Злободненвное
06 мая 2009

ДВА РАССКАЗА

Ещё быть может...

Студенты - тоже люди, только немного сумасшедшие. Особенно в зачётную неделю перед сессией. Лёнька убедился в этом, когда Витёк и Андрюха однажды вечером притащили в комнату целый ворох прокатного туристского снаряжения: палатку, рюкзак, спальники, лыжи, закопчённый котелок и топор. На удивленный взгляд "сожителя" ответили весело:

- Мы завтра в поход идем, на ночёвку в лес. Ты с нами?

Лёнька молча покрутил пальцем у виска.

- Сам такой, - сказал Витёк и презрительно усмехнулся. - Вот посидишь еще пару ночей с лекциями и, точно, сдвинешься.

Утром Лёня, едва разлепив глаза, поплёлся на первую пару, а его друзья-товарищи, всю ночь прохрапевшие богатырским сном, уложили манатки и бодренько поскрипели на лыжах к трамвайной остановке.

В полдень накатила пурга, к четырем часам день укрылся ранними сумерками, стемнело. Лёнька обреченно досиживал бесконечную консультацию, не слушая монотонный голос преподавателя. Тоскливо глядя в чёрное окно, представлял, как ребята валяются сейчас в уютной палатке, налопавшись у костра горячей картошки с тушенкой, и травят байки под завыванье ветра. Хорошо им, наверное, лежать в тёплых спальных мешках, слушая темноту и заряжаясь адреналином от близости к дикой природе. Благодать...

Он ошибся самую малость. Распахнул дверь в комнату и остановился на пороге, опешив от неожиданности. В паутине растяжек меж койками реяла палатка, и в ней, действительно, с комфортом устроились поверх спальников Андрюха и Витёк, покуривая сигаретки. Выражение Лёнькиного лица им очень понравилось. Сдавленный смех перерос в оглушительный хохот, и туго натянутая палатка затряслась в конвульсиях, когда Лёнька, не в силах держаться на ногах, заполз на четвереньках к друзьям.

- Ну, вы и придурки! - бормотал он, утирая слезы и пытаясь отдышаться. - Я думал - они в тайге, мужественно борются с трудностями, а они...

- Ты знаешь, как там холодно?!

- Правда?!.. А костёр?

- Да дрова сырые оказались, и вообще... страшно!

Новый припадок напрочь лишил их способности двигаться и говорить еще на несколько минут. Вдобавок, на шум сбежались соседи и потешались в дверях над бесплатным цирковым представлением.

- А-а-а! - заорал вдруг благим матом Витёк и бросился вон из комнаты, расталкивая зрителей. - У нас же картошка на плите!

Ужин получился на славу, хоть и поджарился чуток лишнего. Запасливые путешественники отыскали в рюкзаке бутылку портвейна, хлеб и пару луковиц. Стол накрыли прямо в палатке, на газете.

- Завтра же зачёт... - слабо возразил Лёня, но друзья так на него посмотрели...

Действительно, стоило ли говорить - по двести пятьдесят грамм бормотухи на брата. Зато спали потом без задних ног. В той же палатке, на спальниках, и с открытой форточкой в окне, изображавшей дикую природу.

Свою любовь Лёнька встретил в комнате для самостоятельных занятий, под самой крышей студенческой общаги. Весь семестр "учебка" обычно пустовала, а когда подходил срок сдавать курсовые работы и готовиться к сессии, в нее было не пробиться. Только подскочив часиков в пять утра, можно было захватить местечко за одним из расшатанных письменных столов.

Лёня так и сделал наутро после "походной" ночёвки, выспавшись на всю катушку. И был немало удивлен, когда, поднявшись по истертым ступеням, обнаружил всего лишь двоих "ботаников" в пустой комнате. Одну, беспробудно спящую физиономией в тетрадку, личность, и едва знакомую девчонку из параллельной группы.

Девчонка, судя по всему, сидела над книжками уже давно. Серые глаза ее устало и задумчиво смотрели куда-то в далекие дали грядущего высшего образования, и совершенно равнодушно скользнули по лицу вошедшего однокашника. А он вдруг, словно пришибленный, брякнулся на подвернувший рядом стул и так и остался сидеть, затаив дыхание и не решаясь поднять мятущегося взгляда. Сердце бешено колотилось в груди, во рту пересохло, и вообще, самочувствие его резко ухудшилось. Явно что-то случилось с Лёнькиным организмом, совсем еще новеньким и никогда не дававшим раньше никаких сбоев. И причиной этого разлада с самим собой была она - совершенно обычная и единственная из тысяч и миллионов населяющих Землю людей.

Через пару минут Лёнька осмелился всё же исподтишка рассмотреть красу, безжалостно сразившую его сердце. Она продолжала сидеть, как ни в чем не бывало, уткнувшись в учебник, шептала чего-то себе под вздернутый носик, морщила его временами, улыбалась, крутила на палец золотистую прядь у виска и не обращала внимания на окружающее. Никого милее Лёнька никогда раньше не видел. Он понял, что пропал. И от этого знания на душе стало горячо, неспокойно и радостно. Начинался "праздник, который всегда с тобой", как сказал старина Хэм когда-то. Какая тут может быть учеба?..

Она заметила парнишку, наконец.

- Ты не поможешь мне разобраться? - прозвучал тихий голос.

Девушка смотрела на него и ждала ответа. Он изобразил на лице задумчивую мину и через силу повернулся.

- Что, что?

- Помоги, пожалуйста, никак не решу задачу по физике, - глаза ее были невинны, как и просьба, но в самой глубине их пряталась ласковая хитринка.

Лёньку окатило жаром от макушки до кончиков пальцев. Он заставил себя встать, переместился к барышне за стол и уткнулся в раскрытый учебник. А через полчаса уже кипел, словно самовар, в третий раз рисуя на исчерканном листке решение задачи.

- Ну, как ты не понимаешь?! Это же так просто!

- Спасибо, теперь мне все ясно. Другим, я заметила раньше, ты готов объяснять часами. А на меня, значит, можно и поорать?

- Другие - это другие. Они могут быть тупыми... А ты - не можешь, - пробормотал Лёнька, с ужасом осознавая, что сморозил несусветную чушь.

Он поднял растерянный взгляд и с огромным облегчением увидел озорные искорки в зрачках своей симпатии. Она была так близко: русая челка над тонкими бровями, легкая россыпь веснушек на щеках, ямочки в уголках полных губ... Бесконечно милое, притягательное и родное лицо. И с этой секунды две нашедшиеся половинки стали неотделимы друг от друга, как будто так было всегда, и всегда будет.

- Эй, двоечники, сколько время? - заспанная физиономия одним глазом уставилась на ребят из-за соседнего стола.

- Шесть часов, рано еще, ты спи, спи... - отмахнулись они хором и прыснули со смеху, зажимая рты ладонями.

Её звали Ольга. Оленька, Олька... И ей так понравилось целоваться, да и Лёньке тоже, что с тех пор в любую свободную минуту они убегали гулять и прятались от людей на тропинках Универовской рощи, в аллеях Лагерного Сада, в глухих квадратных двориках академических корпусов политеха, и целовались, целовались до беспамятства.

А когда у обоих уже начинало перехватывать дыхание, и губы превращались в спелые вишни и начинали саднить, они с сожалением отрывались от любимого занятия и просто бродили по заснеженным улицам. Олька рассказывала о себе, с самого далекого детства. О домике на бандитской окраине степного шахтерского городка и о своей дружной семье. Про огород, за которым нужно было ухаживать летом. Про печку, которую нужно было топить зимой. Про воду, за которой ходили на колонку круглый год. А Лёнька пересказывал ей книги. Он-то детство провел в квартире, и времени на чтение мальчишке всегда хватало. Олька слушала с жадным вниманием, переживала за каждого литературного героя, и глаза ее меняли выражение вслед за вязью повествования. Она умела слышать.

