Предыдущее

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.

Лесничий кордон был ещё полуприкрыт соснами, когда Глеб увидел отъезжающую от него по дороге в район колонну автомашин. Впереди два "уаза", "санитарка", КАМАЗ с будкой, ещё "уаз". И догоняющая всех "нива". Белая "нива"... Глеб притормозил. Что-то теперь вот не очень-то и захотелось на кордон. Пусть там хоть объедки уберут. Кости. Бутылки. А, не то, ведь, и его угощать будут. С барского стола. Вместе с лайками... Он свернул с тропинки в лес. Медленно-медленно покружил между деревьями, чего-то там ища √ то ли грибов, то ли костяники. Лес был пуст, кроме старых шишек, ничего на глаза не попадалось. Где-то недалеко по сухому стволу звучно колотился головой дятел... Это сравнение немного позабавило, сняло тупиковую обиду на то, что он в этом мире не самый дорогой гость. В самом-то деле! Ну, конечно, он очень пострадавший, очень тонко болящий за эту землю и за этот народ, можно сказать, о своей Родине только и мучающийся человек. Разве это кто отрицает? Многие даже сами постоянно ему об этом напоминают. И что? Эту язву, конечно же, можно и превратить в очень неплохой приработок: нищие вон как по-своему процветают. Но... А вдруг да позволить себе отдохнуть? Припасть к груди, и, обязательно бы, помягче, и пусть тебе перебирают волосы, капают на темя слезинками. И ты тогда сможешь только сам себе ужасаться √ ах-ах! √ да, столько же ты пережил, какое ты перетерпел! Жалейте меня, жалейте! Я такой усталый, несчастный и ... хороший... "Глеб √ московский гость"... Да. Точно. Так она и представила. Пора идти к Анюшкину. Помочь помыть посуду. Тому уже, наверняка, это надоело. За десять-то лет.

Анюшкин действительно нёс от реки огромную качающуюся кипу мисок. Из промокшего кармана брюк торчали мытые ложки и вилки. Сытые собаки даже не повернулись в сторону Глеба. Он, ничего в их карих глазах толком не умеющий, теперь и подавно никак не интересовал. Глеб подхватил часть мисок.

- Вот хорошо! Хорошо, что пришли, хорошо, что помогаете... За мной! √ Анюшкин кивком поманил его в сарай. Глеб тут был в первый раз: тёмное, безо всяких окошек, длинное помещение внутри всё состояло из полок и стеллажей. Инструменты, конская упряжь, запасы зимней одежды, колёса, аккумуляторы, отдельно, подвешенные к балке от мышей, мешки с провизией, спальники, верёвки и керосиновый лампы... Пахло паклей, олифой и дёгтем... Здесь запасов хватило бы на жизнеобеспечение целой роты. Да, и каски тоже были...

- Тут у нас всё богатство. Семён страшно не любит, когда здесь чужие бывают. Но сейчас опять запил. Третий день. Да. Так он мучается, так мучается, в конце второй недели обычно даже встать не может. Я на него, извините за подробности, ватные штаны натягиваю, он в них так и ходит под себя. До горшка даже не дотягивает. Потом ещё неделю-две выбирается. Хорошо тут одна старушка есть, подобрала для него смесь из травок. Очень помогает √ иначе бы сердце порвалось.

- А! Вы уже местные тайны постигать начали. Да. Она ведь далеко не каждого привечает, не каждого... А в вас что-то нашла созвучное. Что? Как сами-то думаете?

- Это вы очень верно сказали! А я ведь тут окончательно разгадал, откуда ваш "хозяин" в снах берётся. По ошибке-то начал с греков, но потом вдруг сообразил: если есть предки новгородцы, то на Севере надо бы и искать. И вот: "Золото нибелунгов"! А? Там герой Зигфрид убивает гигантского Змея-Фафнера, чтобы овладеть золотом подземелий! И там же есть ещё один ваш момент: отец Зигфрида, Зигмунд, надел в раннем детстве, т.е., получил посвящение! на себя заколдованную шкуру волка, и потом не мог снять её всю жизнь! Волк и змей √ вот где они сошлись так близко! А? Каково?

- Это вы из меня чистого ария делаете. С моей-то бородой! А мне как раз сегодня утром в нордийстве отказали!

- Валькирия?.. Так, она ведь и сестра, и жена герою... Жаль, я плохо тюркский эпос знаю. Наверняка ведь параллели есть. Пракорни-то одни у них с нами. Или у вас с ... вами же! Да? Вот запутался, но всё равно: белые, не монголоидные... Жена и сестра...

Они вышли на солнце. И оба разом сощурились как истинные монголоиды. Анюшкин старательно запирал склад.

- Тут я спирт от Семёна прячу. Выдаю только помаленьку: норму его давно знаю. Кстати, вы ведь бреетесь, а как же вас Баба-Таня приветила?

- Даже так? Я перед вами умаляюсь не по дням, а по часам! Ещё и поясок обережный. Это уже что-то совсем особое. Она ведь очень не простая старушка.

- Её сами старообрядцы же не очень-то жалуют. Так, только, когда им подлечиться надо.

- Оне самые! Да, вы меня поражаете: уже всё знаете. Всё... А что же я вас не покормлю? И вы не просите? Пойдёмте, пойдёмте. Столько еды у нас пропадает - нужно съедать, съедать. Не выбрасывать же!

Действительно, не выбрасывать. Что там насчёт сего у классика: "Человек √ это звучит горько." Максим Гордый" - так мама начинала свою лекцию о великом пролетарском писателе... Съедим, всё съедим. Потребим. Объедки, огрызки, недопитки. А кого тут стесняться? И кому? Главное, чтобы все вместе, для полной круговой поруки, во всём этом помазались. Как в банде. Или ордене... Они прошли на веранду к реликтовому самовару, около которого относительно белела бумажная одноразовая скатерть с разложенным для них, стервятников, пиршеством. Их, правда, уже обошла сорока, успевшая урвать с крайней тарелки великолепную сардинку холодного копчения. "А вы знаете, почему в Москве сорок нет?" "Расскажите!" "Они прокляты там. Вот только не помню точно кем из патриархов: то ли Ермогеном, то ли Никоном. Как птицы, исполняющие ведьминские поручения." "И что, в самом деле их нет?" "В самом деле..." На ухе дальнего болвана с острова Пасхи висела красная кепка.

- Садитесь, Глеб, садитесь. Что вы стоите, нам тут стесняться некого.

Глеб машинально сел, машинально сунул что-то в рот, пожевал. А Анюшкин в восторге оттого, что он сегодня не один на один запившим от гостей Семёном, радостно вилял хвостом и щебетал, щебетал. Наверное намолчался за эти дни. Да, какая для него это пытка: видеть и не сметь критиковать. И не из страха наказания, а из убеждения, что это ему самому опасно приятно... Ладно, пусть отдышится, выпустит пар... Значит, она должна вернуться? Зачем? Пожаловаться на свою судьбу объедка с барского стола?.. Может он её, как эту вот колбаску, тоже попользует? Жрёт же. За обе щёки. Не стесняется √ "некого"...

- ...Ваши бумаги в целости и сохранности. Так что, не волнуйтесь. У меня, конечно же, зуд был страшный √ заглянуть. Но я, ей Богу, стерпел. Даже когда Светлана тоже просила... Я что-то не то сделал? Они всё там же спрятаны...

- Нет, нет. Я вам доверяю. Давайте, я сам вам их покажу. Расскажу что и как... А, вон, она кепку забыла?

- Забыла? Хм. Забыла! Да разве она нечаянно?.. Только вы меня всё равно не послушаете. Она не забыла, она чтобы вернуться. Для повода.

Глеб встал, подошёл к бейсболке, снял. Внутри, за окантовочной лентой, торчал край бумажки. Он повернулся спиной к Анюшкину, вынул, сжал в кулак. А тот вдруг стал жёстким. Впервые жёстким:

- Глеб. Вы сейчас просто обязаны меня послушать. В том смысле, что послушаться. Я вам только добра желаю. Вы человек неординарный, сами себе хозяин. Но здесь вы подвергаете себя совершенно ненужной опасности. Поймите: она сама сделала свой выбор. Это не жертва насилия или чего-то там. Это её волевой шаг: ей хотелось красиво жить, и вот она живёт так, как думает, что красиво.

Глеб вновь сидел за столом, вновь что-то жевал. А рядом лежала красная кепка с большим пластиковым носом. Как у пингвина. Анюшкин стоял напротив и, через стол, старательно заглядывал ему в лицо через свои лупы. Аж пригибаясь. Подавал хлеб, наливал простоквашу. Даже чуть-чуть смятую салфетку откуда-то вытащил. Хоть не в помаде.

- Тут уже в прошлом году была история. Один следователь, с будущим, между прочим, попытался её изменить. Он ведь жизнью рисковал! Её хозяина все знают: да, он чудовище. Жутко циничный тип. Даже не животное. Хуже. И гарем у него по всем сёлам и весям... Но она сама выбирала! За "красивую жизнь"... И этот следователь был дурак, но ему очень крупно повезло: его просто вышвырнули... Но √ она, она-то!.. Она даже не вспомнит. Почему знаю? Эксперимент сделал: когда она меня про вас спросила, то я ей его ружьё предложил забрать. Так она даже не дрогнула! А ведь он за неё стреляться хотел... Его тогда отсюда до города в наручниках в багажнике везли... Но, у неё даже глаза не сморгнули!

Анюшкин неожиданно вынул из руки Глеба бутерброд и откусил его сам.

- Это вы про Котова?

Тот поперхнулся. Правильно! Нечего чужое брать, мог бы сам себе намазать.

- Вы и про него что-то знаете?

- Это он мои бумаги нашёл. И через Светлану прислал.

- Ах, вон оно как... Это ещё прискорбней... Но он-то теперь свободен, а за вами охотятся. И вы мне не сказали, что это не за убитого доктора. То есть, не за одного только доктора... Меня предупредили, я вам тоже не сказал, что вы здесь нежелательны. За вами какая-то история с Москвы тянется? После расстрела парламента? Но вы же под амнистией?

- "Под амнистией"! Если бы вот умер, с кладбища сняли бы наблюдение... Но пока я жив... Сами говорите: "тянется".

- Да... Там главное: патриарх произнёс анафему. Тем, кто человеческую кровь прольёт... Вот мы и собрали все свидетельства √ мы ничью кровь не проливали!

- Господи! Ну, почему, почему вы молчали? Анафема. Ну конечно же! Анафема! Неужели это нельзя было мне ... ну, доверить, что ли? Я ведь вас почему спрашиваю теперь, не оттого, что боюсь. Нет! Но я просто не знал, как вам помощь-то требуется. Какая помощь... Это же теперь только я понимаю - кто за этим стоит! Перед анафемой...

- Госбезопасность? Ничего подобного! И даже не "бейтар". Это ... я и сам иногда не в состоянии понимать.

- Иногда щупаюсь перед зеркалом: может, мания преследования... Ведь я уже как колобок √ только оторвался от одних, меня тут же нагоняют другие... Даже этот доктор √ ну почему его на моих, именно моих глазах? Ладно, Джумалиев вот заступится, отпадут "эти". Так уже точно новые будут... Кто только?

- Это особая история... Вы же знакомы с теорией звука как дыхания? И не просто дыхания, а дыхания жизни. Той самой, что в Адама вдохнулась? Так вот. Произнести звук, значит дохнуть. То есть выдохнуть звуками имя... Это же: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. ... Всё чрез Него начало быть, и без Него ни что не начало быть, что начало быть. В Нём была жизнь, и жизнь была свет человеков..." Я эти слова и во сне даже помню: "В Нём была жизнь...". Жизнь... Поэт √ человек, наполовину живущий в этом мире, наполовину в ином, он ловит своей душой идеи. Которые ещё там, но уже неминуемо приближаются. И провозглашает их прибытие на Землю. Греки, а потом и святые отцы хорошо различали это внутреннее, непроизносимое Слово. Именно поэт только находит ему адекватное звукосочетание. И Слово становится внешним. Но поэты всегда ужасно читают свои стихи, мёртвенно. Это не их призвание. Стихи должны читать рапсоды: которым дано так особенно дышать, что мёртвенные пока, но понятные уже всем, идеи оживают и сами животворят уже в душах слушателей. Это древние греки тоже хорошо знали. Ведь что интересно: рапсод, читавший только Гомера, сам впадал во время чтения Илиады в транс, но этого не случалось с ним при чтении, ну, например, Пиндара. И наоборот, тот, кто читал только Пиндара, не впадал в транс при стихах Гомера... Да. А уж потом писцы ловят ожившие звуки, расправляют их, как бабочек, иглами грамматик. И помещают на страницы в виде букв. Мысль, записанная буквами, похожа на ...

- Нет! Нет! Буква √ хранилище звука, его спора. Ибо звук в ней не жив и не мёртв! То есть он жив, но как в летаргическом сне. И, более того, из буквы он может переходить не только в нашу жизнь, но возвращаться в ту, в жизнь идей. Это в случаи гибели рукописей. И поэтому бессмысленно сжигать книги. Идеи от летаргического сна записей вновь √ через астрал, через чьё-то бесконтрольное вдохновение √ возвращаются в наш мир! Реинкарнация через вдохновение! Опять весна, опять цветы! И поэтому умные, или точнее √ настоящие! √ охотники за буквами знают: все опасные рукописи и книги нужно не уничтожать, а просто таить, прятать! Прятать от возможного рапсодирования! Озвучивания. Вот вам и закрытые архивы: то, что записано, но что нельзя прочитать, лучшее на пока средство убрать идею из нашего мира.

- Спорно! Но если признать, что смерть √ это только сон, только пребывание в ином мире, то тогда нет противоречий. Да, тогда я соглашусь с вами: текст √ кладбище, а буква √ могила. Соглашусь, потому что смерти нет, но есть некое состояние. Могила √ гроб √ домовина . Дом √ это вот наш компромисс. Да! Хорошо!

