Олег Ильин

Все ритм и бег - бесцельное стремленье!
Но страшен миг, когда стремленья нет.

В жаркий, солнечный июльский день, в такой день, когда особенно сильно радуешься каждому порыву ветра и когда так славно бывает присесть в тени и наслаждаться летним томно-благостным спокойствием, - словом, в день во всех отношениях прелестный и всякому нормальному человеку доставляющий удовольствие своей тяжкой, но почему-то непередаваемо приятной жарой, закончил свою земную жизнь Николай Гришин.

Это было происшествие совершенно обыкновенное, которое совершается со всяким человеком в нашем бренном мире, однако данный конкретный случай вызвал удивление именно своей исключительной обыкновенностью. Иной раз даже при смерти безнадежно больного человека его близкие чувствуют испуг, потрясение и удивление, - ведь мы всегда мысленно отдаляем во времени страшные для нас мгновения! - но в данном случае ровным счетом никто обеспокоен не был. Николай после обеда, по своему давнему обычаю, прилег вздремнуть на диван и очень долго не просыпался, но родственники решили его не тревожить, зная, как важен здоровый сон пожилому человеку, - так что когда внук Алексей, посланный наконец разбудить деда, попытался выполнить порученное ему дело, всё было уже кончено. Собственно говоря, событие это давно назревало, и не раз Николай в каком-то разумном бреду, как будто предчувствуя скорую кончину, произносил речи настолько страшные своей пламенностью, что они были похожи на библейские проклятия: "Помните, вы, те, кто будет после меня, мои дети и внуки, эти мои слова: не тянитесь к недостижимому, не обнимайте необъятного; живите лишь мгновением, спокойно плывите по течению жизни!" Признаться, такие его неожиданные реплики были даже немного страшны его родственникам, которые привыкли к очень спокойному и флегматичному нраву Николая, однако и они все же не вызывали в них особого волнения. В конце концов, дед был человек старый, уже восьмидесяти пяти лет от роду, а старым людям свойственно некоторое чудачество. В остальном же все прекрасно знали, что Николай лишь на словах мог быть грозен и, несмотря на свою весьма порядочную силу, единственно в силу своих убеждений не обидел бы и мухи.

Убеждения в его жизни действительно играли очень важную роль, и он еще в юношескую пору отличался необыкновенной идейной твердолобостью и непререкаемой верой в те вещи, которые он вбил себе в голову. Правда, убеждения эти он часто менял, и если до тридцати трех лет он был совершенно убежденным коммунистом, искренне работавшим на благо светлого будущего, то позже он с той же неколебимой уверенностью называл себя "противником советского тоталитаризма" - называл, конечно же, вечером, на кухне, потому что никаким борцом на самом деле не был и не мог быть в силу своего характера. К любому делу в его жизни он подходил как к спокойному, планомерному трудовому процессу, причем совсем не обязательно приносящему видимые, реальные результаты. Он не приветствовал резких изменений, так же как и не приветствовал юношеского пыла, который, конечно же, проявляется к определенному возрасту у всех людей и, наверное, проявлялся и у него, хотя, надо думать, в несколько иной форме, чем у всех остальных. Всё-таки равного ему по спокойствию и невозмутимости человека трудно было сыскать даже и во время его молодости, и решительно невозможно представить его участвующим в соревнованиях, или совершающим какой-то подвиг, или произносящим пылкие речи о свержении действующего строя. Зато, если бы ему дали пожизненный срок, он мог бы всю свою жизнь сидеть и стучать деревянной палочкой по стене, будучи совершенно в сердце своем уверен, что какой-нибудь из заключенных этой камеры, который будут уже после него, обязательно пробьет дыру наружу. Между тем особых надежд на светлое будущее он не возлагал, хотя и верил в его приход, подчеркивая, однако, что "ни нам, ни нашим праправнукам его не видать".

