|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
[AUTO]
[KOI-8R]
[WINDOWS]
[DOS]
[ISO-8859]
Квартира инженера Богданова. Приподнятая праздничная атмосфера. Играет музыка: изрядно потрепанная грамофонная пластинка нежным голосом поет "Санта Лючия". За выдвинутым на середину комнаты столом веселая компания из четырех человек. Во главе стола в роскошном платье царственно восседает Елена. По правую руку двое мужчин лет сорока, это Доктор и Гоголь-Моголь, друзья инженера. По левую руку сидит сам хозяин. Звонят в дверь.
Елена. Это он! (Встает, открывает дверь, возвращается, подталкивая впереди себя Анатолия.) Знакомьтесь, это мой герой Анатолий. (Анатолий жмет руки.) Это самый душевный человек - Доктор, а это Гоголь-Моголь, он философ-утопист.
Анатолия усаживают за стол, подвигают тарелку, наливают шампанского.
Доктор (поднимается, в руке фужер шампанского). У меня есть тост. Коля, знакомы мы не первый год, я бы даже сказал, близко знакомы, но все как-то не было случая сказать, что думаешь. То есть говорить-то мы говорили, и до хрипоты, и до ссоры, но все о делах, о проблемах. Теперь же я хочу сказать о тебе. Ты извини, Коля, если с перебором, но уж от чистого сердца. (Набирает воздуху.) Тяжело жить без друзей, но еще тяжелее жить без товарищей, без людей, с которыми можно обо всем говорить, которым можно довериться, без боязни, что они тебя будут чем-нибудь попрекать или, не дай бог, над чем-нибудь твоим сокровенным будут надсмехаться. Человек не может жить один, даже если он очень умный. Всех не обхитришь, всегда найдется такой хитрец, что его не обойдешь, и этот самый главный хитрец - ты сам. Но с самим собой долго не поспоришь, вот и начинаем мы искать вокруг себя родную душу, и не для того даже, чтоб излиться, но чтобы самому услышать из чужих уст свои собственные мысли. Нужно обязательно знать, что не зря ты волнуешься, что есть еще люди, и не только в книжках, а живые, рядышком, у которых болит и ноет от того же, что и у тебя. А иначе - с ума сойти от пустоты и от окружающей радости. Гоголь-Моголь. Эка ты завернул...
Доктор. Подожди, я серьезно (с волнением). Я же о главном. Не знаю, как кому, но мне было очень тяжело, пока я тебя, Коля, не встретил. Ох, тяжело, кричать криком хотелось: где же вы, люди, куда исчезли, ведь были же, я же читал, господи, еще сто лет назад были, с мыслями нормальными, с разговором человеческим, с моими болячками. Все, конечно, кричат: время другое, стрессы, экология, не справляемся с потоком информации. Чепуха какая - во-первых, где она, информация? Во-вторых, дело же не в информации, дело же в идеях - а где они, новые идеи? По пальцам пересчитать можно - раз, два, и обчелся, но и это еще не беда; старое забываем или за новое выдаем, кукиш в кармане - и тот в прошлом веке предрекли. (Вдруг прерывается, усмехается.) Вы можете сказать, что я для Анатолия говорю, но, ей-богу, нет. Я потому говорю, что грустно человеку, тяжело без людей. И это даже мне, который, можно сказать, в тепличных условиях жил. А каково же тебе, Коля, было, как же ты превозмог с твоей бедой? Я знал, конечно, что много таких, с бедой - по слухам, правда. Думал, что люди оттуда должны быть желчны и злы, я думал, что они должны нас тут всех ненавидеть, и не только функционеров, но и нас - добрых и честных, но молчаливых. А вот ты меня опроверг, исцелил тем, что за равного принял, но я лично с этим никогда не соглашусь. (Богданов пытается возразить.) Да, да, не спорь, мы все здесь не согласимся. Я следил за тобой, как ты начал среди нас жить, и удивлялся, с какой жаждой ты это делал, жаждой и интересом. Вот скажи, откуда интерес после всего остается? Откуда горение - ведь работать начал как бешеный, я же знаю, слышал про твои успехи. Но тут - опять испытание. Мы-то все не так живем, мы потихоньку, по зарплате; выдумывать хлопотно, внедрять - специальным законом запрещено. И начались тут новые мытарства, слишком сильно ты рванул. На дворе одна тысяча шестьдесят шестой год, а у нас ведь жизнь не по Ньютону; у нас механика Аристотеля: если силу не прикладываешь, так все и остановилось, застыло. Ну, думаю, завязнешь ты, все в трение уйдет необратимо, на повышение энтропии ближнего космоса. Так и произошло. Что же, думаю, беспросветная штука эта жизнь, несправедливая; надрывался человек, и все коту под хвост? И вдруг - на тебе, просвет забрезжил, разошлись три тучи, и в проеме кусок неба вывалился. Нет, есть все-таки справедливость, есть признание; посветлело в твоем доме, теплее стало на душе, пришла любовь. Как же она чертовски хороша! (Тянется фужером к Елене.) За тебя, Елена, за твой талант быть такой, как ты есть. Ты теперь всю его жизнь оправдала, с тобой теперь поднимется. За тебя.
