок.

- Пока только в таком виде. Когда будет оборудование, состряпаем что-нибудь посимпатичнее, - сказал Федор Николаевич.

Каракули Артура разобрать было невозможно. Какие-то кривые прямоугольники, между ними стрелочки с подписанными поверх буквами.

- Это что? - спросил Антон Павлович.

- Это программа. То есть не совсем программа. Скорее последовательность алгоритмов. Я не специалист, поэтому комментировать не берусь.

- Мы тоже не очень-то в этом разбираемся, - пожал плечами Чернышев.

- Я боюсь, что такое вообще никто разобрать не сможет, - не без сарказма заметил Антон Павлович.

- Может быть, вы все-таки покажете своим специалистам, - раздраженно сказал Федор Николаевич.

Антон Павлович изящно приподнял одну бровь и удивленно посмотрел на Федора Николаевича.

- Да, да, - подхватил Чернышев, - выспитесь хорошенько. А завтра мы с вами поговорим.

Там, разбросавшись во все стороны, лежал Артур. В комнате нестерпимо воняло бензином и грязными носками. Федор Николаевич достал из шкафа матрас и разложил его на полу под кроватью, но запах носков не давал заснуть. Он попробовал устроиться на кухне, там было очень тесно - разве засунуть ноги в холодильник, тогда бы уместился. В конце концов, он свил себе гнездо прямо в ванне и тут же уснул.

Ему приснилось, что он снова находится в кабинете Чернышева. Ему навстречу вышел какой-то незнакомый мужчина, который был совсем не похож на Чернышева, но Федор Николаевич почему-то принял его за Чернышева. А вместо Антона Павловича за столом сидел учитель физики. Они втроем долго говорили о каких-то пустяках. Потом Чернышев, который совсем не был Чернышевым, сказал:

- Врете вы все, такая капуста в наших краях не растет.

Учитель физики рассмеялся, откинув голову. Федор Николаевич хотел им всем доказать свою правоту, нагнулся чтобы открыть портфель, но портфеля под столом не оказалось.

- Я же говорил, что он мошенник, - сказал лже-Чернышеву учитель физики и снова рассмеялся.

- Его украли. Он только что был здесь, - чуть ли не расплакался Федор Николаевич и проснулся.

Над ванной стоял Артур в одних трусах и удивленно смотрел на Федора Николаевича.

- Ты зачем сюда залез? - спросил он.

У самого глаза осоловелые, волосы перепутались.

Федор Николаевич закряхтел, потягиваясь в ответ.

- Тебя там какой-то мужик по телефону спрашивает, - сообщил Артур. - Я думал, тебя вообще дома нет. А ты здесь. Зачем ты сюда залез?

- Кто спрашивает?

- Я не знаю. �ди, если хочешь, сам спроси. Он там еще ждет на проводе.

Звонил Антон Павлович. Он сказал, что их специалисты пока полностью не изучили творение Артура, но первое впечатление вполне положительное.

- По крайней мере, как сказал мне Петраков, это очень оригинальный подход. Могут быть нестыковки в мелочах, но в целом очень неплохо. �м понадобится еще один день, что бы дать окончательную оценку. Так что встреча наша переносится на тот же час в пятницу. Вы согласны?

Федору Николаевичу пришлось уехать и возложить предстоявшие переговоры на Людмилу. � вот теперь они собрались все вместе в кабинете Чернышева, чтобы обсудить окончательные условия контракта.

- Антон Павлович, пожалуйста, повторите для Людмилы Вячеславовны все, что мы с вами навыдумывали, - сказал Чернышев.

- Мы не дураки, Антон Павлович. Так много об этом говорить не надо. Давайте о главном, - перебила его Людмила.

- Антон Павлович, продолжайте, пожалуйста, мы все ждем, - вежливо вывел его из этого внутреннего ступора Чернышев.

- Ты совершенно зря поставила себя так по отношению к Антону Павловичу, - сказал Федор Николаевич, когда они вышли на улицу и стали переходить дорогу на перекрестке.

- А как ты хотел, чтобы я себя поставила? Раком? - резко ответила Людмила.

- Ты считаешь это остроумным? Не забывай, что ты здесь не одна, что это наше общее дело, а не твое личное, и когда ты говоришь от своего имени, то не всегда это значит, что ты говоришь от имени всей команды.

- Вот именно. Это наше общее дело, а не твое личное. � у меня сейчас такое же право вести себя так, как я того хочу. Точно такое же право, как и у тебя. Может быть, у меня даже больше прав. У всех у нас равная доля акций.

Они стояли в самом центре перекрестка и ругались. Машины проносились в обе стороны мимо. Федор Николаевич гневно махал на Людмилу руками, Людмила выгнулась в его сторону словно кобра, ее маленькие глазки превратились в два раскаленных уголька. Евгений, успевший перебежать дорогу до того, как загорелся красный, удивленно смотрел на них с другой стороны проспекта.

- Мы не стали с вами советоваться на том простом основании, что у нас контрольный пакет акций, - Антон Павлович постарался перегрузить эту фразу таким весом ехидства, на какой только была способна его желчь.

- Это лишь простая формальность, - поспешил успокоить ее Чернышев. - На самом деле, мы все будем одинаково ответственны, и будем одинаково учитывать интересы каждого индивидуума.

- Не очень-то вы сейчас стали учитывать мое мнение как индивидуума, - огрызнулась Людмила.

Антон Павлович не мог сдержать своего злорадства.

Людмила приложила все усилия, чтобы не показать обиду. Она прикусила губу и даже пробовала улыбаться, когда торжественно подписывали договор, а потом открыли бутылку шампанского, и Чернышев произнес какой-то глупый тост.

- За успех, - закончил он свою долгую и нудную речь, ударил своим бокалом в бокал Людмилы и подмигнул ей персонально.

Он так и сказал Чернышеву после выходных.

- Мне кажется, что будет полезнее для всех, если лично я буду следить за осуществлением этого проекта. Они ребята молодые, еще чего-нибудь напортачат, а я, если что-то не так будет, помогу. У вас же и без того дел хватает. Нужно еще с Охлобыстинским трубопроводом разбираться.

- Вовсе я не собирался вас отстранять. Просто меня беспокоит ваша занятость. К тому же вы очень пристрастно относитесь к ним. Это может повредить. Я же буду более строг.

- Ну что вы. Я постараюсь быть очень внимательным. Ребята эти, как вы заметили, очень порядочные и очень талантливые. С ними будет легко. В любом случае, вы всегда будете находиться рядом, и я всегда могу рассчитывать на вашу дружескую помощь. Не так ли?

Неожиданная мысль вдохновила его изобретательность. Уже в следующее мгновение вся комбинация четко вырисовалась перед его глазами. Он определенно знал, каким будет его следующий шаг. Только не стоит торопиться. Пусть пройдет время.

В одном из колодцевидных дворов центральной части города Чернышев выкупил небольшой подвал. Два месяца ушло на то, чтобы вытравить крыс, уничтожить запах сырости, покрыть все внутри ослепительной белизной, зажечь по периметру стен свет и заполнить пространство мебелью.

Федору Николаевичу был выделен отдельный закуток - очень тесный, так что даже ноги под столом вытянуть было невозможно, но зато, как он и мечтал, со стеклянной ширмой, через которую можно было наблюдать за происходящим процессом, слушать, как шуршат пальцы подчиненных на клавиатурах. Под самым потолком было небольшое окно, которое выходило на проезжую улицу, и в нем постоянно мелькали сапоги и ботинки прохожих.

Людмилу этот закуток Федора Николаевича совершенно лишил сна. Ей самой было отведено место в общем зале, заставленном традиционной для офисов черной мебелью, стеллажами и компьютерами.

- Я понимаю, что зависть это не хорошо, но честное слово, выть хочется от такой несправедливости, - пожаловалась она месяц спустя Чернышеву, когда тот пригласил ее поужинать в ресторан в один из вечеров. - С какой стати! Я же сама выдвинула основную идею этого проекта, а теперь получается, что меня побоку, а все пряники и конфеты ему.

- Ну, почему же побоку, Людмила Вячеславовна? Вас все очень ценят и любят. У вас просто чересчур мнительная натура.

- Это не мнительность. Это реальный взгляд на этот чертов мир. Вы сами-то давно свои розовые очки протирали? Думаете вокруг вас сплошное дольче вита? Тот же Антон Павлович при первом удобном случае скушает вас и не поперхнется.

Чернышев рассмеялся, снял очки, демонстративно протер их и снова надел.

В это время за дальним столиком громыхнули столовые приборы, и взвизгнула женщина. Здоровенный мужчина повалился вместе со стулом на пол, а второй - щуплый, с пышной косичкой за спиной, сел ему на грудь и стал звонко хлестать кулаками по лицу. Со всех сторон к ним бросились официанты. Танцующие остановились и стали с интересом наблюдать за происходящим. Но музыка продолжала играть. Гитарист улыбался во все лицо и еще энергичнее стал бить по струнам.

- Вот и будь к ним добрее, - произнесла Людмила.

- Что вы сказали?

- Я говорю, у вас прекрасный тост, давайте выпьем.

Они выпили. Людмила до дна, Чернышев едва пригубил.

- Это очень хорошее вино, - заметил он. - Его надо пить маленькими глотками, чтобы ощутить аромат.

- Я не ценительница вин, - ответила Людмила, ни сколько не смутившись. - Свою алкогольную практику я начинала с водки. А вино ваше кислое, если честно.

Чернышев снова расхохотался.

- Вы просто изумительная женщина, - сказал он.

- Да бросьте вы мне все время комплименты говорить, - отмахнулась от него Людмила. - Я иногда смотрюсь в зеркало и знаю, что почем. Лучше пойдемте отсюда, а то сейчас милиция прибежит, вообще весело станет.

Чернышев довез ее до дома. Людмила пригласила его к себе.

- На чашечку чая, - цинично усмехнулась она.

- В другой раз обязательно, - ответил он. - Не хочу торопить события. В моем возрасте, как это не парадоксально звучит, главное правило жизни - не торопить события. Важнее созерцать, чем участвовать. Спасибо вам за чудесный вечер.

Он согнулся пополам и поцеловал ей руку. Людмила закатила глаза.

Почему-то рядом с этим пожилым мужчиной Людмила чувствовала себя совсем не своей. Хотелось хотя бы изредка делать книксен. Наверно, что-то подобное происходило в этом дворе лет сто назад. Он - умудренный ловелас, она - запуталась в жизни. Не хватало только ревнивого гимназиста, который стоял бы за углом и клялся себе убить старого обольстителя.

- Пятую точку застудишь, - мимоходом заметила Людмила и достала из кармана ключи. - Ты зачем здесь? Я же сказала тебе, езжай домой.

- Люда, - выдавил из себя Евгений.

- Что?

- Ну что? Отойди от света, ключом в замок не попаду.

- Выходи за меня замуж, - наконец решился Евгений.

Людмила медленно повернулась в его сторону.

- Вот и приехали, - сказала она.

Евгений приблизился к ней вплотную и ткнулся губами в шею Людмилы.

- Прекрати, Жека, - строго сказала она.

Он послушно отстранился, но продолжал взволнованно сопеть.

- �ди сейчас же домой. � забудь эти глупости. Вообще все забудь.

- Как я могу забыть?

В этот вечер он пришел домой совершенно пьяный и рухнул на кровать прямо в обуви. Когда утром мать вернулась с дежурства, увидела заблеванную постель сына, с ней чуть не случился инфаркт. Она сразу поняла, что все дело в этой женщине.

- Я тебе говорила, - кричала она из ванной, пытаясь отстирать желтые пятна на пододеяльнике, - я тебя предупреждала, что эта женщина принесет нам беду. Неужели ты сразу не видел, кто она такая. Неужели ты, такой умный мальчик, не мог сразу понять, что она тебя обманет.

Евгений лежал на спине в чистой постели и смотрел в потолок. Он представлял свою могилу, много людей, много цветов и плачущую Людмилу. Чувство злорадства мешалось с чувством жалости. К себе.

- Она только испортила тебя, и больше ничего от нее не осталось, - продолжала мать, пытаясь перекричать падающую из крана воду. - Ты слышишь меня?

Она выключила воду и вышла из ванной. Он лежал неподвижно и смотрел в потолок. Мать всхлипнула.

Евгений отвернулся к стене.

- Как на кладбище, - поморщилась Людмила и больше в эту комнату не заходила.

Зайдя в комнату Евгения, она кивнула на портрет Есенина и спросила:

- С такими идеалами, как ты вообще поступил в финансовую академию?

- Мама хотела, - ответил он. - Ты же помнишь, в то время это было очень престижно. А сейчас я и сам не считаю, что зря это сделал. Уже давно известно, что лучшие лирики - это физики. А лучшие физики - это наоборот. Одно и другое взаимозаменяемо.

- Ты наверно и стихами балуешься? - спросила Людмила с едва заметной иронией.

- Раньше баловался. Хочешь, прочту?

- Ради бога, не надо. Терпеть не могу этого слюножевания.

�х знакомство с матерью состоялось за ужином. После ужина Людмила ушла, даже не поблагодарив за хлебосольство.

- Мне нужно срочно в одно место, встретиться с одним человеком, - сказала она, - меня ждут.

- Я провожу, - резко подскочил со своего места Евгений, так что вилка повалилась на пол вместе с огрызком хлеба.

- Сиди, не суетись, - обычным повелительным тоном сказала Людмила, нисколько не смущаясь присутствием мамы, - я сама уж как-нибудь дорогу найду. До завтра.

- Ты меня, конечно, извини, что я вмешиваюсь, - сказала мама, когда Людмила ушла, - но я бы не хотела, чтобы у тебя с ней завязалось что-то серьезное. Она тебе не пара. Она задавит тебя. Как ты вообще можешь позволять такое к себе отношение. Она же тебя ни во что не ставит. Я никогда не смела разговаривать с твоим папой в таком тоне.

- Мамочка, ты преувеличиваешь. Она замечательная. Просто побыла у нас немножко, ты не успела разглядеть.

Евгений резко встал.

Он поцеловал мать в щеку и ушел.

- А кто посуду мыть будет? - крикнула она ему вслед.

- Попозже обязательно помою. Ничего не трогай, - ответил он из своей комнаты.

Евгений лег на кровать, включил лампу и открыл томик Уайльда.

- Мама от тебя в восторге, - сказал он утром Людмиле.

- Врешь. Наверняка она тебе сказала, чтобы больше эта женщина в нашем доме не появлялась. Хотя мне безразлично. Капусту нам вместе не солить.

Настала весна, но этого, кажется, никто не заметил. Жизнь в подвале кипела. Дела шли не то чтобы очень хорошо, но довольно успешно. Не хватало времени почувствовать голод. Федор Николаевич приезжал домой только, чтобы поспать. Какая уж тут стеклянная ширма - некогда было взглянуть через нее, чтобы полюбоваться красотой процесса. Получилось так, что Федор Николаевич в это время жил немного в стороне от фирмы, которую он же вроде бы возглавлял. Вчера позвонили из Улан-Удэ, и сказали, что согласны поставлять все сведения по электронной почте, но требовали обязательно встретиться, чтобы обговорить все нюансы. Федор Николаевич на следующий же день сорвался в Улан-Удэ. По дороге из аэропорта такси застряло в сугробах, дворники не справлялись с налипающим на стекло последним весенним снегом. А когда добрались до улан-удинской мэрии, то оказалось, что там еще ничего не решено, что есть какие-то претензии со стороны ФАПС�. Федор Николаевич тут же улетел обратно в Москву и три дня обивал пороги ФАПС�, пока не выяснилось, что у Чернышева там есть хорошие знакомые.

- Я же вам говорил, что с любой проблемой сначала обращайтесь ко мне, и потом уже действуйте самостоятельно, - укоризненно покачал головой Чернышев.

- Не знаю даже, чтобы мы без вас делали, - вздохнул Федор Николаевич. - У вас всюду блат.

- Я не люблю это слово, - ответил Чернышев, - лучше говорить дружеские связи.

- Шила в мешке не утаишь, - оправдывался Федор Николаевич.

Он только что приехал из Нижнего Новгорода с хорошим результатом. Почти вся нижегородская пресса согласилась поставлять информацию в электронном виде, причем за символическую цену.

- В конце концов, что в этом плохого. Ну, идут к нам люди, ну и что. Это же не просто люди, это клиенты. Они все идут с деньгами.

- Так-то оно так. Но, понимаете ли, Федор Николаевич, - сказал Чернышев, пытаясь уместить себя где-нибудь в этом тесном закутке со стеклянной ширмой, и, наконец, добрался до свободного стула, - вся загвоздка в том, что без скандала нам не обойтись. Ни в коем случае. �нформация вещь обоюдоострая. Кто-то ее ищет, кто-то ее прячет. Тот, кто ее прячет, в конце концов, оказывается в числе обиженных. А обиженный человек может быть очень опасен.

- Вы говорите прямо как Антон Павлович. У того, кажется, это самое любимое слово. Просто мания преследования.

- Вы зря иронизируете. Антон Павлович во многом прав. Это не мания. Это элементарная осторожность. Чем больше людей к нам приходит, тем больше потенциально обиженных получается, тем больше вероятность скандала. А скандал - это огонь на себя. � еще не известно, кто этот огонь откроет. Русский бизнес - это такая непостижимая штука. Обидел обувную мастерскую, а на самом деле, оказывается, что обидел премьер-министра. Глаз да глаз нужен. Глаз да глаз. Причем один глаз на затылке.

Людмила наблюдала за этой беседой со своего места между стеллажами, и не могла унять снова вспыхнувшую ревность.

Федор Николаевич развел руки, Чернышев покачал головой, потом наклонился и что-то сказал Федору Николаевичу на ухо. Они оба расхохотались.

- Людмила Вячеславовна, в каком виде подготовить эту таблицу? С каемочкой или без каемочки? - спросила молоденькая операционистка с плохо запудренным прыщиком на самом кончике носа.

Людмила закатила глаза и мысленно выругалась.

- Без каемочки, - сквозь зубы сказала она.

Сашенька зарделась и ушла на свое место. Остальные операционисты пригнули головы.

�х тут было двадцать три человека. Людмила специально выбрала себе место между стеллажами, так чтобы все были, как на ладони. Шестнадцать девочек и семь мальчиков. Все молоденькие, самому старшему двадцать один год. Людмила отбирала каждого лично. Сама давала объявление в газете, сама же проводила собеседования. Тех, кто пробовал с ней заигрывать или кокетничать, не взяла. Не взяла и тех, кто пробовал показать свою инициативность или сообразительность. Взяла только самых робких и подобострастных, таких как Евгений, чтобы боялись даже в глаза ей посмотреть. А сообразительные и инициативные пусть в другом месте работу ищут, здесь сообразительность и инициативность ни к чему, их дело маленькое - набивать тексты, распределять их по файлам и все.

Чернышев увидел, как Людмила встала со своего места, надела пальто, что-то сказала девочке на телефоне и ушла.

- Что ж, Федор Николаевич, - сказал он и тоже встал, - мне пора. Заболтался я тут с вами. Надо бы еще в одно место заскочить, есть у меня виды насчет одного человека. Очень выгодный клиент может получиться.

Он стал протискиваться между столом Федора Николаевича и ширмой, застегивая на ходу пальто. Федор Николаевич тоже привстал со своего места, чтобы пожать руку. Чернышев механически улыбнулся ему.

- Значит, мы договорились. Чтобы не случилось беды, обязательно сообщайте мне обо всех клиентах, которые приходят без моей рекомендации. Обязательно.

Людмилу удалось догнать только на выходе из двора.

- Разрешите пригласить вас отобедать, - сказал Чернышев и схватил ее за локоть.

- С Федором Николаевичем обедайте. Он не откажется, - Людмила даже не повернулась и не замедлила шаг.

- Не торопитесь же так, пожалуйста. У вас ноги молодые, а я уже не могу так быстро. Можно и поскользнуться, а в моем возрасте, бывает, один раз упадешь и до конца дней уже не встанешь. Вы чем-то расстроены?

Людмила резко остановилась и окатила Чернышева гневным взглядом.

