Моим поэтическим

праздникам.

Нет, в этом подземельи не тюрьма,

И собраны мы здесь не чьей-то волей:

Огонь сердец, смятение ума -

Единственные здесь на вход пароли.

Царицей здесь Гармония сама,

И, не тая ни радости, ни боли,

Возносим мы творений терема

Над вековечной дрёмою юдоли.

Здесь никогда не перестанут течь

Вино любви и музыка желаний,

И ток восторга в крыльях наших муз.

Пока горит огонь, покуда речь

Расплёскивает тайны упований,

"Друзья мои, прекрасен наш союз!"

Авантюристы.

Из прошлого, из гавани, где нас,

Давно ушедших в плаванье, забыли,

Доносятся о чудных странах были

И о попутном ветре в добрый час.

Мы ставили на карту жизнь не раз,

И золото и лавр себе добыли,

А женщины, которых мы любили

О нас, ушедших, помнят и сейчас.

В портовом кабаке наш эпилог,

Могилы заросли чертополохом,

Историки забыли имена.

Но начаты следами наших ног

Дороги по пространствам и эпохам,

И судьбы наши - ваши письмена.

Колыбельная.

По тихой заводи зари

Скользит серебряная лодка;

Ты смотришь ласково и кротко,

И взор твой звёздочкой горит.

Ночь, словно тихая река,

В свою страну нас увлекает;

Дремота веки нам смыкает,

Но всё ещё в руке рука.

Ах, если б нам и в царстве снов

Остаться вместе,

Чтоб бесконечная любовь

Текла, как песня.

И там, где даже близких разделяет мгла,

Моя любовь твоё блаженство берегла.

Чтоб поняла ты - как судьбе не прекословь,

Но вся вселенная - одна моя любовь.

Забвенья тёмная река

В лагуну утра нас выносит,

И поцелуя губы просят,

И всё ещё в руке рука.

И позабыта ерунда,

Что нашептал тебе я ночью,

А утро вторит неумолчно -

Мы вместе, вместе навсегда.

Июль - беспечная пора.

Июль - беспечная пора,

Игра почти без правил.

Прошло.

Но кто из нас вчера

Хоть раз, да не лукавил.

Любовь,

Как бабочки полёт,

Заворожила ярким взмахом.

Куда лететь, что дальше ждёт -

Гадаем с радостью и страхом.

Прошло.

Как бабочки полёт

Над пламенем прервётся.

Любовь ли, горечь сердце жжёт -

Душа не отзовётся.

Но вдруг несносен даже свет,

И тяжко сердцу, как в неволе,

Чего-то в жизни снова нет...

Но сколько боли,

Сколько боли!

Золотая тишина.

Нынче утро наполнено светом,

Песней грусти течёт каждый звук;

Паутинкой летит бабье лето,

Солнце стаи сзывает на юг.

Открываются светлые дали -

Протекают сквозь рощи ветра

И поют о любви и печали

Под окном у меня в вечера.

И мне чудится ласковый голос,

И знакомые тени в саду;

Паутинки серебряный волос

Я неспешно весь вечер пряду.

В золотой тишине листопада

Мне мерещатся чьи-то шаги,

Но из всё позабывшего сада

Не придут ни друзья, ни враги.

На тропинках листву лишь чуть тронул

Только ветра осеннего вздох;

Тишиною и светом наполнен

Этот мир на конце всех дорог.

Сказочная прогулка.

Случайно, как в игре, на ялике без вёсел

Нас вызволил июль из будничной тюрьмы:

По зелени воды русалки нас уносят

Неведомо куда, куда не знаем мы.

А нам и дела нет, пусть всё само собою

Течёт с водой реки, нас пристань не манит;

На левом берегу кипрей стоит стеною,

А правый заслонил кудрявый строй ракит.

И каждый поворот лишь чуть приоткрывает

Лукавую красу приокских берегов,

И именем твоим мне эхо называет

То церковку вдали, то стайку облаков.

И солнцу супротив плывя неторопливо,

Я вижу лишь тебя в короне золотой,

Парящей надо мной с улыбкою счастливой,

Влекущую меня парить над суетой.

Но вечер наш ковчег выплёскивает в воздух,

И лодку - колыбель качают духи снов,

Из мирозданья грёз зачерпывая звёзды,

Из глубины любви нашёптывая слов.

Колыбельная.

Пора;

Истаяла заря

За рощицею дальней,

Ночные ангелы парят

Над нашей тихой спальней,

В стекло стучатся их крыла,

Постель, как облако бела,

Уже и тень твоя легла

На простыне крахмальной.

Усни, я рядом посижу

Тихонько в изголовье,

Я от напастей огражу

Твой сон, твоё здоровье.

Я ангелом лечу в твой сон,

И в воздух ночи растворён,

Твоим дыханием пленён

Пою тебя любовью.

Как мирозданью нет границ,

Так нет и мне предела,

За тем лишь, чтоб из под ресниц

Ты ласково глядела,

Чтобы продолжились в веках

Твоей руки прозрачной взмах,

Цветок улыбки на губах,

И речь твоя звенела.

Спи, драгоценная, всё вздор -

Нет вечности залога,

И наш неслышный разговор

Не значит слишком много.

Но тьма прозрачна, как кристалл,

Алмазы - звёзды, месяц - сталь,

А сон, как жаркие уста

Восторженного бога.

Канун Покрова.

Ольге Левшиной.

Утихает беспечное пение,

Всё прозрачнее зеркальца луж:

Золотая пора вдохновения -

Перекличка мечтательных душ.

В предвкушении всё нам мерещится

Обещание ласковых встреч:

То ладошка кленовая плещется,

То ручья сладкозвучная речь.

В лабиринтах тропинок Нескушного,

В перспективах Измайлова тож

Мы так жадно и радостно слушаем

Бытия простодушную ложь.

* * * * *

Октябрь пронизан тихим светом,

На горизонт легла вуаль.

Как листья, сорванные ветром,

Перепела несутся вдаль.

Осенний сор замёл тропинки;

Теперь пути все - в вышине.

Как паучку на паутинке,

Бог весть куда лететь бы мне.

Без цели, на крыле сиверко,

Восторгом душу веселя,

И грустно замечая сверху,

Как ты невелика, Земля.

* * * * *

Как шёлковые нити на ветру

Тончайший дождь невидимо рассеян;

Сквозь даль, сквозь лес и сквозь мои глаза

Летит, летит искрящаяся прядь.

Здесь лето всё ещё, и поутру

Ещё бегу по утренней росе я,

А там, где даль, октябрь, светлы леса,

И сладостна печаль, как благодать.

