Дмитрий Ермаков

БЕЗ МЕСТА ЖИТЕЛЬСТВА

1

Бутаков подставил к забору доску, упёрся ногой, подтянулся и перекинулся в огород.

Неподалёку гудели машины, светились окна многоэтажек, а здесь было темно, безлюдно, пахло мокрой землёй.

Он нашёл картофельные ряды, достал из заплечного мешка детскую лопатку, присел, подкопал первый куст.

"Удалась картошечка!" -- подумалось, когда брал в руку крепкий -- с два кулака -- клубень.

Он уже почти наполнил мешок, когда услышал за спиной насмешливое:

- Бог в помощь.

Оглянулся, увидел здорового, пузатого, в тельняшке и спортивных брюках мужика. Пальцы на ногах -- как пельменины, и шевелятся... Он бил Бутакова недолго, но жестоко. Сходил в сарайку и вернулся со штыковой лопатой, за ворот подтащил Бутакова к забору.

- Копай могилу себе, бомж вонючий.

Бутаков поднялся, взял лопату, но больше не двигался, стоял, держа лопату правой рукой, как винтовку, смотрел мимо лысой головы.

- Ну? -- лысина угрожающе качнулась к нему.

- Хватит тебе, хватит...

От удара Бутаков упал и потерял сознание.

2

Он очнулся в придорожной канаве, облизнул сухие потрескавшиеся губы, сел.

Старуха дворничиха шаркала метлой по тротуару.

- Очухался? -- спросила. -- Чего пьете-то вы так, мужики?

Он молча, с трудом, поднялся, и она ахнула.

- Да у тебя голова-то в крови вся, и одёжа порвана... Ты погоди... - Она бросила метлу, посеменила к нему. -- Где живёшь-то?

- Всё нормально, мать. Спасибо.

И он пошёл прочь, сутулясь, пряча руки в карманы грязного, с оборванными пуговицами пиджака, шаркая стоптанными подошвами полуботинок. К спине между лопаток прилип жёлтый берёзовый лист.

- Ну, Бог с тобой. Бог с тобой... - вздохнула старуха.

Во дворе, пустынном и грязном, какой-то бедолага рылся в мусорном баке, выуживал что-то и складывал в холщовую сумку. На Бутакова угрожающе глянул -- конкурент. Но нет, Бутаков ещё не опустился до этого, ещё не опустился... "А жрать-то чего буду сегодня?" -- крутанулось в голове.

Он вспомнил про Вовку Синицына и двинул к нему.

Синицын как раз стоял на крыльце спортивного клуба, щуплый, в старом тренировочном костюмчике, курил первую утреннюю сигаретку.

- Здорово.

- Физкульт-привет. -- буркнул Синицын. -- Ты чего, под поезд попал?

- Ага. Угости сигаретой.

- Последняя, - будто извиняясь, ответил Синицын, жадно затянулся и отдал Бутакову окурок. -- На.

Бутаков резво подхватил его, тянул, пока не прижёг губы и кончики пальцев.

- Умоюсь у тебя?

- Давай. -- Синицын глянул на него мутными глазами и вдруг сказал: - Деньги опять задерживают, зарплату. -- Сплюнул и добавил: - Похмелиться бы.

- Не отказался бы, да сам без копья. -- Бутаков хлопнул по карману.

Синицын работал в этом клубе тренером по боксу, здесь же подрабатывал дворником и ночным сторожем, тут и жил, квартиры у него не было, как и у Бутакова, тоже бывшего боксёра.

Бутаков умылся в туалете над ржавой раковиной, пригладил бороду, почистил мокрой ладонью пиджак и брюки. Синицын тем временем вскипятил воду в электрочайнике, залил старую заварку.

Молча выпили по стакану несладкого чая с сушками.

Было семь утра. В девять у Синицына первая тренировка.

Бутаков лег в тренерской комнате в закутке за шкафом на продавленную кушетку, сунул под голову боксерские "лапы" и заснул, лежа на левом боку, в правом что-то болело, мешало дышать.

Бутаков очнулся.

- Штык!

- Дама!

- Шестёрка!..

Накурено -- хоть топор вешай.

Бутаков вылез из своего закутка. Четверо незнакомых мужчин играли в карты.

- Серёга, подойди к бару, - кивнул на шкаф повеселевший Синицын. Дверца шкафа открыта, на полке -- початая бутылка водки и разломанный капустный пирог.

Бутаков отказался.

В дверь всунулась круглая, с плешинкой на макушке голова директора клуба.