- А ... это всё равно! Всё равно! Они беспринципно меняют имена, лица, принадлежность организаций и религий! Важен только дух, их водящий! Он! Дух!.. А всё остальное декор, внешнее украшение, перья на шлёме... Вспомните, сами же говорили, что они всегда разные √ сначала вас водила по Москве госбезопасность, потом её сменили "бейтаровцы", далее √ уголовники, а потом ... "Потом" пока не наступило...

- Тогда эти-то точно догонят. Потому, что думают с вами одинаково... А, кстати, и ваши знакомые шичкисты расшифровали свойства букв. И они очень активно используют в своей магии дневниковые похороны страстей. Они пишут дневники с искушениями и хранят. А их тайное оккультное ядро √ секта чуриковцев √ так те ещё употребляют и ритуальное сжигание живых текстов: "братцы" пишут клятвы и жгут, превращая их в новые идеи для новых возможных своих последователей. И даже никакой "наукой" не прикрываются...

Анюшкин, Анюшкин, он совсем не мог фиксироваться на собеседнике. Его не только не интересовал эмоциональный заряд, но даже уже видимые конвульсии Глеба. Он просто исследовал очередной казусный вопрос... А Глеб уже спрятал под стол руки... Гул... Этот гул... И всё до него доходило теперь какбы с эхом, смысл произносимого воспринимался с некоторым отстоянием от восторженного голоса Анюшкина:

- ... а тут тоже можно вспомнить интереснейшую систему письма древних иудеев: они не писали гласных. Даже не надо спрашивать почему: чтобы не ловить и не мертвить священного дыхания, что к ним через пророков исходило от Самого Бога. Это хранилось в только живом предании √ из уст в уста! И поэтому же для них невозможно было даже и произношение имени Иеговы. В самом деле, нельзя же давать жизнь Тому, Кто Сам её даёт! И, кстати, вообще у многих кочевников, не знающих постоянных домов, безумящий страх перед всеми могилами √ домами мёртвых. Нет для них и большей скверны, чем мертвец. Даже если это их родная мать или их ребёнок. Они всех хоронят обязательно в тот же день. А не на третий, как мы с вами, например... Поэтому происхождение буквы исторически всегда напрямую связано с осёдлостью... И священности, а не трефности потустороннего √ загробного √ мира. В понятии Рая, а не царства Эрлика...

Из окна дома Степана вылетело стекло. Раздался тяжкий протяжный крик. Или же мык. Но, в любом случае, это явно был зов о помощи. Анюшкин всплеснул руками, побежал:

- Степану новую порцию надо. А я забыл приготовить. Ах же я, такой-сякой! Бегу, бегу!.. Сейчас я быстро.

Но он долго ещё возился с замком сарая, наконец грохнул откинутой щеколдой, скрипнул дверью. Глеб с трудом разжал скрюченный до судороги кулак: на клочке такой же салфетки, с розовым цветком в углу, карандашом было нацарапано: "Принеси завтра к Бабе-Тане" . .. На той стороне ничего больше не было... Так. Понятно. Приказывают √ повинуйся. Или не повинуйся. Как сам знаешь... Но. В любом варианте исход уже угадать не трудно. И √ расход, и приход... И, вообще, всё уже становится как-то не трудно. Хотя можно и усложнить задачу: например, по дороге совсем, совсем случайно, зайти пообедать к Юле. Чтобы хоть внешне не так уж покорно получалось. Да и чтобы анемийному Анюшкину хоть какую-то человечью эмоцию задать... Хотя всё равно, вся его нынешняя цена √ вот этот крашенный волосок с кепки, намотанный на указательный палец. Который ничем не пахнет. "Ничто так не красит женщину, как перекись водорода." И ещё это вот застывшее отражение красной кепки в глазах запуганного жизнью в горах мужчины... А Баба-Таня-то здесь причём?..

Анюшкин с вознесённым над собой стаканом забежал в избу Степана. Стон затих. Окно со стуком затворилось, и теперь Анюшкин уже поспешил в свой дом. Через несколько минут вернулся на веранду с тощей серой картонной папкой в руках.

- Глеб, √ начал он ещё с полпути, √ тут вот вам интересно будет! Я пока у Степана уберу, а вы почитайте. Это, правда, давно написано, но ничего, ничего, в принципе ещё читабельно. Хотя надо бы доработать.

Он дёргал вязочки, ещё больше их затягивая. Глеб забрал папку, подцепил узел вилкой. Внутри оказалась стопка печатных неровными строками листков, густо правленых и карандашом, и ручкой.

- Это я трактат написал. Об иконе. Ну, там, о принципах различения светской и религиозной живописи. О путях их развития... И о тупиках, естественно... В общем, читайте! Самое главное добавлю устно. Но √ нет, не потому, что там из каких-то мистических соображений. А потому, что надо бы дописать. Дописать... Да. А пока главное: мы о букве уже говорили. О звуке. Об идее. А вот рисунок, это дело совсем особое. Он очень близок букве, но он и сразу же сам идея. Он как бы состыковка нерождённого звука с уже умершим. Как плод в утробе. Или, точнее семя в себе. Понятно? То есть, рисунок есть суть "жизнь вечная", он √ тот самый подземный переход солнца от запада на восток. В нём уже есть жизнь как факт, и её нет одновременно √ как процесса, потому что нет звука √ дыхания. Даже наоборот, хороший рисунок как раз заставляет зрителя "не дышать". Понятно? Нет?.. Ладно, потом объясню. Читайте!

Глеб сел, чтобы поудобнее переваривать поглощённую пищу и суть букв:

Последний листок был уже совсем почти рукописным. То ли машинка устала, то ли мысль окончательно убежала от размеренности пальцев. Строчки ползли и вверх, и вниз, и в самом конце по кругу. Но подчерк оставался удивительно ровным и читабельным. Что говорило о его хозяине весьма лестно... А сам Анюшкин уже давно √ как бы так, как бы по своим делам √ ходил вокруг да около. Ну-ну. Глеб ещё пару минут посидел над бумагами, млея от замечательно мягкого солнышка. Покосился на совсем уже умирающего в ожидании Анюшкина. А уж потом стал решительно собирать бумаги в серую папочку. Завязал тесёмки. Нахмурил брови навстречу взлетающему на веранду автору. Тот даже замедлил шаг. Глеб строго посмотрел на него, сунул в протянутые руки рукопись. Потом налил холодного жидкого чая, отпил. Так! Сейчас завалится в обморок. В последний раз строго измерил с головы до ног совсем уже сникшего Анюшкина, и весело расхохотался:

- Да вы хоть понимаете, кому вы это показываете?! Я же искренне не ведаю кто это такой √ ваш Зенон. И об иконах я только знаю, что они на дереве пишутся. И вы так на меня реагируете? А если бы ваша работа мне даже и не понравилась, то что √ я бы стал это показывать? Я же ваш нахлебник, ваш должник до сени гроба! Мне даже волоска с вашего плеча снять недостойно, а не то, что как-то критически вас разглядывать. В моём-то нынешнем положении!

Но шутка не прошла. Анюшкин совсем зажался. Даже захотел уйти.

- Да постойте! Правда, сами взгляните: я же технарь и по образованию, и по характеру. Программист-компьютерщик. Биоробот почти. В моей интеллектуальной программе даже такого файла нет, чтобы "мастера подсказок" на папку "искусство" глюкнуть. А вы не желаете этого понять. На кого обижаетесь? Точно одно могу сказать: мне было чрезвычайно интересно. Но, только лишь в познавательном плане. А полемизировать я не в состоянии. Честное слово!

- А я и не ждал полемики. Очень мне надо. Но. Но... Проще нужно как-то быть. Зачем эти сложности.

- Анюшкин, да как проще? Я ведь вас не обвиняю в том, что вы не умеете так как я говорить. И не догадываетесь, чем "дос" от "виндоус" отличается. Мне же почти каждую ночь монитор снится и пальцы клавиатуру ищут! А ведь в любой профессии кроме терминов, ещё и сленг есть. Вот я-то что обычно читаю по емейке, если вдруг какой-нибудь чайник ко мне заберётся? Ну, так, навскидку: "Эй, фроинды! Нужно переустановить интёвый сервер! Но сохранить все пермишены, шары и эккаунты. Сохранение не критично, но в реестре ключи с аппаратным профилем, и он грузится. А настройка всех шар напрягает. Кто в курсах, плиз, как тут грамотно снести сервер?.." - вы, Анюшкин, могли бы дать мне рецензию на эту "виртуальную феню"? А что же тогда от меня требуется? И ещё, мне кажется, что как-то заранее вы уже были уверенны в положительном исходе своей затеи? Потому, что я тоже в вашей зоне чайник? И потому, что я ем ваш хлеб?

Это было откровение. Оказывается и Анюшкин √ человек. Живой, с самомнением. После Юли, это уже второе его больное место. Два √ это немало. Это уже анатомично: не у всех столько ахиллесовых пят.

- И ещё вопрос: а почему вы меня не на фоне женщин воспринимаете? Может быть, я слежу за собой со стороны √ как я выгляжу, так что даже если и буду подавлен чьей-нибудь эрудицией, то просто приму красивую позу. Впрочем и вы вполне можете этим страдать. Я вот вас всё время как бы около Юли вижу. Она √ ваш фон. Постоянный раздражитель, от которого вы всё время рефлексируете. Ваше мужское самолюбие просто кипит от её льда.

Анюшкин онемел. Он и не подозревал, что о таких вопросах можно "вживую" √ вот так с ним! √ беседовать... Слишком это было всегда "про кого-то". То есть, не больно. А тут √ он... А Глеб бил всё дальше:

- Но я даже на секунду не верю, что все ваши копания в интеллектуальных отвалах связанны с комплексом маленького роста. Ни на секунду. Ибо вас не интересует результат. То есть, тут вовсе не месть всем, кто повыше. Я вот вас вижу: вы пишите, пишите, или просто размышляете. Но для кого? Для кого? Не для себя √ это первое. Не для тех, кто правит миром. Это тоже не требует оговоров. Но, вы именно √ как сами себя определили √ разрушитель. Вам просто нравится походить, походить вокруг пирамиды, изучить кладку, состав камня, и вдруг выдернуть только один кирпич! Один! А уж от него посыпятся все остальные... Но вопрос не в том, что вы делаете. А вот в том √ зачем это вам? Зачем? И вы сами никогда не захотите этого ответа...

Какие бы у Анюшкина не были бы выпуклые очки, но глаза у него стали ещё больше. Оставалось совсем чуть-чуть до инсультного удара.

- Не захотите. Почему? А потому: зачем знать про то, что как интеллектуальные бирюльки, вас не мучает?

- Глеб, я прошу вас: перестаньте!

- Но почему перестать? Почему? Вы на меня вздумали дуться за то, что я и не мог √ при всём своём желании или нежелании √ не мог совершить!

- Я? Хочу?.. Я хочу что бы вы сами со мной были предельно просты. Просты и доверчивы. То есть, в нашем случае, не притворяться, что мы на равных. Опять, что ли, почему? А потому, что я √ здесь √ только от вас и завишу. Я бы хотел... Ладно... Поймите главное: я здесь не могу быть тем, кем бы я мог и хотел бы быть для вас в моей Москве. В моей √ вы слышите? √ моей Москве! Я так хотел бы быть вам м... ну, равно ответным. Вы понимаете?

И Анюшкин осел на землю. Вот так √ на землю. Он как-то совсем вдруг и весь обмяк. Словно ему стало безумно стыдно за все его бесцельно прожитые годы. Глеб от такого удачного разговора весь пропотел:

- Глеб! Я ... действительно, человек.

- Тогда почему вы меня не желаете понять? Чуть-чуть войти в моё сверх дурацкое положение?

- Глеб. Простите.

- С удовольствием. Но и с просьбой: не бросайте меня на свои эксперименты. Я не всегда герой. Иногда мне тоже бывает слишком больно.

Это было уже настоящей дружбой. И требовало настоящего, круто обменного закрепления. Глеб снял свои злополучные часы. Если честно, он их уже тихо ненавидел, √ так пусть другого радуют! Анюшкин опешил: а он-то чем?

- А вы мне это самое ружьё. Что от Котова осталось... Не на совсем: его Светлане отдам. Мне лучшего подарка и не будет.

А ещё бы не так: дружба √ это было то, что ему самому больше чем Глебу было необходимо для существования в этом вот глухом алтайском таёжном кордоне. Ну, не был же он простым обходчиком! И посуду он не мог просто так за хамьём мыть. И доедать их сыры и колбасы.... Он сам √ как и вот Глеб, всегда, всегда понимал: "те" все вместе и говна его не стоили. Не стоили!.. А, поэтому, что им с Анюшкиным делить? Ну? Амбиции умников? Бессеребренников? То-то. Они так в полном теперь равновесии...

- Глеб, а как вы с Филиным сошлись?

- Я оценил ваши проверочки.

- Что? Не интересно получилось?

- А вы опять за своё: я не живу из соображений любопытства! Мне за последние годы уже достаточно впечатлений. До пенсии.

- Нет. Я всё же думал...

- Правильно думали: я оказался очень интересен вашему Филину. Он меня всего прощупал. Чувствительно. А так, как я это всё-таки вытерпел, то он меня пригласил в баньку. Ночью... "Свои только будут!" Кто эти свои?

- Даже так?.. Это очень, очень... тьфу! Чуть опять не сказал: "интересно".

- Спасибо.

- Даже в баньку... Но вы, надеюсь, не пошли?

- Стыдно сказать √ забыл.

- Как хорошо. Хорошо!

- А вы, что, там побывали?

