РОССИЯНЕ РОССИЯНАМ: "ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ!"

26 июня с. г. президент РФ В. В. Путин подписал указ "О содействии добровольному возвращению проживающих за рубежом соотечественников".

На заседании правительства президент сообщил, что в соответствии с данным указом утверждается программа его реализации и план мероприятий, а также образуется межведомственная комиссия.

По словам Путина, "критическое сокращение народонаселения страны, впервые отмеченное в 1993 году, приобрело с тех пор устойчивый характер". "Фактически мы стоим сегодня у кризисной черты - за 13 последних лет число умерших граждан страны превысило число родившихся на 11,2 млн. человек", - констатировал президент.

Путин подчеркнул, что для улучшения демографической ситуации главная задача - "добиться снижения смертности и повышения рождаемости, а также повысить эффективность миграционной политики". "Это позволит стабилизировать численность населения России уже в ближайшее время", - заявил он.

Примечательно, что об этой проблеме заговорили еще во времена президентства Ельцина. Так, 11 августа 1994 года был принят Указ Президента РФ "Об Основных направлениях государственной политики Российской Федерации в отношении соотечественников, проживающих за рубежом". Однако вся намеченная работа в основном свелась к словоблудию и переводу денег из федеральной казны за рубеж на поддержку мифических организаций соотечественников.

В декабре 2005 года демографической ситуацией в России и положением соотечественников за рубежом озаботилась Русская православная Церковь. В частности Патриарх Алексий II прямо заявил, что демографическую ситуацию в России можно было бы значительно улучшить, облегчив соотечественникам и потомкам эмигрантов возможность вернуться на Родину предков. "Должны быть условия для их возвращения - не только в гробах перевозить, как Шмелева, Ильина, Деникина, но и тех, кто жив", - подчеркнул он на встрече с журналистами в Москве.

И еще из недавнего прошлого. В 2002 году губернатор Свердловской области Эдуард Россель обратился к российским немцам, как живущим в Германии, так и к тем, кто по различным причинам остался в Казахстане, Киргизии, Узбекистане и Таджикистане с призывом переезжать на Урал. В интервью, опубликованном в "Российской газете", а также в выходящем в Берлине еженедельнике "Русская Германия" он в частности заявил: "Российских немцев можно назвать и "немецкими русскими". Они, хотим мы того или нет, сыновья и дочери двух народов, двух великих культур. Но у кого-то из них преобладает немецкое начало, а у кого-то - русское. И потом Россия, которая, случалось, была чрезвычайно жестока и несправедлива к своим подданным немцам, все же не чужая для них сторона. По крайней мере, я в это всегда верил и верю. И, наконец, у обновленной России, я в это тоже верю, великое будущее. Поэтому российским немцам, которые всегда отличались хозяйственной порядочностью, социальной стабильностью и психологической устойчивостью в критические моменты, будет где у нас развернуться".

К сожалению, все сказанное Росселем (к слову, по происхождению российским немцем) оказалось не более чем благими пожеланиями. Невзирая на острую нехватку квалифицированных специалистов и якобы разработанную в Екатеринбурге специальную программу репатриации никто из российских немцев в Свердловской области принят не был.

Не берусь судить, как будет реализована нынешняя программа, но очень надеюсь, не как ельцинская тем более уральская.

Что же касается публикуемой ниже повести, то это исключительно мой, писательский взгляд на проблему.

 

Автор

 

Александр ФИТЦ

Миссия в Москве

 

ДЕЛО В ШЛЯПЕ

Иногда я задумываюсь: почему всех нас - переселенцев, эмигрантов, беженцев - так тянет в места, которые мы, как казалось, покинули с радостью и навсегда? Ну, с теми, кого в Западную Европу выплеснули первая и вторая волны эмиграции, всё более или менее понятно. Их мучили ностальгия, оскорблённое достоинство, несбывшиеся надежды, терзал факт вынужденного расставания с Родиной. А нас? Нам-то что здесь не сидится?

Когда в конце 91-го я уезжал из Москвы, то был уверен - навсегда. Ни обиды, ни злобы, ни разочарования к оставляемому городу и людям, в нём живущим, я не испытывал. Просто, направляясь в Германию, я, как и многие российские немцы, считал, что тем самым ставлю точку, а правильнее - завершаю долгое, местами трагичное путешествие, в которое отправились ещё мои прадеды. Его маршрут пролегал по Украине, центральной России, Сибири, Казахстану, Узбекистану, снова России и изобиловал многими, порой не самыми приятными приключениями.

Поколесив по Германии и обосновавшись в Мюнхене, я, по крайней мере, для себя, решил: Всё! Хватит! Пусть теперь, как пел Высоцкий, пробуют другие.

Но однажды раздался телефонный звонок, и товарищ, живущий в Берлине, предложил съездить в Москву. Причём не в гости, не туристами, а с важной миссией.

- Понимаешь, - начал он, - нас здесь, говорящих, а то и думающих по-русски, - уже миллиона четыре. Прикинь, много это или мало?

- Достаточно, - уклончиво ответил я.

- Не кажется ли тебе, что именно мы не только в состоянии, но и должны помочь дальнейшему сближению Германии и России?

- А это нужно?

- Естественно! - с неотвратимой убеждённостью в голосе сказал он.

- А Америка не обидится?

- Да бенладен с ней! - засмеялся товарищ. - Главное - этой идее симпатизирует часть российского руководства и ряд депутатов Бундестага. Весьма, замечу, влиятельных...

- Ну а я-то здесь при чём?

На какое-то мгновенье воцарилась пауза. Товарищ кашлянул и, почему-то понизив голос, сказал:

- Ты же помнишь, как раньше, когда мы ещё жили в Союзе, отбирали депутатов на съезды?

- Припоминаю.

- Вот и нам, следуя тому же принципу, нужна доярка, оленевод, знатный лесоруб и поэт-песенник.

- Нам - это кому? - поинтересовался я.

- Тебе и мне. Более в нашей инициативной группе никого нет.

- Точно? - искренне удивился я.

- Конечно, - с едва скрываемой обидой в голосе, сказал товарищ. - Разве такое дело с первым встречным начинают?

От этих его слов мне стало легко и даже радостно. Как тому старому цирковому коню, который каждый раз, заслышав звуки духового оркестра, вдруг взбрыкивает копытом и начинает легонько ржать. Но проблема заключалась в том, что несколько лет тому назад я принял окончательное и бесповоротное решение - ни в каких партиях, движениях и организациях более не участвовать. О чём в предельно уважительных выражениях и поведал товарищу.

- Понимаю, понимаю, - сказал он, внимательно выслушав меня. - Но инициативную группу, надеюсь, ты поможешь сформировать?

- Помогу.

- А в Москву за казённый счёт не поедешь?

- Не поеду, - решительно сказал я.

- Ладно, - согласился товарищ. - Не буду переубеждать. Но, зная твои неожиданные знакомства, прошу свести меня с людьми, которым Россия и Германия одинаково близки и дороги. Ты понимаешь, о чём я говорю?

- Ну конечно, - сказал я. - Чего ж тут не понять.

- А я в свою очередь тоже буду искать, - заверил, прощаясь, товарищ, - но больше надеюсь на тебя.

Последующие три месяца мы регулярно перезванивались, делясь преимущественно горестными открытиями, нежели радостными находками.

Как выяснилось, в нашем окружении преобладали однолюбы или люди, гордо именовавшие себя космополитами. Конечно, знай они, с какой целью я их расспрашиваю, бесспорное большинство собеседников моментально призналось бы в любви не только к России и Германии, но и ко всему мировому сообществу, включая королевство Ботсвана и Северную Корею. Но я был осторожен, руководствуясь советом Конфуция - благородный муж сам должен нести ответственность за свои ошибки.

Как бы то ни было, человек сорок приверженцев любви и дружбы между Германией и Россией я нашёл. Ещё приблизительно тридцать отыскал товарищ, одновременно согласовавший программу визита инициативной группы в Первопрестольную с известным московским олигархом, взявшимся оплатить поездку. Зачем это ему было нужно и кто его на это подвигнул я, естественно, догадывался, но даже со старинным товарищем этой темы не касался. Почему? Дело в том, что идея сближения Германии и России меня привлекала всегда. Поэтому неожиданный шанс использовать олигарха в её реализации, то есть в благих целях, я счёл одновременно полезным, благородным и оригинальным.

И вот тут-то настал самый для нас ответственный и щекотливый момент - отбор кандидатов на поездку.

Вы даже не можете себе представить, как в эти наполненные сомнениями и заботами дни нам вдруг стали близки и понятны треволнения заведующих орготделами райкомов, горкомов, обкомов различных партий, в том числе и демократических, в канун их съездов и форумов. Действительно, попробуй-ка соблюди возрастную, профессиональную, национальную, половую и прочие пропорции в комплектовании делегации. Это же уравнение с пятью неизвестными и тремя подвохами. Только, пожалуйста, не горячитесь, спеша объяснить, что таковых в природе не существует. Уверяю, мы с ним столкнулись на практике. И ведь решили!

Каким образом? Элементарным. Правда, для этого товарищу пришлось приехать в Мюнхен, где у входа в знаменитую пивную Хофбройхауз мы купили ему остроконечную войлочную баварскую пастушью шляпу. Ну а затем, когда разместились под прохладными сводами пивной, куда в свое время хаживали Володя Ульянов, Наденька Крупская, бесчисленное количество королей, русские монархисты, анархисты, великие художники и писатели, не поленились и на 52 клочках бумаги написали имена претендентов. Свернув в трубочки, мы свалили их в шляпу и, подозвав самую, на наш взгляд, бюстогеничную официантку, попросили вытянуть шесть штук.

- Это русская лотерея? - спросила она, без труда уловив наш акцент.

- Нет, русская рулетка, - сказал товарищ.

Официантка хихикнула и извлекла первую бумажку.

Дабы надолго не отвлекать девицу от исполнения основных обязанностей, мы предложили достать ещё пять, а уж потом принести нам по массу пива.

Когда, спустя минут пять, литровые кружки "спрыгнули" с её груди на наш дубовый стол, а оркестр заиграл "гопса-польку", мы осторожно стали разворачивать рулончики.

В первом значилось имя литератора, некогда жившего в Ленинграде, а теперь обосновавшегося в Потсдаме. С ним из-за язвительности слога и неугомонности характера мы старались поддерживать исключительно тёплые и даже ласковые отношения. Поэтому включение данной литературной пираньи в делегацию, конечно же, было скорее благом. По крайней мере, для моего друга.

- Интересное начало, - сказал он, отхлёбывая добрый глоток пива.

В следующей бумажке присутствовало имя человека, у которого титулов было почти столько же, как и у Николая II. Помните - император, самодержец всероссийский, король польский, князь казанский и прочая, и прочая. Кроме того, с царем-мучеником его роднила искренняя привязанность к жене и любовь к России. Жил он, как ехидно замечал вышеупомянутый литератор, в деревне Дюссель, название которой по-немецки звучало как Дюссельдорф. Ну а занимался практически всем, что имело даже отдалённое отношение к культуре, искусству, возглавляя попутно местный Совет иностранцев.

- Нужный человек, - сказал товарищ. - Вне всякого сомнения, он придаст нашей делегации шарм.

Что он конкретно подразумевал под этим словом, я спрашивать не стал, а, развернув следующую бумажку, увидел свою фамилию.

- А это что такое? - удивлённо вскинул я брови.

- Это, наверное, судьба, - без тени улыбки ответил товарищ.

- Какая ещё судьба? - уставился я на него.

- Мне показалось, что будет несправедливо, если кто-то другой займёт твоё место, - сказал он. - Поэтому я решил дать тебе шанс и довериться судьбе. Судьба решила - в Москву поедем вместе. Замётано?

- Замётано, - деланно вздохнул я, хотя, чего греха таить, в последние дни немного сожалел, что вначале так упорно отказывался от посещения столицы России, тем более за олигархический счёт.

