Человек в пути
27.IV.2007

Я люблю рыбалку, и эта любовь взаимна, т.к. обычно я вполне доволен своим уловом. После такого признания, мне, по-видимому, необходимо поделиться своим самым главным секретом успеха, иначе опытные рыболовы мне просто не поверят. Ну что ж... открывайте свои походные записные книжки и записывайте.

Главное условие успешной рыбалки заключается в том, чтобы в водоёме, куда вы забрасываете свою снасть, действительно водилась рыба, всё остальное не так уж и сложно. Под словом "рыба" я понимаю экземпляры весом от 200 - 300 грамм и более, а, говоря "водилась", я имею в виду такое количество рыбных особей, переловить которое одному или нескольким рыболовам-любителям просто физически и технически не под силу, а главное, и незачем это делать. Попробуйте порыбачить по этому рецепту, и

вы убедитесь, что я сказал чистую правду.

Я не собираюсь рассказывать расхожие рыбацкие байки о том, как однажды поймал нечто "вот такой ширины, вот такой дилины...", хотя, конечно, иногда что-то подобное случалось и со мной. Я расскажу лишь несколько коротких и абсолютно правдивых историй, которые позволили

мне испытать незабываемое чувство искреннего удивления или настоящее удовольствие любителя-рыболова.

1.     КОРОВЫ И СИЖКИ

Пожалуй, первый такой случай произошёл в 1955 году на Енисее, точнее там, где чуть ниже Игарки есть заманчивый участок песчаного берега, с несколько странным названием Выделенный (Для рыбалки? Кем? Кому?).

В те далёкие дальние годы Енисей освобождался ото льда в первую пятидневку июня месяца, и тогда почти сразу же в немалом количестве в реке появлялся сиг (обычно, весом до 300 грамм, изредка до 500 грамм и более).

Итак, мы по правому берегу Енисея идём рыбачить на Выделенный, недавно закончился ледоход и уровень воды упал на 24 - 26 метров за несколько дней, а на берегу остались крупные (более, чем 3 - 4 метра) обломки льда, которые непрерывно согревает щедрое в это время года полярное солнце. Льдины тают, но тают особым образом: они состоят теперь из веретенообразных кристаллов льда высотой 15 - 20 сантиметров каждый, так что вся льдина представляет собой трёхмерную решётку, составленную из таких прозрачных ледяных веретён, по которым непрерывно стекает талая вода, а вся конструкция становится всё менее и менее прочной. Кто-то из ребятишек бросает в основание этой ледяной решётки небольшой камень, и она вся рассыпается с нежным мелодичным звоном. "Амассона - крушитель лодок", - вспоминаются мне где-то прочитанные слова, и я невольно усмехаюсь: "Какая там ещё Амазонка?! - Енисей!!".

В это время года ещё нет ни комара, ни мошки, и мы пропадали тогда на Выделенном целыми сутками и ловили "сижков" на земляного червя с помощью закидушек (нечто типа европейской донки с возможностью дальнего, метров до 30, заброса). Наши запасы приманки также довольно щедры - одна-две трёхлитровых стеклянных банки, почти до краёв наполненных красными земляными червями.

Чистый песчаный пляж шириной метров 5 - 7 к этому времени уже начинал прорастать зелёной травкой и диким чесноком в полоске, удаленной от воды метров на 7 - 10, где жадно паслись несколько коров, измученных почти девятимесячной зимней сухомяткой, коров, на которых мы просто не обращали никакого внимания.

Надо сказать, что ловля сижка в это время года, занятие очень "обзАрное", поскольку он клюёт великолепно и, попавшись на крючок, немедленно всплывает на поверхность реки, так, что, имея три - четыре закидушки, каждый увлечён так, что ему совсем не до каких-то там ещё коров.

Более того, иногда в течение двух-трёх часов сиг брал так часто, что у нас просто не оставалось времени на то, чтобы посадить пойманную рыбку на кукан или в садок (который мы снисходительно считали буржуйской роскошью). Пойманную рыбку мы просто бросали подальше от воды, на зелёный край пляжа, чтобы она не потерялась в песке, то есть бросали туда, где "хрумкали травку" эти самые, едва пережившие заполярную зимовку, коровы.

