Критика

08 июля 2009 года

Эволюция писателя, которого казалось бы хорошо знаешь, эволюция, протекающая на твоих глазах, всегда кажется неожиданной. Иногда даже представляется, что литератор предал свои идеалы, продался кому-то - кому? Как будто пишущий человек обязан быть в своем мироощущении неизменным в течение многих десятилетий. Как будто писатель может не зависеть от окружающего его и активно развивающегося общества. Поэтому - что же удивляться, если за те почти что 20 лет, что в российской литературе присутствует Виктор Пелевин, он претерпевает эволюцию. Раньше он был мистиком и постмодернистом, создававшим странные смеси сюрреализма с городской фэнтези и подававшим их под буддистским соусом. Сегодня...

Сегодня можно с достаточной утверждать, что творчество Виктора Пелевина - одного из самых интересных и характерных явлений современной российской литературы, писателя, которого действительно можно называть и "культовым" и "знаковым" - резко распадается на две фазы.

Первая фаза длилась около 7 лет - примерно с 1989 по 1996 год, с первых публикаций рассказов писателя до "Чапаева и Пустоты". В это время из под пера Пелевина вышли такие принесшие ему известность произведения, как "Жизнь насекомых", "Омон Ра", "Желтая стрела", "Затворник и шестипалый". Если у поклонника Пелевина - а таких не мало - спросить, какое ваше любимое произведение, то обычно называют тот или иной текст именно этого периода. Например, известный критик Роман Арбитман, когда его попросили составить список из 20 лучших фантастических книг последних 20 лет, включил в этот перечень самую первую книгу Виктора Пелевина - сборник новелл "Синий фонарь". Выбор вполне достойный.

В это время Виктора Пелевина интересовала причудливость и иллюзорность этого мира. Его героем был человек, прикоснувшийся к тайным пружинам бытия, а главным его литературным источником на этом этапе был - явно - Борхес, и - возможно - Гессе. Буддизм и другие восточные религии, активно распространявшиеся в России в этот период, составляли духовный контекст пелевинских текстов, и в первую очередь "Чапаева".

Вторая фаза началась примерно в 1999 году - с выходом романа "Generation P"- впрочем, это произведение можно считать переходным, пограничным, разделяющим две фазы. Сначала никто ничего не заметил, но с каждым следующим опубликованным произведением становилась все более ясной тенденция: творчество писателя-мистика претерпевает острую и необратимую социологизацию. Проблема иллюзорности бытия утратила свою актуальность, зато во весь рост встали проблемы жажды денег, богатства и бедности, гламура и пиара, потребления и сверхпотребления, бизнеса и власти - одним словом проблема социального неравенства во всех ее аспектах.

Разумеется, решал эти социальные вопросы, писатель использовал весь наработанные им антураж иллюзиониста и мистика. Но когда после успешного доказательства иллюзорности бытия доказывается иллюзорность денег - становится ясно, что небесные инструменты используются для земных задач.

Общая мысль, которую пропагандируют практически все, за редким исключением, произведения Пелевина второго периода заключается в том, что стремление людей к деньгам и повышению своего социального статуса вызвано иллюзиями, которые людям внушили некие злобные боги. Об этих как бы древневавилонских богах, соблазнивших людей, заставивших их поклоняться деньгам и гордиться друг перед другом знаками социального, статуса говорится в "Generation P". Впрочем, эти боги видимо имеют к Вавилону не большее отношение, чем вавилонская блудница Апокалипсиса. Телевидение в этом романе предстает демонической силой, соблазняющей людей потреблением.

Позже, в романе "Ампир V" развивается уже предельно подробная теория, в соответствие с которой стремление деньгам развито в людях вампирами, поскольку когда люди стремятся к иллюзорным ценностям, их мозг вырабатывает особую субстанцию - "баблос", потребляемую вампирами как наркотик.

В новелле "Фокус-группа" мы видим те же демонические силы. которые даже после смерти пытаются соблазнить людей потребительскими ценностями, доказывая что рай - это просто потребительское общество, доведенное в своем развитии до логического предела.

Абсолютно эта же мысль - в новелле "Асасин", где злобный глава ордена измаилитов пытается с помощью гашиша и невольниц создать имитацию загробного рая.

В новелле "Пространство Фридмана" говорится о деформации сознания обладателей крупных денежных сумм.