Он вообще не был склонен к разного рода рассуждениям, лишь к концу жизни ударившись в нравоучительную философию. Он даже не плыл прямо по течению, а просто барахтался в воде, не думая о том, куда его забросит река. Для него жизнь была именно рекой без притоков, устьем которой была смерть. Такого понятия, как жизненный выбор, он вообще не признавал, полагая этот самый выбор глупейшей выдумкой человечества. Он просто не мог себе представить, как может изменить что-то в жизни один человек, если кроме него в мире живет еще три миллиарда таких же, как он. Личная же судьба для него вообще не имела ровным счетом никакого значения, опять-таки по тем же самым причинам: "что такое моя жизнь в сравнении с историей всего человечества?". Несмотря на все это, в обыденной жизни он был человеком очень приятным, добрым и общительным, много повидавшим на своем веку и поэтому любившим рассказывать людям разнообразные истории и небылицы. Рассказывал он их как-то особенно серьезно, без разных шуток-прибауток, которые обычно непременно присутствуют при такого рода повествованиях, - быть может, потому, что всегда был в трезвом виде. Пьяным его вообще можно было увидеть крайне редко, хотя выпить он был большой любитель. Почему он был настолько стойким, один Бог знает, но, думается мне, причина этому - сочетание его флегматичного нрава и богатырской силы. Был он очень высок - под два метра - и широкоплеч, однако в общении всегда настолько добр и спокоен, что никто никогда не испытывал ни малейшего страха быть им покалеченным.

Вспоминается мне одна из его историй. Был теплый летний вечер, примерно те же самые жаркие деньки, какие были во время его кончины. Я тогда был у Гришиных в гостях, уже и не припомню, по какому поводу, и вместе со мной было несколько человек, смутно, впрочем, мне знакомых. Дела шли прелестно, как всегда и бывает во время летних вечеров за городом, и мы коротали время за столом во дворе, в беседке. Шли обыкновенные для таких случаев пустые разговоры, которые всегда происходят между людьми слегка выпившими и немного навеселе, но не утратившими адекватного восприятия реальности. И тут один из моих соседей, какой-то очень худой и бледный, но весьма самоуверенный молодой человек лет двадцати, до этого изо всех сил старавшийся за столом казаться очень веселым и смеявшийся каким-то леденящим душу своей притворностью смехом, вымолвил: "А расскажите-ка вы, Николай, нам что-нибудь!"

Николай в таких случаях никогда не отказывался, и он, ответив утвердительно, устроился поудобнее, погладил свою бороду - совсем небольшую седую бороденку - и начал рассказывать - и тут в его глазах промелькнул даже какой-то живой блеск, который ни до этого, ни после я ни разу уже не видел.

Почему мне запомнилась эта история? Должен признать, она вовсе не была такой же скучной, как я рассчитывал. Напротив, я даже немного увлекся рассказом старика, сам не знаю, почему - может быть, из-за странно веселого настроения его в тот день, а может быть, потому что был уже сам слегка навеселе, и меня было очень легко заинтересовать какой угодно байкой.