- Играете? Ну-ну...

И дверь снова закрылась. Никто не обратил на него внимания.

Бутаков увидел на стенде старые фотографии. На одной -- он и Синицын в спортивных трусах и майках стояли в боевых стойках, подняв кулаки в круглых перчатках к бесщетинным твёрдым подбородкам...

- Слышь, друган! -- окликнул один из игроков, в красивом пиджаке и пёстрой рубашке под ним. -- Не в падлу, сгоняй за пузырём. -- И протянул Бутакову хрусткую купюру. -- И пожрать возьми.

Бутаков хотел отказаться, но деньги, как-то помимо его воли оказались зажатыми в кулаке.

Синицын закивал ему и торопливо забормотал:

- Свои ребята, свои...

- Только вернись человеком, - услышал Бутаков вдогонку.

В вестибюле под лозунгом "Спорт -- сила, здоровье, молодость!" дремала вахтёрша пенсионного возраста. В зале кто-то упорно стучал по боксёрскому мешку.

3

Минут через двадцать Бутаков вернулся с бутылкой и беляшами в целлофановом пакете.

- Не прошло и полгода! -- встретили его картёжники. -- Ну, налей и себе, причастись.

На этот раз Бутаков не отказался, булькнул в стакан.

- Ваше здоровье!

Директор несколько раз заглядывал в комнату, но ничего не говорил.

Синицын -- подтянутый и весёлый -- ушёл на очередную тренировку, из зала доносились его команды и звонкие удары по "лапам".

Бутаков же решил навестить бывшего бригадира, узнать насчёт работы.

На улице у входа в клуб мальчик лет десяти уговаривал маму:

- Мама, запиши меня на бокс.

- Вот ещё, с синяками ходить...

- Ну ма-а-ам...

Ветер волок по тротуару палую листву и мусор, толкал Бутакова в спину. Проносились мимо похожие на мыльницы машины, проплывали бесшумные белые троллейбусы.

Бутакову вдруг захотелось прокатиться в таком троллейбусе, красивом, светлом, недавно появившемся в городе. Но денег нет. И он по-детски пожалел себя.

У рюмочной толкутся мужики, ведут бесконечные разговоры, выворачивают из карманов мелочь и ныряют в заветный погребок. Много здесь знакомых. Но Бутаков переходит на другую сторону улицы.

Он идёт к Михалычу. И уже теплится надежда, что тот нашёл какую-нибудь работу и его -- Серёгу Бутакова -- пристроит. Это ж Михалыч! Отец-бригадир.

На его звонок открыла Михалычева жена, в линялом халатике, с крашенными в каштановый цвет волосами.

- Чего?- она узнала Сергея. -- Чего бродишь-то?

Но её уже потеснил шагнувший с кухни и сразу заполнивший собой прихожую Михалыч.

- Давай, давай, заходи. -- Жиманул руку.

Кухонный стол уставлен пивными бутылками. Штук восемь уже пустых и столько же полных. У Михалыча ни в одном глазу. Он бывало три литра водки в себе несёт -- не качнётся.

- Присоединяйся, - кивнул Бутакову на стол.

- Ну и пейте! Хоть до смерти упейтесь... - женщина стояла в дверях, ожидая ответ, готовая к ругани.

- Да ладно, Наташ... - мирно буркнул Михалыч, и она ушла, загремела тазами в ванной.

- Добро, что зашёл, Серый, халтура есть. Завтра едем ко мне в деревню. Гараж одному хмырю сварганим. Наливай, чего ты, как сирота казанская...

Бутаков не стал пить бригадирское пиво, больно уж грозно гремели тазы за стеной.

Договорились встретиться утром на вокзале.

4

Уже темнело, а Бутаков не знал, где заночует. К Синицыну возвращаться не хотелось. Брёл по центральной улице, залитой неживым электрическим светом.

У автобусной остановки выстроились в ряд коммерческие киоски с пёстрыми витринами. Беспризорники -- тоже чьи-то дети! -- приставали к прохожим, клянчили деньги, матюгались, дрались между собой. Один мальчонка лет семи выхватил что-то из открытой двери киоска и задал стрекача. За ним выскочил детина с налитыми бицепсами под футболочной тканью, в три прыжка нагнал паренька, ударил наотмашь. Редкие прохожие отводили глаза...

- Дяденька...- тянул мальчишка, а "дяденька" уже изловчился ещё поддать тумака.

- Я тебе, сучонок!..