Следующий фантик выдал нам имя несгибаемого антикоммуниста и, как он утверждал, русского патриота, славившегося весьма неуживчивым характером и умением говорить на необыкновенно правильном и красивом русском языке.

- Ну, как после этого не верить в провидение и судьбу, - выдохнул товарищ. - Это именно то, что нам нужно. Да ещё истинно русский, старая эмиграция, - добавил он мечтательно.

- А вот и лидер главной организации российских немцев, - подхватил я его тон, разворачивая следующую бумажку. - Без него, согласись, нам было бы в Москве неуютно.

- Конечно. Как-никак представитель титульной нации, - сказал берлинский друг, отыскивая взглядом официантку.

И, наконец, последним номером нашей иллюзионной программы стала художница-дворянка, известная не столько своими картинами, к слову, весьма профессионально выполненными, как тем, что вдруг забросила их и принялась создавать ассамбляжи. Непосвящённым поясню, что ассамбляж это нечто очень напоминающее макет, в котором могут соседствовать молоток, скрипичный смычок, старый башмак, кусок облицовочной плитки, солнцезащитные очки, фотография секретаря Союза писателей России поэта Льва Котюкова, кочерга, пластмассовый выключатель, трубка телефонного аппарата и кусок необработанного янтаря. Все эти предметы прочно скреплены между собой, а вся композиция имеет не менее диковинное название. Например, "Река жизни", "Ноев ковчег" или "Мост через Изар". С какой стати здесь присутствует Лев Котюков с кочергой мне, видимо, никогда не понять. Но это, как говорится, ещё полбеды. К своему стыду, я ни разу даже приблизительно не смог отгадать, чему конкретно посвящён тот или иной ассамбляж. Художница, которая время от времени пыталась приобщить меня к этому виду изобразительного искусства, горестно вздыхая, говорила: "Дружок Саша, это же так просто и в то же время всеобъемлюще. Ну, признайся, какие ассоциации вызывает у тебя футляр для скрипки, в который я поместила миниатюрную наковальню?"

Не найдя что ответить, я только пожимал плечами.

- Тебе не хватает ассоциативного мышления, - ещё горестнее вздыхала она. - И ты, как мне кажется, совершенно не развиваешь его.

Я не знал, что такое "ассоциативное мышление", и вообще от подобных разговоров мне становилось как-то неуютно. Поэтому я пытался перевести их темы в более или менее знакомое русло классицизма. Художница особо не противилась, но о своих пейзажах, натюрмортах и портретах говорила безо всякого энтузиазма. А между тем не ассамбляжи, а именно её пейзажи были представлены в музеях и картинных галереях Берлина, Парижа, Санкт-Петербурга, Москвы и Мюнхена.

- Всё! - сказал берлинский друг после того, как официантка, водрузив на наш стол ещё пару пива и корзинку с брецелями, отошла в сторону. - На этом - всё! Теперь оповещаем Москву, их (при этом он ткнул пальцем в кучку развернутых бумажек) и заказываем билеты.

 

ВЗГЛЯДОНЕПРОНИЦАЕМОЕ СТЕКЛО

С билетами в Москву проблем не возникло, а вот с визами...

Раньше, когда существовал Советский Союз, сотрудники его генконсульств беседовали с посетителями неизменно корректно, но при этом скрывались за затемнёнными стёклами перегородок. То есть, они посетителя видели, а те их - нет. Сделаны были эти перегородки, как мне объясняли, с целью упреждения потенциальных террористов или диверсантов, если таковые, конечно, вздумают проникнуть на территорию консульства.

Теперь взглядонепроницаемые стекла заменили прозрачными, а сотрудники российской дипмиссии сменили пусть и дежурные, но улыбки, на суровость насупленных бровей и поэтому стали очень походить на своих немецких коллег, аккредитованных в Москве, Астане, Киеве и прочих постсоветских столицах. Но всё, как известно, течёт, всё изменяется, на что, собственно, и уповали многие посетители данного учреждения. Да и куда им было деваться, если нужна виза или справка, заверенная консульской печатью?

В тот самый момент, когда сотрудники российской миссии вместе со всем своим скарбом, сейфами, секретными директивами и котом по кличке Шурик, достигли нижней точки спирали, по которой, как утверждают философы, развивается общество, я и потомственная дворянка-художница, приглашённые в Москву олигархом, являвшимся одновременно чрезвычайно высоким сановником, приблизились к порогу данного учреждения. При нас были также паспорта двух других членов делегации и, естественно, приглашение, в котором содержалась просьба оказывать нам по пути в Первопрестольную всемерную помощь, содействие и поддержку.

Сообщив по селекторной связи дежурившему на вахте бойцу незримого фронта о цели визита и назвав имя пригласившего нас в столицу России сановника, услышали: "В общую очередь!"

- Мы бы с радостью, - глядя на ручку запертой двери, сказал я, - но дело в том, что в Москву нас приглашает непосредственное ваше начальство. Причём срочно. Нам бы только паспорта отдать.

- В общую очередь, - проскрежетал селектор.

- Так она же у вас бесконечная, а самолёт - завтра, - вступила в разговор представительница старинного дворянского рода. - Кроме того, уважаемый господин, вы же нас пригласили. Ведь здесь прямо сказано: "Государственная Дума Российской..."

- Мы вас никуда не приглашали, - перебил её охранник. - Сказано - в общую очередь. Туда и идите. И не пугайте меня. У меня свой начальник. Я его приказы выполняю.

- А что он приказал? - спросил я.

- Фитца, то есть вас, никуда не пускать.

- Почему? - удивилась моя спутница.

- Фельетоны он пишет. И вообще, не обязан я с вами разговоры разговаривать.

- О, Россия, я узнаю тебя, - выдохнула художница с интонацией Александра Вертинского, у которого, когда он, возвратившись из эмиграции, вступил на перрон Казанского вокзала, моментально спёрли чемодан.

Наивная. Сразу было видно, что она ни разу не пыталась получить визу в германском консульстве, например, в России или в Узбекистане. Нет, чемоданы там не воруют, но вот посылают иногда почти так же, как в Мюнхене.

Отойдя в сторону, мы стали размышлять - куда нам раньше позвонить: в Берлин или сразу в Москву? То, что наш визит сорван, нам было понятно, ибо шансы достигнуть заветного окошка, став в очередь, равнялись нулю.

- А почему приглашение нам прислали за 18 часов до вылета самолёта, на который уже куплены билеты? - спросила спутница.

- Вы же сами сказали, что узнали Россию, - напомнил я ей.

- Ах да, конечно, - смутилась она. - Иногда, когда я долго не бываю там, я о ней вообще забываю. - И, помолчав, продолжила: - А вот в российской глубинке люди изумительные. Душевные, искренние...

В этот момент к нам подошёл сотрудник русского туристического бюро, располагавшегося неподалёку, на улице, на которой в своё время жили Владимир Ильич и Адольф Алоизович*. Этот факт он не афишировал, но особо приглянувшимся клиентам иногда показывал два внешне ничем не примечательных здания. При этом он глубокомысленно изрекал: "Хочу обратить ваше внимание, что мысль, как правильно заметили ещё древнеримские юристы, ненаказуема. А вот дела... За дела-то им и воздалось. Вы согласны?"

Экскурсанты соглашались и молча кивали головами.

- Тогда, пожалуй, пройдем в пивную, которую посещали диктаторы, и побеседуем там не о них, - изображая на лице загадочность, говорил он.

- А о чём же? - звучал неизменный вопрос.

- О тайнах и сплетнях русской эмиграции, - переходя на шёпот и нарочито с опаской оглядываясь по сторонам, говорил он.

К сожалению, ни на одном из подобных застолий в Лёвенбройкеллере лично мне побывать не удалось, поэтому ни тайн, ни тем более сплетен, я передать не могу. Единственно скажу, что все они неким загадочным образом остаются в этой старинной пивной. Вероятно, там они присоединяются к немецким легендам, которые, как утверждают завсегдатаи, живут на чердаке. Но иногда спускаются вниз и материализуются в виде историй, которые звучат за столами.

А вот за порог - ни-ни.

Мой добрый приятель из туристического бюро знал этот секрет, а также знал столик, к которому чаще всего подлетали легенды, не говоря уж о безответственных сплетнях.

Ему-то, как говорится, с места в карьер мы и поведали нашу историю, более похожую на глупую шутку.

- Не расстраивайтесь, - сказал он. - В нашем городе нет таких крепостей, которые бы не покорялись большевикам. Битте, ваши паспорта, факс из Москвы, копия которого, как вы утверждаете получена консульством, и отправляйтесь в наш офис. Вас там уже ждут.

Когда мы отошли на несколько шагов, художница спросила:

- Скажите, вот этот ваш товарищ, он действительно симпатизирует большевикам?

- Почему вы так решили? - удивился я.

- Но он же сам сказал о крепостях, которые им покоряются.

- Это он так шутит.

- Мрачные у него шутки, но человек он, судя по всему, добрый, - вздохнула основоположница баварского ассамбляжа.

...Едва мы вошли в уютный офис русского туристического агентства, как вслед за нами влетел запыхавшийся приятель.

- Всё в порядке, - переводя дух, крикнул он. - Царицын взят!

- Вы шутите, - с явным недоверием вымолвила художница. - Его ж ваши большевики ещё в прошлом веке взяли.

- Ну да, - согласился товарищ. - Но это я так, для образности. Короче, визы получены.

- Потрясающе! - вздохнула моя спутница. - И на все паспорта?

- Конечно, - широко улыбнулся представитель туристической фирмы, избравшей в виде эмблемы глобус Земли.

- И как же вам это удалось? Они же все там такие строгие... И ещё эта очередь, - с явно наметившимся восхищением в голосе и во взгляде спросила она.

- Позвольте не отвечать на ваш вопрос, дабы не разглашать интимности наших дипломатических отношений.

- Во загнул! - восхитился возникший на пороге Марк Аврелий, работающий в расположенном напротив русском магазине. Вообще-то он был просто Марком, без Аврелия, но все его почему-то звали как римского императора и автора философских сочинений "Наедине с собой".

- Тебе жениться нужно, - неожиданно продолжил он и, плотоядно глянув на художницу, добавил: - А то морочишь женщинам головы, тем более красивым.

Но завершить эту бесспорно важную мысль он не успел, ибо я, предчувствуя, что главные события всё же впереди, перебил его:

- Друзья, мы хотим вас поблагодарить, расплатиться и договориться о непременной встрече в Лёвенбройкеллере после того, как мы возвратимся из Москвы.

- Почему нет? - сказал мой приятель из туристического бюро.

- Я тоже буду ждать эту встречу, - покрылась легким румянцем художница.

- На меня не рассчитывайте, - пробубнил Марк Аврелий. - Я на работе так уматываюсь, что мне никакой "хаус" без моего дивана не нужен.

Но на него, как мне показалось, никто особо и не рассчитывал.

 

КАК ПРОВОЖАЮТ ТЕРРОРИСТОВ

Московские приключения начались ещё в Мюнхене, в аэропорту, носящем имя Франца-Йозефа Штрауса, откуда отправлялась баварская часть германской делегации.

В условленный час все мы встретились у стойки "Пулковские авиалинии", где поздоровались с их представителем, очень похожим на певца Розенбаума, только с идеально круглым черепом. Выслушали его новый анекдот, сдали багаж и зарегистрировали билеты. Затем налегке, неторопливой походкой двинулись к немецким таможенникам, сверяющим паспортные фотографии с оригиналами, а заодно просвечивающим специальным аппаратом ручную кладь и прозванивающим твои карманы в надежде обнаружить в них что-нибудь вроде портативной базуки.

Вперёд, с присущей галантностью, мы пропустили нашу даму. Но неожиданно возникла группа кричащих и яростно жестикулирующих итальянцев, которые, сами того не заметив, легко разметали нашу мини-колонну. В результате первым в полосу паспортного контроля вступил антикоммунист-патриот. За ним шёл я. За мной - художница, а замыкающим был руководитель главной организации немцев-переселенцев. Он, помню, ещё сказал: "Хорошее сегодня выдалось утро". На что наша единственная дама ответила: "Ничего удивительного. Каждый раз, когда мы отправляемся за границу, возникает так называемый эффект "медового месяца" - всё кажется прекрасным. Социологи...".