В таких романах, как "Числа" и "Священная книга оборотня" какой-то единой общей идеи нет, но эти романы переполнены левацкой риторикой о богатстве и бедности, развитых и развивающихся странах, господах и прислуге, природе денег и успеха, о паразитическом характере олигархов и их склонности к наркотикам и извращенных развлечениям. Именно поэтому, даосское (или какое там?) просветление, достигаемое в финале героиней "Священной книги", воспринимается именно как средство ухода из мира чистогана.

В произведениях Пелевина "первой фазы" - "Жизни насекомых", "Омон Ра", "Чапаеве и Пустоте" - внимание писателя в основном концентрировалось на самом феномене сосуществование разных реальностей. В произведениях этого периода жизнь представала как великое многообразие иных миров - в повседневную рутину постоянно вторгались мнимые реальности, виртуальные реальности, сновидческие, магические, галлюцинаторные, психоделические и ложные реальности. Два мира совмещались, переплетались, и герои ощущали свое нахождение и в том, и в этом мире. Как верно заметил о произведениях этого периода Александр Генис, "Пелевин - поэт, философ и бытописатель пограничной зоны. Он обживает стыки между реальностями. В месте их встречи возникают яркие художественные эффекты - одна картина мира, накладываясь на другую, создает третью, отличную от первых двух".

Но после "Generation P" Пелевина кажется начала интересовать только один вид "стыка между реальностью" - а именно, граница между мирами богатых и бедных, миром гламура, и миром тех, кто мечтает в него войти. Из всех пограничных зон Пелевина теперь интересует только одна, которую можно было бы назвать "предгламурье" - место, где толкутся молодые карьеристы, мечтая о дорогих костюмах и автомобилях. Героями Пелевина часто становятся миллионеры и миллиардеры, но еще чаще - люди, пересекающие границу между социальными мирами - обслуга, проститутки, пиарщики, или только входящие в элиту Растиньянки.

В 1993 году Пелевин выпускает эссе "Джон Фаулз и трагедия русского либерализма", где не без некоторой иронической отстраненности пишет о русских интеллигентах, не смогших приспособиться к рыночной экономике и поэтому ненавидящих полукриминальных "новых русских" с их дорогими автомобилями. Сегодня, задним числом можно прийти к выводу, что эссе описывало не только трагедию отстраненно созерцаемой русской интеллигенции, но и подсознательно, позицию автора, поскольку со временем писатель направил всю свою метафизическую изощренность на дискредитацию богатства и богатых.

Хотя, быть может это сравнение и неуместно, но напрашивается некоторая аналогия между творческим развитием Пелевина и Ибсена. Ибсен на первом этапе своего пути в литературе был романтиком, вершиной его творчества первого периода стала философско-символическая пьеса о странствиях Пер Гюнта в поисках собственной идентичности. Также, вершиной первого периода Пелевина стала роман о метафизических странствиях поэта Петра Пустоты - и также в поисках собственного Я. Но на втором - "натуралистическом" - этапе Ибсен стал писать остросоциальные пьесы с характерными названиями "Столпы общества" и "Враг народа".

Глядя на "Пелевина первой фазы" можно было предположить, что различные метафизические заботы - о спасении души, о познании бытия, о расширении сознания - могут по крайней мере отвлечь от изводящей население зависти к миллиардерам. Хотя бы отвлечь - не говоря уже о том, чтобы дать избранным душам иные цели жизни. И вот оказалось, что "проект не удался" - ушибленное безденежьем коллективное бессознательное лишь на короткое время притормозило перед выставленными у нее на пути флагами "Внутренней Монголии", а затем опять погрузилось в заботы - причем даже не о хлебе насущном, а о недоступных предметах роскоши, и унизительности социальных иерархий. Писатели, легко сочиняющие метафизические притчи, не смогли оседлать это движение, не смогли стать дарителями ценностей для избранных - и в итоге, как век назад, были вынуждены подчинить свои притчи и символы интересам "классовой борьбы".

От "Generation P" до "5П" мы видим постепенное, но неуклонное сползание Пелевина к тому чистому социологизму, который для современного читателя воплощается такими именами, как Бегбедер, или у нас - Оксана Робски и Сергей Минаев. Феномен этот поистине достоин самого пристального исследования, поскольку, здесь мы видим, как менее массивные "планеты" литературного космоса притягивают более массивное, чем они сами, тело. Казалось бы, Пелевин представляет такую величину - даже, просто с точки зрения известности, - что сам должен был бы играть роль "центра притяжения". И действительно - его влияние невозможно отрицать, и Сергей Минаев, особенно в таких романах, как Media Sapiens и Media Sapiens 2 явно находился под его влиянием.