Бутакова как огнём опалило! Он узнал своего сына Егорку. Подскочил и боксёрским ударом опрокинул торговца. К тому на помощь спешили ещё двое. Бутаков так глянул на них и прохрипел: "Убью, гады", - что они не решились приблизиться.

Мальчонка вскочил, к груди его был прижат блок сигарет "Родопи", и побежал за угол. Вся беспризорная ватага с улюлюканьем бросилась за ним. Ушёл и Бутаков.

Конечно, это был не Егор, нет-нет. Егор живёт с мамой, в школу ходит. Теперь вот и "папка" у него появился новый.

"А правда, как он того мужика называет? Сходить бы надо, поглядеть хоть на сына. Да куда я... такой. Вот подхалтурим с Михалычем. Отмоюсь хоть, приоденусь..."

Бутаков не заметил, как дошёл до вокзала. Он стоял у пешеходного перехода. Мимо, в холодной мороси, как большие блестящие рыбы, проплывали машины. Циклопический красный глаз светофора упёрся в него. Нет пути. Нет. Шипят машины. Моросит дождь...

Светофор, видимо, сломался. Бутаков так и не дождался зелёного огня. Выбрал момент, когда не было машин, пошёл через дорогу... И откуда взялась та "девятка"! Бутаков едва успел выскочить на тротуар.

- Э, мужик, я тебя побрею!- крикнул вдогон водитель.

5

"Ну, рассказывай, рядовой Пупкин, как до такой жизни докатился?" -- любил ошарашить подчинённого дурацким вопросом лейтенант Закиряев, замполит разведроты, в которой служил когда-то -- давненько уже -- Бутаков.

"Как докатился до такой жизни?" -- сам себе задавал вопрос Сергей Бутаков, лёжа на жёсткой вокзальной скамейке.

Колобком катился, вот и докатился... Окончив сельскую восьмилетку, подался в город, в ПТУ учиться, на сварщика. После ПТУ поступил на завод. Боксом занимался. Ушёл в армию. Вернулся на тот же завод. Женился. Хорошо жили-то. Потом началась катавасия. Завод подолгу стоял. Халтурили. А за халтуру обычная плата - водка. Жена ругаться стала -- и денег мало, и пьёт, и вообще - непутёвый. Потом и вовсе завод закрыли. Другой работы он найти не мог. Да что он, если даже Михалыч -- мужик-голова, золотые руки -- случайными халтурами перебивается. Жена подала на развод. Квартиру разменяли. Свою однокомнатную он продал. Снял комнату и в пьянку ударился. В три месяца всё спустил. Друзей много было. Ушли деньги, пропали друзья, из комнаты хозяин его выгнал -- нечем стало платить. Шестой месяц бродяжит. Сына год не видел. А жена, говорят, с другим сошлась...

Вот и докатился -- дальше некуда. Картошку по чужим огородам ворует. Спасибо Михалычу. Теперь уж он как надо деньгами распорядится. А там, глядишь, и работёнку надыбает постоянную. Вот только жильё...

Он проснулся от толчка в плечо. Двое милиционеров, сержант и рядовой, стояли над ним. Рядовой поигрывал резиновой палкой.

- Документы.

Бутаков не сразу сообразил, где он и что от него хотят. Хлопал глазами.

- Ну! -- рядовой угрожающе пристукнул палкой по левой ладони.

Бутаков сел, пошарил во внутреннем кармане пиджака, достал замызганный паспорт. Сержант брезгливо развернул книжицу, глянул на фото, потом, внимательно, в лицо Бутакова. Вернул паспорт.

- Чтоб через минуту тебя здесь не было. -- И пошли не оглядываясь, по-хозяйски, между рядами скамеек с сиротливо прикорнувшими на них людьми, мимо расположившейся вольным табором прямо на полу, на тюках и коврах, цыганской семьи. Посверкивали прикреплённые к их ремням наручники.

Остаток ночи Сергей Бутаков коротал в привокзальном скверике, спрятавшись от дождя под клёном, и широкие мокрые листья то и дело шлёпали его по спине.

6

Встретились с Михалычем у кассы, и тот, купив два билета, повёл Бутакова в буфет. Взял по бутылке пива и два беляша. Был он хмурый, кажется, тоже не выспавшийся.

- Ты чего, Михалыч, со своей поругался?

- Чего? Ругаться? Я ей поругаюсь... - И добавил нехотя: - Маринка, дочь, в пять утра только с гулянки явилась.

