|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
НАВСТРЕЧУ
ПТИЦАМ
СКЕРЦО
ЛЮБВИ
Рассыпался
смычок –
каскад
стеклянных стен,
цветочный
декупаж
расклеился
до
ости:
серебряный
осот
вонзился в
светотень –
нечаянный
побег,
пробившийся в коросте!
Поймать его
в
тиски
диапазона
рук,
раскинутых до недр
из
пиксельных
сцеплений?
на брызги –
бег
волны
и камешек –
на
круг?
К чему
растёт
аккорд
сплетенных
средостений?
В дрожанье
клеток дней
лишь отзвуки
сейчас.
А ночью
тишина,
сгущённая до вздоха,
проявит
Молоко
Пути, едва
свеча
наколется
губой
на лист
чертополоха –
рассыпаны
штрихи,
невзрачен
бег
планет,
под пёрышком
их
след
не
превратился
в слегу:
в строке
имён –
уже
или ещё – их
нет...
лишь белый
горностай,
мелькающий по снегу
ЗАГОРОД
Ливней
перепутанную пряжу
то и дело отводя со лба,
август
краски
летние бодяжит,
заполняя
сада
погреба
тяготой
любовного похмелья –
у Помоны родов
близок срок,
каждый
стебель
переполнен зельем,
и в плодах
густеет кровоток.
Жухнут отцелованные лица
В
засквозивших
венчиках куста.
Паутина
тонко
серебрится,
как звезда,
сошедшая с креста.
Тихо
здесь… Но за глухим забором
бродит ропот
в
отмелях дорог
антифоном не
согласных с хором
женских
рифм.
Слепой единорог,
ветер гложет
ржавчину на пиках,
поводя
ноздрями: щавля рать
шарит по
колено
в белом, диком
поле к
берегам
летучим гать.
В трактах, в
травах – отзвуки побоищ.
Тучно поле
потом и враждой,
душным
тяглом,
скудостью сокровищ,
прикорнувшей
на
подзол бедой
до поры.
Едва
морены дыбясь
грядами,
таранят тишину
взлобья туч – о, как срывает привязь
молодняк
опушек: за черту
вскачь бы!..
Но
арканом окоёма
в убыль
жизни пресекая зов,
острой
стрелкой
Дочь огня и грома
грозовое
крутит
колесо
мельницы
стариннейшей державы.
И под струи,
мчащиеся вкось,
припадают
ивняки и травы,
ловят
листья-губы капель ость,
собирая
ближе к
средостенью
ужас и
восторг
других миров –
то ли
гибель,
то ли воскресенье,
то ли сплошь
беспамятства покров…
Одурев от
вихря
и от пьянства,
кружится и
валится орда,
рассупонясь, точно голь на панстве.
Лишь когда не ведая стыда
выйдет к ним
весёлая царица,
сбросив тучи
тающую тень,
тишина, как
мех, засеребрится
над
простором
мёртвых деревень.
Взмах её
широкий и надвздошный
вейник отрясёт, чертополох
в пух
развеет –
вздохом по раёшной
синей птице,
ставшей на крыло
ОКТЯБРЬСКАЯ
АЛЛЕЯ
Жёлтым
бубном
звенит земля.
Пятипалы
удары
света.
Скоро черные
тополя-
корибанты
оправят Лету,
до пупа
расстегнув пиджак
старых улиц
навстречу птицам.
Жизни кожу
скребет наждак
перспективы,
в
сквозные лица
продевает
побеги синь,
из глазниц
вытекают луны.
Здравствуй,
бедных лет Алладин,
на отливках
теней чугунных
расчищающий
росчерк трасс
в золотистые
смерти грады,
звездных
ребер
земной каркас,
взрывы
пульса и
дрожь ограды
РУДА
(триптих)
I.День
оборвался.
mso-font-kerning:0pt;mso-fareast-language:RU'> День
Ещё не
проросла
рассвета гроздь
в отравой багровеющие
кисти.
Ещё земной
оси
невидим гвоздь,
доверенный
дорожному баристе.
Упругий
свет,
входя в укрытый мир,
на вылет
формы
выхватит из тени,
и встроит
бело-голубой зефир
в
продавленные
временем ступени
для винтовой, чей галками сквозняк
над
зольниками
улиц чертит рьяно
икаров путь, и сумерек резня
вскрывается,
как огненная рана
II. Ночь
столичных
звуков вкручивался в темень.
Вещей
границы
слиплись в лабиринт,
тор крови
разорвал
равнину-время.
Качнулись
стены.
Вспышка пульса:
ты
всё ближе.
Тишина сгустилась в чёрный.
Склонился.
Наши
звякнули кресты.
Мозг камнем
укатился на неторный,
в цепочку
эхо.
Первобытный бог,
не
воплощённый
в человечье, страшен
и тяжек, между влажных ног
моих вошёл.
Так
плуг вскрывает пашню.
мир не
ссудил
меж нами в эту ночь
ни капли
света.
В мякоти желанья
блуждали
рты, в
сплошное обесточь
меня! и ниже
падало дыханье
предштормовым давлением, и под
узлами мышц
пел
такелажем кальций
костей,
сгущался общий пот
и вожделенье
обжигало пальцы.
Наш древний
Эрос презирал игру,
То был
союзник
Тора и Вулкана
и плавил
клетки
в новую руду,
и гнал поток
по
венам как по ранам.
Я
задыхалась.
Я дышала
вновь
всем
веществом
земных опор потери,
когда,
пьянея
схваткой и виной,
кончал ты с
криком раненого зверя.
… и на каких
широтах в cерый
час,
засеребрясь, окалину горенья
стрясали
мы?
Смерть пялилась
на нас.