И никогда им не было скучно вдвоем.

Июнь перевалил через самый длинный день, ночи стали безветренными и тёплыми, как парное молоко. Воздух, напитавший солнечного жара, к вечеру колыхался над асфальтом и у стен домов знойным тягучим маревом. Сессия закончилась, и с последним экзаменом отвалились разом все заботы - зубрежка, бессонница, нервный мандраж. Впереди раскинулось бескрайнее лето, время растянулось неимоверно, и новый учебный год казался далеким и нереальным. Впереди были каникулы, а точнее - трудовой семестр, как тогда говорилось.

Лёнька и Олька решили провести его в стройотряде, только каждый в своем. Рабфаковцы собрались тянуть линии электропередачи в сибирской деревушке с есенинским певучим названием - Коломенские Гривы, и сблатовали ехать Лёньку. А девчоночий отряд собирался отправиться еще севернее, в Стрежевое, поднимать в тайге городок нефтяников.

Проводы устроили в последнюю ночь перед отъездом. На пологом берегу реки, "переправившись" по мосту над широким долгим потоком.

Костер горел, жадно пожирая сухой плавник на ветру и разбрасывая в небо яркие трескучие искры. Картошка на сковороде взялась поджаристой корочкой за шесть секунд, и девчонки бросили в нее тушенку из двух банок, а Витёк сверху приправил "праздничный" ужин толстым слоем лука.

Потом тихонько пели у костра под Андрюхину гитару.

Лёнька и Олька лежали бок о бок на теплом песке, подложив под головы скатку из одеяла, ловили взглядами падучие звёзды. Млечный путь искрился туманной вуалью в черном небе и Луна смотрела на Землю с улыбкой Джоконды, загадочно и многообещающе...

До конца июля лил один сплошной, мелкий, занудный дождь. Полигон в самом центре Коломенских Грив, на котором стройотрядовцы "вязали" опоры для электролиний, превратился в неглубокое, по колено, озеро жидкой грязи. От холода и простуды "бедных" студентов спасал обыкновенный физический труд. Наломаешься за день монтажкой и ломиком, увязывая десятиметровые бревна и бетонные пасынки стальной проволокой, так, что от фуфайки пар валит - никакая хворь не страшна. Бабки местные и мужики только охали, гоняя утрами-вечерами скотину мимо полигона. Качали головами участливо и спешили до дому.

- Лучше б самогонки налили, чем издали жалеть! - кричал им Саня Байкалов и хохотал заливисто вслед.

В августе начали ставить опоры по улицам и тянуть провода. Благо и погодка наладилась. Горячее солнце быстро высушило грязь, обласкало природу и людей, и дела веселей пошли. Вечером в субботу решили закончить пораньше, помыться в бане и отметить за ужином успешное окончание первого стройотрядовского месяца.

- У меня идея, - крикнул Саня, сидевший на траверсе угловой опоры, Лёньке, "повисшему" на соседней в монтажном поясе. - После ужина танцы устроим для всех. Деревенские бабёнки сильно хотят с нами поближе познакомиться. Вон, гляди, одна подруга уже топает.

Вдоль улицы, по "тротуарной" тропинке шла пухленькая девушка в ярком платье и лаковых туфлях. Поравнявшись с очередным столбом, она вскинула к бровям ладонь от солнца и всмотрелась в маячившую наверху фигуру. Лёнька продолжал крепить провод к изолятору, делая вид, что не замечает гостью.

- Эй, Валюха, иди сюда! - крикнул ей Саня. - Он тебя стесняется.

- Я ж не кусаюсь, вроде, - ответила девушка, тряхнув рыжими кудрями, хмыкнула и пошла дальше.

- Подожди, дело есть. Сейчас слезу.

Саня перекинул через плечо страховочную цепь, защелкнул карабин на поясе и начал спускаться, споро переставляя ноги, обутые поверх кирзовых сапог в стальные шипастые "когти".

- Рубль принесла? - с ходу спросил он внизу, потянувшись цепкой пятерней к крутому бедру собеседницы.

- Это твоё дело? - с озорной улыбкой ответила она и оттолкнула шаловливую руку. - Не лапай, не для тебя приготовлено.

- Какие мы строгие! Для кого честь бережешь?

- Так я тебе и сказала. Держи карман шире.

Девушка стрельнула глазами в Лёнькину сторону и протянула знакомцу смятую купюру на раскрытой потной ладошке.

- Ай, молодец, Валюха! За это я тебе сейчас новость скажу, такую-ю!

- Какую?

- Мы сегодня вечером пляски устраиваем! Сбор в девять часов.

Саня подбоченился, наслаждаясь произведенным эффектом.

- Беги скорей к подружкам, скажи всем. Будем ждать. Да бражки не забудьте прихватить!

Валя кивнула, повернулась плавно, отчего грудь ее всколыхнулась за вырезом тяжкой волной, притягивая к себе вспыхнувший взгляд парня, и ушла неспешно. Саня облизнул пересохшие губы, посмотрел на рубль, зажатый в пальцах, довольно засмеялся.

- Лёнька, кончай работу, я денег раздобыл! Гуляем сегодня!

После бани всей толпой, раскрасневшиеся от крепкого жара, студенты прошли деревню насквозь по центральной улице. Поверх заборов и из окошек им вслед смотрели спелые девчонки, срочно наводившие марафет, несмотря на запреты родителей. Местные парни кучковались по двое-трое у ворот, решали - идти ли на танцы, их ведь, вроде, никто не приглашал.

Стройотрядовский вагон-городок стоял на отшибе, километрах в пяти от села, рядом с высоковольтной подстанцией. Пока ребята топали к нему напрямик через лес, успели высохнуть и волосы, и полотенца, накинутые на голые загорелые плечи. Дома ждал ужин с временной отменой сухого закона, небо играло закатом, птицы гомонили вокруг по деревьям, и дышалось от всего этого благолепия легко и радостно, как бывает, наверное, только когда ты молод, беспечен и здоров, как бык.

Так было, и так будет...

Светлая, усыпанная звездами ночь раскинулась над Сибирью. На "пляски", как выразился Саня, деревенские подтянулись без опоздания. На тракторах, мотоциклах и велосипедах. Парни привезли девчат. Студенты не подали виду, что удивились такому повороту событий - женского пола явно хватало на всех с избытком.

Из громкоговорителя-колокола над вагон-городком поплыла музыка. Крис Норман клятвенно обещал кому-то хриплым фальцетом: "Водки найду-у"! Ему вторили на разные голоса, явно принявшие перед танцами "на грудь" для храбрости или для задора, гости. Дамы наперегонки, не дожидаясь объявления "белого" танца, без разбора ангажировали кавалеров. Но Лёнька достался именно Валюхе.

Она сходу прильнула к нему всем телом, обвила шею горячими руками, смотрела в глаза смело, не отрываясь, и молчала. У Лёньки аж дух захватило, колени задрожали противно, не спасали и праздничные сто пятьдесят. Испугался он, что греха таить. Испугался, что поддастся неприкрытому напору, а отшить её сразу, конечно, не мог. Решил подождать окончания танго, чтобы потом незаметно слинять куда подальше. Валя не оставила ему такого шанса. Лишь только музыка стихла на несколько секунд, она мягко взяла стушевавшегося парня под руку и шепнула на ухо:

- У тебя есть сигареты с фильтром? Угости.

Они отошли в сторонку, свернули за ближний вагончик, остановились. Лёнька вытряхнул из пачки пару сигарет, чиркнул спичкой.

- Ты чего такой колючий? И не похож на городского - больно стеснительный.