"В дни моей молодости┘ давненько это было, но без горечи и без тоски вспоминаю я те дни┘" - начал старик, - "Так вот, в те годы, когда я был еще студентом┘ учился тогда, думал, что учение кому-то пользу может принести", - при этих словах он усмехнулся с неосознаваемым, должно быть, им самим проблеском какой-то невероятной, вселенской тоски, - "Дело было в городе Грёзинске - глушь такая, что я там с тех лет и не бывал ни разу, самый провинциальный и скучный из скучнейших наших городков. Однако университет там был - Грёзинский государственный университет - учился я там на какую-то глупейшую профессию, которая так мне потом никогда в жизни не пригодилась, впрочем, как и любые мои "знания". Единственной сколько-нибудь примечательной особенностью этого городишка была река - даже не река, а речка - речка Грёзка, которая и правда была очень грязной и мутной, прямо по своему названию. Да и город сам был местом очень паршивым, как и все города на свете┘ Да┘ Ну и вот, если мы шли гулять, что случалось достаточно часто, так как было единственным развлечением кроме распития спиртных напитков, то мы обязательно гуляли в районе набережной, так как это было единственным более-менее пристойным местом в городе. Набережная эта, конечно, была не в пример даже московской, но тем не менее мы воспринимали это как должное, не задумываясь о том, что может быть что-то лучшее. Да и вообще, когда не видишь лучшего, когда не тянешься за недостижимым, то все вокруг хорошо и прекрасно. Разве не так? Да, признаться, в те годы я тоже мечтал о чем-то большем - бывало, смотрел вслед пароходам, плывущим по реке, тосковал о чем-то мне самому непонятном, о какой-то иной жизни┘ которой, я теперь знаю, на самом деле и нет", - при этих словах он с притворной небрежностью усмехнулся, и какой-то странный блеск, какой-то отблеск той, иной, молодой жизни, которой он жил когда-то, блеснул в его глазах - блеснул, чтобы тут же снова исчезнуть, как будто его никогда и не было. Спустя мгновение он продолжал свой рассказ, как ни в чем не бывало. "Гуляли мы, как водится, большими, шумными компаниями - естественно, поздними вечерами - владело нами какое-то странное, тупое, бессмысленное веселье, как будто порождение той серости и унылости, в который мы жили. Да и сейчас все мы живем в серости и унылости, только вот некоторые, вроде меня, уже давно не обращают на это внимания. А вот некоторые", - тут он с ухмылкой покосился на меня, - "некоторые пытаются найти в ней какой-то якобы существующий смысл, какое-то счастье, какой-то┘ цвет. А ведь жизнь-то - она бесцветна. Вот ты, например", - он обратился ко мне с презрительно-снисходительной усмешкой, - "ты ж у нас, вроде как, писателем быть пытаешься, пишешь какие-то рассказы, стихи - не берусь судить об их качестве, - все пытаешься объяснить природу человеческую, чувства свои передать. А кому они нужны, твои чувства? Что такое вообще - чувства? Плод глупого, неокрепшего молодого воображения. Да и смысла-то в жизни нет, живем мы все просто так, небо коптим, а ведь умрем - и кто о нас вспомнит? Да и нужно ли о нас вспоминать? Смерть - это конец, последний путь, после нее никакой жизни, только вечный покой, вечная тьма. Так зачем нам там память? Так что по-моему все ваши писательства - дурь глупая, юношеская. Живете придуманными чувствами, живете придуманной душой. На самом деле нет ничего - ни души, ни чувств, ни разума", - с отрешенной задумчивостью вымолвил он и с притворной беззаботностью рассмеялся. "Да┘ занесло меня в эту┘ в философию. Да это тоже ведь глупость. Вот был среди нас, среди одинаковой, серой молодежи, один очень странный парень. Звали его Никита Фомин. Все, вроде бы, жили нашей, человеческой жизнью, а он все какой-то лирикой занимался. Хотя и гулял с нами, и пил с нами - это, видать, из вежливости. Сам-то он все мечтал куда-то уехать, стать то ли писателем, то ли ученым - сам не помню, да и велика разница? Всё глупые, никчемные люди. Да я вот вам сейчас так про него говорю, а вы, пожалуйста, не думайте, что был он чем-то выше или ярче всех нас остальных. Он был даже еще серее. Будто бы это очень ново - строить из себя лирика, поэта, мечтать о каком-то вздоре, в глубине души нисколько в него не веря. Это гораздо, гораздо хуже, чем жить нашей, нормальной, обыкновенной жизнью", - он помолчал несколько секунд, но не задумчиво - он вообще редко по-настоящему задумывался - и продолжил: "Как я уже говорил, он не был чужд нашей компании - наверное, все же не только из вежливости, а еще и потому, что делать больше даже такому чувствительному человеку, как он, было нечего. И - конечно же, куда ж без этого - частенько очень и очень прилично напивался, до очень сильного помутнения рассудка. Нам, бывало, приходилось и более разумных людей от разных необдуманных действий удерживать - мне, в силу моей природной трезвости и силы, это вменялось в обязанность - так что же говорить о нем, пламенном и чувственном поэте? Он нес всякую чертовщину, кидался с кулаками на первого встречного - и забавное, и грустное зрелище, принимая в расчет его крайнюю хилость и худобу, - кидался под колеса автомобилей - и это все, если он вообще мог удержаться на ногах! Вот тебе и "поэт"! Да┘" - он как-то дико, с невольной притворностью засмеялся, да так, что у меня мурашки пошли по коже. "И вот как-то поздним вечером - да считай, что и ночью - проходили мы по набережной и видим: какой-то человек в реке бултыхается, тонет. Дело было осенью, дни были в меру теплые, но вода была очень холодной - она и летом-то особо теплой никогда не бывала. Ну мы все, понятно, к берегу - хоть какое зрелище! - смотрим, как этот несчастный там плещется. Небось налакался, пьянь, и бросился с моста; ни у кого даже в мыслях не было ему помогать - а зачем оно нам надо? - как вдруг этот наш Никита, с его пламенной душой, к-а-а-к сиганет в воду! Мы как-то даже не поняли сначала, что произошло - так быстро все случилось. А он, смотрим, поплыл прям к тому утопающему. Да вот только незадача - когда он доплыл, так все уж кончено было - мужик к тому времени вконец захлебнулся. Сам-то Никита выплыл - куда ж ему деться! - да вот только потом еле руками-ногами шевелил - вода-то холодная! Довели его кое-как до дома, а на следующие-то сутки он и┘ помер. Признаться, даже немного жалко его было - никчемный, глупый парень, да жаль все-таки! - да только вот за что жаль, непонятно. Нечего было лезть, куда тебе не следует. Видишь, тонет человек - не мешай ему! Пусть тонет! Может, оно так и надо, что тонет! Может, оно так и лучше будет, что он помрет! А ты - не лезь, живи своей жизнью, не суйся никуда, не выскакивай, не мешай. Ты не умнее всех остальных, а они и без тебя как-нибудь справятся. А так только сам помрешь и другим не поможешь.