Все встают, чокаются с Еленой.
Гоголь-Моголь (с облегчением). Ну, думаю, куда он клонит? Ну хитрец, безропотно присоединяюсь, ибо для чего еще жить, как не для такого чувства?! Только женщины такие раз в тыщу лет являются миру. Да-да, а вы думали, почему великих изобретений мало, что, у нас некому творить? Э, навалом, а вот стимулов, причин, натуры, так сказать, - вот чего дефицит! За тебя, Елена!
Елена. Ладно, ладно. Спасибо тебе, Доктор, и тебе спасибо, Гоголь-Моголь.
Еще раз чокаются, выпивают. Закусывают нехитрым ужином.
Гоголь-Моголь (глядя на Доктора). А что вы, Анатолий, думаете насчет развития транспортных коммуникаций в нашей стране? (Анатолий в недоумении.) Я в смысле социального развития в духе высшей справедливости?
Анатолий. В духе высшей справедливости?
Гоголь-Моголь. Да, в этом самом духе (смотрит по-прежнему на Доктора).
Анатолий. Ничего не думаю.
Гоголь-Моголь. Э, молодой человек, не пойдет. Вы - представитель науки и не должны так отвечать. Ну вот, к примеру, дирижабль - как по-вашему, разве не подойдет для бескрайних просторов России?
Анатолий. Дирижабль неповоротлив и к тому же не надежен, поскольку сгореть может.
Гоголь-Моголь. Нет, это не аргумент, я же не говорю о допотопных моделях, я же имею в виду - с учетом современной технологии.
Анатолий (неуверенно). Ну. не знаю, может быть, и окажутся полезными.
Гоголь-Моголь (радостно). А вот и нет! Глубокое заблуждение. Дирижабль - утопия, и здесь никакие технологии не помогут. Понимаете, Анатолий, дело не в конструкции, дело в идее. Ведь идея изначально мертворожденная. Ведь что есть свободное воздухоплавание? (подмигивает Доктору). Это парение огромных предметов легче воздуха. Представляете, Анатолий, идет в колхозе жатва, мужики на комбайнах овсы жнут, и вдруг над ихними головами появляются гигантские парящие предметы. Ведь это неприлично...
Богданов. Слушай, Гоголь-Моголь, что ты к человеку пристал. Анатолий пришел отдохнуть, а ты... Ты бы по делу.
Гоголь-Моголь. Нет, Коля, погоди. Разве русский мужик приемлет в небе парящие предметы? Ведь это же огромные сигарообразные махины! Чепуха получается. Разве можно таким путем осуществить всеобщее равнодействие?
Анатолий оглядывается по сторонам, будто ищет поддержки. Инженер и Доктор, наклонив головы, ковыряются в тарелках. Елена изо всех сил пытается сдержаться от смеха.
