Рассказы
28 октября 2014 года

ДЖОКОНДА

1.

Он зашел в обувной магазин без конкретной цели, почти случайно. Внутри всё выглядело прилично и, узнав от любезной сотрудницы торгового заведения, что магазин является фирменным и торгует обувью одного известного производителя, стал бродить вдоль полок.

Вскоре к нему приблизилась одна немолодая дама и, указав на превосходные зимние ботинки из натуральной кожи, поинтересовалась его мнением по поводу качества обуви.

На обувь он смотрел дольше, чем на женщину, а потом ответил: "Берите - не пожалеете... Ей сносу не будет! - и тут же спросил ее. - Для кого покупаете?.."

- Для мужа... - тихо ответила она, слегка взглянув на мужчину, который стоял неподалеку и, видимо, являлся не только супругом этой женщины, но еще и потенциальным обладателем фирменной обуви.

Он посмотрел на этого солидного мужчину и, заметив, как тот насторожился под его долгим, пристальным взглядом, повернулся к женщине и с улыбкой проговорил: "Сносу не будет - хватит на мужа, сына и внуки еще носить будут!.."

- У нас нет сына... У нас только дочь... и внучка, - смущаясь, ответила женщина.

- Тогда не берите - пустая трата денег... Обувь отличная, удобная и разноски не требует, но дорогая! - резко сказал он и, взглянув на женщину еще раз, многозначительно добавил: - А вот носить ее надо долго... Очень долго!

Глаза у женщины застыли с непониманием, словно она ожидала от него каких-то пояснений, однако он быстро от нее отошел и, не задерживаясь, сразу же покинул магазин.

Щедрый сентябрь только-только позолотил листву на деревьях, а еще далекая зима пугала лишь самых дальновидных. Он о чем-то задумался и непроизвольно произнес, негромко и нараспев, но без выражения каких-либо чувств на лице: "Белые тапочки, белые тапки... Самое то... в самый раз!.."

В этот момент он был почему-то уверен, что увиденный в магазине мужчина, тот самый потенциальный обладатель фирменных ботинок, вряд ли доживет до будущей зимы и мужская, зимняя обувь, увы, ему уже не потребуется... Но об этом, как о свершившимся факте, он, наверное, не узнает, да и зачем?!.. Чтоб убедиться в верности своего предположения?.. Возможно, догадка сбудется, а, может, нет, но при любом исходе он, слава Богу, не станет свидетелем печального события. А то, что у него есть дар предвидеть в людях их близкую смерть, так в этом он убеждался уже не раз, но никогда при этом не испытывал никаких эмоций и тем более радости.

Как-то в юности, сидя на скамеечке и покуривая со сверстниками, он заметил Аркашу, простодушного и неунывающего мужичка из соседнего дома. Завидев их молодую и хулиганистую компанию, Аркаша громко и радостно всех поприветствовал, а потом юркнул в свой подъезд.

Аркаше было под сорок, и его старший сын частенько гонял с ними мяч во дворе. Однако сам Аркаша со спортом не дружил, но зато еще с молодости любил крепко выпить.

Когда Аркаша подходил к подъезду, то он, обращаясь к ребятам, кивнул в его сторону и сказал шутливо: "А вот и Аркаша!.. Аркаша, который скоро умрет!.."

Никто тогда не отреагировал на его слова, но когда через две недели Аркаша умер, то про случай у подъезда вспомнили, и кто-то из ребят даже удивился этому совпадению.

Прозорливость шутливого высказывания относительно скорой смерти Аркаши его самого не поразила, и он не придал этому особого значения.

Во дворе Аркашу уже давно звали за глаза Алкашей. Судьба безобидного, пьющего простака была во многом предопределена нездоровым образом жизни и хилостью его организма, поэтому приписывать себе какие-то уникальные способности, которых он в себе не находил, а тем более считать себя провидцем, ему казалось глупостью.

Но случаи, подобные той истории с Аркашей, начали повторяться. Как-то он познакомился с одним парнишкой, который с наступлением весны отирался у них в подъезде.

Мальчишка приходил к девчонке, его соседке по площадке - пучеглазой брюнетке, которую во дворе прозвали Джокондой за ее длинные, распущенные волосы. Они подолгу о чем-то беседовали внизу, в тихом, полутемном уголке и отчаянно там сосались, пока кто-нибудь их не вспугивал.

После случая, когда зимой во входном тамбуре был избит один из жильцов дома, он заходил в свой подъезд осторожно, без шума. Оглядевшись, он затем быстро преодолевал лестничные марши широкими шагами ради тренировки ног и брюшного пресса. И как-то разок вспугнул, ненароком, влюбленную парочку, когда парнишка увлеченно тискал его соседку. Девушка слегка засмущалась, а вот ее кавалер выглядел, наоборот, невозмутимым и попросил закурить. Так он познакомился с парнишкой, а потом с его старшим братцем, которой, будучи женатым, по чужим подъездам уже не отирался и недавно стал папашей в неполные двадцать лет.

Когда он увидел их вместе, то сначала не поверил, что они братья - уж больно они отличались друг от друга. Младший, смуглый и черноволосый, был кареглазым, а старший, белокурый и светлокожий, оказался голубоглазым и необычайно бледным.

Он начал пристально всматриваться в бескровное лицо новоиспеченного, молодого папаши, и у него неожиданно промелькнула мысль, что видит он его, вероятно, первый и последний раз. Так оно и случилось: минула всего лишь неделя, как бледнолицый брат смуглого друга соседской, ветреной девчонки скончался, по слухам, после бурной пьянки.

