ФАУСТ

подлинная история

всемирно известного доктора богословия и чернокнижника

Фауста (1480-1540 гг),

его закадычного друга Мефистофеля

и прекрасной Маргариты,

об истории взаимоотношений которых

в течение двух веков рассказывали легенды

германские кукольники в своих спектаклях,

а затем куча авторов, вплоть до Гёте,

предагали свои версии этой истории,

НО НА САМОМ ДЕЛЕ ДЕЛО БЫЛО ТАК...

ДЕЙСТВУЩИЕ ЛИЦА:

ФАУСТ - в начале пьесы тридцатисемилетний ученый, через 14 лет внезапно почувствующий плотскую немочь по виду старик

ЛЮТЕР - в начале пьесы тридцатичетырехлетний теолог, инициатор Реформации, который в каждой сцене выглядит все могучей и все моложе

ЕПИСКОП Бамбергский - в начале пьесы тридцатипятилетний князь-епископ Генрих Гросс фон Трока из города Бамберга, что в Верхней Франконии (Бавария, ныне ФРГ), человек внешне невзрачный, на протяжении всей пьесы гне меняющийся

МЕФИСТОФЕЛЬ - в начале пьесы слуга Лютера, лет двадцати пяти, к концу вымотавшийся до состояния беззубого сатрика

МАРГАРИТА - горожанка Лейпцига (самый большой город Саксонии, ныне ФРГ), лет восемнадцати; миленькая, из породы симпатяг в молодости, но годам к тридцати превращающихся в обрюзгщих, ворчливых и крикливых баб с гонором типа: "Я на тебя всю молодость потратила!"

ПИСАРИ - безымянные монахи, сотрудники Мартина Лютера; разномастные, разнорослые и разнобрюхие, всегда в сутанах

УЧЕНИКИ Лютера; о них можно сказать то же самое, что и об учениках

ГОРОЖАНЕ Лейпцига

ПРИМЕЧАНИЕ: Одеты актеры согласно моде своего времени - то есть так, как одевались в Германии в период Реформации. Несмотря на довольно молодой по нынешним меркам возраст персонажей, выглядят они довольно старыми. Кроме разве М. Лютера (см. его портрет более позднего времени). Это - человек довольно полный, даже толстяк, развязный и категоричный, с толстой шеей, вареникообразными губами, огромным "пивным" брюхом, короткими, толстыми пальцами, короткими ногами и длинными руками. Тонзура на темени аккуратно выбрита только в первой сцене, потом редкий волос свой он зачесывает с особой любовью и элегантностью. Согласно хроник, Лютер был изрядным похотуном, потому режиссер при постановках может вводить посторонних сюжетуу дамочек, которые строят Лютеру глазки, да и он в паузах между свомими репликами уделяет им внимание.

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Германия. Город Виттенберг. 31 октября 1517 года. Помещение местного собора. Богатая отделка, множество икон по стенам, скульптурные изображения святых и "Снятие с крсета", огромный резной иконстас и украшенный золотом алтарь.

Здесь стоят ЛЮТЕР и его УЧЕНИКИ.

Один из учеников - ПИСАРЬ - сидит перед амвоном и пишет, поминутно макая гусиное перо в чернильницу, то и дело обтачивая его ножичком, посыпая написанное песочком и стряхивая его на пол. Во всем ПИСАРЕ много явно выраженной небрежности: и в том, как висит на нем плохо простиранная сутана, и как лежит неаккуратно бумага, и сколько стружек пера под его ногами, и брошенные на столе огрызки использованных перьев. Да и обувь "каши просит". Тонзура выбрита неряшливо, довольно густо поросла новыми волосами - на вид ему лет двадцать, не более. И, хотя он - не главный персонаж картины, тем не менее, всегда лезет вперед, всеми своими действиями обращает на себя внимание.

ЛЮТЕР (диктует): "Каждый христианин, если он искренне раскаивается, получает полное отпущение грехов и без индульгенции. Истинное сокровище церкви есть, конечно, не отпущение, а святое евангелие величия и милости Бога[1]". Записал? Поставь точку... (расхаживается вдоль рядов резных сидений, гул тяжелой поступи его отражается от потолка и разносится по нефам)... Далее надо сказать, что "крест отпущения, украшенный гербами папы и воздвигутый в храмах, разве имеет равную ценность с Крестом Христовым?"[2] Это есть кощунство, сотворяемое папой римским.

УЧЕНИКИ с испуганными выражениями лиц переглядываются, часто крестятся.

ПИСАРЬ: Великая мысль учитель!

ЛЮТЕР: Обо мне попозже. Нужен переход (УЧЕНИКАМ): Что нового слышно о докторе Фаусте?

ПИСАРЬ: По-прежнему гостит у епископа Бамбергского. Составляет гороскопы и обещает сотворить философский камень.

ЛЮТЕР: Пусть обещаем им хоть живого черта. Главное - чтобы об основной тайне не проговорился.

ПИСАРЬ (смиренным голосом): Да, учитель. Покуда никто не знает об эликсире...

ЛЮТЕР: Молчать!

ЛЮТЕР делает знак - два УЧЕНИКА хватают ПИСАРЯ за руки, заворачивают их за спину и уводят его за кулисы; почти тотчас оттуда доносится стук топора.

УЧЕНИКИ крестятся.

ЛЮТЕР разглядывает цветные стекла в окнах собора.

Два УЧЕНИКА, уведших писаря, возвращаются. Дожидаются, когда ЛЮТЕР обратит на них внимание, кланяются ему, возвращаются на свои места в толпе УЧЕНИКОВ.

ЛЮТЕР: Теперь лишь я и Фауст знаем тайну... (оглядывает УЧЕНИКОВ, тычет пальцем в первого попавшегося): Вот ты. Грамотен? (тот отрицательно качает головой; другому): А ты? (тот, весь побледнев и тряся губами, кивает согласно): Как звать тебя? (УЧЕНИК открывает рот, но не успевает назваться): Впрочем, ты имя, данное тебе отцом и матерью, забудь. И нареченным будешь отныне... (делает паузу, потом разражается громким смехом и заявляет): Мефистофелем!

МЕФИСТОФЕЛЬ (падает перед Лютером ниц): Помилуй, учитель! Не погуби душу христианскую именем адовым.

ЛЮТЕР: Пойдешь во Франконию, в Бамберг. Найдешь там при дворе князя-епископа философа придворного по имени Фауст. Станешь его учеником, его тенью, его вторым "я", стань похожим на него, перейми его походку, манеру речи, голос.

МЕФИСТОФЕЛЬ (покорно): Слушаюсь, учитель.

ЛБЮТЕР: И тогда... быть может,... доверит он... секрет свой... тебе, поганцу... обманщику и плуту... слуге моему.

МЕФИСТОФЕЛЬ: Позволь спросить, учитель...

ЛЮТЕР (перебивает злым голосом): Не позволю! Судьбу ученья своего и свою судьбу вверяю тебе, морда неблагодарная! Уходи от нас немедля! Мне тебе нечего сказать, а для них (показывает на УЧЕНИКОВ) ты уже умер. Вчера вечером нажрался какой-то пакости - и сдох (отворачивается от него).

МЕФИСТОФЕЛЬ: Прощай, учитель (уходит).

ЛЮТЕР: Писца ко мне!

Один из УЧЕНИКОВ, сопровождаемый сочувственными взглядами УЧЕНИКОВ, выходит из толпы их, и идет к брошенным у аналоя бумагам, собрает их; присев на освобожденное место, макает перо в чернильницу.

ЛЮТЕР (диктует): "Христиан надо учить, что тот, кто видит нуждающегося, и, несмотря на это, отдает..."[3]

СВЕТ медленно меркнет, голос затихает...

СЦЕНА ВТОРАЯ

Алхимическая лаборатория доктора Фауста. Здесь стол с ретортами и звеевиками, парящими котлами и ретортами. Стеллажи с бутылями с прячущимися там змеями, пиявками, лягушками, головой синего дракона и красного рогатого дракона, с набором химер, с вурдалаками и упырями, а также большая женская задница и сразу штук сто мышей, связанных в одну гирлянду, верблюжий череп, висит на стене шкура дракона. Возле очага пристроился греться старый гном- явно из раскрашенной глины. Находится эта лаборатория в подвале замка самого князя-епископа Генриха Гросс фон Трока.

ЕПИСКОП и ФАУСТ

ЕПИСКОП: Бог есть всеобщее. Человек, определяющий себя и свою волю сообразно этому всеобщему, свободен. Тем самым полагается всеобщая воля, и не его особенная нравственность. Правомерное действие есть основное определение, жизнь перед Богом. Бытие, свободное от эгоистических целей, справедливость перед Богом...

ФАУСТ (перебивает веселыми голосом): Постно все это, ваше высокопреосвященство, постно и скучно. Куда приятней, знаете ли, по бабам. Выпустите меня на волю. Все равно ведь церкви римской от меня пользы никакой. Да и гороскопы вашей милости мне осторчертели на самом деле. Я ж вам назвал дату вашей смерти, а вы хотите, чтобы я ее перенес. И при этом считаете астрологию наукой.

ЕПИСКОП: Ты - чернокнижник. Ты должен уметь менять судьбу человеческую.