- Расстроена, говорите?! Да нет, что вы. У меня все замечательно. Что мне расстраиваться? У меня в подчинении есть шестнадцать девочек и семь мальчиков, которые смотрят мне в рот, есть место между стеллажами и есть громкая должность - научный редактор. Я редактор по науке. Знаете такую профессию? Я редактирую всякие теоремы. Вам случайно не надо отредактировать теорему? Как ваша фамилия? Пифагор или Ферма?

Чернышев улыбнулся, сжал Людмилу за локоть.

- Вы все-таки чем-то расстроены.

- Вы как всегда очаровательны в своем гневе. Я предлагаю пойти вон в то кафе, которое на выходе из арки, и выпить по рюмочке коньяка. Там дают очень замечательный и очень редкий в нашем городе коньяк, правда, они там и сами об этом не знают и поэтому продают его очень дешево. Выпьем, расслабимся, поговорим. Вы мне все хорошенько расскажете.

- Что я вам должна рассказать?

- Ну, например, что вас так гнетет все время.

- Поберегись! - раздался сзади хриплый голос.

Они в это время проходили узкую арку, так что пришлось прижаться вплотную друг к дружке. Чернышев почувствовал дыхание Людмилы на своей щеке.

Мимо прогромыхала тележка, груженная пакетами молока, ее толкал впереди себя мужчина в фуфайке, поверх которой был повязан грязно-белый фартук.

- Осторожнее нельзя, - громко проворчала вслед ему Людмила, отряхивая с пальто комочек грязи.

- Поберегись! - снова крикнул мужик идущим впереди него.

- Он уехал в министерство, - ответил Чернышев и рукой указал на место напротив себя.

- Как дела с трубопроводом? - для приличия спросил Федор Николаевич, усаживаясь.

- Вы будете смеяться, но я совершенно не в курсе. Антон Павлович сам проворачивает там все дела, а я все больше с вами. Скоро совсем дисквалифицируюсь по части нефти.

- Смотрите, подсидит он вас когда-нибудь, - усмехнулся Федор Николаевич.

Вошла Машенька с двумя чашечками на подносе и искусственной улыбкой на лице.

- Какая у вас симпатичная секретарша, - заметил Федор Николаевич, когда Маша ушла.

- Симпатичная-то она симпатичная, но бестолковая, к сожалению. Трижды сегодня договор по Охлобыстинскому трубопроводу перепечатывала. То вместо подрядчика имя заказчика напишет, то все цифры на порядок переврет. Что с ней делать, ума не приложу. Уволить жалко. Мечтательная она какая-то. Улыбается, а глаза где-то не здесь. Антон Павлович вообще от нее стонет. Я бы ее к вам перевел, но боюсь, что у вас она еще больше вреда нанесет, чем здесь. Ну и бог с ней. Давайте лучше о деле поговорим, - Чернышев задумчиво помешивал ложкой в чашке. Он был чем-то обеспокоен.

- Я весь внимания.

- А дело в том, Федор Николаевич, что мне совершенно не нравятся ваши отношения с Людмилой Вячеславовной.

- Мне тоже.

- Вот видите. Вы ведь, когда на бумаге весь проект нам показывали, то в той синей папке не написали, что у вас с ней все так серьезно. Я думал, коллектив единомышленников, друг за друга умрут, а оказалось, что друг друга убить готовы. Не годится. Как Сталин говорил, кадры решают все. Если у вас не будет согласия, то этот проект можно сразу похоронить. Я на своем веку много раз видел, как прекрасные идеи превращались в пыль именно из-за того, что партнеры не ладили друг с другом. То заместитель не мог терпеть начальника, то начальник заместителя. А однажды хорошее дело не состоялось из-за того, что секретарша повздорила с директором. Да, да, и такое бывает. А начинание было очень любопытное, что-то со спутниковыми антеннами, или с утюгами, я уже не помню. Директор завел шуры-муры с секретаршей, жена узнала, он попытался уволить секретаршу, чтобы спасти семью, та обратилась в суд, натравила налоговую инспекцию, у нее дедушка оказался чуть ли не министром. В общем, умерло это дело, и утюгов их так никто и не увидел. Вы зря веселитесь, я серьезные вещи говорю. Это все вполне серьезно. Это может быть даже серьезнее всяких финансовых схем, которые ваш Евгений так умело стряпает.

- Я не веселюсь. Я все прекрасно понимаю.

- А раз понимаете, то давайте выпутываться из этой ситуации. Вы мне оба глубоко симпатичны, поэтому не хотелось бы стоять перед выбором. А до выбора дело может дойти. �наче что же? Деньги прикажете терять из-за того, что вы как, пардон, кошка с собакой живете.

- Он всегда такие рецепты выписывает - уволить? - с легкой иронией поинтересовался Федор Николаевич.

Чернышев не ответил. Он был занят поиском телефонного номера и, по всей видимости, не услышал вопроса. В книжечке, которую Чернышев выудил из внутреннего кармана пиджака, телефона специалиста не оказалось. Тогда он открыл верхний ящик стола и достал другую книжечку, полистал ее и бросил.

- Это очень хороший специалист, - говорил он, пока искал, - он знает досконально все механизмы служебных конфликтов и знает множество рецептов для их предотвращения и лечения. Величайший психолог. Сейчас, сейчас.. Куда же я его записал?

Федор Николаевич насчитал девять истрепанных записных книжечек на столе Чернышева. Только в девятой он нашел то, что искал.

С первого раза дозвониться не удалось. Не удалось и со второго.

- Он вообще-то очень занят. Но, я думаю, у него найдется несколько часов для консультации. Он мне многим обязан, - сказал Чернышев, набирая номер в третий раз.

Они встретились в парке. По тропинке мимо их скамейки семенили вольные ревнители здоровья, между деревьями собаки рыхлили оставшиеся островки снега мордами и оставляли на них желтые пунктиры. Здесь же копошились дети, перевязанные яркими шарфами у горла.

На голове у Сергея была надета каракулевая папаха, какую носят генералы. Маленькие круглые очки на его заплывшем лице смотрелись нелепо и придавали его лицу беспомощный вид. Когда он садился на скамейку, то дубленку пришлось предварительно расстегнуть, чтобы пуговицы не тренькнули в разные стороны.

- Так-с, так-с, - сказал Сергей Крылов, отдышавшись, и снова достал платочек, чтобы обтереть лоб, - так-с, так-с. Проблема, говорите?

- Рассказывайте.

- Только откровенно рассказывайте, со всеми подробностями, а то толку не будет. Как врачу своему рассказывайте. Понимаете?

- Понимаю.

- А раз понимаете, то живенько раздевайтесь.

- Что?

- Я говорю, должен быть стриптиз. Полный душевный стриптиз, чтобы понять суть проблемы. Гениталии, сиськи, письки - это все важно. Приступайте.

Федор Николаевич даже стушевался от такой прелюдии. Обычно он умел выдерживать любую словесную атаку, сам, если надо, переходил в наступление, а тут стушевался, заелозил на холодной скамейке от смущения.

- Говорите, говорите же, - раздраженно сказал Сергей Крылов, - у меня уйма дел, я не могу столько времени тратить на пустяки, за которые мне к тому же не платят.

Он чихнул в тот же платок, которым вытирал пот со лба, потом туда же громко высморкался, так что собака, копавшая рядом что-то в снегу, шарахнулась в сторону и залаяла с расстояния.

- Пшла, - брезгливо махнул в ее сторону платком Сергей Крылов, лицо его побагровело.

- Насчет того, что бесплатно, не извольте беспокоиться. Чернышев сказал, что вы его должник, и поэтому. Но если.., - не очень уверенно промямлил Федор Николаевич. Он никак не мог взять себя в руки. Каждое слово этого специалиста наносило рану по самолюбию. Федор Николаевич боялся не сдержаться.

- А вот это уже не ваше дело, кто кому и сколько должен. Это наше с Чернышевым дело. Вы должны говорить только то, что я вас спрашиваю. Вот и говорите. Что у вас там стряслось с вашей секретаршей?

- Она не секретарша. Она мой партнер. � в какой-то мере подчиненная.

- Что значит подчиненная? Что значит в какой-то мере? Вы с ней спите?

- То есть как это?

- Очень просто. Как спит мужчина с женщиной. Вы терминологией общебытовой владеете? Я говорю, сексуальные контакты у вас с ней были?

- Вы нарочно меня злите? - Федор Николаевич начал закипать.

Сергей Крылов посмотрел на часы, достал из внутреннего кармана блокнот и что-то отметил в нем.

- Пять с половиной минут, - сказал он.

- Ничего особенного, вас это не касается. Так были или не были сексуальные контакты? Это важно. Если были, то их надо немедленно прекратить, но без скандала, чтобы не осталось обиды. Если не было, то надо подумать, почему. Может быть, вы друг другу физически антипатичны. Тогда нужно понять, почему вас к ней не влечет. Может быть, у нее духи не вкусно пахнут, или цвет белья раздражает. Говорите, говорите же. Что я из вас все время клещами вытягиваю?!

Федор Николаевич удивленно смотрел на толстяка и никак не мог понять - куражится тот или на полном серьезе говорит всю эту чепуху. Нет, решил он, пора с этим кончать.

- Чернышев сказал мне, что вы очень хороший специалист, - произнес он, наконец, взяв себя в руки и полностью владея своим языком - именно так владея, как он умел владеть в случае всяких критических ситуаций. - Я еще не знаю случая, когда Чернышев ошибался. Это первый случай на моей памяти.

Сергей Крылов снова посмотрел на часы и черканул что-то в блокноте.

- Десять минут, двадцать три секунды. Так-с, так-с. Говорите первый случай? Ваше мнение меня мало интересует. У меня тоже есть насчет вас мненьице, но я вам его не скажу. Можете идти, мне все с вами ясно-с.

- Буквально пять минут назад я с ним тоже разговаривал, - перебил его Чернышев, не дав даже слово сказать. - Хотите знать, какое у него насчет вас мнение?

- Представляю. Он, конечно же, сказал, что единственный выход из ситуации - это мое увольнение.

- А вот и не угадали, - рассмеялся Чернышев, - он, наоборот, о вас очень хорошего мнения. Он сказал, что из вас в будущем получится очень хороший руководитель. Он сказал, что обычно, когда он разговаривает с людьми в такой манере, его посылают подальше уже на первой минуте. А то и с кулаками лезут. Вы продержались почти десять минут. Это говорит о вашей выдержке и умении ладить с людьми.

Федор Николаевич опешил. Буквально на скаку Чернышев осадил его этим сообщением.

- Я даже не знаю, что сказать. Вы разыгрываете меня снова?

- Почему снова?

- А разве эта аудиенция с этим специалистом, как вы его называли, не была розыгрышем? Я думал, вы просто пошутили надо мной по-черному.

Чернышев продолжал смеяться. Все происходящее ему, по-видимому, очень нравилось.

- �звините ради бога, Федор Николаевич. Я просто представил себе еще раз всю сцену. Он ведь меня тоже однажды вот так испытывал. � я вас прекрасно понимаю. На самом деле, Сережа милейший человек. Это просто была маленькая сценка. У него масса всяких сценических образов, на которых он диагностирует своих пациентов. А в жизни он очень добродушный и даже скромный. Хотя я иногда подозреваю, что его добродушие и скромность - это лишь очередная маска. Какой он под множеством своих масок, я сказать затрудняюсь. Может быть, там и нет ничего.

Федор Николаевич не сразу пришел в себя. Наверно, у него было очень глупое выражение лица, потому что в какую-то секунду он встретился взглядом с Людмилой, которая смотрела на него сквозь стеклянную ширму, и увидел в ее глазах злорадную искорку.

- То есть это такой метод? - спросил он, пытаясь придать лицу непринужденное выражение.

- А Людмилу вы тоже собираетесь таким образом диагностировать?

- А как же.

Теперь уже в сторону Людмилы был послан импульс злорадства, но она в это время что-то с улыбкой говорила Сашеньке и не почувствовала жжения на своей коже. У Людмилы сегодня было отличное настроение, и все шестнадцать девочек и семь мальчиков сразу это заметили. В общем зале чувствовалось расслабление, уже не прятались головы за мониторы, не таращились напуганные глаза.

- �нтересно, как вы заставите встретиться Людмилу с этим специалистом.

- Так же как и вас.

- То есть скажете ей все как есть?

- Может быть, немножко другими словами.

- Очень хотелось бы посмотреть хотя бы со стороны на эту встречу. Я думаю, что против Людмилы ваш душевед не продержится и шести секунд. Не вздумайте назначать встречу в ресторане.

- Почему?

- Ее-то вы несомненно знаете. Но вы не знаете, какую роль перед ней будет играть Сергей. Вполне вероятно, что он будет исполнять роль галантного кавалера. Такое тоже бывало. �, кстати, очень эффективно. Не смотря на его габариты, я видел одну даму, которая потом долго упрашивала меня назначить с ним еще одну встречу. Влюбилась, представляете.

Федор Николаевич и сам не мог понять, почему этот разговор с Чернышевым вдруг стал для него так неприятен. Вероятно, было произнесено какое-то ключевое слово, или просто интонация Чернышева в какой-то момент неприятно задела внутреннюю ауру или что-то там еще.

- � когда же произойдет встреча с Людмилой?

- Я думаю, что сегодня или завтра. Во всяком случае, Сергей сказал, что затягивать нельзя, - ответил Чернышев.

- Ну, что ж, надеюсь, что через неделю вы мне расскажете, как все это прошло. � обязательно передавайте привет Сергею. Скажите ему, что я просто потрясен его способностями.

- Подождите, почему вы говорите, через неделю? Вы куда-то уезжаете?

- Здравствуйте. Только вчера я вам говорил, что сегодня уезжаю в Саратов. Вы что уже забыли? Сами же договаривались с тамошней редакцией. �ли я напрасно взял билет?

- Ах да, старый я склеротик, конечно же, конечно. Значит, вас не будет целую неделю?

- Может быть, управлюсь и раньше. Во всяком случае, не больше недели.

- Не утруждайте себя, - сказал он с легким акцентом, - мы с вами абсолютно не знакомы. Наглядно, во всяком случае, не знакомы. Только внаслышку. Разве вам Антон Павлович ничего не говорил про меня? Меня зовут Александр. Я на машине, давайте ваш портфель.

У незнакомца были явные нелады с русским языком. Говорил он почти без акцента, но некоторые слова коверкал до смешного.

- Антон Павлович? - удивился Федор Николаевич. - Я в первую секунду подумал, что вас послал Чернышев.

- Нет, Чернышев меня тоже не знает. Я человек Антона Павловича, и послал меня именно он. Пойдемте к машине, по дороге я вам все объясню.

- Я иногда балуюсь всякими ароматизированными сортами табака, - улыбнулся Александр, усаживаясь за руль. - А вообще я мало курю. Пристегайтесь пожалуйста. На выезде гаишник в кустах притаился.

- Вы наверно удивлены? - спросил Александр.

- Разве что самую малость. Меня уже давно никто не встречал, - ответил Федор Николаевич.

Ему все это чертовски не нравилось.

- Антон Павлович предупреждал меня, что вы будете удивляться. �звините, если я немного буду говорить не правильно. Русский язык для меня не совсем родной.

- Куда мы едем?

- Пока мы должны выбираться на шоссе. Туда дорога одна.

- А потом?

- А потом, куда пожелаете.

- Я желаю в подвал, если вам это название что-то говорит.

- В подвал так в подвал. Расслабляйтесь, Федор Николаевич, я вовсе не собираюсь вас уворовать.

Но подсознание подсказывало, что Антон Павлович не тот человек, который проявляет подобную чуткость за здорово живешь. Антон Павлович ничего просто так не делает, это Федор Николаевич понял почти в первую же их встречу.

- Антон Павлович просил меня при встрече сказать вам всего несколько слов.

Федор Николаевич был весь внимания.

- Во-первых, с приездом. Как съездили?

- Это лично от вас, или Антон Павлович просил узнать?

Александр рассмеялся, поправил зеркало заднего вида.

- Ну, хорошо, - сказал он, - давайте начисто.

- На чистоту, вы хотели сказать.

- Так. Начистоту. Спасибо за исправления. Вы поправляйте меня, не стесняйтесь. Начистоту. Антон Павлович хочет у вас попросить об одолжении, но пока он не говорит, что это будет за одолжение. Он сам не смог с вами переговорить сегодня, потому что ровно час назад я проводил его из этого же аэропорта в Охлобыстино. Обратно он прилетит, может быть, через день, а может быть через месяц. Улетая, он просил меня передать вам, что час �КС уже скоро. Вам это что-нибудь говорит?

Федор Николаевич вспомнил ощущение счастья, латиноамериканские напевы, полуголых юношу и девушку на эстраде ресторана. Это, выходит, пароль такой был. Что ж, увлекательная получается ситуация. Федор Николаевич усмехнулся вслух. Детский сад какой-то.

- А про славянский шкаф он вам ничего не говорил? - спросил Федор Николаевич.

- Вы зря так наежились. Антон Павлович ничего дурного не собирается делать. У него просто есть свой интерес, но он блюдит и ваши интересы. Никому это не повредит, но он просит никому об этом не говорить. Может же у вас и у Антона Павловича между собой быть бизнес, который никому не вредит.

- �нтересно, - сказал Федор Николаевич.

Выпрыгнуть бы сейчас посреди дороги на обочину, подумал он. Вот бы комедия была. Прямо как в кино.

- Что вам кажется интересно?

- Я же вам говорил, что я не совсем русский, поэтому мне простительно. Я вас перебил. �звините. �так, в-третьих?

- Что в третьих?

- Это не важно. Важно другое.

Они выехали на шоссе и помчались по дороге быстрее. В стекла ударила мокрая пыль, Александр включил дворники.

- Я думаю, тут много объяснять не надо, Федор Николаевич. Вы же сами знаете, что любая попытка подзаработать на стороне воспринимается начальством не очень хорошо. Антон Павлович сравнительно своих потребностей не так уж много получает в корпорации Чернышева. Вполне справедливо, что он хочет иметь немножко больше. Вам тоже нужны деньги. Например, квартиру купить. Вы же до сих пор не имеете своей квартиры, снимаете угол то тут, то здесь. Почему же не помочь друг другу. � зачем для этого еще кого-то посвящать.

- А у вас какой к этому интерес? Вас же он посвятил.

- У меня комиссионные. Я всегда работаю за комиссионные.

- � квартира у вас есть?

- Есть. Одна здесь, другая в Сеуле.

Федор Николаевич усмехнулся:

- Что же это за комиссионные такие?

- Не очень большие. Так ведь и работы не много. Встретил вас из аэропорта, проводил Антона Павловича, вот и вся работа. Разве что еще раз встретиться с вами придется, а больше никаких хлопот.

- У вас специальность такая - встречать?

Александр рассмеялся.

- Хотите табачку сливового?

- Ничего не случится, - ответил Александр. - По крайней мере, для Антона Павловича ничего.

- А для меня?

- � для вас ничего. Вы просто рискуете потерять расположение Антона Павловича. А оно вам очень скоро может пригодиться. Конъюнктура. Я правильно это слово говорю? Так вот конъюнктура такая штука - нестабильная. Сегодня она одна, а прилетел из Саратова, она уже другая. Вам же дороги такие понятия, как успех, карьера?

Федор Николаевич не ответил. Он вообще ничего больше до самого города не сказал. В такой ситуации ему еще никогда не приходилось бывать. Подсознание подсказывало, что встреча с этим монголоидом может иметь куда более серьезные последствия. Это вам не от кредиторов скрываться. Здесь заваривается какая-то густая каша, в которую насильно хотят вляпать и его - Федора Николаевича. На первых порах нужно благодарить бога хотя бы за то, что ножичком исподтишка не пырнули, а предварительно поговорили, причем душевно.

Федор Николаевич решил пока ничего не говорить Чернышеву. Сначала надо было проверить, что он там такое наплел насчет конъюнктуры.

В подвале как всегда кипела работа. Шуршала бумага, и стучали клавиши. Однако с первых шагов почувствовалась атмосфера расслабленности. То ли у Людмилы снова было хорошее настроение, то ли ее вообще в подвале не было. Когда Федор Николаевич открыл дверь, то заметил несколько смутившихся взглядов. Он этих девочек и мальчиков даже по именам не знал. Они все для него были на одно лицо.