И вдруг замолчала. Я обернулся. Ни художницы, ни лидера организации этнических немцев позади не было. Вместо них стоял насупленный человек восточной наружности, а рядом с ним женщина в форме и с пластмассовым лукошком в руках. Насупленный человек неторопливо опорожнял свои карманы, складывая поочерёдно в неё бумажник, связку ключей, авторучку...

Потом корзинка медленно поехала по эскалатору и скрылась в коробке с эластичными резиновыми лентами по краям, а он, пройдя через подкову террористоопределителя, встал рядом со мной.

- А где они?! - неожиданно не по-немецки, а по-русски воскликнул я.

- А, там, - ничуть не удивившись, и тоже по-русски ответил человек восточной наружности. - Их немножко арестовали.

- Как так "немножко"? - не понял я. - Что значит "арестовали"?

- Немножко, потому что не били, - пояснил собеседник, неторопливо извлекая из корзинки бумажник, ключи, авторучку и рассовывая их по карманам. - Но бить конишна будут.

Это "конишна" меня насторожило.

- А вы, собственно, кто? Что вы конкретно видели?

- Я - пуштун, - ответил восточный человек. - Учился в Ленинграде, теперь немножко живу в Германии, и я видел, как ваших друзей обезвредили.

- Кто?! - воскликнул я. А у самого тревожным молоточком пульсировала мысль: "Откуда взялся этот самый пуштун, который говорит по-русски? Где мои друзья? И вообще - что здесь происходит?!"

- Вот эти, - указал русскоговорящий пуштун на таможенников. - Они всех арестовывают, у кого оружие и наркотики.

- Наркотики, - повторил я. - Какие такие наркотики?

- Выяснят, - успокоил меня пуштун и растворился в нахлынувшей толпе, радостно гогочущих шведов.

- Не хотите ли кофе? - тронул меня за локоть патриот-антикоммунист. - И почему, батенька, вы такой растерянный? Билетик потеряли?

- Наших коллег, кажется, арестовали,

- Скверно, - ничуть не удивившись, пробурчал он. - Весьма скверно. Впрочем, коминтерновские замашки, как я вам не раз говорил, живучи.

- Какой Коминтерн, - озлился я. - Мы же в Мюнхене.

- А рука Москвы? - парировал старый борец с тоталитаризмом. - Уверяю, она ещё не отсохла. Об этом регулярно пишет франкфуртский журнал "Литературный космополит", не устают предупреждать публицисты Илья Булыжникер и Чингиз Дубрав. Я, кстати, только их читаю. А вы?

- На дух не переношу.

- Ну а к творчеству Антона Телятина и Юрия Зоофильева как относитесь? - подозрительно окинул меня взглядом вечный антисоветчик.

- С состраданием. Как к больным.

- Не понял.

- Они ярко выраженные фобы. Наполовину руссо, наполовину - германо. С этим, надеюсь, вы спорить не будете?

- Буду.

- А с тем, что фобия болезнь?

-Тоже буду спорить.

- А что это, по-вашему?

- Если речь о России и Германии, то никакая это не болезнь, и не фобия, а состояние либеральной души, которое считается в наших кругах хорошим моветоном.

- Понятно. Но почему бы Телятину, Булыжникеру или Зоофильеву не написать в том же духе, в каком они пишут о России, Германии, местных политиках, например, о бандитах или хотя бы о владельце одного из русских магазинов, торгующих "палёной" водкой, о турбюро, отправляющих своих клиентов в никуда, о жуликах-экстрасенсах?

- Так ведь морду набьют, - искренне удивившись моей наивности, воскликнул диссидент-невозвращенец. - А, кроме того, запомните: настоящие либералы, по воробьям из пушек не стреляют.

- Ну да, только по ерапланам, - пробурчал я и оба мы, осознав бессмысленность продолжения разговора, умолкли.

Минут через десять, когда я действительно начал нервничать, у снабжённой пронзительным звонком "подковы" возникла художница, сопровождаемая лидером самой массовой организации российских немцев.

- "Кажется, арестовали!", - с явным разочарованием и сарказмом в голосе передразнил меня патриот-антикоммунист. - Просто задержались где-то. А вы тут воздушную тревогу скорей объявлять.

Отвечать я ему не стал, ибо по лицам наших попутчиков, понял - что-то всё же случилось. Когда они, наконец, миновали таможенный досмотр, и мы молча сели за столик в баре, то главный российский немец, виновато глянув на художницу, спросил:

- Вы сами обо всём расскажете или как?

- Зачем же? - вздёрнула та плечиком. - Вы мужчина, вы и рассказывайте.

- А что здесь рассказывать, - пробурчал российский немец. - Арестовали нас, дурачки эти. Хотя по-человечески понять их можно. Гляньте, какие бугаи (при этом он дёрнул подбородком в сторону "подковы"), а работы никакой.

- Вы имеете в виду бойцов антитеррористического подразделения? - спросил патриот.

- Ну да. Поэтому, когда они увидели на экране ятаган, то очень обрадовались и моментально скрутили нашу даму.

- Во-первых, это не ятаган, как вы изволили выразиться, а кортик моего пращура, - с обидой в голосе поправила его художница.

- Кортик? - удивился я. - Вот в этой сумке, которую вы не сдали в багаж, вы хотели провезти кортик!? Зачем?

- Затем, что это наша семейная реликвия, - поджав губы, ответила художница. - Я хочу передать его в Оружейную палату Кремля. Поверьте, она того заслуживает.

- Вы так считаете? - спросил несгибаемый антикоммунист.

- Убеждена. Мои дедушка и папа, будь они живы, поступили бы так же.

- Простите, - перебил её вождь российских немцев, - а вы вообще себя как чувствуете?

- В каком смысле? - вспыхнула дама.

- В смысле физическом, - уточнил он. И, уже обращаясь к нам, продолжил. - Это поразительно, с какой скоростью они нас скрутили. Сначала девица, ну та, что у телевизора стоит, спросила: "Эта ваша сумка?". Госпожа художница отвечает: "Наша". Потом что-то хрякнуло, и она исчезла.

- Что? - замер, не донеся чашку до рта, враг мирового Коминтерна. - Что хрякнуло? Кто исчез?

- Не знаю, что хрякнуло, - пожал плечами лидер этнических немцев. - Но мы оказались в кутузке.

- Не в кутузке, - поправила его художница, - а в специальной комнате, где нас допросили. И я, как помните, представила всю документацию о кортике. Рассказала о своём дедушке, герое Ледового похода**. О папе, который бежал из красной России, о судьбе кортика, который теперь возвращается на родину.

- Так, и где он? - с несколько странной интонацией спросил патриот-антикоммунист. - Кортик где?

- В багаже, - удивилась наивности вопроса художница. - Где ж ему ещё быть? Нам принесли мой чемодан, и я его туда упаковала. У них всё хорошо организовано. Порядок во всём. Сейчас, чтобы вы знали, американцы никак не могут решить - кто их конкретно взорвал 11 сентября. Поэтому, когда вступаешь на борт самолёта, даже пилочку для ногтей иметь при себе нельзя. Холодное оружие. Нам всё объяснили.

- Вы хотите сказать, что вам принесли чемодан, который вы уже сдали в багаж? - недоверчиво хмыкнул антикоммунист.

- А вы подумали, что они ко мне домой за другим съездили? - расхохоталась художница. - Ну, вы чуда-ак.

- А вас-то за что в кутузку? - обернулся подписчик "Литературного космополита" к лидеру российских немцев.

- Наверное, за компанию, - улыбнулся тот. - Но я особо не расстроился.

- Почему не расстроились?

- За свои пятьдесят я не раз бывал в германских тюрьмах, - с некоторой загадочностью в голосе ответил тот. - Ведь я - профессиональный переводчик, а ваших, как и наших, там сидит достаточно. Поэтому я хорошо знаю условия содержания, распорядок, количество калорий в пище. Меня тюрьмы не пугают. Ну и потом, как видите, нас же освободили. Ошибка исправлена.

- Умный человек знает, как исправить ошибку, а вот мудрый их просто не делает, - пробурчал несгибаемый антикоммунист.

В этот момент объявили о начале посадки на рейс "Пулковских авиалиний" отбывающий в Москву, и мы были вынуждены прервать наш, вне всякого сомнения, содержательный разговор. Но когда мы с патриотом, получив посадочные талоны, вошли в трубу, соединяющую самолёт с аэроперроном, он, приблизившись ко мне, прошептал:

- Ты обратил внимание, как он подчеркнул "ваших и наших там сидит достаточно"? Как думаешь, что он хотел этим сказать?

- Наверное, что "ваши" - это ваши, а "наши" - наши, - предположил я.

- Нет, за этим явно что-то кроется, - протягивая стюардессе посадочный талон, прошелестел антикоммунист, кстати, не жаловавший особо и демократов, о которых говорил: "Если из двух зол разрешают выбирать одно, то это как раз и есть подлинная демократия".

Потом взревели двигатели, мы вырулили на взлетную полосу и, поднявшись над Мюнхеном, увидели, что над всей Баварией безоблачное небо. До самой Москвы мы говорили в основном о пустяках и удивлялись сытности обеда и разнообразности напитков, который нам предложили.

- Лучше, нежели на самолетах "Люфтганзы", - сказал лидер российских немцев.

Услышав эту его реплику, патриот уточнил:

- Конечно, лучше. Но Россия себя ещё покажет.

Похвала это или предупреждение о грядущих катаклизмах, никто не понял. Все погрузились в свои мысли, ожидая встречи с городом, в котором давно не были.

А днём раньше из Берлина в Москву отправился руководитель нашей делегации. О подробностях его официального убытия мы тогда ещё ничего не знали, а они, между прочим, имели весьма специфический характер.

В отличие от меня в российском консульстве его любили, что, впрочем, не помешало его сотрудникам куда-то задевать вызов, поступивший из самой главной кремлёвской канцелярии. Товарищ злился и нервничал. Чиновники подобострастно прижимали руки к груди и щурили глаза, в которых явно угадывалась отчаяние.

К главному их начальнику товарищ обращаться не стал, решив, что подобное головотяпство со стороны клерков может в будущем оказаться ему весьма полезным. Тем более, что в Москве нас должен был принять если не Сам, то очень близкий к нему человек. Ну а ему, в качестве шутки, можно будет рассказать об этом казусе. И тогда... А ведь можно и не рассказать. И тогда... Правильно. Зачем торопиться приобретать ещё одного врага, если можно вылепить из него друга?

С этими мыслями товарищ явился в аэропорт Шёнефельд, где предъявил свой паспорт со старой въездной визой, срок которой истекал через три дня, и без всяких приключений преодолел таможенный досмотр.

По-иному сложилась судьба наших коллег, вылетавших из аэропорта Дюссельдорфа.

ЧТО У ВАС, РЕБЯТА, В РЮКЗАКАХ?

Именно в эти весенние дни писатель-сатирик, чье имя также выудила из шляпы мюнхенская официантка, гостил у своих приятелей в северо-рейнском городке Крефельде, и поэтому в Москву ему было проще лететь из Дюссельдорфа, нежели возвращаться в Бранденбург, где он жил, а оттуда добираться до берлинского аэропорта Шёнефельд. Созвонившись с поборником русской культуры и одновременно руководителем местного Совета иностранцев (ему, как помните, также улыбнулась удача в образе баварской официантки) он договорился встретиться с ним у стойки регистрации билетов дюссельдорфского аэропорта.

- Вы меня легко узнаете, - сказал писатель-сатирик, - в руках я буду держать портрет Михаила Горбачёва.

- А почему именно Михаила Сергеевича? - удивился культуртрегер.

- Могу прихватить фотку английской королевы. Но вот незадача - последней, то есть Елизаветы II, в доме, в котором я остановился, нет. Есть Елизавета I. А ещё есть фото супруги Уинстона Черчилля Клементины. Она вас устроит?