Гоголь-Моголь. Или представьте, Анатолий, что тот же самый колхозник решил в город за промтоварами смотаться. Берет он в карман свои честно заработанные трудодни, выводит из сарая свой личный цеппелин, садится в гондолу и прямехонько плывет в райцентр, сутки туда и двое обратно, с учетом направления ветра. Опять же чепуха получается. Как же быть? (Наконец смотрит на Анатолия. Тот в полном замешательстве.) Вот именно, Анатолий, надо отбросить эту пагубную идею с дирижаблями! А что же остается? Как транспортную систему разрешить при нашем бездорожье? Тупик? (выдерживает паузу). Нет! Есть гениальный план (берет бутылку шампанского в руки). Вот пусть здесь будет столица (рассчищает место в центре стола и устанавливает бутылку). А вот (двигает стаканами и другими предметами) остальные города. Вот, к примеру, Урюпинск (показывает на кусок черного хлеба). Как все это объединить в единую систему, чтобы по всем параграфам было равнодействие? Ха! Очень просто, ничего нового не нужно выдумывать. Зародыш, как говорится, давно в утробе. (Встает, наклоняется, как ястреб над птицефермой, вращает в воздухе руками.) Продлеваем все существующие радиусы метрополитена по наикратчайшей прямой от города к городу, от поселка к поселку, от села к селу, от усадьбы к усадьбе, до самых дальних, некогда отсталых приграничных районов, осуществляя, наконец, на практике великое социальное объединение. Осторожно, двери закрываются. Следующая станция - Урюпинск. И помчали голубые составы за пять копеек население из города в деревню с продукцией министерства тяжелой промышленности, а из деревни непрерывным потоком, минуя всякие промежуточные инстанции, пошел натуральный продукт из мяса, молока и яиц! Исчезла, наконец, постылая провинция, мы все теперь граждане, столичные жители...
Доктор. Не выйдет.
Гоголь-Моголь (опешив). Это почему же?
Доктор (настаивает). Не получится.
Гоголь-Моголь. Да отчего не получится?
Доктор. Мрамору не хватит.
Гоголь-Моголь (соображает на ходу). А мы заменитель искусственный использовать будем.
Доктор. Ну, а как же тогда всеобщее равнодействие и справедливость? Что же, одним - натуральное, а другим - суррогат?
Гоголь-Моголь глубоко задумывается. Продолжает крутиться забытая всеми грамофонная пластинка. Анатолий пытается по лицам восстановить реальную картину происходящего. Елена наклоняется к инженеру и что-то шепчет. Потом оба встают.
Елена (выключает проигрыватель). Мы скоро. (Уходят с инженером.)
Доктор (глядя на задумчивое лицо Анатолия). Анатолий, не грустите. Гоголь-Моголь у нас утопист, но он не вредный.
Гоголь-Моголь (дружелюбно улыбается). Да, я не вредный.
Доктор. Нам Коля рассказывал про вас. Он говорил, что если бы все в вашем институте были такие, то он был бы спокоен за свою теорию. Длу него это очень важно, он много сил здесь положил. Он говорит: "Пусть критикуют, только честно". Ей-богу, он заслужил, всей своей жизнью. Иначе я просто не представляю, что произойдет. Кстати, правда, что завтра у него доклад в интституте?
Анатолий. Да, в десять утра.
Гоголь-Моголь. Но вы-то сами, что думаете?
Анатолий. Я, я, честно говоря, не читал... (Виновато отводит глаза. Потом вспоминает и обращается к доктору.) Вы говорили... Что за беда с ним случилась?
Гоголь-Моголь (с ожесточением). Не знают, никто ничего не знает...
Доктор. Подожди. Так вы не знаете, что он отбывал срок?
Анатолий. Какой срок?
Доктор. Коля был репрессирован. Семнадцать лет без права переписки.
Анатолий. Как семнадцать? За что? Гоголь-Моголь (зло). Ни за что, за так, бесплатно.