И вот однажды, уже в конце такой "запарки" с клёвом, я вдруг подумал:

"А почему коровы пасутся именно рядом с нами, ведь зелёная полоска с травой проходит по всему берегу?", оглянулся назад, на коров, и увидел... боюсь, что вы мне не поверите.

Я увидел, как в траве бьётся свежий сижок, а к нему деловито подходит обычная корова и, так и хочется сказать, хищной кошачьей лапой, а на самом деле грубым коровьим копытом, придерживает живую, трепещущую рыбку, прижимает её к земле, и одним движением челюсти перекусывает пленницу пополам, после чего жуёт и глотает её, свежую, ещё живую рыбу!

Как, откуда у обычной, домашней коровы появилась эта повадка хищника - прижать трепещущую добычу "лапой" к земле?

Пришлось позвать ребят, и мы некоторое время дивились на эту "рыбалку", а потом, коров, конечно, прогнали. После чего выяснилось, что таким экзотическим, варварским способом была погублена почти вся наша добыча.

* * *

2.     ТОЛСТОЛОБИК

Как-то раз на вокзале в Астрахани, куда мы всей семьёй с удовольствием частенько ездим на рыбалку, меня остановил человек лет пятидесяти и спросил что-то насчёт прибывающего поезда. Он был чуть ли не потомственный рыбак, мы быстро поняли друг друга и разговорились.

Лицо моего собеседника выглядело совершенно необычно: казалось, ему сначала оторвали нижнюю челюсть, а потом снова пришили, но не очень аккуратно. Он заметил, что я избегаю смотреть ему в лицо, улыбнулся и сказал, что его так покалечил толстолобик. Был ли это "рыбацкий рассказ", или случилось на самом деле, я, конечно, так и не знаю, но всё это звучало вполне правдоподобно.

Дело было под Кременчугом... либо в самОм знаменитом Кременчужском водохранилище, которое тянется от Днепродзержинска в направлении Киева (нет, нет, до Киева оно не достаёт более ста километров и водой из Припяти, видимо, не питается), либо в одном из его притоков, самый красивый из которых, конечно Сула (Трубы поють в Новеграде, комони ржуть за Сулою... - но, Сула, видимо, тоже не та, не Новеградская...).

Надо сказать, что толстолобик - абориген Амура и Уссури, неплохо прижился в европейских, теплых водах и, питаясь "в детстве и юности" фитопланктоном, а затем всего-навсего только водорослями быстро (за 2 - 3 года) созревает и нередко может достигать даже пудового веса и более при размере более одного метра. Когда в воде распространяется звук, толстолобик нередко проявляет совершенно необычное для другой рыбы поведение: он (или почти вся стая) высоко (более двух метров) выпрыгивает из воды.

А теперь вам будет понятен рассказ моего астраханского знакомого.

"Я тогда совсем ещё мальчишка, совершенно не сознавая опасности, дёрнул пусковой шнур движка и помчался на моторке по гладкому речному плёсу. Встречный ветер приятно холодил, я прибавил скорость, и вдруг из воды, навстречу мне, поднялась целая стая огромных рыбин.

Я даже не успел подумать, чем мне это грозит, непроизвольно повернул голову налево и вдруг мощным ударом в челюсть был сбит с лавки и стукнулся головой о корму лодки так сильно, что потерял сознание. Мне повезло... это сразу же увидели и меня быстро доставили в больницу, где я пришёл в себя лишь в больничной палате, после операции. Говорят, что челюсть... висела на честном слове".

* * *

3.     НАМЁТ

С интересным способом лова рыбы мне повезло познакомиться в Ялте. Сентябрь, довольно прохладно, вечерело. Я один торчал на берегу, любовался спокойным морем и вдруг заметил, что слева от меня, метрах в 200-х вдоль берега "хычно" крадётся некрупный человечек. Иногда он вдруг что-то бросает в воду и почти одновременно высоко и резко выбрасывает вверх и вправо правую руку. Выглядело это движение очень красиво!

Такого я ещё никогда не видал... стою, жду, когда он подкрадётся и до меня... Это был живописно одетый в национальную одежду молодой татарин (хорошо запомнились сапожки с заострёнными носками).

Я вежливо его "тормознул" и спросил, что же он делает. Оказалось, что он ловит рыбу "намётом" (подозреваю, что это национальный способ ловли крымских татар... а, может, так ловили ещё и турки или древние греки? ) Он очень толково, а главное, с явным удовольствием, всё мне объяснил.