- Берите своего Горбачёва и приезжайте, - с металлом в голосе произнёс лучший друг иностранцев столицы Северного Рейна - Вестфалии.

- А как я вас узнаю? - не позволил ему положить трубку писатель.

- Я буду с женой и дочкой.

- В смысле с их фотографиями?

- Нет, с живыми.

- Жаль.

- Почему это жаль?

- Фотографиями можно было бы обменяться.

- А вы, однако, шутник, - хохотнул поборник русской культуры.

- Нет, я просто наивный, - очень серьёзным голосом ответил писатель...

До аэропорта оба они добрались без приключений. Встретились, познакомились. А вот у "подковы", которая, по логике, должна приносить счастье, случилась неприятность.

Лучший друг иностранцев миновал этот весьма чувствительный аппарат достаточно спокойно. Правда, он дзинькнул, но как-то неуверенно. Вполголоса. Ну а когда наш путешественник со словами: "Глянь, реагирует" извлёк из кармана портмоне с впаянными в него фотографиями супруги и дочки-красавицы, положил его в специальное пластмассовое лукошко и во второй раз прошёл детектор, то он даже не пискнул.

Что же касается литератора, то не успел тот приблизиться к "подкове", как она буквально зашлась в истошном звоне. Через секунду рядом с ней возникло несколько дюжих охранников, профессионально заблокировавших выпучившего от удивления глаза писателя. Один из них, цепко наблюдая за каждым движением автора-юмориста, ласково поманил его пальцем.

Словно загипнотизированный, литератор сделал шаг, ещё один и остановился. Тут же к нему подлетел человек с прибором, очень напоминающим большой кипятильник, что выпускали на оборонных заводах Советского Союза, и медленно стал водить им по его лодыжкам, бокам, спине. Все присутствующие при этом замерли. Даже беспрестанно орущий младенец, выгибавшийся на руках ярко накрашенной блондинки, вдруг замолчал, уставившись глазёнками-пуговками на ощупываемого мини-миноискателем "наивного" писателя.

Когда охранник приблизил никелированную штуковину к заднице литератора, то она - не задница, конечно, а штуковина - громко заверещала. Все окружающие невольно отпрянули.

- Медленно - повторяю - очень медленно достаньте то, что лежит у вас в заднем кармане брюк, - сказал охранник с "кипятильником".

Писатель молча и со скоростью замедленной съёмки, протянул руку к заднему карману и извлёк из него поблескивающую стальными боками фляжку.

- Что в ней? - спросил охранник.

- Как всегда - коньяк, 330 граммов, - тихо, будто опасаясь кого-то разбудить, сказал литератор.

- Вы уверены?

- А то нет, - удивился он. - Сам наливал.

- Хорошо, мы вам верим, - сказал охранник. - Отойдёмте, пожалуйста, в сторону, дабы не создавать очереди.

Тут же "любимый племянник прославленного маршала", как иногда с присущей ему скромностью называл себя наш герой, пользуясь тем, что имел с полководцем одну и ту же фамилию, был взят в плотное кольцо мускулистых парней в форме.

- Пожалуйста, ваши документы, - сказала невесть откуда взявшаяся сухощавая, тонкогубая брюнетка лет тридцати.

- Так руки ведь заняты, милая, - ответил ей по-русски писатель.

- Вижу, милёнок, - также по-русски, но с лёгким акцентом произнесла брюнетка. - Но занята у вас правая рука, а вот левая свободна.

- У меня не только левая рука свободна, но и сердце, - сострил литератор и первым захохотал. - А вы, между прочим, прекрасно говорите по-русски. Это что - муттершпрахе или как?

Оставив его вопрос без внимания, строгая таможенница углубилась в изучение паспортных данных.

- Почему улетаете из Дюссельдорфа, а не из Берлина? - спросила она, продолжая перелистывать паспорт.

- Я сюда на свадьбу приезжал, - неожиданно заявил литератор. - А теперь в Москву лечу. К нашему президенту, который когда-то у вас, точнее, в ГДР, работал. У нас с ним встреча назначена. Между прочим, на завтра.

- Не поняла, поясните, - продолжая изучать его паспорт, сказала таможенница.

- Вы уверены, что нас никто не прослушивает?

- Не морочьте мне голову, - неожиданно рыкнула она на него. - Вопрос поставлен ясно: почему улетаете из Дюссельдорфа, а не из Берлина?

К подобному натиску племянник советского маршала явно готов не был. И даже втянул живот, чего с ним не случалось последние лет тридцать.

- Я же вам сказал, - промямлил он каким-то чужим ломающимся голосом, - на свадьбу приезжал. - Но потом вдруг снова вспомнил, куда, к кому и по чьему предложению летит и уже сочным баритоном, выставив подбородок и живот, закончил: - А теперь к президенту Путину лечу. По приглашению его администрации.

- А во фляжке что? - внешне никак не прореагировав на эту новость, спросила дама в форменной куртке и таких же брюках.

- Я ж говорил - коньяк.

Воцарилась гнетущая тишина. О чём думала в этот момент таможенница, можно было только догадываться. Конечно же, она не верила этому немолодому, но ещё очень бодрому, вполне краснощёкому мужчине. Ни к какому Путину он, конечно, не летит. Хотя, всё может быть. Но как с ним поступить, не уронив авторитета перед сослуживцами?

Ну а наш герой, расценил возникшую паузу и напряжённое молчание окружающих по-своему. Привычным движением он поднёс фляжку ко рту и в считанные секунды выбулькал всё её содержимое. Потом, нюхнув рукав пиджака, чуть поморщившись, спросил:

- Теперь, надеюсь, верите или дыхнуть?

- Верим, - с некоторой разочарованностью в голосе ответила не то таможенница, не то командир антитеррористического подразделения. - Можете следовать на посадку.

- Нет, милая, не могу. Мне компенсация нужна.

- Какая ещё компенсация?

- Коньячная. Без своих 300 граммов на борт я - ни-ни.

- Как так ни-ни?

- Элементарно. Боюсь.

- Чего?

- Высоты, шаровых молний и массового психоза. Поэтому, будьте добры, распорядитесь, чтобы заполнили, - сказал он, протягивая ей фляжку.

- Я ничего не понимаю! - возвысила голос женщина.

- А я отсюда не уйду! Пусть ваши опричники меня в наручниках и кандалах на самолёт ведут. Пусть об этом весь мир узнает, но с места без того, что вы вынудили меня выпить, я не сдвинусь!

Присутствующие при этом диалоге и ни слова не понимающие "опричники" всё же догадались, что этот порывистый в движениях господин чем-то весьма недоволен, и на всякий случай придвинулись к нему поближе.

- Не напирайте, не напирайте, - попытался отодвинуть их литератор. - Лучше вот это наполните, - и он пощёлкал согнутым пальцем по стенке плоской фляжки. Ферштеен или нихт?

- Хорошо, ваша просьба будет удовлетворена, только прекратите кричать и паясничать, - сказала таможенница-антитеррористка.

- А я не кричу. Я - взываю к справедливости.

Перейдя на немецкий, женщина попросила одного из парней сопроводить русского к магазинам беспошлинной торговли и приобрести ему 300-граммовую бутылку коньяка.

- А вот этого не нужно, - придержал рукой парня литератор. - Для меня принцип важен. Вот вы согласились компенсировать нанесённый ущерб, и я уже удовлетворён. Баста. Или как там по-вашему? Короче, коньяк я сам себе куплю. Давай, обзванивай меня своим кипятильником, а то ведь на самолёт опоздаю.

Парень вопросительно посмотрел на женщину, а та, устало улыбнувшись, по-немецки сказала:

- Пропустите его. Пусть идёт.

Встреча главного культуролога Дюссельдорфа и писателя из Потсдама была бурной и радостной. А путь до Москвы они преодолели совершенно для себя незаметно. Хранитель русского очага культуры, что, оказывается, всё ярче разгорается на берегах немецкого Рейна, рассказывал о том, какие удивительные стихи и музыку пишет его жена, как это дивное её дарование он использует в спектаклях и мечтает о постановке многоплановой оперы с супругой в главной роли. А литератор делился воспоминаниями, как он работал главным врачом футбольной команды "Зенит", как однажды из города Душанбе они летели в Алма-Ату, и как самолёт попал в самый эпицентр грозы. Весьма образно он живописал, как по потолку змеями вдруг заструились молнии, а от электрических разрядов в салоне запахло порохом. Как насмерть перепуганные пассажирки восточной наружности бросились к дверям и стали пытаться отворить их. А потом из кабины выскочил лётчик и с криком: "Мочи их, а то разгерметизируемся и рухнем!" стал вместе с писателем, который тогда был врачом, расшвыривать женщин, стариков и детей.

- Прямо как Путин террористов в сортире, - вставил культуролог.

- Может быть, - кивнул бывший врач. - Но согласись, что жизнь - это профессия, поэтому и выживают только профессионалы. Но вот с того самого дня я стал бояться летать, пока совершенно случайно не накачался коньяком в буфете и в полубессознательном состоянии не очутился на борту самолёта летевшего в Горький.

- Теперь это Нижний Новгород, - проявил свою осведомлённость культуролог.

- Да, - согласился писатель, - а мы живём в Германии. И вообще солнце восходит на востоке.

- А заходит на западе, - с неожиданной грустью в голосе откликнулся тот.

 

 

"ЗДРАВСТВУЙ, РУССКАЯ СТОЛИЦА!"

В Шереметьево-2 мы прибыли первыми. Встретили нас с шиком, почти как правительственную делегацию какого-нибудь небольшого и не слишком гордого африканского государства. То есть, минуя всякие формальности и проверки багажа, особым коридором нас провели в особую комнату с огромным плоским телевизором, уютными диванами, свежими газетами, столиком, на котором стояла минеральная вода и печенье, а рядом - высокогрудая улыбающаяся девушка в ладно подогнанной синей юбочке и белой кружевной кофточке. Там-то, попивая кофе, мы и стали дожидаться дюссельдорфцев, чей самолёт прилетал позже.

Время тянулось медленно, так как всем хотелось на волю. Наконец, в дверном проёме возникла розово-ехидная физиономия писателя и постно-уставшее лицо культуртрегера.

Выскочив вперед, писатель заключил меня в объятья и, уткнувшись в плечо, неожиданно зарыдал:

- Я так рад встрече! Так рад! Мне было очень одиноко в самолёте, который вёз меня в неизвестность!

- Во, даёт! - потрясённо вымолвил культуртрегер. - Это ему-то было одиноко! Да он весь самолёт на уши поставил своими хохмами. Его вообще на борт не хотели впускать. Ладно, пусть порыдает, а мы давайте знакомиться.

Поочередно протягивая руку каждому, в том числе и мне, хотя мы с ним до этого встречались многократно (первый раз - лет сто назад, когда он служил солистом в ансамбле Туркестанского военного округа, а я репортёром в вечерней газете столицы Узбекистана, где дислоцировался этот ансамбль), главный, как он представлялся, лоббист русской культуры в западной части Германии, оглядевшись по сторонам, поинтересовался:

- Простите, а где же наш руководитель? Он что, не прилетел? Где мы его увидим?

- Он уже вас ждёт, - неожиданно вынырнул из-за его спины юноша в строгом тёмном костюме, белой рубашке и при галстуке. - Мне поручено сопровождать вас.

- Сопровождайте, - милостиво разрешил несгибаемый антикоммунист.

- Но вы не ответили, где нас ожидает руководитель нашей неправительственной делегации? - снова задал вопрос культуртрегер.

- В "Президент-отеле", - с особым выдохом сказал молодой человек, - разве вы не в курсе?

- Это - серьёзный отель, - наконец-то подал голос лидер главной организации российских немцев.

- А что, разве мы его не достойны? - приосанившись и ещё более посерьёзнев лицом, не то спросил, не то констатировал факт культуртрегер.

- Простите, кого вы имеете в виду - отель или нашего руководителя? - обернулась к нему художница.

- Обоих, обоих он имеет в виду, - пробурчал антикоммунист.