- Я? Нет! Я, видите ли, совсем не моюсь, много лет. Там был один знакомый. С женой и детьми.

- Действительно, чуть не угодили. Баня. Это ведь не просто место, где грязь смывают. Вместе с кожей. Там, главное, дух √ запах у человека меняется.

- А то, что в бане мистики всегда больше, чем физики. Не зря же ваши нынешние друзья-старообрядцы кресты ещё в предбаннике снимают. Потому, как опытным путём знают: баня √ это миква. Это ритуальное омовение и единение по роду. По крови. Чужим в бане не бывать. То есть, после той самой единой помывки √ вы уже родня. На этом же и крещение стоит. Бабтус √ омовение. Почему оно и должно быть в полное погружение. А духовенству так и категорически с мирянами мыться нельзя...

- Там... Там мытьё в два этапа проходит. Первое √ малая ступень. После неё обычно большая часть отпадает. Это просто раскрытие третьего глаза. Через начитку мантр. Люди поля начинают видеть. Лечить. Этого основной массе хватает. Больше нагрузки их воля не понесёт... Но вас бы потом, наверное, и на вторую ступень повели... Вы-то для него, судя по всему, очень ценны. Очень. Ему нужны те, кто не только мир видит, но и может сам на этот мир влиять. Но, вот... Не каждый...

- Я лучше про своего знакомого расскажу. Его после первой "семейной" бани пригласили ещё раз. Он не отказался. И вот, ещё в предбаннике с него крест сняли... И, значит, завели. Он рассказывал: "Как поддали, голова сразу кругом. Возможности на чём либо сосредоточиться нет. Картины какие-то идут. Почувствовал √ парят, парят. Почти до смерти. Сознание совсем потерял..."

- Понимаете, Глеб, мне об этом трудно говорить, неприятно... Да, ладно, вы его всё равно не знаете: посвящение там гомосексуальный акт включает...

- Так!.. Я про нечто такое вот, творившееся в партбанях, слышал. Про комсомол! Что, не было в семидесятые-восьмидесятые ни одного номерного молодого секретаря без этого... посвящения. Понятно теперь, откуда у них этот рудимент в материализме... Хм, ну спасибо! Ну вы меня и познакомили!

Анюшкин искренне побелел:

- Глеб! Что вы! Я...

- А потому, что я своё мнение обычно при себе держу. И, не то, что кого-то боюсь, а обижать чужих не приучен.

- Это вы опять про меня. Да. Согласен, я болтлив. Но вы всё равно не ходите в общие бани. Это точно √ миква. Там не только тело промывают... И к Семёнову тоже. А вообще, лучше как я √ совсем не мыться.

Он тщательно завязал свою папку, сунул под мышку, и хотел было уйти. Но, зачем-то, вдруг взял светланиту бейсболку. Заглянул во внутрь:

- А когда вы ружьё ей должны передать будете?

- Завтра.

- Оно заряжено. С тех самых пор. "Жаканом".

Весь вечер Глеб пыхтел над бумагами. И никак не мог сосредоточиться. С очень равными двухчасовыми промежутками призывно кричал Степан. Анюшкин ушёл в себя и в хозяйство. И это хорошо. Всё же он не родной брат, чтобы делиться до исподнего. И так уже много, очень много всего сказано. Это ему же и опасно. Скольких и за меньшее... вокруг... Он-то, любимец Паллады, только и успевает оплакивать потери... Одиссей-Улисс плывёт и плывёт √ от острова к острову. Пурпурное море мерно плещет в борта. И золотыми искрами стекает с вёсел под бесстрастным взором склоняющегося Гелиоса... Где-то у пещер Итаки ткёт судьбу его Пенелопа. Ждёт... И всё больше возле неё женихов... И всё меньше кораблей вокруг него. Меньше гребцов... Гребцов √ а это уже по Пушкину. Про декабристов... Как были те "страшно далеки от ..." Так, что против них даже самый народный святой Серафим Саровский молился. Чтоб их "дело" на площади захлебнулось... А мы? Мы были "слишком близки"? От нас даже патриарх... Ну, отвернулся? Нет: "не поддержал"... Так это называется. Глупо, √ конечно же не за деньги, не за этот лужковско-кобзоновский Храм... Но и не понятно...

Ночь была коротка. Сон ушёл легко, с толчком в плечо: "Вставай!" Голос был чёток. Он сразу сел, пригляделся: Анюшкин спал. Очень осторожно обулся, вышел сквозь сени, ни чего больше не цепляя - "привет, шалыга!", скользнул за чуть скрипнувшую дверь... С крыльца его осыпали все звёзды мира. Да. Небо дышало: в восходящих струях тёплого воздуха звёздные лучи переплетались в единотканое плазменное дрожание, переливы легчайших серебристых вибраций прозрачного тёмно-синего шёлка. Всё было переполнено восторженной тишиной и тайной ожидания неизбежного чуда... "Покрывало Изиды"... И под ним √ эта безответно чёрная-чёрная земля.

Глеб перестегнул застёжку на бейсболке пошире, и надел её козырьком назад. Вскинул на плечо ружьё, √ как всё же меняется отношение к окружающей жизни, когда у тебя в руках оружие. Оружие! И ты теперь уже не находишься под защитой множеств этических табу: ты не гость, не странник, не "слабый". Ты теперь уже достоин быть убитым и съеденным, как равный по возможности убить и съесть сам... Холодные стволы вертикалки-"ижа" приятно тяжело похлопывали по правому бедру. Ладонь шершавил ещё новый брезентовый ремень... Слух обострился как у хищника: кто там зашуршал впереди ? .. Показалось. Ну, ладно, повезло тебе, невидимый противник... Сколько теперь времени: час или два? Да, нужно отвыкать от часов, отвыкать. Глеб поддёрнул ремень. Вот уже и ручеёк с водопадиком √ полпути до лагеря. И как точно он идёт. А теперь стоит взять чуток левее, обойти палатки выше по реке, и, через две горки, оказаться сразу в ущельи Бабы-Тани. Зачем же крюка давать? Так скорее. Скорее... Да. Хоть и темновато √ луна застряла где-то за горой, но, авось, всё же появится... А звёзды-то, звёзды! Вот разыгрались без неё...

Реку, на которой стоял лагерь, он перешёл по своим представлениям километра на два выше. Переход был не из приятных, и ружьё становилось всё тяжелее и тяжелее. И ненужнее. На том берегу обулся, и повесил его уже через грудь наискось, чтоб не держать. После холодной воды вроде бы немного и зазнобило, но крутой подъём очень скоро заставил пожалеть об отсутствии фляжки. Нет, главное, как он уже лихо лазал по камням между сосен и шиповника!.. Тяжело дыша Глеб стоял на гребне... Впереди, низко над горизонтом сидела какое-то очень бледное и словно отъеденное мышами светило. Настроение было уже совсем другим, чем перед выходом. Тем более, что эта самая ущербная луна освещала контур ещё более крутой горы, которую ему предстояло перейти... А куда он, собственно говоря, так спешил? Ну, да, было такое настроение √ с оружием пройти по ночному лесу. Дурацкий такой порыв... Юнатский... Хорошо, что некому видеть. И кто только его тогда в плечо толкнул? Он-то подумал √ ангел. А теперь вот сомнительно... Внизу, у подножия нового подъёма, настроение совсем упало. Плотный ельник жадно цеплялся за одежду, с треском теряя свои лапы. Кисло пахло папоротником и мокрыми заплесневелыми мхами. И повсюду хаотично торчали острые камни √ видимо, весной здесь тоже стекала вода, понатащившая их со склонов... Кепку пришлось нести в руках, прижав к груди, как великую ценность √ пару раз он её почти потерял в этих зарослях. Какие тут на фиг были теперь прислушивания к чужим звукам, он сам ломился на подъём как ошалелый кабан. С ружьём-то... Дурак-то... И как ещё он будет утром выглядеть в хитрых-хитрых глазах Бабы-Тани. И в красной шапочке? Вот дурак.

На второй, после реки, горе Глеба ждало очередное испытание: и так хилая луна совсем куда-то запала. С той стороны только дымно подсвечивался далёкий зубчатый горизонт, сияли глупые звёзды. Но подул довольно напористый ветерок. Приятно... Так. Нужно только собраться с мыслями и сориентироваться. Судя по всему: ему туда. Именно это, кажется, и есть та скала, где горела тогда солнечная осинка. А здесь, в узком и крутом ущелье, течёт тёплый ручеёк. Вперёд, что ли?.. Или немного ещё левее и выше?.. Этих сомнений вот теперь и не хватало. Может, тогда вообще стоит вернуться? Ну-ну. Глеб решительно стал спускаться.

Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,

В этом ущельи тёплого ручейка не было. То есть, вообще никакого не было... Даже холодного... Неужели он высоко взял? Ну, и ладно, пойдём вниз. Темно-то как. Часа четыре поди...

И тут на него сверху полетели камни. Два или три здоровенных острых камня сильно ударились прямо под ногами, и, разбиваясь на куски, осыпали его мельчайшими осколками и пылью. За ними с щёлканьем летела разнокалиберная галька. Глеб отпрянул и в ужасе вжался в стенку ближнего валуна. Грохот затих так же неожиданно, как и начался. Тишина. Только запах пыли... Что же там? Коза? Или кто другой? Тишина опять была полнейшей. Неужели случайность? О, хоть бы! Осторожно привстал, снял ружьё √ оно вновь стало нежно родным, перехватил левой рукой за холодные стволы, упёрся прикладом в живот, и шагнул в темноту. Под ногами предательски громко скрипели свежевыпавшие камни и камешки, за брюки цеплялась и зло шуршала высокая ломко-старая трава. Крадись, не крадись... Десять, двадцать напряжённых шагов... Никого, кроме себя, он не слышал. Ну? Случайность?.. Вроде как да... Но ружьё не убирал... Только вдохнул поуверенней, и √ на!! √ вновь! Сухие щелчки колющихся от ударов гранитных ядер. Его уже буквально накрыл новый камнепад: несколько крупных булыжников откровенно прицельно искали его тела! Один из камней даже шоркнул по правому плечу, выбив приклад. Ах, ты гад! Ну, лови! Глеб вскинул ружьё и нажал оба курка. Выстрелов не последовало. Что?! Не взведено?! Или предохранитель?! Вот уж точно болван! Это надо было вчера разбираться √ Глеб впервые в жизни держал в руках такое охотничье ружьё без всяких курковых взводов...

Оставалось бежать, опять, опять бежать! Назад по расщелине!.. Кто-то там, высоко над ним, тоже уже не скрывался: топотал вовсю. И из-под его ног сыпались и сыпались на Глеба камни. Гад! Гад! Но, только бы не обогнал. Справа появился широкий провал в стене, и Глеб рванул туда, в неизвестность, подальше от нового охотника за буквами. Да, видел бы его сейчас Анюшкин со своим теориотезированием! Очень иллюстративно: охотник и буквонос. Нет, буквопис... Букводел... Стены катастрофически сужались. Если кинет камень, не промахнётся. Теперь ещё раз направо √ и Глеб оказался в маленьком воронкообразном каменном цирке. И выхода не было. Не было. Всё! Принимаем бой! Он задом отступал к дальней, почти отвесной стене, пытаясь пальцами быстро перещупать все рычажки и выпуклости затворной части. И что-то даже у него там и задвигалось, когда в затылок и спину ударил поток ровного ветра. Глеб резко обернулся: из-под торчащего огромного выступа скалы сильно тянуло радоном. Как из той, запомнившейся с детства, кавказской палаты с лечебными ваннами... Это был вход в пещеру. Пригнувшись, он нырнул под скалу и уже в абсолютной тьме крепко врезался во что-то лбом... О, если бы можно было громко выругаться!.. Выставив вперёд бесполезные в ином плане стволы, Глеб на корточках продолжил своё путешествие в беспроглядную неизвестность. Ветер дул на встречу совершенно ровно: где-то там, впереди, были огромные полости, из которых так несло этой радоновой мутью. Куда дальше-то? Но тут он замер, камбалой залипнув в слишком мелкую выемку: сзади заметался луч фонарика, нервно выхватывая неровные, но хорошо окатанные своды и стены, покрытые поблёскивающими в ответ солевыми кристалликами известняка. Тот, кто его ловил, сделал вперёд шаг, другой... Глеба наполовину укрывал лёгкий поворот, луч не мог зацепить его лица и груди. Только такие белые на серой извести кроссовки... "Охотник" шагнул ещё ближе, и свет замер: прямо перед лицом Глеба откуда-то с потолка свисала огромная красная змея. Она висела чуть-чуть покачиваясь, изогнувшись снизу полупетлёй так, что её головка могла свободно следить за любым движением вокруг. Холодные, золотого огня, с хорошо видной в такой близи вертикальной щёлкой зрачка, глаза красной змеи зло смотрели на свет... Глеб не выдержал и поднял ружьё, практически уперевшись в неё дулом. Змея качком повернулась к нему. Выстрел был ужасен √ хлопок ударил в уши, и, словно плохо натянутая струна, заныла улетающая рикошетом пуля, а стены, казалось, отслоились, отражая бесконечное, повторяющееся и перекрывающее себя эхо. Где-то там, глубоко-глубоко, эхо превратилось в физически ощутимый всем телом гул. Там, видимо, произошёл обвал. Из далёкой глубины пещеры понесло пылью... И она ожила...

"Охотник" от неожиданности уронил фонарь, но поднять его уже не смог: из всех щелей и щёлок, из-за камней, и просто из этой вязкой от пыли темноты √ наружу ползли змеи... Тысячи змей... Они ползли плотной волной, одна переползая по другой, по третей, десятой... Пол, насколько хватало света, весь шевелился. Холодные, скользкие твари шипели и шуршали, и этот тихий шорох был громче всех грохотов внутренних обвалов: Глеб, став соляным столбом, смотрел как ветер, мимо подрагивающего от касаний, но всё ещё продолжающего светить фонарика, выносит облако дыма и пыли, как на светлеющем фоне неба убегает кто-то в накидке с острым капюшоном. И еще он остро ощущал, что по самые лодыжки утонул в шевелящейся массе выползающих из пещеры змей...

