Поэма о юном Насреддине

 

 

Поэт и Джин. О богатстве и славе

Тропинка петляет  средь горных вершин,
По ней, чуть согнувшись, идет Насреддин.
В халате дырявом и с тощей сумой
Идет, возвращаясь с базара домой.

Вдруг прямо пред ним появляется Джин:
- Здоровья и счастья тебе, Насреддин!
Давай, поболтаем? Как, братец, живешь?
Давно не видались, легко ли поешь?

Едва шевеля от жары языком,
Сказал Насреддин: "Ты смеешься, Ханом!
Не видишь, я беден, как медный пятак.
И продан Батыру мой бедный ишак".

В ответ ухмыльнулся догадливый Джин:
- Все будет " о, кей",  я клянусь, Насреддин!-
И скрылся, оставив лишь реденький дым,
А хмурый бедняк путь продолжил босым.

Проходят два дня, и уже среди гор
Ишак и наездник рисуют узор.
На красной попоне, в зеленой чалме
С червонцами в туго набитой суме,

Качаясь, плывет по тропе Насреддин -
Красавец, богач и себе господин.
Из фляги он пьет дорогое вино.
На новый халат протекает оно.

Вот Джин перед ним отбивает поклон:
-Ну, как, ты доволен, почтенный Ханом?
Батыр тебе служит, Султан шлет привет!-
Вздохнув, Насреддин отвечал ему:
                            "Н-е-е-т!!!
Хоть дни и богаты мои, и легки,
Да вот ведь беда - не поются стихи".  

Услышав такое, на облако Джин
Взлетел и сидит, размышляет один.
"И то им не этак, и это не так333
Поэты333 С поэтами вечно впросак
Легко попадаешь: не смыслят в делах.
Зачем сотворил их великий Аллах?"

 

 

Поэт и Джин. О Любви

В луче предзакатного света во мгле
Дрожал силуэт на холодной скале
То   к Джину за собственной тенью вослед
Спешил Насреддин, острослов и поэт.

Брат бедных людей и гроза богачей,
Он был не доволен порядком вещей:
Он к правде взывает, он баев клеймит,
А в юрте один одинешенек спит.

Средь белого дня на базаре большом,
Конечно, его угостят шашлыком,
Но нет никого, кто, храня его дом,
Усталые ноги омоет потом,

Кто, радостно встретив, постель развернет
И жарким, волнующим телом прильнет.
Итак - о любви заскучал Насреддин,
И к скалам пришел, где живет его Джин.

А Джин - тут как тут: "Чем, приятель, помочь?
Быть может, тебе опостылела ночь,
Когда до утра, сам себе господин,
Ты пишешь стихи и томишься один?

Бери Гюльсару, что нежна, как цветок,
Ведь лик ее лунный не скроет платок,
И руки ее, словно крылья, легки.
Тут   жизнь позабудешь, не то что стихи!"

Скрывая ухмылочку, Джин замолчал.
Услышав его, Насреддин заскучал,
Подумав о том, как коварный султан
Отряд своих слуг подошлет в его стан

И что неминуемо грянет беда,
(Чего он себе не простит никогда),
И что Гюльсара, этот нежный цветок,
Погибнет в потоке, что дик и жесток.

Тут первым нарушил молчание Джин:
"Ханом, дать жену, или будешь один?"
Поправив чалму, обойдя ишака,
Сказал Насреддин:
                 "Нет, приятель, пока
Про баев я едкие песни пою,
Нельзя мне иметь ни жену, ни семью.
Захватят жену и растопчут детей.
Не жду я добра от подобных затей.
Я выбрал свой путь!!!"
                   - прокричал Насреддин
И, сев на осла, в путь пустился один.

Взглянул на него ошарашенный Джин,
Вздохнул глубоко и   забрался в кувшин.

 

 

Поэт и Джин. О смерти

 

И в Небе свои предводители есть.
Решают они: как нам жить, что нам есть.
Вот час наступил, и о Джине Аллах
Вдруг вспомнил. И Джин, позабыв о делах,
Понесся к владыке, халат подобрав,
И ветром высокие травы обдав.

На встречу спешит, забывая друзей.
" Не стоит Аллах этой прыти твоей!
Помедли, ханом! - Насреддин закричал.-
Торопишься так, что халат потерял!"

Его не услышал взволнованный Джин.
В услужливом рвенье дожив до седин,
На ближнее облако, белый как мел,
Взлетел он и грозного Бога узрел.

"Ты что суетишься? - промолвил Аллах,
И Джина вдруг бросило в холод и страх.-
Султан мне сказал, что твой друг и поэт,
Над властью смеясь, сочиняет памфлет.
Свой нос всюду тычет, смущает народ,
Про баев охальные песни поет.
Куда же ты смотришь? Дойдет до того,
Что станет хулить он меня самого!
Я принял решенье - не будем мудрить:
Тебе надлежит Насреддина убить.
Покоя мне нет от него, стервеца!"

Джин стал пред Богом бледней мертвеца.
Ни слова не выдал Аллаху в ответ,
И спрыгнул на землю исполнить завет.

А где же виновник? Да вот же он, вот!
На ослике едет и песню поет.

Веселая песенка все-таки есть!
Ее не убили ни зависть, ни лесть,
Ни похоть, ни зло равнодушных людей,
Ни слабость, ни сила вселенских идей.

Но Джин, он всего лишь трусливый слуга,
И медленно камень свалила нога
С высокой скалы. И погиб Насреддин,
И верный, надежный ишак  вместе с ним.

А песня осталась. Наш добрый народ
Веселые песни доныне поет!
И автора имя живет в наши дни,
Поскольку Поэт, он Аллаху сродни!

 

 

Любовь и Вера. Эпилог

 

Никак не найдет себе места Аллах

С тех пор, как поэта сгубил он в горах.

"Меня! Не представить во век, что Меня,

Попутал коварный и злой Сатана!

Мне космос стал глух. В голубой пустоте

Мелькают планеты и звезды не те".

 

И за спину руки большие убрав,

Всех преданных слуг далеко отослав,

Все ходит и ходит огромный, один,

А сердце стучит: "Насреддин, Насреддин!"

 

Пока так он думал, на грешной Земле

Прошло двадцать лет. На знакомой скале

Сидит над могилою в черной чадре

(Бледнее лежат лишь на смертном одре)

Любовь . Гюльсара! Этот нежный цветок

Не смыл озверевший и злобный поток.

Сидит Гюльсара, двадцать лет, как сидит!

Дожди ее моют, и солнце палит.

 

Сидит на могиле, печально поет.

И ждет: ну когда ее Бог заберет.

Наверх, к Насреддину, на небо, туда

Куда не ступала живущих нога

На этой земле. Двадцать лет, как сидит,

А солнце ее беспощадно палит.

 

Увидев несчастную, хмурый Аллах

Совсем позабыл о насущных делах.

Сел рядом на холмик могилы простой,

Сел рядом с невестой-вдовой Гюльсарой.

 

Проходят года и столетья летят

А двое на камне могильном сидят.