И все мы двинулись на выход, но без вещей - шустрые ребятишки из местной обслуги уже погрузили их в багажное отделение новенького микроавтобуса, который и помчал нас в сторону гостиницы, именовавшейся раньше "Октябрьской".

В Москве я не был давно. Лет эдак двенадцать, и поэтому многое было мне здесь в новинку. Например, присутствие на дорогах большого количества гаишников, причём не сержантов, а исключительно офицеров. Неожиданно вспомнился Лондон. Когда я впервые в нём очутился, то более всего поразился огромному количеству снующих по тротуарам английской столицы африканцев, индусов, арабов, пакистанцев. Их, как показалось, было там даже больше, нежели в Германии турок, курдов, албанцев и афганцев. Ну а вот в Москве - милиционеры. Они, казалось, были всюду.

Этим своим наблюдением я поделился с коллегами и сопровождавшим нас юношей в строгом костюме.

Коллеги промолчали. Только несгибаемый антикоммунист невнятно пробурчал: "Милитаризм возрождается". Но кроме меня, его никто не услышал. А молодой человек, добродушно улыбнувшись, громко пояснил: "Правительственная трасса. В остальной же Москве всё, как у вас". "Посмотрим", - снова буркнул сидящий по правую руку диссидент.

...На мраморных ступенях "Президент-отеля" с распростёртыми объятиями нас уже поджидал руководитель делегации, прибывший в Москву накануне.

- Устраиваемся, устраиваемся, друзья, и на ужин. Кое-что обсудим, чем Бог послал - закусим, - уютно и как-то по-домашнему рокотал он. - Нас здесь уже ждут. Правда, немного спутал карты баварский премьер. Но, думаю, всё будет о.кей.

- Что значит - спутал?! Опять эти баварцы! - по-ленински (только без кепки, зажатой в кулаке) вскинул руку дюссельдорфский культуртрегер.

- Позже, позже, обо всём позже, - успокаивающе коснулся его плеча руководитель. Оставьте вещи, умойтесь с дороги и спускайтесь. Я буду здесь минут через двадцать. Пойдем ужинать.

- Простите за прямолинейность, а платить будете вы или приглашающая сторона? - поинтересовался писатель-сатирик.

- Ну, это мы решим, - уклонился от прямого ответа руководитель. - С завтрашнего дня за всё платят пригласившие, а вот сегодня, пожалуй, мы сами рассчитаемся.

- А мы надеялись, молитвой и постом себя изнуряли. Выходит, зря?

- А разве последователи вашей веры постятся? - недоверчиво оглядел писателя несгибаемый антикоммунист.

- Ещё как! Особенно, если приходится своими расплачиваться, - ответил тот. И мы, продолжая не то шутить, не то обмениваться мнениями, направились к лифтам...

...Из окна моего полулюкса открывался великолепный вид и на набережную Москвы-реки, и на новый, выполненный под старину храм Христа-Спасителя, и на памятник Петру Первому, возведённый весьма жизнерадостным и плодовитым скульптором. Попутно я вспомнил, что своих монстров он стал ваять ещё задолго до воцарения демократии на постсоветском пространстве. По крайней мере, в Москве с его творчеством были знакомы ещё в застойные советские времена. Правда, в основном торговцы и покупатели Тишинского рынка. Именно там был воздвигнут сработанный им столб "Дружба народов", который сами народы, населявшие столицу, немедленно окрестили "шашлык-машлык". Ещё столб называли "хрен на голом месте". Короче, произведение нашло отклик в сердцах москвичей различных национальностей. А, возвращаясь к памятнику Петру, скажу, что вначале, как утверждают злопыхатели, это был Христофор Колумб и предназначался он для установки в США. Но янки, ответственные за монументальное искусство, почему-то не проявили внимания к собственной истории и в установке памятника Колумбу вежливо, но твёрдо отказали. Тогда, следуя неумолимой логике фонетической корреляции, скульптор обратился с даром непосредственно к правительству Колумбии - тот же результат. Кто бы другой расстроился, но он, быстренько заменив великому мореплавателю голову и превратив того таким нехитрым образом в не менее великого российского самодержца, продал его вместе с кораблём городу Москве.

- А чем мы хуже? - неожиданно возник за моей спиной руководитель делегации.

- О, господи! - невольно вырвалось у меня. - Как ты сюда проник?

- Ты дверь забыл закрыть, а мой номер рядом. Всё просто. Так вот, дружище, - продолжал руководитель, словно читая мои мысли, - если грузинский Роден сумел их убедить, что этот монстр и есть символ XXI века, то чем наша идея хуже?

- Конечно, не хуже. А в чем всё же она?

- Помочь России укрепиться в мире и, в частности, в Европе в обмен на то, чтобы она помогла нам. А теперь пойдём немного расслабимся.

Расслаблялись мы "немного" часов до трёх ночи. А на следующий день начались бесконечные встречи и переговоры в отделах Министерства иностранных дел, всевозможных обществах по дружбе и любви с соотечественниками, вольно или невольно оказавшихся за границей, с какими-то брюхатыми и плоскопузыми людьми розовощёко-комсомольской наружности и манерами.

Все они были похожи одновременно на Чубайса, Немцова, Ходорковского, Абрамовича и даже Хакамаду с Новодворской, но в то же время ни капельки друг на друга. Все здорово умели держать многозначительные паузы и давать фантастические советы.

- Вот вы спрашиваете - где взять деньги на продвижение ваших проектов по преподаванию русского языка детям? - поинтересовался сенатор не то от Чувашии, не то от Мордовии, ведающий в кругу прочего взаимоотношениями с соотечественниками в одном из Думских комитетов. - И это действительно важный вопрос. Конечно, человек, который не хочет добра вашей идее, предложил бы вам деньги. Мол, берите на здоровье и пользуйтесь. Но это, как говорят у нас на Чукотке, плохой человек.

- Так вы, значит, всё же с Чукотки? - решил уточнить писатель.

Моментально на него все зашикали, мол, чего перебиваешь, когда речь зашла о святом, о субсидиях.

- Нет, но там живёт мой близкий друг, хороший, знаете ли, такой мальчик. Я бы сказал - вундеркинд и даже больше, - ответил сенатор и поинтересовался: - Кстати, не помните... о чём это я?

- О том, где взять деньги на проекты, - подсказала художница.

- Да, да, правильно. Так вот, как говорят у нас на Камчатке, лучше подари другу удочку, нежели центнер рыбы. Улавливаете?

- А-а, так вы с Камчатки! - догадался культуртрегер.

- Не совсем, - снова уклонился от прямого ответа сенатор, - я обо всём этом как бы в фигуральном смысле.

- Ага, - подал голос лидер главной организации российских немцев. - Вы хотите дать нам совет, где изыскать средства на наши проекты?

- Ну, конечно! - обрадовался хозяин просторного кабинета, располагавшегося на втором этаже замка, который принадлежал некогда не то купцу Рябушинскому, не то князю Феликсу Юсупову, а в советский период райкому комсомола. - Именно это я и хочу вам дать. Вот, например, вы, - он уставился на художницу, - скажите, бываете на рынке, или как там у вас в Германии это называется?

- Маркт, - подсказала та.

- Так вот, сколько... скажем, бананов вы покупаете, когда бываете на "маркте"?

- А я их не на маркте, а в "Альди" покупаю, - зарделась художница. - Конечно, эта сеть магазинов, как бы правильнее выразиться, не совсем та, но фрукты и овощи в них всегда свежие. Это за счёт оборота. Ведь бывают дни, когда в наши "Альди" от наплыва русских эмигрантов и турецкоподданных просто не втиснуться.

- Почему именно русских?! - возмутился несгибаемый антикоммунист. - Вы гляньте - сколько их с Украины, Молдавии и Белоруссии понаехало! А из Прибалтики! И всё едут, едут...

- Друзья, мы отвлекаемся, - с улыбкой на лице и молниями в глазах стал давить густым баритоном вспыхнувшую было перепалку руководитель. - И при чём здесь вообще Молдавия с Украиной, когда мы говорим о бананах?

- Совершенно верно, тем более, что там они не растут. Это я знаю наверняка, - также попытался разрядить обстановку культуртрегер.

При этих его словах писатель, хранивший молчание, что явно давалось ему с трудом, ещё больше попунцовел лицом и стал тихонько похрюкивать, как это делают самцы морских свинок в брачный период. Художница, сидевшая рядом, подозрительно на него обернулась и на всякий случай отодвинулась. Сенатор же, как мне показалось, ничего не заметил и продолжал:

- Так сколько же бананов вы покупаете на этом самом, как его...

- Маркте, - подсказал лидер главной организации российских немцев.

- Да, совершенно верно - маркте?

Подняв слегка подкрашенные глаза к лепному потолку, художница задумалась.

- Ну, килограмма полтора-два в неделю. Но, бывает, и ни одного. Это когда я в отпуск уезжаю.

- Всё понятно, - загорелся взглядом сенатор. - Всё понятно! А теперь отвечайте - сколько бананов вы не съедаете и выбрасываете в мусорное ведро?

- Мы их в мусорные вёдра вообще не выбрасываем. У нас есть ёмкости специально для пищевых отходов.

- Не важно, не важно, - торопил её сенатор. - Скажите, сколько?

- Ну, один, два. А бывает, и три.

- Вот! Вот они, резервы!!! - вскричал сенатор, победно оглядывая присутствующих. - Вот где вы можете черпать деньги и спокойно их тратить не только на сохранение и изучение русского языка, но и массу других проектов. Например, на создание команд КВН. Или поддержку театров, в которых актёры, кроме как на русском, на других языках играть не могут, а в России - сами понимаете... Им здесь хода не дают. Вот они и эмигрируют. Улавливаете?

- Конечно, конечно, улавливаем. Спасибо за дельный совет, - попытался перехватить инициативу наш руководитель.

Но сенатор не позволил.

- Выбрасывая, допустим, два испортившихся банана, вы рассуждаете - мелочь. И ошибаетесь! Вы выбрасываете деньги!!! Вот мы здесь в кулуарах общались, и кто-то из вас мне сказал, что русскоязычных в Германии уже аж четыре миллиона! Да, допускаю, что не все они едят бананы, а некоторые, наоборот, съедают их полностью, так как являются рачительными хозяевами. И всё же, какой это резерв! Я дам задание своим финансистам и они всё просчитают. А вам советую открыть специальный счёт, на который будут поступать деньги, сэкономленные нашими русскоязычными соотечественниками, благодаря правильной организации питания. Для этого, естественно, нужно будет провести соответствующую разъяснительную работу в прессе. С этим-то, надеюсь, вы справитесь?

- С этим-то, конечно, справимся, - грустно ответил руководитель.

- Кстати, а вот организовать сбор денег на выпуск народного автомобиля, по примеру одного нашего гиганта мысли, вы не думали? - снова оживился сенатор, работавший, кстати, до этого олигархом.

- К сожалению, в Германии он уже есть, - подал голос вождь этнических немцев. - "Фольксваген" называется.

- Надо же, - искренне удивился сенатор. - А кто же его придумал?

- Это давно было, - уклончиво ответил лидер руссланддойче. - Ещё в канун Второй мировой войны.

- Ну что ж, тогда сосредоточьтесь на бананах и вообще на питании, а я буду продолжать думать, чем бы вам ещё помочь, а сейчас приглашаю всех отобедать.

В одной из просторных гостиных замка, куда нас торжественно сопроводили, на столах было всё - и черепаший суп, и кадушечки с чёрной икрой, и лангусты, и даже акульи плавники, приготовленные по-тайски, а вот бананы почему-то отсутствовали...

- А бананов-то почему нет? Меня чего-то на бананы потянуло, - заканючил писатель.

- Не волнуйся, - успокоил его несгибаемый антикоммунист, - у нас сейчас следующая встреча, там тебе их и напихают полную пазуху.

Но ошибся. В Министерстве иностранных дел, куда мы, распрощавшись с сенатором, направились на новеньком микроавтобусе "Фольксваген", о бананах даже не вспомнили.