- Людмила Вячеславовна здесь? - спросил он у девочки на телефоне.

- Она обедает, - ответила та, выпрямившись на стуле.

Что-то с ним произошло в последнее время. Он по-прежнему всегда уходил на задний план, чтобы не попасть ни в чье поле зрения, по-прежнему тупил взгляд, если все-таки попадался на глаза, и тут же старался присесть или наклониться, словно увернуться, но вместе с тем появилось в его движениях и словах что-то другое. Евгений казался сейчас более независимым, чем несколько месяцев назад. Он будто уже мало чего боялся и на многое плевал с высоты. �ли он просто закрылся и отстранился? Что с ним случилось?

- Творим? - спросил Федор Николаевич игривым тоном, протиснувшись между ящиками сервера.

Евгений не ответил и продолжал безразлично смотреть в монитор.

- Людмила давно ушла, ты не видел?

- Я за ней не слежу, - на удивление очень внятно ответил Евгений и открыто посмотрел на Федора Николаевича.

Что-то здесь все-таки произошло за мое отсутствие, решил Федор Николаевич. Конъюнктура. Он глупо улыбнулся Евгению в ответ на его резкость, похлопал по плечу, дескать, ну-ну, продолжай, не буду мешать, и сконфуженный направился в свой закуток.

Помнится, года три назад Федор Николаевич зашел к ней домой без предупреждения. Шел мимо и заглянул - без всякой причины. Людмила открыла дверь с огуречной маской на лице и ничуть не смутилась. Тут же стала суетиться на кухне, приготовила недурственный лагман. Они тогда здорово напились на пару. Федор Николаевич проснулся утром оттого, что над головой зашипел убежавший кофе. Он лежал на раскладушке, которая занимала почти все пространство кухни. �з ванной доносился плеск воды. Он совершенно не помнил, как он лег спать. Этот пробел в памяти вносил дискомфорт. Он не знал, как посмотреть в глаза Людмиле, когда она войдет на кухню. Может быть, просто одеться и убежать, пока она там плещется? Глупо.

- Я тут ничего вчера не натворил? - напрямую спросил он, когда Людмила вышла из ванной в халате, с большим коконом полотенца на голове.

- Если ты имеешь в виду секс, то ничего такого не произошло, - так же прямо ответила она и улыбнулась так же, как улыбалась ему сейчас.

- Как съездили в Самару? - спросил Чернышев, протиснувшись в его закуток.

- Я в Саратов ездил, - ответил Федор Николаевич и кивнул в сторону зала. - А что такое произошло с Людмилой?

- А что такое с ней произошло?

- Пробуете себя на ниве психологии? - усмехнулся Чернышев. - Может быть, она просто влюбилась. Хотя, по-моему, ничего особенного с ней не произошло. Она всегда такая была. Вы просто посмотрели на нее свежим взглядом.

- Да, да. Может быть. Может быть. А как прошел ваш эксперимент?

- Какой эксперимент?

- Встреча с Крыловым.

- Пока никаких результатов. Я Сережу еще не видел после того дня. Он обещал позвонить, как только что-то решит, но, по всей видимости, ничего ужасного он не решил. Так что, работаем, как и прежде. У нас, кстати, с Людмилой Вячеславовной одна идея возникла насчет одного нашего старого клиента. Я с вами потом на эту тему поговорю.

� Чернышев какой-то не такой, подумал Федор Николаевич.

Чернышев покинул закуток Федора Николаевича и направился в сторону Людмилы. Сказал ей что-то, она рассмеялась, потом надел пальто и уже хотел уходить из подвала, но вернулся от самой двери к Федору Николаевичу.

- Вы же так и не сказали мне, как там в Самаре?

- В Самаре, наверно, хорошо, а в Саратове еще лучше. Я обо всем договорился. Так что, Саратов уже наш. Будем получать информацию каждый четверг по электронной почте. Страниц пятьдесят не больше, но это для Саратова достаточно.

- Что значит ее ребята?! - Федор Николаевич сам не заметил, как раздражился, произошло это мгновенно. - Что значит ее?! Это, между прочим, не ее ребята, а наши общие ребята.

Чернышев отнесся к этому неожиданному взрыву совершенно спокойно.

- Вы устали, Федор Николаевич, - добродушно сказал он, - вам надо отдохнуть после перелета. Поезжайте домой и выспитесь. Я сразу заметил, что вы какой-то бледный. Всего доброго, мне, к сожалению, пора бежать.

Ерунда какая-то. Что ты, в самом деле, себя успокаиваешь. Посмотри на вещи трезвыми глазами. Все именно так и складывается, как оно показалось с первого взгляда. � улыбающаяся Людмила, и злой огонек в глазах Евгения, и игривый Чернышев - все это неспроста. Не надо быть большим психологом, чтобы все это понять. Одним словом - конъюнктура.

- Вы что-то сказали? �звините, я не расслышала, - пожилая женщина на соседнем месте наклонилась в сторону Федора Николаевича.

Он опомнился и зло посмотрел на нее. На следующей остановке Федор Николаевич вышел из трамвая и две остановки прошел пешком. Не нужно трепыхаться, решил он. Нужно дождаться следующей встречи с этим корейцем и пока не предпринимать никаких действий.

- Федор Николаевич, о чем вы так интекстивно думаете? - услышал он, когда уже подходил к дому.

- Не интекстивно, а интенсивно или инстинктивно, хотя ни то, ни другое слово сюда не подходит.

Александр рассмеялся.

- Садитесь в машину, я вас приглашаю поужинать.

- Корейской?

- Зачем корейской? Вы что, подумали, что я кореец? Неужели я похож на корейца?

- Квартира в Сеуле, - буркнул Федор Николаевич.

- Так я же пошутил. Вы что поверили? Нет у меня квартиры в Сеуле. У меня даже здесь квартиры нет. Все хочу купить, да денег никак не скоплю. Не умею я деньги копить. Вот уже было накопил, пришлось машину эту купить. Нансен сплошной.

- Точно так и хотел. Спасибо, что поправили. Ну так что, едем?

- Только вы меня обратно привезите, не охота снова через весь город на трамвае.

- Обязательно привезу.

- Что такое кар-лы-гаш, - по слогам прочитал Федор Николаевич неоновую вывеску.

- Ласточка, - ответил Александр.

- Это на каком же языке?

- Не на корейском.

- А все-таки?

- На казахском.

- Значит, мы будем есть казахскую кухню?

- Значит.

- Значит, вы казах?

- А у вас есть какие-то претензии к казахам?

- К казахам у меня претензий нет. Только к монголам.

- А к монголам за что?

- За резню на Калке.

- Это, наверно, очень интересная история. Вы мне потом расскажете.

В ресторане было не то чтобы многолюдно, но шумно. Толстые казахи сидели за низкими столами, громко разговаривали и смеялись.

- Ничего местечко. Уютненько, - заметил Федор Николаевич.

- Как в юрте, - согласился Александр.

Здесь все было в коврах, даже потолок. Казалось, разбежишься головой в стену и даже не ушибешься, а просто утонешь в ворсистом, мягком пространстве.

- Вообще-то в юртах сидят прямо на полу, но для городского жителя это не очень удобно, - сказал Александр, располагаясь на диванчике. - Садитесь, не стесняйтесь.

Федор Николаевич устроился рядом. Дива был очень низкий.

- У меня такое ощущение, что именно на полу я и сижу, - проворчал он.

Такими диванчиками и низкими круглыми столиками был уставлен весь зал.

- А вы можете снять ботинки и поджать ноги под себя. Это не оброняется.

- Не возбраняется, - машинально поправил его Федор Николаевич и осмотрелся кругом еще раз.

Здесь были одни мужчины. Русских Федор Николаевич насчитал только троих, да и те, по всей видимости, были метисами. Остальные сплошь казахи - старые и молодые, интеллигентного вида в очках и смокингах, а также толстые матерые казахи-националы в тюбетейках и расшитых халатах с неразвитой растительностью на лице. Они в большинстве своем так и сидели - поджав ноги под себя, и прихлебывали из огромных пиал, то ли чай, то ли что-то покрепче.

- Что ж здесь женщин нет? - спросил Федор Николаевич.

- Наши мужчины любят разговаривать о своих мужских делах за столом. Женщины здесь лишние. Только официантки.

- Салам алейкум, - сказала молоденькая казашка с пышным пером в маленькой алой шапочке на голове, приветливо улыбнулась и развернула блокнот в ожидании заказа.

- Здравствуйте, - сказал Федор Николаевич.

- Малейкум асалям, - ответил Александр и ткнул пальцем в меню.

Девушка черкнула в блокноте и удалилась. Не прошло и пяти минут, как перед ними было поставлено две тарелки с мясом, перемешанным с луком и еще с чем-то, напоминающим грязное тесто. Ложки к этому блюду не прилагались. Федор Николаевич с недоумением посмотрел на своего спутника.

- Это бешбармак, - пояснил Александр, - лапша с бараньим мясом. Его едят руками. Я понимаю, что это не очень привычно. Но так принято. А в этих мисках с водой можно ополоснуть руки.

- Я не буду в этих мисках полоскать руки, - сказал Федор Николаевич и позвал официантку.

- Что-нибудь не так? - спросила та.

- Вилку, - коротко сказал Федор Николаевич.

Девушка посмотрела на Александра вопросительно. Александр кивнул.

- Две вилки, если можно, - сказал он.

Вилки им принесли быстро, и при этом на лице у казашки было такое выражение лица, будто ей пришлось принести ночной горшок и поставить его под стол на всякий случай

- А пить мы что будем? �ли у вас это тоже не принято?

- Можно заказать обычную водку или коньяк, но я хочу, чтобы вы попробовали кумыс. Не хуже водки. � по голове бьет.

- Что такое кумыс?

- Это кобылье молоко.

- Чье молоко?

- Кобылье. Кислое. Вас что-то удивляет?

- Меня уже ничто не удивляет последние часов пять, - ответил Федор Николаевич.

От этого кислого молока Федор Николаевич действительно быстро захмелел. Но хмель его остановилась на одном уровне после первой же пиалы кумыса, и сколько он не пил его после, пьянее не становился, только живот надувался сильнее. Наверно, потому они все такие толстые, что кумыс свой пьют как воду без остановки, подумал он, еще раз окинув взглядом зал ресторана. Сам он больше пить кобылье молоко не мог. � на бешбармак его хватило не долго.

- Вы, кажется, что-то важное сообщить мне хотели?

Александр отхлебнул из пиалы. На губах остался белый след. Он достал платочек и обтер губы.

- В общем-то, сообщить я вам хотел совсем немногое. Всего три слова. Час �КС настал. Вот и все.

- Разве что-то случилось за эти несколько часов, пока мы с вами не виделись?

- В каком смысле?

- В том смысле, что еще несколько часов назад вы мне говорили, что час �КС скоро настанет. � вот он уже настал.

- Разве это не скоро?

- Не юлите. Как вы могли принять такое решение, если Антон Павлович уехал в Охлобыстино. �ли он предоставил вам такие полномочия.

- Нет, он мне таких полномочий не давал. Я всего лишь пешка, если хотите знать. Просто он позвонил мне, как только приземлился в Охлобыстино и сказал, чтобы я вам передал, что час �КС настал. Я решил совместить приятное с полезным и пригласил вас в ресторан. Сознаюсь, на это приглашение я не спрашивал разрешения у Антона Павловича.

В это время звук домбры раздался за самой спиной. Федор Николаевич невольно поморщился и обернулся. Аксакал со своим инструментом стоял уже у ближайшего столика. Сидевшие там казахи, компания человек пять, покачивали головами и пытались подпевать.

- Его никак нельзя выключить? - спросил Федор Николаевич.

- Нельзя, - Александр смеялся одними глазами.

- Может быть, ему заплатить, чтобы он хотя бы полчаса помолчал, пока мы доедим ваш башбарак?

- Бешбармак, - поправил его Александр. - Вам придется потерпеть. Так принято. Если мы станем выражать недовольство песнями аксакала, нас неправильно поймут, могут быть неприятности. А вам разве не нравится его песня? Можно заказать другую.

Федору Николаевичу не нравилась песня. Ему вообще здесь не нравилось. Кроме симпатичной официантки, глаз положить было некуда. В рот положить тоже было нечего, потому что от жирного бешбармака уже начало сводить желудок, и запить его было нечем - кумыс в горло не лез.

- Не надо другую, - сказал Федор Николаевич.

Он почти демонстративно отодвинул в сторону Александра блюдо с мясом.

- Говорите, что это за час �КС.

- Антон Павлович просит вас об одной услуге.

- Я это уже слышал сегодня утром. Конкретнее, пожалуйста.

- Р� РІСЃРµ?

- Р� РІСЃРµ.

- Зачем же было тогда делать такие финты и играться в шпионов. Пусть бы он пришел в подвал, или вас бы прислал, или просто позвонил бы мне. � все дела. Не чужой ведь.

Федор Николаевич снова поморщился.

- Вы хотите сказать, что Чернышеву эта информация не нужна, и его нефтяному бизнесу она тоже не нужна. Она нужна только Антону Павловичу в каких-то личных целях. Так?

- Так. Только не стоит так иронизироваться по поводу каких-то целей.

- Хорошо, не буду иронизироваться. Теперь о самой информации. Это должен быть компромат?

- Что?

- Скажите ему, чтобы он ушел, - перебил его Федор Николаевич.

- Кто ушел?

- Дед с гитарой.

Аксакал сидел на полу рядом с их столиком, выжидательно смотрел то на одного, то на другого и заискивающе улыбался.

- Его надо послушать. Он так просто не уйдет, - сказал Александр шепотом.

- Ради бога, не надо, - взмолился Федор Николаевич.

- Видите, нами уже недовольно общество, - Александр кивнул глазами в зал.

Федор Николаевич оглянулся по сторонам. Некоторые молодые казахи пристально и не очень добро смотрели в их сторону.

- Здесь так не принято, - продолжал шепотом пояснять Александр. - Если мы его прогоним, нас не поймут, могут быть неприятности.

Затем он что-то сказал старику. Тот довольно закивал головой и ударил по струнам. Федор Николаевич закрыл глаза. Была бы водка, он бы сейчас с удовольствием выпил рюмки три-четыре подряд.

- Хорошо, я согласен, - сказал Федор Николаевич, когда Александр расплатился с аксакалом, и тот пошел к соседнему столику. - Но у меня есть одно условие.

- Разве вам мало денег? Антон Павлович готов заплатить за эту услугу большие деньги.

- Само собой. О деньгах мы еще поговорим. Но кроме денег у меня есть еще одно условие. Я хочу прямо сейчас все узнать про конъюнктуру.

- Про что?

- Не прикидывайтесь. Вы сами сегодня утром произнесли это слово. Я бы и в жизни не додумался до него сам. В нашем подвале что-то происходит, но я не могу понять что. Я должен знать все, что там замышляется.

- Ешьте бешбармак, остынет.

Александр улыбнулся.

- Хорошо, я скажу вам. Хотя мне кажется, что вы и сами, как человек умный, должны были догадаться, что почем, и уже проработать андеквантный план для противодействия.

- Послушайте, почему вы все время находите такие слова, произносить которые толком не умеете. Все это можно было сказать гораздо проще и понятнее.

- Вы правы. Есть у меня такой недостаток. Антон Павлович тоже часто меня этим упрекает.

- Ничего неожиданного. Просто вас хотят интернировать от дел в подвале.

- Что меня хотят?

- Отстранить. А на ваше место посадить Людмилу Вячеславовну.

Федор Николаевич внимательно посмотрел на Александра.

- Чернышев так решил? - спросил он после долгого молчания.

- Да.

- Сука, - пробормотал Федор Николаевич.

- Кто?

Федор Николаевич не ответил.

- Собственно, почему я должен вам верить? Откуда у вас такие сведения?

- Крылов. Вам говорит что-нибудь эта фамилия. Так вот Крылов посоветовал Чернышеву. Он сказал, что нужно между кем-то выбирать, потому что вы и Людмила, если будете работать вместе, то все погубите. Чернышев выбрал ее, а вас решено убрать.

- �нтернировать, - повторил Федор Николаевич.

- �менно. Поговорку знаете про два зла? Так вот Чернышев выбрал лучшее зло.

- Меньшее, - поправил его Федор Николаевич.

- Вы расстроились?

- А вы бы на моем месте не расстроились? Если бы вас ваш партнер вытолкнул из дела, на которое вы потратили несколько лет жизни и черт знает сколько миллионов нервных клеток, вы бы не расстроились?

- �менно поэтому я не доверяю никому. Нет таких людей, которым можно доверить все. Нонсенс. Я правильно это выговорил?

- Нонсенс - это вы и я, сидящие здесь и жующие это дерьмо в тесте.

- У вас какие-то проблемы, - вдруг обратился к ним здоровенный казах с соседнего столика. Он пристально смотрел на Александра.

- Нет, нет, все нормально, - поспешил ответить Александр.

- А почему тогда он называет бешбармак дерьмом? - спокойно спросил парень.

- � старика выгнать хотел, - подсказал ему второй казах, сидящий с ним рядом.

- А вы подслушиваете? - обозлился Федор Николаевич.

- � грубит вдобавок, - продолжал спокойно перечислять парень грехи Федора Николаевича.

- Вот видите, - Александр сказал это так, чтобы здоровяк тоже слышал его, - я же вам говорил, что нас не поймут.

- Мы вас не понимаем, - это сказал уже второй казах, который сидел рядом со здоровяком.

- �звините нас, господа, - сказал Александр и перешел на казахский язык.

Он говорил почти пять минут и все время похлопывал по плечу Федора Николаевича - речь шла о нем. Федор Николаевич исподлобья смотрел то на Александра, то на здоровяка, то на его соседа. Потом Александр встал и подошел к их столику. Здоровяк заулыбался дружественно приобнял Александра. Александр говорил очень быстро, размахивал руками и на Федора Николаевича больше не кивал. Кажется, они беседовали о чем-то своем, о казахском.

Федор Николаевич встал и пошел к выходу. Настроение было, как в могиле, а тут еще эти казахи. Если бы не Александр, он бы, наверно, подрался сейчас и получил бы хорошенько. Пожалуй, на него накинулся бы весь ресторан за оскорбленное национальное достоинство.

Александр догнал его на улице.

- Зачем вы ушли? Я как раз все уладил. Отличные ребята оказались. Они просили вас не обижаться. Они даже хотели, чтобы я вас вернул, и мы вместе с ними распили бутылочку коньяка.

- А почему не бутылочку кумыса?

- Вы все еще расстраиваетесь. Давайте я вас отвезу домой. Вы хорошенько выспитесь и завтра с утра поймете, что не стоит это все того, что бы расстраиваться.

- Как у вас дела в вашем болоте? - спросил тогда Федор Николаевич.

- Какие могут быть дела в болоте. Тухлятина. Самое большое развлечение - посмотреть, как парень в окне напротив чешет что-то в своем кармане.

- Ты в собственном репертуаре, - засмеялся Федор Николаевич.

- А в чьем мне еще репертуаре быть?

- Я к тебе, кстати, по дела звоню, а не просто, чтобы послушать очередную пошлость. Мы тут с одним товарищем, с Сосновым, ты его, кажется, не знаешь, мы с ним решили одно дельце провернуть. �нтересное и интеллектуальное. Не хочешь присоединиться? Я команду собираю.

- В футбол будете играть?

- Газету издавать.

- Газету? А я что буду делать в вашей газете? Нагишом позировать?

- Найдем, что делать. Главное, чтобы голова была.

- А остальные части тела вас не интересуют? Я и остальными работать могу.

- Остальные пока не нужны. У тебя, как я посмотрю, хорошее настроение. Как раз в самый раз для принятия необдуманных решений.

- Шутишь? У меня хреновое настроение. Хреновее не бывает. Хочешь поделюсь?

Он включил лампу и посмотрел на часы. Три часа двадцать семь минут. Спать осталось чуть больше четырех часов. Когда Федор Николаевич не высыпался, он весь день был не в духе. Но как можно было спать, когда самое правильное решение еще не принято.