Возвращаются Елена и Богданов. Богданов несет огромный магнитофон - последнее слово техники шестидесятых годов. Включает. Все собираются вокруг аппарата. Пододвигают стулья. Сквозь шум и треск пробивается песня Высоцкого "Протопи ты мне баньку, хозяюшка...". Упиваясь, слушают, цокают языками, перемигиваются.
Богданов (отзывает Анатолия, подводит к книжным полкам). Я почему вообще астрономией увлекся? Я ведь техник по образованию. Это меня один очень хороший человек научил. Познакомились мы с ним... В общем, в одном месте...
Анатолий. На севере?
Богданов (не очень сердясь). Понарассказали уже. Грустная история, и неинтересная. Но как бывает? Я ведь про десятый спутник там задумался. А потом уже, позже вспомнил. Формулы кое-какие набросал. И понадобились мне параметры Сатурна. Беру я вот этот самый пятидесятый том (берет с полки красный том первого издания советской энциклопедии, раскрывает), нахожу Сатурн, и читаю: "Сатурн имеет десять спутников. Диаметры их заключены между двумястами и четырьмя тысячами километров"
Анатолий. Не может быть! У Сатурна девять спутников.
Богданов. Смотрите.
Анатолий (читает про себя). Опечатка.
Богданов. Да, опечатка! Но гениальная опечатка (поднимает кверху указательный палец)! Меня как будто ударило: а вдруг и вправду есть десятый спутник? Вдруг это не мираж, не издательская ошибка, а действительно гигантская глыба вещества? Ведь она же, эта глыба, черт побери, должна как-то проявлять себя?! Так и загорелся этой идеей, года два считал, пересчитывал, и на тебе - должен быть спутник. Вот ведь комбинация какая получилась. Анатолий, должен быть, нужно искать, да побыстрее, а то как бы на западе не обошли.
Между тем на столе появился торт и чай. Богданов поставил книгу обратно и они вернулись к столу.
Гоголь-Моголь (запальчиво). Врешь, Доктор, будет равнодействие!
Доктор. Нет, не будет, поскольку утопия и выверт. Да и никто не пойдет на это.
Гоголь-Моголь. Но тогда пусть сами на себя потом пеняют, тогда я руки умываю...
Богданов. Вы чего? Опять про метро?
Доктор. Да нет, этот умник формулу придумал.
Богданов. Какую формулу?
Гоголь-Моголь. Вот, предположим, кто-либо решил всеобщее счастье установить на свой манер. Что же необходимо для успеха мероприятия? Каковы, я спрашиваю, достаточные условия? Конечно, речь идет о приличном проекте, чтобы счастье сделать гуманно, но система установления пусть будет специфическая. Естественно, первым делом нужны единомышленники. Ведь у каждого своя система благополучия, одним, положим, ваше счастье - так себе, ничего, а другим - вообще поперек горла. Следовательно, нужны какие-то правила, нужна формула объединения - причем, заметьте, добровольного объединения, иначе что же это за счастье по принуждению? (Делает паузу.)
Доктор. Ну, не томи.
Гоголь-Моголь (не обращая внимания). Ведь отчего глупые мероприятия? Кому-то что-то в голову придет, и он от этого так возбудится, что непременно хочет своей радостью со всеми поделиться. Этакий Сен-Симон, Жан Жак Руссо. И не дай бог, если на пути мероприятия какой-нибудь нигилист найдется, которому все побоку. Ну, не хочет он чужих идей, у него своих навалом. Естественно, наш Сен-Симон очень злиться начинает и - к ногтю нигилиста. Вот тебе демократия, вот тебе социальный прогресс, кто не с нами - тот против нас! А я предлагаю так: кто не с нами, тот пусть сам во поле гуляет.
Богданов (усмехнувшись). Это и есть твоя формула?
Гоголь-Моголь. Почти.
Доктор. Но обществом-то кто управлять будет?
Гоголь-Моголь. Кто, говоришь населением управлять будет? А само же население и будет управлять.
Елена. Нет на тебя Разгледяева. Тебя бы быстро в анархисты записал.
Гоголь-Моголь. Не анархизм, но демократия меньшинства. Кто какие законы принимает, тот по ним и живет, а других не трогает.