Намёт - это круглая, плоская сетка диаметром метра полтора-два с ячейкой 2 - 3 сантиметра. Если мы расстелим намёт на паркете большой комнаты, то увидим, что по краю этой круглой сетки равномерно чередуются небольшие металлические колечки и свинцовые грузила (колечко - грузило - колечко -...). Общий вес грузил, думаю, килограмма два... короче такой, что вся сетка, брошенная на воду плашмя, быстро падает на дно. А сквозь колечки, по всему периметру сетки, пропущена тонкая верёвка, концы которой связаны и находятся в правой руке, так и хочется сказать охотника (а не рыболова).

Предметом ловли является кефаль, стайки которой подходят совсем близко (3 - 5 метров) к песчаному берегу в ялтинском сентябре-октябре.

Рыбак держит сетку в сложенном виде, а бросок делает так, что она плашмя падает на воду и накрывает кефаль на какие-нибудь доли секунды - грузила падают на дно раньше всей сетки, а испуганная рыба устремляется к поверхности, но в этот момент рыбак выбрасывает вверх правую руку с концами верёвки и моментально затягивет "мешок" вместе с рыбой.

Я, конечно, не владел техникой броска и поэтому не стал просить, "попробовать". Рыбак сказал, что улов бывает от полведра и более за один бросок. Я немного (около часа) прошёл за ним, отставая метров на десять, пока ему не повезло два раза: первый раз он поймал пару рыбок весом грамм по 400 - 500, а второй всего одну, но гораздо более килограмма. На прощание он пояснил, что так ловить ещё рановато - позднее, в октябре, к берегу рыбы подходит гораздо больше.

* * *

4.     СТАВРИДА И САМОДУР

Черноморская ставрида - довольно симпатичная рыбка, которую мне удалось половить в районе Джубги (у санатория "Жемчужина") с помощью самодура.

Вообще-то в "море-окияне" океанографы выделяют две зоны, которые существенно отличаются по ряду признаков, в том числе и по виду морских обитателей и по особенностям их поведения: литораль - (от лат. litoralis - береговой, прибрежный) пограничная полоса между сушей и морем, регулярно затопляемая во время прилива и пелагиаль - (от греч. pélagos - море), толща воды озёр, морей и океанов удалённая от морского дна.

Так вот черноморская ставридка - рыбка пелагическая, иногда она собирается в большие стаи на открытом морском пространстве вдали от берега, у поверхности воды. Жизнь в таких условиях требует определённой расторопности и даже стремительности, здесь некогда разглядывать или обнюхивать свою живую пищу: мелькнуло что-то - хватай немедленно, или погибнешь от голода! И в процессе эволюции ставридка привыкла "хватать" всё что движется и поблескивает. Проплывает мимо неё, например, небольшая стайка мальков - несмышлёнышей, и у ставридки немедленно срабатывает своеобразная автоматика, приводящая к стремительному броску... - "ах, как вкусно, да жаль, маловато".

Мой новый знакомый, симпатичный крепкий мужчина лет сорока пяти, только что вышедший по здоровью на пенсию пилот реактивной авиации, хорошо знает повадки ставриды. Июль - август месяц, вечереет, мы идём с ним вдоль пляжа, негромко переговариваемся, а он всё поглядывает на спокойное море, где в километре - двух от берега, в пяти - шести местах кружат небольшие стаи чаек. "Ставридка подошла", - говорит он, - "Хочешь завтра утром вместе половим?". "Конечно, с удовольствием", - отвечаю, но, что для этого нужно?". "У меня всё есть, лодка и снасти, нужен только твой паспорт". "Паспорт? Зачем?". "Утром я пойду к пограничникам и получу у них разрешение на ловлю ставриды, при этом надо указать, кто будет в море и его паспортные данные. Без этого нас немедленно отловят, арестуют и продержат минимум до самого вечера". Я отдал ему свой паспорт и стал дожидаться утра.

Часиков в 7 утра мы уже в лодке, море спокойно, лишь ленивый длинноволновый накат то поднимает, то опускает нас, в то время, как мы приближаемся к одной из точек, где непрерывно кружат и галдят чайки.

