|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Поэзия
27 июня 2020 года
СТИХОТВОРЕНИЯ
В город
пришла война.
В город ложатся мины.
В городе разорвало водопровод,
и течет вода мутным потоком длинным,
и людская кровь, с ней смешиваясь, течет.
А
Серега –
не воин и не герой.
Серега обычный парень.
Просто делает свою работу, чинит водопровод.
Под обстрелом, под жарким и душным паром.
И вода, смешавшись с кровью, фонтаном бьет.
И,
конечно, одна из мин
становится для него последней.
И Серега встает, отряхиваясь от крови,
и идет, и сияние у него по следу,
и от осколка дырочка у брови.
И
Серега
приходит в рай – а куда еще?
Тень с земли силуэт у него чернит.
И говорит он: «Господи, у тебя тут течет,
кровавый дождь отсюда течет,
давай попробую починить».
16.01.2016
и
грустные
ночные продавщицы,
и мусорки, пропахшие гнилыми
опрелыми деталями от быта,
и эти вот машины, что тащиться
пытаются по пробкам в сером дыме,
и этот памятник полузабытый,
стоящий в старом парке одичалом,
где время без конца и без начала, —
и эти вот дома под слоем пыли,
в деревнях вымерших, в тумана космах,
они почти – но не совсем забыли,
что там, над ними, существует космос.
и в
космосе, над минными полями,
над кладбищами и над городами,
над сонной земляничною поляной,
еще над одичавшими садами,
над серым дымом душных кочегарен,
над толпами, идущими вслепую,
летит, летит, летит, летит Гагарин,
и времени вокруг не существует,
и у него улыбка молодая,
страна, по сути, тоже молодая,
и песня происходит молодая,
и вечность молодая, молодая.
12.04.2017
В
гильзу
от АГС помещается 20 грамм
в данном случае – виски. Мы пьем без звона,
ветер с востока хлопает дверью балкона.
Пьем за тех, кто более не придет к нам.
Пьем за
любовь, за свою мирную жизнь,
за наше большое будущее, поскольку все мы
относительно молоды; неубедительнейшим «держись»
пытаемся поддержать друг друга на время.
Сентябрь
начался, с востока идет гроза,
молчат минометы, автоматы притихли даже.
Один комроты, смотря на меня, сказал,
что мечтает увидеть женщину не в камуфляже.
Здесь
земля отверженных, нам уже от нее не деться,
ветер степной пахнет смертью, мятой и медом.
Мы пьем за любовь, за правду, за счастливое детство,
пьем не чокаясь из гильз от гранатомета.
08.09.2015
В
город,
где шла война,
Он приехал на поезде.
Рюкзак за спиной, фляжка воды на поясе.
Солнце пекло, подтекал асфальт,
Как раскаленное олово.
Он снял футболку и повязал на голову,
Пошел туда,
Где собирались такие же новобранцы.
Он мог бы остаться, но не остался.
Я
расскажу
Все до последнего слова.
Война идет тысячу дней, каждый день начинаясь снова.
Мертвые бродят по разрушенным городам.
Тянут руки свои неживые к нам.
Один хрипит разрубленным горлом с запахом гнили:
«Сестренка, меня не похоронили,
Я до сих пор лежу на ничейной земле,
и капли дождя прилетают по мне,
и мины еще прилетают по мне».
Другой, с заклеенной дырочкой на виске,
Тянет руки свои в песке
И шепчет: «Я был не с этой земли,
Но этой я стал землей».
И голоса у мертвых в пыли,
и присыпаны сгоревшей травой.
Так
вот, я
о нем.
Шаги его были легкими.
Дома оставил ключи
С чайниками-брелоками.
Отрезал волосы,
Променял на капитанские звезды.
Все вообще променял на звезды.
Теперь эти звезды
Смотрят на него, такие большие
На этой сорок восьмой широте,
Которую он увидел впервые
В летние ночи те.
Мертвые
ходят,
Жалуются на шум.
Тысячи голосов узор этой ночи шьют.
Руки и ноги, оторванные снарядами,
Ползут к могилам своим.
К западу поднимается зарево и тяжелый дым.
Я
слышу
его
и слушаю остальных,
В клочья разорванных минами, сгоревших в машинах стальных.
Мертвые ходят по городу, черному, как гематит.
Тянут руки к живым.
Пытаются защитить.