Через минут десять-пятнадцать √ кто бы посчитал?! √ шевеление на полу прекратилось. Фонарик, весь заплёванный ядом с налипшей пылью, почти уже не горел. Глеб очень, очень медленно поднял выпавшее у него после выстрела ружьё и ещё медленней шагнул к свету. Так же плавно, как во сне, нагнулся, поднял фонарик, выключил. Так его будет невидно √ "охотник" наверняка где-то ещё там. И, может быть, он ещё не закончил на сегодня... Нет, теперь окончательно ясно, что его сегодня разбудил не ангел... Анюшкин-то дрыхнет. И Баба-Таня... А, может она услышит грохот? Бабахнуло, как из "Авроры". "Дажнёву бы такое сравнение понравилось." Обязательно понравилось. Только, вот змей должен был быть не красный, а зелёный. Или это всё ему со страху почудилось?.. Похоже, что ему со страху почудилось другое: из глубины пещеры кто-то выходил! Осторожные, но явно торопливые чьи-то шаги чётко приближались... Так. Предохранитель он сдвинул. Один раз бахнул. Остался ещё один заряд. Кому? Вот уж вопрос... Снаружи явно враг. Изнутри √ это ещё надо посмотреть. Ели успеешь.

Из-за поворота появилось мечущееся пятно какого-то очень трепетного неяркого света √ свеча? Глеб выставил навстречу свой фонарь: он-то не охотник, ему сначала всё же стоило посмотреть, а лишь потом стрелять... Ещё шаг √ и он высветил ... Бабу-Таню. Милая бабка спешила к нему вперевалку, с маленьким старинным шахтёрским фонариком со свечой за мутным стеклом.

- Глеб! Не слепи ради Христа. Пойдём, пойдём скорее.

Она сходу развернулась и пошла назад. Он ещё ничего не соображая, шагнул за ней. Напоследок оглянулся: по противоположной стене неровным рябым пятном чернела разбрызганная кровь, и под ней √ верёвкой √ обездвиженный кусок змеиного тела...

- Скорей, скорей, Глебушка. А то опять что обвалится. Не пропустит. И так больно кусок большой отпал. Сильно проход пересыпал... Ты огонь-то свой пригаси. И за мной, за мной. Токмо в стопу ступай. Этот ход-то ко мне, к моей избушке ведёт. Прямёхонько. Тут ранее ручей-то и тёк. Давненько... Но теперя новую дыру пробил. А чего ты бабахал? Ай, мил человек, кто за тобой гнался?

До Глеба всё доходило не сразу. Но доходило. Например: это в самом деле Баба-Таня. И она почти за руку ведёт его по темнющей пещере, переводя через свежие √ от его рук √ и застарелые завалы, да так ловко, что иногда без неё он и не в состоянии был бы пролезть. А ещё он только что убил змею. А вот тот, кто пытался убить его, убежал. Позорно. А ещё по нему проползло не меньше сотни шипящих тварей, и не укусили... Что-то мешало, прилипнув к нижней губе. Глеб слизнул, пожевал. Быстро включил фонарик, посмотрел: это был кусочек красной змеиной шкурки. Вдруг сильно-сильно затошнило. Он остановился, приставил ружьё к стене. Шагнув назад, согнулся. Вырвало... Баба-Таня понимающе ждала. Пошли дальше. В какой-то момент потолок и стены будто вдруг разом растаяли √ слабый свет свечи за закопчённым стеклом совсем обессилел в огромной, неизвестных пределов, зале. Здесь ветер уже не дул. Он здесь жил. Глеб вновь включил фонарик - и обомлел...

Гигантская линза пещеры отражалась искрящимися острыми сосульками извести в чёрной глади подземного озера. Он шагнул к воде, посветил вглубь. Дно странно отразило свет: тот переливчато двоился, троился... Это там лёд, догадался он. Ещё посветил в даль √ и ничего не увидел. Озеро и чернота. Сталактиты и пустота. Хрусталь, бархат, серебряная парча. Да что же там √ километры?.. Баба-Таня уже довольно далеко ушла вперёд, а он всё не мог налюбоваться чарующей игрой перебегающих по ближним стенам из лепной алебастровой колоннады белых искр и их голубых отражений в ледяном зазеркалье... Фонарь моргнул, потом ещё раз и окончательно пожелтел. Пришлось сдаться...

- Ты, мил человек, по сторонам не засматривайся. Заболеешь. Будешь сюды кажный день приходить. Пока не умрёшь от тоскливой красоты.

- Во-во. От ей. Она тебя высосет, как безответная любовь. Как золото. Это озеро с мёртвой водой на дне. Той, что под льдом. Лёд разделяет воды. Но смотреть на дно не надо. Это не кажный человек сдюжит, на мёртвое глядеть. Солнце нужно любить. Но ты-то не из таких. И, вооще, ты пошто ночью попёрся? Кто тя так гнал?

- "Кто, кто". Я сначала думал √ ангел. Как будто в плечо толкнул. Разбудил.

- Может оно и Ангел. Всё может... Здесь будь осторожен: щас много ходов будет. От меня не отставай, не найдёмся.

Проход сильно сузился, но стал ровнее какой-то заглаженной чистотой стен и потолка. И чернее. А справа и слева в маяте свечи открывались новые ходы. Они пошли медленнее, Баба-Таня что-то высматривала, поднося свой фонарик вплотную к стенам. Лишь бы свеча не догорела √ шли уже не менее часа... Стоп! Стоп! Стоп. А как же она на выстрел за двадцать минут дошла?.. Спросить? Или не надо: "а то заболеешь"?.. Ладно, пусть сама побаит. Если сочтёт нужным... Но, удержаться не смог:

- А ты-то сама сюда часто ходишь?

- Часто. Ведь я и есть больная.

Опять помолчали. Каждый о своём.

- Щас. Уже близко.

Резко пошли наверх, почти карабкаясь. Потом ещё резче √ вниз. Теперь бегом. Где-то совсем рядом зажурчал ручеёк. Стало тепло. Очень даже тепло. И √ как-то вонюче. Глеб коснулся рукой потолка √ и в ужасе отдёрнул руку! Аж присел: "Это что там?! Мягкое?" "А, мыши. Летучие мыши. Не замай, а то вспорхнут √ нас свалят. Их тут тьма." По потолку прокатилось и разошлось кругами злое свистящее шипение. И вонь.

- Ты туточки пригнись.

На корточках, гусиным шагом они прошли ещё не менее ста метров, и впереди появилось далёкое светлое пятнышко. Это небо готовилось к рассвету. Узкий, и всё сужающийся ход превратился в окончательную щель, в которую они бочком протиснулись наружу. Глеб облегчённо разогнулся, посмотрел вверх. Над ними была почти отвесная стена высоченной скалы, у подножия которой лежали груды камней автобусной величины, своим лабиринтом скрывавших вход в пещеру. Ручей вытекал сам по себе в десяти шагах ниже... Было почти светло. Последний пяток едва различимых звёздочек ещё подрагивал в синем, с растяжкой в голубое и розовое, небе. Из леса за ручьём вовсю перекликались птицы. Разлапистый пахучий папоротник, щедро росший повсюду среди камней, мелко искрил капельками росы, но тумана ещё не было.

Баба-Таня задула свечу.

- Ну, слава Тебе, Господи!.. Чай, голоден?

- Да нет. Змеиного мяса отведал.

- Это как же так?!

- Я ведь не по человеку стрелял. Человек меня только в пещеру загнал. А там √ змея. И прямо перед лицом. Огромная, красная...

- Как, как? Ты баишь ... красная?!

Баба-Таня просто нависла над Глебом. Её испуг передался и ему:

- А что? Я что-то не так сделал?

- Как же ты её убил? Это ты ерой, однако, тот самый ерой.

Баба-Таня обмякла, зачем-то опять дунула на уже загашенную свечку. Поникла плечами и пошла вниз вдоль ручейка. Глеб покорно потопал за ней. С чувством вины за неизвестный проступок... Вон уже и избушка. Совсем рядом, оказывается... Он привычно присел у очага, даже не пытаясь заглядывать за дверь. Баба-Таня зашла, минуту повозилась, и вдруг √ скрипнула петлями:

- Чо сидишь? Заходь.

Глеб даже на случай оглянулся. Подумал, но оставил такое теперь родное ружьё снаружи. Сильно наклонясь, вошёл.

Внутри было очень темно. Печь с лежанкой, стол, чурбак. Ворох одежды и тряпья за лежанкой. Пара полуполных мешков. На столе плотно чугунки, миски, разные бутылки. Всё. Если не считать сплошными рядами весящих под потолком пучков разно вянущих трав. Крохотное оконце без шторы √ от кого, собственно? √ да икона в углу: "Никола Можайский". Глеб видел такого у тёщи: в полный рост, с мечом и храмом в руках. По бокам Николы, в кружочках √ маленькие Спаситель и Богородица... И сильный запах воска и мяты... Баба-Таня осторожно налила ему в синий, словно светящийся изнутри, толстый стаканчик чего-то из банки, покрестила, протянула: "Пей!" Пахнуло чем-то отвратительно знакомым. "Это самогон. Тебе теперь надо: чобы яд тебя не затравил." Она всё ещё как-то укоризненно смотрела на него. Без той своей улыбки. Глеб содрогнулся, и резко выпил. Зажмурив глаза, поискал в воздухе руками. Загрыз протянутой морковкой. Это было конечно совсем не то, что требовалось.

- Кепку сымать нужно. И крестись. Басурманин... Так-то вот. Ты садись, садись... Знать, это тебе убить дано было...

- Да кого √ её?

- Царскую змею. Да, ты же ещё и крови испил. Прям, всё как деды баили... Теперь та пещерка без охраны осталась. Теперича туда любой пройдёт, каждый озеро найдёт, запоганит... Вот бы и должон ты сам озеро охранять... Да как? Ты же бродяга.

Он сидел на чурбаке, облокотясь на стол, и пытаясь не уснуть. Её голос до него доходил очень тяжело, с обволакивающими теплотой провалами. Главное было не опускать веки... Баба-Таня стояла и смотрела в окошко. По её морщинам на щеках скатились сразу две мутные слёзы.

- Ты как её убил, так все её служки-то разбегутся. А она, царска-то змея, была очень редкая... Я её токмо в детстве и видала. Она шибко прыгает, могёт и верхового на лошади укусить... А ты убил. Ерой... Теперича ещё один проход в Беловодье затворится. Токмо три останутся. А было-то √ семь... Я сама хотела этим пойти. Да мне до поры не дозволено, голос был: мол, людей лечить надо... Теперича не знаю как и быть. Есть одно место вверх от Урсула две версты. Ты там ещё не стрелял... Да. Молица мне надо: как откроется... Молица...

Баба-Таня уголком платка аккуратно утёрла щёки от слёзных дорожек. Повернулась к Глебу и стала расти. Она поднялась до потолка, заполнила собой избушку... Нет! Это, оказывается, он сам стал маленьким-маленьким... Глеб с трудом удерживал веки. Попытался встать, но, вместо этого взлетел. Пузырьком повисел в воздухе, и медленно опустился...

- Ты раз тот, про коего старцы баили, значица теперь совсем мало времени остаётся. Скоро антихрист мир поглотит. Спаси Христос и помилуй! Но ты сам отныне никого в проход из чужих не должон пускать. Никого... Чужих... Ты сам должон старателей гнать. Они всё туда-сюда за золотом ходят. А золота нет. Его чудь унесла... Чудь... Кижи...

Голос совсем превратился в журчание. Белая подземная река стекала в темноту, а Глеб тянулся к воде, но никак не доставал. О чём это журчание? Из последних сил он привстал, покачнувшись, схватился за край стола и опрокинул чугунок. И так проснулся. Баба-Таня подняла с полу, тяжело разогнулась.

- Ну, я всё тебе, мил человек, теперь поведала. Всё передала... Теперь тебе и без меня можно. Жить-то далее. Боле я про твою судьбу ничо не знаю.

- Погоди: какие Кижи? Это с вашей прародины?

- Алтай-кижи. Народец местный. Я же всё побаила. Айда.

Она, а вслед и он, вышли на воздух. Она расстелила "его" матрасец:

- В избе-то никак нельзя: кошка моя сонного подерёт. А тебе спать долго надо. Да. Долго спать. А как проснёшься, враз ступай к Семёнову. Но про меня молчи. Всем молчи. Пусть. Поищут и перестанут. Спи!

Глеб лёг. Послушно закрыл глаза. Потом всё же привстал и пожалобился:

- Не могу больше один. Всё время один. Есть умные люди, есть добрые, а родные где? Пока маленький был, брат от тоски спасал. А теперь?

Она укрыла его, поправила под головой. Достала откуда-то гребёнку. Стала осторожно расчёсывать ему волосы.

- Ты таишь много, есть и лишку. В себе не всё пронести можно. Ты от тайны тяжёлый, этим и себя, и других давишь. Тех, кого любишь... Подели её с тем, от кого корысти иметь не будешь. Отдай, и всё забудь. Это твоя хворь...

- Это как исповедь?

- Как исповедь. Кабы у тя крёстный был. Ну, духовник, по-вашенски, по-никониански. Он бы за тя помолился. Тода б ты боле и не страдал... Один √ потому как кровную пуповину оборвал, а в духе не нашёл... Поди пока к Джумке, всё скажи про себя: почему здесь, да отчего... Он не так уж плох, как пугать любит. Гордый просто. С ним только терпеть надо. Болтовню его. Но дак, это и с каждым. Во всех правда есть . Только поискать надо... А про тоску ты Светке не чо ни говори, пожалей: она умирать скоро будет... Рак у её. Я чагой лечу. Но это всё равно не поможет...