Тут-то и выясняется, что ставридку ловят с помощью самодура, своеобразной удочки с 20 - 30 блестящими крючками, которая как раз и имитирует стайку

мальков - несмышлёнышей. У каждого из нас по одной такой снасти, которые мы забрасываем с разных бортов лодки, чтобы не спутать наши лески. На удилище катушка с леской, которую надо то отпускать, то подтягивать, чтобы обеспечить движение "мальков", больше никакой наживки, разумеется, не надо.

Типичный наш улов составлял 2 - 4 рыбки за один заброс, но, говорят, что бывают случаи, когда ставридки цепляются сразу за все 20 - 30 крючков. Через пару часов, поймав по полтора-два десятка рыбёшек, мы довольные и слегка утомлённые утренним солнцем возвращаемся на берег.

* * *

5.     РЫБАЛКА В БУХТЕ ГЕРТНЕРА

Столица колымского края - Магадан (говорят, что по чукотски "мон годдан" - морские камни) имеет изумительно красивое географическое положение. Вблизи города, в северном направлении от материка отделяется полуостров, который по форме с некоторой натяжкой напоминает голову на шее, примыкающей к самому городу. При этом с запада "шея" омывается глубоководной бухтой Нагаева, с востока - мелководной бухтой Гертнера, а само "темячко" "головы" омывается бухтой Светлая, переходящей в бескрайнее Охотское Море. На поверхности "головы" находится довольно внушительная сопка - Марчекан, с которой открывается прекрасный вид на город, расположенный в небольшой котловине материка.

В Бухту Гертнера летом, в большом количестве заходит навага (семейство тресковых) см., например, http://www.fegi.ru/PRIMORYE/SEA/fish1_22.htm, когда и ловят её на удочку местные любители - рыболовы.

Так вот наважка - рыбка литоральная, придонная, которая собирается в огромные стаи и появляется в бухте во время прилива. Но рыбаки приходят пораньше, за час - два до начала прилива для того, чтобы успеть насобирать примаку - особых морских червей, напоминающих обыкновенную московскую сардельку. Стайная жизнь литоральной рыбки тоже очень суетлива: во первых стая насыщена братьями-конкурентами, а во вторых время прилива (примерно три часа), за которое надо успеть насытиться, также весьма ограничено.

В мелководной (15 - 25 метров) Бухте Гертнера прибрежная литоральная зона составляет 300 - 400 метров, и вся обнажается во время отлива. Здесь можно увидеть морскую звезду (голубое с жёлтым) и актиний, которые при моём приближении закрываются и выбрасывают фонтан воды высотой около метра, и небольших, диаметром до 10 - 15 сантиметров (несъедобных) крабов и самых разных червей, в том числе и "червей-сарделек", которых мы набираем по целому ведру на одного рыбака для ловли наважки во время прилива. А вода... июнь месяц... вода холоднющая, градусов 12 - 14 по Цельсию, впрочем, примерно такая же температура и у енисейской воды в это же время года в районе Игарки.

Зимой, за счёт приливно-отливных течений, в бухте образуются

довольно многочисленные и протяжённые трещины льда, которые позволяют местным рыбакам не сверлить никаких лунок, а рыбачить прямо у трещины, где и собираются десятки рыболовов (корюшка, налим, наважка...). Вопреки

слухам, зимой в самом городе температура редко опускается ниже -20, -25 градусов по Цельсию, так что при надлежащей одежде зимняя рыбалка в Магадане - дело вполне обычное. Правда, город сильно продувается ветрами, а на север по колымской трассе, в районе Хасына - Сусумана температура нередко понижается до - 50 градусов и ниже.

Мы же рыбачим в июне месяце, набрали по ведру "червей-сарделек", стоим у кромки воды и ждём начала прилива. Наконец, вода начинает наступать, и мы забрасываем свои удочки - обычные удочки, три крючка (на каждом по "сардельке"). Три-четыре секунды и три наважки бьются на берегу, добычу снимаем, ставим новую наживку, делаем шаг назад от наступающей воды, и выполняем это упражнение (практически без осечек в промысле) все три-четыре часа, пока прибывает вода. И вдруг прилив заканчивается, и клёв внезапно прекращается.

А затем произошел забавный случай.