И такие истории стали повторяться не только с людьми, которых он знал, как говорят, вживую, но и с теми, кого мог созерцать лишь на экране телевизора. Тогда он решил, что у него, наверное, просто дурной глаз, либо он острее, чем другие, чувствует приближение смерти в отдельных людях, когда концентрирует на них свой взгляд, видимо, все-таки особый.

Про экстрасенсов в ту пору никто не говорил, а он, от греха подальше, перестал разглядывать людей чересчур внимательно и пристально, хотя, в общем-то, не верил, что у него какой-то уж чересчур проницательный и недобрый взгляд.

Всё определяется опытом, считал он, и в этом его настойчиво убеждала жизнь. Взять, к примеру, случай с его одноклассником, которому отец постоянно твердил: "Сначала начнешь курить, потом будешь пить, а затем сядешь в тюрягу!.."

Всё так и произошло, как говорил поживший и знающий жизнь родитель, и бывший однокашник после школы очутился в тюрьме... И никаких чудес, и никакой подверженности сглазу!

2.

В то время, как большинство знакомых сверстников, он еще смутно представлял, что хочет на самом деле и где его настоящее место в нагрянувшей, взрослой жизни. И после восьмилетки, больше по совету родителей и знакомых, чем по осознанным личным мотивам, поступил в техникум. Закончив учебное заведение, попал по распределению в глухую провинцию и начал трудиться в местном участке электросетей.

Поселение, где он в ту пору проживал, представляло собой что-то среднее между достаточно большим, старинным селом и обычным поселком, коих в России великое множество в окрестностях не только областных центров, но и прочих провинциальных городов и городков.

Новое место жительства отличалось от таких образований лишь тем, что затерялось в глуши, на окраине одной лесистой, северной области... Заводские трубы здесь ни торчали и ни виднелись, но не из-за особенностей рельефа местности, а ввиду их полного отсутствия на сотни километров вокруг.

Здешний поселок жил размеренной, привычно-неспешной жизнью, и из него, как из тысячи подобных ему мест, тихо и незаметно, утекал уже навсегда в большие города молодой, нетерпеливый люд, жаждущий новизны, лучшей жизни и обещанного коммунизма.

Ему предложили на выбор койко-место в одной комнатёнке двухэтажного, деревянного барака, что-то вроде местного общежития, либо жилье в частном секторе, но уже с прибавкой к окладу в пятнадцать рублей. Он предпочел второе и стал снимать угол в доме у одной местной жительницы, опрятной на вид и еще не совсем старой женщины.

Коллектив участка состоял всего из нескольких уже зрелых и знающих дело мужчин, и он, по понятным причинам, оказался там самым молодым и неопытным.

До конца года он числился исполняющим обязанности мастера линейного участка и выполнял любую, что поручало начальство, работу, а когда сдал все положенные допуски, то был назначен на эту должность уже официально, хотя прекрасно понимал, что до настоящего мастера ему еще далековато. И, видимо, поэтому с энтузиазмом занимался всякой работой, набираясь опыта и вникая в особенности не только профессии, но еще и местных порядков.

По выходным дням он вязал стальной проволокой бетонные пасынки к новым деревянным столбам и за этим занятием познакомился с Русланом. До этого он встречался с ним пару раз, но случайно, а вот совместное вязание пасынков их сблизило, и он узнал Руслана чуточку больше.

Новый приятель был старше его лет на шесть и работал в поселковой электросвязи, но иногда, что называется, калымил в местном участке электросетей ввиду нехватки там людей на все дела.

Вязали они их вместе, на пару, а наряд оформляли на одного Руслана, как стороннего исполнителя работ. Затем Руслан получал в конторе деньги за выполненную работу и делил их поровну.

Знакомство с Русланом состоялось в нужный момент, учитывая то, что друзьями-приятелями среди местных он еще не обзавелся, а интересной молодежи его возраста в поселке было маловато, да и держалась она особняком. А Руслан, как и он, тоже был приезжим, к тому же молодым, неженатым человеком, недавно отслужившим армию, и оказался поэтому самым подходящим для него приятелем во всех смыслах.

Новый приятель жил несколько странно: то у одиноких, поселковых баб или у еще моложавых тёток в окрестных деревеньках, одинаково страдающих без мужской ласки, то в том самом барачном доме, где ему предлагали койко-место.

Руслан выглядел привлекательным: на лице с выразительным профилем, тронутым легким румянцем, часто вспыхивали большие, карие глаза и светилась обаятельная улыбка, а его голову украшали роскошные, черные волосы, густые и немного курчавые. Чуть выше среднего роста, он смотрелся отлично сложенным здоровяком, правда, заметно хромал на одну ногу.

Когда они калымили, то Руслан приходил на работу в ватнике, валенках и темной, вязаной шапочке на голове. А так, когда мороз отступал в зимнюю пору, Руслана можно было увидеть ковыляющим по поселку с непокрытой головой, в плаще "болонья" и полуботинках.

Особенности такого необычного наряда ему вскоре раскрыл сам Руслан, показав толстый свитер из грубой шерсти, обтягивающий под плащом его широкую грудь, а про полуботинки приятель пояснил, что так удобней обходиться с протезом - ему, оказывается, около двух лет назад ампутировали ступню. И теперь, по причине производственного увечья, Руслан считался инвалидом и получал пенсию.

Однажды он спросил у него: "А ты, как сюда попал?!.. В городе не жилось, что ли?.."

Руслан о чем-то задумался и не спешил с ответом.

- Здесь же глухомань, деревня... - не дождавшись от Руслана слов, произнес он. - Одно слово - тоска!

- Ты ж, приехал! - возразил равнодушно Руслан.

- Я - другое дело... Обязаловка - никуда ни денешься! - ответил он и добавил весело: - У меня в техникуме выбора не было - одни дыры до самой Камчатки!