Сквозь тихий дождь мне виден светлый день,

Рассыпавшийся искрами когда-то.

В тяжёлых травах оставляя след,

Там я иду сквозь даль, сквозь дождь, сквозь свет.

Прозрачного дождя меж нами тень;

Так близко светлый май, но нет возврата.

Как в эту даль и в этот тихий свет,

Мне прежнему, увы, дороги нет.

* * * * *

Снег и солнце на Сретенье...

Тихо, как в брошенном храме.

Зачарованной странницей

Ходит зима по лесам.

Это светлое царство непрочно:

Чуть тронешь руками -

Дрогнут своды, и искрой

Блеснёт на ладони слеза.

Замирая душой,

Я ступаю по хрупкому насту.

Молодая хозяйка

Встречает меня у ручья.

Здравствуй, милая,

Мир твоему безмятежному царству,

Да не тронет твоей тишины

Злая воля ничья.

Дай мне стать твоим пленником -

Я тишины не нарушу,

Я забуду свой каменный дом

И бесстрастных друзей,

А когда тёмный ангел

Звезду мою в небе потушит,

Прорасту я зелёной былинкой

В подножьи твоём.

* * * * *

Как омут опрокинутый накрыл

Мой сад, наполнив сонной влагой кроны.

Ночной ленивый ветер кротко тронул

Туман истомный чуткой тьмою крыл.

В ожившей пуще шевельнулся блеск

Далёких звёзд, и их мерцанье в росах,

И лунный луч, пройдя сквозь листья косо,

Во тьму вонзился и вотще исчез.

Руками, погружаясь в сонный мрак

Иду на эфемерное виденье;

Меня объятье ждёт, ещё мгновенье...

Но прикоснуться не могу никак.

И мучимый неясною мечтой,

Мерцанием волшебным заморочен,

Ищу я тщетно в лабиринте ночи

Единственной и невозможной, той.

Как чудотворна этой ночью тьма,

Тоска овеществляет предвкушенье -

Меня ведёт безвольное круженье -

Найти её или сойти с ума.

Но коротка для вдохновенья ночь,

В истоке утра жаворонок звякнул,

Заря вскипела, и не стало знаков,

Назначенных в печали мне помочь.

В медвяной яви сад осиротел,

А шум листвы и птиц многоголосье

Рассказывали мне, что скоро осень,

И навсегда я что-то не успел.

Осень.

Медленны дни мои, стали,

Скучны как пасмурный свет;

В небе последние стаи

Кличут последний привет.

С яблони листья опали,

Золото лип отцвело;

Ворох их жухлый, листая,

Ветром несёт за село.

Долго брожу за холмами,

Долго смотрю на закат:

Солнца холодное пламя

Льётся в мой умерший сад.

А возвращаюсь под вечер,

В доме под сладостный свет

Песни Давидовы шепчет

Весело мудрый мой дед.

Взглядом врачующе глянет, -

Эка, внучок загрустил, -

В сердце покойнее станет,

Словно о чём-то забыл.

* * * * *

В пейзажной лирике есть тайна

Причастности к земной судьбе,

Где всё, как ни было б случайно,

Безмерно дорого тебе.

Всего лишь перечень травинок -

Искрящийся росою луг,

Где ткёт колье из паутинок

С алмазной россыпью паук.

Дремотный пруд - лежит зерцалом,

Ветла - купает косы в нём,

И зорька - в облаченье алом

Неспешно сходит в водоём.

Бестрепетная, как монашка,

Всегда в сторонке ель стоит,

А дуб - всегда вздыхает тяжко,

А камень у тропинки - спит.

Осинник - беспокойно ропщет,

Овражек - заповедный грот,

А та берёзовая роща -

Девичий шумный хоровод.

А если ты пораньше встанешь,

Сну предпочтя триумф зари,

То без сомнения узнаешь -

О чём природа говорит.

У нас, в Нескушном, утром ранним,

Как в очарованном лесу.

А это я, на дальнем плане,

Иду и веточку сосу.

Пленер.

Октябрь. Достало б красок жарко тлеть

С природой вместе сердцем иступлённым

И кобальтом, как медью, прозвенеть

В пейзаже, золотом небрежно окроплённом.

Как лёгким ветром, кистью прочеркнуть

Мазком небрежным по степенным елям

И стылым бликом в низ холста макнуть,

Качнув гладь пруда рябью еле-еле.

Ещё бы пахнуть сыростью лощин

И течь по небу с журавлиным клином

И мастихином взбить каскад морщин,

Пейзаж наполнив воздухом полынным.

И можно возвращаться, но душа

В оцепененье от восторга впала,

И я бреду и внемлю, как шуршат

Чужие ноги по листве устало.

* * * * *

Есть для мечтательных в начале октября

Пять - шесть блаженных дней - Канун Покрова,

Костры осенние вокруг ещё горят,

Но целый мир уже предсмертьем скован.

Синь отступает, как отлив, неся с собой

В потоке медленном беспечных пилигримов,

И остаются лишь прозрачность и покой,

Где множество следов, но жизнь незрима.

Щемящей нежностью наполнена душа,

На ум приходят простодушные сравненья,

И я стою под листопадом чуть дыша,

Блаженно предвкушая вдохновенье.

* * * * *

Дорогая, посмотри,

Как торжествен этот вечер.

Вот последний луч зари

Обнимает твои плечи

И влечёт тебя в луга

Вслед за мною, дерзкоглазым,

Где в уснувших берегах

Затихает речка сразу.

Дорогая, посмотри,

Как свежи и мягки травы,

Как во тьме роса горит,

Словно чей-то взгляд лукавый,

И прохладен ветерка

Сонный вздох в притихшем поле,

И летит моя рука

Снегирём на волю.

* * * * *

Я заблудился в светлой роще,

Обнять успел все дерева,

Всё ждал, когда придут слова

Ещё наивнее и проще.

Я сотни перебрал созвучий:

Тетерева, дрова, трава...

Моя шальная голова

Немало посшибала сучьев.

Но утро зрело, как цветок,

И распахнулось в одночасье,

И задохнулся я от счастья,

И я заплакал,

И умолк.

* * * * *

Отчего мне стал неблизок

Беспечально молодой

Этот лес в июньских ризах

Над бестрепетной водой?

Томных ирисов безмолвье

В недоступной глубине,

И синичье празднословье,

Пересказанное мне.

Этот жадный беспечальный

Свет, пронзающий листву,

Этот ангелок случайный

В горнем небе навесу.

Кто-то мне изъял из сердца

Драгоценный уголёк;

Как мне жить, куда мне деться?...