Мать-то как по нему тогда рыдала, боже мой! Несколько дней вся красная ходила, чуть что - в слезы! А что реветь? Слезами-то горю не поможешь! Да и горя-то на свете никакого нет - все пустяки, вымысел. Как и счастье┘"

Через три года он тоже отправился вслед за Никитой Фоминым. Только умер он во сне, в полном спокойствии, ко всеобщему молчаливому согласию. И никому, никому на свете не было его ни чуточки жаль. Устроили небольшие, скромные похороны, где и народу-то собралось всего ничего, да и те только ради приличия - и весь мир навеки забыл о нем. И никто никогда не вспомнит о том, что был такой человек на свете, что прожил он восемьдесят пять лет, что никому не делал зла, впрочем, как и добра, что прожил спокойную, обычную жизнь, и что умер, не причиняя страдания ни себе, ни другим. И только в один день в году, в жаркий июльский день, на той же самой даче, где он когда-то окончил свою жизнь, вспомнит кто-нибудь о нем - и поднимут несколько человек бокалы, постоят, погрузившись в бездумное, пустое молчание - и продолжат свои бессмысленные, серые жизни, продолжат вместе с тремя миллиардами таких же, как они, глупых людей чувствовать, надеяться, любить, ненавидеть, мыслить, действовать, верить┘ Все-таки есть в этой жизни свет, но в чем он - того не объяснит даже мудрейший из мудрецов, живущих в нашем бренном, пустом, сером, но все же непередаваемо счастливом мире┘

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

268087  2006-06-02 21:32:20 Дмитрий Пестерев - Рассказ с оттенком здорового максимализма. Не понимаю, почему человека хают за то, что у него есть идеалы и принципы. Вернее понимаю... потому что у самих никаких принципов нет. А вообще, тот, кто говорит, что жизнь пустота и серость так и будет жить и это его выбор. Берлиоз верил в небытие ну туда и попал... скатертью дорога. Один человек считает себя серостью, а другой пишет, что ╚человек, это то, что нужно превзойти╩. Другой вопрос, что ╚Николаев Гришиных╩ всегда больше, а большинство, как известно всегда давит меньшинство... И все-таки слово ╚Люди╩ пишется с большой буквы. Рассказ интересен!

268141  2006-06-09 00:23:58 Олег Ильин /avtori/ilin_oleg.html - Дмитрий, спасибо за хороший отзыв! Рад, что Вам понравилось. Вообще говоря, рассказ-то старый, ещё начала года. И не сказать, чтоб сейчас я был им очень доволен, тем более я с тех пор и подредактировать его успел изрядно. Но если даже и так он кому-то нравится, то замечательно! Кстати, немного смущает, что так мало отзывов. Ладно б были отрицательные, или критичные, а так как-то странно. Выходит, то ли совсем всё плохо, то ли просто лень людям читать.

268145  2006-06-09 13:00:35 Мисаил - Да, рассказ действительно интресный .Похоже, традиции Чехова еще не умерли полностью в русской литературе, которой, в сущности и деваться-то скоро будет некуда , потому как честь и порядочность на фондовых биржах не котируются и кроме права на голодную безрадостную старость ничего человеку не дают . У настоящих интеллигентов нет "брони" и "волчьих клыков", чтобы защищаться от акул капитализма - они к миру со всей душой ,а мир к ним ...ну, сами понимаете чем.Еще и виноватыми и придурками пытаются постоянно выставить ...в назидание потомкам , так сказать . Вот и не будет скоро в России интеллигентов , а на кой они нам , правильно ? Лучше еще одну "фабрику звезд" откроем .

268147  2006-06-09 22:38:37 PEST (Дмитрий Пестерев) - Про фабрику звезд, это вы правильно, так ее родимую. Не че им там... А насчет того, что мало комментариев, так сайт ведь большой, много тут всего, заблудится можно. На моих рассказах тоже мало комментариев, ну ничего. А скажите Олег, герой рассказа это вы или выдуманный персонаж? У меня например есть рассказы где герой это я сам.