Они, покуривая, молчали некоторое время, пока Руслан, взглянув в его сторону, не сказал, слегка усмехнувшись: "Я и сам деревенский..."

- Понятно... Все мы от сохи! - ответил он ему с напускным глубокомыслием и со стороны это, наверное, выглядело забавно - Руслан улыбнулся и спросил его: "Ты, соху-то видел?.."

- В натуре - нет... - растеряно ответил он и тут же выкрутился: - Зато на картинках - точно, а, может, даже в натуре... в краеведческом музее!

Руслан продолжал улыбаться, но ничего больше не говорил.

3.

Прошло еще какое-то время в их приятельских отношениях, и он узнал из рассказов Руслана о причине его появления в здешних краях.

Руслан родился в деревне и жил в ней, пока не остался в родительском доме совсем один... Отца, прошедшего войну и получившего тяжелые ранения, он не помнил, поскольку по возвращению с фронта тот пожил немного, а мать умерла, когда ему пошел тринадцатый год.

Брат и сестра, намного старше его, к тому времени давно разъехались: брат проживал на Сахалине, а сестра вышла замуж за военного, который служил заграницей, кажется, в Венгрии.

Восьмилетку Руслан заканчивал уже в райцентре, недалеко от их деревни. Жил он у родной тётки, незамужней и бездетной женщины, которую минувшая война сделала старой девой на всю оставшуюся жизнь.

После восьмилетки Руслан учился в ПТУ, потом поработал электромонтером, а когда настало время идти в армии, то отправился служить в войска связи.

Годы армейской службы прошли, и он снова вернулся в районный городок, к тётке. Однако надолго у нее не задержался и вскоре отправился в областной город в поисках лучшей жизни, еще неведомого, но желанного счастья.

Жилищная проблема решалось в быстрорастущем городе не так просто, поэтому вокруг него процветал самострой, а так называемые нахаловки плодились в оврагах и прочих неудобных местах.

В областном центре он устроился работать на телефонную станцию и, дожидаясь лучшего жилья, поселился пока в таком поселке, в доме у одной гражданки, которую ему кто-то посоветовал.

Хозяйка домишки проживала в нем с единственной дочерью, которая недавно вступила во взрослую жизнь и сейчас работала на той же текстильной фабрике, что и ее мамаша.

Руслану хозяйка понравилась - она была живой и веселой женщиной, той самой ягодкой под сорок пять, еще цветущей и жаждущей любви. И Руслан, похоже, приглянулся ей, а в один из дождливых, осенних вечеров игривая шалунья так увлекала молодого постояльца, что стремительно возникшие у них отношения имели бурное продолжение на полутораспальной кровати хозяйки.

Свою интимные дела они тщательно скрывали, а единственная свидетельница их прочих отношений, в лице дочери хозяйки, о них даже ни догадывалась, поскольку, как и ее любвеобильная мамаша, работала на одной с ней фабрике, где они трудились чаще в разные смены.

Но на этом молодой постоялец не остановился - спустя некоторое время такие же тесные и не менее яркие, в эротическом смысле, отношения возникли у него с дочкой хозяйки, у которой, как у знаменитой Джоконды на картине Леонардо да Винчи, были длинные, гладкие волосы с пробором и почему-то всегда полусонный взгляд молодых, но уже бесстыжих глаз. И самое главное, что во всем этом Руслан не проявил ни особой настойчивости, ни какой-то изобретательности - всё получалось у него как-то естественно и не слишком безобразно.

Однако, когда азарт спал, то двухсменный, регулярный секс с мамашей и ее дочкой начал не только утомлять его, но еще больше надоедать. И вскоре Руслан почувствовал ко всему происходящему, к обеим этим женщинам и к себе самому, что-то похожее на отвращение.

Мамаша и ее дочка, вероятно, не подозревали до самого последнего момента, что в любовных утехах молодой постоялец разрывается на два фронта, обслуживая их сексуальные потребности, но начинающему Казанове от этого легче не становилось. И он искренне обрадовался, когда подошла, наконец-то, его очередь, и он, получив койко-место в общаге, съехал с этого нахально-веселого и блудливого домишки.

Но затем в судьбе Руслана произошли события, серьезно изменившие его жизнь: сначала он познакомился с одной девушкой и, видимо, влюбился в нее, а потом по ее совету уволился с телефонной станции и с планами на будущую женитьбу подался на стройку, надеясь заработать там квартиру.

Новый строитель усердно вкалывал, добиваясь поставленных целей, но однажды несчастный случай, происшедший с Русланом в ночную смену, лишил парня не только ступни, но разрушил все его жизненные планы.

О своих любовных похождениях Руслан рассказывал с иронией, хотя и без подробностей, а вот про отношения с любимой девушкой и причину их разлада почти ничего не говорил. Но он догадался, что его новый приятель, наверное, обозлен, разочарован и очутился здесь наверняка, чтоб всё позабыть и успокоиться.

- Давно тут?!.. И сюда, почему маханул? - спросил он, когда приятель умолк.

- Скоро год, - ответил загрустивший Руслан, - а попал сюда, можно сказать, случайно - один знакомый подсказал!

История жизни Руслана не показалась ему тогда особенно захватывающей, не взволновала его, не натолкнула на размышления, и он не придал особого значения короткому и немного печальному рассказу приятеля.

4.

Дружеские отношения с Русланом продолжались. Встречались они, заранее никогда ни договариваясь, - случайно, что немудрено в отдаленном поселке, где все на виду.

Танцы в зимнюю пору, в холодном и полупустом танцзале поселкового дома культуры, его не привлекали, несмотря на настойчивые приглашения соседки по дому - молодой и задорной бухгалтерши, которая работала в местной конторе райпотребсоюза.

