|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Критика
18 апреля 2016 года
Поначалу воспринимаешь текст как один из вариантов деревенской прозы, некогда столь популярной в СССР, а ныне на ладан дышащей, как и сама деревня в некогда почти сплошь деревенской и деревянной стране.
Тут и умирающая бабка-колдунья над кроватью которой милосердный человек Иван, разбирает крышу, чтобы душа грешной ведьмы смогла, наконец, улететь в небеса, и колхозный механизатор Микола, и бывший бухгалтер, крещённый татарин Байрам Абамов, по прозвищу Обама, и сердобольная соседка колдуньи, Мила, и дурковатый Лёха Гуляй нога, и прочий деревенский люд, связанный общей судьбой и общей памятью о коллективизации, о войне и о недавнем осушении болот.
«Вот, наверное, о зряшнем осушении болот и пойдёт речь», – думаешь – уже без особого внимания пробегая текст, – а надо ли? Писано об этом переписано, говорено-переговорено...»
Но автор мастерски закручивает сюжет, неожиданно показывая полузабытую деревеньку и с ней всё Полесье из чрева винтокрылой машины под которой проплывают изгибы рек и колёса болот, над которой закручиваются витки тайфунов и спирали галактик.
"Огромная, закрученная морской ракушкой, морщинистая равнина, была похожа своими очертаниями на гигантскую ушную раковину – и она медленно вращалась под лопастями вертолета. Отчетливо рисовались синие завитушки рек, самые крупные из них были тогда, кажется, Ясельда и Припять. Угадывался темный провал-улитка торфяного болота. Далее следовали очертания мочки уха – овал заливного луга. Чередовались многочисленные прожилки, выпуклости, бугры, каемки, ручьи, островки – речные протоки и кипы зарослей дикой лозы и вербы. Живая необозримая плоть дышала, ворочалась, чавкала, гудела, звенела, пузырилась, воняла – это явственно и ощутимо чувствовалось внизу, среди нее – и резонировала производимую субстанцию в космос. И в то же время – улавливала и поглощала своей гигантской тарелкой сигналы далеких звезд и метеоритные ливни. Могучая спираль, плавно раскручиваясь, исторгала могучую энергию, рождала реки и озера, ручьи, родники и протоки, питала мириады живых существ, все живое происходило и множилось из ее бездонных, тугих недр."
«… Это как же мы так, бульдозерами да бензопилами – по самому чувствительному, созданному матушкой-природой живородящему месту?! Оглохеть земля может. Оскудеть. Бесплодной стать». «Багну закатали в асфальт. Реки спрямили, берега в бетон одели, эх, не к добру все это!» – мусолит Микола давнишнюю мыслишку, и уже рыбалка ему становится неинтересной – хоть бы одна поклёвка! – уже досада множится и давит в середке».
Вот она – главная мысль автора! Космос внизу и космос вверху – суть одно! Овалы болот, меандры рек, улитки тайфунов и спирали галактик – это вселенское единство неумирающей и не могущей умереть единой надмирной творческой рождающей субстанции, от лёгкого вихря поднятого на дороге тёплым ветром до "стены галактик" в созвездии Лебедя!
И на этом фоне дышащая на ладан деревенька, беременная от насильников женщина, здоровенный "бугай"-десантник Володька, никого не убивший, в людей не стрелявший, старенькой тётке пасти коров помогающий – тоже часть всемирной живой плоти.
С радостью видишь жителей села, прибежавших на "помочь" незнакомой женщине. Среди них Никола Гривень – не взявший денег за работу, Блаженный Лёха, подобравший бездомного щенка и серебряная ложечка из давних времён, которая снова примется за главное: чистить святая святых этой земли - воду.
Очень оживляют текст и не дают расслабится читателю лирические вставки: "Когда заплачет ива", "Печалька", "Грехи наши тяжкие" и пр.
Находкой автора считаю блестящую, неожиданную концовку: среди белорусских болот вдруг возникает мираж: городок в песках Аравии, шпили минаретов, пальмы, верблюды и скрытая от взоров женщина, внук которой вот-вот властно попросится на свет.
Пробегая глазами последние строчки, чувствуешь себя монахом из средневекового рисунка Козьмы Индикоплова: пробив головой небесный свод он застыл в изумлении увидев колёса привода вселенной, вращающие мироздание. В повести А. Волковича эти «колёса» – это доброта и милосердие человеческое, это вновь обретённая икона «Нечаянная радость». За великое мастерство, за поднятую тему, за веру в человека, в доброту и милость, – Нобелевку автору, да поскорей! Радостно видеть, что автор любит страну свою и народ свой и умеет донести своё чувство до читателя!
Поклон Вам, автор! Вы –- БОЛЬШОЙ! Надеюсь, в Год литературы редакторы, критики и жюри литературных премий обратят внимание на повесть белорусского писателя, Александра Михайловича Волковича.
|
Проголосуйте за это произведение |
Поэтому для меня самого было открытием, что деревенская проза, оказывается, выступала против дурного активизма советской власти. Пишу «оказывается», вспоминая себя тогдашнего. Как-то не приходилось читать оппозиционные произведения. Шестидесятники были разгромлены и скурвились. Самиздат до меня не доходил. Я писал свои толкования произведений деревенской прозы, и это было открытием для моих читателей. Фигу в кармане-произведении как-то не усекали без моей помощи и были мне благодарны. И я сам радовался открытию. А теперь у Волковича дочитал на третьей строчке до «темной хаты-каморы» и стало как-то всё ясно. Правильно упрекает Андреев: «…у господина Волковича, не может быть иных читателей, кроме небольшой маргинальной группы туповатых славянофилов» (со словом «туповатых» солидаризироваться не хочется почему-то, но какой-то недостаток эстетического чутья у тех, кому нравится тенденциозные вещи, по-моему, присутствует. Собственно и про слова «небольшой маргинальной» тоже чёрт его знает, что это правда; что-то я подозреваю, что группа и большая, и не маргинальная, и называется патриотами, потому что американская глобализация достала). Я когда становится всё ясно, то – скучно читать. И – бросаешь. Повторяюсь, но Эйснер в порядке несогласия со мной, думается, «увековечил» своё мнение об этой тенденциозной вещи Волковича. – Вот и мне хочется «увековечить» своё мнение.
|
