|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Поэзия
3 марта 2019 года
ЗАБЕРИТЕ МЕНЯ, ГУСИ-ЛЕБЕДИ…
*
* *
В бессонной голове
Такое оригами! —
То ангелы поют,
То демоны
трубят…
Шататься по Москве,
Ходить весь день
кругами
И думать о тебе,
И чувствовать
тебя.
Любовь моя и боль,
Ты — рана
ножевая,
Ты — мой горящий
куст,
И крест, и
забытьё.
И горько, и светло
Мне жить,
переживая
Присутствие
твоё,
Отсутствие
твоё…
*
* *
Заберите меня,
гуси-лебеди,
На закате пропавшего
дня,
В тихом
клёкоте/трепете/лепете
Заберите на небо
меня.
Я устал, я отстал, мне б
опомниться,
Мне б очиститься от
шелухи.
Красным солнцем пылает
околица
И кричат из огня
петухи.
Я давно уж не чаял
спасения,
Но разбужен ночным
соловьём.
И пресветлый огонь
вознесения
Разгорается в сердце
моём.
Рваный лист на полýночной
площади,
Трепещу в ожиданье
чудес.
Попрощайтесь со мной,
люди-лошади,
Я ушёл, я взлетел, я
исчез.
Над берёзами, вязами,
клёнами,
По наитию иль
колдовству,
Очарован глазами
зелёными,
Я по синему небу
плыву…
*
* *
Я весь из прошлого —
из Шукшина,
Из пьяной свадьбы, из Простоквашина.
В душе моей —
великая страна,
А про сегодня ты меня не
спрашивай.
Чтоб не сорваться, лучше
промолчу.
Лишь об одном прошу, моя
хорошая:
Заглянешь в церковь, засвети
свечу
За наше незаплёванное
прошлое.
ПРО
БАБУШКУ И ДЕДУШКУ
Константин
Иванович едет купаться в Сочи.
Константин
Иванович — начальник желдорстанции.
И
пока он там апробирует море и тёмные ночи,
Из
центра во все инстанции летят телеграммы-квитанции:
Ввиду
неисправности рельсов, халатности персонала,
Поезд
с призывниками разбился на полном ходу,
Ввиду
многочисленных жертв решением трибунала
Привлечь
всех ответработников к немедленному
суду!
А Константин Иванович —
начальник желдорстанции,
И,
стало быть, он — ответственный! За смерть
ответственный —
он!
Он
плавал по Чёрному морю, но вовремя снят с дистанции,
Доставлен
по нужному адресу и к смерти приговорён.
Но
Александра Михайловна, супруга его беззаветная,
Вот
с этим жестоким решением совсем несогласна
она:
Ведь
он же тогда был в отпуске, и это причина конкретная,
И
в том, что погибли мальчики — отнюдь не
его
вина!
И
с этой мыслью решительной идёт она по инстанциям,
Её
там нигде не слушают, её отсылают назад.
В
отчаянной монотонности идут поезда по станциям,
И
снайперы равнодушные отводят усталый взгляд.
А
кто-то во тьме египетской суров, чернобров,
безжалостен,
Готовит
для исполнения решительный пистолет.
И
едет Лександра Михайловна в Москву, к всесоюзному
старосте.
Уж
если и он не помилует — надежды тогда уж
нет!
А
к всесоюзному старосте запись аж за полгодика,
А
к всесоюзному старосте очередь за километр.
И
мокнет Лександра Михайловна под грустным осенним
дождиком,
И
шарит в её корзиночке тупой хитрожопый мент.
И
вот через сутки-третьи приходит она к Калинину,
И
плачет пред ним, и молится: мол, муж мой не виноват!
А
всесоюзный староста, выслушав всю эту лирику,
Смертную
казнь заменяет на повседневный штрафбат.
Теперь
Константину Иванычу война принесёт
спасение,
Он
ранен и, стало быть, кровушкой искупил он свою вину.
И,
провалявшись в госпитале, он верит в своё спасение,
Он
едет на малую родину и благодарит жену.
Жена,
Александра Михайловна, радуется, как девчоночка,
Во
всём потрафляет спасённому, дырявой его голове,
А
Константин Иванович ей сделал от счастья робёночка,
А
после свалил, бессовестный, под юбку к одной вдове.
Он
предал свою спасительницу — и нету ему
прощения,
И
Александра Михайловна живёт, закусив удила,
Но
на вопрос, какое у ней теперь к нему отношение,
Она
говорит: «вернулся бы — простила б и
приняла».
*
* *
Андрею Анпилову
На даче у Андрея Дмитрича
Всегда просторно и
светло.
И я, тревоги все повыкрича,
Гляжусь в тепличное
стекло.
Растут там репа и
черёмуха,
Берёзки, пальмы и цвяты,
И скалятся из-за
подсолнуха
Коты небесной
красоты.
Там жизнь, как песня
недопетая,
Аукается у
ворот.
И тишина такая
светлая,
Густа, как вересковый
мёд.
Ой, любо в мире
дачно-сказочном,
Пшеничноусый дед
мороз.
Я б сам полез с тобой за
яблочком,
Когда б не
остеохондроз.
КАРАМАЗОВЫ
По
теме
все слова не нами сказаны,
Но
братцы, это всё-таки… звездец:
Во
мне
живут все братья Карамазовы
и
приезжает погостить отец!
Татьяна Ситникова
К чему бросаться выспренними фразами?