В длинной, словно пенал, комнате, обшитой деревянными панелями и обставленной казённой мебелью, нас встретил начальник департамента, ведающий контактами с русскоязычным населением, живущим за пределами России. Был он казённо улыбчив, а речь, которой нас поприветствовал, едва мы расселись и познакомились с его помощниками, оказалась обтекаемой и сладкой, словно карамель производства московской фабрики имени Бабаева.

- Диплома-ат,- наклонившись, прошептал мне на ухо сидящий рядом лидер российских немцев. - Чувствуешь? Сколько всего наговорил, а ведь ничего конкретного.

Тем временем руководитель департамента, явно приблизившись к финалу и обращаясь не то к нам, не то к своим помощникам, провозгласил: "Если у вас проблемы, не мучайте себя вопросом: "Кто виноват?", а постарайтесь выяснить: "Что я сделал не так?", и это приведёт вас к следующему логическому вопросу: "Как нам исправить положение?".

- Именно этим принципом мы и руководствуемся, причём давно, - прервал его монолог культуртрегер, специализирующийся, как знают читатели, на театральных постановках и на сохранении русского языка у эмигрантов из постсоветских республик.

- Оч-чень интересно! Просто очень! - искренне восхитился руководитель департамента. - Не могли бы вы рассказать, как вам это удаётся?

- Не боимся трудностей, - лаконично пояснил наш коллега. - А вы их боитесь?

- Да и мы вроде не боимся, - немного обиделся руководитель департамента. - Взять хотя бы иностранцев, гастарбайтеров, которых в одной Москве минимум два миллиона. Вы знаете, сколько с ними проблем? А мы их совсем не боимся!

- Мне ли не знать?! - откинувшись на спинку стула, от чего, затрещав, тот едва не развалился, хмыкнул культуртрегер.

- Так, значит, в этой области вы специалисты? - обвёл нас взглядом хозяин кабинета.

- Не все, не все, - поспешил внести ясность руководитель делегации, - а только наш коллега с берегов батюшки Рейна.

- Тогда ему и слово, - оживился руководитель департамента. - Расскажите, как вы всё-таки решаете проблемы с иностранцами?

- Вы не совсем верно выразились, - выпятив нижнюю губу, ответил наш рейнский соратник. - Я, как один из главных руководителей Совета иностранцев нашего города, в основном решаю проблемы с мэрией, по-вашему, горсоветом.

- Так, значит, вы иностранец, живущий в Германии? - уточнил руководитель департамента.

- Я им был в своё время, но теперь это в прошлом, - с едва заметным высокомерием в голосе, ответил наш земляк. Теперь я немец!

- Что-то я... запутался, - всплеснул руками министерский чиновник, - поэтому, может быть, вы просто расскажете о том, что и как обсуждаете на своих заседаниях?

- Вначале мы к ним готовимся, - сделав многозначительную паузу, сказал культуртрегер. - Точнее, размышляем - кого бы и когда на них пригласить для отчёта, а то и для выволочки.

- И кого, интересно, вы выволакиваете? - насторожился московский чиновник, а заодно и все без исключения его помощники. Да и мы тоже...

- Пока ещё сами уходят, - хохотнул наш соратник, - но бывает, что за ноги начинают приволакивать. А по-другому нельзя! Например, на наши заседания мы регулярно приглашаем бургомистра города, не говоря уж о его заместителях. Бывает - чихвостим их, бывает - хвалим.

- Бургомистр это, кажется, мэр? - напрягшись всем телом, поинтересовался чиновник.

- Правильно. Это - мэр, - согласился культуртрегер. - А что вас удивляет? Иностранцев у нас масса. И у каждого - проблемы. Тому ресторан нужно открыть, того работать не по специальности заставляют, этому не позволяют антенну на балконе установить, мол, понимаешь, фасад их немецкого дома портится, или, например, шашлыки в парке напротив ратуши запрещают жарить. А что с музыкой?! Где это записано, что мы должны слушать исключительно немецкие песни?

- Но мэр-то здесь при чём? - побелев лицом, прервал его хозяин кабинета.

- А при всём! Мы, знаете ли, с ними не миндальничаем. На то мы и Совет иностранцев!

...Какое-то время наш друг продолжал рассказывать, как именно они заседают. Потом поделился планами открытия специальных курсов турецкого, пуштунского, русского, вьетнамского, албанского и других языков, которые в обязательном порядке будут посещать чиновники вначале городских, земельных, а затем и федеральных ведомств. Мол, как он выразился, если хочешь говорить с народом, учи его язык.

- Есть у нас и последователи среди аборигенов, - продолжал он, - инициативу которых мы приветствуем. Но только частично.

- Вы имеете в виду немцев? - уточнил шеф московского департамента.

- Их, их, а кого же ещё?

- И что же вы приветствуете?

- Недавно, например, депутат Бундестага от партии "зелёных", Ханс-Кристиан Штрёбеле предложил перевести текст национального гимна Германии на турецкий язык***.

- Зачем? - искренне удивился чиновник.

- А для того, чтобы турки, среди которых миллиона два - граждане Германии, а ещё столько же имеют в ФРГ вид на жительство, тоже могли петь гимн новой родины на своем родном языке и, соответственно, лучше интегрироваться. Кроме того, это, как считают вожди партии "зелёных" и либеральные демократы, продемонстрирует всему миру, что Германия терпимая страна.

- Нет, прежде она дебильная, а уж потом терпимая, - не выдержал лидер организации российских немцев.

- И вы это приветствуете?! - не обратив внимания на его реплику, впился взглядом в культуртрегера московский чиновник. - Вы тоже за то, чтобы немецкий гимн исполняли на турецком языке?!

- Ну что вы, что вы, мы категорически против, - приподнявшись со стула, неожиданно встрял в разговор сатирик. - И данное предложение рассматриваем как ужасающую дискриминацию, прежде всего русскоязычной части населения Германии.

- Давайте лучше поговорим о погоде, - попытался вернуть беседу в русло обтекаемых фраз и ни к чему не обязывающих намёков наш руководитель. - При чём здесь турки с немецким гимном? Мы встретились, чтобы обсудить совершенно иные вопросы.

- Но не погодные, - заметила художница.

- Да, да, не погодные, - пробурчал лидер российских немцев. Однако было непонятно, что они оба имели в виду.

- Простите, но нам всё же очень интересно, в чём вы усматриваете дискриминацию русскоязычной части населения Германии, - не позволил увести разговор в сторону хозяин кабинета.- Ведь мы, напомню, занимаемся проблемами соотечественников не только в ближнем, но и дальнем зарубежье.

- В таком случае, если позволите, я сяду, - кашлянув, сказал писатель.

- А кто вас вставать-то просил? - хихикнул несгибаемый антикоммунист. Но на его реплику никто не обратил внимания.

- Итак, партия "зелёных" при поддержке либеральных демократов, - начал бывший ленинградец и врач, а ныне житель Потсдама и сатирик, - хочет, чтобы немецкий гимн пели по-турецки. По крайней мере, один из его куплетов. Мотивируют они это тем, что в Германии сегодня проживает четыре миллиона турок. Это официально. Неофициально же их, как минимум, пять-шесть миллионов. Но ведь и русскоязычных не меньше. Уж поверьте на слово. Как говорится, кого-кого, а свои-то кадры мы знаем. Поэтому для поддержания стабильности в немецком обществе предлагается следующий вариант. Первая строфа гимна, так уж и быть, пусть исполняется на немецком языке. Следующая - на турецком. А вот уж третья - будьте любезны, на русском! Затем, пожалуйста, - на пушту, курдском, албанском, арабском, румынском, сербо-хорватском...

- И всё это вместо музыки Гайдна**** - на мелодию "Семь-сорок", - перебил его несгибаемый антикоммунист.

- Что это за бред?! Я отказываюсь иметь что-то общее с подобными инициативами. Они для нас неприемлемы! - вскричал лидер российских немцев.

- Для вас, может быть, и неприемлемы, но не для партии "зелёных" и либеральных демократов, - обернулся к нему несгибаемый антикоммунист.

- О Боже, Боже, - пролепетал руководитель делегации, сидящий напротив. И уже, обращаясь ко мне с мольбой в голосе: - Ну сделай же что-нибудь! Останови их.

Я не знал, что делать. Выручил руководитель российского департамента: резко побледнев, он вдруг с грохотом рухнул со своего стула на пол.

Все страшно переполошились. Кроме писателя, который, как помнит читатель, в молодости был врачом футбольной команды "Зенит".

- Отойдите от тела! - крикнул он. - Откройте окна! Ему нужен воздух!

"Гиена перестройки", как неласково прозвали нашего литератора завистники, ловко расстегнул рубашку распростёртого на ковровой дорожке чиновника и припал ухом к его груди. Потом он схватил его руку за запястье, пытаясь нащупать пульс. И, вероятно, в конце концов нащупал! Выпрямившись, он вначале утёр выступивший на лбу пот, а потом выдохнул:

- Жить будет. Обычный чиновничий обморок. С ними это случается...

Много позже через знакомого врача знаменитой ЦКБ (Центральной клинической больницы Москвы), куда на "скорой" увезли руководителя департамента, я узнал некоторые детали его обморока. Оказывается, выслушав рассказ культуртрегера и дополнения несгибаемого антикоммуниста, он вдруг живо представил себе, будто бы и в Москве решили создать подобный Совет иностранцев. Причём исключительно по его рекомендации. И вот на первое же заседание этого Совета приглашают самого Юрия Лужкова, насильно сажают в кресло, наподобие тех, что используют американцы в качестве электрических стульев, и начинают драить, как говорится, по полной программе. Мол, почто азербайджанцев на рынках обижаешь?.. А грузин?.. А почему школы с преподаванием на латышском, литовском и эстонском языках до сих пор в Москве не открыл?.. А сеть столовых, где бы готовили блюда из собачатины, почему саботируешь?.. Или, может, тебе вьетнамская пища не по нраву?..

Лужков вроде пытается что-то возразить, но его никто не слушает. Вдруг невесть откуда появляется этот главный культуртрегер с берегов батюшки Рейна и, объявив Юрию Михайловичу последнее предупреждение с занесением в его учётную карточку - "эрзацаусвайс", отпускает его до следующего заседания. Пятясь задом и при этом часто перебирая ногами, Юрий Михайлович, позабыв на стуле кепку, допрыгивает до двери и там, взявшись одной рукой за ручку, другую сжимает в кулак и, скорчив злобную гримасу, начинает грозить им руководителю департамента. На этом воспоминания кошмара, привидевшиеся чиновнику средь бела дня и в присутствии многих людей, прервались, ибо наступил глубокий обморок.

Но обо всём этом я узнал много позже, когда мы возвратились в Мюнхен. А тогда в Москве мы, так и не попрощавшись с унесённым на носилках шефом департамента, вышли на свежий воздух.

- Да, измельчал московский чиновник, - с явным сожалением в голосе сказал культуртрегер. - Чуть что - в обморок... У нас в Дюссельдорфе они покрепче будут.

- Зачем ты вообще этот разговор затеял? - строго спросил его руководитель делегации. - Я опасаюсь последствий.

- Ну ты же сам посоветовал подробнее остановиться на работе Совета иностранцев. Мол, им это интересно. Вот я и остановился.

- То есть, поступил по-солдатски? - спросил его литератор.

- Конечно.

- Но при этом совершенно забыл, что в перспективе одни молодые солдаты становятся старыми солдатами, а другие - генералами.

- Ты у нас адмиралом будешь, - огрызнулся культуртрегер. - Только без флота.

- Наподобие адмирала Хорти*****, - хихикнул несгибаемый антикоммунист.

- Пожалуйста, оставьте ваши политические мумии при себе, - обиделся писатель.

Наверняка эта лёгкая пикировка могла перерасти в нечто большее, но, к счастью, сопровождающий нас молодой человек в строгом и наверняка дорогом костюме объявил:

- Уважаемые господа, теперь отправляемся на Тверской бульвар. Пообедаем в ресторане "Пушкинъ". Не возражаете?