Утром он собирался на работу с намерением победить.

- Война, так война, - сказал он своему отражению в зеркале, когда брился. - Но только лично я собираюсь воевать на территории противника. Вот так-то, Людмила Вячеславовна.

Весь день он улыбался Людмиле через стекло своего закутка. Она тоже улыбалась ему в ответ и уводила глаза в сторону. Когда в подвал пришел Чернышев, то и ему Федор Николаевич охотно улыбнулся.

- Я вижу, вы сегодня в отличном настроении, - сказал Чернышев, открывая дверь закутка и заглядывая внутрь.

- А что мне печалится? Я делаю интересное дело в обществе интересных и дружественных мне людей. Разве можно печалиться?

Чернышев кивнул головой, рассмеялся и вышел.

Нужно было любыми путями выпроводить Евгения из подвала. Но как? В другое время Федор Николаевич придумал бы ему какое-нибудь пустяшное поручение (вроде, сбегай-ка Женя за бумагой для факса), но сейчас, когда у них в штате было шестнадцать девочек и семь мальчиков, когда сам Жека уже почувствовал свою незаменимость, когда в его глазах появилась какая-то непонятная злость, такое поручение могло его оскорбить и опять же натолкнуть на подозрения. Нет, здесь надо тоньше. Значительно тоньше и нежнее. Дипломатичнее.

Федор Николаевич постучал тупым концом шариковой ручки по стеклянной ширме. У него еще не было никакой идеи, он решил импровизировать. Двадцать три головы тут же встрепенулись, сорок шесть глаз уставились на своего начальника - если и не преданно, то, во всяком случае, с покорностью. Только Евгений продолжал рассеянно смотреть в монитор и как будто ничего не слышал. Тогда Федор Николаевич сделал выразительный жест в его сторону, надеясь, что кто-нибудь из девочек поймет, что ему надо, и переключит внимание Евгения. Сашенька подскочила первая. Она робко дотронулась до плеча этого тихушного финансового гения, наклонилась к самому его уху. Евгений неохотно поднял глаза. Федор Николаевич махнул ему рукой, приглашая в свой закуток.

Обычной холопской готовности, с которой Евгений раньше предугадывал любые намеки Людмилы и Федора Николаевича, в его действиях больше не было и в помине. Лицо его выразило полное неудовольствие, он ткнул пальцем клавишу компьютера, провел рукой по волосам, как бы раздумывая, идти ему или нет, и только после этого встал.

- Что? - спросил он, прислонившись плечом к косяку дверного проема.

- Закрой дверь, Женя, и присаживайся рядом. Есть разговор, - Федор Николаевич подобрал вытянутые под столом ноги, чтобы Евгений смог пройти к единственному свободному стулу.

Федор Николаевич, напротив, смотрит прямо ему в лицо и словно бы ищет в себе решительность произнести что-то очень важное. Главное в таких случаях заинтриговать, вызвать доверие. Чем можно вызвать доверие Евгения? Деньгами? Вряд ли. Дружбой? На кой она ему сдалась. Если он знает о предстоящем перевороте в фирме, то моя дружба ему не только не нужна, но крайне опасна. Евгений хоть и наивен, но не глуп.

- Вот что Женя. Есть у меня одна идея, - начал Федор Николаевич ухватившись за первую попавшуюся мысль. - Не идея даже, а только ее контур, который нужно как-то обозначить в границах, наполнить смыслом и, если удастся, реализовать на практике. Ты меня слушаешь?

Евгений поднял глаза и посмотрел на Федора Николаевича - уверенно, без тени былого пресмыкательства. Федору Николаевичу даже померещилось, что Евгений посмотрел на него с некоторой толикой превосходства. Просто удивительно, какие перемены могут происходить с людьми за такой короткий срок. В другое время Федор Николаевич смог бы найти слова и жесты, чтобы посадить этого мальчишку на свое место, но сегодня ему кровь из носу нужно было, чтобы Евгений ушел из подвала хотя бы на час и при этом не оскорбился.

- Так вот, Женя, - Федор Николаевич надул щеки, шумно выдохнул. - Мне кажется, что нам пора выходить на международный рынок.. То есть не то, чтобы пора выходить, но пора об этом задуматься, а поэтому надо быть готовым. Понимаешь, о чем я говорю?

Евгений пожал плечами. Он и на самом деле был равнодушен ко всему. Работа в подвале больше не интересовала его.

- Ты что об этом думаешь? У тебя свое мнение есть? - Федор Николаевич начинал терять терпение. Чернышев с Людмилой уже, наверно, сделали свой заказ в ресторане, а может быть, они уже даже начали есть. Если так, то максимум через час они вернутся.

- А что тут думать, - ответил Евгений. - Я разве что-нибудь решаю? Это вы с Людмилой должны думать.

- Ты же акционер. Ты должен принимать участие. Я тебе говорю о перспективе, хочу узнать твое мнение и получить помощь.

- Чем же я помогу? Хотите выходить на международный рынок, выходите. Ничего архисложного в этом нет. Сейчас все кому не лень выходят.

- Вот в том-то и дело, Женечка, - Федор Николаевич только теперь с подсказки Евгения вдруг понял, что должен говорить. - В том-то вся и суть. Все кому не лень выходят, контактируют с западными компаниями, а информации у них ноль. Выходят на этот рынок как в открытый космос. Ты представляешь, какие тут деньги можно сорвать, и какие открываются перспективы?

Евгений перестал постукивать пальцем по крышке стола. В его глазах появилось выражение если не заинтересованности, то вялого внимания.

- Ну, а я-то чем тут могу помочь?

- Только ты, Женя, и больше никто можешь помочь. Ты же у нас мозговой центр. Мы с Людмилой только слова говорить умеем, а что касается идей, то на тебя одного надежда. Ты с западными методами бухгалтерского учета знаком?

- В общих чертах.

- А английским владеешь?

- Замечательно. Нам именно это и надо. �менно газеты, и никакого Гамлета. Ты в Ленинской библиотеке когда-нибудь бывал?

- Приходилось.

- � билет туда имеешь?

- Вот видишь, как все хорошо получается, - с неподдельной радостью сказал он, увидев читательский билет. - Тогда я тебя очень попрошу, Женечка, заняться этим вопросом прямо сейчас. Лучше это дело не откладывать на потом.

- Я, честно говоря, пока ничего не понял. Что я должен делать?

Евгений нахмурился. Задумался. Федор Николаевич осторожно скосил глаза на наручные часы. До прихода Людмилы и Чернышева оставалось минут сорок-сорок пять. В обрез.

- Это же на весь день работа, - засомневался Евгений.

- Вот и езжай на весь день. У нас срочных заказов пока нет, так что свободное время имеется. Я Людмиле все скажу, так что на этот счет не переживай.

После этих слов Евгений вдруг как-то странно ухмыльнулся.

- Очень нужно мне ее разрешение, - процедил он.

Евгений надел плащ, взял свой портфель и, ни с кем в подвале не попрощавшись, ушел.

Вечером Людмила позвонила домой Федору Николаевичу. Он ждал этого звонка. С нетерпением ждал. В ожидании он уже несколько часов лежал на диване и бездумно нажимал на кнопки пульта телевизора.

- Сашенька, - обратился он к единственной из девочек в зале, имя которой ему было известно, - передай, пожалуйста, Людмиле Вячеславовне, что я уехал в министерство по своим делам. Если я буду ей нужен, пусть вечером позвонит мне домой. Скажи ей также, что я отослал Евгения по очень важному поручению. Он, вероятно, до конца рабочего дня тоже не вернется.

После этого он надел плащ и ушел в хорошем расположении духа, предвкушая вечерний спектакль.

Федору Николаевичу аж скулы свело от желания злорадно расхохотаться, когда он представил себе лицо Людмилы. Бедная Сашенька. Людмила, наверно, первым делом выместит свое зло именно на ней.

- Это мой, а не твой непосредственный подчиненный! � впредь, попрошу, советоваться.

Она станет задыхаться от такого откровения, она будет глотать воздух в поисках какого-нибудь оскорбительного аргумента, но ничего не найдет и тогда скажет единственно то, что и должна сказать, и чего Федор Николаевич будет от нее ожидать. Она скажет со злобным придыханием:

- Не долго тебе оставаться исполнительным директором. Уж поверь мне, - и бросит трубку.

Вот такого разговора ждал Федор Николаевич на своем диване, бездумно переключая телевизор с одного канала на другой.

Ни в какое министерство он после разговора с Евгением, конечно же, не поехал, а сразу поехал домой. Войдя в свою квартиру, он даже рюмку водки не выпил, что делал обычно в состоянии возбуждения. На этот случай у него всегда имелась в запаса бутылочка. Мозг должен быть чистым, решил он на этот раз и лег на диван, не сняв костюма. Так до самого вечера и пролежал. За окном уже смерклось. Комната попеременно то опускалась в темноту с каждым нажатием на кнопку пульта, то снова зажигалась голубым светом. Слова диктора новостей резко прерывались и сменялись кадрами американского фильма.

- Я вас слушаю, - подготовленным, не раз мысленно отрепетированным тоном произнес Федор Николаевич. Он уже мстительно улыбался, ожидая того самого диалога, который в лицах проиграл сегодня с самим собой, лежа на этом диване.

Федор Николаевич осекся. Мстительная улыбка сменилась выражением недоумения на лице. Приготовленная ответная фраза повисла в невесомости.

- Привет, Люд, - промямлил он и тут же стал самому себе противным за этот лепет.

- Как съездил в министерство?

- В министерство?. Ах да, министерство. Нормально. То есть ничего существенного. Пока никаких результатов. Ни положительных, ни отрицательных.

- Ну, и хорошо. Главное, чтобы не было отрицательных результатов, а положительные будут. Я, кстати, звоню, чтобы похвалить тебя.

- За твою идею насчет международного рынка. Я только что звонила Евгению, он мне все рассказал. Мне кажется, что это довольно дальновидно, хотя Чернышев думает, что еще рановато.

- Чернышев думает, что рановато?

- Да, но он все равно доволен. Он говорит, что смысл идеи не важен, главное, что идеи рождаются, а это значит, что коллектив живет полной жизнью. Кроме того, мне кажется, что ты заинтересовал Евгения, а это очень важно. Он в последнее время какой-то смурной ходил, а теперь, смотрю, голос оживился. Очень правильный ход с твоей стороны.

- По-твоему правильный?

- По-моему, очень правильный.

Федор Николаевич не знал, что и сказать. По-прежнему нестерпимо хотелось водки. Так нестерпимо, что никакого разговора дальше и быть не могло.

- Подожди, Люда, минутку, - сказал он, - у меня подгорает.

Он стремглав бросился на кухню, открыл холодильник, достал водку, налил в первую попавшуюся под руки посуду добрую порцию и махом выпил. Грамм сто пятьдесят, не меньше. Постоял возле холодильника, подумал. Постепенно наступило некоторое облегчение. В желудке стало тепло, волнение мыслей стихло. К телефону Федор Николаевич возвращался уже с вполне осознанными дальнейшими своими действиями и словами.

- Ага, кулинарю, - ответил постепенно приходящий в себя Федор Николаевич. - Курицу табака стряпаю.

- О! Хотелось бы посмотреть.

- А ты приезжай. Поужинаем. Потолкуем.

- Спасибо за приглашение. У меня, кстати, сначала была такая мысль. Но потом появилось одно дельце, пришлось отказаться от нее. Так что, как-нибудь в другой раз.

- Что за дельце?

- Меня в ресторан пригласили. Поэтому сейчас, как понимаешь, я уже сыта.

- Кто же этот смельчак, который пригласил тебя.

- Крылов. Ты его должен знать.

- Как же, как же. Очень хорошо знаю. Ты с ним теперь в таких отношениях, что он тебя приглашает в рестораны?

Людмила рассмеялась. Она очень непринужденно рассмеялась, вроде и не было между ними никаких разногласий. Она пыталась откровенничать с ним, как с подружкой. Это настораживало. Это не только настораживало, но и беспокоило. Федор Николаевич почувствовал, что одной порции водки ему маловато.

Просто диво дивное, насколько эта вульгарная некрасивая, взбалмошная женщина может нравиться мужчинам. То Евгений, то Чернышев, то теперь этот Крылов.

- После сеанса все и случилось.

- Какого сеанса?

- Не притворяйся, что не знаешь. Чернышев ведь нас обоих к нему направлял на собеседование. Чернышев мне сам рассказывал, как это было у тебя. Говорил, что ты был под большим впечатлением. Вроде бы чуть морду ему не набил. А у меня это прошло совсем по-другому. Со мной Крылов был очень учтив, шутил все время и даже дурачился.

- Ну и каков был его диагноз в отношении тебя?

- Не знаю, я не спрашивала. Вряд ли я оставила о себе плохое впечатление. �наче с чего бы он стал так ко мне неравнодушен. Например, вчера он подарил мне целое ведро роз. А сегодня танцевал лезгинку в ресторане.

- Лезгинку? С его комплекцией?

- Вот-вот. Я хохотала, как дура. Он очень славный.

- Славный?

- А что тебя смущает?

- Меня смущает твой лексикон. Раньше ты сказала бы, что он прибамбахнутый, или вообще матом загнула бы. Что с тобой, Людмила? Ты тоже влюбилась? �ли тут какая-то другая причина? Я не узнаю тебя.

- Что такого во мне? Вроде бы, все как всегда.

- Ты хочешь меня обидеть, или у тебя плохое настроение?

- У меня отличное настроение. У меня просто замечательное настроение. Просто я начинаю прозревать.

- Прозревать? В чем прозревать? Почему ты сегодня такой колкий.

- Вот еще одно доказательство. Колкий! Раньше бы ты нашла другое слово. Мне кажется, что ты играешь.

- Как это играю?

- Я хочу сказать, что ты неестественная. Думаешь об одном, а говоришь другое. Кого ты хочешь обмануть? Я же знаю, что ты думаешь.

- Что я думаю?

- А то. Сама знаешь.

- Честное слово, не знаю, что ты от меня хочешь услышать.

- Ой, ой, ой. Честное слово. Противно слушать, - Федора Николаевича понесло. Водка сказывалась. - Звонит тут, беспокоится. Как поживаешь, да что у тебя там в кастрюле. Знаем мы, что вам надо. Очень хорошо знаем. Хочешь выглядеть ангелом, а действуешь, как �уда.

Наступила небольшая пауза. Федор Николаевич понял, что наконец-то вывел Людмилу из того настроения, в котором она - надуманно ли, искренне ли - пребывала. Ответ последовал именно такой, какого и следовало ожидать.

Объяснения сегодняшней Людмиле он не сразу смог найти. Поначалу ему казалось, что она играет с ним, но последняя реплика показала, что не все в этом спектакле было искусственно наигранным. Гнев ее был вполне натуральным и все, что было до гнева, тоже казалось теперь вполне натуральным. Она этим своим радушным тоном, с которым вела почти весь разговор, будто извиниться перед ним хотела, но Федор Николаевич подыграть отказался. Значит, вину свою она все-таки чувствует. Значит, кореец прав - против него что-то замышляется. В любой другой обстановке Людмила повела бы себя иначе.

Когда он это осознал, то ему стало очень тоскливо. Принимать в душу предательство близких людей всегда неприятно. Он теперь окончательно уверился, что его предали. Было такое ощущение, будто родная жена ему изменила, хотя он никогда не был женат, и не мог знать этих ощущений.

В этот вечер он напился так, как никогда еще не напивался.

О легкомысленности и безответственности Соснова говорило хотя бы то, что он потратил все свои деньги на сомнительную затею с газетой, поделив власть с малознакомым ему тогда Федором Николаевичем, который сам не вложил ни копейки. � потом, когда все провалилось, Соснов никого не обвинил в неудаче, ни с кем не испортил отношения и даже, кажется, наоборот был доволен, что все так получилось.

Федор Николаевич умел смотреть на Соснова, немного отстранившись от самого себя. Он словно наблюдал за происходившим с прищуром и боролся с легким отвращением в душе, а сам вместе с тем дурачился на пару с Сосновым. Федор Николаевич терпел выходки Соснова, потому что тот был нужен - он давал деньги. Как только он перестал быть нужен, их дороги разошлись.

- Чего это она? - удивленно спрашивал Соснов, когда Людмила вдруг выскакивала из редакции, хлопнув дверью.

- Не обращай внимания. Ущемленное чувство юмора. Особенно часто это бывает с женщинами, - отвечал Федор Николаевич, хотя отлично понимал настроение Людмилы.

Федора Николаевича помимо всех других способностей отличало умение любой безобидный треп обращать себе на пользу. Правда, не всегда это делалось сознательно, однако никакое произнесенное кем-то слово, имей оно хоть какую-то ценность, не проходило мимо его ушей. У него в голове был встроен микроскопический, но очень чувствительный фильтр. Конечно, иногда этот фильтр приводил к припадкам мнительности, но чаще всего его работа имела положительный результат. В этом смысле Федор Николаевич походил на японца, который мог из любой кучи чужих отходов сделать для себя небольшую, но очень сладкую конфетку. Будучи от природы мало способным на какие-то крупномасштабные идеи, он с успехом пользовался идеями других, выброшенными случайно в бестолковом словесном пинг-понге. Он выхватывал эти идейки почти бессознательно, так же бессознательно обдувал их от налипших соринок и прятал в дальний уголок мозга, чтобы достать при случае, может быть, через несколько лет и выдать за собственное произведение. �ногда Федор Николаевич так и думал, что сам это придумал, потому что уже забыл, где и когда подобрал данную мысль. �з одной такой идейки Соснова, которая была высказана между двумя хохмочками и тут же забыта, родился этот подвал в одном из глухих двориков центральной части города.

Работая над газетой, они обычно засиживались в редакции допоздна. У Федора Николаевича было много текущих дел, ведь он занимал должность главного редактора и заодно брал на себя часть дел Соснова, который по штату числился финансовым директором. Кроме того, они засиживались подолгу в редакции потому, что им это нравилось. При свете настольной лампы, когда за окном уже было темно, а в коридоре огромного издательского дома, где им удалось отхватить одну комнату, было тихо, и работалось в таких условиях особенно хорошо. Работа эта казалась не такой уж важной - что-то прочитать, что-то отредактировать, - но Федору Николаевичу было приятно осознавать себя причастным к такому интеллектуальному процессу. Соснову же эта работа была до лампочки, он торчал здесь за компанию, потому что дома делать было нечего.

- РќСѓ?

Соснов зачитал фрагмент.

- А вот еще получше.

- РќСѓ?

- � в третьей газете, смотри, - Соснов захрюкал восторженно, - о том же самом, но совсем иначе.

- Все. Пошли по домам.

- Сорок шестой подходит, побежали, - Федор Николаевич сорвался с места.

Соснов уже забыл, о чем говорил всего несколько минут назад. Федор Николаевич тоже. Он напряг челюсть и проглотил зевок. Он думал о том, как сейчас приедет домой, выпьет традиционную рюмку водки, залезет в ванну, а потом. Он еще не придумал, что будет потом, но это тоже будет очень неплохо. Главное, чтобы никто не требовал в это время внимания, а этого не случится, если никто не будет ждать его под дверью, как было однажды, когда он вот так же уставший возвращался домой и обнаружил на лестничной клетке подружку, с которой не общался уже почти год, и с которой расстался именно по причине ее беспредельной болтливости.

Пока они ехали в автобусе, подсознание работало само по себе, без каких бы то ни было сигналов из центральной части мозга. Оно уже сдувало пылинку с только что брошенной на пол идейки. Более чем через год после банкротства нового своего предприятия Федор Николаевич сам убеждал Людмилу:

- На этом можно делать большие деньги. Я тебе серьезно говорю. Нужно только найти лопуха, который даст первоначальный капитал.

- То есть Соснова номер два? - съязвила Людмила.

- Примерно. Хотя я бы предпочел что-нибудь другое. Денег на это дело потребуется чуть меньше, чем на газету, а результат будет во много раз больше и быстрее. Причем результат гарантированный.