23.02.2017
* * *
И приходят они из жёлтого невыносимого
света,
Открывают тушёнку, стол застилают
газетой,
Пьют они под свечами каштанов, под
липами молодыми,
Говорят сегодня с живыми, ходят с
живыми.
И у молодого зеленоглазого капитана
Голова седая, и падают листья каштана
На его красивые новенькие погоны,
На рукав его формы, новенькой да
зелёной.
И давно ему так не пилось, и давно не
пелось.
А от водки тепло, и расходится
омертвелость,
Он сегодня на день вернулся с войны с
друзьями,
Пусть сегодня будет тепло, и сыто, и
пьяно.
И подсаживается к ним пацан, молодой,
четвёртым,
и неуставные сапоги у него, и форма
потёртая,
птицы поют на улице, ездят автомобили.
Говорит: «Возьмите к себе, меня тоже
вчера убили».
***
Женщины продают яблоки,
стоят у дороги с корзинами, смотрят вдаль.
В корзинах согретый солнцем белый налив.
И женщины ждут, что завтра
будет еда и вода,
не рухнет небо, мимо пройдет беда,
а белый налив ничего не ждет,
он полон сока и жив.
Зерна в нем сладкие, и белая его плоть
наполнена запахом августа и тепла.
Женщины смотрят вдаль, от пыли дорога бела.
В сумерках будет прохладно, время полоть,
ужинать, доставать молоко и хлеба ломоть,
молиться, чтоб завтра Богородица уберегла.
Белое яблоко хрустнет на чьих-то зубах,
брызнет кислым соком, и зерна его упадут
в землю, что от проплешин в траве ряба,
в дикую кашку и резеду,
тонким ростком проклюнется по весне.
02.08.2017
рай
мой
потерянный –
август – речными рассыпается брызгами,
пятна арбузного сока на футболке замызганной,
хрустит на зубах кукуруза.
музыка моя, музыка, бесконечная музыка,
длись, пожалуйста, не умирай,
пока я помню его, помню, пока я помню мой потерянный рай.
рай
мой
потерянный, невинность в саду эдемском,
кончившаяся – утраченная вместе с детством,
с первой смертью, первыми похоронами,
безумными снами,
первой любовью, случившейся с нами.
рай мой потерянный, букет одуванчиков маме.
мама,
я
все бегу к тебе сквозь кукурузное поле,
мама, мне сегодня исполнилось двадцать девять,
мама, это неправда, мне восемь, стерня мне колет
босые подошвы, мама, я не знаю, что делать,
мама, я бегу к тебе, к потерянному своему раю,
там, где жива бабушка, вообще все живы,
где я иной любви – кроме небесной – не знаю,
и август катится – белым наливом –
в лиловый закат, в неведомое далёко,
и нет никакого времени, никаких сроков,
нет никакой смерти, никакой боли.
только любовь небесная, бесконечное поле,
полное васильков бесконечное поле.
04.08.2017
Мальчик
спит в электричке и обнимает рюкзак.
Тощий. Нашивка «Вооруженные силы».
Поезд идет на Лугу. Мелькает овраг,
сосны, болота и вечер пасмурно-синий.
Мальчик
в
пикселе спит, качаясь, словно бычок,
словно доска кончается. Чай проносят.
Русоголов, острижен и краснощек,
едет через болота и через осень.
Господи,
усыновить бы. Вот всех бы, всех.
Стать бы большой, до неба, и чтоб руками
всех заслонить. Под черный болотный камень
речка течет. Заяц меняет мех.
Осень кончается. Белка тащит орех.
Усыновить
бы. Остановить бы. Спи,
пиксельный мальчик. Пускай электричка едет,
дождь проникают к корням деревьев в глуби,
пусть тебе снятся будущие победы.
Славный
мой, лопоухий. Туман вдали –
так бы и ехать мимо маленьких станций.
Все мы уже в раю – нам бы в нем остаться.
Черные речки да рыбаки у мели.
Дождь вымывает кости из-под земли.
23.10.2018
Ах, зеленое поле да небо синее, не вспахано поле и в нем никого. А у тети Надежды было два сына, не осталось ни одного. Первый пошёл под желто-блакитным флагом, второй под чёрным, красным и голубым. Ни один не вернулся живым.
На зелёных ветках перезревшие вишни, некому варенье из них варить. Все хотели быть счастливы, но не вышло, и не жизнь, а смерть научились дарить. Никакой победы, одна отсрочка. От жары истончившись, травы звенят. А у тети Надежды осталась дочка, нарожает новеньких пацанят. Нарожает в жаркое это немирье, тут попробуйте, уберегите. Мама с папой, для чего вы меня кормили, для чего рожали на гибель?