Образумлюсь, дайте срок.

... из прошлого.

Сегодня чудный вечер: облака

Недвижной паволокой затянули дали,

Ни мановенье крон, ни ветерка,

И лишь зарница томный сумрак жалит.

Всё замерло, одни стрижи снуют,

Черпая свет крылом из самой выси,

А ивы уж тягучий сумрак пьют

Из чёрного пруда на старой мызе.

И ни души, забвенье и покой,

А память в закромах своих плутает,

И, кажется, на миг глаза закрой,

Остановись... и прошлое настанет.

* * * * *

Весёлый бестолочь, бездельник озорной,

Июнь не властен над таинственным Нескушным,

Его зелёный остров стороной

Он обтекает улицам послушный.

В жаровне города жизнь вялая бурлит,

А здесь, под сводами широколистных клёнов,

И щебет птиц, как шёпоток молитв,

И шум листвы, как воркотня влюблённых.

Бесцельный оклик пароходного гудка

Полдня блуждает по запущенным оврагам,

Там отыскав беспечного меня

С невнятно испещрённою бумагой.

Вот-вот.

Уносит светлый ветер октября

Усталость дня.

Пустого города огни горят

Не для меня.

Как одинокий лист, летит душа

Насквозь оград.

Летит застыть, летит тобой дышать

Мой милый сад.

Там замер свет в прозрачных кронах,

Как хрусталь,

И только ели взмах зелёный

Летит, как шаль,

Там тлеют искр пунцовых грозди

В руках рябин,

И смотрит сквозь дрожащий воздух

Звезды рубин.

И бесконечно вечер

Будет течь,

И будет течь навстречу

Предтеча встреч,

И в ожиданье кротком

Душа замрёт,

И долгожданный кто-то

Придёт вот-вот.

Апрель в Нескушном.

На прошлогодние тропинки

Легло узорочье теней,

Осенний сор между корней

Пронзили первые травинки.

Хрустящий лиственный ковёр

В зелёных перистых прорехах -

Так лютик солнечное эхо,

Спешит из страха на простор.

Скворцы снуют; им дела нет

До пар, блуждающих беспечно,

И бобик, старожил увечный,

Блаженно жмурится на свет.

Ночные строфы.

Спите, милые, спите, как спится

Детям после дневных забав.

Вам ещё предстоит убедится,

К сожалению, как я прав.

Вы привыкли к моей опеке,

Незаметной, как божий кров,

И беспечности вашей реки

Не желают знать берегов.

Постулатами вас измучив,

Не сковал я для всех брони,

И теперь я на всякий случай

Для забот оставляю дни.

Но сейчас, когда сыплют звёзды,

Словно буковки мне в тетрадь,

Для себя мне пожить не поздно

В этих строчках, а там - как знать.

Сказка о Змее - злодее

и Иване - избавителе.

Расступись народ крещёный;

Вышли биться два бойца:

Змей - подсолнух шелушёный

Да Ивашка из Ельца.

Вышли биться не от скуки,

Зря ли Змей разжёг пожар,

Зря ли Ваня поднял руки

На редчайший экземпляр.

А предметом их раздора

Стал сердечный интерес

К Бедной Лизе, у которой

Перл девичества исчез.

И Иван, как непричастный,

Змею гибелью грозит,

И злодея вид ужасный

Лишь сильней его дразнит.

Он стрелу с калёным жалом

Посылает во врага -

Змей летит и жидким калом

Поливает берега.

Страх и боль его уносят,

Хлещет кровь из под хвоста,

Где теперь в густых волосьях

Местность прежняя пуста.

Отсечён стрелой калёной

Вор девических красот,

С тихим ужасом зелёный

Змей глядит на свой живот.

Ваня белой ножкой топчет

Хоботообразный прах,

Толи плачет, толь хохочет

Лиза рядом в двух шагах.

Змей теперь безвредней жабы,

Русь, забудь исконный страх!

Только что же плачут бабы,

И девицы все в слезах.

Постоял Иван понуро,

Как обманутый отец,

Сплюнул в ноги, молвил: "Дуры!"

И пошёл к себе, в Елец.

Поэт и люди.

Как расступились, отступились

Все близкие - иди себе,

Откуда взялся, сделай милость,

Ну, что тебе в земной судьбе?

К тебе ночами ангел ходит,

И вы с ним ночи напролёт

О нас, о маленьком народе,

Неслышно шепчетесь. И вот,

Приходишь утром ты с тетрадкой

С глазами суше, чем зола,

И внятно, горестно и сладко

Поёшь, что жизнь-то не мила.

Что мы здесь мечемся в юдоли

Меж низменных своих забот,

А наши радости и боли

Суд высший никакой не ждёт.

Ты нас зовёшь всё сердцем мерить,

Страдать и счастьем и виной,

А мы тебе не можем верить,

Когда ты сам насквозь земной.

Тебя мы любим - ты беспечен,

Обманем - страждешь, как и все.

Вот ты - поэт, а изувечен,

Хотя и пёрышки в росе.

Иди себе. Нам невозможно

Душой наведываться ввысь,

А нынче научи нас всё же

Оправдывать словами жизнь.

Гений в пустыне.

Г. Червинскому.

В доме от дорог к востоку

Ангел без венца и крыльев

Называл себя пророком,

Цепенея от бессилья.

Он пришёл как на экзамен,

Предъявил от крыльев перья -

Дети с умными глазами

Слушали, ему не веря.

Показал он кровь Христову

И русалки хвост лазурный,

Показал, как люди стонут,

И рассыпал прах из урны.

Вынул из сумы скрижали,

Где он вписан был когда-то,

И горящим взглядом жалил

Глаз их мирные закаты.

Он хотел бы бурю вызвать

В озерцах их стылых взглядов,

Но включали телевизор

Дети, предвкушая радость.

И, бледнея от бессилья,

Он сложил в мешок заплечный

Перья - может быть, от крыльев,

Кровь - быть может, человечью.

И ушёл, и умер скоро,

Никого не искушая,

Светоч, недоступный взору,

Крик, неслышимый ушами.

* * * * *

С запрокинутой головой

Ты лежишь,

Нет - паришь над травой.

Ветер нижет травинки на пряди:

То пушицу вплетёт в них,

То мак,

То запутает перистый злак,

То кузнечиков стайку рассадит.

Я смотрю на тебя чуть живой:

Ты паришь,

Ты царишь над травой,

И над всем этим полем,

И речкой,

И над всей красотою земли,

И над небом простёршимся,

И...

Надо мною влюблённым навечно.

Назидание.