Порыбачив так несколько раз с местными рыбаками и, полагая, что немного набрался опыта, я решил выступить в роли гида, и пригласил с собой на рыбалку свежего человека, который только что прилетел из Москвы. Он меня предупредил: "Мы ничего не поймаем, мне всю жизнь с рыбалкой фатально не везёт, иди лучше один, в рыбной ловле я всегда притягиваю только неудачу". "Да там столько рыбы, что ты быстро убедишься, что все твои опасения - просто мистика", - отвечал я ему. Мы оба были в командировке, день был воскресный, деваться было некуда, и мы пошли вместе.

Когда мы пришли и набрали червей, то я не захотел рыбачить точно там же, где и всегда, а решил пройти направо по берегу метров 200 и завернул за мыс, где меня очень привлекали большие камни на берегу ("мон годдан").

На них мы красиво устроились и... за всё время прилива не поймали ни одной рыбки, ни одной! Приятель мой торжествовал! Правда, мы вволю полюбовались суровыми, свинцово-серыми с низкой облачностью картинами Охотского Моря, а также интересно и много поговорили.

Возвращаясь совсем без улова, мы проходили мимо места моей прежней рыбалки, где местный рыбак уже подвешивал себе на плечи тяжёлый рюкзак, полный наваги. Я спросил его о том, что вот, мол, мы тут же рядом, метрах в 200 от вас, только что ничего не поймали, почему? "А... а потому, что стая наваги всегда обходит этот мыс, и там никто и никогда рыбу не ловит", - отвечал нам местный житель. Мы с приятелем понимающе посмотрели друг на друга, и оба расхохотались.

* * *

6.     ПРЕСНОВОДНЫЕ КРАБЫ

Впервые я обратил внимание на пресноводных крабов на побережье Таганрога, у местечка "Новые Дома", где вода слабосолёного Азовского моря сильно опресняется мощным потоком впадающего неподалёку Дона. Эти маленькие, но отважные обитатели песчаного пляжа, размером около 3 - 4 сантиметров привлекли меня своей грацией и независимым поведением.

Затем выяснилось, что есть вполне серьёзные основания подозревать, что таганрогский крабик не абориген Азовского Моря, что по происхождению он - американец. Дело в том, что на обоих океанских побережьях США, там, где в океан впадают ручьи и реки, живет небольшой крабик ритропанОпеус (Rhithropanopeus harrisi). Американские ритропанопеусы нередко закрепляются на зелени, которой обрастают подводные части кораблей, и так путешествуют вплоть до Европы.

Первыми в Европе его заметили голландцы и, поскольку тогда корабли бороздили в основном южные моря, они назвали его южноморским крабом. Дальнейший его путь к Азову проходил через Балтийское море. Он попал также и в порт Николаев вместе с торговыми кораблями из Роттердама, и затем в бассейны Азова и малосолёного Каспия, где и принял новый псевдоним - голландский крабик. Ритропанопеус предпочитает обитать в опресненной воде, и в бассейне, например, Чёрного моря не встречается, поскольку соленая вода ему явно не по вкусу. Позднее мы обнаружили, что немало пресноводных крабов можно найти и в ручьях, впадающих в Чёрное Море, например, в районе той же Джубги, но наука утверждает, что это уже не ритропанопеусы...

Десятка два-три таганрогских ритропанопеусов мы поместили в стеклянную трёхлитровую банку, доставили в Москву и оборудовали домашний аквариум так, чтобы при желании крабики всегда могли погулять по суше или спрятаться в норке.

Другими словами, в самый разгар "холодной войны", без ведома органов госбезопасности, мы содержали в московской квартире десятки тайно проникших к нам "живых агентов с ТОГО континента". Не знаю, насколько это было рискованно для нас или опасно для государства, но то, что это было очень интересно, у меня никаких сомнений так и не возникло.

Один только клип настоящего сражения ритропанопеуса с земляным червем чего стоит! Какие там петушиные бои!

Крабик находится на песчаном дне в середине аквариума и смотрит в мою сторону. Я беру пинцетом крупного, энергичного земляного червя, длина которого превосходит линейные размеры крабика чуть ли не в пять раз, и отпускаю его слева тонуть сантиметрах в тридцати от крабика, у самой стенки аквариума.

Упав на дно, червяк извивается крупными кольцами и быстро ползёт в направлении крабика. "Сейчас мой малыш драпанёт", - думаю я. Но, ничуть не бывало! Крабик быстро регистрирует движение справа от себя, мгновенно поворачивается в сторону "противника" и принимает боевое положение, при котором его клешни слегка вытягиваются вперёд и от возбуждения попеременно то поднимаются, то опускаются.

