*****
смотрю под ноги, вижу календарь,
где год не убыл, только обесчислил
входи же в дом, садись, поцинандаль
со мной живым пока ещё, отчизна.
как будто вязким коконом зимы
зевает рот поникшего пространства.
в такой дыре движения напрасны
и от любого смысла спасены.
*****
Все храню твои сандали
и одежды берегу
и с соседями скандалю
и дознаться не могу
что иметь необходимо
ожерелье и мундштук
да на пухе лебедином
пробуждений девять штук
и когда над нашей дачей
слышно трение комет
твой нефритовый стаканчик
настоящий или нет?
или скрипами увиты
крылья мельницы, стучась
в нашу память, словно титры
слишком быстрые для глаз?
***
мой этаж седьмой и тайный
занавеска в пол-окна
тополя .пирамидальны
разговоры . из сукна.
сном измучены соседи
осторожны и бледны.
возвращайся же, поедем
к брадобреям и портным,
наведем на туфлях глянец
как бывало, снимем дом..
возвращайся, ведь сбывалось
все загаданное до.
ИОСАФАТ
но не хотел бы утомлять
тебя ни чтеньем ни отказом
от чтенья.
буквы тоже хлябь,
и я в кафе, дотоле разных
доколе катится февраль
по нашей страсти к венской кухне
доколе автор театраль-
но спотыкается в проулке
об мысль, что время это сор,
едва ли выносимый в слякоть,
и неподвижности воссо-
единены в кругу десятом
***
ах, небо больше взгляда,
углы его страшней
паденья винограда,
движения поршней
как дочери тирана,
чьи черные сердца
спускаемы на страны
в сияющих ларцах,
поют своим рабыням,
о том, что папа цел
и ходит с голубыми
глазами на лице
там воздух в карамели
клубничные кладут
а мертвый Еремеич
несет сковороду
ПОРТ
Тихо взвешивали рыбу на базаре тоже тихом
Моряки, больные чем-то иноземным, пили джин
Снасть блестела, проносилась по причалу повариха
Просто так, без всякой цели .от игривости души
От предчувствий непонятных, улыбались продавщицы
Было мелочи в избытке и гудели паруса
И труда не составляло каждой родинкой влюбиться
И не верилось, что время узнается по часам
Лампа
Крученье масел, потолок
висит, как в радиусе - бездна
пейзаж - творения брелок
а все осадки волнорезом
стоят блестящим между сел
и управляют огурцом.
вольфрам дымился. звон торчал
каленой спицей в левом ухе
а две жены, как два мяча
лежать не смели друг на друге.
над полями
внезапно спела алыча
1921-1925
вобрал онемение края
в движенье с поднятой рукой,
укладывал веером грани
на века соборного крой,
сковал величавые штоки
то звоном, то скоростью рта,
как если бы выдался вдох им,
как если бы брался квартал
за тыльную часть горизонта,
за жилы мелеющих рек
и окна вплетал им как ленту
вращенья любого поверх
накрыв золочёные рощи
семи городских куполов
что часто и зло кровоточат
ах, страшно мне- в Овне Хирон.
31
и есть такой закон у них: насколько
светлее в комнате, представь себе, на столь
лететь моей егоровне труднее
над пасекой соседскою, изволь
мазки не отделять от акварели
вагон хрустальных осликов
***
досталось же покойнице лицо
украдкой или желтым амулетом
умеющее важно каменеть
оставив драгоценную монету
и выйти незаметно, на манер
луны, что на подобные широты
взирает необычной стороной,
чтоб житель, не стесняясь, коренной
был долго отнимаем от чего-то.
казалась же движеньем суета
вонзаясь головами в магазины
рассчетливо уложенных бумаг
я в небе слышу поступь апельсина
и езжу на диковинных слонах
скупаю только перья или маски
не пью из деревенских родников
и долго говорю с проводником
о Вайде, и недолго - о Поланском
*****
горсть монет подбросил, если
все орлами упадут-
народится
в небе месяц
спи, сестрица.
жди беду,
на ее манящей глади
только лилии одни.
будет утро ,
скрипнут ставни,
перепутав,
наводнив.
Зкалинание от смерти в поезде
когда замедленные сани
волну электропередач
берут стальными волосами
мы ,перекатывая мяч
ее мигающего царства
по склону средней полосы,
так восхитительно опасны,
что обьяснемся простым
желаньем черные машины
одеть на кованую плоть
и если чувству есть причина
то можно инеи колоть
о небо, тратя перелетом
его стальную колыбель
где все висит и беззаботно
переливается себе
ИОСАФАТ
но не хотел бы утомлять
тебя ни чтеньем ни отказом
от чтенья.