Но что заимствовал Минаев у Пелевина? Художественный инструментарий, некоторые идеи об устройстве общества, склонность к созданию виртуальных миров.

"Безусловно, книга Сергея Минаева "Media Sapiens" очень сильно напоминает известный роман Пелевина "Generation "P", всколыхнувший порядком подуставшую интеллектуальную тусовку постсоветской эпохи. Здесь присутствует точно такая же зловонная пиаровская среда, почти те же лубочные образы политиков, банкиров, бизнесменов и бандитов, все та же атмосфера тотального надувательства "ботвы" во имя сиюминутного обналиченного счастья" - читаем в одном из блогов.

Но в заимствовании у Пелевина ценностных ориентиров Минаев не нуждался, поскольку самый первый, и видимо, самый лучший роман Минаева "Духless" уже воплощал в чистом виде тот тип озабоченности проблемами богатства и ту навязчивую любовь-ненависть к богачам, к которым Пелевин двигался неровными шагами, постоянно отступая и делая попытки замаскировать свое движение.

В таких произведениях "первой фазы", как "Папахи на башнях" и "Generation P" Пелевин не стеснялся вставлять в текст подлинные фамилии чеченских полевых командиров и российских политиков, например Бориса Березовского. В своей последней книге "5П" Пелевин делает недвусмысленные намеки на Марата Гельмана, Глеба Павловского и Александра Дугина, однако их фамилии заменяются другими - похожими. Казалось бы - мелкая деталь, но на ее примере мы можем увидеть, как и куда эволюционировал Пелевин.

Дело в том, что еще "Generation P" когда Пелевин говорил о Березовском, его интересовал не сам Березовский. Последний фигурировал в тексте Пелевина просто как некий типичный деятель российского медиа-пространства, на примере которого Пелевин рассуждал о философии этого пространства как такового. Прошло 9 лет - и Пелевин перестал считать это пространство иллюзией, более того, писатель погружается в его конкретику. Когда в новелле "Некромент" (в сборнике "5П") Пелевин создает сатиру на московскую политологическую тусовку, то это сатира именно на эту тусовку, ее деятели уже берутся не просто для примера. В конце "Generation P" имя Березовского в принципе могло быть заменено на любое другое, но в когда "Некроменте" Пелевин смеется над Дугиным и Павловским, то "юмор" как раз и заключается в тонких намеках именно на Дугина и именно на Павловского. Сатира снижает масштаб и степень обобщения, становясь конкретной. В "Generation P" автор провозглашал общество иллюзией - и поэтому смело называл общественных деятелей. В "Некроменте" Пелевин взялся дразнить общество - и тем самым признал его реальность и значимость. Тигра, которого дергают за усы, вряд ли считают бумажным.

Для оценки творчества Пелевина второго этапа надо понимать одну важную истину: негативное отношение к обществу, его разоблачения, его низведение до иллюзии, его сатирическое осмеяние ни в коем случае не знаменует свободу от общества - наоборот, означает максимальную ангажированность социальным. Сатира, как и вообще борьба есть состояние максимальной, даже интимной близости с реальностью, которую ниспровергаешь и осмеиваешь. В лучшем случае, сатира означает, что писатель движется относительно общества - к нему или от него.

Тут возможны варианты. Салтыков-Щедрин, который всю жизнь саркастически ниспровергал окружающие его жизненные реалии, был с головою погружен в общественные вопросы, и никогда этого не стеснялся и не отрицал. Сатира Гоголя была жестом отталкивания от социальности - от сатиры Гоголь шел к религиозным прозрениям. Сатира Стругацких была ступенью, позволившей им подняться - не над обществом вообще, но над всякой конкретно-исторических ситуацией, к обобщениям и универсальным символам. Сатира Пелевина сигнализировала о движении в прямо противоположном направлении - от метафизических глубин и далей к конкретике современных "пиара" и "гламура". Если в "Чапаеве и Пустоте" Пелевин утверждал иллюзорность бытия, то в "Generation P" - иллюзорность исключительно общественных институтов, ну а в позднейших произведениях он признал их материальность, но обрушил на них удар своей философско-мифологической сатиры. Писателю остается сделать лишь шаг, чтобы отказавшись от сатиры, начать пропагандировать протестантскую этику и дух капитализма.

Чтобы отказаться от гипнотической власти потребительских ценностей, надо не критиковать их, не высмеивать, не пугать читателя всеми слоями буддийского ада - но надо найти другие ценности, надо попросту говоря, заняться чем-то другим! Пусть враги назовут это сублимацией - но ведь и сублимировать надо уметь. Тот, кто хочет подавить в себе зов плоти, должен не думать все время о пагубном грехе, а молиться, или хотя бы коллекционировать марки.

