Из стакана из стакашка выпей, сокол, и трави! Ближе к телу та рубашка, что присохла на крови, та избушка, та сторонка, та глухая сторона, где хранится похоронка - той, что больше не жена.
   Где по-русски пьют и плачут, морды бьют и зуб дают, и маклачат и рыбачат, и друг друга предают. Глотки рвут, но хлеб ломают, коли житница пуста, и вольна тут быти мает вера в русского Христа.

***

Сивка  Вещая Каурка, пьяный певчий человек,
Это я сегодня чурка, гуманоид и чучмек,
Поле полное печали, крым-нарым, шалтай-алтай,
Катер на седьмом причале, кильки, Рильке и минтай.
От Москвы до Семивражья и от Ушны до Оби
Кажет рожи сила вражья. Мою душу не губи...
Выдь на Волгу руки в брюки, подывись на пароход,
По бортам стоят урюки, русский, в сущности, народ,
Рыба страшная плотвица ходит-бродит взад-вперёд,
Ни умытца ни напитца человеку не даёт,
И за низкою оградкой, в графстве галок и ворон
Спит вповалку сладко-сладко весь убывший эшелон,
И об этом "прибыл/убыл" без привета и свечи
Вострубили златы трубы, новобранцы-трубачи
За полями, за соплями, где не вспомнят обо мне,
Как улягусь с дембелями за оградку на холме.
Ну их в баню эти речи про помин своей души,
Сладок говор человечий, поспешая, не спеши,
От зазимья до весенья с Иоанном и Лукой
Нет от музыки спасенья и от пенья за рекой.

***

Земля увечная родная от Костромы до Колымы
Ночные веки поднимает среди холеры и чумы,
Ночные веки поднимает, таращит млечные белки,   
Краюху чёрную ломает и кормит мёртвого с руки. 
"Осанна" той скажу, в которой всё явно задом наперёд,
Где между Ведами и Торой крещёный пьянствует народ,
"Не опускай больные веки, пребудь со мной, калинов свет,
Во тьму уходят человеки, когда земли под ними нет".
Но от Хейфы до Аркаима на русском или пехлеви
Она одним огнём палима высокой правды и любви,
Ночные веки подымает, детей не мает уберечь,
Но прах ко праху принимает, о чём и речь, о чём и речь...

***

Чтобы выпростать ухо, чтобы глаз различал
Надо духа и стука чуть пониже плеча,
Надо малую малость ржи и дня, и огня,
Чтоб внутри не сломалось, где дрожит у меня, 
На ветру не легло бы с расторгованным ртом,
А светилось до гроба, и за гробом потом.

***

Между подконвойными и вольными,
Между алюминивыми войнами,
Сонными окладами иконными,
Пешими, хромыми, худоконными,
Между веб 2.0 и нами грешными
Под трень-брень и хрень - дворами задними
Ходит рэб больной с вестями вешними,
И цветёт сирень по палисадникам.
Ходит рэб по городу, по городу,
Купит хлеб, накрошит крошек в бороду;
На устах у рэба диво вышнее:
Не мирское небо, песнь чуть слышная.
Далека же та земля, что молится,
С ним поёт, а кажется поблизости,
И не скажешь, где оно шеволится -
То, что ждёт спасения и милости.

***

При слиянии рек я родился в соседних местах.
Мне засыпался снег в рот открытый под небом в клестах.
Пахло кофе в подъезде, скрипела гармошка-кирза,
и горели к обедне у Марфы в глазах образа.
Не приму ни войны, ни меча на варяжском щите.
Те душою больны, кто его поднимают в тщете
с первой армией конной, с кровью ржавой на тюркских ножах.
С куполком да иконой, как Савва лежах в Сторожах.
То-то мой огород не южнее Покровских ворот,
то-то местный народ никакой не берёт укорот:
ни урумских овечек степных, ни наречий родных -
новгородских словечек, как речек, уральских - резных.
И витает сквозь мек, матюки и потерянный мык
среброкованый смех вологодских калек и калик.
При слиянии рек я умру в недалёких местах.
И на мой хватит век подмосковного поля в крестах,
где впадают в Сторожу по краю горы родники,
и буравят всё строже глаза из воды двойники.