буквы тоже хлябь,
и я в кафе, дотоле разных
доколе катится февраль
по нашей страсти к венской кухне
доколе автор театраль-
но спотыкаетя в проулке
об мысль,что время это сор,
едва ли выносимый в слякоть,
и неподвижности воссо-
единены в кругу десятом
МЕЛЬНИК
Р.Ч.
Качались стаи. пол-часа
мело и верилось, что площадь
на взгляда сросшихся весах
являет будущего мощи .
стоянье можно было пить
и звоном двоечника высечь,
так с Геликона Аонид
под руки вел пьянючий пристав
так .ныне. смело угодить
пророкам желтым и капризным
так мельник пробовал мелить
а мне мело и было присно
МЕДЕЯ И ЯСОН
М.
И слова и рук касанья
холодны на пол-пути-
мы с тобой неслышно станем
по парадному идти
если лунные веревки
обходить на этаже
то услышишь остановки,
неизбежного уже
***
мой этаж седьмой и тайный
занавеска в пол-окна
тополя -пирамидальны
разговоры - из сукна.
сном измучены соседи
осторожны и бледны.
возвращайся же, поедем
к брадобреям и портным,
наведем на туфлях глянец
как бывало, снимем дом..
возвращайся, ведь сбывалось
все загаданное до.
Е.В.
обманщик, фокусник, колдун
у входа северного спящий,
минуя гласные, сулящий:
.нет вод отравленней и слаще
чем в так устроенном саду,
что птиц на головы кладут
ребенка, если он не плачет..
беру священные мечи,
в глазах . тяжелое покорство
так все былое создается
и коль сравнишь его с колодцем,
то я- ведро его. лучи
имеют вес и город гнется
от их паденья. помолчим,
покурим северное солнце
Пять пятистиший
Т.
Подружка бедная, я слаб
не думай обо мне-я проклят
тот день, где жили мы-затоплен
часы с кукушкою намокли
и заведенные стоят
Ты говорила .мы умрем.
и добавляла .может скоро.
тогда с окон срывался город
и как портрет конквистадора
мы одиноки были в нем
Как я не верил? Дочь Приама
мне усмехалась. Вот и мест
нас воспитавших, как невест
и уводящих прямо в лес
не отделить уже от рамы
Настали снежные певцы
нашедшей смысл мы жизнь узнали
в сопротивленьи предсказаньям
с надеждой будущее звали
как на качели сев в весы
Но попугаи улетят
в их клетках поселятся мухи
и взяв бесцельное на руки
века качают как фелуки
своих блестящих негритят
Происхождение Мухи.
Кого бы ты ни носила
Никто не подарит тебе Прагу,
под ломаный шаг керосина
Являющийся Влтавой,
Несись ко мне,смешная,
Вырученная у старьёвщика
Подобная на Градчаны
Смотрящим во тьме окнам.
Во тьме разящей Карла,
Что входит в костёл с пиццей
из будущего , недавно
Отьявшего смелость сбыться.
Отьевшего нос у спуска
В Четыре висящих предмета
И вся это утварь- чувства,
а запах живёт три метра
и плачет в квадратной постели.
Над мельницами златыми
сей примус коптит своды
я есьм-переход света
в тетрадь. Полюби это
как Влтава свои воды
******
прошлогодние шанели
ново-беличьи хранит,
словно нижет ожерелье
на капроновую нить.
между мыльными вещами
из блестящих узелков,
нам буфетчицы вещают
на таком из языков
что невольно сознаешься
в полнолунии. вокруг
на вертящемся помосте
существует военрук
у него на каждом глазе
по сусальной кураге
он протягивает мази
он крадется по руке
то пытаясь провиниться
то любуясь через дверь
половиной проводницы
в ней чудовище узрев
Пять Шестистиший
О.Сотникову
Приговоренный верит в сны
Его сестра-неверным слухам
Я стал свободным и босым
В стране тепло, но слишком сухо
На колокольчик села муха
А на могилы мертвецы
В трубу игравшие легко
Продолговатые медведи
Сидят на избах лесников
как набалдашники из меди
Как генералы из трагедий
И дамы в розовых трико
Вот- вот зловещий лесоруб
Шагами мерзнущего Кая
На десять выпив, сьест на рубль
Вдруг расхохочется икая
И ни на что не намекая
Твоих коснется пальцем губ
Вновь заржавелые к замкам
Ключи применит гувернантка
Грудь, шаловливая слегка,
Поправит жестом иммигранта
И видно даже бриллианты
На статуй сломленных руках
И видно пальчики морщин
На каждой женщины затылке
Но я, как некий Прохарчин,
Смотря на грязные ботинки,
Веду их по пустой картинке
И от нее неотличим
ЧАИНКИ
они едят водопровод
их ход подобен полотенцу
и можно даже опереться
ногой на паузы. вот-вот
я осознаю, что ковер
опережает даже форму
паденья тени и как фора
чудес порядку, в разговор
вонзится трение чаинок,
мои живые дерева
перевернутся молчаливо,
очередная голова
уронит гладкие слова.