Сели в большой тёплый автобус с высокими мягкими сиденьями. Бутаков моментально в сон провалился...

Проснувшись, он сообразил, что едут в сторону его деревни: места за окном были знакомые.

Спросил у Михалыча, и оказалось, что деревня его в соседнем районе, всего-то в двадцати километрах.

Вышли из автобуса. Холодный волглый ветерок обхватил со всех сторон. Десяток старых тёмных домов да столько же новых, дачных, тянулись от шоссе к проблескивающей меж кустов речке.

- Вот моя деревня, вот мой дом родной. -- Михалыч повеселел. -- Мы, Сергей, наперво баньку справим. Как насчёт баньки-то?

- Положительно, - буркнул Сергей и закашлялся.

- Весь кашель из тебя выхлещу, - пообещал Михалыч.

Шли размокшей улицей. Михалыч поздоровался со старухой, которая стояла у калитки, опершись на узловатую палку, в платке шалашиком, синей фуфайке и чёрных валенках с галошами. Она что-то ответила неслышно и будто бы поклонилась, а может, сильнее оперлась на свой посох.

От реки бежал лысый мужичок, издали крикнул:

- Анатолию Михайловичу! -- подбежав, сунул чёрную заскорузлую ладонь Бутакову: - Иван.

- Сергей.

- А ты чего, Михалыч? Грибы-то отошли. По клюкву, что ли?

- Гараж Чугункову делать будем.

- А-а... Новому русскому-то... А вот слушайте, мужики, анекдот про него...

- Некогда, Иван. Вечером посидим, расскажешь, - грубовато оборвал его Михалыч и щёлкнул пальцем по горлу.

- Ну, это дело. Бывайте пока. Если чего -- я у себя. -- И побежал дальше, прискакивая. Он, видимо, вообще спокойно ходить не умел.

Дом, оставшийся Михалычу от родителей -- старый, но крепкий, высокий, под железной крышей, и двор в порядке, и баня. Вот только огород он в этом году не засаживал. У него ещё дача есть в пригороде.

7

Баню натопили так, что трещали волосы. Парились остервенело, по два веника извели. Окатывались холодянкой во дворе и снова лезли на полок. В блаженной расслабленности перекуривали в предбаннике.

- Ну, как?

- Хорошо! В кои-то веки и мы человеки.

Вечером в просторном доме Михалыча пили втроём с Иваном -- местным "фермером" -- водочку. Неспешно, под славную закуску -- грибки солёные и рассыпчатую варёную картошку.

Иван наладился анекдоты травить и сыпал один за одним. Бутакова сморило и, лёжа на матрасе, набитом сеном, засыпая, он слышал:

- Я завтра кабанчика забью, Михалыч, так шашлычки спроворим, как в прошлом году.

- Ну. Только я сам делать буду, ты на огне передерживаешь.

- Кто? Я? Да ты чо, Михалыч?

Они ещё долго незлобиво спорили.

Бутакову снилась родная деревня. Метали стог. Надвигалась туча из-за Мартьянковского леса, и потому торопились. Тут были все: мать, отец, сестра, братан. Откуда-то взявшийся сосед Петруха Киселёв прокричал-подначил: "Из-за леса показалось, а и сено на валах! Закрутилися колхознички на жиденьких ногах!"

... Солнышко широко вливалось в незавешенные окна. Сенной дух кружил голову.

Послышались шаги на крыльце, скрипнула дверь, ввалился Иван.

- Здорово ночевали! -- тряхнул руку Бутакова. -- Спит? -- кивнул на печь, откуда доносился крепкий, с присвистом храп.

- Пошли, Серёга, поможешь кабанчика вальнуть.

Скоро они оказались на хозяйски обихоженном дворе Ивана.

- По новой технологии вальнём! Без крови и шума, - сказал Иван, достав из сарая моток электропровода с оголёнными концами. -- Ты со своей стороны в розетку воткнёшь, а я со своей к пятаку приложу -- и все дела.

Сергея такой расклад устаивал. Он хоть и был когда-то боксёром, вид крови плохо переносил.

Розетка была в коридорчике, сразу за входной дверью дома. Иван потянул провод в сарайку, где всхрюкивал кабанчик.

- Давай! -- крикнул он.

Бутаков воткнул провод в розетку. Через мгновение из сарайки вылетел Иван и растянулся в луже, за ним кабанчик с дымящейся щетиной. Он с диким визгом принялся накручивать круги по двору, сшибая всё на пути: бочку с водой, козлы для пилки дров, поленницу... Кривоногая дворняжка забилась под крыльцо и жалобно поскуливала. Простоволосая женщина в едва запахнутом халате выскочила на улицу и заголосила:

- Убился! Убился!