Эта довольно упитанная и немного настырная особа - его ровесница, почему-то не нравилась ему, хотя в ней не было ничего отталкивающего. Даже заметная щербинка меж передних зубов, не портила ее забавную внешность. Как не старалась она завлечь его танцами и, отчасти, собой, однако все ее настойчивые попытки успеха не имели, и соседке пришлось искать другого кавалера.

Им оказался худой и сумрачный тип, который несколько раз заходил к ней перед танцами. В первый же визит ухажер с каким-то кислым выражением лица предупредил его, как соседа своей новой подружки, чтобы он не трепался ей про него.

Этого высокого и, видимо, пьющего парня он несколько раз замечал в компаниях каких-то собутыльников, а откуда появился новый дружок бухгалтерши и кто он на самом деле? - не имел никакого представления.

- А с чего мне трепаться! - ухмыльнулся он в ответ и, пристально взглянув на новоявленного ухажера, сказал безразличным и немного грубоватым голосом: - Я тебя совсем не знаю!.. Так, пару раз видел... мимоходом!.. Имя случайно услышал... Ты, ведь Толян, не так ли?

- Да... - чуть опешив, ответил долговязый парень и, похоже, сник под пронизывающим взглядом, видимо, не ожидая подобной резвости и уверенного тона от малознакомого человека. А у него вдруг возникла подспудная мысль, что этот долговязый тип скоро исчезнет и не просто пропадет из его жизни, а непременно сгинет, причем бесследно.

Будущность отношений соседки с ее новым кавалером его не волновала и как только молодая бухгалтерша съехала в другое место, поближе к конторе, то больше в поселке он уже ее не встречал и почему-то ни разу не удивился этому странному обстоятельству. А судьбой ее ухажера поинтересовался лишь однажды, как-то спросив, на всякий случай, про него у Руслана.

- Ничего не знаю - давно не встречал, - ответил тот, слегка удивленный вопросом, и добавил с безразличием: - Сгинул, небось, куда-нибудь...

- Как сгинул?! - почти испуганно воскликнул он, словно услышанные слова являлись не предположением, а уже установленным фактом.

- На зону, может, ушел... А, может, замерз где-нибудь или башку кто проломил... - всё также равнодушно отвечал Руслан, а заметив в глазах приятеля тревожное удивление, насмешливо добавил: - Весной снег сойдет, тогда ясно станет, где это стропило завалилось!

Выпивал он в ту пору редко, но однажды крепко набрался с Русланом и его знакомыми, одной семейной парой. Обитали они, как и Руслан, в двухэтажном деревянном бараке. Но в тот вечер забрели всей компанией не в комнатёнку Руслана, а в жилище этих супругов.

Хозяевам было уже за тридцать и их дети, двое мальчишек-погодков, с любопытством поглядывали с печки на веселых людей, которые ввалилась в просторную комнату, разделенную перегородкой на две части.

В одной, где находилась печь, стояли деревянные двухъярусные нары для детишек и другая незамысловатая мебель, и эта часть бедноватого жилища отделялась плотной ширмой между печью и перегородкой, а вот в другой, более просторной, и расположились пришедшие гости вместе хозяевами.

Надвигалась ночь и хозяева, согнав мальчишек с печки на нары, уложили их спать и задернули ширму, чтоб сынишки не созерцали гулянку родителей.

Он, в отличие от Руслана, толком хозяев не знал. Кое-что слышал про главу семейства - веселого, уже лысеющего баяниста Павла. Тот работал в школе учителем пения и еще что-то прихватывал на музыкальной ниве в местном доме культуры.

С его женой, невысокой и симпатичной пышечкой, познакомился лишь сегодня, но успел заметить, что эта общительная женщина заботливо, по-матерински, относится к мужчинам, будто к собственным детям и готова многим жертвовать ради них.

Все они были уже навеселе, но хотели выпивки еще, поэтому хозяйка быстро выставила на стол нехитрую закуску. Выпив стопку водки, она затем незаметно вышла по своим делам, а они продолжали гулянку втроем.

Иногда хозяйка появлялась, пригубливала за компанию, становилась еще пунцовей и всё более оживленной, но вскоре словно растворялась для него в плохо освещенной комнате и, видимо, по простой причине: он опьянел и довольно сильно.

Где-то за полночь он уже с трудом что-то различал в потемках... Хозяйка куда-то исчезла, ее мужа Павла и Руслана нигде не было видно и ему показалось, что он остался совсем один.

И, засыпая на ходу, он искал себе место, где мог бы приткнуться, чтоб отдохнуть. Но, блуждая в потемках, нащупал только какую-то кроватку, похоже, детскую, из которой что-то соблазнительно белело, и рухнул в нее, совершенно обессиленный.

Среди ночи он пробудился. Всё еще пьяный, он не мог ни пошевелиться, ни выбраться из неудобного места и какое-то время, пока вновь не погрузился в сон, из темноты ему слышались чьи-то негромкие вздохи и стоны.

Проснулся он ранним утром и с большим трудом вылез из самодельной, детской кроватки нестандартных размеров, удивляясь, как в ней уместился. Испытывая неприятные ощущения после пребывания в столь необычном месте, не сразу разогнулся, а когда его тело приняло естественное положение, то огляделся по сторонам.

На полу, рядом с кроватью, слегка прикрывшись одеялом и чуть похрапывая, спал на матрасе лысоватый баянист Паша с глупой улыбкой на курносой физиономии. А на кровати лежала его жена-пышечка, раскрасневшаяся и со счастливым лицом. Ей, наверное, стало душно и она, откинув во сне край одеяла, оголила свои полные руки и большую грудь, которая розоватой дыней вывалилась из распахнутой сорочки.