ФАУСТ: Кто вам сказал? Сказки это. И суеверия. Алхимия, пирология, аквалогия, астрология, вся прочая дребедень - это лженауки. Будущее - за экспериментом и вот за этой вонючей мерзостью (показывает на парящие реторты), за простой химией. Помяните мое слово, не пройдет и пятисот лет, как благодаря химии мир преобразится. Люди научатся делать пищу из дерьма. Корабли станут металлическими, а не деревянными, железные птицы полетят по небу, люди станут сплетничать на расстоянии в тысячи миль, полетят вокруг земли, достигнут луны.

ЕПИСКОП: Богохульствуешь!

ФАУСТ: Эх, ваше преосвященство... Отчего вся высокородная знать столь глупа и столь необразована? Помяните мое слово, кувыркнется церковь римская, развалится от дуновения слова одного - Реформацция. Истину вещую вам.

ЕПИСКОП: Покорись, Фауст. Смири гордыню - и покорись. Святая церковь римская милосердна и терпелива. Но страшен гнев ее, как извечно страшен был гнев Бога нашего всемилостливешего. Ибо благополучие человеческое имеет божественное оправдание. Но оно имеет это оправдание постольку, поскольку оно сообразно божественному, поскольку поведение человеческое сообразно нравственному, божественному закону...

ФАУСТ: Господи! Как постно! Как скучно! Какие вы с Лютером одинаковые! Как будто в зеркало смотритесь. Вот как надо жить! (проходится колесом вокуруг стола с ретортами): Гоп-ля! (вскакивает на ноги, хлопает в ладоши): Каково? И никакого, заметьте, ваше высокопреосвященство, божественного смысла. Но приятно телу до чертиков! (стучит кулаком себя в грудь - та гудит): Вот она -жизнь!

ЕПИСКОП (морщится, потом заявляет торжественным голосом): Доктор Фауст! Твой долг пред Господом Богом нашим - быть верным церкви Иисуса Христа! Нам, и только нам должен ты передать свои знания. В противном случае, ты никогда не увидишь дневного света, и закончишь свою грешную жизнь здесь, в этом подвале, в смраде испарений этих колб, в копоти свечей и факелов. Да будет так! (поворачивается, собираясь уходить).

ФАУСТ: Стой! Стой, лысый черт! Так бы сразу и сказал. Тащи сюда учеников.

ЕПИСКОП: Много ль надо?

ФАУСТ: Да хватит и одного. Видишь - тут и так негде повернуться. А еще ведь и питаться нам придется вместе, и в ведро вон в том углу ходить по маленькому и по большому. Собственное дерьмо не воняет, а чужого достаточно всегда и одного.

ЕПИСКОП (подозрительно): Ты вправду хочешь ученика? Или тебе просто скучно здесь одному? Ты же знаешгь: в гневе я страшен.

ФАУСТ (потягивается): Обучу вам монаха - и на волю! (в свою очередь подозрительно): А не обжулишь, ваше высокопреосвященство? Знаю я вас, попов. Известные брехуны.

ЕПИСКОП (хлопает в ладоши): Войди, сын мой!

Входит МЕФИСТОФЕЛЬ

ФАУСТ (обходит Мефистофеля): Этот? (осматривает его с головы до ног, щупает мышцы, заглядывает в рот): Здоров, собака! В наше время редкость (оборачивается к ЕПИСКОПУ): Ныне до сорока лет доживает лишь каждый третий, до пятидесяти - каждый пятый, а уж до шестидесяти меньше, чем каждый десятый из рожденных в один год дотаскивается, кашляя, стеная, умоляя Бога поскорей забрать его из юдоли земной. В этом возрасте у монахов Бамберга если всего лишь половины зубов нет - значит, повезло дурню, у большинства - и того меньше. Да остальные гнилые, из ртов у них вояет, как из хлева. А у этого - все тридцать два. И дыхание свежее, не воняет из пасти собачатиной (МЕФИСТОФЕЛЮ): А ну, присядь...Десяить раз подряд.

МЕФИСТОФЕЛЬ приседает.

ФАУСТ (щупает пульс у него): Дыхание ровное, пульс четкий, без перебоев (оглядывается на ЕПИСКОПА): Откуда вы добыли такое чудо, ваше высокопреосвященство? Явно не ваш подданный.

ЕПИСКОП: Из Лейпцига.

ФАУСТ: Хороший город. Бывший славянский город Липск. Я читал о нем в хрониках Тимара Мерзебургского. Вы знаете сочинения этого ученого мужа, ваше высокопреосвященство? (ЕПИСКОП величественно кивает): Ах, да, я и забыл. Простите. Вы, как и следует всокородному немецкому князю, неграмотны. Читать и быть умными - достояние плебса (ЕПИСКОП на хамство не реагирует, потому ФАУСТ обращается к МЕФИСТОФЕЛЮ): Вот тебе первый урок, мой ученик: даже высокородные князья могут получать пощечины ради выгоды своей грошовой.

ЕПИСКОП: Раб наш Фауст за словеса, порочащие достоинство князя-епископа Генриха Гросс фон Трока по окончании работы своей будет публично сечен розгами на площади перед собором Бамберга количеством в пятьсот ударов!

ФАУСТ: Князь-епископ чрезмерно щедр к рабу своему (ухмыляется и шутовски кланяется): Ведь мог и казнить. Сейчас же. Ан - только пятьсот розг.

ЕПИСКОП (ему): Шестьсот розог! (МЕФИСТОФЕЛЮ): Ты знаешь свой долг, раб?

МЕФИСТОФЕЛЬ (смиренно и преклонив колени перед ним): Ваш раб, ваше преосвященство.

ЕПИСКОП: Ты станешь тенью и учеником доктора Фауста. Ты обучишься у него великому искусству черной и белой магий, неркомантии, хиромантии, пиромантии и гидромантии.Ты познаешь тайны бытия,ты передашь их в руки святой римской церкви.

МЕФИСТОФЕЛЬ: Почту за честь быть полезным святому папскому престолу и вам, ваше высокопреосвященство (целует протянутую ему ЕПИСКОПОМ руку).

ЕПИСКОП: И ежели тебе придется попасть в лапы еретиков-реформаторов\.сподвижников еретика Мартина Лютера, то ты умрешь, но тайны им не выдашь.

МЕФИСТОФЕЛЬ (склонившись к саомму полу): Умру - не выдам.

ЕПИСКОП величественно крестит его и удаляется.

ФАУСТ (все это время сидевший развалясь в кресле и смеющийся над происходящим, преображается в хозяина при слуге): Подай вина мне, мой шут и шпион при мне.

МЕФИСТОФЕЛЬ берет кувшин с вином, наливает его в хрустальный бокал и подает его ФАУСТУ.

Тот медленно и торжественно пьет. Бросает кубок МЕФИСТОФЕЛЮ, тот ловит.

ФАУСТподзывает его знаком к себе - МЕФИСТОФЕЛЬ приближается.

ФАУСТ берет его за ухо и начинает медленно с садистским сладострастием, крутить его.

ФАУСТ (задумчиво): Мой Цербер... мой ученик... мой друг и враг...

МЕФИСТОФЕЛЬ: Пустите! Больно же!

ФАУСТ: О, нет! Не так просто. Прежде, чем в твой мелкий череп и в узкий лоб вольются мои мудрые мысли, мои знания, тебе надобно прочистить уши. Чтоб знал ты, как внимать речам достойнейшего из всех мужей планеты по имени... Как звать нашу планету, осел?

МЕФИСИТОФЕЛЬ (изнемогая от боли и корча лицо): Земля, учитель. Планета наша зовется землёю.

ФАУСТ (согласно): Землею, червь. А теперь ответь: ты веришь, что человек - созданье Божье?

МЕФИСТОФЕЛЬ (визжит от боли): Верю! Верю! Все сущее - творение Его!

ФАУСТ (отпускает ухо; задумчиво): А я вот сомневаюсь. Бог создал человека таким образом, что человек не может не поддаваться чарам своих наиболее простых страстей. Самые простые, примитивные из них: похоть, чревоугодие, жадность, трусость... Так ведь?

МЕФИСТОФЕЛЬ (держась за распухшее ухо): Но Христос вручил нам факел веры!

ФАУСТ (не обращая на его слова внимания, продолжает): Бог сотворил мир и нас такими, что все избираемые нами пути усеяны ловушками, избежать которых мы не можем. Ловушки эти вынуждают нас совершать так называемые грехи. И едва только мы оступаемся, попадаем в расставленную Богоми ловушку, Бог тотчас начинает наказывать нас за то, что по воле Его самого мы обязаны были совершить.

МЕФИСТОФЕЛЬ: На то Божья воля, учитель.

ФАУСТ (разражается громоподобным смехом): Так я и совершаю их! Во имя Господа и ему в угоду грешу! ГРЕШУ!!! Всегда! Везде!

МЕФИСТОФель: Кощ9унство это, учитель.

ФАУСТ: А ну, молись! Читай "Отче нащ".

МЕФИСТОФЕЛЬ: Иже еси на небеси. Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое...

ФАУСТ прямо с кресла делает кульбрит вперед.

ФАУСТ (вставая на ноги): Оп-ля!

МЕФИСТОФЕЛЬ: Хлеб наш насущный дашь нам днесь...