Глаза ее блестели в лунном свете, тихий смех хрусталем рассыпался в душном воздухе. Огонек сигареты, разгораясь при очередной затяжке, отражался в зрачках кошачьими угольками.

- Просто не хочу заводить лишних знакомств, - подумав, медленно ответил Лёнька.

- Чего ты, в самом деле, я ж тебя не съем. Потанцуем и разбежимся, делов-то, - Валюха бросила окурок на землю. - У меня в сумке, в коляске, самогонка лежит. Надо тебе, всё-таки, выпить немножко, а то совсем раскис.

Она тараторила без остановки, снова подхватила его под руку, и они, спотыкаясь, на ощупь пошли искать мотоцикл. Нашли, вернулись к вагончикам. Танцы были в самом разгаре.

- Где твоя комната? - спросила Валя, касаясь губами Лёнькиного уха, чтобы перекричать музыку. - Стаканы есть там?

- Нет, вся посуда в столовой.

- Ладно, всё равно пошли к тебе, чтоб не мешал никто. А то налетят, как саранча, вылакают все, оглянуться не успеешь.

Они поднялись по ступенькам, вошли в комнату. Лёнька потянулся к выключателю на стене, девушка перехватила его руку.

- Увидят же, а от луны и так светло, мимо рта не пронесем.

Она по-хозяйски расстелила на столе газету, поставила мутную поллитровку, выложила шмат копченого сала в марле, хлеб, огурцы, лук зелёный. У Лёньки слюнки потекли от одного запаха домашней деревенской еды, хоть и недавно из-за стола вылез.

- Знаю я, чем мужика-то раззадорить! - радостно сказала Валюха, выдернула зубами деревянную пробку из горлышка и протянула бутылку Лёньке. - Глотни-ка.

Он махнул рукой на свои предрассудки, - что такого-то, в самом деле, - и сделал три неосторожных глотка. Только после этого уразумел, что пьет почти чистый спирт, поперхнулся, хватанул воздуха ртом и раскашлялся, зажмуривая брызнувшие слезами глаза. Валя рассмеялась, постучала его по спине, сунула в руку огурец и скорей настрогала перочинным ножом сала. Пока он утирал слезы и закусывал, выпила сама, наблюдая за парнем внимательно и откровенно.

Подошла, расстегнула полы кофточки, открыв тугие груди с острыми сосками, помедлила секунду, давая кавалеру время насладиться взглядом, и впилась ему в губы жарким поцелуем. Он уже почти провалился в бездну, увлекаемый желанием и хмелем, но насмешливая улыбка Луны, заглянувшей в окно, кольнула сердце воспоминанием.

Лёня твердо и резко отстранил от себя девушку, развернулся к столу и снова приложился к бутылке.

- Хорошая у тебя самогонка, - сказал, набивая рот кусками сала, хлебом и луком.

Валя смотрела на него с изумлением, перерастающим в злую обиду. Спохватилась, запахнула кофту, теребила пуговицы нервными пальцами, жгучими зрачками пытаясь поймать глаза кавалера.

- Ты жрать сюда пришел?! - спросила звонко.

- Ага, - Лёнька пьяно ухмыльнулся, изображая заядлого алкаша, а сам готов был сквозь землю провалиться.

Но другого выхода у него просто не было...

- Что случилось, Олька? - через силу спросил Лёнька. - Уже три месяца не могу добиться от тебя ни слова. Почему ты чужая со мной?

- Обыкновенная, как все.

Они разговаривали, будто сквозь толстое вагонное стекло, говорили и не слышали друг друга. А сказать нужно было обязательно и многое - еще минута и поезд уйдет.

- Я очень скучаю...

- Не подходи ко мне больше...

- Это глупо, наверное, но я не могу без тебя.

- Я не хочу с тобой встречаться.

- Почему?

- Ты летом-то времени зря не терял. С деревенскими развлекался. Или забыл уже?

- Что за выдумки? Кто тебе наплёл? - Лёньку словно ушатом ледяной воды окатило. - Не знаю, что тебе наговорили, но это всё неправда!

- Рассказали добрые люди, - Олька смотрела на него, улыбаясь, но в глазах ее стояла тоска смертная - приговор окончательный и бесповоротный. - Ну, что ж, молодец, сейчас все так делают. Одна для души, другая - для тела. И у меня появились новые друзья.

- Это ты всё врёшь! - он разозлился не на шутку, заиграл желваками. - Тебе соврали, и ты врёшь!

- Нет, не лгу, милый, - она смеялась и жгла, жгла его взглядом до самого сердца. - Я пошла к нашим.

Рыбки смотрели из аквариума на Лёньку и разевали рты. Тоже хотели что-то сказать, но он их не слушал.

За окном упала быстрая зимняя ночь. Свет уличного фонаря отпечатался на потолке чётким квадратом окна. Из-под закрытой двери в комнату сочились музыка и смех.

Он вышел к столу, налил себе водки полный фужер, выпил махом, оделся в коридоре и полетел вниз по лестнице. Шагнул из подъезда - шапка в руке, пальто нараспашку - и ткнулся в сугроб головой, упав на колени. Дышал сквозь снег, пока щеки, нос и уши не превратились в бесчувственные льдышки, а волосы в скрипучий проволочный клубок. Встал, отряхнулся, глянул на чужой дом за спиной. Хмель накатил ознобом, светлые пятна окон колыхались и плыли в глазах, вытянулись желтыми цепочками от земли до неба. Порывы ветра задували веселую музыку из форточек на улицу, рассыпались в воздухе на белые ноты-снежинки и искристой порошей укрывали истоптанное месиво у крыльца.

Никто его не искал.

Жгучая обида захлестнула горло, сердце ухало молотом в груди и в висках. Лёнька выпростал из кармана мятую сигарету, закурил жадно, выдыхая дым ноздрями и загоняя горечь в желваки на скулах. Нашарил в сугробе шапку, натянул на макушку и пошел вдоль улицы прочь, пошатываясь в такт раскачивающимся пятнам фонарей под ногами.

В скверике позади автобусной остановки шла драка. Последние ночные пассажиры топтались в ожидании транспорта на скрипучем снегу и делали вид, что не замечают размахивающих рук, ударов и криков за своими нахохленными спинами. Дрались трое курсантов против пятерых - уличной шпаны. И это было несправедливо, по мнению Лёньки. Он даже не успел, как следует, подумать, а ноги уже перенесли его через сугроб на газоне, и руки принялись растаскивать дерущихся. Курсанты и шпана тоже ничего не поняли, но потасовку свернули и разбежались в разные стороны. Лёнька воспрял духом и с чувством исполненного долга потопал дальше.

Тротуар привел его к площади перед зданием РОВД. На площади никого не было, кроме памятника Дзержинскому, и темные милицейские окна свидетельствовали, что в плане борьбы с преступностью в городе все обстоит нормально.

Лёнька как раз проходил мимо задумчивого первого чекиста, когда почувствовал вдруг удар под колени и от неожиданности упал вперед. Нападающий всем телом навалился ему на спину и скреб ногтями щеки, стараясь засунуть пальцы Лёньке в рот и порвать губы. Лёнька брезгливо помотал головой, отплевываясь, с усилием поднялся на ноги и стряхнул с себя противника. Тот отскочил и испуганно замер в двух шагах, ожидая ответной атаки.

- Ты чего, с ума спрыгнул? - удивленно спросил его Лёнька. - Чего на людей бросаешься?

- А ты сейчас за курсантов бился с нашими, а? - озираясь, ответил типчик.

- Ничего я не бился, - улыбнулся Лёнька, - я просто разнял их.

- Врёшь, гад, - неуверенно настаивал парнишка и все оглядывался.