Ему стало неловко за себя, за весь прошлый вечер, за то, что напился, как свинья, а затем угодил спьяну в детскую кроватку и провел в ней остаток ночи.

"А хозяйка, видно, приберегла ее для будущего ребенка, - подумал он, - и наверняка будет кормить его молоком из этой груди..."

И ему вдруг захотелось к ней прикоснуться, уж больно соблазнительной и манящей казалась она у спящей пышечки. Но, устыдившись за свое похотливое желание, и за всё, что здесь с ним случилось до этого момента, он быстро собрался и, пошатываясь, тихо вышел из комнаты.

5.

Весь день он страдал с похмелья, но из дома не выходил и пил только чай. Самочувствие у него не улучшилось, даже когда в доме хозяйки появился ее веселый внук-озорник.

Ради забавы и чтоб поднять ему настроение, он постреливал из допотопного духового ружья в поросеночка, которого хозяйка взяла на откорм до осени, а теперь из-за морозных дней держала не в сенях, а на кухне, в закутке.

Пока бабушка отсутствовала, поросенку досталось от ее любимого внука и свинка, испуганно визжа, носилась по дому, укрываясь от его прицельных выстрелов.

В эти минуты он не сомневался, что хозяйский внучок мнит себя охотником, а домашняя свинка с белесой щетинкой на чистом тельце, возможно, представляется озорнику желанной добычей в виде лесного кабанчика. Однако у него самого возникала другая, смутная и тревожащая его картина, где в загадочной полутьме ему виделась не маленькая, детская кроватка, а широкая кровать с полуобнаженной женщиной, у которой из сорочки бесстыдно выглядывала полная, розоватая грудь и слышались чьи-то сладкие стоны...

Через пару дней он встретил Руслана. Они разговорились и вспомнили минувшую попойку.

- А ты, куда подевался?.. Куда запропал?! - спросил он, припомнив, как в тот вечер Руслан, словно куда-то торопился, подливая водку ему, простодушному баянисту Павлу, но почему-то забывал про себя или добавлял лишь чуть-чуть в свой не пустеющий стакан.

Руслан задумался, а он не сдержался и вдруг выпалил: "А, что ты делал, покуда я кроватке детской дрыхал, а?.."

- Куда запропал?!.. Что, говоришь, делал? - наконец произнес Руслан и, усмехнувшись, добавил: - Жену Пашки-баяниста ублажал... прямо на столе!

- Как?! - удивленно переспросил он, догадываясь, чем занимался его приятель глубокой ночью.

- Вот так! - ответил Руслан, проделав несколько недвусмысленных движений руками, при этом у него вспыхнули глаза и он, не скрывая волнения, проговорил: - Горяча у него жёнушка... Ой, как горяча!.. На столе такие кренделя выделывала... Вся исстоналась!

Руслан замолчал, молчал и он, не зная, что сказать своему приятелю.

- Давно я ее хотел... - тихо, с упрямством в голосе произнес Руслан, не обращая на него внимания, и глаза вспыхнули у него вновь каким-то странным блеском. - А теперь, вот оприходовал... Горячий бабец́ - что надо!

Руслан грубо, с матерком, высказался по поводу пьяных баб, потом взглянул на него и, увидев безучастную физиономию приятеля, отвернулся, а затем, сплюнув, негромко произнес: "Она, поди, не разобралась, кто ее жахал в ту ночь, - и тут же добавил, ухмыльнувшись. - Джоконда... в сиську пьяная!.."

Последние слова Руслана задели и даже огорчили его, хотя прозвучали несколько фальшиво. И он не поверил ему, вспомнив, как хозяйка в тот вечер, за столом, ласково называла его приятеля милым Русланчиком.

Возникшая пауза, оказалась совсем короткой и они, уже не вспоминая про ту попойку, поговорили еще о чем-то и вскоре расстались.

После этого разговора, с ним что-то произошло и теперь его не тянуло к Руслану так, как прежде. Потом они встречались еще, но он уже испытывал к нему какое-то незнакомое чувство, чем-то похожее на брезгливость, и старался подолгу с ним не общаться.

Затем он уехал в командировку, в райцентр, на недельные курсы и там же сдавал экзамены на допуски, необходимые для работы. Вернулся лишь перед новым годом, узнав трагическую и громкую, по местным масштабам, новость. В соседней с поселком деревеньке угорели в одном доме несколько человек.

Произошло это не то после свадьбы, не то еще какой гулянки - выяснять подробности он не стал, но среди погибших оказались Паша-баянист со своей женой и непутевый хозяин дома, у которого они заночевали.

Во всем случившимся поселковые жители винили проклятую водку, пьющего домовладельца и жалели двух мальчишек-погодков, оставшихся сиротами.

Через день, в субботу, ему повстречался Руслан с мальчишками. Выглядели они напуганными и будто повзрослевшими, да и сам Руслан не излучал прежнего обаяния.

Отпустив мальчишек, он задержался и они разговорились.

- С пацанами, что будет? - спросил он Руслана. - Родня-то есть у них?

Руслан отрицательно покачал головой, а затем проговорил глухим голосом: "Совсем никого..."

- Как совсем?! - воскликнул он, уверенный, что такого не бывает.

- Пашка с женой сами детдомовские...были... - тихо произнес Руслан.

- Значит, совсем-совсем, никого?! - еще раз переспросил он. - И куда их теперь?

- Туда же... в детдом! - усмехнулся Руслан, но вид у него был безрадостный.

- Понятно... А пока как?! - поинтересовался он.

- Тут соседка по дому опекать взялась... И я приглядывать за пацанами буду - недолго... Всего одну-две недельки, - ответил Руслан и по нему было заметно, что он отчего-то мучается.