ФАУСТ: Я надсмехаюсь над Всевышним вместе с твоей молитвой- и он не наказывает меня. И это означает, что именно я верю в Него, а не ты, жалкий червь, который боится Всемилостивейшего Бога больше, чем хотя бы я любил самого себя. Парадокс? Эй! Слушай! Как там тебя?

МЕФИСТОФЕЛЬ: Остави нам долги наши... (вздрагивает): Мефистофель я, учитель.

ФАУСТ (искренне удивлен): Имя беса из Преисподней. Надо же... Ты веришь, Мефистофель, в триединство Бога, в обряд крещения, в таинство святогго причастия?

МЕФИСТОФЕЛЬ: Как истинный католик, я верю и в триединство Бога нашего Всевышнего и Всемилостливейшего, верю в таинство причастия святого, в...

ФАУСТ (перебивает): Ну, и дурак, хотя и бес. Кто верит в глупости, тот не в состоянии думать сам и искать истину. Ученый настоящий обречен всю жизнь сомневаться и искать решения самых замечательных и самых трудных задач. Мой ученик должен быть ученым, иначе он ничего не поймет и ничему не научится у меня.

МЕФИСТОФЕЛЬ: Но... вера в Бога есть основа знаний истинных. Кто вы, доктор Фауст? (с ужасом в голосе): Вы... атеист?

ФАУСТ (с восторгом и смехом): Я - атеист! Как старик Лукреций! Как Эпикур! Как Демосфен!

МЕФИСТОФЕЛЬ: Но, учитель!... Бог есть... Слово... Слово - есть Бог... Так сказано в Священном Писании! Я читал это и по латыни, и в переводе...

ФАУСЧТ: Да, знаю. Слышал. Перевел недавно для быдла тупого на язык швабский Библию некто Мартин Лютер. Но, что толку? Народ немецкий как жил в дерьме житейском, так и пребывает по сей день в мерзости душевной и погряз в пороках. Не говори при мне банальных слов и не болтай того, в чем ничего не разумеешь. Мартин Лютер, называя наших с тобой земляков, скотами неумытыми, прав. Я - сам доктор богословия. Закончил Гейдельбергский Университет, там же был допущен к степени и получил ее. Разве ты меня можешь удивить своим ничтожным блеянием о Боге, черте и прочей ерунде, если я выступал в дискуссиях с самими профессорами Сорбонны?

МЕФИСТОФЕЛЬ: Его высокопреосвященство знает, что вы - доктор богословия и атесит одновременно?

ФАУСТ: Давно.

МЕФИСТОФЕЛЬ: И он велит мне учиться у атеиста? Ведь атеист - это хуже еретика!

ФАУСТ: Нас в Европе сейчас три гения. Георг Бауэр по кличке Агрикола, Бомбас Фон Гогенгейм, называемый Парацельсом, и я - почетный пленник епископа Бамбергского по имени доктор Фауст. Без клички. И ты, червь вонючий, приставлен ко мне для того, чтобы ты попробовал приобщить меня к лону святой римской церкви. И, если тебе удастся совершить свой червячный подвиг, то тебя могут за это причислить к лику червячных святых. Или (что много выгодней, чем стать святым) станешь ты епископом, кардиналом, а то и самим папой римским... Главное - выведать тайну мою (хохочет). Всем она нужна! Все за ней носятся. Пресмыкаются передо мной! Как будто жить невозможно без обладания чужой тайной.

МЕФИСТОФЕЛЬ (смиренно): На то воля ваша и Божья, учитель. Коли вы окажете мне честь поделиться вашей тайной со мной, недостойным, то церковь святая и вас назовет святым.

ФАУСТ: Вслушайся сам в свою речь, осел! Звание святого ты предлагаешь мне купить! Что есть истинное кощунство: мои слова или ваши с епископом дела? Воистине нет людей более двуличных и бесстыдных, чем монахи и попы! Лютер прав, называя вас дьяволовым семенем. (меняет интнонацию на искусительную): Ты хочешь, чтобы я поверил в Бога?

МЕФИСТОФЕЛЬ (с надеждой): Да, учитель.

ФАУСТ: Вот первый мой совет для исполнения твоего желания: не раздражай меня, а весели.

МЕФИСТОФЕЛЬ (задрав подол рясы, выделывает перед ФАУСТОМ антраша и корчит рожи): Так, учитель?

ФАУСТ: Для первого раза неплохо. Теперь скажем о втором условии. Раз я - магистр и доктор богословия, то уже невозможно тебе - ученику всего лишь - меня привести в лоно церкви обычным способом. Я не поддамся болтовне о Боге и Дьяволе, обещаньям Рая после смерти или Ада после того, как отдам концы, протяну ноги, сдохну, квакнусь, околею... Так ведь?

МЕФИСТОФЕЛЬ (растерянно): Я не знаю... Наверное, так.

ФАУСТ: Тогда начнем рассуждать вторым методом науки по названию математика: от противного. Заставвь меня поверить в Дьявола - и я поверю в Бога.

МЕФИСТОФЕЛЬ (в ужасе часто крестится): Свят! Свят! Свят!

ФАУСТ (сдвигает колбы и реторты, садится на стол): Послушай лекцию первую мою, червь.

МЕФИСТОФЕЛЬ падает задом на пол и, глядя снизу, внимает речи своего учителя.

ФЫАУСТ: Есть тьма и есть свет. Тьмы больше. Свет лишь на время рассекает тьму - и, обессилев, исчезает. Есть день и есть ночь. Но летом день длинен - и мы его не бережем, спим, когда светло, а зимой не ценим естественной темноты, жжем свечи и лучины. Есть круглое и острое. Первое катится, второе колется. Если колящееся покатить, то оно застрянет и катиться не станет, но и катящееся не катится всегда, а когда-то и останавливается. Есть женщина, которая принимает мужчину в себя, и есть мужчина, который познает женщину внутри. Но нет ни Дьявола, ни Бога. Есть я - Человек! Ведь это я могу построить дом. Взорвать скалу! Вспять повернуть реки, проложенные Богом для меня неудобно. Могу из двух веществ (берет в руки две колбы) сделать третье (льет их в чашку фарфоровую - и оттуда вырывается сноп искр и пламя) на них непохожее. Могу слагать прекрасные стихи! Могу сквернословить. Могу любимым быть. Могу любить! Я все могу! Я - Человек!.. И Бога с Дьяволом придумал я... то есть даже и не я, а какой-то другой человек, наш с тобой далекий предок. Потому что тому человеку было страшно жить. А страшно было потому, что он мало знал, и еще меньше понимал.

МЕФИСТОФЕЛЬ (слушая его, закрывает уши, в отчании творит заклинания): О, молнии! О, гром!.. Ударьте в этот замок скверны! Разрушьте крепость в пыль! Смешайте пыль с песком! Снесите к морю ветром и водой! В волнах погребите! То ересь есть!

ФАВУСТ (со смехом вскакивает на ноги, стоит на столе, кричит): Я - Человек! Я - Бог! Я - Дьявол! Всё во мне! Попробуйте, сразитесь!

Гром. Молния пробивается сквозь зарешетчатое окно под потолком, освещает синим светом помещение. Змеи и прочие гады в банках шевелятся, глаза головы Дракона пылают.

МЕФИСТОФЕЛЬ падает на колени, молится.

ФАУСТ танцует на столе.

ФАУСТ: Ливень! Дождь! После стольких дней жары! А я еще с утра сказал епископу, что сегодя к обеду будет дождь! А он не поверил мне. Теперь винит себя за это. Ибо жалок человек верующий! И велик человек мыслящий! Я - Человек! Я - химик! Я - ученый! Да здравствует свободный человек! Открытый сердцем! С вольною.душою! С умелыми руками! Свободный! Думающий! Великий!

Во вспышках молний и под аккомпанимент грома возвышается на столе ФАУСТ. МЕФИСТОФЕЛЬ скрюченным валяется на полу.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Германия. 1524 год. Затеянная Лютером за семь лет до этого кровавая буча Реформации набирает силу. Население бесчисленных немецких графств, княжеств и королевств, а также Чехии, Моравии, Швейцарии, Франции, Швеции в ужасе мечется между то и дело меняющими веру владетелями этих земель, бежит в Австрию, в принадлежащие Испании Нидерланды, в Польшу, в Дикое поле, называемой в Московии Украйной, а то даже и в Турцию, бросая дома, превращенные в пепелища, земли предков.

Замок курфюста Фридриха Саксонского. Вартбург близ Эйзенаха.

ЛЮТЕР и УЧЕНИКИ

ПИСАРЬ на этот раз совсем другой - толстый, одетый в добротную рясу с отложным белым воротничком, без тонзуры на голове. Лет восемнадцати.

ПИСАРЬ (читает, обращаясь к Лютеру, со свернутого в рулон свитка): "Смотрите, главная причина ростовщичества и разбоя - наши господа и князья. Они захватывают себе, что вздумается: и рыбу в воде, и птицу в воздухе, и растения на земле - все должно принадлежать им. И после этого они распространяют заповеди Божии, и говорят: Бог повелел - не укради! Но для себя они этот запрет не считают обязательным. Поэтому они и притесняют всех людей, разоряют и грабят всех земледельцев, ремесленников и целый свет. Если же у них кто-нибудь возьмет самую малость, то его отправляют на виселицу, а..."[4] (сбивается): Простите, учитесь... (прокашливается).

