Статья, на мой взгляд, очень полезная. По существу (Достоевский как основа, цивилизационная самобытность России и т.п.) я с Вами полностью согласен. Особенно хорошо, что Вы обратили внимание на эту черту многих писателей западников - "пролетать" мимо России при попытке выстроить позитив. "Россия" у них состоит из запоев на кухне и скандалов в столичной коммуналке, когда же хотят выдумать альтернативу, максимум, на что они способны - нарисовать очередные шеренги Штольцев в хрустальных дворцах, в соответствии с текущим социальным заказом (неважно, официозным или оппозиционным). Россия как живая реальность у них остается за бортом, в т.ч. самоценность русского типа существования, русского быта, даже в самых неказистых (внешне) его образцах (Тут, конечно, не обойтись без Розанова). Это и понятно, ведь полноценный русский быт можно найти только в деревне и в провинции, а не в вестернизированном крупном городе. И в качестве "типичного русского" нужно выбирать людей с крестьянским менталитетом, обособленных ("себе на уме"), самостоятельных, молчаливых.

Из современных Пелевин и многие другие потешались над унифицированными алюминиевыми утопиями Чернышевского в "Что делать", - а ведь у них проскальзывает та же самая черта: "Все никуда не годится, все разровнять бульдозером и построить алюминиевые дворцы". И так у всех. Вот, скажем, Аксенов - кажется, хотел создать что-то антиидеологическое, а получился "Остров Крым" - классический хрустальный дворец, по которому рядами, самозабвенно, маршируют правильные Штольцы. А все остальное записывается в "отсталый совок", то, что "нужно изжить". Нет способности поймать позитивные аспекты русского типа существования, его самоценность, - у них вся уникальность превращается в шарж и сводится к примитивной "лени", "косности", "инертности". Нет понимания, что далеко не ко всякому идеалу нужно стремиться. Если народ по какой-то причине посылает ваш идеал подальше, то, возможно, дело не в народе, а в этом идеале, в том, что этот идеал сам по себе дефектный и второсортный. Чем такой идеал, лучше уж полениться и полежать на печи.

Классический пример такого непонимания - Гончаров, который загадил образ Обломова. Он не понял, что реальный Обломов "ленив", только когда Штольцы заставляют его маршировать к хрустальным дворцам. Когда его никто не погоняет плеткой, реальный Обломов как раз и пробуждается к активности и деятельности - но на свой лад, к своей собственной самочинной деятельности. У меня есть такой знакомый "Обломов", - он живет в лесу, в избушке, рядом с Кижами, и в одиночку строит свои Кижи по той же старинной технологии, с фундамента до макушки. Вот это классический русский, крестьянский тип активности - когда сам по себе, по собственному разумению и по собственной воле. А когда его заставляют и тянут силком в хрустальный дворец, он показывает кукиш, лежит на печи и спивается. Вся эта тяжеловесная мечтательность, безжизненность Обломова, которую изобразил Гончаров, - это тоже плод искусственных условий, если бы Обломов вырос в других условиях, его "русскость" отлилась бы в более адекватную форму. Толстой это очень хорошо почувствовал, почему и предложил интеллигенции в своем толстовстве возвращение к более полноценному типу существования. Тут, конечно, есть "перегиб", но суть он уловил хорошо: отбросить поверхностную штольцевскую муштру, вернуться к самостоятельной здоровой жизни, и вот тогда придет настоящее понимание, проснется вкус к оригинальной, самобытной активности. (Любопытно, что в сегодняшних условиях "толстовство" странным образом стало массовым явлением: тип абсолютно бескорыстного интеллигента, который получает мизерную зарплату, а живет в основном тем, что сам, своими руками вырастил на даче.)

* * *

Вот еще один комментарий, не относящийся к главному содержанию статьи. Вы пишете: "Русской философии нет. В западном или, точнее, в античном понимании, как логически стройной системы взглядов -- нет. Вернее, то, что здесь развивалось в этом духе, России не принадлежит. И в этом смысле ничего нового и оригинального русская философия не представляет."

Раньше я тоже так думал, но в последнее время не согласен с таким пораженчеством. То есть, большая часть так называемой "русской религиозной философии", Соловьев, философия серебряного века и т.п. - это, конечно, только зачатки философии, комментаторство, позерство плюс философическая публицистика. Но один полноценный оригинальный русский философ все же есть - Хомяков, который детально разработал и обосновал концепт "соборность". Новизна в философии - это новизна системообразующего концепта. Скажем, Платон оригинален (придумал "идеи"), Декарт оригинален (придумал "cogito"), Лейбниц оригинален (придумал монаду), Кант оригинален (трансцендентальный субъект) и т.п. Точно так же оригинален Хомяков, который положил понятие "соборности" в основу философской системы (взял он его, конечно, из православия, где оно пылилось без дела). Понятие соборности у него тесно связано с понятием любви. Замечу, что Хомяков писал до Достоевского и наверняка на него повлиял. Все последующее исследование "соборности" в русской философии отталкивалось от Хомякова. Эту тему для русской философии можно считать автохтонной, самобытной и оригинальной. Можно говорить о "школе Хомякова", относя сюда все исследования соборности.

Плохо, что те, кто пишут справочники и учебники по истории русской философии, желают пустить кому-то (кому?) пыль в глаза ее "богатством и многообразием", а на самом деле затемняют картину и создают у людей впечатление о тотальной вторичности русского философствования. Стоило бы говорить об одной-единственной школе славянофилов и их последователей (включая Достоевского), где в центре лежит понятие соборности.

Кстати, возвращаясь к Вашему тексту, полифония - это тоже один из модусов соборности ("динамическая соборность", "соборность в динамике"), отсюда и любовь/единение писателя со всеми персонажами, которого нет в монологической прозе. Что касается превосходства полифонии на западной плюралистической (точнее - механической) демократией, - этот момент тоже был затронут Хомяковым как раз применительно к православной соборности, где он рассматривает ее превосходство и над автократией католичества (единство без свободы), и над атомистичным плюрализмом протестантизма (свобода без единства). В соборности, как в устраивающем всех способе сочетать единство и свободу, единство и многообразие, действительно предвосхищены все достижения западной демократии и скрыто много такого, чего Западу и не снилось.

Впрочем, это превосходство не инструментальное, а ценностное, моральное. Соборность ориентирована на определенный тип ментальности, и вне этого типа, скорее всего, "не работает" как инструмент. Она невозможна без взаимной воли к согласию, к консенсусу, к компромиссу, к взаимопониманию, она опирается на ответственность и взаимную благожелательность сторон, она исключает не только подавление меньшинства большинством, но и непримиримую позицию меньшинства, когда оно ставит свои интересы выше целого. В отличие от обычной формальной демократии, соборное принятие решений - это не торг, где каждый, по мере возможностей, выторговывает для себя наиболее выгодные условия, а скорее совместное строительство общего здания, где каждый волей-неволей радеет не только о своем кирпиче или участке стены, но и обо всем строении целиком, от фундамента до крыши, - а иначе все развалится и никакой пользы от своего кирпича он не получит.