Они замолчали. Руслан уставился вдаль, видимо, размышляя, а затем неожиданно повернулся и сказал то, чего он не ожидал услышать от своего приятеля.

- Я бы взял пацанов к себе, только дело это, оказывается, совсем непростое - мороки не оберешься... - довольно унылым голосом произнес он.

- Какая еще морока?.. Ты, о чем?! - он больше удивился не благородному порыву приятеля, а невозможности его осуществления.

- Да, ты, погляжу, романтик! - Руслан усмехнулся, на этот раз резче и чуть злее. - Тут, как в жизни, всё решает кресло, вернее, чья-то задница в нем или какой-нибудь пенёк... И наверняка не один!.. А еще блат да телефон - это я тебе, дружище, как связист, говорю!

Слова приятеля озадачили его, однако вникать в их суть и будущую судьбу мальчишек-сирот он не пожелал, поскольку был поглощен собственными делами и заботами. Вскоре они распрощались, пожелав друг другу удачи, непонятно только в чём... По дороге домой у него мелькнула мысль: "И зачем Руслану всё это?.. От щедрости души... или решил просто покрасоваться..."

Печальная, но в чём-то обыденная история незаметно забылась. С Русланом он не встречался до самой весны. И разговор состоялся у них тогда короткий - Руслан куда-то спешил, да и сам он не располагал ни временем, ни особым желанием к общению. А летом случайно узнал, что Руслан уехал из поселка навсегда и даже обиделся на него, что тот с ним не попрощался.

Сейчас он не мог вспомнить подробности их последней встречи: о чем они говорили, и спрашивал ли он Руслана про осиротевших мальчишек?.. Многое уже позабылось, однако он до сих пор почему-то помнил одну девушку из того далекого времени, точнее ее облик, который удивительным и непонятным образом сохранился у него в памяти, словно запечатлелся в ней навеки, как некое ему напоминание о вечной и неразгаданной тайне.

6.

Он плохо помнил, когда Таня - так звали эту девушку, поселилась со своими подружками в доме у его хозяйки, но случилось это зимой, в начале года.

Они, студентки кооперативного техникума, находились в поселке на практике и проживали до этого в другом месте, но по каким-то причинам решили перебраться к ней.

Ее он увидел вечером, когда хозяйка знакомила его со своими новыми постояльцами. Девушки вышли с другой половины дома и Таня, оказавшись чуть впереди, сразу же привлекла его внимание, но ни тем, что вышла раньше или выглядела краше своих подружек, просто лицо девушки показалось ему знакомым, словно он давно с ней встречался, а где и когда? - подзабыл и сейчас не мог припомнить.

Чуть позже, беседуя со своими новыми соседками, он убедился, что никогда их пути-дорожки не пересекались - даже здесь, в малолюдном поселке, где каждое новое лицо бросается в глаза. И в этом не было ничего удивительного - они, почти ровесники, начали только жить, но их молодые жизни, как тихие и еще набирающие силу ручейки, протекали до этого в разных местах.

Таня не выделялась среди своих подруг, но показалось ему особенной: говорила девушка мало, чаще молчала и не смеялась, как ее подружки, а лишь робко и доверчиво улыбалась. И добрая ее улыбка, быстро слетая с чуть пухловатых губ, затем подолгу застывала в умных, сероватых глазах с легкой голубизной. Каштановые волосы, чуть с рыжеватым оттенком, красиво обрамляли ее приятное и спокойное лицо с правильными чертами. Она была по-девичьи стройна, а плоская грудь и неразвитые бедра только подчеркивали ее юность.

На Таню хотелось смотреть, однако он, памятуя про нехорошие особенности своего пристального взгляда, намеренно не разглядывал девушку. Но всё же подмечал, как она останавливала иногда на нем свой ясный и безотрывный взгляд, словно спрашивая его: "Посмотри-ка, дружок, на меня... Посмотри, наконец-то!.. Не вороти от девицы своих глаз, не вороти от счастья своего..."

В те немногие, зимние вечера, когда он оказывался в компании своих соседок, всё это удивительным образом повторялось в облике Тани, и он успел привыкнуть к ней, к ее особому, быть может, чуточку странному взгляду грустных глаз.

Танцы в местном доме культуры девчонок, как, впрочем, и его, не интересовали и поэтому, когда позволяла погода, они гуляли всей компанией по тихим и заснеженным улочкам поселка. И Таня оказывалась в эти светлые, северные ночи рядышком с ним и так близко, что в лунном отблеске ее загадочных глаз ему чудилось что-то вечное и непостижимое.

Ухаживать за девушками он не пытался, не вел с ними игривых разговоров, был немного скован и, наверное, казался им малоразговорчивым и суховатым. Но его всё еще не покидало ощущение, будто он знаком с Таней целую вечность и лишь от этого она казалась ему удивительной, не такой, как ее подруги.

Так случилось, что за всё время знакомства им ни разу не удалось остаться вдвоем, что называется с глазу на глаз. И что-то подобное произошло лишь в последний день пребывания Тани в поселке.

В тот день, собираясь на работу, он знал, что его соседки уезжают именно сегодня, поэтому попрощался с ними заранее, чтоб не беспокоить рано утром спящих девушек. Однако вечером, вернувшись, застал на кухне Таню, сидящую с хозяйкой. Она, оказывается, надумала добираться до железнодорожной станции, которая находилась в километрах тридцати от поселка, вечерним автобусом.

И хозяйка, видимо, из-за стеснительности Тани, с улыбкой и каким-то присущим лишь ей лукавым прищуром спросила его: "Ну, как кавалер, а?!.. Поможешь Танюши чемодан до автобуса донести?.."