С той стороны, куда он смотрел, из-за деревьев вывернул длинный парень в узкой короткой куртке и неторопливо направился к спорщикам. Лёнька выудил из пачки сигарету, распахнул пальто, шаря зажигалку по карманам джинсов, прикурил. Он не желал больше никаких драк, хотел только побыстрее уладить недоразумение и идти дальше своей дорогой.

- Эй, друг, рассуди нас, - обратился к новому человеку с просьбой. - Он зачем-то напал на меня, хотя я ничего ему не сделал.

- Конечно, - прищурив острые глаза, сказал подходивший и выставил вперед правую руку, вроде как поздороваться.

Лёнька потянулся к нему в ответ, но парень уже скользнул мимо, криво ухмыляясь, и утащил за собой настырного спорщика, схватив его за рукав. А у Лёньки вдруг обожгло низ живота, и глаза поплыли вбок, увлекая за собой голову, а за ней и все тело. Он опустился на ослабевших ногах, сел на тротуар, сглатывая накатившую тошноту. "Вот ведь напился, дурак, прожег свитер", - вяло подумал парнишка и стал оглаживать живот в поисках упавшего огонька сигареты. Но вместо этого нашарил скользкую влагу, сочащуюся сквозь шерсть свитера, отдернул в испуге руку и стал тщательно обтирать ее о снег.

Фонари ярко горели вокруг. Феликс Эдмундович строго взирал с пьедестала на пытающегося подняться Лёньку, будто хотел тут же арестовать его за вопиющее нарушение общественного порядка. Лёньке было стыдно за свою кровь, размазанную по утоптанному снегу у самых ног Дзержинского, и он понимал, что сильно виноват. Но сделать ничего не мог. Феликс Эдмундович хотел отвернуться от этого безобразия, но тоже не мог. Тогда он просто перестал смотреть на парня, словно того и не было.

Наконец, какой-то прохожий, обойдя окровавленную фигуру на тротуаре, свернул к высокому каменному крыльцу и начал колотить в дубовые двери. Заспанный дежурный вышел на улицу.

- Тут у вас прямо под окнами пацана убили, а ты и не видишь ничего, - в сердцах сказал прохожий и быстренько испарился по своим делам.

Спешил, наверное, домой с работы. А может, просто не хотел, чтобы его схватили в свидетели или в обвиняемые и затаскали по судам. Дежурный моргал глазами, ничего не понимая, потом увидел черное тело на красном снегу и бешено засвистел, сбегая по ступенькам.

- Вы чего это здесь? - задал дурацкий вопрос милиционер, перестав свистеть. - Тут нельзя в таком виде!

Он оказался молоденьким, как и Лёнька, и вовсе забыл, что нужно делать.

- Я не буду, - прошептал раненый, глядя снизу в его румяное лицо. - Помоги... скорую...

Тут только дежурный включился в ситуацию и кинулся обратно. Вспомнил про телефон. Через пять минут на площади стало тесно от бело-красных и желто-синих машин.

Повезло Лёньке, получить ножиком в живот в таком замечательном месте...

Из операционной его перевезли на каталке в палату и оставили досыпать под наркозным хмелем на железной продавленной кровати. Первое, что попалось на глаза, когда очнулся, было Ольгино лицо. Она внимательно, без улыбки смотрела на него, кивнула удовлетворенно, заметив его пробуждение, и отвернулась в сторону. У окна, за изголовьем кровати стоял кто-то еще, не видимый Лёньке.

- Живой, все нормально, - сказала Ольга этому невидимке, потом обратилась к раненому. - Ты сам виноват. Зачем разыграл трагедию всем на показуху?

Лёнька не верил своим ушам. Запрокинул голову на подушке, пытаясь взглядом ухватить лицо третьего. Получилось - это был тот самый длинный парень с острым взглядом и скошенной улыбкой - и тут же провалился снова в бредовый сон...

- Любовь до гроба, дураки оба! - ляпнул Лёнька и счастливо улыбнулся сквозь слезы.

Олька ревела рядом с его кроватью, шмыгала красным носом и тоже виновато улыбалась.

- Ты же понимаешь, нам никак нельзя друг без друга, - говорил Лёнька и гладил ее ладонь. - Понимаешь?

- Ага, - кивала она, улыбалась и ревела.

- Это все ерунда, заживет, как на собаке, - говорил Лёнька и прижимал ее ладонь к своему лицу.

- Ага, - кивала она и снова ревела.

- Ты только больше не говори так, - шептал Лёнька и целовал ее руку. - И я не буду, хорошо?

- Ага, - она потянулась к его губам...

Но поцеловаться им не дали.

Дверь распахнулась, и в палату ввалились Витёк и Андрюха, наполнив пространство хрустящим морозом и новогодним мандариновым духом.

- Эй, больной, кончай шланговать! Мы в поход собрались и на тебя спальник прихватили...

Врать не буду

Нет, я врать не буду. Расскажу все, как было, а чего не было, про то вам другие могут насочинять.

Люба, любовь моя, работала тогда киоскершей, газетами с книжками торговала на вокзале у нас. Разную дребедень продавала - про политику там, про убийства, про богатых, которым жить тошно, про шуры-муры звёздные. Да вы сами знаете. Я-то эту лабуду сроду не читал, и не буду, а пассажиры всё схавают в дороге. Они и покупают. Мне нравится чего-нибудь умное почитать, серьезное... В общем, через это чтение я и с Любой познакомился. И не только я...

Незнакомец приехал к нам в городишко утром в понедельник. Слез с поезда, в двери с перрона шагнул, огляделся по сторонам и увидал Любу мою среди толпы. И так она зацепила его своей красотой, что вмиг оказался он перед лотком и давай глаза пялить на писчебумажную продукцию. А сам-то, конечно, кроме Любы не видел ничего и никого. И зря.

Мы с друзьями как раз рядом стояли, и я сразу понял, что совсем не читать он хочет, а чего покрепче. Поэтому культурно подошел к нему и сказал негромко:

- Ну, ты и кобель, парень! Иди дальше своей дорогой, пока я тебе рыло не начистил.

Он обернулся, посмотрел на мою красноречивую физиономию, и очень мне его взгляд понравился. Спокойный такой, без страха. Точно, думаю, этот интеллигент вполне может Любу заинтересовать, нельзя его к ней подпускать. Да он и сам уже, видать, про дела вспомнил.

- Не подскажешь, где тут у вас улица Ленина? - спросил он и сигарету мне протянул.

- Пошли, покажу, - ответил я и друзьям кивнул, дескать - все в порядке.

Вышли мы на привокзальную площадь, закурили. Я сразу заметил, что курит он не в затяг, а так, изображает только, за компанию.

- Вот она, твоя улица Ленина, прямо по курсу, как и в других городах, наверное, - сказал я и внимательно посмотрел на него. - Ты просто так спросил, или разговор есть?

- Как ты догадался? - улыбнулся он.

- Посидишь без дела год-другой, тоже провидцем станешь, - ответил я.

- Так ты безработный, - притворно удивился парень.

- Как ты догадался?! - усмехнулся я. - Чего бы я в понедельник с утра на вокзале ошиваться стал?

- Ну, мало ли. Любовь, например, свою охранять от приезжих.

- Откуда знаешь, как Любу зовут?

- Да не знал я, ты сам только что сказал! - расхохотался он, но глаза его не смеялись.

Тут я понял, что лажу сморозил, изобразил улыбку на лице, а сам все жду продолжения настоящего разговора. Парень оборвал смех, бросил окурок в урну и проговорил спокойно:

- Ладно, дело к тебе есть. Можешь отлучиться на два дня? Заплачу полштуки баксов.

- Если ограбить кого, или наркотики там, уволь, - говорю. - Мы по этой части не работаем. А вот отремонтировать технику какую или багаж помочь разгрузить-погрузить, - без вопросов.