- Рак?.. А дети?! А ребёночек?

- Ложись, не вспрыгивай. Это всё равно, что у её. Одна болезь, али кака другая... Она "отмечена". Так бывает. Потому-то она и от жизни рвёт, сколь успевает. Всё подряд. Без стыда. Без совести. Лишь бы успеть... А-то ты, чай ли, не видел?

- Вот, то-то и оно. Жизнь тянешь, тянешь. А иной и процвесть толком не успевает... Как проснёшься, к Семёнову уходи. У его много людей быват. Он ими-то и поможет, и сам скоро уедет... Главное, ты боле не таись... Не таись... Не таись... Тебе легко √ и другим вокруг. Легко... Вокруг... Круг...

Проснулся он уже ночью. Целый день так и проспал? Без памяти? Один? Нет, Баба-Таня подходила, что-то, наклонясь и заградив неяркое в золото-красных предзакатных облаках солнце, говорила. Говорила. Но что? Ничего не вспоминалось, только √ да! Слезинка капнула. И всё... Было как-то пусто √ тела не чувствовалось. Ума тоже. Сел. Снова лёг. Не вставая, откатился к ручью и окунул руки. Тёплая. Умылся лёжа. Всё-таки встал: "Она же ушла! Вечером ушла... Что-то же сказала? А, идти сразу к Семёнову. Сразу..." А сама куда? Стоп! Она сказала: "Проход закрыть!" Сама пошла закрывать, без него. А Глебу нужно к Семёнову. Небо было всё в низких злых тучах. Так, самый короткий путь тот, который ты знаешь. Пойдём-ка через лагерь . Как-никак выспался, к утру дотопает. Налегке. А почему не к Анюшкину? Почему не к Саше Б.? Почему не к Филину... Да, сколько же у него тут друзей появилось?.. И, как будто, он их уже сто лет знает... Но темно, темно-то как! Вчера он, как вошёл в избушку, фонарик проставил слева у входа. Близко √ взять, что ли?.. Нет, не хорошо входить, без хозяйки-то. Она вон как ревнива к своему житью. Вчера просто сломалась. Ох, нельзя! Глеб отворил незапертую дверь, очень осторожно сунул руку в проём. Но фонарика не нащупывалось. Открыл дверь пошире и заглянул: на него со стола горело два разноцветных глаза. Хлопнув дверью, выдохнул. Тьфу! Да это же кошка! Ну, да, просто-напросто её кошка. Решительно рванув деревянную рукоять, шагнул в восковую и мятную темень и, менее решительно повернувшись к возможному противнику спиной √ лишь бы не в глаза прыгнула, стал шарить вдоль стены. Вот он. Встал, оглянулся. "Ну, тварь, не испугала? Смотри, я теперь тебя!.." А что, собственно, теперь? Ну, просто он не боялся. И всё...

Он всё же поднялся к выходу тёплого ручейка, к тому месту, где начиналась пещерка... Побродил между исполинскими валунами. Нет, бесполезно, лабиринт без Бабы-Тани не пройти. Фонарик едва горел, он его включал только для самой нужды √ прикинуть ближайший маршрут . Значит, так: обойти скалу справа, подняться наверх. Потом, по гребню √ прямо, прямо... Если они шли по пещере час, то поверху ему в два раза быстрее. Это уж точно... Он её догонит! Догонит! Нет, не должна она нарушать завет, это Глебово дело √ проход обрушить. Это про него деды баили. И он её догонит! Глеб бежал, спотыкался, даже раз сильно упал √ но бежал, бежал... За скалой можно было уже и подниматься, если перетерпеть боль и безрассудно не хвататься за колючки шиповника. Вперёд! Вверх! Немного бы света. И тогда всё остальное будет ерундой. Дальше он бежал прямо по острому пластинчатому гребню. Сколько же здесь воздуха, звёзд и восторга. И справа, и слева √ ниже его! √ ночное, туго-облачное небо. Как мал человек на этой Земле. Но как высоко он иной раз взбирается. Ветер попеременно сильно бил то справа, то слева. Справа √ тёплый, слева √ холодный. Где-то далеко впереди шёл грозовой дождь. Там, в чёрной широкой долине, фиолетово и малиново мигали вспененные тучи. Самих молний ему сверху видно не было, только облака вспыхивали китайскими фонариками и кругами высвечивались широкие голубые блики на черноте лесистых склонов. Красота... Но, потом, всё это потом... Сейчас главное было догнать Бабу-Таню. Догнать... Он почти на заду съехал по мелкой острой щебёнке в низинку, где и должно было быть то самое ущелье, где в него бросали камни, может вот эти самые, по которым он так сейчас ловко скатился. Есть! Ущелье, совсем узкое, в плотно заплетённом кустарнике, √ именно оно, которое подальше кончалось цирком.

Вот и воронка цирка... А змеи? Кружок умирающего света попрыгал по щебню √ трава здесь не росла. Никого нет? Никого. А хоть бы и были! Ему ли бояться. Они теперь никто перед ним: Глеб их ест! "Кыш, проклятые! Вы уволены!" На всякий случай взял в руку камешек поприличнее. Хотя где-то читал, что надо вырезать тонкую и гибкую веточку, и, дождавшись, когда змея для атаки поднимет голову, отсечь её как саблей... Где же он всё это читал? Сюда бы этого умника. С гибкой палочкой... Вход под землю выдавал тот самый, пахнущий радоном, ветер. Сильный, ровный ветер...

Когда он наклонился, чтобы войти, из глубины раздался растянутый, умноженный эхом, всё разрастающийся в своём приближении грохот. Под ногами дрогнула земля, и через несколько секунд из расщелины ударило облаком пыли. "Баба-Таня!!!" Да что он так тихо! "Ба-ба-Та-ня-я!!!" Гул не прекращался. Слепящая жгучая пыль всё гуще заполняла пещеру и, выливаясь в ущелье, меловыми волнами расползалась по склонам. Глеб сумел пройти только несколько шагов до того поворота, где он сам стрелял в прошлый раз. Всё. Дальше был завал. Под потолок. Окончательно ослепнув, он, задыхаясь до рвоты и беспрерывно чихая, начал скидывать сверху острые, с режущими краями обломов, камни. Ему удалось, прежде чем начали обламываться ногти, отвалить десяток помельче. Потом лежал один, который стал не по силам... Глеб закричал в последний раз, но звук даже не вызвал эхо: он обессиливался этой рыхлой и непреодолимой грудой завала.

- Не догнал... Ушла! Ушла в своё Беловодье. А меня вот бросила... А зачем я здесь? А?! На фиг? Кому я здесь нужен? Ну? А-а-а!!! А-а-а!!! Кому-у!!!

Он упал и, катаясь, кричал, кричал. Выл, кричал, выл. Этот нутряной вопль-вой, вырывался из-под диафрагмы и, разрывая горло, сжигая грудь, бился о стены пещерки, бился о череп, и искал, искал воздуха, неба и звёзд... Крик прекратился после того, как он разбил фонарь в куски, в кусочки, в крошево стекла и пластмассы, и растоптал батарейки.... Облизывая липкие солёные руки, он вышел наружу. Пошатываясь от резкой, накатившей после истерики, слабости, вышел на середину цирка. Упал на колени. Сложил руки на груди крестом √ как перед чашей причастия, своего единственного в жизни причастия в день крещения: "Господи! Господи!! Помоги. Помоги мне, Господи!.. Я больше не могу, не могу так ! Я не хочу быть один. Я устал быть один! Устал, Господи! Один... Помоги! Господи..." Он уже не кричал, голоса не было. Были только стук крови в висках и невозможность вдохнуть хоть немного воздуха... Тучи над головой разошлись. Млечный путь заполнял теперь всю цирковую воронку, а в зените он просто сливался в огромное, нестерпимо сияющее облако переливающегося звёздного света. Облако или море. Живое, ртутно-серебряное и жидкое, оно мягко мерцало и словно дышало в каком-то неуловимо завораживающем тайном ритме пересекающихся волн. Оттуда протёк сильный, тонкий-тонкий холодный луч, пробил Глеба через темя, достал до сердца, и там вспыхнул ослепительным золотом. "Господи Иисусе Христе... Сыне Божий... помилуй мя грешного..." Это были те самые, последние слова отца Михаила, перед тем, как ему выйти за бруствер... Вдохнуть, немного бы вдохнуть... "Господи! Помилуй, Господи..." Всё тело изнутри ослепительно осветилось. Оно стало невесомым и радостным... Его уже почти не бьющееся сердце само истекало этим золотым упокаювающим теплом... Словно весь Глеб теперь лежал в больших ласковых отеческих ладонях... Ладони нежно-нежно подняли его над землёй и понесли куда высоко-высоко вверх. Было восторженно и не страшно. Его возносило туда √ к сиянию, к этому играющему ослепительными волнами морю белого света. "Господи!" Выше! Выше!.. "Господи, это √ Ты!" Он влетел в это сияние и растворился, как маленькая измученная капелька возвращается в родной Океан...

... Глеб привстал, повернулся, удивлённо огляделся вокруг: всё было как прежде. Земля. Жизнь. Ночь... Но, словно в каком-то усилении резкости: тьма ещё не прошла, а он видел скалы в их малейших складках, трещинах и осыпях. И на каждом камешке, словно через увеличительное стекло, легко различал слоёные линии, прилипшие песчинки... Почти не чувствуя своего веса, пошёл к выходу из цирка. Первой его встретила берёзка. Он обнял её, погладил белый шёлк, прижал к лицу мелкие жёсткие листочки... Колючие шершавые стены нависшей скалы. Коросты лишайников. В нос ударила вязкая смола багульника, и откуда-то сверху √ аскома лаванды. Запахи тоже усилились... А туч как и не бывало: узко зажатое чёрными гребнями небо тихо играло, сплетая и расплетая серебристые звёздные волосы... Как он всё это любил! Как же он любил весь этот Божий мир! Сердце било ровно и сильно. Тело было послушно и бодро. Даже разбитые руки не чувствовали боль. "Слава Тебе, Господи. Слава Тебе... Ах, ты, Баба-Таня, Баба-Таня..." Глеб осторожно поцеловал белую кору берёзки. И ощутил под губами её живую тайну...

Идти было удивительно легко. Не надо было других слов: Глеб действительно чувствовал поддержку. И он теперь знал: зачем он здесь, на Земле, сейчас одинок. Одинок только лишь на Земле. Только лишь сейчас... Мыслей, каких-нибудь там особых √ о человечестве, о вселенной √ не было. Скорее даже их вообще не было. Всё и так ясно и просто. Всё. Разве что нужно подумать о том, как обойти эту скалу, или как не испачкаться в грязи около поворота речушки... У лагеря, по-видимому, совсем недавно прошёл сильный дождь. Лес вокруг был насквозь мокрым, пахучим, трава обильно парила, вся в хрустальных подлунных бусинках. Под брезентом палаток спали крепко...

А мимо кордона он и вовсе проскочил уже на рассвете...

- Ты, слышь, зря так смело. По ночам в горах и в тайге разного насмотришься. Мне всё в первый же год высыпало: и шаровые молнии, и белый альбинос медведь... Я тогда много ходил. Раз рванул на Каракольские озёра тоже один. Есть у нас тут такая красота: горное плато с семью озёрами. Так вот там есть загадочное место √ Долина духов. И в ней какое-то особое всегда состояние. Всегда страх. Просто страх, и всё. А ещё там скала особняком торчит √ Замок духов. Мне говорили, что только в эту скалу все молнии в округе и бьют. Слышь, сила в ней какая-то особая... Ну, я и пошёл. Думаю, посплю на этой скале, помедитирую: что же в ней такое? Дурак, я же не понимал тогда, с чем играю. Пришёл на место, когда уже вечеряло. Погода √ тепло, ещё сентябрь. Думаю, ладно, без костра не замёрзну. Стал забираться, пока видно. А страх давит! Вот не вру: аж спину судорогой сводит. Но лезу...

Тая неожиданно перевернула локтём чашку:

- Ты может в другой раз расскажешь? Ты же знаешь, я не люблю...

Семёнов покосился на тёмную лужицу, перевёл на Глеба:

- О,кей! Как буржуи говорят... Я просто о том, что не надо одному ночью по горам бродить. Если хоть чуть-чуть в себе не уверен.

Теперь они сидели за чаем молча. Они √ Семёнов, Тая, Валька и Глеб, когда за окном по деревенской, весьма условно проезжей улице пронеслось облако пыли. Потом это облако вернулось и рассеялось. Внутри оказалась новенькая, вся из себя сверкающая и переливающаяся мыльно выпуклыми лаковыми боками на солнце, сине-зелёная "Королла". "Как навозная муха"...

- О! К нам гости. √ Семёнов встал, разулыбался, √ Тая, это же Ивакурин. Чаепитие продолжается! Валька, а ты почему всё ещё здесь? Быстро гостей встречать!

Но, разом вскочив, встречать гостей уже шли все. Даже Глеб, поддавшись этой вот всеобщей радости, тоже отчего-то процвёл. Из машины на свет появилось два человека. И щенок. Маленький, беленький, не старше двух месяцев, он сразу сотворил просто гигантскую в сравнении с собой лужу. Валька был на небесах: "Лайка! Белая лайка! Как я мечтал!"

- Ну, ты, слышь, и тачку оторвал! Эко блестит! Эко сияет!

- Да это так, по взаимозачётам. Другой, не такой, не было. Знакомьтесь: это тот самый знаменитый Семёнов. А это мой гость из далёкой Новой Зеландии √ оперный певец Нардов. Потомок белоэмиграции первой √ вы слышите? √ первой волны! Цените!