- О чем разговор?! - удивился он. - Конечно, помогу...

И увидев благодарную улыбку на лице Тани, больше не стал разговаривать и отправился в свою комнату.

Через некоторое время он услышал стук в дверь и голос Тани: "Я готова..."

Он вышел и увидел уже одетую девушку, а рядом с ней чемодан достаточно внушительных размеров. Таня застенчиво улыбалась и в эти мгновения показалась ему особенно дорогой, словно родная сестричка, которой у него никогда не было в жизни, а сейчас этой худенькой, слабой на вид девушке требовалась его помощь. И он, скрывая радостное волнение, быстро собрался. Затем они присели на дорожку и под добрые, прощальные слова хозяйки покинули ее дом.

Большой на вид чемодан был, в общем-то, не таким тяжелым, а до остановки не так далеко, около километра, и они шли, не спеша, изредка перекидываясь односложными фразами.

Всё произошло так неожиданно, что он потерялся, оказавшись в непривычной ситуации. Он не знал о чем говорить с этой милой ему и чуточку странной девушкой, к которой испытывал недавно вспыхнувшие и еще незнакомые чувства.

Понимая исключительность этих проводов, он догадывался, что именно сейчас необходимо сказать приглянувшийся девушке самые простые и искренние слова. Но что-то упорно мешало ему это сделать. А Таня иногда поглядывала на него, будто пыталась что-то прочитать в молчаливом своем спутнике, в его глазах, которые тот отводил уже почти машинально, словно чего-то боялся.

Чтоб Тани не мерзнуть, ожидая автобус, они зашли в самый ближний к остановке дом, где располагалась почта. Там они задержались на площадке, у окна, между этажами деревянного здания и Таня поблагодарила его за помощь.

Уже стемнело, но на площадке горела яркая лампочка и он, опуская чемодан у ее ног, впервые разглядел Таню совсем-совсем близко и поразился тому, какая она все-таки замечательная, если к ней присмотреться. Однако тут же смутился, быстро отвел от нее взгляд и спросил: "Ну, я пойду?!.."

Таня молчала, будто не слышала его и стояла перед ним с застывшей полуулыбкой, не отводя от него своего взора. А он, не дождавшись от нее слов, попрощался и стал неторопливо спускаться, и лишь в конце лестницы, на самом повороте, обернулся и посмотрел на Таню в последний раз.

Она всё стояла у окна и теперь глядела ему вслед, но в ее взгляде, устремленном на него сверху, он не увидел того, что потом неоднократно подмечал в глазах у девушки на картине "Незнакомка". Он не почувствовал в нем пронизывающего холода неизбежности, убивающего последнюю надежду, как в том портрете известного русского художника. Наоборот, что-то обожгло в Танином взгляде, задержавшим его на мгновения, но в эти секунды молодые ноги оказались сильнее и стремительнее, чем душа и он вышел из здания, страшно раздосадованный непонятно из-за чего и почему...

7.

Прощание с Таней показалось ему абсурдным из-за какой-то недосказанности и, возвращаясь, он проклинал себя за бестолковость и нерешительность.

"Если всё так серьезно, как я возомнил, - подумал он в тот момент, - то Таня мой адрес знает и может написать письмо, если, конечно, пожелает..."

Однако никаких писем ему от Тани не приходило, и со временем история эта незаметно позабылась. Но с годами его память стала функционировать вопреки всякой логике, воскрешая неведомым образом их расставание. И среди памятных картин с фотографической точностью возникал образ Тани у окна и ее удивительный взгляд, устремленный ему вслед. А забыть облик девушки, вытравить его из своего сознания навсегда, как некое непостижимое напоминание из прошедшей жизни, он уже не мог. И поэтому картина с юным лицом Тани, тревожащая душу из неподвластного ему прошлого, всегда приносила лишь щемящую боль и грусть.

Сначала он даже злился, непонятно почему, но затем смирился и пришел к выводу, что у каждого нормального мужчины должна навечно застрять в голове своя неразгаданная Джоконда и, успокоившись, уже воспринимал подобные приступы ностальгии, как обычные воспоминания.

Но всё это произошла потом, а тогда он об этом не задумывался и продолжал, как молодой специалист, добросовестно отрабатывать свой положенный срок. Через год переехал в райцентр, а на его место прибыл новый выпускник уже другого энерготехникума.

Жизнь закрутилась, года летели быстро, он вернулся домой и начал учиться в вечернем институте.

Когда настало время спецкурсов, то один из них им начал читать молодой преподаватель, вчерашний ассистент кафедры. Предмет знал он отлично, объяснял доходчиво, но чересчур уж быстро, особенно, поначалу и очень редко смотрел в аудиторию, обычно устремляя свой косящий взгляд куда-то в сторону.

Происходило такое не только из-за стеснительности преподавателя, очевидной большинству аудитории, но, наверное, и по другим причинам, по которым тот еще со своей студенческой поры прослыл чудаком.

Будучи по жизни человеком безобидным, добродушным, но еще неопытным лектором, он часто умудрялся за счет скороговорки заканчивать лекционную пару раньше положенного срока, чем доставлял студентам-вечерникам неописуемую радость, поскольку по графику она оказывалась последней.

Что-то схожее, вероятно, испытывали и его подчиненные, когда он, став начальником, проводил совещания и разные планерки, стараясь их не затягивать. А уверовав с годами в свой недобрый, пристальный взгляд, привык смотреть мимо людей, словно погружаясь в себя, или просто, как тот преподаватель, косить глаза в сторону.

Со временем, обогатившись жизненным опытом, обнаружил еще одну особенность своего взгляда: теперь он почти безошибочно определял врущих ему людей. Однако, заметив, что не только подчиненные по службе, но и другие люди теряются, испытывая неловкость под его взглядом, различающим ложь, сильно огорчился.