- Меня с грузом сопроводить нужно до Москвы. Вот деньги и паспорт, купи билеты в купе-люкс на двенадцатичасовой поезд. Встречаемся здесь в половину. Жратвы прихвати с собой, но без спиртного.

- А в чём фишка-то за такие бабки, что-то не понял?! - удивился я, принимая из его рук документ с вложенными купюрами.

- Фишка простая, работаю я на одну серьезную контору, курьером, - он внимательно смотрел на меня. - В последнее время моих коллег на этом направлении беспокоил некий, неустановленный пока, субъект. Поэтому мне не нужны случайные соседи. Я ведь тебя сам выбрал?

- Выбрал-то сам, не спорю, а правильно ли? Может я ничем не смогу помочь, не обучен, а может, наоборот, я этот самый субъект и есть, а? - ляпнул я первое, что пришло в голову.

Ляпнул и поперхнулся словами - так он на меня глянул, аж холодно в животе стало. Понял я, что ошибся в нем с первого взгляда. Если и был он когда-то интеллигентом, то очень давно, как и я. Не выглядел он человеком, которому нужна защита. Слишком недобрым, сильным и острым был его взгляд, мелькнувший из-под маски порядочного гражданина.

- Я оценил твою шутку, - спокойно сказал он. - В дороге мы ещё пообщаемся, но, надеюсь, без аналогичных фокусов. Помощь мне от тебя может и не понадобится, а компания не помешает. До встречи.

И пошел к стоянке такси.

Ну что ж, хоть и не совсем понятный, а это все же был заработок. Друзьям я вкратце обрисовал ситуацию и с Любой перемолвился, объяснил, что отлучусь на пару дней.

В кассах народу - тьма, как будто у наших людей весь смысл жизни в разъездах. Взял я два места СВ, как сказано было, и потопал в магазин подальше от вокзала, чтоб дешевле. Потом домой забежал за щеткой-бритвой и назад скорей, время уже поджимало.

Я еще из дверей приметил, что новый знакомец как раз от книжного лотка отходит. В одной руке держит цветастую книжицу, в другой чемоданчик-дипломат. Утром-то он совсем без вещей был, так, барсетка одна на ремешке. Это я между прочим отметил, а сам пытаюсь поймать Любины глаза, понять, говорили они о чем или нет. И по тому, как она взгляд отвела, понял.

Ладно, думаю, побеседую я с тобой в дороге, выясню, что к чему. Хоть ты меня и нанял на работу, в личную жизнь встревать, это права не дает.

Сели в купе. Отправились плавно. "Начальник" левое место занял, уткнулся в книжку, я напротив устроился. Газету со стола взял, полистал, но отложил тут же, вышел в коридор, осмотреться.

Прошелся вперед, до отсека проводников. Там никого, на столике дерматиновая "касса" с кармашками под билеты, наполовину пустая. Хозяйка тут же из-за спины вынырнула, спросила, не надо ли чего. Я помотал головой, пошел в другой конец вагона. Из пятого номера выглянула русая головка с косичками, стрельнула на меня глазенками и скрылась, втянутая строгой материнской рукой. Перед тамбуром завернул в туалет. Сполоснул руки, причесался и тут услышал, сквозь перестук колёс, приглушенный вскрик за стенкой. Приложил ухо к зеркалу и различил страстные стоны из последнего купе, отшатнулся смущенно, выскочил за дверь.

 Да, давненько я не ездил, не знал, что в поездах так культурно стало. Новый вагон, проводница трезвая, занавески на окнах чистые, постель сухая, в сортире даже мыло и бумага есть!

Вернулся, присел молчком, все думал, как к интересующему меня разговору подступиться, и вдруг сообразил, что даже имени моего работодателя не знаю. В паспорт его заглядывать неловко было, а познакомиться толком нам так и не пришлось.

- Тебя звать-то как? - спросил я.

- Бонд. Джеймс Бонд... - усмехнулся он из-за книжки. - Шутка. Мое имя - Эдуард. А твое?

- Тебе разве Люба не сказала? - говорю, вроде как безразлично, но с напором. - Ну, Лёха.

- А-а, вон ты о чем беспокоишься, - протянул Эдуард. - Брось. Никаких у меня на нее претензий нет. Просто девушка красивая и умная, по всему видно, пропадает за прилавком. Я и спросил, не хочет ли она работу сменить. Вот ты с ней семью собрался строить, так? А на какие шиши, спрашивается? Ты ведь сам случайными заработками перебиваешься.

- Вообще-то, это не твое дело, - ответил я, успокаиваясь немного. - Ты ведь тоже не святой отец, проповеди читать. Нанял меня - хорошо, с остальными проблемами сами разберемся.

- Да не кипятись ты, я дело говорю, - продолжил он. - Если в этот раз все хорошо пройдет, я тебя и в следующий приглашу. Потом, может, и на постоянку договоримся.

Я заинтересовался. Думаю, нормальный мужик вроде, что я против него имею? Работа странная, но это сразу разберешь разве, тем более сейчас. Так дорога длинная, можно все и разузнать по ходу.

- Ты ведь даже специальности моей не спросил.

- Зачем? Была бы голова на плечах и поменьше мути совковой в мозгах, и можно деньги делать с любой специальностью.

- Муть совковая, говоришь? Раньше хоть какой-то смысл в жизни был, перспектива, а сейчас одна цель - бабки. Стержень-то из людей вынули, и заместо него кол вставили. А мы не хотим так.

- Ты не хочешь, - поправил он. - Тогда умри.

- То есть, как это? - опешил я.

- Молча. Не хочешь думать по-новому - спейся, поминая социализм, и сдохни.

Вот куда наша короткая беседа привела. Я только глазами заморгал, не зная, что возразить. Не простой этот парень, Эдуард, или наоборот, я слишком много думаю?

В эту секунду запиликал мобильник, Эдуард приложил "раскладушку" к уху. Я не прислушивался к его разговору, готовил аргументы для спора.

- Таких как я - полстраны, - бухнул с разгона, когда он отключил телефон. - Что ж нам теперь, всем сдохнуть?

- Именно, раз больше не можете ничего, - тут же откликнулся Эдуард.

- Кто же тогда работать будет? Нельзя всем только торговать и воровать. Кто-то ведь должен делать вещи и продукты. Без производства ни одна страна не выживет.

- Где ты ее видишь, страну-то? Наверху ублюдки одни собрались, никого, кроме себя, не видят. Внизу - быдло, куда свиснут, туда и тянется.

- Быдло - это мы, да? - я опять начал злиться. - А посредине есть кто?

- Есть. Пресловутый средний класс, деловые люди, к которым я отношу и себя.

- Тоже мне, деловой... курьер.

- Это временно, - он отмахнулся. - Стартовая площадка для зарабатывания авторитета. Через годик я поднимусь гораздо выше, и тогда мне понадобятся свои люди. Но не из того сброда, что обычно ошивается рядом, а нормальные парни, вроде тебя, с маслом в голове.

- Я же из быдла, забыл? И с чего вдруг такое доверие?

- Понравился ты мне. Вижу - не дурак, и руками работать умеешь и головой. Глаза только тебе нужно помочь открыть. А они лучше всего открываются с помощью... денег!

Было в нем что-то еще и от артиста. Желание покрасоваться, что ли, удивлять публику, срывать аплодисменты. Вот, мол, я какой! Когда он достал из-под полки кейс, водрузил его на стол и откинул крышку, мне сразу вспомнился Остап Бендер с его миллионом. В дипломате лежали плотненько, одна к одной, толстые пачки долларов. Я, конечно, снова немного растерялся, оглянулся на запертую дверь, посмотрел на деньги и перевел хмурый взгляд на него.

- Ну, и что? Твои, что ли?

- Нет, не мои. Пока. Это чистая прибыль, принадлежит хозяину.