Среднего роста, но очень широкоплечий пятидесятилетний человек с крупной, дорого и хорошо остриженной и уложенной светлой головой, заговорил вдруг неожиданно высоко:

- Ну вот, так представят, что и не знаешь, как себя вести. Я в Зеландии почти и нэ живу. Больше в Амэрике.

Говорил он по-русски хорошо, может только несколько затягивая некоторые гласные. Шикарная свежая рубашка, брюки выглажены, даже туфли чистые √ ну, точно, где-то совсем рядом переоделся. Ага, и от Таи глаз-то сразу посинел! Нет, брат, тут глухо. Да и роста твоего даже на кокетство не хватает.

- А у меня тоже есть непростой гость. Столичная штучка. Знакомьтесь.

Семёнов выпустил свой козырь. Что ж, Глеб конечно же проигрывал Нардову в прикиде, но постарался говорить не менее с выносом, по старо-московски. А вот руку никому пожать не мог √ обе кисти недавно были плотно забинтованы. Ивакурин кивнул:

- Это что, начальные тренировки?

- Обижаешь. У меня даже трёхлетки без травм. √ Семёнов ухмыльнулся.

- Это сегодня у меня были сугубо местные развлечения. С горы сорвался.

- Ужасно! Это болит теперь? √ Нет, Нардов не заискивал, он искал уровень, с которого нужно было общаться с Глебом. А, что собственно? Ничего страшного. Вот только вопрос: нужно ли вообще это общение? Обоим?

- Давайте ваши вещи. Вечером банька? Молодцы, что заехали. В каких вы там санаториях, слышь, такое попробуете: и плов из телёнка яка, и салат с папоротником, а моя Таиах вам ещё и такой чай сварит √ панты сразу начнут расти. Вы в России давно? Через Москву?

Семёнов втащил в дом сразу огромное количество сумок, сумочек, чемоданов и кейсов. Остальное несли Ивакурин и Нардов. Глеб, как инвалид, только им открывал и закрывал калитки и двери. Даже при всём желании, он теперь не смог быть никому полезен. И баня из-за рук, слава Богу, ему теперь долго не грозила... Две такие ночи подряд. И ещё завещание молчать... Ладно, лучший способ спрятаться: войти в толпу. "Светлана!.. Да, заткнись, заткнись!" Но что-то или кто-то окопавшись где-то внутри, тонко и больно травил душу, ровно и настойчиво дёргая одну струну... "Потом!" Ночь, твоя ночь ещё впереди...

Семёнов привычно давил темами, спрашивая и отвечая только сам, выжимал из "собеседников" полное согласие. Тая и Валька, вроде как что-то собирая на стол, привычно смотрели только на него, или √ только через него √ на самих гостей и на их проблемы. Нет, Валька ещё каждые две минуты выбегал попроведать своего Кучума, тонко попискивающего на мгновенно записинной веранде... Глеб уютно устроился на полу в уголке кухни, и лишь удобно кивал и поддакивал, когда хозяин вроде как ссылался на его мнение. Всё было ничего, пока не повернули на патриотизм. Постарался заезжий певец. От судеб России вообще, они покатились к частностям. От Деникина и Солоневича так и упали до Глеба. Семёнов сам рассказал совершенно оригинальную версию глебова участия в обороне "Белого Дома" и выхода через подвалы. Глеб опять таки лишь поддакивал: ну, а что он ещё мог делать? Он давно уже не протестовал, смирившись, что всё равно все здесь слушали только одного. От Глеба хозяин сразу навалился на Ивакурина:

- А ты, отщепенец! Слышь, таким патриотом прикидывался, книжки всем за шиворот вставлял: "Читайте про сионистов, читайте!" А сейчас сам променял Родину на мамону. Нет, правда, мне так каждый день кипу макулатуры навяливал, а книжонки-то √ такая дрянь! Ошибка на ошибке!

- Что значит "ошибки"? √ Отбивался Ивакурин. √ Так надо же понимать, как эти книжки тогда на свет-то рожались: это же вечные младшие научные сотрудники по ночам в своих НИИ √ а вдруг КГБ узнает?! √ со всем мировым злом боролись! На ротапринтах! Да что там! На печатных машинках в пластилине матрицы выбивали и гипсом потом буквы заливали! С риском для своей дальнейшей карьеры √ они же в свои-то пятьдесят пять лет уже от "простого" лаборанта до МНС доросли! А ещё через пятьдесят завлабами могли бы стать...

- Я не про грамматические ошибки! А про то, что у вас то Луначарский русским обзывался, то Молотов евреем.

- Ха! Это особый случай! Помнишь, Емельянова с "Десионизацией"? Так вот, покойный Бегун его раз так в лоб при мне и спросил: "Зачем же вы заведомую ложь-то пишите?" А тот очень простенько плечами пожал: "Это что б русские люди бдительность никогда не теряли!" Да, времена-то были! Почти былинные.

- Нет, √ не отлипал от него Семёнов, √ это ладно. А, вот ты-то почему не стал дальше бороться? Как ты-то смог променять великое дело спасения нашей вечной и многострадальной Родины на какое-то там своё личное сытое благополучие?

- Это ты ещё мягко выражаешься! А когда я первый раз с семьёй в отпуск во Францию съездил, так ко мне целая делегация пришла: как я посмел деньги, на которые можно было бы целую библиотечку про палачей русского народа издать, так безответственно истратить?!

- Это же неправильно. Это же личные деньги! √ умно влез Нардов.

- А партийных в России не бывает, √ так же сдуру начал отвечать Глеб. Но тут забежала щербатая босоногая кроха из соседнего дома и, вынув изо рта указательный палец, сообщила: "Бабуля наделась. Айда!" Что означало: соседняя старуха надела свой национальный костюм и ждала гостей. Нардов с видеокамерой, Семёнов с Таей и Валька пошли снимать "шаманку". Ивакурин отказался, потому что он "видел её и в прошлом году, и в позапрошлом". А Глеб просто уже ненавидел любые "чудеса": ну, старуха, ну, наденет мужнее тряпьё. Попрыгает с бубном для туриста. И что? Только, пожалуй, живот к ужину разболится. Нет, смотрите сами на эти камлания...

- Я всегда этому удивлялся, √ оставшийся Ивакурин за наезд Семёнова отвечал теперь Глебу, видимо, всё-таки немного стесняясь такого новенького ещё автомобиля, так нахально сияющего у калитки даже сквозь дорожную пыль:

- Ведь действительно, в восьмидесятые ещё границы не открылись, литературы никакой не было. И тогда все искренне верили: люди прочитают и всё про Советскую власть поймут. Я год почти каждый день в публичной библиотеке, в отделе редкой книги отсидел: упёрто сотрудников к себе приучал, пока они меня перестали контролировать. Только через год я смог из Гоголя и Даля, из Карамзина и Достоевского более-менее спокойно себе копировать. На их же ксероксе. Так что у нас почти вся дореволюционная патриотическая тема ещё до приезда эмигрантов была. Сначала для внутренних нужд. Но, при Горбачёве, как только можно стало, мы эдакий кооперативчик наладили! Столько книг напечатали! Сначала сами продавали, потом сеть отладили. Сбыт по самым разным городам. Вот и нарвались, конечно. Появились деньги √ появились на них желающие... У нас в городе такой Мурченко есть.

- А, я его знаю! Он меня даже в гости приглашал...

- Ночью?

- Ночью...

- А на баяне играл?

- Играл...

- И про маму рассказывал?

- Но... Это вроде не вы со мной тогда были...

- Ну и что? Он всем эту сценку разыгрывает. В вариантах √ мама, папа...

- А роман?

- Какой роман? Он письма и открытки показывает. На марках √ бабочка...

- Ага! Есть всё же для московских гостей особенное √ сибирский роман.

- Ну и ладно. Дело творческое... Вот он ко мне и пристроил в кооператив своего человечка. Подсмотрели. Посчитали. И собрали специальное собрание патриотической общественности. Что бы меня в "утаивании общих денег" обвинить!.. Я даже объяснить им не мог, что эти деньги не "общие". Кому?.. Прямо там на собрании бросил им всё √ всю кассу, документы. Так ушёл. Попсиховал. Успокоился... Жаль, но они конечно же всю работу за пару месяцев развалили. Всю, от типографии до ларьков... Сообща-то... Ладно, думал, это так, мелочь бестолковая. Надо с людьми покрупнее работать. А кого вы у нас ещё знаете? Мыльникова? Жнец?

- У меня такое ощущение: я уже всех знаю. Вот и вас где-то видел.

- Да. Пересекались... Просто, сейчас это всё уже не так болезненно. А вот тогда. Тогда я пошёл работать к Жнец. Собрались неплохие серьёзные люди, решили открыть свой, русский банк. А она тогда была у нас самым авторитетным теоретиком в экономике. Хоть к Рыжкову, хоть к Тулееву вхожа... Основной костяк людей тогда из нашего филиала "Инкомбанка" пришёл. Там тогда перетряски были... но, неважно. Я дал свою фирмочку для создания ВТК √ "временного трудового коллектива". Счёт же был нужен, адрес, пока лицензия, документы, всё остальное. Дел невпроворот!.. Пашут все, но у Жнец, вместо экономической программы, всё одна забота: чтобы вокруг её ни одного еврея не было. А в компании из "Инком"-а как раз один Ёжикин затесался. Конечно же, жулик, проныра. Но, до времени, сидел тихо. Сидел, сидел, и своё высидел. "Главный" тогда в Москве по лицензии завис. Я на тоже в командировку уехал. Вторая подпись - её... А тут такое дело: у Жнец сынок без папы вырос полный недоделок. Он с ней до семнадцати лет вместе спал. Я думаю, что наверно и сейчас сам попу себе не подтирает. И учился этот сынок в Питере на журналиста. И летала к нему мамочка каждый месяц: постирать там, погладить, покормить. Пока рубль вместо неё не полетел. Тогда, как помнишь, и поезда, и самолёты пустые были √ денег у народа никаких не хватало. Обвал. Вот тут всё у Ёжикина сработало: он ей "предложил", а она поплакала, поплакала... Но... сыночек-то второй месяц без мамочки... А, я думаю, главное, это мамочка без сынка... И вот они, еврей и антисемитка, подделали мою подпись и украли со счёта деньги √ сто тысяч, это же две "девятки" было! Списав эту сумму на ГСМ, и поделили... Короче, дальше больше, и теперь бывший наш банк сохраняет своё "русское" название, но владеет им кореец... Ежикин тихо-мирно в Испании... А Жнец вернулась в компартию, по спискам в Думе заседает .

Глеб тихо-тихо засмеялся. Ивакурин посмотрел на него. И тоже засмеялся. Всё нормально! О Мыльникове они и не вспомнили...

Компания возвращалась шумно. Они где-то там тоже нашли общий язык. Теперь Нардову уже дозволялось говорить без перебоя со стороны Семёнова:

- ...Я тогда был совсем молод. Вэл. Выхожу на авансцену, пою свой тэкст. Королева меня выслушивает и должна уйти. Но не уходит. Я смотрю на дирижёра, тот мне машет и что-то показывает лицом. Но музыки нет, и я вновь повторяю тэкст, но речитативом... Королева не уходит. Я опять к дирижёру: "Что √ ещё раз?" А королева мне на весь зал: "Сойди с моего платья, дурак!".

"Как красиво смеётся Тая." Нардов уже не мог от неё отвести глаз. А за ним самим в спину насмешливо наблюдал Семёнов. Ему нравилось это, наверное всегда одинаковое, "просидание" мужиков перед её ослепительной красотой. "А ведь к ней-то никто и никогда, пожалуй, и близко не подходил со своими чувствами. Она сама, интересно, хоть в принципе задумывалась ли над этим?" Зачем-то мелькнуло бледное личико Светланы... Господи! Не надо!.. Семёнов своей жутко энергитической массой просто не оставлял вокруг себя места для любых мужских проявлений. Так взрослый кабан-секач одним своим присутствием не позволяет молодым кабанчикам взрослеть в его стаде . А тех, кто не понимает, кастрирует. Это-то и есть основное предназначение его клыков. Но, обычно понимают все. Физиологически. А у волков, кстати, у тех наоборот √ это старшая волчица подавляет созревание молодых самок... Семёнов, ох, Семёнов... Нет, здесь это, слава Богу, не на физике, только в переносном смысле... Но тенор-то √ как артист, т.е. человек просто обязанный интуичить обстановку, √ почему он не чувствовал?

- Как вы тут? Нэ скучно? Вэл. Нам там такое показали √ чудо!

Валька, такой воспитанный Валька, выскочил вперёд:

- И бубен! Настоящий шаманский бубен! С козьей ножкой!

И тут же стушевался под взглядом отца, убежал к собаке. А Нардова несло:

- Вэл. А как прекрасна Тая в этой мэховой шапочке! Это будет лучшим моим кадром. Да, да! Я буду им гордиться и в Германии, и в Амэрике. О, Тая, вас должен видеть мир. Такая красота √ и в таком месте. Это грех.

Семёнов решительно цвёл. Он даже подмигнул Глебу и Ивакурину. Глебу-то √ пожалуйста! Он лишь смотрел всё "как в кино". А Ивакурин, заподозривший неладное, стал решительно отбиваться:

- Нардов, да она призёрка всех европейских чемпионатов. Как она бегала √ ей весь мир бил в ладоши. Правда?.. Ты ещё лучше Глеба сними: вот это герой, он ведь действительно из горящего "Белого Дома" каким-то чудом ушёл.

- Да, меня обязательно нужно снять: я таким худым давно уже не был. И не буду больше. Не хочу, по крайней мере, даже другим желать.

