Поэзия
31 марта 2010 года

(ПОЭМА)

ВСТУПЛЕНИЕ

Ступаю шаг - и вот поэма.

Герои, здравствуйте, мои!

Я выпускаю вас из плена,

снимаю, как корабль с мели.

В душе моей вы засиделись.

А я привык к вам.

Вот беда!

Жаль расставаться, в самом деле,

ведь я люблю вас.

Впрочем, да,

я выпускаю вас на волю

читательским мечтам навстречь,

и, расставаясь здесь со мною,

прошу себя в пути беречь.

Читатель, он бывает разный:

внимательный,

влюблённый,

праздный.

Последний может не понять

роман без пуль.

Но я опять

слегка задумался, и странно

поэму я назвал романом.

Ну, может, так тому и быть:

поэме, как роману, жить.

Хоть время нынче неприятно

и тяжко, что не до стихов,

душою верю я однако -

читатель к лирике готов.

Так хочется ему хоть где-то

найти укромный уголок,

чтоб спрятаться от сует света,

от теледрязг и телесклок.

Так пусть уйдёт в обитель книги,

где меж стенами двух обложек

жизнь необычную увидит,

и пусть поймёт её, как может.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЧТО ЕСТЬ ГРУМАНТ

Шпицбергеном назвали умно

островершинных гор края,

но есть другое имя - "Грумант",

что карты древние кроя,

давали русские поморы,

рядясь к далёким берегам.

И не страшась ни льдов, ни моря,

простая русская ладья

плыла под грузом русских сосен,

чтоб на промёрзлой вглубь земле

построить избы, и в морозы

поморам жить бы там в тепле.

Но по ошибке я ладьёю

назвал поморский чудный коч,

что одевался, как бронёю,

чтоб льды морские превозмочь.

Был Грумант мрачен, если тучи

вползали серой бородой,

вытягиваясь вдоль по кручам,

вися над сонною водой.

По воздуху лохмато плыли,

почти касаясь пенных волн,

рождая небыли и были

в душе, захваченной в полон.

Был грозен Грумант в ураганах,

дыша сердито на людей,

когда они чуть спозаранок

уж на охоту поскорей.

В пургу ли, в ясную погоду

на лыжи, за плечи ружьё,

едва успев с молитвой богу,

помор был думой нагружён

о том, как выжить, как добраться

назад в поморскую Сибирь

с добычей славной, чтобы братство

не посрамить, устроить пир.

Но то потом,

а здесь то льдины,

то круча, то лихой обрыв,

фиорды вод, где посредине

замрёшь, от холода застыв.

Вот и упомнят вдруг в молитве:

- Наш Грумант, батюшка родной,

не погуби, спаси, родимый,

дозволь вернуться нам домой.

И Грумант дулся на пришельцев,

поёживался, чуть кряхтя,

но дозволял, ведь с дружбой если,

то мрачный нрав его простят.

Туман простят порою летней,

когда, хоть солнце в небе есть,

ни зги не видно, будто слеп ты,

и холодом прохвачен весь.

Простят ночей безмерных темень,

холодный ледяной настил...

Ну, кто же в старое-то время

отца родного не простил?

А тут вот "Батюшка наш Грумант, -

с любовью говорил помор

и добавлял, - о нас подумал,

кормилец наш, другим в укор".

Пусть он суров, но и поморы,

седобороды и смелы,

вели навстречу льдам по морю

свои поморские челны,

что звались, это знаю точно,

большие грумантские кочи.

В краю холодном суровея,

помор не гнул упрямо стать.

Полярный ветер лихо веял,

но сердце не сумел достать.

Оно к архипелагу добрым

осталось, верность сохранив.

Хоть раз на Груманте кто побыл,

в мечтах не расстаётся с ним.

ЛЮБАВА

1.

Любомир любил Любаву,

а Любава Любомира.

Песню пела им гитара,

подпевала тонко лира.

Мне пора сказать о главной

мысли, что пришла в ночи,

и в мозгу моём экранном

глухо молотом стучит:

Расскажи же, расскажи же

о трагедии сердечной.

Покажи Любаву ближе.

К ней скорей иди навстречу.

Ведь она нежна как стебель

мака белого была,

а румянец, словно в небе,

на щеке огнём пылал.

Кто-то скажет: "Мак ведь красный",

Но отвечу: "Да и нет.