- А-а, так ты в хозяева метишь! - я ухмыльнулся. - Там же одни ублюдки?

- Да, я мечу в хозяева, - жестко ответил он и защелкнул замки дипломата. - Ублюдки делают вид, что правят страной, а хозяева на самом деле управляют ублюдками и быдлом. И те и другие зависят от хозяев. Только одним пряник достаётся, чтоб законы нужные принимали, другим - кнут, чтоб работали и молчали. Не хочешь оставаться быдлом, присоединяйся.

Эдуард убрал чемоданчик, уселся на место и посмотрел мне прямо в глаза. Злость моя на него пропала окончательно. В чем-то он был прав, я мог подтвердить это собственным опытом. Самое унизительное - испытывать недостаток денег. Раз уж они есть на свете, и именно они обеспечивают потребности человека в современном мире, значит, денег должно хватать всем. Каждый должен иметь возможность зарабатывать. Если он не может работать или работает, но получает за свой труд "достойную" оплату, тогда он просто прозябает в жизни и неизбежно приходит к выбору: совершать преступления или подохнуть с голоду. Я не хочу ни того, ни другого. Понятно, что работа, которую он мне предлагает, скорее всего связана с криминалом. Где еще перевозят курьеры такие суммы наличкой? Войти в эту систему, значит, испачкаться на всю оставшуюся жизнь...

Очень мне курить захотелось.

- Пойдешь? - спросил я его, выуживая из куртки пачку.

- Да не курю я, на самом деле, балуюсь иногда, - усмехнулся он. - И тебе не советую.

- Хочется, - коротко вымолвил я и откатил дверь.

Ушел в тамбур, сигарету достал, а зажигалки-то нет, в куртке забыл. У противоположной двери стоял мужик лет сорока, смотрел задумчиво в окно. Спросил у него прикурить. Он чиркнул спичкой и протянул мне огонек в горсти. Таких огромных кулаков я отродясь не видал - кувалды, а не кулаки. Он заметил мой взгляд, смущенно убрал руки за спину. Немного странным мне это показалось, но я тут же забыл, находясь под впечатлением Эдуардовых речей.

- Куда путь держишь, земляк? - спросил у меня сосед.

- В столицу, - нехотя ответил я.

Заводить еще одно знакомство, пусть мимолетное, не было никакого желания. Но попутчик, видимо, твердо вознамерился завязать со мной разговор.

- Тут у вас весна разгулялась вовсю, а у нас снег лежит, - проговорил он, кивая за окно на облитые кипящим белым цветом кусты черемух и акаций. - В отпуск еду, давно в такое время не был и забыл уж, какая весна бывает...

Я промолчал, но невольно задумался, пытаясь вспомнить название поезда. Откуда-то с востока или с севера идет.

- И поезда-то какие стали, смотри, я к таким и не привык. Попал случайно в этот вагон, в плацкарт и купе мест не было, расхватали к отпускному сезону. А в люкс, пожалуйте, свободно, даже соседей нету. Стоит недешево, но культурно, чистенько, ничего не скажешь. Скучновато, правда.

Я продолжал отмалчиваться, затянулся последний раз, потушил окурок в жестяной пепельнице, взялся за дверную ручку.

- Может, зайдем ко мне, опрокинем по маленькой за компанию? Я во втором номере, - он смотрел на меня с ожиданием.

Нормальный, простой мужик, приглашает от души. Но не то у меня настроение было, да и напарник мой, "хозяин" временный, предупреждал насчет выпивки.

- Нет, друг, не могу, извини, - мотнул я головой и пошел к себе.

В коридоре у шестого купе стояла девушка. От нее, когда я подходил, повеяло тонким ароматом ухоженности и достатка. Да и одежда на ней была соответствующая. По моей физиономии она скользнула равнодушным взглядом и снова уставилась в окно. За дверью купе раздался приглушенный старческий кашель.

Эдуард, пока меня не было, разложил на столе еду - курицу-гриль, хлеб, огурцы. Кока-колу по стаканам разлил.

- Садись, - пригласил он меня. - Да не гляди волком, а то так у нас никакого дела не выйдет. Я же тебе просто настоящее положение вещей обрисовал, в которое нужно только вписаться.

- Понимаю, не тупой, - ответил я, присаживаясь. - Однако с души воротит от такого расклада.

- Привыкнешь. Лучше гусь на столе, чем синица в руках и журавль в небе, - хохотнул Эдуард, отламывая ножку от курицы. - Это раньше человек человеку был друг, товарищ и брат, и то на бумаге, а теперь - враг, подельник и раб!

- Эк, из тебя поговорки посыпались, - я жевал машинально, не чувствуя вкуса. - Под какую статью меня запишешь, в рабы?

- Рабы мне пока не нужны, а враги и без тебя найдутся.

- Значит, подельник?

- Помощник, помощник мне нужен, не цепляйся к словам. И хватит об этом. Обмозгуй предложение без эмоций, потом скажешь.

Эдуард вытер руки салфеткой, глотнул воды и откинулся с книжкой на подушку. Поезд начал притормаживать и остановился на безымянном разъезде. Я убрал остатки продуктов в пакет, сложил куриные косточки в газету, хотел вынести, и тут бросил случайный взгляд за окно.

Вдоль соседнего пути по щебеночной насыпи бежала собачонка. Маленькая, грязная, худющая - живот к хребту подвело, мордочка кроткая, с мудро-понятливыми безнадёжными глазами. Я торопливо вскочил, открыл фрамугу и вытряхнул кости. Собака вздрогнула, осторожно глянула на меня, прижав уши, подошла и в три секунды заглотила внезапный обед. Потом обнюхала щебень и, не оборачиваясь, посеменила дальше.

Эта минутная сценка развеяла все мои сомнения.

- Согласен, - коротко бросил я и сел на полку.

Эдуард отвлекся от чтения, усмехнулся и кивнул:

- Я и не ожидал другого ответа. Что ж, пора заняться дедукцией. Если ты не забыл, вместе с нами в вагоне должен ехать некто, желающий нанести урон моему организму. Нужно его вычислить, пока он не вычислил нас.

Он отложил книжку и спустил ноги на пол.

- Кого ты видел, пока ходил курить?

Я вдруг вспомнил самый первый наш разговор и удивился, что за своими мыслями напрочь выкинул из головы опасность, которая в любую минуту могла из гипотетической превратиться в реальную. Примирившись с условиями игры, я теперь был в деле.

- В первом купе проводники, - я сосредоточился и начал перечислять. - Во втором едет мужик с Севера, работяга, один. Третье, судя по всему, пустое. В пятом женщина с ребенком. В шестом девушка при пожилом богатом муже, он не выходит из-за простуды. Седьмое и восьмое тоже пусты. В девятом парочка занимается любовью. Пока все, если кто-нибудь не подсядет дальше.

Моя речь произвела на Эдуарда впечатление. Он удивленно вскинул брови, хмыкнул довольно.

- Похоже, я в тебе не ошибся, и даже более чем. Ты в КГБ-эйке не работал, случаем?

- Нет, я обыкновенный инженер, только бывший.

- Хорошо. Мамашу и престарелого "олигарха" с будущей вдовой, думаю, можно исключить. Молодоженов нужно рассмотреть поближе, но они тоже, скорее всего, ни при чем. А вот работяга откуда взялся в таком вагоне?

- Других билетов не было.

- Это он тебе сказал?

Я кивнул.

- Потолкуй с ним немного. Может, все это липа, и он как раз и есть "охотник"?

- Ладно, - сказал я, нашарив в куртке зажигалку. - Хотя, не думаю, чтобы человек засветился просто так перед первым встречным.

- А почему бы и нет? Сам знаешь, в поезде попутчики нередко рассказывают друг другу такие вещи...