Никто не возразил. А художница даже процитировала Александра Сергеевича: "И Страсбурга пирог нетленный..."

Когда мы разместились в микроавтобусе и тронулись, лидер главной организации российских немцев, обращаясь к художнице, сказал:

- Кстати, известно ли вам, что страсбургский пирог не пирог вовсе, а паштет из гусиной печёнки, приготовленный так, чтобы сохранился в дороге свежим, "нетленным", как написал поэт, словно законсервированным?

- А я и не предполагала, что вы кулинар, - одарила его благожелательным взглядом наша единственная дама.

- Ну какой я кулинар. Так, любитель, - заскромничал мой земляк.

... Обед в "Пушкине", незаметно переросший в ужин, удался. Всё было вкусно, все много шутили, произносили тосты, строя грандиозные планы сближения Германии и России под эгидой некой мифической ассоциации соотечественников.

- Не напоминает ли тебе всё это знаменитые Васюки? - наклонился ко мне лидер главной организации российских немцев.

- Конечно, напоминает. Но ты об этом не думай.

- Блажен кто верует, тепло ему на свете, - сказал он и пояснил: Грибоедов. Комедия "Горе от ума".

- Не ожидал! - восхитился я.

- В школе по литературе у меня была пятёрка, - пояснил он.

Засидевшись допоздна в тот день, мы снова не смогли выкроить время, чтобы заехать в Оружейную палату и сдать туда кортик пращура художницы. В результате она его потеряла, а может, украли. Все члены делегации, кроме литератора, специализирующегося на чёрном юморе, страшно расстроились. Даже несгибаемый диссидент и борец с тоталитаризмом, усмотревший во всём произошедшем некое зловещее предзнаменование. Художница, выслушала его, вздохнув, сказала: "Вся надежда, что кортик не достанется тому сенатору, который рекомендовал нам экономить на бананах".

 

"ВРЕМЯ УГРЮМОЕ. КОНЧИЛИСЬ ПРАЗДНИКИ"

В Германию мы возвратились почти без приключений, если не считать того, что всех нас едва не оставили в Москве. Причём, навсегда.

В предпоследний день визита по плану, утверждённому на некой заоблачной высоте, на которую без рези в глазах смотреть даже страшно, мы были приглашены в Кремль, в кабинет, который некогда занимал зловещий Суслов******. Естественно, новость эта нас взбудоражила, и мы принялись обсуждать её за завтраком. Культуртрегер, когда все немного угомонились, сказал:

- Между прочим, доживи Михаил Андреевич до нынешних дней, он наверняка тоже эмигрировал бы в Германию. Или в Израиль...

- Это на каком же, хотел бы я знать, основании?! - едва не перевернув стол, уставленный дивными закусками, которые можно встретить исключительно в ресторане "Президент-отеля", взвился несгибаемый диссидент. - Идеологический тоталитаризм в наших свободных демократиях внедрять?

- Ах, оставьте эти свои штампы периода Карибского кризиса*******, - манерно вздохнув, ответил ему культуртрегер. - Поймите, наконец, - мир изменился, границы рушатся, наступает эра мультикультурного общества. По крайней мере, в Европе.

- И на этом основании, что где-то что-то рушится, любезный вам Суслов должен переехать в Германию, да ещё поселиться на одной со мной улице?

- Ну, зачем ему жить непременно рядом с вами? - рассмеялся культутрегер. - Я думаю, что он нашёл бы себе район поприличнее.

- Так я ещё и в неприличном районе живу?! - неожиданно покрывшись красными пятнами, зловеще прошипел диссидент.

- Ой, ой, ой, - вдруг как-то очень по-бабьи заголосила художница. - Осторожней, пожалуйста, вы же соль рассыпали. Это не к добру. Это к скандалу.

- Это не соль, - подал голос наш руководитель. - Это - сахар. Да и просыпалось его совсем ничего.

- Если сахар, то не страшно. Это к чему-то хорошему. Например, к свадьбе...

Но сбить накал страстей предположением, что кто-то из нас в обозримом будущем может отправиться под венец, художнице не удалось. Вождь российских немцев, не уловив взрывоопасности ситуации, снова вернул тему разговора к эмиграции "серого кардинала" ЦК КПСС в Германию.

- И всё же объясните, пожалуйста, на каком основании Суслов мог поселиться в Германии? - спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. - Он же был секретарём по идеологии ЦК КПСС. То есть относился к разряду партийных бонз. А их в Германию не принимают.

- Ну, во-первых, прекрасно принимают: живёт же в некогда ненавистной ему Германии Валентин Фалин, бывший посол СССР в ФРГ, заведовавший международным отделом ЦК КПСС. В Баден-Бадене приобрел виллу бывший член политбюро, министр иностранных дел СССР, экс-президент Грузии Эдуард Шеварднадзе. Там же обосновался Владимир Ломейко, бывший посол СССР во Франции, первый заместитель министра иностранных дел Советского Союза и, к слову, первый зять Анатолия Громыко. И ничего! Мемуары пишут. А во-вторых, если вернуться к Суслову, вспомним: у него жена была еврейкой, - как о чём-то необыкновенном объявил культуртрегер.

- Ну и?.. - не понял вечный диссидент.

- Вот вам и "ну и", - передразнил его главный русский иностранец Дюссельдорфа, - Поэтому он мог въехать в Германию, как её муж, то есть по еврейской линии и получить здесь статус "беженца".

- Вас послушай, так "беженцем" даже Брежнев мог бы стать, - злобно хохотнул непримиримый антикоммунист. - Ведь его Виктория Петровна тоже, если не ошибаюсь, была еврейского происхождения.

- Странную тему вы затронули, - занервничал лидер нашей делегации. - Давайте о чём-нибудь другом.

- Например, об аусзидлерах********, - справившись с очередным бутербродом с чёрной икрой и ухватив другой, подал голос писатель.

- А что аусзидлеры? - моментально откликнулся руководитель организации российских немцев. - Хотя у нас, конечно, тоже имеются "чёрные пятна".

- Поясните, - впился в него взглядом непримиримый диссидент.

- Взять хотя бы, писателя Александра Фадеева.

- Это который "Молодую гвардию" написал? - уточнил главный антикоммунист.

- Правильно.

- То есть вы хотите сказать, что у него жена...

- Нет, нет, жена здесь ни при чём, - перебил его главный аусзидлер, - а вот маменька гражданина Фадеева была немкой. То есть, доживи он до наших дней, мог бы тоже претендовать на переезд в Германию.

И тут я не выдержал и уточнил:

- Претендовать - да, а вот переехать - нет.

Все обернулись в мою сторону, а непримиримый диссидент коротко, словно на допросе, о которых любил рассказывать, спросил:

- Почему?

- Во-первых, в паспорте он был записан русским, а во-вторых, возглавлял Союз писателей СССР. Каждый из этих двух фактов для российских немцев непреодолимая преграда.

- Поэтому он и застрелился, - хихикнул сатирик из Потсдама.

Ответить ему что-нибудь обидное я не успел, так как перед нашим столом возникла аккуратная фигура поводыря-сопровождающего, облачённого в костюм цвета кофе с молоком, белую сорочку с неброским галстуком и мягкие, скорее всего испанские ручной работы светло-коричневые туфли. Это был один из пяти секретарей олигарха, организовавшего наш визит в Москву, а заодно все встречи и беседы, вплоть до той, самой главной, которая должна была состояться в Кремле в кабинете, некогда принадлежавшем "человеку в галошах", как ещё называли Суслова. Теперь же в нём заседал симпатичный молодой ещё человек, который в редкие минуты отдыха между нескончаемой чередой государственных дел и проблем писал музыку и стихи. Кстати, хорошие.

К разряду забавных можно отнести тот факт, что его, как и Суслова, тоже именовали "серым", в смысле кардиналом.

Что касается "кардинала" - согласен, а вот "серый"... Это, думаю, от зависти. Называть так человека, который без связей, поручителей, ходатаев, "волосатых" рук и "позвоночников" приехав в Москву из далекой глубинки, стал едва ли не вторым лицом в государстве, может только завистливый кретин.

- Интересно, какой он вблизи? - спросила художница, когда мы вышли из отеля.

- Такой же, как на фотографии, - ответил секретарь олигарха.

- Симпатичный, - констатировала дама.

- Жаль, что у меня нет с собой диска с его песнями, - сказал писатель-сатирик.

- Какого ещё диска? - ухватив его за рукав, спросил руководитель нашей делегации. - Вы вообще понимаете, куда и зачем мы идём?

- Конечно, - обиделся литератор, - в Кремль мы направляемся, но надеюсь не пешком, а на машине, устанавливать контакты между русскоязычной диаспорой Германии и руководством РФ.

- И при чём здесь какой-то диск? - задал следующий вопрос мой старинный приятель.

- Как при чём?! - искренне удивился литератор. - Я бы попросил его на нём расписаться.

- Кого "его"?

- "Серого" кардинала. Вы разве не в курсе, что вместе с солистом группы "Агата Кристи" Вадимом Самойловым он реализовал арт-рок-проект "Полуострова"? Нет? Странно. А то, что в широкую продажу альбом не поступил, а разошёлся по их друзьям-приятелям, знаете?

- Вам-то откуда это всё известно?! - зловещим шёпотом спросил его руководитель. - Тоже мне рокер.

- Никакой я не рокер, - обиделся сатирик. - Это моя дочка "Агатой" увлекается. Благодаря ей кое-что я даже запомнил. В смысле из альбома. И неожиданно запел:

Время угрюмое.

Кончились праздники.

Мир и покой.

Ломятся в дверь.

Это чёрные всадники,

Это - за мной.

- Если вы вдруг запоёте в Кремле или выкинете нечто подобное, - преградив ему путь, прошипел руководитель, - я вас убью. Понимаете? Убью!

И все мы поняли - убьёт.

На проходной, расположенной под аркой Спасских ворот, пахло лавандой. Да так терпко, будто четверо парней в форме, одному из которых мы поочерёдно стали предъявлять паспорта, только что распили по флакону одноимённого одеколона.

- Запашок-с у вас тут, словно в Крыму... - попытался затеять с ними разговор литератор, но бдительный наш руководитель так глянул на него, что тот, закашлявшись, пробурчал: - ...или в парикмахерской Биробиджанского обкома.

- Вы что несёте?! Я же вас просил, - стал выговаривать ему шеф.

- А что я несу? - обиделся литератор. - Слова нельзя сказать...

- При чём здесь Биробиджан?

- Это непроизвольно. Вообще-то я про Крым говорил. А Биробиджан нечаянно вырвался...

- Пожалуйста, достаньте из карманов все металлические предметы, - прервал его военный в форме прапорщика.

- Молчу, молчу, - обернулся к руководителю сатирик, - видите, как партизан молчу.

Ухватив меня за пуговицу пиджака, руководитель прошептал:

- Умоляю, нейтрализуй его.

- Это невозможно...

Поочерёдно миновав такую же, как в аэропортах, подкову металлоискателя, мы очутились в небольшом холле, где нас поджидал сенатор, организовавший приезд делегации в Москву, и мужчина лет тридцати борцовского телосложения и со злобным выражением маленького лица.

Он не представился, но кто он и откуда, все догадались. Даже художница и лидер организации этнических немцев, которого из СССР родители вывезли ещё ребёнком.

- Вы заметили, какие у него ручища? - ни к кому конкретно не обращаясь, спросила художница.

- Костолом, - пробурчал главный аусзидлер.

- Вы находите? - искренне удивилась дама. - А мне кажется, он на Ван Дама похож.

- Не разбредаться, не расходиться, по сторонам не глазеть, ни к кому не приставать, - окинув нас скептическим взглядом, произнёс кремлёвский Ван Дам. - Все следуют за мной.

- Интересное начало, - сказал главный аусзидлер.

- Не обращайте внимания и не спорьте, - придвинулся к нему руководитель. - Это, как понимаю, службист, который выполняет инструкцию.

- Я многократно имел дело со службистами в Бонне, где раньше заседал Бундестаг, и в Берлине, где он теперь, но ничего подобного...