ЛЮТЕР (гневно): Читай!

ПИСАРЬ: А доктор Лютер тогда приговаривает: "Аминь!" (опять сбивается): Простите, учитель. Но тут так написано.

ЛЮТЕР: Читай. То мне награда за то, что я сам вскормил у себя на груди этого скорпиона Мюнцера.

ПИСАРЬ: "Господа сами виноваты, что бедный человек становиттся их врагом. Они не хотят устранить причин возмущения - как же они могут надеяться на спокойное благоплучие?"

ЛЮТЕР вырывает свиток у ПИСАРЯ из рук.

ЛЮТЕР: Кто так читает? Разве тут так вяло написано? Вот как надо читать!

ПИСПРЬ (бледный, растерянный, трясущимися губами): Виноват, учитель... Но слово в слово...

ЛЮТЕР (разворачивает свиток на всю длину, вытягивает его перед собой на длину рук и голосом торжественным, мощным, проповедническим читает): "Господа сами виноваты, что бедный человек становится их врагом. Они не хотят устранить причин возмущения - как они могут надеяться на спокойное благополучие? Так говорю я! За подобные речи меня называют мятежником. И пусть..." (рвет свиток в клочья, бросает на пол, точет их, орет, брызжа слюной): Каналья! Изменник! Был холопом, а станет свинной разделанной тушей! (вдруг резко успокаивается, спрашивает у ПИСАРЯ голосом скорее вялым): Где Фауст? Что слышно о чернокнижнике?

ПИСАРЬ (достает из складок сутаны тетрадочку): Служащие Лейпцигского магистрата сообщают, что прибывший год назад в их город из Бамберга доктор теософии Фауст пятерых клиентов вылечил от водянки, двоих от подагры, троих чахоточных умертвил безбожным своим лечением. Тайным дознанием установлено, что всем троим умерщвленным давал Фауст "красного льва".

ЛЮТЕР: Негодяй! Обманщик! И этот шарлатан мнит себя великим врачевателем! Самой великой из всех наук - алхимии - знатоком! (с сарказмом): "Красного льва"! А может, сулемы - изобретения великого Парацельса? Чем, говоришь, были они больны?

ПИСАРЬ: Чахоткой.

ЛЮТЕР (растерян): Чахоткой? Так получается, что Фауст их облагодетельствовал? Помог им умереть пораньше и без мук?

ПИСАРЬ: Установлено, что "красного льва" Фауст давал смертельно больным по их же просьбе. Нечестивцы были признаны самоубийцами, и потому похоронены в земле, не освященной святой римской церковью.

ЛЮТЕР: Какой, повтори, церковью?

ПИСАРЬ (задрожав и заикаясь от испуга): Свя... ятой... ри-римской... Так напи... писано.

ФАУСТ: Л-ладно. Об этом после... Значит, Фауст был признан магистратом Лейпцига убийцей?

ПИСАРЬ (порывшись в бумагах): Вот, что доктор Фауст сказал на дознании: " Я не знаю случая заболевания чахоткой человеком богатым, имеющим пищу хорошую, жирную и вкусную. Чахоткою болеют лишь бедняки. Следует вылечить их от бедности. А заставлять их мучиться на радость богатеям считаю преступлением большим, чем убийство.

ЛЮТЕР: И здесь проклятый Мюнцер. И здесь его подлое деление людей на бедных и богатых.
ПИСАРЬ: Учитель.То сказал не Мюнцер, а доктор Фауст!

ЛЮТЕР (яростно кричит): И все равно! Все равно! Мюнцеровщина это! От Кампанеллы идет! От Дольчино! От Томаса Мора! (вдруг вновь резко меняет тон на спокойный, едва ли не ласковый): А ты что молчишь, раб? О чем думаешь? Согласен с ним? Признайся! (хватает его за горло,орет): Говори!

ПИСАРЬ (шипит): Учитель!

ЛЮТЕР (отшвыривает ПИСАРЯ от себя): Ты - согласен! Ты виден насквозь... (оборачивается к молчаливой и благоговеющей толпешке УЧЕНИКОВ): И я согласен. Запомните, бараны!

УЧЕНИКИ рушатся на колени.

ЛЮТЕР: Слова Фауста и Мюнцера - мои слова. Я сам так говорил когда-то. Когда был молодым. А сейчас я должен... Должен! (оборачивается к ПИСАРЮ): Ты-то понимаешь? Я ДОЛЖЕН!.. оспраивать эти и подобные им слова. И ничего с этим не поделаешь. Всех, согласных с Мюнцером... (проводит себя ребром ладони по шее)... Кроме Мюнцера, однако... Вождя свободолюбцев надо сжечь... На костре... Как еретика... (хлопает в ладоши - два УЧЕНИКА по молчаливому приказу ЛЮТЕРА встают по бокам от ПИСЦА): Ступай, глупец. Это быстро. Ты даже не почувствуешь боли. Бог и я милосердны.

Под смех довольнывх шуткой учителя УЧЕНИКОВ ЛЮТЕР крестит спину уводимого со сцены ПИСЦА.

Стук топора о плаху. Сцена тотчас погружается в тьму.

ЛЮТЕР (голос во мраке): Если мы вешаем воров, казним разбойников, сжигаем фанатиков,то почему не бросаемся с оружием в руках на Мюнцера и прочих устроителей смуты и разварата?"[5]

Свет включается. Теперь перед ЛЮТЕРОМ стоит следующий ПИСАРЬ с заломленными следующими УЧЕНИКАМИ руками за спиной. ПИСАРЬ этот изрядно худой, ряса на нем истрепана, лицо небрито, он бос.

ПИСАРЬ (кричит): Будь ты проклят, Мартин Лютер! Лютер, купленный курфюстом за тридцать серебрянников, изменивший народу Германии, предавший великого защитника простого германского народа Томаса Мюнцера. Будь проклят ты, Мартин Лютер, княжеский холуй! Убийца крестьян! Вешатель!

УЧЕНИКИ хотят вывести его вон, к топору и плахе, но ЛЮТЕР движением руки останавливает их.

ЛЮТЕР (ПИСАРЮ): Ты из крестьян, бывший монах?

ПИСАРЬ: Да. Я был монахом поневоле. Мой отец крестьянствовал в Эльзасе. Земли не хватило на всех его сынов - и мне досталась доля монаха.

ЛЮТЕР: Что таишь в себе элзасец? Говори.

ПИСАРЬ: Если ты не хочешь идти дальше нападок на попов и на монахолв, то тебе, Лютер, не следовало было браться за великое дело Реформации Святой Церкви Христа. Бороться лишь против власти папы, против отпущения грехов за деньги, не признавать Чистилища и панихид - это значит, проводить Реформу только на половину, Лютер. Ты плохой реворматор, Лютер. Ты подкладываешь подушки нежному телу дворян, Лютер. Ты слишком превозносишь веру, Лютер, но мало внимания уделяешь конкретным делам во благо ближнему. Ты подлец, Лютер.

ЛЮТЕР (со вздохом): Мюнцер. Во всём Мюнцер. И здесь Мюнцер. Ты ничего нового не сказал мне, эльзасец... Ты мне неинтересен... (делает знак - и УЧЕНИКИ выводят прочь ПИСАРЯ).

Стук топора о плаху.

ЛЮТЕР, не обращая уже внимания на страх на лицах УЧЕНИКОВ, на звук казни и на вернувшихся палачей, тычет пальцем в одного из оборванных монахов. Тот покорно идет к столу с бумагами, садится, макает перо в чернильницу, старательно пишет вслед за ЛЮТЕРОМ.

ЛЮТЕР (диктует, расхаживая по сцене; УЧЕНИКИ с благоговейным вниманием слушают своего учителя): "Три года ужасных грехов против бога и людей навлекают на себя крестяьне. Поэтому они заслужилои смерть и телесную, и духовную. Во-первых, они клялись своим господам в верности и преданности, обещали быть покорными и послушными... Но так как они своевольны и дерзко нарушают это повиновение, к тому же восстают против своих господ, то они навлекли казнь на тело и душу, поступая, как неверные клятвопреступники, непокорные негодяи и злодеи... Поэтому всякий, кто может, должен крестьян бить, душить, колоть тайно или явно, и понимать, что не может быть ничего, чем мятежник. Его надо убивать, как бешенную собаку!"[6] (наклоняется над упавшей из-под новых бумаг на столе ПИСАРЯ старенькой тетрадью, пролистывает ее, небрежным движением руки отбрасывает прочь): Это сжечь! Не стоит в памяти потомков оставлять имя этого... (ищет нужное слово, подходит к зеркалу, смотрит на себя): ... атеиста. (оборачивается к УЧЕНИКАМ): Легенды должны быть простыми и ясными. Герой легенд не должен иметь сомнений. С рождения своего. Легенда Реформации пишется нами сейчас. И поэтому мы не имеем права на ошибки. Так ведь, олухи?

УЧЕНИКИ (слаженным хором): Яволь, учитель!

ЛЮТЕР (продолжает диктовать ПИСАРЮ): "Подобные Мюнцеру да Эразму Роттердамскому суть есть эпикурейцы! Эпикурейцами они назывались у язычников, поэты называли их свиньями, и так и называют свиньями. Они думают, что Дьявол не так черен, как его малюют, и что Ад не так жарок, как об этом проповедуют попы..."