У каждого из нас на жизненном пути

Бывают рубежи, где делаем мы выбор -

Чего во имя нам, куда и с кем идти...

Мы для себя теперь решить это могли бы.

Нам дан счастливый дар в знаменьях подмечать

Незыблемую связь свершающихся судеб,

Наш творческий огонь, как из ночи свеча,

Высвечивает то, что только завтра будет.

В палитру нам даны все краски бытия,

Стремительная мысль острей резца любого,

А в самый трудный час ты помни - всюду я -

Задумайся, всмотрись, скажи одно лишь слово.

Бывшему поэту.

Мой друг уехал вдаль, оставив моё царство,-

Там, дескать, ждут его великие дела.

А у тебя всё чудотворство и лукавство,

И слёзы-то сладки, и сажа-то бела.

Ты здесь пустоты наполняешь неким смыслом,

С камнями шепчешься, цикуту можешь пить,

А жизнь в свои счета нам вписывает числа,

И нам по ним приходится платить.

Уехал. Мечется. Творит своё земное;

Не тлеет тайных искр в его сухих глазах,

А Муза слёзная витает надо мною

С нерасторжимою печатью на устах.

* * * * *

Мои друзья наделены

Необъяснимым тайным сходством:

В толпе, как знаки инородства,

Черты их общности видны.

И, не тая своих идей,

Мы прямодушны без ужимок,

Но наша речь непостижима

Для окружающих людей.

Бесхитростное назидание

Крывелевой Юле.

Я помню этот метр, простой и безыскусный,

Как чинный променад степенных мудрецов,

Когда, как ни мечись, не выбиться из русла,

И к точности стиха всегда найдёшь словцо.

Теперь, когда меня забыло вдохновенье,

Но старые друзья твердят, что я поэт,

Я пользуюсь стопой, как первою ступенью,

А на Парнас меня возносит Кифаред.

Путь вдвое веселей, когда Пегас - соавтор;

Вприпрыжку, изловчась, к вершине доскачу.

Пусть слишком я речист, но скромный груз метафор

Крылатому волу, конечно, по плечу.

Великие дела в веках вершило слово,

Оно и в этот раз украсит быт певца;

По прихоти ума душа всегда готова

Добавить в скромный стих два - три живых словца.

Но если я решил, что песня моя спета,

И отложил перо, как непригодный хлам -

С Пегасовой спины лететь мне в ад поэтов,

За доминошный стол к законченным козлам.

* * * * *

Через Тригорские холмы,

Сквозь строй заиндевевших сосен

Идут в Михайловское гости

По белым пажитям зимы.

На путеводный окон зов

Идут веселье и удача,

А следом, то, смеясь, то плача,

Идёт, потупившись, любовь.

А там, где мёдом свет течёт,

И жжёт камина преисподня,

Кудрявый юноша сегодня

Неведомо чего, но ждёт.

Людочке Олейник.

В краю неблизком ты теперь живёшь,

В хоромине, под сенью тучной ели,

Без интернета и излишеств в теле,

На государев скудный медный грош.

Но воздух там! - вовек не изопьёшь,

Но стольник у тебя! - кто есть умелей?

К тому же - на Москве давно все знают -

Что вдохновения тебя не покидают.

А нам, сиротам, без тебя каюк:

Друг с другом мы встречаемся скучая,

Поэтов бесталанных привечая

И жадных до искусств царёвых слуг,

Всё так же пьём вино заместо чая,

Съедаем тонну колбасы на круг...

Но без тебя теперь мои салоны,

Как Дума в октябре, скушны и сонны.

Вольно тебе, живя в гнезде Руси,

Проснувшись утром с петушиным зовом,

Блеснуть в контекст зари изящным словом

Перед Всевышним: "Господи, спаси!"

Кур покормить, задать травы коровам

И в церковку сходить, мол - Азм еси!

Дабы Отец тебя счастливую и ныне,

Замешкав, завтра не оставил благостыней.

Мой друг, нам нынче порознь хорошо

Не оттого, что надоели встречи,

А потому, что мы друзья навечно

Меж тем, как каждый свой PLAISIR нашёл.

Там всё своё, и пусть теперь наш вечер -

Никто из нас талантов не лишён

И хоть тебя я не увижу завтра тоже -

Блаженство встречи предстоит нам позже.

Дидактическая песенка.

На пути к склерозу и маразму

В скучной прозе заурядных лет

Предстоит ещё мне много разных

Поражений в жизни и побед.

Не за тем, чтоб изменился в корне

Моей жизни приторный итог,

А за тем хотя бы, чтоб во вторник

Или в пятницу я что-то смог.

От обетов никуда не деться -

Всё же за последних тридцать лет

Долг педагогический рефлексом

Стал мне и затмил весь белый свет.

И едва истает понедельник

Или истечёт в свой срок четверг,

Я - тиран для всех, кто здесь бездельник,

И меня пока никто не сверг.

Посудите сами - в век лукавый,

Только разведи демократизм -

Неофиты кинутся оравой

В лопухи, осваивая жизнь.

Кто хлебнёт неволи и недоли,

Кто придёт без рук, без ног, без рог,

Кто вернётся, принеся в подоле

Своего дерзания итог.

Но, когда я в студию нагряну

С дидактичным перечнем цитат,

Поневоле все умнее станут,

Ведь для каждого есть постулат.

И одно незыблемое право -

Черпать Гиппокрену что есть сил

И стремиться на Парнас оравой,

Раз уж я их так благословил.

Может быть, за каждый подзатыльник

Мне отплатит всяк, кто не дурак,

Вознеся души своей светильник

В творчески счастливый зодиак.

А меня в почётном карауле

Станут провожать и на горшок,

И напишет Крывелева Юля,

Может быть, ещё один стишок.

Ленивому певцу.

Мой милый друг, теперь, когда опять зима,

Когда у нас, в Москве, промозглость, стынь и слякоть,

И вновь Лужков забыл поддать тепла в дома,

И не до смеха вновь, а хочется поплакать.

Как славно было б мне от друга получить

Беспечных пару строк с весёлым анекдотом,

Сатиру ли на власть или сонет, да что там,

Хоть хайку: мол, весна, и солнце, и грачи.

Но вот уж десять лет при встречах каждый раз

Ты подчиешь меня банальной отговоркой,

Что молодость прошла, а жизнь не удалась,

И сладкое не всласть, и горькое - не горько.

А стану я тебя в сердцах увещевать,

Что эдак вот твоё лицо забудут музы,

Ты дуешься всерьёз, как на бахче арбузы,

Однако не спешишь для песен созревать.