В своих произведениях "первого периода" Пелевин, как матерый традиционалист, противопоставлял современному обществу мудрость в восточном стиле. Но теперь писатель сам начал демонстрировать бессилие всех вдохновлявших его ранее средств ухода от повседневности. В "Асасине" - новелле, входящей в "5П" - многословно доказывается неспособность наркотика не только привести человека в рай, но даже создать иллюзию рая. В "Некроменте" показывается, как слишком серьезное отношение к мистике оборачивается глупостью и кровавыми преступлениями. В "Числах" происходит совершенно виртуозное разрушение магической атмосферы, создаваемой на протяжении всего романа. Когда у главного героя-банкира начинаются серьезные неприятности, когда его кидают партнеры, когда на него наезжает ФСБ - то нумерологическая магия, сопровождавшая его в течение всей жизни, оказывается и бессильной и неуместной.

Таким образом, Пелевин разрушает идолы, которые сам же воздвиг своим предшествовавшим творчеством. Поле боя очищается, сил, на которые стоит опереться нет: "общество потребление" ведет к духовной гибели, мистика контролируется правящими в этом обществе демонами, магия бессильна, наркотики не дают ничего, кроме вреда здоровью, божества пакостны и злонамерены. В созданном Пелевиным духовном пространстве остро ощущается ценностный вакуум. Вакуум этот ощущается, поскольку ведь Пелевин когда-то не был циником, когда он признавал за героями возможность роста - герои "Омон Ра", "Затворника и Шестипалого", "Чапаева и Пустоты" могли вырваться из темницы иллюзий в некое внешнее пространство. Характер этой внешней, "истинной" реальности не был до конца продуман и не был подробно описан - но на первом этапе казалось, что это неважно. Однако, на втором этапе выяснилось, что отсутствие внятной "позитивной альтернативы" оборачивается тем, что мелочи быта вырастают до небес и загораживают всякую перспективу.

Не один Пелевин свидетельствует, что мистицизм не способен заслонить проблемы денег и карьеры. Все российское общество - и, в особенности, образованное общество - претерпело за последние десятилетия множество разочарований, и в том числе - разочарования в мистических методах преодоления повседневной реальности. Об этом замечательно сказано в одном стихотворении Дмитрия Быкова - в сущности, зарифмованном социологическом эссе, описывающем судьбу целой субкультуры: "Все эти мальчики, подпольщики и снобы"..."Самосжигатели, богема, колдуны, Томимы грёзами об Индии, Тибете И консультациями с фазами Луны". Так что же из них вышло? По Быкову - ничего, в лучшем случае они стали "пленниками семейственных идиллий" - "Где Гессе выброшен и Борхес позабыт". В итоге, "Их ночь волшебная сменилась скукой дня", "И то, в чём виделся когда-то путь особый, Сегодня кончилось банальным тупиком!".

Пелевин с точностью зеркала отразил всю это эволюцию русского общества, в котором маргиналы и подпольщики постепенно уменьшались в числе и, теряя интерес к нирване, пополняли ряды интересующихся гламуром. Кстати говоря, в документальной книге Владислава Лебедько "Хроника российской саньясы" можно найти упоминания о плодотворном общении Пелевина с деятелями российского мистического подполья - теми самыми "томимыми грезами о Тибете" колдунами. Это общение было видимо плодотворно, один из зафиксированных Лебедько разговоров текстуально повторяет один из диалогов "Чапаева и Пустоты" - но влияние этого общения видимо ослабло, меж тем несущийся со всех сторон поток жалоб на социальную несправедливость не ослабевал не на миг.

Добавим также, что Пелевина, всегда внимательно следившего за интеллектуальными модами, во многом попросту подвел Путин. Ведь эпоха Путина в идеологическом и политическом смысле, не дала ничего нового, не стала движением вперед - скорее, она породила систему компромиссов между ельцинизмом и доперестроечным совком. Писателю, идущего вслед за эпохой это кольцеобразное движение тоже не позволило сделать в идейном отношении Бог весть какой шаг вперед.

Впрочем, ведь не только Пелевин, и не только Россия, но и вся западная цивилизация находится в идейном тупике - или, что то же самое, находится "на правильном пути". Двигаться по столбовой дороге рыночной экономики и сверхпотребления, несмотря ни на какие кризисы, еще возможно, а придумать альтернативу этому пути пока не удается.