- Когда газету делали, ты тоже гарантировал, а в результате оставил Соснова без штанов, да и сам не разбогател.

- Чего ты зациклилась на этом Соснове? Уверяю тебя, он уже забыл о нас давно и не чувствует себя несчастным. Все, что требовала его душа, мы ему предоставили с лихвой и даже больше. Лично я себя ни в чем виноватым не считаю, если ты это хочешь услышать. � вообще разговор сейчас не о нем.

- Очередная авантюра.

- Ты просто не прочувствовала. Объясняю для дураков и дурочек еще раз. Напрягите умишки.

- �з большого объема вранья можно всегда сделать маленькую горсточку достоверной информации, которую в свою очередь можно обрабатывать дальше, - объяснял Федор Николаевич. - Можно ее хранить, можно использовать для построения каких-то версий, можно, в конце концов, ее продавать, причем недешево. На работе с информацией мы уже собаку съели, поэтому это дело как раз для нас. Пока понятно говорю?

- Ты не очень-то умничай. Говори, что хочешь сказать, а то я домой пойду.

Федор Николаевич сгреб все лежавшие перед собой бумаги в одну стопку, после чего стал выдергивать их по листочку и раскладывать, словно пасьянс, по одному.

- Ерунда, - сказала Людмила, - все это теория. Одних газет и журналов, сколько прочесть надо и отсортировать. А людей где столько взять, чтобы все это читать. А денег!? На практике ты никогда такого ребуса не решишь.

- А мне кажется это очень интересно? - поддержал Евгений.

- Ты уж помолчи.

- Он правильно говорит, Люда. Это, во-первых, интересно. А во-вторых, никто ведь не пробовал на этом зарабатывать деньги.

- Не пробовал, - автоматически кивнул Евгений.

- Жека, что ты все время попугайничаешь?!

- Вот что, давайте возьмем по водке и все хорошенько обдумаем еще раз, - предложил Федор Николаевич.

- Вам бы только повод найти, - проворчала Людмила, хотя выпить в коллективе она всегда была не против.

В конце концов, они действительно взяли четвертинку водки, а через час Евгений убежал за второй.

- Ну, хорошо, допустим, ты прав. �дея эта интересная. Но где взять такого пендюка, который даст денег? - спросила Людмила уже поздней ночью. Евгений к тому времени ушел домой, потому что боялся волновать свою маму.

- Это я беру на себя, - уверил ее Федор Николаевич.

После двух четвертинок водки он думал, что найти такого человека, который согласится выделить немаленькую сумму под их проект, будет нетрудно. Это действительно оказалось не очень сложно. То ли фортуна им подыгрывала, то ли у Федора Николаевича проявились огромные способности к убеждению, но прошло лишь несколько месяцев, и на горизонте замаячил Чернышев.

Артур свое дело сделал хорошо и оказался на время не у дел, так как сидеть часами в подвале без пользы он и сам не хотел, да и Людмила была категорически против этого. По ее настоянию, Артуру положили небольшую зарплату и отпустили на вольные хлеба с тем, чтобы он являлся сюда сразу, как только в нем возникла бы потребность.

В этой схватке львов Федор Николаевич мог тоже заполучить свои дивиденды, а выбора, на чью сторону вставать, у него не оставалось. Он просто вынужден теперь сотрудничать с Антоном Павловича, хотя тот ему и был несимпатичен. А это значит, что дискету с информацией о Транскорпорации он должен все же отдать этому еще менее симпатичному казаху Александру. До последнего звонка Людмилы он еще сомневался, стоит ли это делать, но теперь альтернативного варианта не было. Все мосты сожжены. Только доверие Антона Павловича сохранит ему место в подвале. Мысль же о том, чтобы сдаться, Федору Николаевичу не пришла даже на секунду. Он не был бойцом по натуре, но он был расчетлив и понимал, что выигрыш стоит многого, а проигрыш отбрасывал его карьеру на несколько лет назад. Тут стоило рискнуть.

- Здравствуйте, дорогой вы мой Федор Николаевич, - неожиданно выскочил ему навстречу Александр.

Такой же улыбчивый, ровный строй зубов, хитрые монголоидные глаза, изящный костюм в синюю полоску. В Москве было уже довольно тепло. Даже в пиджаке становилось жарковато. А в Екатеринбурге еще только начинало зеленеть, поэтому Федор Николаевич был в плаще, полы которого то путались в ногах, то развевались крыльями в потоке встречного воздуха.

Странно, но на этот раз встреча с Александром не была ему неприятна. Напротив, он даже обрадовался казаху и не смог сдержать ответной улыбки. Это радушие объяснялось не столько тем, что теперь-то должно все выясниться по поводу его будущей судьбы, сколько тем, что теперь этот день не будет так долог и мучителен. Уж Александр-то наверняка в курсе всех событий, уж он-то обязательно должен знать, случилось ли что-нибудь в подвале за время его отсутствия.

- Вы, как я вижу, снова решили не покупать квартиру, - сказал Федор Николаевич, располагаясь на мягком кресле.

Казах довольно рассмеялся.

- Я думаю, что мне, как нерусскому человеку, можно простить мое безвинное увлечение.

- Разве? Велик и могуч русский язык.

- Не хитрите. Вы прекрасно знаете, о чем я хотел сказать. Меня интересует, во-первых, мой нынешний статус в подвале, то есть, говоря вашим языком, конъюнктура, а во-вторых, хотелось бы выяснить, что мне делать дальше с этой информацией о Транскорпорации. Она жжет мне карман.

- Вы ее получили?

- Да, что с вами, Федор Николаевич? Только что между нами наладился контакт. Я уже подумал, что мы с вами становимся друзьями, а вы вдруг так рассердились.

- Я не скрылся. Я вынужден был срочно уехать в Охлобыстино. Едва успел чемодан собрать. Антон Павлович в этом отношении очень требовательный человек и не терпит, когда его подчиненные опаздывают. Я думал, что вернусь очень скоро, но так получилось, что задержался. �звините меня, пожалуйста.

- Вы могли бы мне позвонить.

- Откуда. Это же Охлобыстино. Тундра. Оттуда можно дозвониться в Москву только через спутник. Но я всего лишь винтик в этой корпорации, мне не полагается спутниковая связь.

Казах неумело изобразил смущение на своем лице.

- Вы знаете, это конечно нонсенс. Я правильно сказал это слово?. Так вот, это конечно глупо, но я так боюсь Антона Павловича, что лишний раз не решаюсь побеспокоить его вопросом или просьбой. Он когда не в настроении, то бывает очень. как это по-русски. не адеквантен.

- Не адекватен, раз уж на то пошло. Ладно, замнем этот небольшой конфликт. Будем считать, что все разногласия между нами учтены и впредь их не будет.

- Опять в вашем казахском ресторане?

- Зачем в казахском? Я люблю кухни всех народов мира. Приказывайте. Можно что-нибудь юго-восточное. Например, китайское. �ли вы больше предпочитаете европейскую кухню?

- Все же вы очень подозрительный человек, Александр.

- Чем же я подозрительный? Я всегда считал себя очень открытым человеком.

- А вот всем этим и подозрительный. Рено, пежо, трубочный табак, рестораны. Сами говорите, что винтик в этой корпорации, а деньгами сорите, как техасский нефтяной магнат. Я в бизнесе уже не один год, являюсь руководителем и акционером небольшой, но преуспевающей фирмы, однако позволить себе обед в ресторане до сих пор не могу. � машины не меняю раз в полгода. Вам не кажется, что это странно? Дисбаланс получается. Может быть, вы все-таки не тот, за кого себя выдаете?

- Дисбаланс? Очень удачное слово. Надо взять его на вооружение. А что касается ресторанов, то отнесите это на представительские расходы. Антон Павлович оплачивает. Он очень хочет, чтобы у вас с ним сложились хорошие и дружеские отношения. На самом деле я не так богат, как вам кажется, и когда нет никакой работы, подобной этой, я всегда питаюсь дома. Не скажу, что яичницей, но и устрицами в шампанском не балуюсь.

Он засмеялся, довольный тем, наверно, что так правильно построил это длинное предложение.

Его объяснение было не очень убедительным, но Федора Николаевича оно все же удовлетворило. Он и до этого не очень доверял Александру, поэтому всегда старался быть бдительным в общении с ним. Если Александр в чем-то и лукавит, то не очень искусно, а это значит, что его можно контролировать.

- Давайте здесь остановимся, - предложил Александр.

Местечко это было мрачноватое, но не без уюта. �з-под потолка раздавались мягкие кельтские мотивы. Посетителей здесь присутствовало немного. Возможно, они прятались где-то в углах или за колоннами, выполненными из грубого камня. Небольшой зал освещался тусклыми электрическими фонарями, имитированными под факелы. В их дрожащих бликах лицо Александра утратило его естественное радушие и приобрело не менее естественную лукавость. �ногда казалось, что его азиатские глаза все время подмигивают, словно он задумал какую-то шутку и вот-вот приведет ее в исполнение.

- Вы просто не успели оценить. Если бы вы тогда не ушли так рано и дождались настоящего казахского чая с баурсаками или выпили полынного кумыса.

- Только не напоминайте мне о кумысе. Давайте лучше вернемся к нашим баранам.

- Да, да, - казах засмеялся, - вернемся к баранам. Будем их стричь.

Официант вернулся скоро. Традиционный британский бифштекс с кровью, традиционное шотландское виски. Выпили, зажевали не очень приятный самогонный вкус сочным говяжьим мясом.

- Значит, информация о Транскорпорации теперь у нас? - сказал казах, плавно работая челюстями.

- �нформация у меня. Во внутреннем кармане моего пиджака. Я готов отдать вам дискету прямо сейчас, но мне нужны определенные гарантии.

- Если вы о деньгах, то я пока не располагаю такими полномочиями, да и такой суммой. Вернется Антон Павлович, и тогда он с вами расплатится.

- Меня не столько интересуют деньги, сколько уверенность в том, что меня, выражаясь современным языком, не кинут. Вы меня понимаете?

- Я не очень хорошо знаю русский язык, но в данном случае понял вас. Если вас устроит мое честное слово, то вот оно вам. Если вам нужно честное слово Антона Павловича, то нужно подождать. Осталось совсем немного. К тому же у вас ведь все равно нет другого выхода.

- Вы опять рассердились. Я же пошутил, Федор Николаевич. Неужели вы этого не поняли?

- Я это понял. Просто мне хочется еще раз довести до вашего сведения, что я сотрудничаю с вами не из-за безысходности.

- Это мне и сразу было ясно.

- Вот и хорошо. Тогда давайте выпьем еще по пятьдесят грамм шотландской гадости и решим, что делать дальше.

- Нет, - Федор Николаевич снова поморщился от выпитого виски, - такое долгое общение с вами не пойдет мне на пользу, уж извините за откровенность. Сейчас я передам вам эту проклятую дискету, после чего вы довезете меня до дома, и следующая наша встреча состоится только тогда, когда Антон Павлович прибудет в Москву. Я хочу лично от него услышать все то, что наслушался от вас. Я вас не обидел этими словами?

- Что еще за просьба?

- Вы ведь только скачали голую информацию и не делали анализа? Не так ли?

- �звините меня еще раз. Тысячу раз извините и не сердись. Но вы сами понимаете.. Это такое щепетительное дело. Здесь не нужна поспешательность. Я не сказал вам сразу, что надо делать анализ, потому не уверен был, что вы вообще согласитесь.. Теперь же, когда вы успешно выполнили первую часть работы, то может быть.

Федор Николаевич пристально глядел на Александра. Бугорок непережеванного бифштекса прекратил свое размеренное движение под щекой. Первое желание было швырнуть вилкой в эту нахальную узкоглазую харю.

- Во-первых, уважаемый Александр, не поспешательность, а поспешность. Во-вторых не щепетительное, а щепетильное. В-третьих, эта ваша щепетительность мне кажется ни чем иным, как простым шантажом. Утонченным, но все равно очень грязным шантажом. Сначала вы даете мне наживку, а когда я заглатываю ее, вы начинаете водить меня за нос. Мы с вами серьезные люди. Во всяком случае, я себя считаю достаточно серьезным, чтобы понимать вещи так, как они и должны быть поняты. Если бы вы сразу сказали, что нужен анализ, то я категорически отказался бы. Вы прекрасно это знали, поэтому и не говорили до сих пор. А теперь.

- Ну что вы? Уверяю вас, это совсем не так.

Официанты лениво обернулись в их сторону. В их глазах не было ни испуга, ни любопытства. Вероятно, в этом придорожном ресторанчики посетители не раз били друг другу морды.

Федор Николаевич постоял некоторое время, играя желваками, после чего все же сел. Выражение обиды и возмущения все еще присутствовало на его лице, но, как это не противно было понимать, он действительно глубоко заглотнул наживку и уже частично был лишен права на бунт. Все его слова о том, что сотрудничает он не от безысходности, на самом деле были лишь бравадой. Он не видел сейчас для себя другого пути, кроме сотрудничества с этим человеком, который с таким изяществом держал его за горло. Достойный холоп своего хозяина. Хотя, насчет холопа - это еще бабушка надвое сказал. Федора Николаевича почему-то все больше одолевала мысль, что этот человек играет свою собственную игру.

- Спасибо и за то, что хоть когда-то верили. Честное слово, я не знал, что для вас эта маленькая просьба будет так неприятна.

- Так попросите его об этом.

- Вы действительно такой наивный или только притворяетесь? Впрочем, что я вас спрашиваю. Это и так мне известно.. Как я могу попросить об этом Евгения? Он тут же обо всем доложит Людмиле.

- Не доложит, если вы с ним предварительно поговорите и заставите его сотрудничать с нами. За приличное вознаграждение, естественно. Нам нужны хорошие финансисты.

- Ха-ха и еще раз ха-ха. Да он просто пошлет меня подальше. Будто не знаете, какие чувства он испытывает к Людмиле.

- Как бы там ни было, - вслух произнес Федор Николаевич после долгих раздумий, - но я хочу сначала поговорить с Антоном Павловичем, прежде чем предпринимать какие-либо действия. Кредит вашего доверия иссяк.

- Спасибо за обед. Нам, кажется, пора.

- Ведь я уже однажды подвозил вас после крепкой порции кумыса. Тогда вы почему-то не сомневались.

- Я тогда не придал этому значения.

- Но запах. Вас заставят дышать в трубочку.

- У меня есть эксплюзивное разрешение садиться за руль с запахом, - Александр улыбнулся, давая понять, что он шутит.

- Почему?

- Потому что я давно знаю, что вы не просто винтик в машине Антона Павловича, а, по крайней мере, очень важный агрегат. Я не удивлюсь, если вдруг выяснится, что все ГА� Москвы и Подмосковья вами куплено. Вы мне в последнее время все чаще напоминаете одного литературного героя.

- Какого?

- Вряд ли вы читали Гете.

- Честно говоря, я не читал Гете, но знаю, про кого вы говорите. Я, конечно, польщен, но уверяю вас, что вы преувеличиваете. Это обман зрения. Это.. Очень хочется найти подходящее слово покрасивее, но что-то ничего не приходит на ум. Может быть, вы мне поможете?

- Фиксация.

- Вы хотели сказать - фикция? Вы смеетесь над моими маленькими слабостями?

Александр так заразительно рассмеялся, что Федор Николаевич тоже не смог удержаться. В этот момент он поймал себя на мысли, что этот казах все же чем-то симпатичен ему. Возможно, он сам хотел бы стать таким, как Александр, истинное лицо которого угадать было почти невозможно.

Александр подвез Федора Николаевича до самого дома и уехал, опять не оставив никаких своих координат. Как-то так получилось, что Федор Николаевич забыл у него спросить о последних новостях в подвале. � хотя он убеждал себя, что если бы что-нибудь там и произошло в его отсутствие, то хитрый казах вряд ли умолчал бы об этом, но полностью убедить себя так и не смог и весь остаток воскресенья очень сильно нервничал в этой безызвестности.

В понедельник он явился в подвал раньше обычного. Людмила бросила в его сторону равнодушный взгляд и снова уткнулась в бумаги, лежавшие на ее столе. Все ее девочки и мальчики тоже были на месте и активно шуршали клавишами.

- А куда Евгений подевался? - спросил он как можно непринужденнее, стараясь не выдать голосом ту враждебность, которую он питал к ней уже много дней.

Она подняла голову и посмотрела на то место между ящиками сервера, где обычно тихо-тихо обитал их главный финансовый аналитик.

- Где же ему еще быть, - буркнула она. - В Ленинке сидит.

На Федора Николаевича она даже не взглянула и снова уткнулась в бумаги.

Людмила недобро хмыкнула, опять же не поднимая на него глаз.

- Только не надо с таким сарказмом, - хотел ответить ей Федор Николаевич, но не ответил и снова ушел в закуток. Он чувствовал, что пока проигрывает Людмиле по всем позициям, и от этого сам себе был не мил.

На следующий день Евгений опять не явился. � на следующий тоже. Так получилось, что заказов в последние дни не поступало (близилось лето - спад деловой активности), поэтому его отсутствие никак не сказывалось на производственном процессе. Оно сказывалось только на самочувствии Федора Николаевича. Он все больше и больше нервничал, потому что ему нужно было срочно поговорить с Евгением. Сейчас ему казалось, что ничего для него важнее на свете нет, чем этот откровенный разговор. В любую минуту он ожидал начала открытых военных действий. Нужно было усиливать свои позиции.

Прошла неделя, началась вторая. Евгения по-прежнему не было. Связаться с ним у Федора Николаевича не было никакой возможности. Его адреса и домашнего телефона он не знал, а спросить у Людмилы не мог, потому что та бы сразу заподозрила неладное. Федор Николаевич в этом ожидании и неведении терял последние капли терпения, стал раздражителен и, в конце концов, еще больше разругался с Людмилой прямо на виду всего коллектива.

Эта отвратительная сцена началась с сущей мелочи. Федор Николаевич попросил одного из мальчиков сходить в магазин и купить пачку канцелярской бумаги. Тот, прежде чем уйти, спросил разрешения у Людмилы. Федор Николаевич заметил это и не сдержался. Он не кричал, но тон его был убийственно холоден. В любой другой ситуации таким тоном он сумел бы поставить этого мальчика не место.

- Уясните себе, молодой человек, на будущее, что когда я вам что-то приказываю, то вы должны исполнять это немедленно. Если вы до сих пор не поняли, кто здесь ваш истинный руководитель, то вам лучше оставить эту работу и поискать себе другое место.

- Это кто же здесь истинный руководитель? - тут же вспыхнула Людмила.

- Кстати, - Федор Николаевич еще больше распалился и ткнул указательным пальцем в ее сторону, - вам это тоже надо знать, товарищ научный редактор, иначе.

Впоследствии Федор Николаевич триста раз пожалел, что не сдержался. Получилось так, что ничего от этой перепалки он не выиграл, зато теперь каждый из этих мальчиков и девочек окончательно уяснил для себя, что Людмила Вячеславовна может быть очень страшна в гневе для кого угодно. Какие бы генеральские должности человек не занимал, какими бы званиями он себя не награждал, а перед Людмилой Вячеславовной кишка у него все равно тонка. Теперь каждый из них трижды три раза спросит разрешение у Людмилы Вячеславовны, прежде чем повернуться в твою сторону, и уволить ты их не сможешь, потому что Людмила Вячеславовна - мать родная - она в обиду не даст никого и никому, тем более, если обидчик какой-то там исполнительный директор.

Попасть внутрь Ленинки оказалось не так просто, как это поначалу думал Федор Николаевич. Нужно было сначала выстоять огромную очередь в регистратуру, чтобы получить читательский билет. Близился период студенческих сессий, и таких желающих было очень много. Федор Николаевич к тому времени поостыл от полученных душевных травм и старался наполниться философским равнодушием ко всему и ко всем. �ногда ему это удавалось, иногда нет, но напоследок оказалось, что он к этому просто был не способен и полностью зависел от обстоятельств.

Вот такие мысли одолевали Федора Николаевича в очереди. Эти мысли отвлекли его от раздражающих его молодых людей и скоротали время движения к заветному окошку.

- Фотографию давайте, - сказала девушка в окошке, заполнив бланк.