А как бы хорошо на каждый мой призыв,

Как некогда, блеснуть вещицей сладкозвучной.

Куда как проще - позаимствовать мотив

У птиц или воды (у ветра, кстати, лучше).

Уж он-то на ушко тебе мог рассказать

О дремлющей сосне на севере застывшем,

О пальмах в Шри-Ланка, о принце и о нищем,

О том, как он в гарем легко мог проникать.

А хоть бы и ручья послушать говорок.

(Всё ведомо воде - учёные открыли).

Представь, как много попок и прелестных ног

И много что ещё в ручьях наяды мыли.

А камни! С давних пор по произволу их

Богатыри пытать свою судьбу решались.

Сходи-ка в огород, вдруг буковки остались

На камешке каком, прочтёшь и сложишь стих,

А проще в ЦДЛ или в ЦДРИ пойти,

Где ветеранов сбор, да подпоить старушку.

Она тебе таких историй наплести

Сумеет тет-а-тет к полночи, что там Пушкин!

Тут главное - душе своей не дать заснуть,

Средь будничных забот не забывать о чуде,

Петь хоть и задарма - поэта не убудет

И, кстати, дар есть долг! Не позабудь вернуть!

* * * * *

Всё с лёгкости начинается,

От самых её начал,

А как она достигается

Я всем уже рассказал.

У Господа в длани взвешена

Души дерзновенной суть,

Любая его затрещина

Поможет когда-нибудь.

Здесь, главное, рабской прелести -

Подобия избежать,

А чтобы не кануть безвести -

На месте вестей не ждать.

Пусть мир тебе станет родиной,

Жизнь - это всего лишь путь,

А что тобой будет пройдено -

Расскажешь когда-нибудь.

Чародеи.

Муравлёву А.А.

Здесь дети солнца жили испокон,

Высокий дух веками созидая,

В дерзаниях всечасно соблюдая

Гармонию - единственный закон.

Но обольстил их разум гегемон,

Возвысив низкое до идеала,

И мерзость беззастенчиво предстала

Реликтом достопамятных времён.

Она сумела оболгать народ,

Их помыслы и чувства пронизала,

И в храм пришли торговец и меняла,

И в лавр и пурпур облачился сброд.

И стало: отвратил Господь лицо,

И умерли последние пророки,

Потомки стали злобны и жестоки,

Презрев увещеванья мудрецов.

Но грешный мир не обратился в прах:

Над будущим таинственно радея,

Мечтательные бродят чародеи

В своих неувядаемых садах.

Меж падших, непреклонные, они

Проносят светоч истин неприметно,

Чтобы во имя нового расцвета

Возжечь однажды прежние огни.

Симфоническая фантазия А. Эшпая

"Переход Суворова через Альпы".

С Тверской по Газетному, нет лучше в Брюсов,

Под арку, сминая гранитный бордюр,

Куда прошмыгнули озябшие музы,

Как я, предвкушая триумф увертюр.

В дубовом подъезде, раскланявшись с кем-то,

Взлетаешь на небо, а в литерный ряд

Улыбка Седовой натянута лентой,

Но машет программкой великий собрат.

И вот колокольчик рассыпался Лями,

Воспел Татарицкий и вышел, как лорд;

Незримо созрев, как огонь под углями,

Возрос из пюпитров звенящий аккорд.

И Альпы пронзили торжественный воздух,

И люто ударили в стяги снега;

Сомкнул свои рати солдатский апостол,

Как хлеб, преломляя седой Сен-Готард.

Разъяли тромбоны ущельями скалы,

Разлили валторны долин благодать,

И ветер фанфарный, знамёна листая,

Помчался на тризну товарищей звать.

Последней поверки печальные ноты

И гордые в славе аккордом сплелись

И в медь возвратились, но высшее что-то

Впиталось живительно в чуткую жизнь.

Великий собрат улыбнулся устало,

Смиренно ступив в рукоплещущий зал,

А муза акустики рядом витала,

Вплетая овацию в бурный финал.

Из тьмы переулков Тверская манила,

Себя, предлагая на всех языках...

Но вдруг с Воскресения полночь пробило

Невнятно - молитвенным "Славься в веках".

Поэт.

В безвременьи, где вечность и покой,

Где разумом судьбы не омрачим мы,

Где зреют меж блаженством и тоской

Безмолвной прозорливости причины,

Текут неиссякаемой рекой

Непознанных значений величины,

А некто изъяснит одной строкой

Весь смысл, до сей поры неизречимый.

Он источает изначальный звук,

Предвосхищая речь волшбой метафор,

И чувствам нарекает имена.

Не пачкая о глину пальцев рук,

Он бытия неистощимый автор

В назначенные им же времена.

* * * * *

Сегодня тьма особенно пуста,

Так, словно я впервые создал вечер.

Над белым мраком чистого листа

Мгновенной мыслью знак творца очерчен.

И создан мир. С начала до креста.

Перо бесстрастно жребий судеб мечет,

И суть творенья стала бы проста,

Когда бы не сама судьба предтечи.

Когда снимает со своей души

Блаженства оттиск он для мирозданья,

Когда любовь и нежность он вершит,

Нет для творца счастливей созиданья,

Когда бы не обязанность - решить,

Как поделить печали и страданья.

Душа в апреле.

Невесома, как эфир,

Как лебяжий пух летуча,

Из груди моей горючей

Вылетаешь ты на пир.

Обольстительно весна

Разметала свои сети,

И, забыв про всё на свете,

Ты летишь из царства сна.

И, как глиняный болван,

Я лежу пустой и скушный;

В сон мой тягостный и душный

Лезут бесы разных стран.

И пока терзают плоть

Плотоядные кошмары,

Душу потчует нектаром

На пиру своём Господь.

А когда с зарёю ты

Прилетишь в своё жилище -

Я лежу, как пепелище,

В гулкой бездне пустоты.

Но как только обретёт

Твою искру снова тело,

Всё, что ты за ночь успела

Вмиг сознанье перечтёт.

* * * * *

Мы встретимся на берегу Незнайки,

До дна промёрзшей, на скрипучем льду

Как некогда, но только без утайки

Тебя через село я поведу.

В старинную хибару в лапах ели,

Проросшую венцами в косогор,

Где на крыльце половичок постелен

Позёмкою с доскою напробор.

А в горнице свечи оплывшей роза

Медвяно истекает светом грёз,

И с укоризной, хоть я и тверёзый,

Из красного угла глядит Христос.

Мы будем пить с тобой кагор багровый,

Спешить, словами исчерпать года,

И я покаюсь в чём-нибудь не новом,

И ты простишь мне раз и навсегда.