Это надо видеть! Малыш ждёт. Самоуверенный и энергичный, ничего не подозревающий червь налетает на крабика, который немедленно захватывает его клешнёй. Поднимается облако донной мути, где возбуждённо извивается червь и мелькает уцепившийся за него крабик. Такое продолжается около минуты и вдруг "чик", и часть извивающегося червя поднимает другое облачко мути. Чик-чик, чик-чик-чик - так откусывают медную проволоку стальными кусачками - и вот червяк уже почти полностью прошёл процедуру "дезинтеграции", а из разных углов аквариума появляются другие крабики, и начинается победный пир!

Весьма своеобразно поедает ритропанопеус и обыкновенного мотыля. Перед ротовым отверстием он вытягивает обе клешни одну за другой, так что

в качестве прямой, проходящей через три точки (клешня, клешня, рот) служит сам мотыль, и затем попеременными движениями своих щипцов крабик постепенно проталкивает эту добычу себе в рот. Когда туда входит более половины мотыля, клешни оказываются "вне игры", а остаток мотыля некоторое время продолжает торчать изо рта крабика - беспозвоночное как-бы "курит" некую красную сигару, постепенно заглатывая её. Такой "перекур" может продолжаться около часа и более.

Но, конечно, самым интересным действом является линька ритропанопеуса.

Наука утверждает, что глаза крабика взирают на волю через прозрачную панцирную защиту примерно так же, как через пластиковые очки. Эти "очки" подвергаются воздействию песка, камешков, на них появляются царапинки, очки становятся всё более и более мутными, всё более непригодными для употребления.

И вот, наконец, наступает момент, когда очки становятся столь непрозрачны, что больше "так жить нельзя". В этот момент на центральную нервную систему крабика поступает аварийный звонок, по сигналу которого срабатывают специальные постоянно ждущие этого сигнала подбрюшные мышцы. Эти мышцы - своеобразный консервный нож, который служит только для того, чтобы вскрыть панцирь краба по аварийному звонку с "центрального командного пункта": Бамс! - и... Вы видели, как открывается верхний люк на башне боевого танка? Значит, вы хорошо можете себе представить, как открывается и верхняя створка крабьего панциря.

Но, конечно, не всё так же просто, как и наглядно. Сначала идёт скрытая подготовка к линьке краба. Она заключается в том, что его старый хитиновый панцирь отдаёт углекислый кальций поверхности нового панциря. В результате потери углекислого кальция старая хитиновая оболочка заметно размягчается, теряет прочность, начинает отслаиваться

и пропускает воду, в результате поглощения которой объём нового панциря увеличивается (именно в это время краб и "растёт") и производит дополнительное разрушение старой оболочки.

И тут наблюдается самое интересное: краб медленно (несколько часов, почти весь день) извлекает из остатков старого панциря свои глаза (на стебельках), усики, восемь лапок (каждая из которых насчитывает 7 отдельных члеников) и две клешненосных лапы.

Моя Танюша дома, она отгуливает последние дни нашего первого "декретного" отпуска, и я частенько звоню ей с работы, поскольку теперь у меня есть хороший повод узнать, как "у них" дела: "Ну, что там происходит?", - спрашиваю я. "Он уже освободил себе вторую лапу слева", - отвечает мне она. И тогда я выступаю в качестве тонкого психолога: "А... как ты думаешь, сколько лап легче освободить, две или десять?"

"Две, две", - смеётся она, - "не волнуйся, освободим!".

* * *

7.     ДА ТАМ СОМ...!

Чёрный Яр находится на правом берегу Волги, километров на 300 ниже Волгограда, а на левом берегу напротив находится огромный остров, который только в ширину простирается до самой Ахтубы, но, несмотря на свои громадные размеры, он называется совсем незатейливо - просто Остров.

В половодье он почти совсем затоплен водой, а летом там остаются многочисленные озёра и, кроме того, весь Остров пронизан небольшими речками и ручьями.

В 70 - 80-е годы там была отличная волжская рыбалка, да и на Острове можно было неплохо развлечься на озёрах и на речушках, и мы ездили туда с огромным удовольствием более десяти лет подряд. В начале-середине 90-тых туда хлынули потоки новых туристов на джипах и лендроверах с ящиками коньяка и водки в прицепах и багажниках и с девицами лёгкого поведения.