В заполярье белый праздник,

и у мака белый цвет".

А Любава то, пожалуй,

родилась вся для любви:

никогда не поджимала

губки пухлые свои.

Чуть в улыбке разойдутся,

уголками дрогнет страсть,

в каждом чувства встрепенутся

эти губы целовать.

Дуги-брови разошлись

словно маленькие совы

разлетелись утром сонным,

под крылами пряча жизнь.

Среди белой мёртвой нежити

она жила своей судьбой,

любить мечтала, чуть забрезжится

рассвет,

и ночь даёт отбой.

Она для всех была, как песня,

что в душу просится сама

и в ней звучит, хоть плачь,

хоть смейся,

с тобой одна,

с тобой она.

Проснуться без неё не можешь,

и в сон уходишь от неё,

и нет мелодии дороже,

она всё существо твоё.

Ты и не думаешь об этом,

но без неё не можешь жить.

Она в тебе, как солнце летом,

любви связующая нить.

2.

Кто может обвинить весну

за чудо красок, за капели,

за пробуждение свирели,

за запах, что с собой несут

дерев очнувшихся бутоны,

цветы, украсившие склоны

холмов, открывшихся от снега

для вод весёлого разбега?

Мы славим милую за радость,

что дарит нам её приход,

за то, что с нею к нам идёт

любви пьянящая отрада.

3.

Так и случилось, что Любава,

однажды утром поняла,

глаза открыв, что влюблена,

и долго с ложа не вставала,

пытаясь всё в себе понять,

откуда воспылала страсть

к шахтёру, хоть и молодому,

но явно сильному на вид.

Всегда подтянут и побрит,

ходил он часто мимо дома.

Ей невдомёк - а что тут скажешь?

Шестнадцать было лишь сполна -

что начала кровь будоражить

весны нашедшая волна.

Тут переждать бы, но и он ведь,

приметив девичью любовь,

не остудил горячей крови,

взял пламень, гордый сам собой.

И никакие уговоры

родителей не помогли.

Сыграли свадьбу они вскоре

и скоро дети родились.

4.

Ну, год другой, детишки старше.

В страну, меж тем, пришёл развал.

Заводы гибли, стыли пашни,

удачлив стал, кто воровал.

И миллионы по дорогам

с товаром в челноки пошли,

державу делая убогой,

меняя силу на гроши.

Иванко наш, супруг Любавы,

тут заметался. Впору ныть -

нет той страны и нет той славы

труду шахтёрскому.

Как жить?

Донбасс, посёлок возле шахты,

семья Любавы там жила,

Иванко ходит без зарплаты,

ни дети в радость, ни жена.

Да неожиданно спасенье

к ним из самой Москвы пришло.

Их пригласили на Шпицберген,

где всё, сказали, хорошо.

Любава помнила с уроков,

что есть такой архипелаг,

но что там делают и как

она не знала ни полстолько.

Но стало жить на Украине,

седым и даже молодым,

невыносимо.

Дочку с сыном

они оставили родным

и понеслись теперь вдвоём

за длинным северным рублём.

ХОЗЯИН

Он бел, как мел,

как белый лебедь,

как белоснежная пурга.

Он может не спешить и медлить,

он может медленно ступать,

переставляя мягко лапы.

Хозяин.

Властелин снегов

и льдов, где есть тюлень усатый,

диета вечная его.

На снег угрюмо глазки щуря,

вытягивая мрачно морду,

за километры может чуять

где падаль есть, какого рода,

где можно чем-то поживиться.

Боятся все. Хлопочут птицы,

не разорил бы их базар.

И в крик, и тучей, как пожар.

Медведя сверху, снизу, сбоку -

не лезь к нам, наши клювы остры.

Гигант, срываясь вниз с откоса,

бежит от этой птичьей склоки.

Ему оленей не догнать,

да и рогаты уж пребольно.

А где медведица?

Где мать

его детей?

Гуляют вволю.

Давно все сами по себе,

и лишь песец едва приметный

нежданно выскочит в разбег

и удерёт...

Нигде привета.

Нигде укромного приюта.

Снега и льды пустынны жутко...

Он одинок в бессильной ярости

в своей арктической тоске.

Он одинок до самой старости

в холодной вечной мерзлоте.

Проходит сотни километров.