Я буду наши песни петь о лете,

О жадных жарких встречах впопыхах,

И на моей груди ты на рассвете

Забудешься с улыбкой на губах.

И, вслушиваясь в тихое дыханье,

Я вновь за годом год переберу

И всех своих ошибок понуканье

Из беспристрастной памяти сотру.

А после будет жизнь в тепле и холе,

И тяжко потекут мои года,

Когда я перейду земное поле...

Но это не случится никогда...

* * * * *

Ночной осенний мелодичный дождь

Под утро меня выкликал сегодня

И бросился ко мне, рассыпав дрожь,

Едва я зонт над головою поднял.

Запричитал, завсхлипывал, запел

Слезливо, сладостно, невнятно и негромко

Так, словно он не знал как, но хотел

Вот этот купол между нами скомкать.

Я зонт сложил, и он ко мне приник,

И мы пошли, и я умильно слушал,

Как он лицом мне в мокрый воротник

Уткнувшись, исповедывает душу.

Мол, всё не так, что жизнь не удалась,

Что тьма и ветер, что тоска и слякоть,

Но тут заря над нами занялась,

И постепенно перестал дождь капать.

Остаток тучи ветер подхватил,

И утро стало безмятежно ясно,

А я всё плачу, из последних сил

Пытаясь вспомнить, чем же жизнь прекрасна.

* * * * *

Ты и я - свирелька и фагот,

Одного мечтанья волхвованье.

И, блаженно затаив дыханье,

Наш дуэт из неба песни пьёт.

Синеву небес и солнца мёд,

Гул громов и безмятежность далей

На язык восторгов и печалей

Наших душ дуэт переведёт.

Сладость праздников и будней йод

Выдыхаем мы в едином звуке;

Вместе мы с тобой или в разлуке -

Нет для нас недостижимых нот.

Гастрономическое фиаско.

"Мороз и солнце - день чудесный",

А я в осеннем пальтеце

С шарфом на морщенном лице

Кляну досужий день воскресный.

Свою прожорливость кляну

И магазин в версте от дому,

Пыляева и старину,

И кулинарную истому.

Лукавый дёрнул перечесть

Меня главу о русской кухне,

И внял я - если не поесть,

То морда с голоду опухнет.

И вот, кляня весь белый свет

И предстоящую хворобу,

Из-за каких-то двух котлет

Одолеваю я сугробы.

На зиму русскую ворча,

Звеня сосульками в бородке,

Я предвкушаю, как шкварчат

С яйцом котлетки в сковородке.

А если местный магазин

Мои надежды не обманет -

На стол смогу я водрузить

Пивко холодное в стакане.

К пивку рассыплю на столе

Соломкой резаных кальмаров,

К ним чипсов "Лэйс" или "Вале"

И воблочку, нет, лучше пару.

Меж тем по снежной целине

Мне с полверсты до гастронома;

Мороз всё злей, и мнится мне,

Что только к ночи буду дома.

И, если скарб свой волоча,

Не пропаду я в снежном поле,

То заодно мне и врача

Позвать бы надо на застолье.

Пусть мне ангина предстоит

Или банальная простуда,

А ежели я простатит

За зимний моцион добуду?

А солнце дерзко сверлит глаз,

Мороз на мне сосульки нижет,

Но я, взрывая снежный наст,

К заветной цели ближе, ближе.

Вот уж околица видна,

А там и магазинчик новый,

Но неземная тишина

Царит на площади торговой.

Гремя сосульками сильней,

Я подхожу к заветной двери

И вижу транспарант над ней

Диковинный, глазам не веря.

Над пенною морской канвой

За пляжной золотой полоской

Над строем пальм и синевой

Пурпурной вязью слоган броский

Гласит: "Агентство Бонвояж",

Вас ждут Сейшелы и Бермуды!

И внял я - хоть костьми здесь ляжь,

Но сытым я теперь не буду.

Почуяв предстоящий пост,

Желудок с печенью взыграли -

Я взглядом отыскал погост

И понял - дотяну едва ли.

Продлить желая бытиё,

Рванул я дверку турагентства...

Не тут-то было, ё-моё!

Увы, нет в мире совершенства!

Ну, ладно пере -, ладно про -

Филировали, ну, и ладно.

Они нас бросили давно,

Чтоб жить нам было неповадно.

Съев всё, что мнили мы своим,

Скупив всё, что мы не решались,

Они растаяли, как дым,

А мы среди снегов остались.

Кляня наш равнодушный век

И предприимчивых сограждан,

Я брёл к себе домой, а снег

Валил бесплатно - кушай каждый!

А воздух! Господи, прости!

А небо! Господи, помилуй!

Сейчас бы святость обрести,

И хлеба каждому хватило б.

* * * * *

Я люблю, и сам не знаю,

Отчего я так помешан.

Ты же самая земная

Изо всех мне данных женщин.

Твои руки хлебом пахнут,

Твои волосы - корицей,

А когда твой пах распахнут -

Я, как петушок на спице.

Всё, что ты мне шепчешь ночью,

Я к утру позабываю;

Если ты меня не хочешь -

Я для жизни убываю.

Я, увы, не безупречен,

Но, раз бог мне так отмерил,

Значит, хочет он до встречи,

Чтобы я в него поверил.

Я за тем тобой обласкан,

Я затем тобой ухожен,

Чтоб сбылась однажды сказка,

И дурак был счастлив тоже.

Время откровений.

Пора разуверений и тоски,

Пора, когда Рахманинова слушать -

Лекарство, когда горечи тиски

В горчайший уголь сдавливают душу.

Всё кажется - один лишь шаг шагни

И душный морок бытия отринешь,

И снидешь за далёкие огни,

И улетишь в иную даль ... и минешь.

................................................

С медвяной искрой капельки росы

Осыпали перила; ночь в начале

Страницами я меряю часы,

Перо, макая в жгучий яд печали.

Так отдалились близких голоса,

Разъялись узы задушевных связей;

Перетерпеть каких-то пол - часа

И заново лепи людей из грязи.

Но никакая мудрость бытия

Не оградит творение от драмы.

Когда создам себе любимых я,

Наверное, опять свободу дам им.

Это я, Господи.

Лёне Фролову.

У меня огромная душа -

Век любить, не налюбиться вволю;

От восторгов жадных чуть дыша,

Я весь мир готов объять любовью.

Чтоб меня пронзали краски дня,

И волшебства мне дарили ночи,

Чтоб любили женщины меня,

И ругали мужики не очень.

Чтобы в вечной книге бытия

Всею сутью я запечатлелся.