Это была слишком крутая смена темы. Не темы, а настроения. Все как-то разом стихли, нахмурились... Тая с Валькой отправились чистить картошку. Хозяин пошёл готовить баню. Сам, девушек третий день не было: их только с одними ножами и спичками учитель отправил в тайгу на неделю "выживания"...

Нардов возился в выделенной ему комнате со своими многочисленными вещами и тихо распевался. А "влипший" Ивакурин опять был вынужден извиняться. Перед кем? Ну, конечно же, опять перед собой. Глебу-то что? Он и сам себя в какой-то мере чувствовал "отщепенцем". Колобок или, лучше звучит, отрезанный ломоть. Без партийной принадлежности и пароля. Просто его-то никто не мог, не посмел бы упрекнуть после того, как "он настрадался". Красные, белые. Зелёные. Кто они ему? Сейчас?.. А тогда? Тоже ведь, бродил среди всех движений и фронтов как заматеревший Незнайка, опоздавший назвать себя учёным, поэтом, музыкантом или обжорой... Все давно "кто-то", а он ещё "не знает". Или уже не знает?.. А Ивакурин всё ныл себе под нос:

- ...Я почему еще теперь на все эти собрания перестал ходить? Все бурлили √ в партии, в движения! Интерес-то какой был. Азарт. Казалось: вот, и ты теперь можешь в судьбе страны что-то решить... Я даже в публичных диспутах на телевидении выступал от нашей "Памяти": ах, кто-то услышит, кто-то узнает √ и всё изменится к лучшему... А потом оглянулся: и испугался: не то, чтоб народа вокруг меньше, а придурков среди них всё больше. Понимаешь? Настоящих, клинических... И все эти дурачки, просто как биомасса, как мыльная вода в тазиках, туда-сюда по митингам плещутся. На всех сборах √ одни и те же. А вот руководители чётко поделились по конкретным медицинским признакам: клептоманы, те в демократы рванули. Дауны √ прямиком в коммунисты. А в мои любимые правые почему-то одни шизофреники. Вот и задумался: почему же определённые политические взгляды имеют определённые мозговые болезни?.. И это ладно бы. Сами с усами... Но, вот стало ясно: все, все эти постоянные организаторы и посетители митингов √ патологические неработники! Никто из этих вечно политикующих просто не в состоянии был за всю свою жизнь реально чего-то сделать! Везде одни планы, планы √ маниловщина... Ни дом построить, ни книгу написать, ни теорему составить... И вот эту-то свою личную несостоятельность, они очень быстро научились с трибуны на сторону валить: "Враги, враги во всём виноваты!" Классно! Это не ты, оказывается, сам безрукий или безголовый, а мерзкие коммунисты или капиталисты. Кому как, удобней, но всем понятно и приятно... Говориловка, одна говориловка... Мало тебе врагов на стороне √ ищи рядом! До чего уже в последнее время дошло: ведь уже в банях друг за другом подглядывают: не обрезанный ли кто?.. Надоело до зевоты: как выборы, бегут и справа, и слева √ дай, дай, дай!.. Проиграли, выиграли... Им это всё неважно, главное, они поиграли!.. Артисты... Плохие, самодеятельные артисты... Знаешь чем самодеятельность от профессионалов отличается? Конечной безрезультатностью. Самодеятельности сам процесс нравится... Конечно, "жирным котом" я, по-видимому, никогда всё же не стану. Всё равно банями и охотами не насыщаюсь... Так, лично кому помогаю: издаю книжки, альманах вот... Но не политический, философский, так просто даю людям возможность напечататься. Там лишь два требования: оригинальность мысли и провинциальность автора... И ещё монастырю вот одному жертвую... Всё? - Всё...

- Всё?! Это всё? Та-ак. Суд удаляется на совещание!.. Суд возвращается! Встать!.. Приговор: подсудимый Ивакурин м-м-м... Нет. Приговор откладывается лет эдак на десять. Не меньше, пока время не покажет. Кто прав.

На эту шутку выглянул Нардов, недоуменно поглядел поверх маленьких узких очков:

- Кого судят? За что?

- Предателя Родины. За эмиграцию... Не волнуйтесь √ внутреннюю.

- Эмиграция √ это не предательство!!! Вы нэ то сказали! Вы просто...

Хоп! Теперь уже Глеб не ту тему задел. И он жалобно посмотрел на Ивакурина. Тот попытался прикрыть:

- Да, да. Бывают события, которые выше всяких человеческих сил и возможностей к сопротивлению.

- Нэт! Это я должен вам объяснить! √ лез на рожон русский аргентинец:

- Эмиграция √ это трагедия. Раз! И это особая миссия. Два! Наши отцы не зря провидением были вывезены из погибающей России. Они были так избранны Богом для сохранения всего истинно русского, его духа и его жизни. Когда в сталинском Советском Союзе всё совсем перестало быть православным и национальным, мы там хранили идеалы и готовились к тому, чтобы вернуться и посеять здесь всё, что нами было вывезено. И я сейчас счастлив быть здесь. Вэл. Счастлив. Я выступаю каждый день. Я вижу эти глаза людей, которые хотят возродиться, хотят снова обрести свою Родину! Во всех городах, где я выступал, есть очень настоящие и... э... патриоты. И они готовы принять от нас знания.

- Какие "патриоты"? Какие "знания"? Да вы, случаем, не с луны свалились? Нет? Но точно, как будто в этой самой Шамбале спали! Хоть сами-то взгляните: кому вы это говорите? Пощупайте! Я √ не труп. И он не покойник. Скажу только вам и то по секрету: мы тут и раньше, до вас, тоже жили. И мы не можем возрождаться, потому что мы ещё не умирали!

- А что вы так на меня кричите? Я нэ к вам, я приехал в Россию, и я очень знаю √ зачем и к кому!

- Учить быть русскими. Быть православными. Вэл. Счастливыми. Ведь вы здесь даже нэ понимаете, как вы плохо живёте. Как плохо питаетесь. Вы все спиваетесь, у вас дети голодают, уходят побираться на вокзалы. Да вы их просто не рожаете!.. Вы должны быть все объединены, должны все вместе работать, вместе воспитывать своих детей, чистить улицы, экономить свет, воду, вместе стараться быть счастливыми! √ Нардов тоже понизил голос до минимума.

- Это значит достойно жить: иметь возможность всегда хорошо кушать и свободно ходить в церковь.

- Ну, они только вот на церкви не настаивают. Лишь "хорошо кушать". Второе им просто не важно. А этот скотский рай на Земле и есть для них самое главное. Мы то уже это знаем, давно и без вас... И чему же тогда вы приехали учить?

- Я нэ могу говорить с этим человеком! Он меня, меня! Назвал "коммунистом"! Меня! Я всю жизнь с коммунизмом боролся. На меня два покушения за это было!

- Так получается. И я в этом не виноват. По-видимому, вы не тем боролись: идея-то ваша √ сталинская. Хорошо "кушать и вместе чистить улицы"! Нет, дорогие соотечественники, теперь у нас демократия, мы теперь не будем улиц чистить! Всё, при коммунистах на ленинских субботниках намучались!

- Я нэ понимаю: мне, что, нужно собирать свои вещи? Как взвесить эти вот оскорбления? √ певец трагично повернулся к Ивакурину.

- Не надо!! Ну что вы как дети? Ей-богу. Какие вещи? Что взвешивать? Вот как раз перед вами и стоит человек, который сам уже точно знает сколько он весит. Девять грамм... И что кому доказывать?.. Будьте русскими. Терпеливыми. В принципе же никто из вас, при всём моём к вам уважении, ничего в судьбе нынешней России особо не решает. Ничего. Жизнь идёт по своим законам. Не только земным, вы-то это хорошо понимаете... Оба.. . Глеб! Зря вы так. Законы и не небесные только. Сами бы подумали: вот ваш переворот... Кто из вас хотя бы, ну чуть-чуть, представлял, на какие деньги в те дни покусились патриоты? Вам всем вместе такие даже не снились. Да за такие деньги они и всю страну бы напалмом сожгли. Всю! Со всеми её городами и весями. Это же их деньги! А тут вы со своими идеалами. Лилипуты. Тысячи лилипутов. Миллионы... Я в это время на севере в монастыре был. Конечно же, не выдержал, нашёл в деревне телевизор. Из этого телека и узнал, что моего друга там убили. Сашу Сидельникова... Обалденный режиссёр-документалист из Питера. Лауреат разных, там, международных конкурсов, ну, и так далее... А, самое главное, то, что ровно за неделю перед этим он у меня в гостях был. Понятно, выпивали, говорили. Уже всё в воздухе витало, уже все тучи сошлись... Мы волнуемся, витийствуем, куда-то наверх кулачками машем... А он какой-то отстранённый, как бы "отмеченный" был √ мы все задним числом это только поняли... И всё нас утихомиривал: "Небоись, ничо не будет. Пошумят, мол, народы и всё." Его снайпер с крыши американского посольства убил. В шею... Я чётко представляю: в оптику-то ему прекрасно видеокамеру видно было... Двое детей осталось √ мальчик и девочка... А, самое для меня главное: Саша принципиально был самым мирным из всех братьев-патриотов. Он никогда бы не взял в руки оружие. Он в своей профессии Родину защищал. В своей профессии. И этим он среди нас был лучшим... Понимаешь, Глеб, в чём навсегда вина тех, кто тогда выжил? Что погибли-то не Проханов, не Невзоров, и не Ампилов... Они живы. Все те, кто зазывал людей в эту мышеловку. Погиб именно Саша. Который любил и жалел людей. В отличии от... у кого задача была √ звать других на смерть. И они хорошо справились. А я тогда первый раз псалтырь по убитому читал... И такие мне тогда хорошие сны снились. С победами.

Нардов уже не понимал нового поворота темы их разговора, но точно ощутил геометрически прибывающее электричество. Забыв собственную обиду, он с удивлением смотрел на Ивакурина и Глеба. Даже не смотрел, заглядывал в лица. Как собака на ссорящихся хозяев. И правильно проинтучил разрядку: распахнув дверь так, что яблоня с удивлением отпрянула в сторону, стал к ним спиной, и, раскинув руки в нахлынувший свет, с порога вдруг сильным красивым голосом повёл такую знакомую и родную с первых строк мелодию. Звук был чист и печален. Слова особенно пронзительны своёй чуждостью окружению: "почему же √ опять-то?"... Глеб и Ивакурин оба почти разом медленно-медленно опустились у стены на корточки. Почему опять это?.. А со стороны двора к крыльцу шли Тая и Валька... Голос мощно поднялся и полетел вдоль склона горы, то перекрывая, то сплетаясь с шорохом сосен и гулом реки:

Миленький ты мой,

Он всё-таки стоил того, чтобы Ивакурин тратил на него своё время, катая по друзьям и знакомым. Он стоил того, чтобы выслушивать его глупые заокеанские советы по спасению России, вычитанные из сказок Ильина и Солоневича, стоил того, чтобы терпеть все неудобства общежития с баловным и заносчивым ветераном оперной сцены... Он стоил... Да, артиста нужно воспринимать только и только через его искусство √ в его небожительстве. А иначе, на земле, вам остаются лишь шкурки, богемная шелуха и ... неприятные привычки.

... Миленький ты мой,

Глеб, как и Семёнов, сильно промахнулись: Тая заворожено присела у его ног. А он тянул, тянул из груди рыдания и восхищение великим чувством страстной и гордой жертвы, уже за гранью жизни и смерти...

... Там, в краю далёком,

- Эх, как красиво тут у вас! И горы, и рэка √ всё красиво. А перед этим какие степи были. И всё √ Россия. Счастливые вы люди. А сами-то это понимаете? Эх!

... Дальше программа шла по накатанной. Баня √ река. Баня √ река. Баня √ река... И √ он, он! √ особый чай. Конечно же с мёдом. М-м-м! Распаренные розово-пятнистые, они пили и пили. И молчали... Молчал и Глеб...

Пока они парились, он, оставшийся на веранде, почти успокоился. Руки ныли, зажав кисти под мышки, Глеб тупо смотрел на всё сильнее раскачиваемые ветром кроны яблонь. Вдруг боль отпустила, и он боковым зрением опять увидел тонко мелькнувшее светланино лицо. Это никак не было разыгравшимся воображением. Это было реально, помимо его воли. Просто он ощутил её присутствие. По телу загулял холодный ветерок. Окружил позвоночник, протёк в голову... Она была здесь. Вот, только чуть-чуть повернуть голову - и ловилась вся фигурка. Только бы не смотреть прямо! "Зачем ты тут?" "Я не смогла придти к избушке┘" "Они сейчас вернутся┘" "Они не увидят. Я уйду┘" Они сидели на полу совсем рядом. На расстоянии вытянутой руки. Просто сидели. Нужно только не смотреть прямо на неё. Не протягивать руки... Но он протянул... И во вновь ворвавшемся одиночестве √ опять √ один-на-один с собой √ тихонько завыл... Всё. Он не может больше это терпеть. Всё. Всё. Надо выговариваться. Или он сойдёт с ума!..

Поздно вечером, когда все уже разлеглись по местам хозяйского распределёния, на веранду к Глебу бесшумно вошёл Семёнов. Глеб сел, поджав ноги. Семёнов горой постоял у окна: уже к вечеру стало совсем пасмурно, а теперь и вовсе чёрное небо приготовилось к дождю. Повернувшись, присел напротив на корточки, протянув в сторону плохо гнущуюся ногу √ последствие ранения:

- А что было делать? Выпил спирта, чтоб сердце не порвать, и сам пулю себе вырезал. Потом тем же ножом прижёг... Так три дня до санбата и прыгал. Чуть потом ногу не отрезали. Так пацаны, слышь, рядом двое суток дежурили √ в руках граната. Если бы отрезали, то врачам конец.

Он помолчал, а потом приступил к делу:

- Слышь, а кто у нас был? Пока мы в бане парились?