Лишь, на людей наткнувшись вдруг,

обходит их, когда ракета

падёт пред ним, беря в испуг.

Его никто не убивает -

закон медведя охраняет.

Тому назад немало лет,

когда бывали здесь поморы,

они равны были у моря -

медведь и белый человек.

Друг друга часто обходили,

не задевая, не браня,

да столкновенья всё же были.

Об этом верно знаю я.

Закон природы так гласит:

кто сильный, тот и победит.

Медведя одолели люди,

отвоевав куски земли

без страха, что мороз застудит,

когда метели замели.

Нашли подземные запасы

угля.

Жить стали с этих пор

уж постоянно и, прекрасно

дома построив, сделав порт.

Медведь здесь гостем был теперь

непрошеным.

Ведь всё же зверь.

В медведя белого обитель,

к оленям и базарам птичьим,

к песцу, что с мордочкою хитрой

умчит, в снегах исчезнув прытко,

в страну, где сотни островов

кряхтят под тяжестию льдов,

лишь летом нежно зеленея,

весну впустив к себе на время,

где кит когда-то обитал -

морских охотников мечта,

в края тюленей и моржей

лечу историей своей.

ПРИБЫТИЕ

1.

Жужжит, гудит, свистит и вот

самолёт отправляется сам в полёт.

Медленно мимо -

кино и только

плывут равнины,

танцуя польку.

То присядут,

то подпрыгнут,

то закружатся ещё,

то скрываются из виду...

Самолёт тут ни при чём.

Проскользнул над морем ваты,

покосился невзначай.

Солнце высветило латы.

- Стюардесса, можно чай?

В том салоне,

в поднебесье

жизнь земная - всё как есть.

Хочешь? - сказка.

Хочешь? - песня.

Может, рай небесный здесь?

Почитал, поел котлетку,

выпил рюмочку вина,

задремал слегка. И это

чудо сон - мечта одна.

Тут тепло. Всё честь по чести.

А на тыщи вёрст внизу

реки, горы, перелески,

видишь всей земли красу.

Ну, так что же?

Так и скажем:

- Вот он рай и вот чертог,

и, наверно, лётчик Саша

есть тут самый главный бог.

Самолёт идёт исправно,

раз штурвал в его руках.

Спят Иванко и Любава.

Молодым неведом страх.

Как им знать, как ни гляди,

что их ждёт там впереди?

2.

Приземлились.

Горы справа.

Слева океана фьорд.

И норвежцы иностранно

всех встречают у ворот.

Иностранны форма, речи,

лица, выраженье глаз.

Так и кажется, как раз

вам начнут они перечить.

Всё же вы в другой стране.

Им знакомы не вполне.

Но России лица рядом.

Прилетевших провели

в здание, где, как отряду

дать команды им свои.

И невзрачный мужичонка,

но начальственный на вид,

отведя народ в сторонку,

чётко громко говорит:

Зам. директора

- Не галдите. Слушать только.

Буду называть я вас,

кто к какому вертолёту

вещи понесёт сейчас.

Остальным сидеть здесь смирно.

Всё-таки в чужой стране.

Покури, фотографируй.

Если есть вопрос - ко мне.

Вертолёты ненадолго

улетят и снова здесь.

Очень близко наш посёлок.

То, что надо, всё там есть.

И Любава не успела

С мужем местность осмотреть.

Вышло так, что самым первым

вертолётом им лететь.

3.

Баренцбург приплюснут к фьорду.

Сел на склоне снежных гор.

сверху здания на воду

смотрят окнами в упор.

Километра три, порядком,

от посёлка в стороне

вертолётная площадка

у посадочных огней.

Прилетевших снег встречает,

пусть сентябрь, да тут зима.

Потому, хоть хочешь чаю,

но начнёшь здесь всё ж с вина.

И друзья, что помогают

вещи в дом твой занести,

у двери топочут с краю,

чтоб о водочке спросить.

Не привёз ли ты горилку.

Ты ведь вот с материка.

Повод есть - его обмыть бы.

Вновь приезжий, как ни как.

И пошло гудеть застолье.

Вещи брошены в углу.

А за рюмкой:

Шахтёр

- Что там Боря,

Что удумалось ему?

Что за странный этот Ельцин?

Кто хлестнул его вожжой?

Был партийный босс советский,

А теперь для нас чужой.