Что же дальше? В тупике находится и человечество, и Россия, и Пелевин. Куда двигаться последнему? Чем заняться, чтобы не думать о деньгах и одежде дорогих брендов? Чтобы не думать об этой всемирной белой обезьяне?

Именно от ответа на этот вопрос зависит, куда двинется Пелевин. Ожидать, что он пойдет дальше по пути социализации и восхитится достижением рыночной экономики, видимо не стоит. Бесконечно повторять свои обвинения в адрес гламура, изобретать все новые страшные ситуации, в которых оказываются олигархи с их секретутками, то есть делать то, чем занимается Пелевин сегодня - путь возможный, но очевидно тупиковый. Метафизические утешения писатель оставил в прошлом.

Может быть самым логичным шагом для Виктора Пелевина сейчас стало бы серьезное обращение к какой-либо религиозной традиции. Вот была бы сенсация, если бы он крестился, и написал роман, в котором на полном серьезе православие объявлялось бы источником всякого позитива! И ведь существуют некие невнятные признаки того, что Пелевин может пойти по этому пути! В романе "Ампир V" делаются намеки, что мир вампиров - это по сути мир неких враждебных Богу демонических сил, мир падших ангелов, их деятельность - лишь следствие того, что люди "Бога забыли".

Наряду с этими легкими шагами в сторону христианства наблюдается и определенные симпатии писателя к террористическим и революционным методам решения проблем решения социальных проблем - а революционные мотивы в мистически настроенном сознании легко ассоциируются с эсхатологическими. Сначала в "Generation P" появляется фигура Че Гевары, и говорится, что где-то спит "Пятипалый пес Пиз...ц", и задача продажного телевидения - как раз и не допустить, чтобы этот пес проснулся. Хотите, считайте этого пса прорывом в покрывале Майи, хотите - символом народного гнева. В "Священной книге оборотня" пятипалый пес наконец проснулся, причем - как же мельчают всадники апокалипсиса! - этот наступивший всем олигархам Пиз... ц фактически ассоциируется с путинской, чекистской зачисткой. Добавим, что на расправу с олигархами, чеченцами и пиарщиками в "Священной книге" мобилизуется герой ранней новеллы "Верволки средней полосы" - произведения замечательного, но ведь в момент написания - совершенно аполитичного! Если дальше так пойдет - как бы мы не стали свидетелями нового "Дня опричника!"

Конечно, это фантазия. Сами произведения Виктора Пелевина последнего времени никакого ответа на вопрос "куда же дальше?" не дают.

Высказаться в Дискуссионном Клубе:

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

288832  2009-07-08 11:38:55 ВМ http://www.pereplet.ru/cgi/news.cgi?id=1579#1579 - Позволю себя процитировать: "Прервалось двухгодичное молчание Виктора Пелевина ( после написания романа "Поколение-П"). Из-во "Вагриус" объявило о подготовке к изданию нового романа, как выражаются ныне, культового писателя среднего слоя (КПСС). "Глиняный процессор" - так называется новый роман КПСС. Пелевин, как всегда, не предсказуем. На этот раз им написано произведение в некогда популярном жанре - "деревенская проза" (рабочее название романа "Вечное нечерноземье"). Конечно, только наивные читатели могут предполагать, будто наш постмодернизм мог сделать такой головокружительный кульбит. Деревенская проза - это лишь верхний, возможно даже, плодородный слой мистического образа современной Росси, представленного в романе. Никого не может обмануть простецкий образ главного героя - конюха Горбачева. Уже в пятой главе, бывший кооператор и ларешник, Селифан, вспахивает русское поле в виде вензеля "Гор Ба Че В" и мы замечаем как гениально просто автор соединил последние 10 лет ушедешего тысячелетия: от Горбачева через Bush и Че к любимому всеми П-читателями Вавану. Замечательно, что в качестве самого древнего мифологического слоя, КПСС использует древнюю славянскую легенду о Кие, Хариве и Щеке (остроумно открывая для современников значение названия главной улицы матери городов русских - Хрещатика). Некоторые могут сказать, что после использования самой древней исторической легенды о вавилонской богинe Иштар - обращение к славянскому эпосу - явный шаг назад. Однако, в свете работ академика Фоменко все становится на свои места, о чем и написал известный критик Вячеслав Курицын в своем предисловии к роману. Журнальная версия появится в 4 номере журнала "Москва"..." А если серьезно, толковый, без "ура" и "ату" анализ творчества Пелевина представил Константин Фрумкин.

Copyright (c) "Русский переплет"