на каждом слоге будут капли,
располагаемые вдоль,
чтоб испарения, как цапли
светились в гнездышках своих.
******
Я ждал тебя в одном белье
Сверяя угол каждой ткани
С предчувствием, что Водолей
Опять обманет
Не соблюдая падежей
Глагола мякоть
В двустишье этажей
Ронял Иаков
Я позаимствовал у рыб
Манеры дремлющей прислуги
И ждал тебя лицо изрыв
Зрачком упругим
Глагол преодолев черту
Меня обнял и стало тесно
Как у Иакова на рту
Губам отверстым
СОСУДЫ
В обуви убогой
толстыми ногами
бешено крадутся
дети по траве,
знают на латыни,
машут творогами,
стало быть, отныне
мир обыкновенн.
слышу молоточки
утреннего кваса,
сплю поодиночке
трогаю стакан
знаю, что отсюда
жизни наливаться
в мелкие сосуды
велено, пока
гордый мой хозяин,
в длинные минуты
лепит каждый творог.
.слышишь, водоем
стонет, карасями
словно бы распорот?
.знаешь, почему-то
я непревзойденн.
Я.С.
ведь мы у мрамора одни
ведь мы тачаем полуочье
и наполняем уголочек
отьятой медленно груди
водой натерты повороты ,
озера грузные лежат,
в фонтане плавает сержант ,
в его глаза летят высоты
как миллионы карасей
как расписные сувениры
и небо вертится над миром,
как паутина на гвозде.
*****
так тело бледное дается
марине тоненькой, уча
пылинки хрусту по ночам,
и я не зренье поручал
оправам обоюдоострым,
а помогал зрачкам лететь
и ожидать, и сторониться,
и плоть являлась от бармицвы
остатком. помнится, водица
ко мне ползла на животе
солоноватого стакана,
верблюжью нежность лил комод
ладонь ловила паука на
твой рот, где громкость намокала
чем замедляла переход
речей в иное состоянье
так предок мой при Ханаане
молчал шесть дней, Иерихон
стоял в сиянии таком.
*******
Ты умеешь стоять на балконе
Задумчиво. множа закат
На цели оратора, и что не-
оправдано, если парят
над тобой не созданья а зданья.
звонок, зачавший утро, бьет
твои ресницы друг об дружку
и ноты прячатся не от
Их извлекающих, а тушью
Увы приравнены к зрачку
Из соответствий нужно брать
лишь ненацеленные в лица,
где переносицы, как ять,
скрепляют твердость роговицы,
И с нею равенство сулят,
балкон не более чем трость
звонок, суть, ищущий опору,
и отражает только мост
к соединяемому - взоры
закатов выдержанных врозь
чтоб слух, улавливая в день
одну походку , между строчек
располагал .вернуться к ней.
и соответствий переводчик
невольно вписывал .не верь.
Как будто Петр искал листы
а волны медленно трудились
нас приглашая на мосты
смотреть,и, знаешь ,проявилось
в них отставанье красоты
от встарь задуманного. жалко
что не подкуришь на ветру
ведь для оратора к утру,
звонок становится талантом
будить рассеяных подруг.
ФОРОС
Х-ру
..ожиданием паучьим и фарворовой цыганкой
по летам мои виденья. По летам.
через Ваши, вьюжной прядью переплетенные санки.
не оставь меня, мгновенья немота.
Не отдай меня, не выдай, не позволь губам касаться
влажных оспинок на рее. Влажных ос.
Он на рейде, он над морем, он становится голландцем,
и летучим и заснеженным. Форос
Ф.М,Д. В 1863-м
Растет противоречие
Как делят некий шар,
Кондуктор искалеченный
В поклоне малышам
Дарил значок присутствия,
Любуясь и смеясь
Красавицы несутся, им
В двуколке мертвый князь
Бьет головою старою
Об дверь от снега белую
И ветер зимний, парами
Играя, зиму делает,
Да мимо кучер скрюченный
Еще не зная грусть
Окон веселым случаем
Везет свой странный груз
ФОНАРЬ
И.С.
В любом предмете есть урок
и в каждой жертве скрыта корысть
спиной кассирши ставить поезд
в разряд живущих поперек.
Он не гадал тебе, он знал
что время яблочному соку
подобно! бедности вокзал
меня учил, а кофемолка
дарила гибкость падежам.
В любом предмете торжество
и страсть протянутой ладони,
когда отказы благородней
чем обещание мостов
ценить прохожих . Волосок
щекочет сонную ресницу
и совпаденье дефиниций
в кассирше женщину несет.
ситуативно я-фонарь
висящий в брошенном подьезде
|