Свет Меркнет. Голос Лютера все тише и тише...

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Тот же год. Лейпциг. Ауэрбаховский погребок. Это довольно высокое полуподвальное помещение со стенами, выложенными серым с грязными потеками камнем. Ряд подслеповатых окошечек под потолком. Дверь на торцовой стене находится так высоко от грязного, выложенного деревянными плитами пола, что к ней ведет добротная деревянная лестница с хлипкими перилами, которые явно не раз уже ломались и наскоро восстанавливались.

По сцене расставлены широкие и длинные столы из дубовых досок-шестидесяток. Вдоль них расположились более короткие, но столь же неуклюжие скамьи. Есть и два-три стула, огромных и грубо сработанных, с обколотыми углами, явно часто используемых в драках.

Здесь сидят и пьют из огромных глиняных кружек пенящееся пиво веселые, словно сошедшие с картин Питера Брейгеля-Старшего, лейпцигские бюргеры-ГОРОЖАНЕ. Среди них мы видим МЕФИСТОФЕЛЯ и МАРГАРИТУ.

МАРГАРИТА: Его высокопреосвященство князь-епископ Вюртенбергский благодарит втебя за службу, дорогой Мефистофель, и еще раз напоминает, что твой долг сейчас - научиться всем знаниям и тайнам, известным доктору Фаусту, а потом передать их святой римской церкви.

МЕФИСТОФЕЛЬ (достает из-за пазухи небольшой свиток, протягивает ей): Вот его последяня лекция. Прочитай сама.

МАРГАРИТА (разворачивает свиток, читает): "Гермес знал о трех началах, но не высказал своего мнения о сем предмете. Но для того, чтобы эти три различные субстанции... а именно: дух, душа и тело... они были правильно поняты... необходимо знать, что ни означают ничто иное... как эти же три начала: Меркурий, Сульфур и Соль, из которых и образовались все семь металлов..."[7] Мудренно..Ничего не поняла. А не водит ли наш доктор Фауст нас с тобой за нос? А, Мефистофель?

МЕФИСТОФЕЛЬ: Не думаю.. Он слишком самонадеян, чтобы обманывать меня. Разве что это - самообман?

МАРГАРИТА: Дай-то Бог! А то руки у Его святейшества и Святой Инквизиции длинные. Лютер хоть и победил нас кое-где в Германии и Богемии, да ненадолго. В остальных землях Европы мы сильны по-прежнему. И даже сильнее стали. Пусть Фаусту станет известно, что Святой Рим готов организовать очередной Крестовый поход. На этот раз - не против сарацинов, а против... реформаторов.

МЕФИСТОФЕЛЬ (испуганно): Сведения верные? Не обман?

МАРГАРИТА: Мнение самого папы Льва Одиннадцатого.

Дверь в погребок распахивается, на лестничной площадке появляется ФАУСТ. Он в прекрасном настроении и, судя по всему, слегка навеселе. Пытается по перилам скатиться вниз, но перила рушатся - и он чудом не падает вниз. Смеется над своей неуклюжестью, прыгает на одной ноге по ступенькам вниз, начиная монолог.

ФАУСТ: Привет всем немцам, пьющим пиво!..Как жизнь, господа бюргеры? Не заплесневели еще ваши кошельки от редкого открывания? Ведь вы же саксонцы - скареды. За грош медный ближнего со света сживете. Ваш доктор Лютер вам велит язык прятать в задницах, а ум в штанах. Потому что все вы знаете, что Лютер - живоглот. Живоглот и великий живоджер, отдавший паству свою в руки псов-рыцарей, потопивший Германию в море крови. По сути, папа римский и прозванный им еретиком Лютер - одно и то же. И война между ними идет только за то, кому присваивать церковную десятину. А грабят они простой народ.А вы кланяеетесь обоим.

ГОРОЖАНЕ тупо пялются на него и молчат.

ФАУСТ: Я - доктор Фауст, мужики. Запомните - и донесите мои слова и мое имя и Инквизиции святой, и самому Мартину Лютеру. И они накажут вас, а не меня. И знаете почему? Потому что я... Владею!... Тайной! А потому молчите обо мне и вы. Дабы спасти ваши шкуры. Ибо!!! За знание того, что существует моя тайна, которую хотят узнать римский папа и Мартин Лютер... Надо! Вас! Казнить...

ГОРОЖАНЕ (перешептываются): Доктор Фауст! Тот самый! Чародей! Колдун! Он страшен в гневе. Главное - его не злить.

Спустившись на пол, ФАУСТ оглядывает присутствующих, решает, что из всех присутствующих стоит его внимания одна лишь МАРГАРИТА, а потому обращается к ней, сопровождая свою речь неприличными жестами.

ФАУСТ (берет кружку с пивом с прилавка кабатчика): Угостите хмельным пойлом единственного в Германии истинного бездельника! (пьет, продолжает): Нет ничего вкусней на свете пива, выпитого за чудой счет... (берет кружку со стола и махом выпивает ее): Платите, бюргеры! Платите за меня! (вырыввет кружку из руки сидящего за соседним столом ГОРОЖАНИНА, пьет): Платите, платите за доктора Фауста. Платите все - и я вам обещаю, что ваши грязные кошельки усохнут, как ваши мужские причиндалы усыхают от старости.

ГОРОЖАНЕ подтягивают свои бокалы к себе поближе, но ФАУСТ вырывает их у них прямо из рук и одну за другой опрокидывает на сбя и в свою бездонную глотку.

ФАУСТ (самому здоровому из них, сжимающему кулаки и бросающему на него гневные взгляды): Ты лучше помолчи, чудак. А то я вдруг да увижу в твоих глазах дьявольские огоньки. А куманька сего в Германии ох, как не любят! А я знаю способ выжаривать чертей из тел живых еретиков. Мучительно, но действенно (один из ГОРОЖАН падает в обморок), Вот вам первый.

ГОРОЖАНЕ вскакивают со скамеек, бегут толпой к лестнице. Но ФАУСТ преграждает им путь.

ФАУСТ (со смехом): Куда бежите, доборопорядочные бюргеры? Пари держу - стирать штаны (сует руку в сторону мотни одного из ГОРОЖАН - тот застывает в ужасе): Мокрые (ГОРОЖАНЕ подоборстрастно хихикают; им грозно): А ну - марш на место!

Бюргеры бегут к скамьям, плюхаются на них.

ФАУСТ чувствует себя победителем, достойным обратиться к прекрасной даме - и оборачивается к МАРГАРИТЕ.

ФАУСТ: Ого! Клянусь Гермесом Триждывеличайшим, прелестней девушки не видел я еще в Германии! Обычно саксонские бабы страшны, как смертный грех, а ты прекрасна, как сияние алмазов на тиаре папы римского. Послушай, дева, я хочу быть пленником твоих грудей прекрасных.

МАРГАРИТА (вскакивает): Вы забываетесь! (бьет его по лицу).

ФАУСТ (с улыбкой, поглаживая щеку): Мадам, вы выдали себя. Саксонская женщина, сидя в кабаке, не бьет мужчину по лицу. Так поступают благородные дамы во Франции лишь. Когда бы наша встреча произошла в Париже, я бы вам за поступок сей простил, и, быть может, сам бы попросил у вас прощения на коленях. Но вы - в Саксонии! В винных погребах не бывает благородных дам - есть лишь шлюхи, то есть женщшины, тела которых покупает каждый, кто имеет деньги на шляпки, тряпки и вино (легонько кончиками пальцев трогает ее за щеку): Сквитались, царица. А это (показывает): Мефистофель. Мой ученик. Вы с ним знакомы, как я вижу?

МАРГАРИТА (растерянно): Да так... немножко.

ФАУСТ: Он удивительно услужлив и прилежен. Хотите, он снесет вашу задницу на каналы в Венецию?

МАРГАРИЬТА: К-ак... снесет?

ФАУСТ: На крыльях... Или... не знаю как. Бывало, оседлаешь Мефистофеля - и летишь! Летишь! Летишь!.. Внизу: поля, луга, села... Две речки сливаются в одну, три - в Дунай, змеится дорога... Чернеет лес... Вдали видны верхушки ратуши и колоколен церквей и монастырей...города... Лиона.

МАРГАРИТА: Вы были во Франции?!

ФАУСТ: Мы были с Мефистофелем везде. Вчера летали мы с ним вы Америку, к индейцам. И ели с ними вместе человечину. Мясо краснокожего!Удивительно вкусно. Не правда ли, Мефистофель?

МЕФИСТОФЕЛЬ (пряча глаза и заикаясь): Да, везде... и вкусно.

МАРГАРИТА (вскакивает из-за стола): Все это - ложь!

ФАУСТ (ехидным голосом): Да ты у нас Мегера. Уж не с Лысой ли горы возвращаешься?

ГОРОЖАНЕ аж привстают на ноги и тянутся шеями к ним, прсилушвыиаясь к разговору

ФАУСТ: А ну-ка, проверим: что у тебя вместо сердца? (быстрым движением руки проникает ей под лиф - и добывает оттуда извивающуюся змею; разочарованно): Так и знал: ты - ведьма. На. Мне чужого не надо (сует змею обратно).