В городе, где не осталось и дома целого, где два года не прекращался бой, кто-то написал на асфальте мелом: "Бог — это любовь".
19.07.2016
Ничего
не
знаю про ваших
Полевых командиров
И президентов республик
На передовой до сих пор
Шаг в сторону — мины
И снайпера пули
Его
звали
Максим
И он был контрабандистом
Когда началась война
Ему было тридцать.
Меньше года
Он продержался
Недолго.
Под Чернухино
Он вывозил гражданских
Его накрыло осколком
Мне потом говорили тихо:
Вы не могли бы
О нем не писать?
Все-таки контрабандист
Бандитская морда
Позорит родину-мать.
Ее
звали
Наташа
Она была из Лисичанска
Прикрывала отход сорока пацанов
Ей оторвало голову
Выстрел из танка
Они говорят о ней
Губы кривят
Чтобы не плакать снова
Она была повар и снайпер
У нее не было позывного
Ее
звали
Рая
Художник
Ей было семьдесят лет
Жарким августом
Перед всей деревней
В обед
Ее били двое
По почкам и по глазам
Черный и рыжий
Искавшие партизан
Она ослепла
Но все-таки выжила
Даже успела увидеть
На улице тело рыжего
...а
с тем
Кто предатель
А кому давать ордена
Разбирайтесь пожалуйста
Как-нибудь без меня
14.05.2016
друг
мой,
друг мой
(друже),
Когда вы развернете на нас оружие
(коли запалає сніг)
промедли пару мгновений
(помовч хвилину)
и вспомни меня (звернися до мене),
и помни, что куда бы ты не стрелял
(пам'ятай, коли будешь стріляти),
у тебя под прицелом будет моя земля
(перед тобою будуть зморщені хати),
у тебя под прицелом буду я – растрепанная,
с черным от боли лицом, как эта земля
(пам'ятай, моє сонце, коли ти стрілятимеш,
бо стрілятимеш в мене, куди б не стріляв).
потому что я – эта земля и ее терриконы,
и ее шахтеры, взявшиеся за оружие.
(пару хвилин зачекай,
а потім все одно,
все одно стрілятимеш в мене, друже).
Потому
что
я – террикон, сосок на груди земли,
Потому что я – разбитый танк на дороге,
Потому что я – это яблони, что отцвели
и впустую роняли свой урожай под ноги.
Потому
что
я – этот тощий пацан с Донбасса,
с черенком от лопаты вышедший на автоматы
защищать свою землю от управленцев среднего класса,
защищать ее магию, правду и ароматы.
Потому
что
я – ребенок, живущий в подвале,
чтобы прятаться от обстрелов, и еще я другой ребенок,
тот, что спрашивал, куда, мол, руки девали
после того, как взрывом их оторвали,
и улыбки не было, и голосок был тонок.
Потому
что
я – старушка, идущая в церковь среди блокады,
где по-братски делится собранным с огорода.
Потому что все это я – эта жизнь после ада.
Потому что назад – ни секунды, ни метра, ни года.
Потому
что
я – израненная земля.
Так давай же, мой друг, стреляй же по мне, стреляй.
11.01.2016
Бежал,
бежал, бежал, потом упал,
А сверху небо крыло минометом,
Земля передо мной была слепа
И пахла медом.
А
я не
умер, нет, не умер я,
Сказали, будто умер, но не умер,
Стал легкий, как кувшинка у ручья,
Почти бездумен.
И
призывали женщины весну —
В проемах окон. Протирали окна,
Чтоб свежий ветер больше не заснул,
Трепал белья полотна.
И
пели
детям женщины: «Бай-бай,
Спи, милый, станешь красным командиром,
Меня забудешь, папку забывай,
Скачи над миром».
А
я не
умер, я лежал везде,
Расслаблен был и радостен, безмыслен,
Но кровь была в серебряной воде
И черная земля прокисла.
Под
синим
небом, под жарой земной
Лежал, и облака как простокваша.
И крови на два метра подо мной.
И всё то наше.
09.04.2019
Гипсовый
пионер Алеша
Из заброшенного лагеря "Огонек"
Спрыгнул однажды с постамента
На пятки гипсовых ног,
И вострубил пионер Алеша,
И пела его труба,
Как чайка над морем,
Как камни в ручье
И ветер в дубах.