Все почти что украинцы

в Баренцбурге, вот ведь что,

оказались за границей

ни с того и ни с сего.

Украина и Россия,

Что делить? Един народ.

И кого бы ни спросили,

ничего не разберёт.

Вот какие разговоры

за столом вели шахтёры.

А чего бояться тут?

Дальше шахты не сошлют.

Ночь спустилась, звёзд добавив

к тем, что вечером зажглись.

Утомлённая Любава

спит, начав другую жизнь.

ВТОРОЙ ДЕНЬ НА ШПИЦБЕРГЕНЕ

Вновь прибывших в малом зале

утром в день второй собрали.

И директор начал речь:

Директор

- Чтобы толки все пресечь

заявляю - наш порядок

выполнять всем без оглядок!

Здесь вам всем не Украина,

а по-прежнему Союз.

И контракт в два года длинный,

Не такой уж лёгкий груз.

Меньше пить, работать больше,

спорт, бассейн, читальный зал,

ешь бесплатно, сколько хочешь,

и не ждать, чтоб наказал

я за правил нарушенье:

пьянку, драку иль прогул.

Добр я, но выгнать в шею,

разорвать контракт могу.

И ещё хочу заметить,

что хозяин пока я,

памятник вождю, что в сквере,

будет намертво стоять.

В зале - слышно хорошо -

облегченья вздох прошёл.

А оратор продолжал

завораживать весь зал:

Директор

- И чтоб не было неясности,

нет у нас национальностей.

Все равны: еврей и русский,

украинец, белорус ты,

никаких что б мне претензий.

Здесь закон один - советский.

Там разделена страна,

тут одна у нас она.

И директор глянул косо -

рядом на ноги встал консул.

Консул

- Дорогие баренцбуржцы!

Так теперь вас будут звать.

Мой совет - послушны будьте,

не ходите погулять

в одиночку на природу,

свято помнить нужно впредь,

что в любое время года

бродит белый здесь медведь.

Иностранные туристы

заезжают к нам порой.

С ними связей и не мыслить.

Сразу вышлем вас домой.

Мы с норвежцами дружны,

но на стрёме быть должны.

Баренцбург - земля России.

Это помните всегда.

Всем, что будет в наших силах,

мы поможем, коль беда

или что случится с вами

здесь иль на материке.

Приходите ко мне сами,

если кто обижен кем.

Консул сел и по порядку

зам директора встаёт.

Зам. директора

- Мы играть не будем в прятки.

Каждый завтра же идёт

на три дня на склад картошку

для столовой отбирать.

Познакомиться там можно.

Быт немного наш узнать.

А потом распределим вас:

кто, куда, зачем и как.

Будет ясной нам картина,

чтобы не был здесь бардак.

А затем о безопасности

говорил зам. по ТБ.

Так зовут его для краткости.

Шло собранье и т.д.

День второй прошёл и кончился,

как день первый - за столом.

Ночью месяц в небе корчился,

ёжась в сумраке ночном.

ЖИЗНИ РИТМ И РИТМ РАБОТЫ

1.

На часах бежали стрелки,

вместе с ними время шло.

Замечаний много мелких,

но о них мы ничего.

В ритм входила жизнь Любавы,

С той картошки, что она

как и все, перебирала

три рабочих дня сполна.

А потом рабочей кухни

ей работать довелось.

Чтоб продукты не протухли,

наблюдать, как всем пришлось.

Чтоб котлы блестели чисто,

не сгорела бы плита,

чтоб шахтёр с работы быстро

свой желудок напитал.

Хоть работа и простая,

но не лёгкая ничуть.

Руки, ноги - всё устанет,

ни минутки отдохнуть.

То закончилась посуда -

надо мыть её скорей,

то подносы,

то откуда

вдруг начальство ждёт гостей.

В зале с лучшим интерьером,

Принимать их за столом,

что и скатертью застелен,

водка там, коньяк, вино.

Из семидесяти женщин,

строгий выдержав контроль,

три красавицы успешно

получили эту роль:

на виду быть у начальства,

часто с гостем и порой

иностранцам улыбаться,

и склоняться головой.

2.

В городке по всем вопросам

лишь директор. Он один,

хоть и звал себя отцом он,

вёл всегда, как господин.

А Любава, право, первой

у директора была.