- Какую фотографию? - не понял сразу Федор Николаевич.

- Три на четыре. Для абонемента.

- Я не знал, что нужна еще фотография. Что же вы сразу не сказали.

- А вы читать умеете? Вот же написано, - она ткнула шариковой ручкой в табличку, висевшую на стекле, - русским языком.

Федор Николаевич взглянул на эту табличку и понял, что он не может попасть в библиотеку сию минуту. Это значило как минимум потеря часа времени и в какой-то мере потеря надежды на победу в будущей войне.

- Девушка, - сказал он довольно вежливо, стараясь не выпускать наружу тех раздражительных пузырьков, которые тут же стали, как бактерии, плодиться внутри него, - у меня нет фотографии. Мне нужно только попасть внутрь библиотеки, я даже книг никаких брать не буду.

- Зачем же вам в библиотеку, если вы книги брать не будете?

- А у него там стрелка забита? - это уже откуда-то сзади, из очереди прозвучало.

Этой фразы хватило, чтобы внутренний клапан тут же прорвало. Все с трудом сдерживаемые пузырьки бросились наружу.

- А ты помолчи, сопляк, тебя забыл спросить! - резко обернулся Федор Николаевич и тут же сам заметил, что сказал это точно так же, как говорят ворчливые старики своенравным подросткам.

- Не задерживайте, молодой человек, - с другой стороны подзуживала девица за окошком - бледнолицая, рыжая мымрочка.

Федору Николаевичу страшно захотелось и ей сказать что-нибудь пообиднее, но он вовремя осознал, что и здесь проигрывает по всем позициям, что и отсюда ему надо ретироваться, иначе он будет также позорно измордован, как не более часа назад в подвале. Он напоследок сделал какое-то резкое движение, так что чей-то локоть больно ткнулся ему ребро, вырвался из этой толпы и нервным шагом зашагал к выходной двери. Вслед ему заулюлюкали.

Куда мы катимся! Восклицал он самому себе. С такими людьми, с такой-то паскудной молодежью разве может быть какое-то будущее у нашей страны! Федор Николаевич в эту минуту представлял себя на трибуне или на экране телевизора. Он пытался найти покрасивее доводы и эпитеты, чтобы аудитория слушала не отрываясь, внимая мудрость пожившего и узнавшего жизнь человека, но на язык лезла всякая брань, причем не всегда цензурная. Оскорбленной размашистой поступью он дошел Арбата, увидел здесь толпы все той же развязной юности, от которой только что получил оплеуху. Он сразу осознал, что все его слова, которые он только что мысленно произносил, ничуть не хуже того глупого всплеска старческой, маразматической ненависти к непонятому, которая посетила его в библиотеке. Он взвыл внутренне и побрел обратно.

Спустившись в метро, Федор Николаевич нос к носу столкнулся с Евгением. Тот возвращался в подвал после упорных и многодневных сидений в Ленинке.

По пути к кафе они не перекинулись ни словом. Федор Николаевич обдумывал, какими доводами убедить Евгения. Тот брел за ним следом и вид у него был очень независимый. Эта независимость, истинная или напускная, все больше смущала Федора Николаевича. Он все больше и больше сомневался в реальности задуманного, и поэтому решил не юлить, и высказаться сразу без обиняков.

- У нас в подвале что-то происходит, - сообщил он, когда они сделали заказ официанту.

- Мне кажется, что скоро будет большая революция, - продолжил Федор Николаевич начатую тему.

Федор Николаевич не ожидал такой быстрой развязки.

- Так, - только и нашелся сказать он и откинулся на кресле. � хотя для себя он давно уже понял, что казах был с ним искренним, но признание Евгения снова ошарашило, как будто он узнал о планах Людмилы и Чернышева впервые.

В это время официант принес заказ, и пока он расставлял посуду, Федор Николаевич смотрел прямо Евгению в глаза. Тот под этим откровенно изучающим взглядом отнюдь не чувствовал себя дискомфортно. Пришлось еще раз удивиться, насколько он изменился в последнее время. Вероятно, отказ Людмилы подействовал на него, как может подействовать вид разложившегося человеческого трупа на лирического стихоплета.

- Хорошо, - сказал Федор Николаевич, - это очень хорошо, что мне не нужно будет объяснять тебе нюансы. Тогда давай напрямую. Я предлагаю тебе сотрудничество.

- Я согласен, - также спокойно ответил Евгений и через глоток вина добавил: - с тем лишь условием, что мне не придется врать и воровать. � вообще не придется делать ничего аморального.

- Я хочу предложить тебе провести финансовый анализ одной фирмы. Всего лишь. Если ты посчитаешь, что это значит воровать или украсть, я найду кого-нибудь другого, но мне хотелось бы, чтобы это был именно ты, - сказал Федор Николаевич.

Теперь задумался Евгений. Это была очень мучительная для Федора Николаевича пауза. Он приложил довольно много усилий, чтобы не показать наружу важность ответа.

- Я хочу знать все, - сказал, наконец, Евгений.

- Что все?

- Во-первых, какая фирма. Во-вторых, почему именно эта фирма, и какое это имеет значение. В общем, все. Всю подноготную.

- Ты не веришь мне?

- Я никому уже не верю. � мне не хочется больше быть простым орудием. Если мы с вами партнеры, то я могу, я должен рассчитывать на вашу откровенность. �наче не имеет смысла.

Жизнь с Людмилой не прошла зря для этого юнца с неоконченным высшим образование. Он действовал, как опытный интриган, как заправский честолюбец. Людмила наверняка поступила бы также, будь она на его месте.

Федору Николаевичу не хотелось раскрывать все карты. Чтобы потянуть время он махнул официанту и заказал еще сто грамм водки. Эту водку, которую ему принесли через пять минут, он так и не выпил, потому что вовремя сообразил, что, выпив ее, может стать слишком откровенным, а ему сейчас, как никогда, требовалось быть очень осторожным.

В конце концов, он рассказал Евгению многое. Он рассказал ему про час �КС, про то, что Антон Павлович уже давно предложил ему сотрудничество, про то, что он держал его в курсе многих потайных событий, но он не рассказал Евгению о казахе и о нескольких с ним встречах. Он почему-то решил, что именно это нужно скрыть.

- Вина не надо, - ответил Евгений.

- Тогда, может быть, что-нибудь посущественнее, чем бутерброды?

- Нет. Бутербродов вполне достаточно.

Он, по всей видимости, не хотел связывать себя с Федором Николаевичем никакими иными обязательствами, кроме общего для них дела.

Официант снова принял заказ и не был слишком медлительным в его исполнении.

- Хорошо, - сказал Евгений, прожевывая кусочек хлеба с чем-то рыбным поверх, - я буду с вами сотрудничать, но с одним условием.

- Не много ли условий? Я и так уже сделал втрое больше от того, что собирался сделать.

- Такова ситуация. Мы играем вместе, но каждый ведь, в сущности, играет сам за себя. Вы спасаете шкуру, а я хочу испортить чью-то шкуру.

- У меня создается такое впечатление, что это очень опасно.

- Ты преувеличиваешь.

- Может быть и так, но все же, я хочу перестраховаться. Вы сказали, что мои услуги будут оплачены. Так вот, я не торгуюсь о цене, потому что думаю, что вы не обманете, но я попрошу все деньги, которые мне по этой операции полагаются, перечислить на счет моей матери. Причем перечислить вперед. Мне будет спокойнее. Когда я узнаю, что это сделано, я сразу приступлю к работе. Вы на это условие согласны?

- Тогда еще одно условие, - сказал Евгений.

- Помилуй, Женя. Ты издеваешься надо мной? Я отдал тебе уже все, что мог и даже больше.

- Это не столько условие, сколько уточнение по нашему общему делу. На каком компьютере я должен делать анализ?

Федор Николаевич об этом раньше почему-то не подумал. Евгений попал в самую точку. Делать анализ в подвале было опасно. Это могло привлечь внимание. Но программа, созданная Артуром, была в своем роде раритетной, то есть копии ее не существовало. Надо было либо пытаться как-то отвлечь внимание Людмилы и Чернышева, либо искать помощи Артура. Он, вероятно, смог бы что-нибудь придумать на этот счет. Однако Федору Николаевичу не хотелось втягивать сюда еще и Артура, потому что это значило увеличить круг посвященных, которых и без того было уже многовато.

- Хорошо, - сказал Федор Николаевич, - этот вопрос я постараюсь решить в течение дня. Дай мне свои координаты, по которым я смогу с тобой связаться, и мы все детали обсудим уже вечером. Я во всяком случаю на это очень надеюсь.

Они расстались. Евгений хотел тут же поехать в подвал, но Федор Николаевич попросил его пока не показываться там. В результате Евгений поехал домой (по крайней мере, он так сказал), а Федор Николаевич еще на некоторое время задержался в этом кафе. Он хотел все хорошенько обдумать.

- Вот вас-то мне и надо! - не скрывая своей радости, воскликнул Федор Николаевич.

Казах стоял возле машины и держал дверцу открытой, как бы приглашая внутрь.

Это был один из небольших ресторанчиков то ли на Садовом бульваре, то ли где-то вблизи Мясницкой. Ничего особенного. Никакой экзотики. Наверно казах решил, что на этот раз место переговоров не имеет значения.

- Насколько я понял, у вас проблемы?

- Да, - ответил Федор Николаевича и даже не попробовал узнать, откуда Александр про это узнал. Он словно бы допустил, что быть таким вездесущим и всезнающим - прирожденное свойство этого казаха.

- Я вам как-то пообещал, что пока не поговорю с Антоном Павловичем, ничего предпринимать не буду, - сказал Федор Николаевич.

- Да, я это помню.

- Так вот, я решил, что хорошо бы сделать некоторый задел, поэтому решил обратиться к Евгению. На всякий случай.

- Это вполне логично. Продолжайте.

- Что ж, - ответил он, когда Федор Николаевич замолчал, - если говорить о Евгении, то тут никаких сложностей нет. Завтра я положу в банк двадцать пять тысяч на счет его матери. Утром я сообщу вам номер счета. Что касается Артура, то тут, конечно, трудно пока что-либо обещать, но к завтрашнему дню я попробую или выяснить его местоположение, или найти альтер., - он покачал в воздухе рукой, - альтернативное решение. Я, кажется, правильно выразился. Не хотите ли, попробовать перепелов? Здесь исключительно хорошо готовят перепелов в тесте.

- Это что-то из казахской кухни?

- Не то чтобы боюсь, но опасаюсь.

Федор Николаевич не спал почти всю ночь. Опьянение надеждой и коньяком, которое осталось у него после встречи с Александром, сменилось новой волной сомнений. Он лежал в кровати одетым и смотрел в потолок. Множество вопросов мучило его. Как Александр узнал о том, что возникли проблемы, требующие его появления. Он следит за Федором Николаевичем, или подобная интуиция действительно является его природой. А может быть это тонкий расчет? Он сам расставляет ловушки, сам же их ликвидирует и таким образом заставляет Федора Николаевича довериться ему, зависеть от него. Почему до сих пор Антон Павлович никак не дал о себе знать, не подтвердил свою связь с этим казахом? Неужели он так занят своим нефтепроводом? А вот еще вопрос. Почему медлит Чернышев? Если уж он решился избавиться от Федора Николаевича, то почему не сделал это сразу. Это же не шахматная партия, где можно сделать шаг и спокойно ждать ответного хода противника..

. � тут вдруг Федора Николаевича пронзила одна простая мысль! А что, если вся эта суета - всего лишь тщательно спланированная Александром операция. Может быть, не было никаких замыслов у Чернышева? Может быть, они с Ларисой ничего такого не задумывали против него, а только флиртовали друг с другом чуть более открыто, чем того требовал бы этикет? Выходило, что Федор Николаевич просто принял их связь за сговор, а Александр сумел направить его подозрения по нужному ему руслу. Он ведь вполне способен на такую многоходовую комбинацию. В его неординарной хитрости сомневаться уже не приходилось - тому было много примеров.

Так. Федор Николаевич решительно затушил окурок в пепельнице и взял трубку телефона. Только откровенный вопрос и столь же откровенный ответ позволит ему освободиться от своих сомнений. Он набрал три цифры из домашнего номера Людмилы и остановился.

Под утро, он забылся, но скоро был разбужен телефонным звонком.

Это был Артур. Чудо! Казах и в самом деле Мефистофель. Как ему удалось найти эту частицу, эту жалкую точку в огромном пространстве - от Калининграда до Владивостока. Не может же в природе случаться такое счастливое стечение обстоятельств без мистического вмешательства.

- Мне сосед по гаражу сказал. Я сегодня приехал из Углича, закатил мотоцикл, а он там резину клеил. Попросил помочь. Я помог, а он мне говорит, тут тебя этот пижон искал. Я сразу догадался, что это ты.

- Как хорошо, Артур, - сказал он насколько можно веселее, - как хорошо, что ты сразу мне позвонил. Ты мне очень нужен. Очень. От этого зависит моя жизнь.

- Ты выпил, что ли?

- Нет, я трезвый. Жду тебя, как своего спасителя. Ты утром в гараже будешь?

- Вообще-то я хотел сейчас съездить в одно место.

- Я тебя умоляю, Артурчик, не надо никуда ездить. Потерпи до утра. Я тебе даже сказать по телефону не могу, что мне от тебя нужно. Это очень важно, и может быть даже опасно. Твой компьютер в рабочем состоянии?

- Я еще его не включал. Да что с ним случится. Разве крысы шнуры перегрызут.

- Тогда включи его, проверь и жди меня. Я тебя очень прошу. Если ты уедешь, я на тебя обижусь. Хорошо?

- Ну, ладно. Я тогда попозже съезжу, если это так важно, а пока карбюратор проверю, что-то он опять не подсасывает.

- Значит, с этим вопросом у нас проблем нет, - сказал Федор Николаевич. - Осталось только найти Артура.

Казах в ответ зацокал языком.

- Не хитрите, пожалуйста, Федор Николаевич, - сказал он, - я уже осведомлен, что Артур звонил вам сегодня ночью. � вы знаете, что я это знаю. Во всяком случае, догадываетесь.

- В таком случае, - произнес он, растягивая каждое слово. Произнес очень холодно, чтобы не возникло никакого повода к несерьезности, - нам надо сейчас же объясниться.

- Бросьте дурачиться, я не шучу.

Федор Николаевич окончательно обозлился. Александр явно водил его за нос. Кто он такой, в конце концов?

- Ёрничать? Что такое ёрничать? Какое хорошее слово. Я обязательно возьму его на вооружение.

- Прекратите, я сказал! А то я сейчас брошу трубку!

- Хорошо, хорошо, успокойтесь, пожалуйста. Я больше не буду, как вы говорите, ёрничать. Задавайте скорее свой вопрос. Клянусь, что буду очень серьезен.

- Откуда вы узнали, что Артур звонил мне.

- Очень просто. Ваш телефон прослушивается.

- Что?!

- Вот видите, я с вами вполне откровенен, а вы все время хотите уличить меня в чем-то сверхъестественном.

Федор Николаевич почувствовал, что задыхается. Если бы Александр был не где-то, в неведомом нигде, а находился здесь, в этой комнате, то Федор Николаевич кинулся бы на него с кулаками или плюнул бы в рожу - в эту хитрую монголоидную рожу, - или запустил бы в него чем-нибудь тяжелым.

- Как вы вообще смеете., - Федор Николаевич понимал, что в своем мелодраматичном порыве выглядит, по крайней мере, смешно. - Это же низко.. Предлагать сотрудничество и при этом скрытничать, подслушничать .

- Заткнитесь!.

Федор Николаевич чуть было не сказал еще большую грубость, но успел швырнуть трубку.

Голос его, хотя бы с натяжкой, можно было назвать извиняющимся.

- Да, я пришел в себя, - ответил Федор Николаевич.

- Значит, теперь мы можем поговорить спокойно?

- �менно этого я и хочу.

- Да я именно так и думаю. �звиняюсь за несдержанность, просто я, наверно, еще до сих пор не вышел из того возраста, когда люди мыслят чуть-чуть иными категориями.

- Какие же это категории?

- Они вам не известны и, я думаю, что вам даже не следует их знать. Давайте перейдем к делу. Я хочу знать одно.

- Спрашивайте же. Я отвечу на любой вопрос очень откровенно.

- Слежка за мной продолжится и впредь?

- Хорошо, допустим, что это так. Я мог бы с вами поспорить, но не буду. Можно еще один вопрос?

- Хоть два.

- Это вы нашли Артура?

Александр снова рассмеялся, но вовремя почувствовал, что его смех действует на Федора Николаевича в этой ситуации подобно красной тряпке на быка, и остановился.

- Мне бы хотелось, - сказал казах, - чтобы вы перестали думать обо мне, как о каком-то злом могущественном гении. Я уж не знаю, какими словами вам поклясться. Я, честное слово, не знал, где находится Артур, и не пытался его найти. Он сам нашелся. Я только слышал ваш с ним разговор, вот и затеял весь этот разговор, о котором уже начинаю жалеть.

- Значит, это всего лишь счастливое стечение обстоятельств?

- �менно так.

- Вы клянетесь?

- Мне палец откусить, чтобы вы поверили?

Казах, конечно же, хитрил. Опять хитрил. Он что-то не договаривал. Но дальше допытывать его не имело смысла. Нужно было в любом случае действовать в независимости того, что говорил Александр, потому что назад дороги уже не было.

- В таком случае, - сказал Федор Николаевич, - я еще раз заявляю вам, что никакого сотрудничества между нами не будет, пока я не поговорю с Антоном Павловичем.

- �меете на это полное право.

- Финансовый анализ я постараюсь провести, если не возникнет каких-то иных сложностей, но результаты анализа вы получите только после моего разговора с вашим шефом.

- Ничего другого и не ожидал. Если будут какие-то сложности, я обязательно свяжусь с вами.

Последние слова опять прозвучали, как издевка. Федор Николаевич поклялся себе, больше не обращать внимания на казуистическую манеру общения казаха. Он очень жалел, что сорвался несколько минут назад и предоставил Александру такое удовольствие.

Утро было солнечным. Первая декада мая, как это всегда бывало в Москве, баловала теплом, пахла свежестью, искрилась отблесками витрин. Во второй половине месяца зима снова заявит свои права, грянет холодными дождями и ночными заморозками, и природа, столько раз обманутая, обманется еще раз, но сейчас на улице было так хорошо, что не хотелось спускаться в метро.

Кажется, впервые за много месяцев Федор Николаевич вдруг остановился и осмотрелся вокруг. На минуту ему показалось, что живет он как-то не так - слишком много суеты, слишком много надуманного и искусственного в его действиях, и все это неизвестно ради чего. Как он очутился внутри этого кипящего котла? Что за цель он поставил перед собой? Можно, конечно, уверить себя в том, что эта суета - лишь временное неудобство. Деньги и положение в обществе позволят ему, в конце концов, обрести полную свободу выбора, и он не будет больше приспосабливаться и делать противные его естеству поступки. Но, с другой стороны, кто сможет гарантировать, что, достигнув этой цели, он получит свободу и от себя самого? Ведь все, совершенное им, то, чего он внутри себя всегда стыдился, не забудется само собой, не исчезнет со сменой декораций, а осядет в душе, как песок в почках.

Странно, что отец вспомнился ему и сейчас, когда нужно было сосредоточиться на делах, далеко не духовных. Наверно, в том было виновато это нежно-розовое майское утро, которое и в Москве может быть очень тихим, если путь твой петляет дворами и переулками.

Евгений уже ждал возле гаража. На лице полное отсутствие каких-либо чувств. Посмотрел на Федора Николаевича, словно на абсолютно незнакомого человека, и даже слова не сказал в качестве приветствия.

- Артура разве нет? - забеспокоился Федор Николаевич, увидев его прохаживающимся вдоль закрытой железной двери.

- Не знаю, - равнодушно ответил Евгений, - я подергал, она не открылась.

Федор Николаевич тоже подергал, постучал кулаком, ударил несколько раз ногой. Внутри послышалось шевеление, лязгнул засов, на свет показался заспанный Артур - еще более грязный и взлохмаченный, чем обычно.

- Не очень. Ты спал?