У окна в коридоре опять стояла давешняя мамзель, но когда я проходил мимо, она обернулась и взглянула на меня более благосклонно.

- Угостите даму огоньком, - произнесла негромко и показала мне в пальцах тонкую сигарету.

- Извините, но здесь не курят, - ответил я и сделал приглашающий жест по направлению к тамбуру.

Она пожала плечиками и пошла вперед нетвердой походкой. Прикурив, затянулась пару раз и спросила:

- Вы едете один?

- Нет, с... напарником.

Я искоса разглядывал ее и в тоже время соображал, как мне напроситься на разговор к мужику из второго купе. Может, снова выйдет покурить, тогда слово за слово...

- Жаль, - после некоторой паузы вновь заговорила дама и посмотрела на меня в упор. - Хотя, это могло бы быть интересным...

- Что? - спросил я и тут же отвел глаза.

Щекотливое положение спас северянин, вовремя присоединившийся к нашей компании.

- Нашего полку прибыло! - с улыбкой воскликнул он. - Симпатичная соседка тоже решила подышать свежим дымом?

- Это ваш напарник? - девушка заинтересованно обернулась.

- Нет, мы пока не знакомы, просто "совпадаем" в курилке. Больше любителей табака в нашем вагоне не наблюдается.

- А-а, ну тем лучше, мой благоверный тоже не курит. К тому же он спит сейчас, и нам ничего не мешает познакомиться. Меня зовут Алла, - она жеманно поджала губки.

- Владимир, - отрекомендовался попутчик.

 Я тоже назвался, правда, без особого энтузиазма. Скабрезная шутка дамочки не шла у меня из головы, и я все ждал, что она отмочит дальше.

- Рада встретить нормальных мужиков в этом скучном месте, - девушка явно была в ударе. - Может, мы как-нибудь отметим случайную встречу?

Владимир чуть приподнял брови, взглянул вопросительно на меня. Я дипломатично промолчал. Тогда он затушил сигарету и предложил:

- У меня коньяк найдется и муксун копченый, но... наверно, надо позвать и вашего мужа?

- Да он не проснется до утра, старый козел, - заливисто рассмеялась девушка. - Я ему снотворного сыпанула в чай, с колдрексом от простуды. А что такое - муксун?

Мы оба увидели вдруг, что она девчонка еще совсем, к тому же глупенькая и хмельная. Владимир покачал головой, видимо сомневаясь в целесообразности продолжения знакомства с молодым поколением, но приглашение уже прозвучало.

- Муксун - наша северная рыба, лучше всякой семги, - хозяин купе вынул из портфеля внушительное полено, завернутое в газету, и в воздухе распространился замечательный аромат копченого балыка.

Я откупорил коньяк и плеснул по чуть-чуть в стаканы. Да уж, рыбка была у Владимира, доложу я вам, - что надо! Ни я, ни Алла никогда не пробовали раньше такого. Мы ели, пили коньяк и снова ели, болтая о всякой чепухе. Из меня сыпались анекдоты, девушка до икоты хохотала, а Владимир только посмеивался, нарезая прозрачные белые ломти, и подливал понемногу. Где-то на пятой "рюмке" гостья отвалилась от стола на подушку, зажмурилась и выдала:

- Возьмите меня, пожалуйста, только не делайте больно...

Владимир посмотрел на меня, и я протрезвел в ту же секунду, такое у него стало лицо - на скулах тугими комками вспухли желваки, а из глаз плеснула тоска и злость. Огромные руки стиснули полотенце, сжали в комок. Он стремительно встал и, не зная, что делать, переступил с ноги на ногу, потом так же резко опустился на место и склонил голову. Я боялся пошевелиться, смотрел на него и думал, что такой человек может и убить, если ему попасться под горячую руку.

Алла открыла глаза и с удивлением взглянула на нас.

- Что же вы, мужики? Эй, вот она я! - она щелкнула пальцами.

- Нам пора перекурить, а тебе, девочка, нужно идти спать, - жестко ответил ей Владимир.

Алла несколько секунд переводила взгляд с него на меня и обратно, и вдруг задергалась на одеяле и заревела, уткнувшись в подушку.

- Я же хотела, как лучше... не мужики вы, что ли... не можете помочь женщине... - сквозь всхлипывания бормотала она, размазывая тушь по наволочке, и ревела, ревела без остановки.

Владимир осторожно погладил ее по плечу, мотнул мне головой к выходу. Я откатил дверь, он легко поднял девушку на руки, и мы вышли в коридор. У шестого купе остановились, но Алла уперлась в стену рукой и попросила опустить ее на пол.

- Мне нужно в туалет, а вы идите, не смотрите на меня, - проговорила она, оправила платье, улыбнулась неловко и махнула рукой. - Все в порядке, идите.

В тамбуре мы молча курили у противоположных дверей. Я смотрел на свое мутное отражение в стекле, за которым одинокими фонарями проплывала ночь. Владимир крутил в пальцах пятирублевую монету. Нам было о чем еще поговорить, и мы вернулись в купе.

- Симпатичная девушка, но порочная до мозга костей, - сказал Владимир. - Кто-то над ней хорошо поработал. Ей еще повезло, что вышла замуж, а не осталась на панели. Она напомнила мне дочь, та тоже была... проституткой. Мать не уследила, а я мотался по северам. Один приезжий совратил ее и заставил работать на себя. Пока не умерла от передозировки...

Мне было нечего сказать на это.

- Однажды я выследил его и покалечил. Он больше не может ходить. Но остались другие. Их много по цепочке: сутенеры, сборщики прибыли, курьеры-инкассаторы и хозяева с охраной. Я бы передушил их всех собственными руками, но система всегда восстанавливается, пока власть закрывает на это глаза.

Владимир продолжал вертеть пятирублевку, перебрасывая ее с ладони на ладонь. Я непроизвольно следил за его руками. Похоже, он был именно тем, кого искал мой наниматель. Вот только никакого удовлетворения мне это не принесло.

- Давай, на посошок, да пойду к себе, - проговорил я, разливая остаток коньяка.

- Чтоб с твоей дочерью такого не случилось, - сказал Владимир, подняв стакан.

- Нет у меня никакой дочери! . я поперхнулся и утер губы. . С чего ты взял?

- Просто, к слову пришлось...

Он выпил свою порцию и протянул руку.

- До завтра.

Мои пальцы лишь кончиками обхватили его ладонь. Он мог раздробить мне кисть, если бы захотел. Конечно, я тоже не мальчик, но с ним рискнул бы тягаться только на расстоянии, будь мы врагами. А мы ими не были.

Я вышел, Владимир задвинул дверь. После его рукопожатия в ладони у меня осталась пятирублевая монета, сложенная пополам. Эстафетная палочка. Я направился к тамбуру, захлопнул за собой дверь и прислонился к стене. Одна мысль не давала мне покоя, после тоста Владимира, и ее срочно нужно было проверить.

Мобильник у меня есть, хоть я их и не жалую. С Любой мы редко перезваниваемся, лишь по необходимости. Нам нравится разговаривать глаза в глаза, когда остаемся вдвоем.

Вытащил из кармана джинсов простенькую "Моторолу", в телефонной книге выбрал номер, нажал вызов. Люба долго не откликалась, потом в трубке возник милый заспанный голос:

- Ты что, Лёшенька? Я же сплю.

- А где ты спишь? - спросил я, надеясь, что ошибся в своем предположении.

Она задержалась с ответом, и за ее молчанием явственно послышался точно такой же перестук колес, какой окружал и меня.

- В поезде, - чуть виновато сказала она.

- Куда ты едешь, Люба?

- В Москву. Эдуард предложил интересную работу, нужно срочно пройти собеседование, вот я и решилась.