Но никто не услышал пионера Алешу,
И тогда он пошел
Арматура торчала из дырки в груди,
Но было ему хорошо.
Шел он, подобный ангелу,
Шел по Руси,
Ни хлеба, ни крова и ни воды не просил,
Но ему давали.
И он говорил, поедая суп:
"Я думал, что все не зря, когда трубу я держал у губ,
Я думал, что главный звук внутри у меня зачат,
Я думал, что есть работа для трубача".
Его привечали
Главным образом, старики,
Хотели б оставить, но он уходил с тоски,
С лицом архангела,
С раскрошенной гипсовою губой
И неизменной своей трубой.
Гипс - это твердый, но хрупкий материал.
Когда Алеша
Дошел до моря и заиграл,
Не было у него ни пальцев,
Ни уха под волосами,
Словно его травили дикими псами.
Но он заиграл,
Запел он своей трубой,
И вышел навстречу ему подпевать прибой,
И так сказал:
" Господь принимает всех".
Трубил Алеша,
Трубил, не смежая век,
Пока не вздрогнули
У него за спиной города,
Пока не поднялся тревожно
Старый солдат,
Пока не согнулся в приступе кашля министр,
Трубил Алеша, и звук был, как море, чист,
Трубил,
Пока, рассыпавшись, не осел.
Господь принимает всех.
24.06.2019
***
(Ищет дурачок глупее себя)
Бродит ветер с севера до юга,
Режет белый свет напополам.
Ходит, дует в окна Кали-Юга,
Сквозняки гуляют по углам.
Перекинешь шубу наизнанку –
Станешь зверем, прыгнешь через нож.
Заварил Господь из нас солянку –
Кто и где, уже и не поймешь.
Все смешалось: песни, были, сказы.
Звезды в небе – стадо кобылиц.
Я скуласта и зеленоглаза,
Брат мой кареглаз и круглолиц.
Мать водой холодной умывала,
На ладонях проступала соль.
…И карельский город Сортавала -
Это русский город Сердоболь
Кто ты, мама, кто ты, чьи мы дети,
Дети Стикса, Ворсклы ли, Оби.
Ходят дурачки на белом свете,
Ищут дурачки, кого любить.
Оттого не чуем Кали-Юги,
Холод не касается босых
Наших пяток, не боимся вьюги.
Каждый – божий сын.
Белка и Стрелка
Белка
и
Стрелка перебирают лапами.
Вокруг у них – бездна, звездами перелатанная.
И Белка говорит Стрелке: что будет, когда все кончится?
С нами, шерстяными летчицами?
Мы,
говорит, уже оставили тут дыхание,
Мы здесь летали, нас на земле слыхали,
Черные дыры в наши глаза глядели,
Теперь это наша Россия, наши владения.
Стрелка
говорит Белке: возьмут подписку о неразглашении,
О том, что видели, пока тут болтались, как вермишели
В горячей воде. Давай никогда не вернемся,
Останемся тут, где не светит Солнце.
А
Белка
говорит: мы везде, на самом-то деле,
Где летали, где бегали и сидели,
Мы вернемся на Землю, мы принесем потомство,
Но в то же время никогда не вернемся.
…А
на
детской площадке красная с серебром ракета,
Происходит июль, полный зелени, полный света,
И пацан по ракете лезет, сдирая кожу.
И щенок внизу одобрительно тявкает: сможешь.
Бог говорит Гагарину: Юра, теперь ты в курсе:
нет никакого разложения с гнилостным вкусом,
нет внутри человека угасания никакого,
а только мороженое на площади на руках у папы,
запах травы да горячей железной подковы,
березовые сережки, еловые лапы,
только вот это мы носим в себе, Юра,
видишь, я по небу рассыпал красные звезды,
швырнул на небо от Калининграда и до Амура,
исключительно для радости, Юра,
ты же всегда понимал, как все это просто.
Мы с тобой, Юра, потому-то здесь и болтаем
о том, что спрятано у человека внутри.
Никакого секрета у этого, никаких подковерных тайн,
прямо как вернешься – так всем сразу и говори,
что не смерть, а яблонев цвет у человека в дыхании,
что человек – это дух небесный, а не шакалий,
так им и рассказывай, Юра, а про меня не надо.
И еще, когда будешь падать –
не бойся падать.
12.04.2018
12.04.2019
|
Проголосуйте за это произведение |