Нечеловеческие вопли восторга и отчаяния, в реку полетело всё, что попадается под руку, на берегу появились стреляные из дробовиков чайки, короче, "царь природы" начал вкушать плоды свободы и демократии.

Чтобы как-то ему не помешать в этом занятии, мы решили прекратить туда свои поездки. Но до того всё же произошёл один характерный случай...

Пару недель недалеко от нас стояла весёлая компания "новых", человек двенадцать вместе с девочками, в которой, как водится, присутствовал и новый хозяин жизни, по несколько раз на день громко и многозначительно повторявший, что он - "менеджер по пиву".

Веселье било ключом прямо на кисельные берега, но "молочные реки" почему-то никак не давали "хозяину" рыбы. А, между тем рыба в реке была

и была в приличном количестве. Весёлая команда находилась от нас метрах

в пятидесяти а, как раз по серединке между нами рыбачил ещё один человек, который тоже жил в палатке и тут же сушил пойманную в немалом количестве рыбу. Это был пожилой, интеллигентный мужчина, кажется, научный сотрудник, кажется, из Питера. Четыре великолепных, очень удобных и детально продуманных самодельных закидушки, на которые даже просто смотреть было приятно, он вынимал только при поклёвке и снова забрасывал в реку и днём, и ночью.

Вечер, совсем стемнело, на реке тихо-тихо, и вдруг я слышу: "Дед, продай рыбу, я хорошо заплачу". "Я рыбой не торгую, возьми, сколько надо...". По звукам понимаю, что "хозяин жизни" взял рыбу и, как и положено благородному Робин Гуду, уходя, сказал: "Ты не торгуешь, а я бесплатно не беру, что делать... " , - и оставил деньги.

Веселье вспыхнуло с новой силой, идиотский хохот, стрельба из дробовиков, затем снова слышу: "Дед, хорошая рыба, мы забираем всю, вот деньги...". "Деньги мне не нужны!". "Не по правилам, дед! Ты продаёшь, мы покупаем". "Я не продаю!". "Мне никто не отказывает, дед, ты что, не понял?". "Я никогда и ничего не продаю!". "Учись, дед, учись... - сейчас все продают всё, бери деньги!". "Мне деньги не нужны!". "Ах ты гад...!".

Через некоторое время, собрав палатки при свете фар, весёлая компания

вместе с цветной иллюминацией растворяется в темноте.

Первое, что я вижу утром - "дед" подальше от берега копает глубокую яму, иду к нему. На месте четырёх его закидушек желтеют четыре кучки дерьма, закидушек нет, их или забрали с собой, или выкинули в Волгу. Рядом, на песке, валяется приличная пачка денег, перетянутая зелёной резинкой. Степаныч сапёрной лопаткой собирает дерьмо, носит и бросает его в яму, зарывает. Под глазом синяк, молчит. Потом забивает посреди пляжа приличный, высотой метра полтора, кол и на одном из его сучков, на леске, подвешивает упомянутую пачку денег. "Здесь пацаны бегают, раков продают, пусть им повезёт", - улыбается, наконец, Степаныч. Затем он берёт удочку и червей: "Пойду на Остров, побалуюсь, снастей всё равно нет".

Погода неважная, дует северо-западный ветер, "борей", как мы его называем, и при таком ветре рыба в Волге не берёт. Часика через два-три и

я, захватив удочку, иду "баловаться" на остров. Километрах в трёх от берега, у небольшой заводи встречаю Степаныча. Он только что собрался уходить, весь в грязи и тине, удочка оборвана. "Ты чего, Степаныч?", - спрашиваю.

"Да там, сом, зараза...", - отвечает Степаныч и быстро уходит. Небольшая, метров десять, но глубокая, заводь питается неиссякаемым ручейком. "Какой ещё сом?", - думаю я и, сам не зная зачем, забрасываю удочку с парой жирных червяков. Стою, задумался. И вдруг моя леска начинает метаться по кругу, я немного её укорачиваю, чтобы она не зацепилась за кусты, но как раз в это время - бамс! - и нет моей удочки. "Ха-ха-ха, что там у тебя?",- слышу я голос сверху и, не задумываясь, повторяю слова Степаныча: "Да там сом, зараза!".