Истошный женский визг.

ГОРОЖАНЕ толпой несутся к лестнице и рвутся в двери, вываливаются наружу.

ФАУСТ и МЕФИСТОФЕЛЬ, упав на скамецки, хохочут.

Окна под потолком распахиваются, видны удивленные хари ГОРОЖАН.

ГОРОЖАНЕ: Ведьма! Сжечь ведьму! На костер!...Сперва позабавимся! Я первый. Нет, я...

ФАУСТ хватает кружку и швыряект ее в окошко. За ней летит вторая, трертья, и так далее.

Окна захлопываются, но за стеной слышен рассерженный гомон толпы.

ФАУСТ (задумчиво): Однако, шутка обернулась бедой для дамы... (смотрит вверх): И дверь заперли. Скоты! Еще глядишь - и горящую солому начнут сюда бросать. Что им жизни двух святых людей? Ради того, чтобы плоть женская красивая и сочная испеклась на головешках, они готовы растерзать и святого Француиска вместе с самим Иисусом.

МЕФИСТОФЕЛЬ (побледнев и едва шевеля губами): Что делать, учитель: Как спастись?

ФАУСТ: На волю!

МЕФИСТОФЕЛЬ (плача и твоя молитвы): Господи, иже еси на небеси!... Они сожгут нас живьем... Да святится имя Твае!.. Может отдать ее бюргерам?.. Да приде Царствие Твае...Им нужна она, а не мы... Яко на земле и на небеси... Пусть ее сожгут на костре. Не нас... Хлеб наш насущный...

МАРГАРИТА (сквозь зубы, презрительно): Мужчина.

ФАУСТ (дает МЕФИСТОФЕЛЮ подзатыльник): Фауст не выдает ни друзей, ни врагов. Запомни это, куманек... (оглядыввается; радостно): Ого! Бочка! Это хорошо. А ну-ка, помогите! Оба! (МЕФИСТОФЕЛЮ): Что стоишь, болван?! Хочешь жить - работай. Делай, что тебе велено! Она пустая? (МЕФИСТОФЕЛЬ кивает): Кати ее сюда!

Быстро и без суеты, по знаку ФАУСТА МАРГАРИТА и МЕФИСТОФЕЛЬ забрасывают концы веревок на подпотолочные балки. В получившиеся петли просовывают огромную бочку, поднимают ее на уровень дверей.

ФАУСТ: Вот вам и таран. Дубовый, выдержанный, столетний.

ФАУСТ взлетает по лестнице, бьет ногой по бочке - та откачнулась назад, вернулась к нему.

ФАУСТ (с сожалением в голосе): Пустая, сволочь. Мало в теле бочки мощи. Нужно ее утяжелить... (хлопает себя по лбу): Идея! (прыгает на бочку, садится на нее верхом): Вперед! (кричит, указывая МАРГАРИТЕ и МЕФИСТОФЕЛЮ на лестницу - и те бегут туда): Толкайте бочку что есть силы! Как только я выбью дверь, бегите, что есть духу! Итак... Раз... (МАРГАРИТА и МЕФИСТОФЕЛЬ толкнула бочку): Два! (толкнули еще раз)... Три-и-и!!!

Бочка отлетает очень далеко, а потом с силой врезается в дверь

ФАУСТ (при этом поет):

Хотите песенке внимать,

Что пелась про князей и знать

Высокородных
Властителей народных,

Теснителей природных?[8]

Бочка с весело горланящим ФАУСТОМ вылетает в двери. МЕФИСТОФЕЛЬ с МАРГАРИТОЙ прошмыгивают следом.

ФАУСТ (за сценой): Свобода, братцы! Солнце с нами! Небо с нами! Люди- все со мной! Что еще надо человеку? Счастье только в этом!

СЦЕНА ПЯТАЯ

Декорация та же. Только дверь выбита, и бочки нет. Висят концы веревок.

Некоторое время подвал пуст. Потом в проеме дверей появляются испуганные лица; понемногу втекают туда и сами ГОРОЖАНЕ. Они нехотя спускаются по лестнице, переговариваются.

ГОРОЖАНЕ (испуганно и таинственно): Ве-едьма! Улетела!.. Исчезла! Испарилась... А Фауст улетел! На бочке! То Маргарита его заколдовала! А мождет они вместе? Он - чернокнижник, она - ведьма. (голоса крепчают с каждым мгновением): Правильно, Фауст - чернокнижник! Долой Фауста! Вон Фауста из нашего города! Не желаем Фауста в Лейпциге! (толпа разворачивается, лезет назад): В ратушу! В магистрат! Пусть Фауста выселят из нашего города! Не то мы сами! Сожжем его! Побьем камнями! Долой чернокнижника!

СЦЕНА ШЕСТАЯ

Германия. 1531 год. Замок курфюста Фридриха Саксонского. Вартбург близ Эйзенаха.

ПИСАРЬ, ЛЮТЕР с толстой палкой в руке и УЧЕНИКИ. Все откормленные, одетые в новые сутаны, в элегантных шляпах.

На этот раз здесь почетное место занимает огромныйц резной стол с белоснежной скатертью, с выставленными на нем богатыми кушаниями и огромными бутылями с вином, с золотой и серебряной посудой и большими хрустальынми бокалами для вина.

На этот раз новый ПИСАРЬ одет в аккуратный и добротный бюргерский костюм, в модных полосатых чулках и в туфлях на выскоих каблуках с серебряными пряжками.

ПИСАРЬ (вытянувшись перед ЛЮТЕРОМ в струнку, докладывает): Агент по кличке Мефистофель сообщает, что вверенному ему под строжайший надзор доктору Иогану Георгию Сабелиусу Фаусту, магу и прорицателю.предписано искать себе пропитания магистратами городов Эрфурта, Ингольштадта, Госпара, Вены, Батобурга-на-Маасе, Любека...

ЛЮТЕР (перебиввает): Довольно перечислений. Я вижу,легче подсчитать города Европы, из которых еще не вышвырнули этого эпикурейца... Продолжай.

ПИСАРЬ: Фауст был посажен в тюрму в уже названном мной городе Батобурге-на-Маасе, что расположен неподалекеу от границ Гельдерна. Но таинственным образом из нее скрылся.

ЛЮТЕР в сердцах стучит палкой по полу.

ПИСАРЬ: Сбежал Фауст и из Виттенберга, где его некоторое время терпели в надежде, что, приобщившись к учению вашему, учитель, процветающему в этом граде, он в ереси раскается, исправится. Но мерзкий Фауст распоясался в Виттенберге так, что его даже милые вашему сердцу сограждане собрались посадить в тюрьму...

ЛЮТЕР: Посадили?

ПИСАРЬ: Удрал.

ЛЮТЕР опять стучит палкой по полу.

ПИСАРЬ: Кинулись искать Фауста - а нет ни лаборатории, ни его самого. Только стоптанный башмак и два сверчка в печи. Говорят, ведьмак он. Или колдун.

ЛЮТЕР (криво улыбаясь): Что еще говорят о нем?

ПИСАРЬ: Говорят, что вот уже десять с лишним лет при нем неотступно находится некто в черном, которого сам Фауст зовет куманьком. В народе говорят, это - Дьявол!

ЛЮТЕР: В народе говорят, в народе говорят... В народе какие только глупости о великих людях не говорят... А ты сам, что думаешь?

ПИСАРЬ: Если честно... То есть, если как следует подумать... если разобраться, то можно предположить, что этот так называемый куманек Дьявол - ваш агент, учитель. По кличке Мефистофель.

ЛЮТЕР: Ты слишком много думаешь. Ты очень проницателен... был! (делает знак, два УЧЕНИКА хватают ПИСАРЯ, заламывают ему руки, уводят прочь); Ты! - (тычет ЛЮТЕР пальцем в очередного УЧЕНИКА - тот легкой танцующей походкой выходит из толпы): Так о чем я? (стук топора за сценой): Да, о Фаусте... (УЧЕНИКИ-палачи возвращаются): Пиши.

ПИСАРЬ пишет под диктовку усевшегося за стол и начинающего есть и пить ЛЮТЕРА.

Два УЧЕНИКА стоят с боков от него, нарезают от поросенка куски на большие серебряные вилки, накладывают их на золотое блюдо, наливают в бокал красное вино.

ЛЮТЕР (громко чавкает и диктует): "... противоборствуя мне, Дьявол не прибегает к помощи колдунов. Если бы он мог этим нанести мне вред, он бы уже давно сделал это. Не раз уж он хватал меня за глотку, но приходилось ему все-таки отпускать меня. Я то уж по опыту знаю, каково ему иметь со мной дело. Он часто уж донимал меня, что я уже не ведал: жив я или мертв. Бывало, доводил меня до такого смятения, что я вопрошал себя: есть ли на свете Бог, и совсем отчаялся в Господе-боге нашем. Но словом Божьим я отгонял наваждение..."[9] (сыто и горомко отрыгивает): Да, неплохо эти французы готовят. Надо бы отправить туда еще один отряд реформаторов взамен кулинаров. Пара хороших поваров нам не помешает...

ПИСАРЬ: Это записывать?