—
Но как ты ни придерживай
коней,
Я — русский, и
все
братья Карамазовы
Живут в душе растрёпанной
моей.
Пусть память мёртвой плиткою
заложена
Потомками Мамая по
Москве,
Но едет на извозчике Алёшенька,
И мчится Смердяков на
БМВ.
Швыряет осень нефтяными
хлопьями,
И новый жнец готовит свой указ,
Что с завтрашнего дня считать холопьями
И нас, и вас, и весь
иконостас.
Затянем же обрыдлую
«Дубинушку» —
Не первый век у дьявола в
гостях:
То в бешенстве Тарас пришьёт кровинушку,
То комсомолки спляшут на
костях.
В подъездах бьются кривичи да
вятичи.
В подвалах наша мощь
погребена.
И птички по утрам косятся, глядючи,
Как прыгают поэты из
окна.
*
* *
Наблюдая за
людьми,
Приближаясь,
отдаляясь,
Умирая от
любви,
Без любви в толпе
теряясь,
Вдруг столкнуться с
ней
в упор,
В мире, в чате, на
перроне
В убегающем
вагоне
Выслушать, как
приговор,
Перифраз-припев-пустяк
Заигравшегося
эха:
«<нрзбрчиво> ты как?
Где ты? кто ты? как
доехал?»
ПАМЯТИ ШУКШИНА
И только в глубокой
зрелости
Достанет известной
смелости
Понять, что такое
Родина,
Принять словно меч и
судьбу:
Россия моя
мохнатая,
Неровная, полосатая!
Я — плоть твоя,
и
когда-то я
В тебя, словно дождь,
уйду.
Охальная,
ортодоксальная,
Как женщина —
пародоксальная,
Блудница ты и
монахиня,
Ты — свет мой в
ночной реке.
Привыкла к лозе с
нагайкою,
К братве во главе с бабайкою,
Любовь свою
недопетую
Зажав, как пятак в
кулаке.
Бежать за тобой, как за
поездом;
В отчаянии
бессовестном,
Любить тебя до
одурения,
До взрыва в сердечной
мгле,
Как жинку, держать за
волосы,
Со страстью шепча
вполголоса
«Ты дура
моя,
и всё-таки
Ты — лучшая на
земле!»
*
* *
П. Тодоровскому
Послевоенный дворик с
патефоном.
На лавке инвалид с
аккордеоном
В футболочке с
эмблемой ЦДКА.
Одновременно танцы и
тоска.
Вскипает ностальгией Риорита.
Две женщины, Адель и
Маргарита,
В обнимку то ли пляшут, то ли
плачут
И тёмной тенью смерть над ними
скачет.
У тёти Ады сын под
Сталинградом
Разорван в клочья вражеским
снарядом.
У тёти Риты дочка под Игаркой
Растерзана гулаговской
овчаркой.
Плывёт над Пресней Russisch-jüdisch
вальс.
Клеймят ботинки старые
асфальт.
Уж полночь. В темноте белеют
платья.
Не разойтись, не разомкнуть
объятья.
А в их глазах такая
тишина…
И никогда не кончится
война.
*
* *
Я — очень длинная река.
Я к вам теку
издалека,
То извиваясь, то
резвясь,
То забываясь, то
смеясь,
То водопадами
струясь.
Я — ваша жизнь, я —
ваша связь.
Я — полноводная река.
Во
мне гуляют облака,
И звёзды светятся
во
мне,
И раки топчутся на
дне,
И рыбы в тишине
ночной
Ныряют молча за
Луной.
Я — очень древняя река.
Я к вам плыву изглубока,
Из сна, из сказки,
из
лубка,
И затонувшие
века
Плывут со мной,
живут
со мной
Моею жизнью
неземной.
Я помню всё, я знаю
всех,
И бабий плач, и
детский
смех,
И взмахи резкие
пловца,
И холод в глотке
мертвеца.
И кости старых
кораблей
Покоятся в воде
моей.
В моей воде, в моей
крови
Смолкает музыка
любви,
И каждый звук, и
крик,
и стон
Впадает в сон,
безмолвный сон.
Плывут столетия во
мне…
В моей крови… в
моей
волне…
*
* *
Нас вновь предупреждает
МЧС
Про ветер до
17м/с
И умоляет «Будьте
осторожны!
Опасны снег с дождём, и
гололёд,
и каждый, кто по городу
пройдёт,
рискует пасть»… Но чудеса
возможны.
Представь: с утра очнутся
небеса
С метелицей длиною в
полчаса
И птицей-тройкой с детской той
открытки,
Где (помнишь?) с бородой румяный
дед,
И зайчики бегут ему
вослед,
Сверкает снег, игрушки и
улыбки.
А в комнате, под елью
голубой,
Подарки ожидают нас с тобой
—
Орешки, шоколадки,
мандарины.
А с неба — звук
армстронговской трубы,
По телику «Ирония
судьбы»,
«Мне нравится…» Цветаевой
Марины.
И вот уж в ванной грустный
Ипполит,
А на плакате хитрый
Айболит,
И слоники плетутся по
комоду.
Родители танцуют свой «медляк»,
А дед поёт нам песню про
Варяг
И ловит на транзисторе
«Свободу».
Так хочется поверить в
чудеса,
Чтоб ожили родные
голоса,
Чтоб птица-тройка в небесах
промчалась,
Чтоб в окнах всё сиял двадцатый
век,
Чтоб падал, падал прошлогодний
снег,
Метель мела, и детство не
кончалось.
|
Проголосуйте за это произведение |