"Как жить, если все кругом врут?!" - подумал как-то он, ужаснулся от этой мысли и старался теперь всё реже заглядывать людям в их лица.

Нагрянули новые времена и задули иные ветры, но проходимцы с открытыми лицами и вроде бы честными глазами никуда не исчезли. А из далекого прошлого, из северного поселка, где он трудился в ту пору, еще не ведая, какая жизнь ожидает его в будущем, частенько возникал образ хромого Руслана.

- А ты, связист, оказался прав... - словно соглашаясь с бывшим приятелем, говорил он в такие минуты и добавлял угрюмо: - Ничего с той поры не изменилось: кресло... власть... блат... телефон и это... как его?!.. Бабло!

В одной из служебных командировок он оказался в тех краях, где начиналась его трудовая биография и прошли молодые годы.

На узловой станции их поезд стоял больше четверти часа. Жаркий летний день отступал, и после короткой грозы повеяло свежим ветерком. В вагоне было душно, и он вышел на немноголюдный перрон.

- Благодать! - произнес пожилой мужчина из их выгона, вытирая платком мокрое от пота лицо.

Этот простой возглас удовольствия прозвучал у него как-то странно и удивительно, будто мужчина прощался не с малиновым закатом, уносящим с собой летний зной, а с прожитой жизнью и целым миром. Он поразился мимолетно возникшему ощущению, но мысленно согласился с попутчиком - за угасающим вечером подступала ночь, неся с собой прохладу и облегченье.

Он остановился на перроне, закурил и осмотрелся.

Впереди, отдаляясь от него, двигалась троица: два молодых парня по краям, похоже, ровесники, а в середине седоватый мужчина. Один из парней ничем особо не выделялся и показался ему неприметным, зато другой выглядел бравым десантником в парадной форме и с голубым беретом на голове. Однако его привлек не десантник, а уже немолодой мужчина посерёдке, ростом ниже своих спутников и заметно хромающий на одну ногу. Его хромающая, чуть вприпрыжку, поступь чем-то напомнила ему походку Руслана, да и сам мужчина, со спины, очень походил на приятеля из далекой молодости.

Он удивился этому сходству и даже захотел свистнуть, но сообразил, что вряд ли у него сейчас что-то получиться из этой затеи, поэтому собрался духом и достаточно громко окликнул компанию. Никто из троицы на произнесенное имя не отреагировал. Тогда он крикнул еще раз, чуть громче, но обернулся лишь один десантник. Краснолицый от загара, веселый и хмельной, десантник едва взглянул в его сторону, а затем обнял хромого мужчину и, наклонившись, стал что-то говорить ему на ухо.

Он еще не успел о чем-то подумать, как услышал за своей спиной чей-то грубый голос: "Что кричишь?!.. Я - Руслан!.. Чего надо, а?.." - и на него пахнуло перегаром.

- Свободен! - через плечо, не оборачиваясь, бросил он.

- Ты, это чего, а?!.. Ты, чего в залупу лезешь! - послышался обозленный голос сзади.

Он повернулся и увидел перед собой мужика, небритого и явно похмельного вида, в грязноватой футболке с двусмысленной надписью на английском языке.

Смерив мужика взглядом, он пристально уставился на него и затем тихо, почти сквозь зубы, произнес: "Я же сказал - свободен..."

Мужик явно струхнул и, пригнувшись, чуть попятился назад, а потом, озираясь по сторонам, побрел дальше своей дорогой. А он, взглянув по направлению перрона, обнаружил, что троица, которую он недавно окликнул, уже скрылась в вокзале. Ему стало немного не по себе, что так и не удалось никого больше разглядеть, кроме лихого десантника.

Он всё еще пытался осмыслить увиденное, но его отвлекали сладкие, как у волшебных сирен, голоса девушек, поющих из динамиков в торговом ларьке поблизости:

Не хочу теряться в сам-сам-сомнениях,

Выбрать один из ста вариантов,

Все они прекрасны без исключения!

Лучшие друзья девушек - это бриллианты!

Лучшие друзья девушек - это бриллианты!

И его вдруг охватила горькая досада, будто он потерял что-то важное в своей жизни, а она такая короткая, как эта пустая, но сладкоголосая песенка, и поэтому ему надо куда-то и зачем-то спешить...

"Кто они - эти парни?.. Что со мной?! - лихорадочно думал он. - Да быть этого не может... Какие мальчишки?!.. Какие сироты?!.. У них у самих десантники уже растут!.."

Всё происходящее вокруг стало ему казаться дурным, бессмысленным сном, раздражать своей очевидной и одновременно непостижимой нелепостью - что-то неожиданно нахлынуло на него и закружило в потоке несуразных мыслей.

"Придет время, и ты купишь ботинки... Они обязательно тебе понравятся, и ты сам догадаешься, что эти ботинки уже последние..." - промелькнуло у него в голове; что-то произошло с его сознанием, и он куда-то провалился, будто выпал из этого мира, погрузившись в глубины растревоженного мозга.

Ощущение реальности вернулось к нему, когда по радио прозвучало объявление на посадку и он, очнувшись, двинулся к поезду.

Лицо у него сузилось и выглядело теперь жестоким и он, еще оставаясь всем своим существом в прошлом, негромко произнес, словно для себя одного: "Тварь... тварь косоглазая..."

Около вагона, где стояла молодая, фигуристая и простоватая на вид проводница, он задержался на секунду и в раздумьях прошел мимо девушки, не заметив, что у нее умные, сероватые глаза с легкой голубизной...

Проголосуйте за это произведение

Copyright (c) "Русский переплет"