И вот - здрассьте! Однажды я, ничуть не изменив своему высказанному выше убеждению, просыпаюсь председателем жюри литературной премии, посвященной памяти гениального мальчика Ильи Тюрина и учрежденной его родителями. Мне, стало быть, дана отныне власть "вязать и решить", как и остальным тугоухим культуртрегерам. И я задаю себе риторический тургеневский вопрос ежеминутно, читая гору рукописей, присланных на соискание "Илья-Премии". И впервые в жизни задаю его не от обилия негатива. Напротив! Энергия Илюши Тюрина, которого уже полтора года как нет на этом свете, повлекла такое количество и качество литературных дарований, что "впасть в отчаяние" манит невозможность выбора. И, разумеется, неотступное ощущение противоестественности сочетания этих дарований с общим состоянием страны. Неужели только ценой такого бардака и разрухи покупается такая концентрация таланта? И стоит ли оно того? Но на сей вопрос ответа нет...И выбор, кажется, в основном сделан. Ему, то есть мучительно составленному "шорт листу" премии, наградой за которую устроители договорились сделать не денежное пособие, но материальное свидетельство - книгу - и посвящены эти беглые заметки.

Во-первых, география. Почему "во-первых"? Наверное, чтобы хоть чуть отдалить миг разговора собственно о литературе. Да и фактор этот, специфически российский, обойти все одно нельзя. Целый "куст" авторов Сибирско-Уральского региона - пространства, на котором осталось после всех пертурбаций едва ли 18% населения России. Иркутск, Красноярск, Новосибирск. "Пермский букет", составленный, уж конечно, при живом участии члена жюри Юрия Беликова, неутомимого ходатая за региональный облик поэзии (только в смысле оригинальности, мгновенной отличимости!), ведущего прекрасной рубрики "Приют неизвестных поэтов" в совершенно неожиданном месте - на полосе бывшей "Рабочей трибуны", ныне "Трибуны" без гегемонического эпитета. Кстати, местоположение "Приюта" говорит о многом, критическому мудрецу недоступном. Например, о том, что дух дышит иде же хощет , а не только в салонах, на продвинутых сайтах и в толстых журналах... К главному же сибирскому сюрпризу премии вернемся во благовремении.

Чебоксары, Орел, Вологда, Оленегорск Мурманской области, подмосковные Пущино и Лукьянино, Минск, очень интересная компания из Житомира, судя по электронному адресу, обладающая одним компьютером на всех. Последние - представители Белоруссии и Украины - вызывают чувства особые, тоже, впрочем, не далекие от отчаяния - надо ли их специально оговаривать! Минимум Москвы. Из заносчивого Питера - одна из самых слабых рукописей.

Идеально условиям состязания отвечают не многие. Я имею в виду сочетание поэзии и эссеистики, тот неопределимый синтез, которого Илья Тюрин достиг к 19 годам. У большинства приславших работы в обоих жанрах преобладает либо одно, либо другое. 17-летний весьма оригинальный Илья Трубленко из Красноярска сильнее несомненно в странных полуновеллах-полуэссе, нежели в стихах. Чистые эссеисты, попавшие в "шорт лист", совершенно не походят друг на друга. Москвич Дмитрий Дубнов больше философ, Елена Юшкова из Вологды пишет нечто тургеневское в смысле "стихопрозы". Пожалуй, только Андрей Кульба выдерживает проверку на синтетизм, но и у него тончайшие эссе все же интереснее стихов, похоже, написанных в юности.

Кстати, о возрасте. Мы не ставили возрастных критериев сознательно, поскольку творческая жизнь продолжается в обе стороны свободно и прихотливо, несвободно и обусловленно столь разнообразными факторами, что один, как Рембо, "завязывает" лет в 17, другой, как Семен Липкин, сохраняет этот таинственный импульс и ближе к 90. Это не говоря уже о том, что опубликоваться многим, особенно провинциалам, попросту негде, а уровень таков, что и прочесть их часто некому. Плодотворнее перейти к направлениям и течениям, представленных соискателями. Вадим Квашнин, агроном из Подмосковья, - как принято говорить, "яркий продолжатель" линии Рубцова. В рукописи, в целом неровной, есть стихи поистине прекрасные:

Здесь столько лихих прокатилось,
Здесь столько таких пронеслось,
Снискавших высокую милость -
Наколотых в избах на гвоздь!

Елена Хлесткина из Новосибирска словно приняла преемство у своей землячки Яны Дягилевой - столь сильно в ней вопленическое начало, столь резок и драматичен голос вечной и новой русской плачеи:

Я плАчу тебя,
Россия.
Всесильная,
бессильной
явилась мне.

Очаровательны миниатюры 16-летнего орловца Григория Сахарова:

Я не одинокий!
Мы с тенью вдвоем
Отлично живем.
Нормально живем.