- Прилег. Всю ночь ехал. Думал еще с карбюратором повозиться, да вот отрубился. Проходите.

Он посторонился, чтобы пропустить гостей в свою пропахшую бензином тесную обитель. Евгений недовольно осмотрелся вокруг. Ему здесь явно не понравилось. На цементном полу разлилась лужа моторного масла, в которой плавали окурки, топчан в углу покрыт грязным покрывалом, на столе запылившийся монитор компьютера, окруженный бутылками.

- Пива хотите? У меня есть пара бутылок, - спросил Артур.

- Нет, спасибо, - отказался Федор Николаевич и кивнул на компьютер, - работает?

- А что ему сделается. Включить?

- Сначала давай выясним один вопрос.

Федор Николаевич сел на топчан и жестом пригласил Евгения разместиться рядом, но тот остался стоять в проходе, заслоняя своей фигурой единственный источник дневного света.

- Вот что, Артур, - сказал Федор Николаевич, - нам нужна программа финансового анализа, которую ты делал для нас в прошлом году. Сумеешь по памяти ее воспроизвести и воссоздать на своей машине?

- А та, что, ёкнулась?

Федор Николаевич знал, что Артур задаст этот вопрос. Даже такой нелюбопытный до чужих дел человек, как он, не мог не спросить, потому что вопрос напрашивался сам собой. Федор Николаевич не хотел вмешивать его в это дело, поэтому он заранее продумал, что ответить.

- Нет, не ёкнулась. Просто у нас пока нет доступа к сети. Временно нет. � так получилось, что нужно срочно сделать анализ одной фирмы. Потребовалась твоя помощь.

Артур достал из кармана своей кожанки сигареты, закурил. Тесный гараж сразу наполнился дымом. Федор Николаевич поморщился, помахал перед своим лицом ладонью, хотя и сам изредка покуривал.

Артур оказался гораздо сметливее, чем казался раньше, и сразу сообразил, в чем дело. Федор Николаевич был застигнут врасплох и сразу не нашел что ответить. Пришлось промолчать и тем самым как бы согласиться. Артур с пониманием хмыкнул и сплюнул в лужу масла.

- С нее станется, - сказал он. - Я сразу понял, что долго вам вместе не рулить. Кто-то кого-то должен был спихнуть в кювет. Только я был уверен, что это ты ее спихнешь, а не она тебя.

Он перевел взгляд на Евгения и снова хмыкнул.

- � тебя, значит, вытолкала.

У Евгения не дрогнул ни один мускул на лице. Они с Артуром, благодаря Людмиле, никогда симпатии друг к другу не питали, но и ярыми врагами не были. За год знакомства общения между ними не было почти никакого.

- Ну, хватит, Артур, - вмешался Федор Николаевич, - не сыпь нам соль на раны. Лучше скажи честно - сможешь написать?

- Зачем писать, - он сел на табурет возле стола и щелкнул тумблером компьютера, - я все свои программы храню. Мало ли что в жизни бывает. Надо только ее разархивировать, настроить и будет готова.

- Вот и получается, - сказал Артур, пока происходила загрузка, - что все мы здесь соратники по несчастью.

- Давай, больше не будем касаться этой темы.

- Не будем, так не будем. Я так понимаю, что свой анализ вы будете делать на моем же компьютере?

- Если позволишь.

- � на том спасибо. А у него мощности для анализа хватит?

- Я здесь не для этого.

Разархивация программы заняла не больше пяти минут, потом еще столько же Артур ее настраивал, выводил на оптимальный режим.

- Что-то не хочется, - вяло попробовал отказаться Федор Николаевич.

- А ты в седло сядь, сразу захочется. Мне иногда тоже влом задницу оторвать от матраса, но только на седло присяду, а ноги уже сами на педаль давить начинают. �нстинкт. Я однажды так сел и забылся до самой Коломны.

- У меня таких инстинктов нет. Негде было их выработать.

- Вот и будем вырабатывать. Время есть. Делать все равно нам с тобой нечего. Жека тут и без нас справится.

Федор Николаевич вздохнул и стал стягивать с себя пиджак.

- У тебя здесь какая-нибудь куртка найдется, а то я не в форме?

- Газ до упора не дожимай. Может мотор заглохнуть, - сказал он.

- Постараюсь удержаться от такого соблазна, - саркастически ответил Федор Николаевич, но Артур, похоже, этого сарказма не заметил.

Следующие два дня ничего не происходило. Федор Николаевич являлся в подвал лишь для вида. Евгений тоже пришел один раз, досидел до обеда и исчез, никому ничего не сказав. Делать в подвале особенно было нечего. Девочки и мальчики забивали информацию в базу данных, Людмила просматривала какие-то бумаги. Федору Николаевичу не оставалось ничего другого, как тревожно ждать, во что выльется вся эта суета последних дней.

В общем-то мужик он был симпатичный и в другой обстановке Федор Николаевич получал бы удовольствие от общения с ним, но в условиях скрытой войны его появление здесь могло быть объяснено только как еще один ход противника. Позиционная выгода Чернышева здесь была очевидна. Ведь необходимой информации по сахарным заводам Украины, которую хотел получить этот белгородский магнат, в базе данных Федора Николаевича не было. Следовательно, завтра или в ближайшие дни ему придется лететь в Киев, общаться с тамошними воротилами газетного бизнеса, налаживать связи для получения печатной и непечатной информации за последние несколько лет. Эта поездка может затянуться на несколько недель, а то и на месяц. За этот месяц Чернышев, конечно же, провернет свою иезуитскую аферу, а когда Федор Николаевич вернется, Людмила уже будет сидеть в этом закутке.

- Отчего же не помочь, - ответил Федор Николаевич и посмотрел на Чернышева так, словно совсем не догадывался, что тот замышлял.

- А за деньги, хлопцы, не беспокойтесь, - еще больше оживился казак, - я за хорошую работу этого мусора не жалею. А когда заводик куплю, я вас на охоту свожу. Ты, �льич, когда-нибудь на лису охотился?

- Нет, не приходилось.

- Ну, так я тебе скажу, что ты охоты не видал. Лиса животное умное, на нее охотиться, все равно, что в шашки играть. Ты, Федя, в шашки играешь?

- Вот оно что, хлопцы, - казак развел руки, - я вижу, вы тут в своей Москве, совсем не живете, а только небо коптите. Лисьей охоты вы не знаете, в шашки играть не умеете. Надо над вами брать шефство., - он похлопал себя по карманам, достал мобильный телефон, - я сейчас еще в одно место позвоню, а потом мы пойдем в какую-нибудь харчевню, там все обмозгуем. У вас тут есть поблизости такая харчевня, чтобы брюхо набить и горло промочить хорошенько?

- Я думаю, найдется, - сказал Чернышев с какой-то несвойственной ему игривостью. Он видимо пытался подстроиться под лад гостя.

- Алё-о, - вдруг громко закричал Гаврила Семенович, - это Подгузный на проводе. Мне Альберта, как бишь его? Да Альберта Соломоновича., - он зажал трубку и прошептал: - Тут один жидовчик комбайнами торгует немецкими. Хочу заодно и этого добра прикупить, а то у меня., - он не договорил и снова стал кричать, словно тот жидовчик находился на другом полушарии Земли. - Алё-о, Альфред Соломонович? �звиняюсь, Альберт. Это Подгузный тебя беспокоит. Да тот самый. Меня забыть сложно. Ну, так что там, насчет комбайнов. Ага.. Ага.. Ага. Дело дельное. Слушай, Соломоныч, ты выпить и закусить не хочешь? А то у меня тут компания подобралась душевная, тебя как раз не хватает. Мы бы в харчевне все наши дела и обсудили. А?

- Вы извините меня, конечно, - сказал Федор Николаевич после того, как казак и жидовчик обо всем договорились, - но я не смогу с вами сейчас пойти. У меня.

- Никаких но, - махнул на него Гаврила Семенович своей огромной мозолистой ладонью, - нет такого дела, которое нельзя отложить ради доброй порции горилки, тем более что горилка дармовая. Я вам вот что скажу, хлопцы, нам вот у этих, - он постучал пальцем по своему мобильному телефону, видимо, имея в виду Альберта Соломоновича, - еще учиться и учиться, потому что мы не умеем своей выгоды видеть. Вот он, - Гаврила Семенович снова постучал по телефону, - когда узнал, что за всю выпивку я заплачу из своего кармана, сразу согласился, хотя поначалу тоже какими-то делами отбрехивался. Так что, Федя, даже слышать ничего хочу. Если ты сейчас с нами не пойдешь, считай, что мы не друзья с тобой больше.

- А я тебе никогда другом и не был, свиное рыло, - хотел бы сказать Федор Николаевич, но не сказал, а только вздохнул - дескать, что ж поделать, раз вы так настырны в своем желании, то и я не смею вам отказать.

На следующее утро Федор Николаевич проснулся с тяжелой и пустой головой. Было уже около десяти часов. Половину вчерашнего вечера он не помнил. Было очень стыдно и обидно. Чернышев снова провел его, как мальчишку. Он сам выпил только пару рюмок водки, поковырял в тарелке мясо и откланялся, а Федор Николаевич должен был расхлебываться за всех.

Федор Николаевич определенно знал, что никуда улетать Чернышев в этот день не собирался. Теперь выходило так, что он врал, и Федор Николаевич, чтобы проявить лояльность своему начальнику, должен был его покрывать.

- Брось, �льич, - возмутился поначалу казак, - какой самолет может быть, когда у нас в бутылках еще плещется? А ну-ка сядь на место, а то обижусь.

Но Чернышев был безупречно корректен и убедителен.

- Ты же деловой человек, Гаврила Семенович, - сказал он, - и как деловой человек, я думаю, ты меня поймешь. Думаешь, мне очень хочется лететь? Если бы я вчера знал, что сегодня мне придется с тобой пировать, я бы загодя отменил все деловые встречи. Мне кажется, что у нас еще будет время продолжить это приятное дело в другое время.

- Ну, что ты с ним будешь делать, - казак обвел глазами всех присутствующих за столом, - придется отпустить. Как вы думаете, хлопцы?

- Жук еще тот, - сказал Гаврила Семенович и кивнул на дверь, за которой только что скрылся Чернышев, - я его сразу раскусил. С виду вроде граф Толстой, а в нутро копнешь, а там квашеная капуста с чесноком и заплесневелыми огурцами.

- Я не верующий, - ответил Альберт Соломонович и демонстративно начал пилить бифштекс ножом.

Тут память Федора Николаевича на время обрывается..

После этого провала Федор Николаевич помнил, как казак прямо здесь за столом составлял какой-то контракт. Альберт Соломонович диктовал ему, а на том месте, где недавно сидел молдаванин, появилось уже новое лицо. Федору Николаевичу сразу показалось, что это Александр. Он от ужаса сморгнул и потряс головой. Это был не Александр и даже отдаленно он не походил на казаха, так что было совсем не понятно, почему Федор Николаевич так обознался..

Федор Николаевич долго стоял под струей душа. Дверь ванной он оставил открытой, чтобы не прослушать телефонный звонок. Когда же телефон зазвонил, он чуть не зацепился за край ванной и не грохнулся головой о кафель. Голый и мокрый, не чувствуя больше головной боли, он кинулся в комнату и схватил трубку.

Это был вовсе не Александр, которого он так ждал, а старший оперуполномоченный следственного отдела капитан Смирнов. Он так представился.

- А что случилось?

- Здесь все и узнаете. Наше отделение находится по адресу улица Металлургов 17. Запомните?

Федор Николаевич сел на тахту, обхватил виски руками. Если Чернышев действительно обо всем узнал, то простым приказом об увольнении он может не ограничиться. Бог его знает, зачем Антону Павловичу понадобилась эта информация о Транскорпорации, но ежу понятно, что он ведет какую-то игру против своего шефа. Это не преферанс, это большой бизнес. В такой игре не церемонятся и иногда отрезают ноги. Если я на стороне Антона Павловича, то Чернышев имеет право использовать против меня такие же методы, какие он использовал бы, узнай о предательстве своего заместителя. Какие методы они обычно используют в таких случаях? Вряд ли все обходится душеспасительными беседами.

Он перелил кофе из жазве в чашку, закурил еще одну сигарету.

Федор Николаевич от неожиданности поперхнулся и обжег голые колени горячим кофе. Чашка упала на пол и рассыпалась на множество неправильных белых треугольников. Федор Николаевич перепрыгнул через осколки и лужицу коричневой жижи, на скорости его занесло в коридорчике между кухней и комнатой и ударило боком об угол приоткрытой двери в ванную. Он не почувствовал боли. Телефон стоял на журнальном столике и продолжал дребезжать. Уже поднимая трубку, Федор Николаевич подумал, что напрасно он так бежал, что это, конечно же, не Александр, а оперуполномоченный Смирнов, который решил перенести время встречи на завтра или хочет сказать, чтобы я явился немедленно и с вещами.

- Здравствуйте, Федор Николаевич, это снова я.

- Случилось страшное, - сказал Александр.

Зажав трубку между плечом и подбородком, Федор Николаевич, тщетно пытался попасть ногой в штанину. Александр тем временем говорил:

- Мне некогда объяснять вам подробности. Нас могут подслушивать люди Чернышева. Скажу только одно - Артур и Женя мертвы.

- Что!!!?

В трубке зазвучали короткие гудки.

Прекратилось нервное биение внутренностей, мысли упорядочились и требовали логического объяснения произошедшему, однако логического объяснения для той паники, что охватила его полчаса назад, как оказалось, не было, зато был стыд за эти маневры на дороге, за бесконечное оглядывание в заднее стекло в поисках мифического врага.

- Час пик, - сказал он и заглушил двигатель.

В тот же миг задние дверцы салона распахнулись, и по обе стороны от Федора Николаевича на кресло плюхнулись два массивных мужичка в аккуратных черных костюмах. Они, видимо, выскочили из соседних джипов.

Рыжий водитель на этот маневр никак не отреагировал и даже не повернулся, словно на каждом перекрестке в его машину сигали могучие молодцы. Он только чуть прибавил звук в автомагнитоле и снова включил двигатель.

Мысль, разомлевашая от блюзового сиропа, теперь словно задохнулась на резком повороте событий. Ее хватило только на этот вопрос. Ответ на него был очевиден и выслушивать его не было времени - нужно было что-то предпринимать немедленно, но Федора Николаевича на мгновение парализовало. Он даже не успел испугаться в первую секунду. Сказалась инерция мышления: Федор Николаевич долго думал о розыгрыше, и эту новую ситуацию он механически тоже воспринял чем-то вроде розыгрыша.

Задохнувшаяся мысль наконец застучала зубчатыми колесиками. Ключевое слово было произнесено - �льич. Так оно и есть, так оно и есть. Казах не врал. Это не розыгрыш. Женя и Артур, Женя и Артур. Боже мой, что же я наделал!.

Федор Николаевчи редко дрался в своей жизни. Он по натуре был очень миролюбивым человеком, и если на темной улице ему попадалась шумная компания, он старался незаметно перейти на другую сторону во избежание ненужного конфликта. Пожалуй, самая большая драка, в которой он участвовал, случилась в армии, где пришлось отстаивать свое место под солнцем. Тогда ему здорово рассекли губу, но зато на последующие два года он приобрел минимум того автоитета, который необходим в армейском коллективе, чтобы существовать в нем, не напрягаясь.

- Пусти, гад, - захрипел Федор Николаевич и хотел повторить удар кулаком, но на этот раз тщетно.

Рыжеволосый водитель продолжал спокойно слушать радио и не проявлял никакого интереса к сопению, вздохам и треску, раздающимся за его спиной.

- Готов, - услышал он далекий голос, но даже испугаться перед наступающей смертью у него уже не было сил.

Ранг Чернышева, как руководителя хоть и небольшой, но амбициозной компании, позволял ему не записываться на прием к Смолянскому. У него был прямой телефон директората Транскорпорации, и он договорился о встрече лично с Александром Юрьевичем.

- Об чем разговор, Петр �льич, - сказал Смолянский в трубку, - в любое время, кроме четырех. В четыре у меня летучка.

- Тогда, если позволите, в два часа. Я вас не очень задержу. Мое дело не потребует большого времени.

Кабинет главы Транскорпорации находился на одном из последних этажей этого известного всей Москве небоскреба, который те же газеты как только не склоняли за его излишнюю помпезность, а для простых жителей он стал одним из символов, если и не победы капитализма, то окончательно рухнувшего социализма.

Смолянский встал из-за стола, сделал несколько шагов на встречу, сердечно потряс протянутую руку:

- Очень рад видеть вас, уважаемый мой конкурент. Почаще бы так и без всяких дел, а попросту. Может, пообедаем вместе по такому случаю. У меня до летучки время свободно, - вдруг предложил он

Чернышев, честно говоря, не ожидал такого предложения и на секунду задумался. Беседа со Смолянским в неофициальной атмосфере могла бы иметь толк, так как дело предстоит обсуждать щепетильное. Но, с другой стороны, неофициальность хоть и предполагает некоторую откровенность, но она же предполагает двусмысленность. За всякой доброй шуткой, непринужденно произнесенной за столом, может крыться намек, придется держать себя в постоянном напряжении. Нет, решил Чернышев, все же гораздо легче в данном случае говорить в кабинете и называть вещи своими именами без всяких там обиняков.

- Если только разбавить ее чашечкой кофе, - ответил Чернышев, присаживаясь.

Смолянский рассмеялся:

- Ох, уж эти мне тонкости, - сказал он и тут же спросил: - Вы кем работали до перестройки, Петр �льич?

- Я уверен, что вы это хорошо знаете, Александр Юрьевич, - ответил Чернышев и этим ответом, как он полагал, пригласил Смолянского к тому, чтобы отбросить всякие условности и быть несколько откровеннее.

Смолянский принял его вызов.

- Конечно, знаю, - сказал он, - поэтому и предлагаю быть естественнее. Ведь, будучи начальником геологической экспедиции, неужели вы смешивали кофе и коньяк? Я тоже из этой среды выпестовался, и, признаюсь, не только коньяк с кофе никогда не смешивал, но и спирт с водой.

На этот раз настала очередь рассмеяться Чернышеву. Контакт состоялся, подумал он с удовлетворением. Значит, можно без прелюдий.

- Ну, так что там у вас стряслось, - спросил Смолянский, когда секретарша поставила перед ним рюмку коньяка, а перед Чернышевым дымящуюся чашечку кофе, от которой тоже исходил аромат французского напитка. Чернышев принюхался и не смог определить сорт коньяка.

- Что ж, - Петр �льич острожно пригубил из чашки и раскрыл голубую папку, стянутую на углах резинками, которую до этого держал в руках, - разговор у меня с вами будет не совсем, скажем так, ресторанный.

- Объясните, - сказал, наконец, Смолянский и толстым пальцем подтолкнул обе фотографии по полированной поверхности стола в сторону Чернышева. Он носом оперся на сложенные домиком кисти рук, и смотрел на Чернышева усталым взглядом старого, замученного браконьерами моржа.

- Уж коли между нами сразу сложилось взаимопонимание, я расскажу вам одну детективную историю, уважаемый Александр Юрьевич. Она займет не больше двадцати минут вашего времени, - сказал он. - Выслушайте, пожалуйста, а потом примите решение.

Кажется, он дал на попятную. Во всяком случае, он был растерян неуступчивой позой Чернышева. Он не был готов к такой прямоте, и не был готов к тому, что Чернышев после своей явной дерзости поведет себя так стойко. Другие ведь на его месте начинали носом хлюпать, а эта селедка смотрит своими блеклыми безбровыми глазами через очки, словно налоговый инспектор.

- Всего двадцать минут, - сказал Чернышев, - все станет вам ясно по ходу рассказа.

Чернышев снова открыл свою папку и достал оттуда нетолстую стопку бумаг. Она перемежевалась фотографиями, которые Чернышев доставал и предъявлял Смолянскому по мере своего рассказа.

Эта детективная история началась четыре года назад во Вьетнаме. Там был объявлен тендер на разработку нефтяного месторождения на шельфе Южно-Китайского моря. Окрыленный успехом в Охлобыстино Чернышев решил поучаствовать и в этом проекте. На тот момент в их компании скопились кое-какие средства, которые позволяли расширить бизнес.