- Не нужно сейчас об этом, - прервал его руководитель. - У нас ещё будет время.

- И время, и обстановка соответствующие, - поддержал его сенатор, - а сейчас постарайтесь абстрагироваться.

- Ни к чему мне абортироваться, - с достоинством произнёс вождь российских немцев.

- Тем более что завтра улетаем, - поддержал его культуртрегер.

Пройдя метров сто по брусчатке внутреннего дворика, мы вошли в подъезд внешне ничем не примечательного здания, в котором, как пояснил сенатор, решаются не только российские (раньше - советские), но и мировые проблемы. Но никого это сообщение не тронуло. Даже несгибаемого антикоммуниста. Предупреждённые руководителем, все мы старательно хранили молчание.

В просторной приёмной, уставленной весьма обычной, ещё советского образца канцелярской мебелью, сидели две секретарши и молодой человек схожей с нашим проводником комплекции.

- Вас пригласят, - сказал российский Ван Дам и вышел в коридор.

- Я хочу пи-пи, - неожиданно подал голос литератор.

- Что?! - воскликнул руководитель.

- Мне нужно справить малую нужду, иначе я могу там (кивок в сторону кабинета высокого чиновника) описаться.

- А потерпеть?

- Невозможно. Как говорится, натерпелся, да и возраст не тот, чтобы ограничивать себя в самом необходимом.

- Я не вижу здесь туалета, - сказал руководитель.

- Он напротив. Нужно только в коридор выйти.

- Выходите, только быстрее, пожалуйста.

- Боюсь.

- Чего?!

- Охранника. Он же запретил расходиться. Может, все вместе сходим?

- О, господи, зачем мы-то пойдём, если не приспичило, - вздохнул руководитель, и направился к коллеге Ван Дама, любезничавшего с одной из секретарш. Тот, выслушав моего друга, окинул пристальным взглядом переминавшегося с ноги на ногу литератора, благосклонно кивнул головой. Мол, иди, писай.

Пока литератор отсутствовал, руководитель, заметно нервничая, принялся шёпотом что-то обсуждать с олигархом. По обрывкам долетавших до меня фраз я понял - спорят, кто будет финансировать проект объединения русскоязычных соотечественников в Германии. Олигарх в принципе был не против "взвалить" эту благородную ношу на себя, но при условии, что первый транш внесёт Кремль. Мой же друган пытался втолковать ему, что Кремль ничего не даст, поэтому лучше сразу начать финансирование.

До чего-то конкретного договориться они не успели. В приёмную влетел литератор и - с порога:

- Всё поменяли, а о клозете забыли. Там унитазы ещё советские и мыла нет.

- Молчать! - шёпотом рявкнул на него руководитель и в эту же самую минуту распахнулась дверь бывшего сусловского кабинета. Кто её отворил, я так и не понял. Может быть, ещё один охранник, прятавшийся в потайной нише. А может, сработал некий фотоэлемент. Не знаю. Впрочем, это не важно.

Хозяин кабинета встретил нас радушной улыбкой и, едва поздоровавшись, предложил чай с сушками.

- Крепки традиции, - пробурчал несгибаемый антикоммунист, но от чая не отказался. Мы расселись за длинным полированным столом и наш руководитель, строго посмотрев на литератора, стал поочерёдно представлять каждого из нас. Конечно, "кардинал" знал о нас всё, если не больше, но то, что он услышал, наверняка его потрясло. Впрочем, он даже не пытался этого скрыть. Подозреваю ему даже вспомнилась сцена из "Двенадцати стульев", когда Остап вместе с гигантом мысли, отцом русской демократии Кисой Воробьяниновым в гостиной мадам Грицацуевой учредили Союз "Меча и орала" и принялись выбивать деньги у нэпманов для борьбы с детской беспризорностью...

- Итак, если я верно понял, - сказал "кардинал", - вы хотите создать организацию соотечественников, которая бы развивала дружбу между Россией и Германией, а конкретно между всеми теми, кому небезразличны русский язык и российская культура?

- По сути, такая организация уже есть, - подал голос культуртрегер, - вот, например, у нас на Рейне - Совет иностранцев. Так мы...

- Да, организация есть, - перебил его наш вожак, - остались некоторые формальности с регистрацией, ну и хотелось бы скоординировать свои действия с Россией. В принципе для этого мы и приехали.

- И правильно сделали, - сказал "кардинал". - О вашей инициативе будет доложено президенту. Он у нас ведь германист. Кстати, ваши, то есть, наши соотечественники из Франции тоже создают нечто подобное. Ну а пока оказывают бывшей родине конкретную помощь. В том числе и материальную.

Произнеся эти слова, он умолк. Молчали и мы. Пауза затягивалась.

- Я вот кортик привезла. Дедушкин, - мило улыбнувшись, обратилась к "кардиналу" художница. - Но его, кажется, похитили. А я хотела подарить его России. Конечно, это не яйца Вексельберга*********, но всё же реликвия.

- Одно нас всех греет, что кортик пропал именно в Москве, - неожиданно подхватил елейным голосом литератор, - а уж отсюда просто так его не вывезешь. Он здесь останется.

- Точно, - закивал главный аусзидлер. - Отсюда и самому не просто уехать. Не то что с кортиком...

- Ну что ж, Вексельберг возвратил России яйца, - попытался увести разговор из опасной зоны наш лидер, - а мы вот решили сблизить её с соотечественниками.

- Простите, - улыбнулся хозяин кабинета, - я не совсем уловил связь между кортиком и вашей организацией.

- Кортик, как и редкие книги эмигрантов первой и второй волн, рукописи российских философов, произведения живописи, позолоченные яйца, относится к материальным ценностям, постепенно, в том числе и с нашей помощью, возвращающихся в Россию, а наша организация сугубо интеллектуальная структура. Задача, которую мы перед собой ставим, - объединение всех тех, для кого русский язык и русская культура не пустой звук, а нечто большее. Материальная сторона, конечно, для нас тоже важна, но скорее - как подпорка духовной.

- Понятно, - сказал "серый кардинал", но по всему было видно, что едва мы покинем кабинет, как он даст команду во всём разобраться. И хорошо, если только с кортиком. - Да, друзья, - продолжил он, - недаром говорят: там - деньги и свобода, здесь - вера и любовь.

- Вот мы и приехали за верой и любовью, - подхватила его интонацию художница-дворянка.

- Ну не только за этим, - поспешил уточнить руководитель. - Тем более что у нас имеются конкретные предложения по реализации взаимовыгодных проектов в области коммуникаций и культурно-зрелищных мероприятий, издательской деятельности, создания русских школ и центров русской культуры.

- Иными словами, Россия, русский язык и культура вам не безразличны? - всё так же улыбаясь, спросил "серый кардинал".

- Мы без них просто погибаем, - многозначительно произнёс культуртрегер. - Естественно, в фигуральном смысле.

- Значит, погибаете, - не то констатировал, не то уточнил "серый кардинал". - Ну что ж, в таком случае...

Не окончив фразы, он неспешно поднялся с кресла и направился к письменному столу, стоящему у широкого в полстены окна и взял в руки какую-то бумагу.

Не знаю, кто и что в этот момент подумал, но мне представилось, что сейчас он предложит всем нам переехать из Германии в Россию. Мол, коли так невмоготу, то милости просим обратно. Всех. С домочадцами и реликвиями в придачу.

Наверняка та же мысль посетила и моего старинного товарища, а также олигарха, скромно примостившегося на стульчике ближе к выходу.

Товарищ мой занервничал, о чём я догадался по его глазам. Обычно добрые, как у киношного дедушки Ленина, они вдруг стали колючими. А вот олигарх неожиданно стал походить на кота. Такого, знаете, длинного, худого, но не от голода, а от правильного питания чёрного котищу.

В отличие от товарища, с которым я познакомился ещё в Ташкенте в первой половине 80-х прошлого века, куда тот приехал в командировку из Прибалтики, он совершенно не озаботился сменой вектора разговора, а принялся, как мне показалось, вычислять выгоду, если часть русскоязычных, живущих в Германии, вдруг возьмёт и переместится в Россию. Причём организованно, на основании некоего указа, меморандума, а то и государственной программы.

Но я ошибся. Не в смысле намерений олигарха и опасений руководителя, а в смысле содержания бумаги. Это был не план репатриации соотечественников (он в Кремле возникнет позже), а график нашего визита.

- Я вижу, что в Москве вы весьма плодотворно поработали, - сказал "серый кардинал", - и, считаю, что перспективы у идеи хорошие.

- Хорошие, хорошие, - заверил его наш руководитель.

- В таком случае...

- А может, мы сфотографируемся на память? - подал голос, обалдевший от непривычно долгого молчания литератор. - Так сказать, увековечим событие.

Услышав это его предложение, руководитель моментально сменил ленинский прищур на сталинский, каким его описывают Анатолий Рыбаков и Василий Аксёнов. А вот "кардинал" неожиданно застенчивым голосом он поинтересовался:

- Вы считаете, что мне с вами тоже нужно сфотографироваться?

- Конечно! - вскричал литератор, извлекая из футляра фотокамеру и оглядываясь кого бы попросить сделать снимок. Но все уже были рядом с хозяином. Только олигарх, как мне показалось, намеренно замешкался у входной двери, где сидел.

- Как загорится лампочка, нажмёте вот сюда, - втискивая ему в руки "менольту", - сказал литератор, - желательно несколько раз. - И прыгнув в нашу сторону, попытался протиснуться ближе к "кардиналу". Но тщетно. Того уже плотно сжимали бугристыми плечами культуртрегер с одной стороны и несгибаемый антикоммунист - с другой. Подергавшись, литераор замер рядом со мной.

- Улыбочку, пожалуйста, снимаю, - подражая фотографам советских времён, сказал олигарх и нажал на спуск...

...Позже его обвинили едва не в организации заказных убийств, и он укрылся в Израиле.

Ассоциация, которую мы учреждали, действительно возникла в Берлине, но уже без нас. Чем она занимается - никто точно не знает. Мой старинный товарищ предпочитает об этом не говорить. По крайней мере, со мной. Впрочем, я его и не спрашиваю. Зачем? Итак, ведь было понятно, чем всё закончится. Главное, как говорит литератор, мы съездили за казённый счёт в Москву. От себя добавлю: и в весёлой компании.

 

_______________________________________________

* Имеются в виду Ленин и Гитлер.

** Речь идёт о "Ледовом походе" Добровольческой армии под командованием генерала Лавра Георгиевича Корнилова, отступавшей ранней весной 1918 года из Ростова к Екатеринодару.

*** Это не шутка. Весной 2006 года в интервью берлинской газете BZ Ханс-Кристиан Штрёбеле действительно выступил с подобным предложением. Кстати, либерально-демократическая партия, Германии обычно придерживающаяся по любым политическим вопросам воззрений, прямо противоположных "зелёным", на этот раз безоговорочно поддержала своих оппонентов. Так, спикер парламентской фракции СвДП в Бундестаге Сибилла Лаурик заявила, что "это была бы интересная возможность для людей с иными корнями и с иным языком, понять немецкую культуру".

**** Немецкий гимн исполняется на музыку композитора Франца-Йозефа Гайдна (1732-1809).

***** Имеется в виду венгерский регент Миклош Хорти (1868-1957), прозванный "адмиралом без моря".

****** М.А. Суслов (1902-1982) - идеолог КПСС, известен как "серый кардинал" советского правительства.

******* В 1962 году противостояние между СССР и США выразилось в так называемом Карибском кризисе и "холодная война" едва не переросла в ядерную.

******** "Аусзидлер" - дословно - "переселенец". Так в Германии называют этнических немцев, переехавших сюда на постоянное жительство из государств Восточной Европы и бывшего СССР.

********* Олигарх Виктор Вексельберг приобрел у наследников Малкома Форбса 194 ювелирных изделий работы Карла Фаберже, включая девять пасхальных яиц, общей стоимостью порядка 120 млн. долларов, и возвратил их в Россию.

 

Мюнхен