- Никого! √ Глеба аж откинуло.

- Ну, ладно. Не надо меня уговаривать, не поверю. Я к своему дому очень чувствителен: кто-то был чужой. Это меня искали или тебя? Если тебя, говори, не бойся, я опять куда-нибудь спрячу.

- Нет. Это меня нашли... То есть, нашла. Как сказать? Это была Светлана. Но она была и не была... Наверно, всё в моём воображении. Хотя, вот и ты подтверждаешь...

- На энергетике... Хорошо же она тебя зацепила.

- Мы с ней одной крови.

- Татары, что ли? Ну-ну, я так, шутка юмора... Ох, что-то я устал сегодня юным оптимистом выглядеть. Возраст всё же подпирает, пора окончательно определяться. Тут вот, слышь, сидел и вдруг увидел: когда молоденьким был √ всё спешил. Спешил поскорее в школу пойти, поскорее её закончить. Потом и в училище √ всё скорее, скорее. Получил лейтенанта, давай дальше. Ещё, ещё... Словно огромный маховик раскручивал √ нажимал, нажимал, вертел... И вдруг, после сорока поймал тот момент, когда он, этот маховик, сам пошёл. Пошёл. Страшно. Сам √ уже без моей воли... Я даже, слышь, попытался его тормознуть. И не смог. Страшно... Зачем, спрашивается, раскручивал? Тогда сил переизбыток был...

Семёнов перевалился на другой бок, чтобы смотреть в окно. "Он же всегда так смотрит. Не на собеседника, а только в небо." Тихо-тихо закапало. Минуту просто побарабанило по крыше, а потом с угла звонко зазвенела в пустой бачок тонкая струйка. Теперь была очередь Глеба.

- Я уже два с лишним года в бегах. То от ареста, то, после амнистии, из-под "наружки". А теперь вот и вообще неизвестно от кого. Анюшкин придумал мне каких-то "охотников за буквами". Наверное, он прав. Вне мистики всё не объяснишь: столько желающих моего скальпа. А как-то объяснять всё же требуется... Так вот: у меня с собой документы. Очень много материалов. Их мы тогда, по горячему, за год ворох собрали. Ну, и поделили между четырьмя человечками. Решили разъехаться и обработать. Чтобы написать и сложить всё в правду о том, что было... Может я, конечно, высоко взял √ "правду". Но то, как это было видно изнутри... Живым и мёртвым... Поэтому, если я даже и не знаю, что и когда со мной лично может случиться, но понимаю √ ты слышишь? √ именно вот понимаю: книга всё равно состоится. И моя часть в ней будет... Это то, для чего я тогда выжил, и для чего выживаю сейчас... И буду жить... Здесь я сам немного путаюсь: получается, что я, пока это делаю, как бы нахожусь за гранью возможности быть убитым... Может даже, я уже мёртв? Хотя вот √ руки-то болят.

Дождь разошёлся не на шутку. Бачок на углу наполнялся, звук струи теперь стал хлюпающим, сытым. Где-то в темноте перекликались голоса Таи и Нардова √ они снимали с верёвок развешенное с вечера бельё. "А как же там девчонки в тайге? Бедные теперь китайцы √ они их, после всего такого, замолотят и даже не поморщатся." На веранде стало сыро и зябко. "А мне ведь и в этом везло: пока по горам бегал, ни капельки не упало."

- Слышь. Не для любопытства: кто эти "вы"?

- Мы? Офицеры... Разные...

- Это хорошо. Очень хорошо.

- Но, только я не настоящий. То есть, не по своей воле. Я просто в один момент завербован оказался. Причём не из соображений выгоды, а под дулом. Я же простой компьютерщик, системщик. Вот мы на заре перестройки решили создать такую замкнутость, в которую не возможно было бы попасть со стороны. Сам слышал: хакеры даже в НАСА забираются. Но мы чисто для мирных целей: нашей задачей была электронная биржа. Торги без подглядок. И мы её сделали. Да быстро так! Первые в СССР. А оказалось, на свою голову. Вот нас и поставили перед тупым выбором: либо мы становимся "подотделом", либо .... Но наши разработки в любом случае были бы у них. Поплакали мы для приличия. Пострадали, как девицы на выданье... Потом, в "перевороте", это всё мне и сгодилось... Хотя сейчас я "с позором изгнан из рядов". Но ты сам знаешь, что так не бывает.

- Так что ж ты молчал? Это и сейчас твой шанс. "С позором", там, или без, но ты назови своего человека в Управе. Пусть на него выходят. А то тут тебя точно скрутят. Ко мне приезжали четверо. Потом на кордон к Степану отправились.

- Да. Они тебя всерьёз ловят. Завтра же топай к участковому и колись. Не к ФээСБэшнику √ он сука. А именно к Джуме. С самого утра, как бы по знакомству. Кто ты по званию?

- Смеёшься? Да я в Москве к тем, кому бы и полагалось мне по старой памяти радоваться, на порог попасть не могу! И к генералам, и к штатским... Кого и где сейчас волнует, что и с кем "там" было! Главное: кто им теперь заново жить мешает? Какие, на фиг, там "защитники конституционного строя"?! Им же наплевать на нас, мелкоту! Там помощников целый рой возле каждой засраной задницы в лампасах вертится. Даже в приёмной уже секретарши просят нас долго не сидеть! А ты говоришь... Нет, спасение утопающих...

- Ты не гони! Успокойся. Здесь не Москва, слава Богу. Глубинка. Здесь, слышь, люди попроще. Как бы соразмерней, что ли? Да. Здесь и любого чина для тебя хватит. Что бы не больно били... Так что, давай к Джумалиеву с утра, я тебе говорю.

- А почему к этой жабе? Он мной даже под протокол не занимается. Я, если уж так, лучше в Бийск к следователю Котову. Он моё дело и ведёт.

- Котов? Тот самый?

- Тот самый.

- Значит близко обжился... Я его тоже знал. На марала в одной компании ходили. Очень он забавный. Нервный уж только. Типа тебя. Но он, Котов-то, и так, слышь, если тебе обещал, всё без шума сделает. Железно... Даже если про твоё сродство со Светланой узнает... А Джума тебе для другого дела нужен. Ты вроде и человек новый, а волну уже пустил. Вот через него ты напрямую вертикаль и выстроишь. К тому, кто...

- "Кто" √ кто?

- Хозяин.

- Да кто этот пресловутый "Хозяин"? Местный президент, что ли?

- Хозяин √ это тот, кто президентов делает. Вот пусть Джума и думает: как ему с тобой, офицером госбезопасности, нянчиться надо было. Пусть теперь пылинки с тебя сдувает. Если не хочет на себя беды накликать. Всё. Спи.

- "Хозяйку Медной горы" помнишь? Так вот, там меня Горные дочки чуть, слышь, с собой под землю не увели... Меня Тая потом полгода как ребёнка с ложечки выпаивала - я память потерял... И Анюшкин со своими травками помогал.

Утром о дожде напоминали только полные баки по углам дома, освежённая зелень огорода, лёгкий туман и совершенно счастливая улыбка Нардова. Он с самого рассвета вовсю восполнял недостаток роста выпяченной грудью. Хвалил хозяйку за вкуснейшие оладьи, "какими его только матушка в детстве кормила", и просил Ивакурина устроить ему концерт в ближайшем санатории или клубе. Пусть даже благотворительный √ всё равно он будет петь только для Таи. А Ивакурин в ответ только ворчал на его дурацкий совет привезти щенка: мало того, что тот три раза вчера нагадил в машине и оторвал угол новейшего немецкого чехла, он ещё и ночью забрался в гостевую и написил именно в его, ивакуринский, ботинок. "Валька, ты почему за ним не следил?" А Валька, Валька сам был уже просто взбешён: с безумной тоской он неотрывно смотрел на задумчивого и такого невнимательного отца. Как? За мамой открыто ухаживал какой-то чужой человек?.. Даже щенок, белый щенок его мечты, со своими голопузыми проказами его теперь не радовал. Отец, что, ослеп?.. А Семёнов всё поглядывал то на Глеба, то на горы:

- Придётся брать лошадей и идти за девчонками. Грозы начинаются. Это им пока не по силам. Вы тут, слышь, отдыхайте как сможете. Я к вечеру вернусь. А ты, Глеб, собирайся: как лошадок возьму, тебя чуток подвезу к райцентру.

Нардов был теперь готов начать концерт прямо здесь. Сейчас. Но безжалостный Ивакурин давил на обязательность программы их поездки: "Да, да. На обратном пути. Через три дня!" Тенор бурно попротестовал, но всё же сдался, подчинившись строгой воле хозяина автотранспорта. Глеб попытался их примирить:

- Когда-нибудь мы обязательно будем в Москве. Я вас всех приглашаю в Большой. Там у меня администратор хорошая... А потом я вас повожу по тёмному, совсем безлюдному Китай-городу, по своей Солянке... А совсем уже в полночь выйдем на Красную площадь, послушаем куранты... И спустимся к Василию Блаженному. Если это будет зима, то крупные снежные хлопья будут кружить над прожекторами и осыпать его цветастые витые купола... Хорошо. . . Договорились?.. Когда мы снова будем в Москве...

За окном тихо заржал Гнедко.

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

248257  2002-08-06 19:06:10 LOM /avtori/lyubimov.html - Привожу вступительное слово к роману: Патриотизм. Любовь к Родине. Честь нации и долг веры... Святые идеи и их грешные носители... Роман Василия Дворцова (Нестеренко) является, может быть, только одной, но очень важной страницей дневника жизни провинциальной России уже ушедшего века. Через мучительные блуждания героя в поисках смысла жизни, автор выводит целую галерею портретов своих современников, лишь слегка изменяя их имена и внешние приметы. Детективная интрига, живая мистика, религиозные и политические споры, философия и лингвистика, эгоистическая любовь и долг памяти все это составляет сложнейший узор повествования, где поднятых вопросов гораздо больше, чем предложенных ответов. Книга явно перенасыщена информацией, поисками логических эффектностей, причем некоторые реальные факты, приводимые Василием Несторенко, фантастичнее любого вымысла. И поэтому можно только представить, сколько критики и откровенного неприятия вызовет роман у некоторой части читателей. Но, будем надеяться, что найдутся и те, кому будет понятна и приятна хотя бы сама смелость автора в желании внести свою лепту на дело служения единой для всех истине нашей России. Несомненно, самостоятельную ценность представляет собой послесловие православного монаха, нашедшего в себе силы и решимость выразить мнение по одной из основных тем книги. В романе использованы фрагменты книги Ивана Иванова ╚Анафема╩ с разрешения автора. Петр Петров

248376  2002-08-10 10:00:33 Читатель - Продолжение долго следует, забудешь начало.

251818  2003-02-13 16:46:13 -

252529  2003-06-20 12:19:46 Дворцов - Вот и закончилась публикация ╚одиссеи╩. Теперь можно (ибо нужно) принести свои извинения Читателю за несусветно-непроходимую дремучесть текста, не выдерживающего никакой, даже самой щадящей, литературной критики. А оправдаться можно лишь тем, что когда данная хроника политико-патриотической жизни 90-х годов была написана на первый слой (т.е. без внимания на то КАК, а только О ЧЁМ), с ней начались твориться самые невероятные злоключения. Вначале у редактора текст два раза без видимой причины просто ╚пропадал╩ вместе со всеми наработками, и в то же время авторский компьютер словил вирус, который ╚выгрыз╩ твёрдый диск. Когда, в конце концов, проправленный и причёсанный материал был всё же выведен на плёнку (она тоже оказалась с браком, потом частично переделывали) и отпечатаны пробные бумажные экземпляры маленькая типография, взявшаяся за книгу, ╚прогорела╩, причём, при изгнании её из помещения, плёнки новые хозяева выкинули, а всё отпечатанное через неделю украли вместе с моей машиной. Будучи уверен, что книга пропала, автор скорбел и скулил, но тут на него навалились такие неприятности (наркоман чуть не убил жену, храм, который расписывал пять лет, сгорел), что он смирился. И вдруг отыскался (в США) один из первых вариантов, посланный когда-то по емейке близким друзьям на отзыв. К сожалению, автор малодушно тут же предложил этот безобразнейший текст Русскому Переплёту, боясь очередной его пропажи. Да! ещё одно уродство (1/3 от объёма) напечатано в двух номерах ╚Москвы╩, где редакция ╚выкроила╩ совершенно самостоятельную версию. Сейчас есть текст более-менее выправленный, но простите.

252532  2003-06-20 13:03:43 AVD - Ну ладно, дорогой Василий Владимирович, если Вы считаете текст безобразнейшим - Вам виднее. По мне так и этот совсем не плох - вчера читал до 3-х часов ночи. Да, имейте в виду. У меня сейчас есть копия этого текста на диске и отпечатанная на машинке. Так что если опять пропадет - я к Вашим услугам.

270170  2006-12-06 11:14:35 - Валентина Ерофеева: " ...устами одного из своих героев поклонника карсавинского направления в философии, автор предоставляет "уникальную возможность решить всё", все наболевшие многовековые проблемы И очень уверенно, доказательно развивает, разворачивает свои идеи вглубь, к практическим, действенным истокам. Кому-то это покажется романтически-наивным, кому-то провид- чески-верным. Но ровное дыхание собьётся у всех роман "Аз буки ведал" не для ровнодышащих. Это, пожалуй, самый оптимистичный роман последних полутора десятилетий жизни русской корневой литературы." Полностью статья в газете "День литературы" ╧ 11 http://www.zavtra.ru/cgi//veil//data/denlit/123/81.html

272055  2007-03-05 23:25:28 http://www.bookland.ru/book2889259.htm - Роман "Аз буки ведал..." поступил в продажу в инет-магазине http://www.bookland.ru/book2889259.htm

Copyright (c) "Русский переплет"