ЛЮТЕР (отмахивается): А, пиши пока. Бумага все стерпит. А эту книгу еще сто раз перепишут. Что надо - выкинут, что надо - добавят (гладит выпяченный живот): А скажут: я так говорил (поднимает перст к небу): Потому что Реформация - она реформация всего: и чести, и совести. Современникам каждая революция видится не так, как потомкам. Придет время - и все мои слова все равно переврут, сделают такими, какими они выгодны будут потомкам нынешних князей да графов. Записал?

ПИСАРЬ: Записал.

ЛЮТЕР: Это - можно. А вот то, что я тебе сейчас скажу, не пиши. Слушай внимательно (широко и долго зевает): Я слышал у Фауста подружка завелась?

ПИСАРЬ: Да, учитель. Зовут Маргаритой. Красавица. Говорят, француженка. А может... и врут.

ЛЮТЕР (захлопывает пасть): Так вот... Фаусту Маргарита больше не нужна.

Оторванная ото рта рука ЛЮТЕРА падат, и сильно ударяет по столу.

УЧЕНИКИ вздрагивают, и втягивают в плечи головы.

СЦЕНА СЕДЬМАЯ

Лес и перекресток дорог неподалеку от маленького горродка Штаффен в Брейсгау. Весна 1540 год.

ФАУСТ

ФАУСТ (в отчаянии): Они схватили ее! Схватили мою малывшку! Мою любовь! Мою Маргариту! (оглядывается): Эй, куманек!

Появляется тащащийся за ФАУСТОМ МЕФИСТОФЕЛЬ. Он, в отличие от ФАУСТА, основательно нагружен мешками с едой и скарбом химической лаборатории. Оба уже основательно немолоды, опираются на суковатые палки.

МЕФИСТОФЕЛЬ: Слушаю, учитель.

ФАУСТ: Ты помнишь над договор 23 года назад?

МЕФИСТОФЕЛЬ: Да, учитель.

ФАУСТ: Не верю ни в Бога, ни в Дьявола. Но я - человек. Я слаб. Я согалсен на все. Ты слышишь меня? Слышишь ты меня, человек с именем чёрта?

МЕФИСТОФЕЛЬ: Слышу.

ФАУСТ: Ты должен ей помочь! Должен! Ты обязан ей помочь, чертова морда! Потому что у нас будет сын! После стольких лет ожидания - и вдруг беременность! Ты понимаешь это, куманек? (рычит от ярости): Они схватили ее вместе с ее животом, вместе с моим ребенком!

МЕФИСТОФЕЛЬ: Я понимаю, учитель... Я понимаю...

ФАУСТ: Вот если есть на свете чёрт, есть Сатана, есть Дьявол, есть ты, куменек, есть еще хоть какая сверхестественная тварь - то есть же способ ее спасти, черт меня возьми! Какой-то способ вызвать всех чертей из Ада, всех вместе выставить здесь в строй, и повелеть им, потребовать, просить, умолять, заставить, продав себя, продав весь мир, спасти ее!? Дай мне эту силу! Подари возможность справиться и с церковью Христовой, и с Мартином Лютером, и с князьями, королями, и с прочей сволочью небесной, подземной и земной! (падает перед МЕФИСТОФЕЛЕМ на колени).

МЕФИСТОФЕЛЬ: Но Бог наш милосердный...

ФАУСТ: К черту Бога! Мне сейчас нужен не Бог, а Дьявол! Я буду ему служить. И если есть на свете Бог, которому служат паписты и лютератне, то я стану слугой Дьяволу - вот, кто истинный помощник мне в моем великом деле! Дай текст мне! (вскакивает с колен, хватает МЕФИСТОФЕЛЯ за грудки): Дай! Не то убью! Я тебя уничтожу! Дай!

МЕФИСТОФЕЛЬ (успокаивающе): Продавший душу из-за любви к женщине всего лишь...

ФАУСТ (выхватывает из-за голенища сапога нож): Дай бумагу, сволочь!

МЕФИСТОФЕЛЬ (достает из-за пазухи толстую, истрепанную черную книгу с серебряной саламандрой на обложке): Эта книга... На ней печать копыта Дьявола... Она колдовская... Она...

ФАУСТ (вызватывает у него из рук книгу, начитнает ее лихорадочно листать, выбрасывая закладки одну за другой; находит): Вот!

ФАУСТ идет к перекрестку, ножом рисует по земле круг с секстаграммой внутри. Отходит в сторону, бросает добытые из карманов химикаты в центр круга - белый дым, вспышка света.

ФАУСТ (тем временем читает формулу вызова Дьявола): "Кум инжукрио вос инферналес спирито, пер Део Санто! Пер колум торрам ет аква, венитиат да диабле, цисто цитизэне Фауст диат ат ултиман!"[10]

МЕФИСТОФЕЛЬ тем временем незаметно от ФАУСТА достает из одного из своих мешков небольшой пакет, бросает его в клубы образовавшегося после взрыва Фауста фиолетового дыма. Грохот! Вспышка взрыва явно более сильного, чем произвел ФАУСТ.

МЕФИСТОФЕЛЬ прыгает в эту фиолетовую муть.

Когда дым рассеивается - перед ФАУСТОМ предстает ФИГУРА в черном плаще и с красной маской на лице.

ФИГУРА (глухим замогильным голосом): Что хочешь ты от Ада, смертный?

ФАУСТ: Спасенья Маргариты!

ФИГУРА: Колдуньи из города Лейпцига, продавшей мне душу пятнадцать лет тому назад? Ты просишь за нее, профессор?

ФАУСТ принюхивается.

ФИГУРА: Спасать приказываешь ты Маргариту из рук попов? Ха-ха-ха-ха! Поздно! Уже и так готов для нее один из котлов Большого Ада!

ФАУСТ (морща нос, удивлденно): Сера? С примесью колчедана. Почему не чистая? (наклоняется к ногам ФИГУРЫ, поднимает щепоточку пыли, перетирает пальцами, разглядывает): Селитра... Тоже грязновата.

ФИГУРА (торжественно): Но я могу помочь тебе, профессор! Вот договор! (протягивает бумагу): Подписывай кровью!

ФАУСТ: Так это ж порох! Обычный порох (смотрит на ФИГУРУ внимательно; радостно): Так это ж куманек мой! (срывает с лица ФИГУРЫ маску): А ты здорово придумал, Мефистофель. Молодец. Будь на моем месте верующий болван, тебе бы удалось сойти за дипломата из Ада. Ах, черть возьми! Я сам чуть не поддался твоим чарам, мерзавец (плюхается на землю, смется от души): Ах, разыграл! Ах, молодец! Чертенок! Нашел-таки слабинку у меня, подлец! (прекращает смеяться, горестно): И вовремя.

Грустный МЕФИСТОФЕЛЬ усаживается рядом.

ФАУСТ: А я думал, мы - друзья. Четверть века бок о бок по дорогам Европы прошагали. Гонимые правителями, нуждой, папскими слугами, слугами Лютера. Не понимаемые толпой, унижаемые дураками и подлецами... Но все-таки всегда гордыми и смелыми... Всегда знающими истинную цену всй этой европейской сволочи... Я думал, мы с тобою вместе перешагнули столетия... сумели стать великими в веке пигмеев и мерзавцев... И я тебя любил... Почти как Маргариту... Ты был для меня братом... Почти что братом... Ме-фи-сто-фель...

МЕФИСТОФЕЛЬ: Ну, перестань...Пожалуйста... Не надо так...

ФАУСТ (вытерев слезу): Ладно, черт с тобой. Не буду... Ты не хотел, а вот помог... За то я тебе и благодарен... Только вот никак понять я не могу: чего тебе на самом деле от меня надо? Ведь скоро четверть века, как ты рядом со мной. И что - ты до сих пор не заметил, что я - шарлатан?: Да, да мой милый куманек, я - не ученый. То есть ученый я совсем не в том смысле, что подразумеваешь под этим словом ты.

МЕФИСТОФЕЛЬ: Я знаю.

ФАУСТ (воодушевляясь): Чего ты знаешь? Почему мы все такие: друг о друге знаем все, а себя самих не в состояниии понять, в собственной семье не можем порядка навести?

МЕФИСТОФЕЛЬ: Кто это - мы?

ФАУСТ: И ты, и я, и все, все, все. Вот взять меня... Я знаю много, очень много, гораздо больше, чем жители всех городов, что прогнали меня с тобой взашей. Я не могу вылечить человека от чумы, холеры, тифа, рака, грудной жабы и еще сотен болезней. И при этом я - великий врач. Потому что могу вылечить от другой сотни болезней. Я знаю свойства всех металлов, могу сотворять самые различные сплавы, но не могу коровий навоз превратить в золото, как того требуют от меня все немецкие графы и короли. Потому что я - не ученый, я - сундук, набитй знаниями и открытиями, соврешенными другими людьми - учеными истинными. Что тебе нужно от меня? Какую тайну ты хотел бы у меня выведать? Думаешь, я не догадываюсь, зачем ты двадцать три года при мне? Ведь ты всю жизнь при мне, а меня не любишь... (внезапно восклицает): А может... ты - шпион? (сам удивляеться этой мысли): Ну, да, конечно... Ты - шпион... от папистов... или от лютеран...

МЕФИСТОФЕЛЬ (жалобно): Учитель... не надо.