Господи, помилую, - это я

О семье огромной разболелся.

Я б взаправду патриархом стал,

Сам себе родил народ счастливый,

Но сегодняшний мой идеал

Щедр без меры и такой красивый.

Я в неё втекаю, как ручей,

Наполняю груди словно воздух,

Я, конечно, как и был - ничей,

Но она мне ночью застит звёзды.

И, готовый целый мир приять,

Я одну её в себя вбираю,

И я счастлив, жить и умирать,

Петь и плакать по дороге к раю.

Гороскоп.

В тщете своих напрасных упований,

Спесивому славянству вопреки,

Мы черпаем из Поднебесной знаний,

Презрев исконных истин родники.

Волхвам своим таинственно не веря,

Пророков разослав искать ума,

Мы внемлем всем, кто здесь, миссионеря,
Осваивает наши закрома.

Воинственностью не сыскавши прока,

Веками закалившийся от бед,

Премудростью прокрался к нам с востока

Наш некогда покладистый сосед.

И всем, кто сиволап и простодушен,

Кому Аминь - исконное Авось,

Он обещанья вешает на уши,

Чтобы мечтанье наконец сбылось.

В поводыри предоставляет зверя,

В учителя - конфуциев и будд

И обещает воздавать по вере

За кротость, раболепие и труд.

Мечтай себе - всё сделают зверушки!

Открой ворота - только и всего!

А кто работать будет? Да хоть Пушкин!

Так с Новым годом, как то бишь его!

Подёнка.

Из тьмы,

Из бессознательного,

В свет

Меня легко возносят струи жизни,

И Бытие меня приемлет.

Нет!

Мне Вечность назначается Отчизной.

Царю я над неспешным бытиём,

Единственное высшее созданье,

И в каждом мановении моём

Рождается

И гибнет Мирозданье.

Назидание для Костика

о пользе буриме.

Мой верный ученик, вотще раденье,

Когда, нет средства затвердить урок.

Я предложу тебе стихотворенье

С банальною строфою в восемь строк,

Творцу которой во благодаренье

И ты строк восемь выдохнуть бы мог...

Поверь мне, Костик, из поэтов те не правы,

Кто больше прозы невзлюбил октавы.

Представь себе, что рассказать о многом

Ты вынужден, храня изящный слог,

Помудрствовать, поторговаться с богом

Или для славы изыскать предлог.

Сам посуди, не площадным же слогом

Мы клянчим у девиц любви залог.

Я помню! Да и ты, пожалуй, знаешь,

Что чем ловчей соврешь, тем меньше потеряешь.

Итак, начнём, мой спутник на Парнас

(Хотя бы он и пребывал в подвале),

О том, как пращур нас любовью спас

От вымирания, а женщин от печали.

Я постарел, и ты - не ловелас,

Но ведь и мы когда-то счастье знали,

И нас морочил бес весенней грёзой,

Мы тоже рифмовали слёзы с розой.

О чём, то - бишь, я? О любви! Адам

Бессмертье напролёт в тоске и лени

Гулял в садах с единственной из дам,

Пока не совратил зловредный гений

Его перекусить чуть-чуть, а там

И отдохнуть у дамы меж коленей.

И нас порой неведенье спасало,

Покуда к знанью плоть не побуждала.

Теперь же знают даже пионеры,

Что даром - только волосы в носу;

Господь нас вверг в бетонные пещеры,

Заставил есть балык и колбасу,

Плодиться без разбору, пить без меры

И что-нибудь искать в чужом глазу.

А так - как мы и в этом преуспели,

Он поселил ещё и немощь в теле.

И что же? Кары испугали нас?

Мы отказались от пристрастий грешных?

Достойные потомки, что ни час

Мы плачем ли по раю безутешно?

Отнюдь, у нас есть средство прозапас:

Ещё при бытии в юдоли здешней

Мы до того постигли чувств науки,

Что научились кайфовать от скуки.

Так мы с тобой, поэты, для забавы

Доверчивых употребляем муз.

Пусть в буриме играют не для славы,

И озорство скрепило наш союз,

Но с горней высоты творец, лукаво

Посматривая, щиплет ветхий ус,

Издалека внимая умилённо,

Как дети в рай крадутся незаконно.

Грешно, конечно, дар употреблять

Для не благословенных изысканий.

Но коли хвост ты, то изволь вилять.

Творец - основа во вселенской ткани,

А мы - уток, и наш талант, как знать,

Возникнул из его же понуканий.

А коли всяк поэт любовью дышит,

То и её предусмотрел всевышний.

Вот мы и богохульствуем, мой друг,

В отце подозревая наши страсти.

Но логика вещей сомкнула круг,

И видим мы во всём Творца участье.

Где и любезность бесовых услуг,

И вдохновенье составляют счастье,

Где даже наших шалостей моменты -

Единственной картины компоненты.

* * * * *

Крывелевой Юле.

Отчего молчат поэты?

Ну-ка, Юля, объясни!

Посмотри, в июле дни

Ласковым залиты светом.

Заточи карандаши,

Чтоб в твореньи полукавить -

В мирозданье след оставить -

Привилегия души.

Посмотри-ка, как Господь

Обустроил мир волшебно -

Словно сдобный мякиш хлебный,

Воздуха живая плоть.

И вода в ручье - вино,

И конца нет светлой дали;

Все блаженства, все печали -

Всё нам музами дано.

Для поэта испокон

Всё исполнено значенья.

Берегись, возьму ремень я,

Чтоб прервать поэта сон.

Мне доверено следить,

Чтоб талантов не убыло.

Так о чём ты там грустила?

Попытайся объяснить.

Дидактическое письмо.

Мурашкину Ю.И.

Приветствую тебя, мой добрый старый друг!

Я не писал тебе, поскольку видел часто:

Хотя бы в месяц раз, но Старой Школы каста

Нас собирает в круг, чтоб разделить досуг.

Речь твоего стиха в моей душе жива...

Забуду ли, но есть и для сомнений пища;

Кто, как не старый друг, с тебя беззлобно взыщет,

Когда предъявишь ты на славный лавр права.

Увы, отъят у нас последний аргумент,

Поскольку, не спросясь, Господь распорядился;

Пусть вдохновеньем ты по праву окрылился,

Куда не вознесись - ты только инструмент.

Гордыня или спесь как нас ни выручай,

Цель замысла творца нам ни постичь, ни править.

Мы только инструмент, мой друг, к чему лукавить,

Начнём же, помолясь, хотя бы невзначай.