268150  2006-06-10 10:19:27 Олег Ильин /avtori/ilin_oleg.html - Трудно сказать - вымышленный или нет. Главный герой тут не особенно активен. Вымышленный только в том смысле, что ничего такого, что описано в рассказе, со мной на самом деле не было, и никакого Николая Гришина я не знаю. Он-то точно, естественно, выдуманный, как и все остальные. А насчёт литературы я бы не стал столь драматизировать. Правильно сказано: "деваться ей скоро будет некуда", но мне кажется деваться будет некуда в том смысле, что нельзя вечно делать то, что там сейчас делается. И в конце концов так или иначе придётся вернуться к основам. Либо это, либо наш народ вконец до тупости доведут, а тогда уж конечно, какие там традиции Чехова... Но мне почему-то кажется, что первое вероятнее. А так спасибо, конечно, за отзыв.

268152  2006-06-12 11:11:39 Игорь Крылов - Ну что такое счастье, "свет" психологи объяснят быстро. Философически можно это объяснить как наличие смысла, так как мир имеет законы, как бы это понейтральнее сказать, предвечные. Смысл и существует благодаря им, так как можно попытаться сделать жизнь лучше. Ваш герой просто попал в центр русла реки и плавать мог хорошо от природы. Но есть и два грайних берега: Добро и Зло. Проблема вашего героя в том, что он не умел сострадать. Действительно есть такие дюжинные люди которым все нипочем, как слону дробина. Спокойные и уравновешенные. Этакий фундамент коллектива. Они тоже должны быть. Если все с моста сигать начнут, или поэтами станут - пиши пропало. Но вот сострадание - это важно. Тут ваш герой ущербен. Но советский (Брежневизм) строй знаете чем отличался, тем что он был заточен под работяг, что привилигированной кастой были простые трудящиеся. Вот они немного и расслабились, думали что так будет вечно. И не хватало для полного счатья только одного, чтобы все было по-прежнему, только еще лучше. Но это был уже перебор. Как в сказке про Золотую рыбку. Такие типы и сейчас встречаются как уходящая натура. Но в таком количестве их уже наверное не будет больше. С ними конечно сложно поэтам, но на них всегда можно опереться. В целом рассказ понравился. С уважением.

268155  2006-06-12 15:30:19 Слегка недоумевающий - "Но советский (Брежневизм) строй знаете чем отличался, тем что он был заточен под работяг, что привилигированной кастой были простые трудящиеся. Вот они немного и расслабились, думали что так будет вечно. И не хватало для полного счатья только одного, чтобы все было по-прежнему, только еще лучше. Но это был уже перебор. Как в сказке про Золотую рыбку." А разве просто трудиться - не самая большая привилегия человека?

268165  2006-06-15 16:25:51 Олег Ильин /avtori/ilin_oleg.html - Здравствуйте, Игорь, большое спасибо за подробный отзыв. Вы писали: "Ну что такое счастье, "свет" психологи объяснят быстро. Философически можно это объяснить как наличие смысла, так как мир имеет законы, как бы это понейтральнее сказать, предвечные. Смысл и существует благодаря им, так как можно попытаться сделать жизнь лучше." Я бы сказал, тут подразумевается не цель жизни, а непосредственное счастье в ней самой, в наслаждении ею. Уж в чём оно состоит, точно нельзя однозначно сформулировать. Признаю, что в таком контексте последняя фраза напоминает нечто вроде "небо голубое", "трава зелёная" и т.п.. С другой стороны, мне кажется, она в контексте всего рассказа всё-таки к месту; хотя она и выглядит несколько пафосно, ничего лучшего в качестве финала я придумать не смог. Насчёт "уходящей натуры" я всё-таки с Вами не соглашусь. Я в силу своего возраста советский строй не застал ни в каком виде, так что вряд ли можно сказать, что в рассказе есть привязка к конкретной эпохе. Я хотел показать именно тип вечный, потому что, на мой взгляд, таких людей и до сих пор много, хотя, возможно, и отдельные черты конкретно этого героя действительно сейчас редки. Всё зависит от того, что в нём выделять и подчёркивать. Но ещё раз повторю, я старался, чтобы рассказ как можно менее отражал отдельную эпоху, а был, так сказать, применим к любому времени, насколько это возможно. Хотя конечно же, изображая старика, в любом случае мне пришлось придать ему черты человека старшего поколения, которые естественно отличаются от черт человека современного. Но не на этих чертах я старался акцентировать внимание. Многое вообще намеренно преувеличено: я даже не уверен, что у меня получился вполне реалистичный герой. Но если это действительно так, то я очень рад.

Copyright (c) "Русский переплет"