Проголосуйте за это произведение |
Человек в
Пути
24.I.2007
Парижская хроника
"На улице
Из криминальной хроники.
"Видишь, какие у меня бицепсы? Это результат
многолетнего
занятия спортивной борьбой. Я бы еще могла пойти туда, на улицу Гудор, но
днем.
А ты не ходи. Все-таки это самая опасная улица Парижа. Постоянно
стреляют".
Такими словами отговаривала меня от похода по темным
местам
французской столицы одна бывшая советская тележурналистка, ныне бизнесвумен,
живущая много лет в Париже. Мы сидели с ней в компании деловых мужчин на
втором
этаже хорошего рыбного ресторана.
Я с некоторым страхом поедала огромных устриц, чуть ли не
пищавших у меня под вилкой, поливая их лимоном, и слушала впечатления моей
новой знакомой.
"Вообще, в Париже давно, в отличие от России, победила
социалистическая революция. Трудовой народ - пролетариат, живет здесь очень
хорошо. Таксист, например, легко может сказать: "Я не повезу Вас туда,
куда
Вы просите, потому что мне не по пути".
Или моя
домработница,
приехавшая два года назад из Молдавии и родившая здесь ребенка, теперь легко
диктует мне условия работы и оплаты, так как может совсем не работать, а
жить
на пособие для ребенка", - говорила она, как мне показалось, с некоторой
обидой и даже тревогой.
"От чего же тогда волнения и массовые поджоги машин?",
-
подумала я, но дискуссию разворачивать не стала. А на улицу Гудор,
охарактеризованную моей знакомой, как самая криминальная, я решила назавтра
непременно
пойти.
Зачем? Видимо, к этому моменту картина парижской жизни в
моей
голове была какой-то поверхностно-красочной: снующие туда-сюда в поисках
впечатлений иностранцы по Jardin du Luxembourg, Notre-Dame, Eiffel Tower, Versailles, Galeries Lafayette, Champs Elyseess, Arc de Triomphe, Moulin Rouge, The Lido, Crazy Horse, Musee du Louvre, Invalides, Montmartre, Musee d^Orsay и т.д. и т.
п.
А глубже, в подсознании, всплывали другие картины
Парижской
истории: "Варфоломеевская ночь", Великая французская революция со
штурмом
Бастилии, Парижская Коммуна, утопленная в крови консервативным
правительством
Тьера, фашистская оккупация и т.д.
И вот на следующее утро на площади Oпера я спустилась в метро. В меру
грязное, в меру светлое. Много ходов и переходов. До метро Louis Blanc - цели моего путешествия, от Оперы
недалеко. По дороге мне попались два уличных музыканта. Под сводами
железобетонного муравейника нежно лились вальсы Шопена. Я постояла,
послушала,
положила в шапку денежку -1 евро. Поехала дальше, вдохновленная классиком.
Очень люблю уличных музыкантов. Чувствую с ними родство.
Посреди городского механистического хаоса они сохраняют островки
человечности:
и те, которые исполняют классику, и те, которым ближе попса. Но ведь и Эдит
Пиаф "городской воробышек" когда то тоже пела на
улице.
От метро до нужной мне улицы идти довольно далеко. По
дороге
я уточняла маршрут у пяти негров. Я называла улицу, а они просто рукой
показывали направление. Долго шла вдоль железнодорожного моста. Потом повернула направо. Там снова
спросила.
Мне ответили, что поднимешься по лестнице, там и увидишь.
Навстречу мне спускалась учительница, полная, не очень
опрятная девушка с распущенными волосами и маленькой табличкой на груди
"Жаннет".
За ней парами, взявшись за руки, шли дети лет пяти-шести. Очень разные:
негритята с шапками черных волос, арабы с кругленькими носами, беленькие и
черненькие, живые, подвижные. Одним словом - обычные дети. Дети прошли мимо
меня куда-то в сторону железной дороги, и я подумала, что это хороший знак,
если криминальная улица встречает меня детским строем.
Поднявшись по лестнице, я оказалась на крохотной местной
площади с маленьким фонтаном посередине. Четыре Кариатиды держат на
вытянутых
руках земной шар, из которого тоненькой струйкой льется
вода.
Двое мужчин стоят посреди площади и тихо разговаривают. На
одном -
Маленькая еврейская шапочка и пейсы, у другого - на лысом
затылке заклеена прозрачным пластырем какая то рана. Мне стало смешно и
неприятно. Вот, думаю, - "бандитская пуля".
Иду дальше. Грязно. По улице течет вода. По ней плывет
мусор.
Смотрю какой. Такой же, как у нас:
обрывки
бумаги, пустые жестянки из под пива и колы. Задумалась. Вдруг, неожиданно
натыкаюсь на парня в длинном халате. Он идет мне навстречу и орет что-то на
арабском
языке. Посторонилась. Парень, не заметив меня, продолжая кричать, пошел
своей
дорогой.
Я решила зайти в ближайшее кафе. На правой стороне улицы
их
оказалось несколько. Я зашла в то, из которого доносился приятный запах
шафрана. На прилавке много разных мясных блюд в судках, густо приправленных
травами. Рис. Выпечка. За прилавком повар в шапочке и халате. Он же
продавец.