Рукопись Марии Кондратовой из подмосковного Пущина, может быть, и не самая сильная в выборке, но там есть несколько стихотворений, которые бы и ее тезке Марии Петровых сделали честь:

Здесь так живут - добра не ждут
и счастья долгого не помнят.
Но все же псов бродячих кормят,
детей по праздникам не бьют.
Здесь корни рубят не спеша,
и в Бога верят без охоты.
Голодный муж придет с работы...
Гори, гори, моя душа!

Житель славной и не склонной попирать традиции Вологды Дмитрий Гасин - типичный иронист и "остраненщик": "Если б я родился на Хоккайдо, я бы жил сейчас в Японии, пил бы я под сакурой сакэ..." Пермяк Андрей Цой - завзятый постмодернист и визуалист. Стихи его называются, например, так: "О сен(ь)тябрь". Или: "Нимфония". Для меня это, скажем, претенциозно, но не бездарно же! Чỳдные стихи попадаются у Кати Цыпаевой из Чебоксар, у обитателя Кольского полуострова Александра Рыжова. И так далее...

На отдельную книгу не набирается почти ни у кого, и это очевидно отнюдь не по количеству присланного, но по тенденции созданного. Мои тяжкие раздумья о русской стихотворной доле разрешили учредители "Илья-Премии" Ирина Медведева и Николай Тюрин. Мы сошлись на том, что следует на первый раз не ограничиться только книгой лауреата, а издать еще и альманах участников "шорт листа".Кто знает, как сложится дальше! А никак не отметить стольких одаренных молодых людей - это их оттолкнуть, а себя - просто не уважать.

Сборником стихов и эссе решено побаловать и стайку ребятишек, по возрасту идущих как раз за Ильей. Младшему из них, москвичу Ярославу Еремееву 15 лет, Илье Трубленко из Красноярска - семнадцать, Катеньке Цыпаевой (Чебоксары) и Арсению Бессонову (Пермь) по девятнадцать, а самый старший из "великолепной пятерки" - Иван Клиновой, земляк Трубленко - был бы ровесник Ильи Тюрина, доживи последний до оного дня.

Что же касается отдельного издания, здесь Илья Тюрин явно сыграл с нами всеми нормальную юношескую шутку. На пакете, присланном из поселка Лесогорск Красноярского края, не означенного на карте Родины, стояла фамилия - "Тюрин". Имя, правда, Вячеслав, но необоримо запахло Черубиной де Габриак. Тем более, что автор в сопроводительном письме признается, что основой "творческого поведения" поэта признает перфоманс. Но третьи экземпляры на машинке "Ятрань" свидетельствовали об истине громче, нежели внутренний червь - о литературной мистификации. Чтение же этой, все-таки отдающей мистикой, рукописи лишний раз поставило проблему актуальности авторства в его сокровенно бартовском понимании. Сильно ушибленный Бродским, зараженный болезнью под названием "релятивизм" в полную меру проживаемого времени, Тюрин-2 ничего не смог поделать с таким феноменом как дарование. Безусловной предназначенностью данного человека к данному виду деятельности - предназначенностью, поставленной и регламентируемой явно где-то над личностью, во всяком случае - вне ее амбиций и притязаний. Длиннейшие стансы, которые в основном сочиняет Тюрин Вячеслав, и которые на первый взгляд можно прочесть до конца только по приговору суда присяжных, забыто всасывают в темную, но абсолютно прозрачную воронку своей снова надчеловеческой энергийности (автор признается, что хронически недомогает):

Жизнь изменяет мне с лестничным сквозняком
оставленных накануне землетрясенья
квартир, где гуляют призраки босиком
в надежде на воскресенье.

"Бродские" инверсии заполнены таким живым и не доступным имитации трагизмом, которые вождь и учитель равно обоих Тюриных, на мой взгляд, к концу земного срока научился-таки подменять чистым синтаксисом. Все сошлось. Все совпало. Илья и Вячеслав Тюрины, которые разведены неумолимым Стрелочником и не могут быть друг другу конкурентами, то есть столкнуться лоб в лоб, космически встретились и продолжили на совершенно ином уровне дело учителя, подмертвленное мумиеподобными эпигонами - имя же им легион. Причем, Тюрин-2 был явно пущен в послание Тюриным-1, которому, возможно, одиноко в его любви к Бродскому и который не может из Элизиума говорить с нами на уже мало кому понятном суггестивном языке. И я, которая считает суггестивную лирику безнадежно уставшей и больной, встретила их обоих в этом взаимном послании и - о чудо! - узнала безошибочно. Так Буратино был узнан актерами театра Карабаса-Барабаса. Что осталось? Благодаря родителям Тюрина-1 предложить Тюрину-2 быть узнанным всеми имеющими чувства числом не менее пяти - с меньшим потенциалом тут делать нечего.

Первый виток "Илья-Премии" завершается чудом. Я прекрасно слышу двусмысленность этой фразы и оставляю эту двусмысленность тому, кто придет следом.

Май 2001

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

244127  2002-05-21 17:28:30 я-Илья - Я эту стаью ждал давно. дождался!