Бог знает, для чего нам дар счастливый дан,

Но согласись, мой друг, что он не наказанье:

Мы каждый раз своё созиждем мирозданье,

Ответственность неся в нём за любой изъян.

Из атомов стиха творя свои миры,

Гармонию одну имея эталоном,

Дерзаем мы с тобой не как во время оно,

Но мудрость вплетена в условие игры.

Где, норов показав, презрели мы закон,

И там, где мы себе позволили беспечность,

Усердием веков возделанная вечность,

Как нива чудака, всегда несёт урон.

Откланяюсь теперь. Что ж, будь здоров, мой друг.

Увидимся на днях, в постскриптуме добавлю:

- Ты очень даровит, ей-богу, не лукавлю,

И береги талант от бесовых услуг.

* * * * *

Вобрав ветра миров в свои крыла,

Затмив полнеба их свободным махом,

Орёл парит над нами, как над прахом,

Пока не уязвит его стрела.

Так пальма, опершись на мощь ствола,

Способна небо заслонить феллахам

До той поры, пока её по плахам

Не рассечёт топор или пила.

Моя душа, так уязвима ты.

Вобравшая в себя суть мирозданья,

Бессмертием своим равна творцу.

Высок полёт земной твоей мечты,

Но в миг, когда тебя пронзит страданье,

То кажется - весь мир пришёл к концу.

* * * * *

Из всех увещеваний мудрецов,

Какие все мы слышим с малолетства,

Строптивость поборов, в конце концов

Я тоже выбрал кое-что в наследство.

Жизнь мне в друзья сулила подлецов,

В супруги шлюх и дураков в соседство;

Доказывая правоту отцов,

Немалые употребила средства.

Я продан другом был, я предан был

Той, чьё лукавство мне любовь затмила,

Глупцы пекутся о моей судьбе.

Но пращуров завет меня хранил:

В страданье сердце мудрость мне добыло,

А сердце разум защитил в борьбе.

* * * * *

На крыльях урагана божий гнев

Летит над миром, сея смерть и руша,

Ломая на щепы стволы дерев,

Взрывая океан, взрыхляя сушу.

Но я готов ступить пучине в зев,

В единоборстве честном я не струшу,

А боль от ран лишь веселит мне душу -

Вперёд, вперёд, опасности презрев.

Весь этот мир на драмы обречён:

Песчинки, горы, камни и потоки,

И крошечный микроб, увы, и я.

Всё оттого, что где-то вне времён

Творец, забыв про мировые токи,

В мечтах меняет облик бытия.

* * * * *

- Я бодр, я твёрд, впусти меня, впусти:

Ворваться вглубь тебя - нет выше счастья;

Сновать в тебе, разъять тебя на части...

Ведь суть моя - быть у тебя в чести.

- О, рыцарь мой, словами мне не льсти,

Иди в меня - распахнута я настежь.

Ворвись, вонзись - в твоей я полной власти;

Дай плоть твою в себе мне обрести.

Никем не слышен этот диалог,

Но кто из нас о всём не догадался

И смелости моей не застеснялся.

А, между тем, в зажатой между ног

Банальной ступке бился медный пестик,

И близость их была восторга песней.

Высокие отношения.

Всё, чем возможно попрекнуть,

Уже, в сердцах, я перечислил,

И за тобой в злосчастный путь

Ревнивые помчались мысли.

В разгаре страсти перерыв

Душа терпеть не пожелала:

Сосуд скудельный подхватив,

Поволокла его в кружала.

Ревнивый разум, захмелев,

Петрарку поминал со скуки

И громогласно нараспев

Твердил эпитеты разлуки.

Метались мысли по стране,

Сомненья собирая кстати,

И, растворённая в вине,

Взывала истина к расплате.

Ты воротилась невпопад

И гневно замерла у двери -

К твоей подруге в самый ад

Я нисходил, как Алигьери.

Подсвешником из твоих рук

Спас от греха меня всевышний.

Но нынче я не так упруг,

Хожу с трудом и хуже слышу.

Я Шопенгауэру внял

Смиренно, хоть и запоздало,

И нынешний мой идеал

Имеет всё для идеала.

Её достоинств исчислять

Я вам не стану, много чести,

Но как она умеет внять

И, главное, всегда на месте.

А я приду - без лишних слов

Сейчас же с постамента снидет

И ластится... Но отчего

Стал голубей я ненавидеть?

Грёза.

На судёнышке утлом из снов и печалей

Отхожу я от берега будничной жизни.

Тьма смыкается сзади, тоску источая,

В парус бьёт горький вздох равнодушной отчизны.

Уплывает в беззвёздную тьму моя лодка,

Растворяется берег, в забвении тая;

В мир, который из тайных надежд моих соткан,

Я наивным мечтателем снова вступаю.

Рассекает форштевень упругие волны,

Разряжается мгла голубым горизонтом,

От безвестного берега хищные чёлны

За беспечною лодкой спешат на охоту.

В роковом развороте теряю я ветер,

В злой, стремительной схватке я только добыча,

И туземец узорный лицо моё метит

Рваным шрамом, бессмысленно палицей тыча.

А потом я валялся на пальмовых листьях,

И морская царевна мне пот утирала,

И в горячке мой мозг до беспамятства высох,

И ещё одного европейца не стало.

А, когда я очнулся, над пальмовой кроной

Многозвёздная ночь, словно храм возвышалась,

И царевна смотрела с тоской и любовью...

Утро. Стыло. Серо. Ничего не осталось.

Путь из прошлого.

Меж тёмных елей в два ряда,

Через поля в истоме полдня,

Через отлогие холмы

Я уезжаю навсегда,

Но будто только на сегодня

Простимся без печали мы.

Ещё мгновение цветёт

Твоя спокойная улыбка,

Ещё друг другу мы видны,

Но мир качнулся в поворот,

И мы увидели, как зыбко

Сегодня соединены.

Так отчего же так длинна

И так особенно пустынна

Дорога из твоей судьбы;

Навек утрачена страна -

Души и жизни половина -

Без сожалений и борьбы.

Меценату.

Прекрасна к нам пришедшая весна,

И прежний мир весною обновлённый,

И полная луною ночь без сна,

И смутная мечта души влюблённой.

А как ржаная корочка вкусна

Для плоти воздержаньем истомлённой!

И как молитва сладостно грустна

В тиши исповедальни потаённой.

Я расскажу тебе, мой щедрый друг,

О том, что ангел мне ночами шепчет,

Что в будущем открыли музы нам...

Тебе в твоих заботах недосуг

Вникать: о чём, то бишь, душа лепечет,

Терпеть советы дам и верить снам.

Copyright (c) "Русский переплет"