За столиками одни мужчины. Я сначала испугалась. Потом все-таки присела и
осмотрелась. Оказалось, не так страшно. Все взрослые почтенные люди. Двое
негров в примятых черных костюмах, белых рубашках и галстуках. Трое
мусульман.
Все едят, почти не разговаривают.
Я заказала чашечку кофе, Бармен взял руками кусок колотого
белого сахара и положил мне на блюдце.
В кафе так вкусно пахло пряностями и жареным мясом, что я
впервые за парижские каникулы захотела есть. А до этого в ресторанах ела
просто
по необходимости. Пока я размышляла, что бы мне заказать, зашла старушка -
арабка. Очень худая, чем-то
напомнившая
мне нашу Шапокляк, хотя была в хиджабе, а не в шляпке. Надо сказать, что все
мужчины в кафе, так или иначе, поприветствовали ее. Кто-то сказал несколько
слов, кто-то просто кивнул. И вот она, обнюхав все и всех своим носом,
прошаркала на кухню, а через пару минут вышла оттуда со свертком, постоянно
оборачиваясь и кого-то ругая.
После ее ухода, все мужчины в кафе заговорили разом,
возбужденно и гораздо громче, чем прежде. Я хотела - было, испугавшись,
уйти,
но они так же быстро успокоились и принялись за еду. "Вот у них скорость
эмоций!
Даже я не поспеваю", - подумала я и продолжила
наблюдение.
Напротив меня за столиком сидела троица. Спиной ко мне два
арабских мужичка, маленьких, худеньких. Постарше - в каракулевой шапке и
костюме, помоложе - в фуфайке. Напротив - француз лет шестидесяти, красивый,
курчавый, бледный. Рядом с ним на столе лежал кожаный потертый портфель. Он
достал из него какие-то бумаги, старший из арабов, просмотрев их, подписал.
Потом молодой вынул из рюкзака какие то документы. Отдал их французу. Тот
внимательно стал их рассматривать.
Я совершенно расслабилась. Звучит арабская музыка, вкусно
пахнет шафраном и гвоздикой, меня никто не замечает. Сижу, себе, пишу,
наблюдаю
за простой жизнью. Никто не стреляет. Какой - то безработный, похоже, сейчас
устроится на работу. Повезло парню. Видимо, недавно приехал из какого-нибудь
Марокко, вот ведь как озирается, бедный.
И вдруг, француз, что принимал парня на работу, резко
оторвал
взгляд от документов араба, пристально посмотрел на меня и спросил на
английском: "Вы, видимо, журналистка? Что Вам здесь
надо?"
От неожиданного разоблачения я, пролепетав: "Да,
конечно,
извините!", выбежала вон из кафе. На улице несколько молодых людей сидели
прямо на мостовой и даже не разговаривали, напротив, у подъезда шестиэтажки,
на
венских стульях восседали два таких же молчаливых старика в белых одеждах и
шапочках, а по лестнице поднимались все те же дети с учительницей
Жаннет.
Я пошла мимо них, мимо кафе, мимо фонтана с кариатидами,
удерживающими земной шар, мимо безработных парней, мимо переговорного пункта
с
огромной очередью людей, мимо лавки с арабскими товарами. Мимо железной дороги, скорей, скорей в
другой
мир, в другой, лубочный Париж, к веселым японцам, китайцам, шведам, немцам,
снующим туда-сюда по музеям и магазинам. В выдуманную, глупую
жизнь.
Плывет Жаннет над сточною канавой,
Ведя детей, как утка за собой.
Смеются дети, дети вечно правы,
Удивлены и миром, и собой.
Сирена злилась и гудела
ночью...
А утром в круг присели старики.
И только пес худой завыл по-волчьи,
Почуяв запах крови, от тоски.
Париж гудит, насилует, стреляет
Торгует, покупает и поет...
А дети все смеются и играют:
Наивный, мудрый, искренний народ...
Проголосуйте за это произведение |
Валерий
|
|
|
|
|
|
|
|
Согласен с вами во всем по поводу этой зарисовки все-таки, а не статьи и не путеводителя. Из темы, к которой вы подталкиваете читателя, но не автора, я бы выделил следующие цитаты: Арабам, дабы обрести счастье, можно возвратиться к себе в Алжир, Тунис и пр. не менее чудесные страны, но они предпочитают мучаться во французских городах, поджигая там автомобили, грабя аборигенов, свежуя жертвенных баранов на лестничных клетках многоквартирных домов, гадя (справляя естественную нужду) в католических церквях и т. п. В них - и ваше кредо, и ваша боль. Они глубже материала Ершовой, а потому требуют отдельной большой статьи. Не окажете ли нам честь написания и представлния нашему вниманию оной? Валерий
|
Вместо того, чтобы вывезти из Среднеазиатских стран и Казахстана всех европейцев, правительство РФ составляет идиотские программы переселения политика культурной ассимиляции ╚новичков╩ потерпела крах, причем давно. Они не только не поменяли свою религию на католичество или протестантство, но и умудрились сделать мусульманами несколько сот тысяч коренных французов. Воровская романтика, помноженная на уверенность в собственной национальной или религиозной уникальности, да еще возведенная в квадрат уверенности, что ╚белые╩ только и думают, как тебя извести, это просто гремучая смесь!
|
|