И в цепи
жизни
возвращала звенья
интерлюдия
Рельсы,
гвалт, поезда,
толкотня,
вокзал,
проходные
места,
у разлук
и
у встречи –
твои глаза.
им сродни
–
в
ультразвуке –
стрела. в твёрдом – мост,
откос.
грозовые
огни –
если
в полный
рост
III. Без циферблата
Расскажи,
как сквозь вязкого тела
чад
возгораньем
пульса, не жил,
перелётами
золотых цикад
прорастает
новая жизнь.
Что взрывает
галактик цветной аккорд
и бесстыднейшей красотой
в семь потов
истекает огнём из пор,
запечатанных немотой?
Наших мук
родовых красен цвет, не нов –
привод жажды
к
захлёбу строк.
Чёрно-белую
взвесь претвори в вино
хрип любви,
переменный ток,
разрывающий сварку глухих побед
перехлёстами
виражей –
ветер нашей
свободы земной траве
не бросает
мёртвых стрижей!
Да искрят –
каждый –
юной планеты ось!
–
стебли звёзд
–
в крестцы, в города
–
средостенья
гармоний.
Гори и сквозь
груды ржавых
времён, руда,
одевай в
оболочки свободных сил
несвободы
телесной стать.
Райским
яблочком тело к земле неси
чтобы в небо
любви бросать
ЯНТАРЬ
В скулах
снулого города
безоблачной
кроны
звон, ущелье
горчит
перелётом
сороки
от домового
короба –
в Золотой
неронов,
и
глаза-ключи
завершают
сроки.
Отмыкаются
губы,
молчавшие
«нет»
–
так в ограде
сад –
плесень,
битая
осенью –
До лучей
раструба.
Шаг
стягивает
сюжет,
уравнивая
веса
прохожего с
просинью.
Если в дымке
просвета
блазнится глубина –
два сОмкнутых придыханьем
профиля,
глянь:
вселенная –
бабочка
отогретая,
на двоих
вина
за
нечаянность
замыкания
тишины в
нетленную
линию
капли
с невидимого
лица.
Вертикальность
раскола
окоёма свинцовых
тока силой
такая ж. Вотсапп
ли
звезд, одной
ли
пыльца
проявляет их
соло,
в темноту
завальцовывая
ОДИССЕЙ
Дельфины и
чайки заперты в своём небе
играют
узорами
над входной
притолокой.
море вложено
в
линию горизонта,
как утро – в
молчание о любви,
звезда – в
синий цвет воздуха.
Скрипом
уключин
рулевого весла
надежда
запеленала подручные вещи
в
многолетний
туман, до нитки,
уцелевшей в штриховках дождей.
отмывка до
сплошной пустоты – милость
прищуренным и моргающим от солёных брызг.
Но никак не
этим двоим, переполненным своим морем,
укрыться в
обрыв линии, огибающей Итаку
между старым
гиматием и перебоями
в сердечной
мышце,
не этому,
повторяющему туда,
где ни
белого,
ни чёрного:
я не дам
тебе
стать ещё одной Атлантидой
ГДЕ
МУЗЫКА, ОРФЕЙ, СОШЕДШИЙ В АД?..
…Все зеркала зачехлены до
срока
молчанием. Она стоит
босая,
простоволосая,
и церберы следят,
чтоб ни слезы, ни голоса, ни
вздоха
–
за дрогнувшим плечом губу
кусая...
Но тень ее сливается с твоей
по направлению к
просвету
сквозь лабиринты тысячи травей,
туда, где в средокрестье
лета
полощет горло
солнце-соловей,
и всё – она: и смех, и плач, и
Лета,
жасмин, крапива, живокость,
шалфей
ВОТ
ОНИ, ДВОЕ
Открываю
глаза –
стоп-кадр... с железной оси
время
слетает,
кольцами катится со стола.
Ньютона
опровергает стопа:
горизонталь
клюётся, точно асфальт – в шасси,
отрываясь… сцепленье – простое дело?
Но вот не
клеится, хоть умри.
Сколько
песен
застряло в моём «внутри»!
но под
сталью
прозектора – только тело,
в мозге
стиснувшись до фиктивной точки.
скорость
снятия
оболочки
касаний и
взглядов ускоряют костёр
или
скальпель,
быстро и без
оглядок по
сторонам, и –
беги в
разрез,
где не
боль...
но просвет не
смыкается
– и растёт:
тишина и
облако, можжевеловый куст…
у каждого,
знаешь, своя граница:
у облака –
тяжесть, у тишины – раскрытие чувств,
у куста –
огонь…
я хотела б
родиться
как шёпот и
крона, одновременно
с тобою –
где-нибудь на краю Ойкумены…
это – века
назад, вариант – под Альфа
Центавра;
расти,
возвращаясь в будущее, или – к лиловым солнцам…
вот они,
двое,
на шельфе. Век пуст, улиточья
тара.
Море плещет
о
скулы смеха утренний стронций
БЕЛЫЙ
КОНЬ МЕВЛЯНЫ
Джелаладдин говорит Ли Бо:
Лик нечаян в
луне либо
В полной
чаше
вина.
Ли Бо говорит: вина
Ли в том,
что
не видно дна?
Дорога в
тысячу
ли
Короче
глотка
любви,
Пока глубина
одна
Для растяжки
туши и гор,
Вечности –
миг амиго –
Читаешь
сквозь
цифры и холст,
Чуть –
лёгким взахлёст –
Глянет Канон
ли
Зухра.
— И сердца
Сахара
хранит Наг-Хамади, –
Добавляет
Джелаладдин,
Звеня
хлопком о
ладонь
Неба;
а небом –
конь...
|
Проголосуйте за это произведение |