- Выходи на ближайшей станции и возвращайся домой, пожалуйста, - как мог спокойно и убедительно проговорил я. - Координаты он тебе дал?

- Да, - она помолчала. - А что случилось?

- Вот пока не случилось, и возвращайся. И жди меня послезавтра. Я перезвоню, - и дал отбой.

Все встало на свои места. Только я был не на месте, но это еще можно было поправить.

Из последнего купе, когда я шагнул обратно в коридор, выглянули две счастливые физиономии, парня и девушки, и тут же юркнули обратно. Им было хорошо вдвоем и не хотелось никого видеть.

У шестого купе я приостановился, развернулся, загородив спиной проход, и стукнул тихонько костяшками в пластик. Дверь осторожно приоткрылась, в проеме показалась Алла.

- Извините, - прошептал я. - Можно у вас попросить снотворного?

Она кивнула и через минуту протянула мне открытый пузырек с таблетками. Я отсыпал несколько штук и опустил их в нагрудный карман рубашки.

- Спасибо, - поблагодарил одними губами.

Эдуард ждал меня. Сидел за запертой дверью, открыл, когда услышал мой голос.

- Ну что?

Я изобразил на лице хмельную улыбку, уселся развязно на свою полку.

- Все в порядке. Выпили коньяку, поговорили. Это он.

- Хорошая работа. Ты не ошибся?

- У него зуб за свою дочку, - мне не пришлось врать. - Похоже, он понял, что мы вдвоем, поэтому вряд ли сунется. Хотя, мужик здоровый.

- Ничего, я тоже пояс имею, - Эдуард расправил плечи. - К тому же, у меня есть и другие аргументы.

Он вынул из кобуры подмышкой черный ствол с глушителем, мельком показал мне. Потом взял со стола мобильник, поднес к уху.

- Клиент нашелся. Едет во втором купе, один. Нужно его снять перед Москвой.

Он говорил коротко, как и полагается деловому человеку. Отложил телефон.

- Что делает?

- Вроде, ложиться собирался.

- Мы его трогать не будем, если сам не напросится, но нужно быть начеку. Советую тебе быстрей протрезветь.

- Да я в норме, - мотнул я головой.

- Мне в туалет нужно прогуляться, постой в дверях.

Я осторожно приоткрыл дверь, выглянул. Тусклые ночные лампы освещали безлюдный коридор. Эдуард снял полотенце, кинул на плечо и направился в туалет. Я проводил его взглядом и быстро развернулся.

Никакого плана у меня не было, но тут он начал вырисовываться деталь за деталью. Двух минут мне хватило, чтобы раздавить в газете пару таблеток снотворного той самой пятирублевкой и разболтать порошок в ополовиненной бутылке колы. Завернул пробку, поставил воду на место и принял расслабленную позу у окна в коридоре, облокотившись на поручень лицом к купе. Эдуард появился через минуту, пропустил меня вперед, запер дверь. Мы уселись напротив друг друга.

- Трезвеешь?

Я кивнул.

- Будем ждать до утра. Не спи. Курить тоже не ходи.

Эдуард откинулся на мягкую дерматиновую спинку, вделанную в стену, открыл книжку. Я снова взял газету, попытался читать, но глаза быстро устали, отложил. Хмель, действительно, почти выветрился, голова тупо побаливала. Спать не хотелось. Я ждал, задумчиво уставившись перед собой.

Через полчаса Эдуард взялся за бутылку, сделал несколько глотков, протянул мне.

- Будешь?

- Не хочу, химия, - поморщился я, внутренне напрягаясь.

Мой работодатель снова приложился к бутылке, жадно глотнул и тут же резко отнял горлышко от губ.

- Ты, сука, чего-то подсыпал мне?!

Он в ярости бросился на меня, но я был на взводе. Мне удалось увернуться от бутылки, летящей в висок, и ногой отбросить его назад, угодив пяткой под солнечное сплетение противника. Конечно, мне повезло. Даже с его отличной физической формой удар мой оказался настолько удачным, что это дало несколько лишних секунд, пока он пытался вздохнуть. Я прыгнул к двери и дернул ручку, но тут же получил каблуком под ребра. Вспышка боли обожгла бок, и я мешком повалился навзничь, успев только заметить в открывшемся проеме высокую фигуру.

Владимир шагнул в купе, сбросил меня на пол с Эдуарда и перехватил ручищами его правую кисть, с зажатым в ней пистолетом.

Когда я кое-как выбрался из-под стола, постанывая сквозь зубы, Эдуард уже лежал на полке лицом в подушку. Локти ему Владимир туго стянул полотенцем, вторым увязывал ноги у щиколоток. Я осторожно присел на место, прижав ладонь к ребрам. Страшно хотелось пить. Владимир, закончив дело, обернулся ко мне.

- Ну, как ты?

- У тебя коньяку не осталось, случаем? - вопросом ответил я, зажмуриваясь.

Коньяк нашелся. Я хватанул треть бутылки из горла, утер губы, отвалился к стенке. Прислушивался к медленно утихающей боли. Владимир сидел рядом, сложив руки меж колен, задумавшись. Повезло мне, что он не спал, сильно повезло. Но теперь надо было что-то делать дальше. Я пытался вспомнить, что.

- Скинуть его, сволочь, на ходу с поезда, чтоб шею сломал, - как будто откликнулся на мои мысли Владимир.

- Нет, мы по-другому сделаем.

Я разлепил глаза, приподнялся на локте.

- У меня снотворное еще осталось, нужно ему скормить.

Владимир принес полстакана кипятка. Таблетка растворилась быстро. Когда вода остыла немного, мы заставили выпить приготовленный "напиток" кандидата в хозяева. Он пытался мотать башкой, но железная лапа моего нового напарника легонько сдавила горло пленника, и у него просто не осталось выбора. Через двадцать минут Эдуард уснул.

Братки объявились под утро. Я как раз хотел выйти, глянуть расписание, заметив, что поезд останавливается, и увидел за окном, в предрассветных сумерках черный джип на перроне. Возле машины стояли трое качков в коже.

Проводница открыла тамбур, думая, что это пассажиры, когда они подошли к вагону. Я приложил ухо к двери. Тяжелые бутсы затопали в коридоре, остановились неподалеку.

Стоянка была короткая, две минуты. Им как раз хватило времени, чтобы дотащить до машины обмякшее тело и загрузить его в багажник.

Мы с Владимиром проводили взглядами уплывающую во мглу станцию...

Вот вам легко сейчас дышится, да? Отчего это, как думаете? Ну, утро и воздух свежий, это понятно. А я думаю еще и оттого, что одной мразью на свете меньше стало. Руками его же подельников. Даже если они и разобрались, что взяли не того, потерю денег ему вряд ли простили.

И чем меньше их останется, тем легче нам всем дышать будет. Так что, задуматься бы им не мешало, пока не поздно. Всем из той цепочки - от сутенеров до хозяев, и тем, кто их покрывает. Конечно, они мою историю вряд ли прочтут, не тот контингент, хоть вы ее и записали. Так это и к лучшему. Меньше будут остерегаться случайных попутчиков. Это нам на руку. Мобильник-то с номерами у нас остался, да и адресок имеется. Для начала хватит.

Ладно, пора выходить, побегу я, прощайте, а то Люба уже заждалась.

И вам не хворать...

Он вышел из купе.

Его собеседник отложил диктофон, запер дверь и, быстро вытащив из-под полки кейс, принялся за дело. Поезд плавно тронулся. За открытым окном, меж раздвинутыми шторками, весь перрон был как на ладони, и киллер без труда поймал затылок бывшего попутчика в перекрестье оптики.

В ту же секунду дверь позади него бесшумно откатилась, и на его шее сомкнулись горячие стальные пальцы...

Copyright (c) "Русский переплет"