ФАУСТ: Шпион... Как просто... И не грустно даже...

МЕФИСТОФЕЛЬ: Учитель! Прости!

ФАУСТ: За что? Шпион - это оказание высокой чести со стороны врагов. Шпион - это нечто большее, чем друг или даже брат. Потому что брат либо друг могут предать, а шпион - никогда. Шпион даже жизнь может положить свою ради спасения своего подопечного. Иметь при себе шпиона - это очень удобно. И почти бесплатно.

МЕФИСТОФЕЛЬ (рыдает): Учитель! Я не знал! Я думал, что все будет по-другому...

ФАУСТ: Ты думал... Нет, ты не думал... Ты подчинялся... А потому ты - лишь оружие в чужих руках. И ответственности за свобю подлость не несешь.

МЕФИСТОФЕЛЬ: Учитель...

ФАУСТ: Так что ж хотели от тебя узнать они?.. Что молчишь? Не стесняйся. Говори.

МЕ:ФИСТОФЕЛЬ: Тайну.

ФАУСТ: Тайну? Какую? Я их знаю много. Про тайну Фюрстенвальдского замка, к примеру. Там в тайнике лежит шкатулка, а в ней покоятся мощи святого Антония: лобовая кость, нижняя челюсть и левое бедро.

МЕФИСТОФЕЛЬ: Тайну панацеи.

ФАУСТ: Чего?

МЕФИСТОФЕЛЬ: Тайну эликсира бессмертия. Но не души, а тела.

ФАУСТ: Какая ерунда! Зачем?

МЕФИТСТОФЕЛЬ: Кто завлаеет эликсиром бессмертия, тот станет властителем земным. И на этом чуде, как на фундаменте, восстанет церковь истинная, святая!

ФАУСТ (с горечью в голосе): А я все эти годы, почитал тебя своим другом.

МЕФИСТОФЕЛЬ: Я друг тебе!

ФАУСТ: Другу отдают все, даже последнюю рубашку, если он в ней нуждается. Но... у меня нет панацеи. Мне нечего отдавать. Я уверен, что ее нет нигде и быть не может.

МЕФИСТОФЕЛЬ: Я - друг тебе.

ФАУСТ: Бессмертно человечество, но не бессмертны люди. Бессмертны дела наши, но смертен каждый из нас... Таков закон природы.

МЕФИСТОФЕЛЬ: Я тебе друг, Фауст.

ФАУСТ: Иди - и сообщи Лютеру, что ты двадцать три года шпионил зря.

МЕФИСТОФЕЛЬ: Но я - твой друг!

ФАУСТ: Были вы рабами по набожности, а теперь стали рабами по убеждению. Ты - шпион, Мефистофель. И другом быть не можешь никому (поднимается, встает во весь рост, произносит громко и отчетливо): Возвращайся к своему хозяину, Мефистофель. Скажи ему: эликсира бессмертия нет и быть не может!

И слова эти: "Панацеи нет и быть не может!" эхом разносятся по Германии, многократно повторяются, словно отскакивают от стен костела в Геттиберге и собора в Бамберге, выступающих с обоих сторон сцены, где при всех своих регалиях воседают на тронах ЛЮТЕР и ЕПИСКОП.

ЛЮТЕР и ЕПИСКОП (слаженным дуэтом): Как нет? Как быть не может? Сие есть ересь! Фауст - еретик! Предать огню его! (тоже дуэтом, но уже тихо): Нет... Тайно умертвить - и сообщить народу, что Фауст продал Преисподней душу...

ЭХО: Фауст продал Преисподней душу!... Фауст продал Преисподней душу!...

Под аккомпанимент многократно отраженных этих слов из всех углов вылезают УЧЕНИКИ Лютера, ПАПИСТЫ, ГОРОЖАНЕ, ПИСАРИ. Все они вооружены палкамим, пиками, веревками, ножами, саблями, мечами, копьями и мушкетами.

ТОЛПА (хором): Не прав тот, кто не с нами... Не прав тот, кто думает не так, как мы... Не правы все, кто думает не так, как мы... Не прав всякий, кто захочет усомниться... Не прав всякий сомневающийся... Правы во всем и всегда только мы... Мы знаеми истину... И истина одна - она наша... Истина выгодна нам... А если мысль нам невыгодна, о она - не истинная... Кто не с нами, тот против нас... А кто против нас - пусть погибнет.. Смерть инакомыцслию!... Инакомыслие - вот отрава! В огонь инакомыслие!... Смерть! Смерть! Смерть!

ФАУСТ выталкивает из толпы связанную, растрепанную МАРГАРИТУ в рваном платье и с разрисованным чертями колпаком на голове. Швыряет ее в руки МЕФИСТОФЕЛЮ.

ФАУСТ: Ты говорил, что ты мне друг?.. Спаси ее! Спаси моего сына!.. Или дочку!... Дети и правнуки моего дитяти - мое истинное бессмертие! Главное, спаси Маргариту... Бегите оба!.. Они вас не тронут. Им нужен я...

МЕФИСТОФЕЛЬ: Но... они... убьют тебя, Фауст!

ФАУСТ: Беги, глупец. Спасай Маргариту. Я буду бессмертен до тех пор, пока хоть один из вас будет достоин сказать: я - человек!

МАРГАРИТА тянет руки к ФАУСТУ, но МЕФИСТОФЕЛЬ утаскивает ее прочь. ТОЛПА смыкается над ФАУСТОМ.

ФАУСТ (бьется с ними, кричит): Я жил!.. Я любил!.. Боролся!.. Ненавидел!... Судьбу смирял!... Расшатывал устои!... Я прям был!.. Тверд!.. Я не навидел ложь!.. Я вас учил!.. Чтоб всякий мог сказать: Я - человек! (падает на пол и затихает).

ВОПЛЬ ТОЛПЫ: Повержен чёрт! Нет больше Фауста! (и растерянно): И нет сомнений...

Над растерянной ТОЛПОЙ медленно под аккомпанимент органа поднимаются все выше и выше под самый потолок сцены два трона с восседающими на них ЕПИСКОПОМ и ЛЮТЕРОМ. Они оба,хором читают текст отлучения от церкви.

ТЕКСТ: Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, Девы Марии, Иоанна Крестителя, Петра и Павла, и всех святых, предаем анафеме и отлучаем от святого причастия Георгия Иоганнав Сабелиуса Фауста, восставшего против нас. Да постигнет его наше проклятие в доме, в житнице, в постели и поле, в дороге, городе и замке. Да будет проклят он в сражении и в молитве, в разговоре, в молчании, в еде и в питье, во сне. Да будут прокляты все его чувства: зрение слух, обоняние, вкус и все тело его от темени головы до подошвы ног. Взываю к Сатане со всеми его посланниками, да не примут они покоя, пока не погубят его вода или веревка, не изорвут дикие звери или не истребит огонь...

МЕФИСТОФЕЛЬ (он появляется в костюме чёрта из оперы Гуно): А ну, молчать!

ЕПИСКОП с ЛЮТЕРОМ закрывают рты, ТОЛПА пялится на МЕФИСТОФЕЛЯ во все глаза, все они застывают

МЕФИСТОФЕЛЬ: Прошли чтсолетия - и что? Отлученный от двух церквей доктор Фауст возвеличился самим народом сначала в кукольных спектаклях, затем премьер-министром Гёте, писателем Клаусом Манном до уровня богов Олимпа. Беснуетесь вы тут, а ваши прапрапраправнуки и думать не помыслят о том, что Фауст был не прав. Они создали сказку о Фаусте омолодевшем и вновь влюбленном - и верят в нее сильнее, чем в ваши проклятья. Они хотят, чтобы Фауст был прав, точно так же, как вы хотите назвать его еретиком. Но... Последнее слово остается за детьми. Потому что они - будущее... А вы, живущие в шестнадцатом веке, верещите пока свое... (делает знак - и фигуры на сцене оживают, а сам он растворяется в толпе).

ТЕКСТ ОТЛУЧЕНИЯ (продолжение): Да осиротеют дети его, да овдовеет его жена. Предписываю тебе, Сатана, со всеми творими посланниками, чтобы как я гашу теперь этот свтильник, ты погасил бы свет его очей...

Гаснет свет на сцене. Последющие слова уже произносятся в темноте.

ТЕКСТ (окончание): Да будет так!... Да будет так!.. Аминь!.. Аминь!..

Тихая, печальная музыка, свет понемногу заливает сцену все ярче и ярче. Посреди нее мы видим МАРГАРИТУ, сидящую на скамейке и тихо качающую люльку. Лицо ее светится счастьем. Возле плотницкого верстака возится изрядно постаревшщий, одетый в простую крестьянскую одежду, совсем не чёрт, МЕФИСТОФЕЛЬ. Под верстаком лежат стопки книг.

МЕФИСТОФЕЛЬ (оборачивается к залу): Только после смерти учителя, я понял, чему учил меня Фауст. Он говорил мне, что миром светлых душ людей правит любовь, а миром вампиров правит страх. Именно страх смерти толкает людей на низости.Но... Именно любовь делает людей бессмертными (идет к Маргарите, склоняется с ней вмсете над люлькой): Слышишь, малыш? Любовь...

АКТЕРЫ смотрят в зал и ждут аплодисментов.

Copyright (c) "Русский переплет"