"А... весной вода ушла, а он проспал и остался в этой яме и, конечно, впроголодь, только ручеёк-кормилец ", - широко улыбается незнакомец, - "Ты его нашёл?". "Да нет - Степаныч". "А... это который всё рыбу сушит?". "Да, он и есть". "Слушай, у меня тут снастишка припрятана, ты погуляй пока,

я её возьму. А с сомОм мы что-то придумаем". Я выбрался из ямы и пошел к своим палаткам.

Вечером, когда мы со Степанычем сидели у его костра, невдалеке остановилась моторка, и к нам подошёл тот же светловолосый, крепкий парень, протянул Степанычу небольшую, килограмма на два севрюжку: "Давай сварим этого дрючка, как раз на троих" и только потом представился и мне: "Лёшка". Я уже знал, что тогда в Чёрном Яру, почти каждый браконьер называл себя "Лёшка", и это звучало, как своеобразный пароль (и отзыв) для посвящённых.

В котелке булькала уха, мы выпили грамм по стопятьдесят, слушали журчание Волги, иногда негромко переговаривались. "Что за ассигнации болтаются на колу? ", - спросил, наконец, Лёшка. Степаныч молчал. Я коротко пояснил, в чём дело. Лёшка встал, взял пачку денег, но леску не оборвал, а деньги: пересчитал "Ого, Степаныч, мне столько и за месяц не заработать... Новый мотор купить можно...", - и затем равнодушно оставил их болтаться на ветру.

"Угу... пару дробовиков, пьяные дураки, да ещё перед девками... Это, знашь...городские... им море по колено... Наши бы никогда такое не сделали", - только теперь прокомментировал он мой рассказ. Мне было стыдно сказать ему, что он прав, что номера на машинах были московские,

и я промолчал. Мы понимали, что Лёшка поставил невдалеке свои снасти,

и результат будет ждать до утра.

Он был женат, двое детей, после армии остался жить в Чёрном Яру. "Почему мне приходится рисковать? Пробовал бычков разводить и выяснилось, что из Бразилии мясо привозить выгодно, а выращивать бычков в Чёрном Яру невыгодно. Почему так? Да... в огороде что-то растёт, но

через пару лет это так надоедает, что и глаза не смотрят. Прихожу с работы, хочется что-то и детям принести, а что можно купить на мои гроши? Красную рыбу ловить нельзя. Хорошо. Выхожу на берег и вижу, как по реке плывут десятки гнилых осетров. Они пропадают где-то там, наверху, на плотинах... Вон наш шкипер всё отталкивал их багром, чтобы на пристани не воняло, и только за полдня насчитал более 350 штук.

А ловить нельзя. Что я должен думать о моём государстве? И что же мне делать? Так что совесть моя чиста: я ловлю ту рыбу, которая потом всё равно погибла бы на плотинах... ".

На другой день, воскресенье, часиков в одиннадцать утра, Лёшка появился снова, и они со Степанычем отправились вглубь Острова. "Далеко?",- не выдержал я. "Да там же, сом, зараза...", - подмигнул мне Лёшка. Он пришёл просто помочь Степанычу поймать сома.

Сом оказался знатный, пуда на полтора-два, они обвязали его верёвками вдоль прочного деревянного ствола, концы которого каждый положил на своё правое плечо, да так и принесли на берег. После этого Лёшка быстро ушёл (мне ещё огород поливать надо!) а Степаныч занялся разделкой и засолкой сома.

Тут-то и появились пацаны с небольшим мешком раков: "Ого сомяра!".

"Да фиг ли... у Антипа тогда ещё больше был...". "А ты на что его поймал, дяденька?". "Да это Лёшка поймал на жерлицу, целую чехонь наживил".

"Что это за деньги, дяденька, они чьи?". "Не знаю. Вы нашли, значит ваши.", - отвечал Степаныч. "А ты, дяденька, почему их не взял, или не видал?". "Да нет, видал, почему же... Только вот думаю - а вдруг они фальшивые - тогда мне всё, хана! А вы ещё пацаны, скажете, что нашли их на берегу, если и фальшивые, то вам за это ничего не будет". Старший, лет четырнадцати, взял пачку денег, сунул её в мешок, где лениво шевелились зелёные раки, и вся ватага стремглав помчалась к паромной переправе.

* * *

Copyright (c) "Русский переплет"