Бутаков выдернул провод из розетки.

Иван сел, недоумённо огляделся, матюгнулся и сплюнул на свой испачканный навозом сапог. Старушка, с которой вчера здоровался Михалыч, бабка Катя, стояла за огородом, качала головой и охала.

- Во как, живьём свинью-то опалили.

Михалыч, проснувшийся после обеда, зарезал поросёнка быстро и без шума, ткнув длинным узким ножом прямо в сердце. Позвал Бутакова на речку.

По скользкой тропке вышли к тихому бочажку, заросшему по берегам кустами. Алела тяжёлыми гроздьями рябина на той стороне, жёлтые листики медленно плыли вместе с отражёнными облаками по тёмной воде...

Бутаков спросил название, и оказалось, что это та же река, на которой стоит его деревня, только выше по течению.

Сергей не решился купаться в холодной воде, а Михалыч с разбегу нырнул и уже отфыркивался на середине.

Бутаков смотрел на воду и думал, что несколько часов назад в ней отражался его дом...

"Да стоит ли ещё дом-то?" Он не бывал в деревне с похорон матери -- десять лет. Тогда же и сестру Тоню последний раз видел, она в соседней деревне с мужем и детьми живёт. А братан Сашка на похоронах не был, тянул тогда уже второй срок.

Десять лет... И тогда-то дом уже осел, крыша текла, огород заглох. На всю деревню оставалось три старухи и бобыль-пьяница.

"Вот получу деньги, приведу себя в порядок и махну домой, к Тоне заеду...

А может, вообще в деревню перебраться? А чего? Налажу хозяйство, заживу!.. Но сперва к сыну. Да и узнать, что там у жены за хахаль. Вот бы сойтись снова и вместе домой-то..."

Он усмехнулся своим мечтам. Конечно, жена, бывшая жена, не поехала бы жить в деревню.

- О чём задумался, детина? -- Михалыч хлопнул его по спине мокрой ладонью.

Северный - со стороны дома -- ветер нёс высоко в небе неровный утиный клин.

В человеке, опёршемся на капот забрызганного грязью джипа, Бутаков к своему удивлению узнал того картёжника, что вчера посылал его за водкой.

Это и был Чугунков. Поджидал их.

- Здорово. -- Пожал руки.

Чугунков то ли не признал Бутакова, то ли сделал вид, что не признал. Усадил обоих в машину. Над лобовым стеклом качалась пара крохотных боксёрских перчаток. Совсем маленькие, но как настоящие. Бутакову хотелось их потрогать.

Подъехали к дому Чугункова -- новомодному "коттеджу" -- на кирпичном фундаменте. С узкими окнами и высокой двускатной крышей. Он указал место, где ставить гараж, подал Михалычу ключи от сарая, в котором лежали материалы и стоял сварочный аппарат. Спросил:

- Бабки-то есть? Могу авансик подкинуть. -- Лениво прикурил, жмурясь на солнце.

- Авансы не берём, - отрезал Михалыч.

Чугунков сказал, что приедет через два дня, и укатил, оставив после себя облако вонючего дыма.

- Сегодня начнём? -- заторопился Бутаков.

- Завтра, Серёга, всё завтра.

- Успеем? Работы-то много.

- Успеем. Глаза боятся -- руки делают.

Со двора Ивана веяло запашистым дымком. Он опаливал поросёнка.

По дороге протарахтел мотоцикл. Михалыч сказал, что это внук бабки Кати, приехал, видимо, погостить.

Вечером отправили лихого мотоциклиста Витьку -- парня лет восемнадцати - в соседнее село в магазин, а сами стали налаживать костёр на берегу речки.

Иван принёс ведро с нарезанным мясом, шампуры. Михалыч сооружал из чурбаков и досок скамейки и стол. Жена Ивана принесла посуду и хлеб. Бутаков таскал из кустов сушняк.

Ещё приковылял полуслепой и почти совсем глухой старик со странным прозвищем -- Маньдей. Он был в валенках, фуфайке и серой солдатской шапке, бородёнка клочками жёлтой ваты торчала на щеках и подбородке.

- Чего давно не был-то? -- спросил, глядя на Бутакова.

Сергей пожал плечами.

- Сидел бы дома-то, Маньдей, - проворчала Ольга, жена Ивана.