Японцы смирились с проигрышем и тут же подали заявку на тендер в Судане, который вскоре выиграли. Китайцы же смириться не захотели. Они подали иск в международный арбитражный суд, что, дескать, условия конкурса были не равноправными. Суд рассматривал их дело около года и признал, что П�Ч-ОЙЛ победил вполне справедливо. Тогда китайцы решили пойти другим путем.

Антон Павлович поначалу был осторожен, но когда Купер Ли намекнул ему, что несколько ведущих западных корпораций хотели бы видеть именно его в качестве главы П�Ч-ОЙЛа, Антон Павлович не смог совладать со своими апетитами. Он уже давно считал, что всеми успехами компания обязана именно ему, и посулы корейца показались ему вполне справедливыми. Сам Чернышев до поры до времени ни о чем не подозревал и продолжал считать Антона Павловича самым преданным себе человеком.

Одна из немногих оплошностей корейца в этом деле заключалась в том, что он изначально недооценил службу безопасности П�Ч-ОЙЛа. Он не знал, что все руководящие сотрудники компании, в том числе и сам Чернышев, находятся под пристальным наблюдением бывших кэгэбистов, состоявших в штате П�Ч-ОЙЛа. Чернышев сам в свое время предоставил им такие полномочия. Он уже давно привык к тому, что за его машиной постоянно следует неприметное сопровождение, и убедил себя не тяготиться такой заботой. Во всяком случае, вреда от этого он не ждал. Антон Павлович тоже догадывался, что за его передвижениями следят, но и он не придавал этому большого значения, пока на горизонте не появился кореец.

- Предупреждаю вас, за мной следят, - сразу сказал он Александру во время их первого свидания.

Узнав о том, что Антон Павлович находится под наблюдением, Александр задумался лишь на несколько секунд.

- Если возникнут какие-то подозрения на ваш счет, объясните, что я пригласил вас в ресторан, чтобы обсудить одно выгодное дельце, - посоветовал он.

- Перепродавать ваш хлопок?

Александр сразу подкупил Антона Павловича тем, что никак не пытался доказать свою искренность. Напротив, он плутовски сверкал азиатскими глазами, порой выпячивал наружу свою беспринципность и открыто бравировал способностью к жульничеству. К такому человеку было опасно повернуться спиной, но в то же время он казался вполне предсказуемым. Антон Павлович и сам стоял на позициях макиавеллизма, и считал, что большую цель могут оправдать если и не все доступные средства, то большинство из них. Он сам выдал корейцу идею, как можно низвергнуть Чернышева.

Антон Павлович и не подозревал, до каких масштабов может разрастись его задумка в этих азиатских мозгах. Кореец был действительно мастером своего дела. Казалось, он мог сотворить интригу из малейшего пустяка.

- Меня всегда умиляла ваша русская романтичность, - сказал он.

- Нет, но я намекнул начальнику нашей службы безопасности, что в настоящий момент вышел на человека из Средней Азии, и что у нас с вами может состоять очень полезный для нашей компании контакт. Никаких других деталей я не объяснял. Думаю этого достаточно, чтобы снять подозрения, если таковые в мой адрес возникли.

- Что, ж вполне разумно, - согласился Александр.

После этого разговора кореец пропал на некоторое время, а когда снова вышел на связь, то предложил Антону Павловичу куда-нибудь уехать на время из Москвы.

- У вас же могут возникнуть дела в этом вашем.э-э. Охлобыстино, кажется. Вот и поезжайте туда на пару месяцев. Своим отсутствием вы создадите себе алиби, а я тем временем попробую продвинуть наше дело с другой стороны.

Антон Павлович на самом деле предполагал на днях отправиться на недельку-другую в Охлобыстино, но такое предложение со стороны Александра насторожило его. Оставлять плутоватого корейца в Москве было опасно. Кто знает, что у него на уме. У него свои интересы, у Антона Павловича свои. При случае Александр вряд ли поступится своими интересами, ради интересов Антона Павловича. Кореец понял его сомнения и снова рассмеялся (он вообще показался Антону Павловичу очень смешливым человеком, и это его раздражало).

- Вы правильно делаете, что не доверяете мне, - сказал Александр. - Это естественно между людьми нашего с вами склада ума. Но согласитесь, что у нас с вами общие цели. Вы хотите быть главой компании. Мы хотим того же.

- Откуда я знаю, что вы хотите того же?

- А какие вам для этого нужны доказательства? Личное заявление руководства Бритиш Петролеум? Согласитесь, что в таких играх никто не дает никаких гарантий. Каждый несет на себе свой риск. Я ведь тоже рисковал, когда предлагал вам сотрудничество. Зачем бы я стал вам предлагать уехать, если бы не беспокоился о вашей собственной безопасности? Неужели непонятно, что вы представляете ценность для тех людей, которые меня наняли, а значит, представляете ценность и для меня. �скать другую кандидатуру слишком хлопотно.

Антон Павлович задумался. В словах корейца был резон.

- В таком случае, - сказал он, - если между нами есть некое подобие доверия. то есть, я хотел сказать, что у нас есть общность интересов., то я думаю, что не будет большого ущерба для дела, если я буду знать, как вы будете вести себя дальше.

Александр снова рассмеялся.

- Вы русские такие мастера облекать простые истины в сложные слова, что я теперь вполне понимаю, почему ваша литература считается лучшей в мире. Я не большой знаток русского языка, но мне кажется, что все это можно было бы сказать проще. В двух словах. Согласитесь?

- Конечно, понял и не собираюсь делать тайны из своих дальнейших действий. Мой план довольно прост. Я войду в доверие к этому Федору Николаевичу. Затем я подкину ему некое предложение, от которого он не сможет отказаться. Он выполнит мое предложение, и тем самым скомпроментирует Чернышева. Вот и вся задумка, если в двух словах. На деле это, наверно, будет несколько сложнее, но не намного.

- А нельзя ли поподбробнее. Как вы собираетесь войти в доверие к Федору Николаевичу? Что за предложение вы собираетесь ему сделать? Чем оно может скомпрометировать Чернышева? Я хотел бы знать детали. Согласитесь, я имею на это право? Раз уж мы партнеры.

- Безусловно, имеете такое право, но.. Видите ли, уважаемый Антон Павлович. Я не тешу себя иллюзиями и понимаю, что вы в мою искренность не верите. Я никогда и не пытался завоевать ваше полное доверие, но в данном случае я действительно не знаю, что вам ответить.

- Не знаете, или не хотите?

- Хочу, но не знаю. У меня есть абрис, но нет подробной карты. Я привык импровизировать. Так уж сложилось с годами. Я мог бы, конечно, сейчас на ходу придумать для вас некий алгоритм и тем самым отчитаться, но боюсь, что на самом деле стану действовать совсем не так, как вам расскажу. Это специфика моей работы. Мне надо сначала встретиться с Федором Николаевичем, присмотреться к нему, а потом уже что-то предпринимать.

- Тогда, может быть, я останусь в Москве до тех пор, пока вы не определитесь в действиях?

- Если хотите навлечь на себя лишнее подозрение, то можете. Я думаю, это не будет полезно ни для вас, ни для нас. К тому же, чтобы войти в доверие к Федору Николаевичу, я, по всей видимости, должен буду сослаться на вас. То есть сказать ему, что мы с вами союзники. А поэтому мне удобнее было бы действовать, если бы вас не было рядом.

- Зачем вам быть с ним таким откровенным?

- А затем, чтобы он почувствовал себя в определенной безопасности и стал увереннее сотрудничать со мной. Вы же ему уже намекнули насчет часа �КС.

- С моей стороны это тоже была импровизация, - поморщился Антон Павлович.

Аргументировать корейцу в чем-либо было сложно. Он обладал не только совершенными знаниями русского языка, но и знаниями особенностей национальной логики. Антон Павлович согласился уехать в Охлобыстино, но прежде потребовал от Александра обещания, что тот будет держать его постоянно в курсе событий.

- Я бы с удовольствием дал вам такое обещание, если бы это не было так опасно.

- Но она же ведет за вами слежку.

Вскоре Чернышеву был предоставлен детальный доклад: с фотографиями, аудио-уликами, аналитическими выкладками и прогнозами. Уже было определенно ясно, что Александр и Антон Павлович замыслили переворот в компании, была в общих чертах понятна незавидная роль Федора Николаевича и Людмилы, также было ясно, что кореец хочет столкнуть лбом П�Ч-ОЙЛ и Транскорпорацию. Но оставалось не ясным, для чего это нужно самому Александру? Действует ли он от имени Транскорпорации или от имени третьего лица?

Если бы Чернышев сразу открылся Федору Николаевичу и предостерег его, то возможно дальнейшие события пошли бы по другому, не столь драматичному, сценарию. Однако начальник службы безопасности категорически не советовал Чернышеву делать этого. Нужно было узнать все об Александре, чтобы определить, откуда исходит удар, а для этого следовало сохранять видимость полной неосведомленности. Параллельно с этим начальник службы безопасности хотел подключить к этому делу свои бывшие связи в КГБ (на тот момент уже ФСБ), чтобы воспользоваться их базой данных. Это потребовало некоторого времени, и Александр на полшага опередил их.

Чернышев узнал о гибели Артура и Евгения только утром. В первом порыве охвативших его чувств он сжал кулаки и разом опустил их на крышку своего стола. Начальник безопасности стоял перед ним, понуро опустив голову. Он чувствовал себя виноватым, но не настолько, насколько мог чувствовать себя виноватым в подобной ситуации обычный человек. Специфика работы уже давно огрубила его сердце, а мозг привык работать только категориями шахматной игры. Этот ход мы проиграли, думал он, но в целом партию можно считать ничейной, потому что последствия могли быть гораздо хуже. Остановить корейца хоть и не удалось, но и действовать с полным размахом ему не дали. К тому же еще остается пространство для переговоров с Транскорпорацией.

- Он под нашим наблюдением. Его безопасность я гарантирую.

- У ее дома тоже выставлена охрана.

- �х нужно срочно увезти из Москвы. Этот кореец не может себе позволить оставить в живых никаких свидетелей. Антона Павловича тоже следует срочно отозвать из Охлобыстино и обезопасить.

- Да, но сначала надо дождаться очередного шага со стороны.

В то время, пока они беседовали, Александр уже сделал свой очередной и последний шаг. Он связался с Федором Николаевичем и попытался выманить его из дома. Аналогичным образом он попытался выманить из дома Людмилу. Ему нужно было избавиться от последних свидетелей. Причем сделать это он собирался опять же руками Транскорпорации. Кореец вообще не любил насилия, и за всю свою карьеру никого не убил лично. За него это всегда делали другие, причем, как правило, совершенно бесплатно.

К счастью, люди Чернышева на этот раз были более расторопны и перехватили Федора Николаевича и Людмилу на полпути к смерти. При этом Федору Николаеивчу пришлось сделать усыпляющий укол, потому что времени объяснять ему, кто для него настоящий друг, а кто недруг, уже не оставалось.

Тем не менее схватить корейца так и не удалось, хотя сделать это казалось вполне взможным. В самый последний момент Александру непонятным образом все-таки удалось улизнуть из под самого носа. Впрочем, он всегда исчезал также неожиданно, как и появлялся. Свое дело он сделал и мог удалиться.

- Удивительнее было бы, если бы вы его все же поймали, - сказал Федор Николаевич несколько дней спустя, когда ему стали известны некоторые подробности.

- Почему? - спросил его Чернышев.

- Потому что он не человек. Неужели вы этого еще не поняли?

- Федор Николаевич, милый, - Чернышев в очередной раз попытался успокоить, горестно наморщил лоб, - не убивайтесь так, пожалуйста. Произошло непоправимое. страшное, но. Это наша жизнь. Она, как это не банально будет сказано, продолжается и продолжается именно для того, чтобы если не искупить, то хотя бы залечить. Вы талантливый человек, у нас с вами еще.

Смолянский опустил равнодушный взгляд на дискету, которая легла перед ним на стол, потом поднял глаза на Чернышева. Они долго смотрели друг на друга, не мигая, зрачки в зрачки. Чернышев выдержал эту небольшую дуэль. Он сохранял не только спокойствие, но и то достоинство, с которым вошел в этот кабинет.

- Да, об этом много писали газеты.

- Зато газеты не писали о другом случае. Один шутник однажды вздумал вымогать у меня деньги и при этом угрожал разоблачениями. Кажется, у него тоже были какие-то фотографии, или дискеты, я уже не помню. Вы знаете, как я поступил?

Чернышев не ответил. Он догадывался, к чему клонит его противник.

- Я лично три раза макнул его голову в унитаз. Вон там находится мой туалет, - Смолянский скосил глаза в сторону, где за изгибом стены кабинета виднелась дверца. Эта дверца вела в туалетную комнату, где имелся не только унитаз, но и роскошная ванна. Смолянский иногда оставался работать в этом кабинете на ночь и даже на несколько дней.

Смолянский вдруг резко встал, ножки стула с шумом заскрипели по паркету.

- Оксана! - заорал он.

В кабинет заглянула испуганная секретарша.

- Еще коньяку. Две рюмки.

Когда она принесла коньяк, Смолянский махом опрокинул рюмку в рот, а другую настоятельно подвинул к Чернышеву.

- Выпейте, Петр �льич. Я вас об этом прошу.

- Я выпью, - ответил Чернышев, - после того, как мы достигнем соглашения. Мне достаточно вашего слова.

- Какого слова вы ждете?

- Я хочу наверняка знать, что конфликт между нами исчерпан.

- Вы прекрасно понимаете, что не об Охлобыстино сейчас речь.

- Мои люди без моего разрешения пописать не могут! Это всей стране известно. Да я диктатор. Но я государственного масштаба диктатор. Я патриот, если хотите.

Он взглянул на часы и встал.

- �звините, Александр Юрьевич. Мне очень жаль, что я не имею больше времени, чтобы продолжить наш разговор. Дела. Думаю, что у нас еще будет время.

Он взял папку и повернулся к двери.

Смолянский тоже встал. Чернышева немного стушевало это фамильярное обращение. Он уже не ждал никаких примирительных жестов.

- Примерно, - ответил растерявшийся Чернышев.

- Ну, вот, и хорошо. Тогда забери свою дискету и выпей со мной коньяку на посошок. Ты же обещал. Оксана! Еще две рюмки!

Охрана проводила Чернышева до первого этажа. У лифта его ожидал незнакомый ему человек.

- Петр �льич, я хотел бы с вами переговорить. Пару слов всего.

- �звините, не имею чести знать вас, - не очень деликатно ответил ему Чернышев и уже хотел обойти незнакомца стороной.

- Я начальник службы безопасности этой компании. Меня зовут Андрей Григорьевич Гаврин. Если хотите, вот мое удостоверение.

- Не стоит, - Чернышев внимательно посмотрел на этого человека.

Мужчине было около пятидесяти. Вытянутое лицо. Выпуклый лоб с залысинами. Редкие волосы зачесаны назад. Желтые, прокуренные зубы. Желтые, словно также прокуренные, белки глаз. Взгляд не то чтобы холодный, но абсолютно непрозрачный. Человек с такой внешностью мог оказаться как отъявленным злодеем, так и лауреатом Нобелевской премии мира.

- Пройдемте со мной, - он отставил в сторону вытянутую руку.

Они обошли прозрачную колонну лифта и вошли в небольшой тусклый коридор. �х никто не сопровождал. Гаврин достал из кармана ключи и отпер кабинет.

Темно-синее сукно на круглом столе. В центре графин с водой, пепельница из какого-то фиолетового минерала, изящная сигарная коробка.

- Курите, - предложил Гаврин.

- Спасибо. Я не курю. Если можно, давайте побыстрее. У меня дела, - Чернышев сел так, словно собирался тут же встать, хотя понимал, что этот разговор может быть для него гораздо важнее, чем разговор со Смолянским.

- Нет, я этому не удивлюсь, - ответил Чернышев, не меняя позы и все с той же холодной интонацией.

- Пожалуйста, короче. Я прекрасно понимаю, о чем вы говорите и без этих прелюдий. Раз вы сказали, что начистоту, то давайте без околесицы.

- Отлично. Тогда напрямую. В нашем случае честное слово Александра Юрьевича, которое он вам дал, на самом деле ничего не означает. Он, конечно, как и сказал, имеет над нами неограниченную власть, но мы настолько преданы ему, что, даже нарушая его волю, не можем предать его интересы. Вы понимаете?

Чернышев положил перед Гавриным свою синюю папку, потом достал из внутреннего кармана пиджака дискету и тоже отдал ее ему.

- Вы этого хотите?

- Не только.

- Что же еще?

- Помимо этой дискеты и этой папки осталось множество других носителей ненужной нам информации. Это компьютеры, слухи, идеи, это, в конце концов, люди.

Чернышев медленно встал, оперся о стол руками и наклонился к Гаврину.

- Этого не будет никогда, - четко чеканя каждое слово, произнес он. - Я никогда не предаю своих людей. � это не просто громкие слова. Это принцип, который я ни разу в жизни не нарушил, вопреки.

- Подождите, Петр �льич, пожалуйста, не горячитесь, - Гаврин тоже привстал и сделал такую гримасу, которая должна была означать сожаление и даже угодливость, если бы его глаза не были столь непроницаемы.

- Я изучал труды Адама Смита и не считаю их абсолютно верными. Во всяком случае, я не считаю их верными в отношении конкуренции, - оборвал его Чернышев.

Он снял очки, устало обтер лицо ладонью. Он действительно устал за два часа нахождения в стенах этого здания. Увертки, двусмыслица, напряжение слуха и ума в поисках подвоха. Эта дипломатия - такая утомительная штука. Может быть поэтому он в свое время закончил не МГ�МО, а МГР�. В геологии на этот счет проще.

- �так, - сказал он, - вы являетесь последней инстанцией в решении нашего спора, и вы предлагаете совершить мне предательство в обмен на мир между нашими компаниями. При этом никаких компромиссных путей вы не приемлете. Так я вас понял?

- Примерно так, но с двумя оговорками. Во-первых, уважаемый Петр �льич, я не стал бы говорить столь категорично. Я лично считаю это не предательством, а именно компромиссом. Во-вторых, я был бы рад пойти на любое, более компромиссное решение, и я немало над этим думал, но я их действительно не вижу.

- Мое честное слово для вас, конечно, не подходит.

- А вы разве поверили честному слову Александра Юрьевича? Мы же деловые люди, Петр �льич. Деловые вопросы решаются не пожатием руки, а заключением нотариуса, но, вы сами понимаете, к нотариусу в данном случае мы обратиться не можем.

- Я мог бы предложить вам равную долю в компании, которой руководит Федор Николаевич. Это позволило бы вам контролировать весь процесс.

- Полностью контролировать процесс, имея всего лишь долю в уставном капитале, нельзя. Вы это сами хорошо знаете. Контролировать можно только, имея контрольный пакет, и даже это не всегда спасает. Что же касается Федора Николаевича и Людмилы Вячеславовны, то они в любом случае представляют опасность. Как для нас, так и для вас. Я понимаю, что нас всех обвели вокруг пальца, понимаю, что они мало виноваты и даже совсем не виноваты.. Но такова жизнь. Кто-то всегда должен быть крайним.

Откровеннее и не скажешь. Гаврин больше не улыбался и не делал никаких гримас, которые должны были бы успокоить Чернышева. Он сжал губы и прямо посмотрел на Чернышева. Теперь его взгляд не был так непроницаем. Он излучал решимость человека, сжегшего за собой все мосты. Такие люди стоят очень дорого на кадровом рынке. Смолянский в свое время успел перекупить Гаврина первым, и никогда не жалел о деньгах, которые ему платил.

Чернышев понял, что сейчас ему поставлен окончательный ультиматум, который больше не подлежит обсуждению. Это означало либо войну, либо частичную потерю самостоятельности. Война давала шанс. Уступить в малом он не мог, потому знал, что монстры, подобные Смолянскому малым никогда не удовлетворяются.

- Проведите меня к выходу, - сказал Петр �льич и встал.