Богданов. Не понимаю, как же твоя формула работать будет?
Гоголь-Моголь. Очень просто. Вот, к примеру, Анатолий решил осуществить всеобщее равнодействие посредством дирижаблей. (Анатолий пытается возразить.) Не обижайтесь, Анатолий. Я же к примеру. Итак, у вас есть конкретная программа. Одному эту воздушную целину не поднять и вы находите единомышленников и организуете общество любителей воздухоплавания. Для начала необходимо построить флотилию. Предложение о создании флотилии выносится на общее собрание и тайным голосованием принимается. Кто же строит флотилию? А тот, кто голосовал "за". Далее, общество воздухоплавателей принимает решение об использовании дирижаблей на междугородних трассах. Кто же пользуется этим ненадежным транспортом? Опять же те, кто голосовал "за". Ведь это естественно, это нормально. Странно было бы, если бы кто-либо издал указ о сооружении дирижаблей и заставлял население ими пользоваться, а сам ездил бы в автомобиле...
Елена.Другими словами, да здравствует метрополитен! Давайте выпьем, выпьем за свободу, ведь у меня сегодня первый день свободы!
Гоголь-Моголь хлопает себя по лбу, все чокаются.
Елена. И за завтрашний успех (выпивают).
Доктор. Да, дорогие гости, у хозяина завтра ответственный день. Не пора ли и честь знать? (Подталкивает Гоголя-Моголя, который больше всех говорил и не успел выпить чаю, а теперь тянется за чайником. Встают. Прощаются.)
Гоголь-Моголь (трясет руку инженера). Держись, Коля!
Доктор (целует руку Елене). Я так рад за вас.
Анатолий, молча пожав руку Богданову и Елене, выходит с новыми знакомыми. Опускается занавес. На улице идет снег. Возле дома Богданова все расходятся, простившись, и Анатолий остается один. Бредет на остановку. Внезапно перед ним вырастает Разгледяев.
Разгледяев. Здрасьте.
Анатолий. Разгледяев?
Разгледяев. Да-с, Марк Васильевич.
Анатолий. Но как же вы здесь?
Разгледяев. Ай-яй-яй, как же я - здесь, как же меня так угораздило? А вот так-с, стою, променаж вроде как совершаю. Не желаете присоединиться?
Анатолий. Вы пьяны!
Разгледяев. Да-с, допустил послабление, слегка-с пьян, но зато на свои. Не то, что некоторые.
Анатолий делает попытку обойти Разгледяева, но тот хватает его за рукав.
Разгледяев. Куда же вы? Брезгуете, значит-с. Ну, конечно, где уж нам равняться по тонкости ощущений. Мы же кто? Плебеи мысли, схоласты, мы же не можем понять горения души, с нами говорить не о чем. Да-с, мы любим систему и система-с нас любит.
Анатолий. Вы пьяны.
Разгледяев. Ну, пьян. Что вы заладили? Да постойте, подарите мне хоть минутку, ученейший мой друг, меня же тоже понять надо-с.
Анатолий. Перестаньте кривляться.
Разгледяев. Это вы-с на мой рабский стиль намекаете, вроде как я специально кривляюсь? А я не специально-с, я только подчеркиваю всю свою низость. (Снимает шапку, шутовски кланяется.) С этим сумасшедшим разговоры умные ведете, а со мной двух слов сказать не желаете-с. Все вверх ногами поставлено! Постойте, ведь они все там вокруг инженера - того, ведь среди всей этой банды мы с вами и есть нормальные люди. Что же вы, со мной и знаться не хотите-с? Анатолий. Да зачем я вам?
Разгледяев. О, очень, очень зачем-с, ведь вы же - посторонний человек, вы же нас рассудить можете с Еленой. Ведь она мне сейчас не верит, она верит ему, но и вам она верит. Объясните ей все...
Анатолий. Какой же теперь смысл?