- Не бывал в лесу, не бывал, нет, в этом годе не бывал... - старик бормотал что-то себе под нос, его никто не слушал.

Притарахтел на своём "чезете" Витька. Привёз водку.

Костерок прогорел, оставив груду алых углей. Михалыч обложил угли с двух сторон кирпичами, на них положил шампуры с мясом. Витька проявил эрудицию, сказал, что настоящие шашлыки делают из баранины. Натянул наушники и задёргался в такт неслышной остальным музыке.

- Ничо, мы не мусульмане, пойдёт и свининка, - отмахнулся Михалыч.

Аромат жареного мяса забивал запахи увядающих трав, реки, земли.

Выпивали, закусывали, пошли бестолковые шумные разговоры. Дали кусок мяса Маньдею, тот мял беззубыми дёснами, как корова жвачку, клевал при этом носом. Очнулся, улыбнулся по-детски, сказал:

- Скусно.

- Чего его так зовут-то? -- спросил Бутаков у Ивана.

- Да он раньше, бывало, как выпьет, ничего не соображает и орёт на всю деревню: "Мань, де я?" Жена у него была, Марья... А ещё раньше он бригадирил в здешнем колхозе.

Старик опять встрепенулся, обвёл всех невидящими глазами и плачущим голоском пропел:

- Ма-а-ань, де я?

Все рассмеялись.

Ольга неожиданно красиво и сильно затянула:

- Окрасился месяц багрянцем,

и волны бушуют у скал...

Иван поддержал её:

- Поедем, красотка, кататься,

давно я тебя поджидал...

К ним присоединился и Михалыч. Даже Витька снял свои наушники.

Бутаков слушал молча. Когда-то эту песни пели его отец и мать.

Подбросили на угли дрова, и тьма шарахнулась в стороны великанскими тенями. Большая серая птица бесшумно снялась с полуразрушенной бани и проплыла к лесу.

- Филин, сказал Витька, ковыряя травинкой в зубах.

Костёр долго ещё горел на берегу.

Бабка Катя давно уже сидела на крыльце своего дома, ждала внука, когда пели, вспоминала что-то своё.

9

Глаза боялись, а руки делали. Работали с восхода до заката. За два дня гараж был готов. Сварили ещё кессон Ивану. Оба нахватались "зайчиков". Воспалённые глаза жгло, будто внутри них шаяли угольки.

На третий день прикатил Чугунков. Принял работу. Отслюнявил из пачки деньги. Предложил подкинуть до города, но мужики дружно отказались. Пошли прощаться с Иваном. Тот отвалил каждому по изрядному куску мяса, насыпал мешок картошки, Бутакову сказал:

- Серёга, приезжай сюда жить. Избу тебе найдём, вместе пахать-сеять будем. И бабу найдём!

- А я ведь из Паршина родом, двадцать кэмэ отсюда.

- Ну, так тебе туда прямая дорожка.

- Может. Потом.

День был дождливый, холодный. По слякотной дороге шли к большаку, на автобус. И Михалыч сказал:

- Когда долго в деревне не бываю, кажется, век бы тут жил. А неделю побыл и в город тянет... А ты зря, Серый, домой, в Паршино своё не едешь. В городе тебе каюк. Без места жительства кто ты? Голь перекатная, труха... Ехал бы домой-то...

Бутаков не ответил. Он как раз прикуривал. Ветер задувал спички.

С мясом и картошкой Бутаков пошёл к Синицыну.

- Ну, под такую закусь грех не выпить, - обрадовался Синицын. -- Я ведь тоже жалованье получил, - похвастал и побежал в магазин.

В тренерскую зашёл какой-то знакомый Синицына, потом ещё один. Бегали в магазин четыре раза. На следующий день Синицын отменил тренировки. Через неделю денег у Бутакова не было.

Он зимовал в подвале жилого дома, грелся у труб отопления. Подолгу надрывно кашлял.

Однажды увидел жену под руку с мужчиной. Рядом шёл Егор. Они выходили из универмага. В руках у Егора была коробка с какой-то покупкой. Он не заметил отца.

А жена Бутакова увидела, но сделала вид, что не узнала.

Весной он заходил к Михалычу. Занимал денег, чтобы поехать в деревню. Но спустя три дня кто-то из знакомых видел его в городе. Он рылся в мусорном контейнере. Потом он пропал.

Синицын по-прежнему тренирует. "Закодировался".

Михалыч вернулся бригадиром на свой завод, который вновь начал работать.

.

Copyright (c) "Русский переплет"