Разгледяев. Вы имеете в виду развод-с? Это ничего-с, это даже как на пользу-с, пусть она почувствует свободу. А потом, потом... я этого так не оставлю, ведь должна же она понять, что все эти люди просто спятили.
Анатолий. Как же я это объясню?
Разгледяев. Ах, какие мы беспомощные, ой-ой-ой! Ничего-с не можем. Но ведь изобретение-то он к вам направил, по нему же все ясно, что у него в голове?!
Анатолий. Рукопись я не читал, и вообще этим я не занимаюсь. Рецензию пишет профессор Суровягин.
Разгледяев. Петр Семенович? Лично-с?
Анатолий. Да... Не совсем. В общем, завтра будет публичное обсуждение в институте.
Разгледяев. Не много ли чести для графомана?
Анатолий. Почему вы решили, что он графоман?
Разгледяев. Ну как же, чистой воды графоман! Да вы посмотрите, как он живет, как ходит, как дышит. Это же очевидно. Все признаки налицо: за собой не следит, по ночам не спит, на службу не ходит и свои изобретения нигде пристроить не может. А почему не может? Не нужны его изобретения никому.
Анатолий. Мало ли кто чего пристроить не может.
Разгледяев. Вы, наверное, намекаете на гениальных мучеников, якобы не признанных современниками? Эх, молодой человек, плохо вас учили в университете. Вы с диалектикой не в ладах. Кто же вас учил так? (Ждет ответа.) Молчите, храбрый студент? Нужно и диалектически мыслить - раз эпоха не нуждается в личности, значит, и личность эта в данный текущий момент вовсе никакая не личность, а так, сумасброд, кривляка, балласт общества, гра-фо-ман! Да, только так. А вы говорите - публичное обсуждение. Впрочем, это даже к лучшему. Отлично-с, вот и выяснится, кто есть мыльный пузырь.
Анатолий. Извините, мне нужно идти.
Разгледяев. Конечно-с, я вас провожу. Видите-с, я как собачонка за вами, только хвостиком не виляю. Но, ей богу, был бы хвост, уж я бы всю дорогу перед вами подмел...
Анатолий. Оденьте шапку, простудитесь.
Разгледяев. Ну-с, обрадовали меня, то-то завтра будет праздник! (Идет за Анатолием.) Вишь какой, легкой жизни-с захотел за мой счет - не выйдет-с! Много таких любителей чужим счастьем попользоваться, вечно везет таким бездельникам...
Анатолий. Вот это вы зря сказали. Что же вы, не знаете, какое горе он пережил?
Разгледяев. Вы насчет лагерей? Ну, что ж лагеря, я тоже раньше думал, что здесь досадная ошибка. Ну, перегиб, что ли. Люди, мол, зазря пострадали. Наверное, наверное. Только много я над этим думал, размышлял, много соображал, и знаете, мыслишка у меня закралась одна.
Анатолий (останавливается). Какая мыслишка?
Разгледяев. Вот все кричали - несправедливо, жестоко, но ведь история штука такая, что не спрашивает - справедливо или нет. Я даже больше стал думать:(делает паузу, а после наблюдает реакцию) а так ли уж невиновны эти жертвы культа личности?
Анатолий (в недоумении). То есть?
Разгледяев. Елена тоже так удивилась, когда я сформулировал. Ну возьмем хоть инженера. Сколько такой человек вреда может принести! Да что может - он и приносит. Целый научный институт, вместо того, чтобы делом заниматься на благо отечества, вынужден копаться в чепухе.
Анатолий. Нет, все не так. Причем тут изобретение? Мало ли кто в науке ошибается? Что же, из-за этого...
Разгледяев. Да, именно из-за этого. Сегодня в науке перекос, а завтра, глядишь, и похлеще что-нибудь придумает. Так не лучше ли вовремя избавиться от таких людей?
Анатолий забеспокоился.
Разгледяев. Ладно, вон и ваш троллейбус, последний, случайный. До скорого, отважный студент, мы еще встретимся, и вы убедитесь, где истина. Я так думаю, мы еще с вами очень сойдемся. (Расходятся в разные стороны.)