И понятно к ней, наверно,

он любовью воспылал

за её волнистый волос,

пышно падавший на грудь

и спускавшийся на пояс,

пряча талию чуть-чуть.

Да и то - в глазах огромных

голубых озёр краса.

Не заметит, может, кто их,

слепы у того глаза.

Иностранцы в восхищенье,

как Любава подойдёт,

не от вин и угощений,

а от той, что подаёт.

Впрочем, пища тоже чудна,

кухня русская славна.

Но Любава - просто чудо,

восхитительно стройна,

изумительно красива

и походкой, и кивком.

Рук игриво-шаловливых

избегает и притом

не обидит, не унизит,

улыбнётся и пройдёт,

словно счастья прыснут брызги,

на душе растает лёд.

Да не каждый день туристы.

В остальные дни, как все,

то котёл скребёт и чистит,

то в пыли назло красе.

И работая посменно,

утром, вечером и в ночь

устаёт всенепременно.

Чем тут можно ей помочь?

3.

Между тем октябрь минул.

Ночь полярная с горы

опустилась вниз, в долину

до весенней до поры.

Фьорд замёрз. Морозы крепче.

Зимней ночью жить не легче.

С темнотой бороться нечем:

тёмен свет в метели вечной.

***

Разыгралась буря,

ветер разгулялся,

распустили сбрую

у зимы клыкастой.

Отпустили вожжи,

обронили стремя.

И мороз по коже,

и иголки в темя.

Понеслись лихие

вихри урагана,

хороши ль, плохи ли

космы у бурана?

Ухватить не сможешь,

на пути не станешь,

а и станешь, тоже

дальше не заманишь.

Глаз слепит - не видно:

не тебя ль заносит

белое повидло,

белые морозы.

Крутит и хохочет.

В щёки тонки стрелы.

Хорошо, что всё ещё

руки, ноги целы.

Наклонись пониже

пред метелью гордой.

Заметает крыши,

стали выше горы.

Разлетелись кони,

рысаки губасты.

Вьюга томно стонет

страстная в ненастье.

Не сдержать - взыграла

белым снегом буря.

И любви ей мало,

до смерти целуя.

4.

Бьёт лучом прожектор в землю,

только вся земля в снегу,

только воздух белым-белым

закрутился весь в пургу.

Ни дороги, ни обочин,

Еле виден свет вдали.

Что там мышь?

Медведь проскочит -

Не увидишь впереди.

Но идут фигуры в темень,

застегнув до глаз тулуп,

кто в столовую, кто в клуб,

кто часок побыть в бассейне,

в тёпленькой морской водичке

даже для детей привычной.

Тот на теннис, тот в футбол,

баскетбол и волейбол,

кто-то в сауну пошёл,

и ему там хорошо.

Мышцы кто решил размять,

Пуда два подняв раз пять.

Тот борьбой, тот вес проверить,

кольца, брусьев параллели,

шахматишки, телевизор -

фильм про тайны у Парижа.

Кто массаж, кому постричься,

тот к спорткомплексу стремится.

Дверь стеклянную открыв,

ввалится от непогоды,

отряхнётся, снимет обувь,

на кроссовки заменив,

подмигнёт дежурной Тане,

карточку свою достанет,

и на стол - знай: если вдруг,

я, мол, здесь веду досуг.

Пусть пурга ревёт, зараза,

Клуб заполнен до отказа.

Репетиция идёт.

Там Ноябрь и Новый год.

Наверху библиотека,

рядом в праздник дискотека.

5.

В клуб Иванко и Любава

появляются исправно

кто-то утром, кто-то днём.

Редко видят их вдвоём.

Есть проблема для двоих -

смены разные у них.

Вот Иванко, чуть под вечер

на работу - твёрдый шаг,

а Любава тут навстречу

уж с работы, чуть дыша.

Он с утра, она - в ночную,

Он в ночную, та - с утра.

Вместе редко так ночуют,

что сойти с ума пора.

Ну, с ума пока не сходят.

Кошки между ними нет.

Да ведь кровь младая бродит.

Ей никто не даст запрет.

ИВАНКО

1.

Был Иванко парнем складным,

всем сложением хорош.

Плечи в ширь - со спортом ладил.

Но горяч - шутя не трожь.

Так взрывался, что порою

и пугался: "Что за чёрт?

Сам не справился с собою".

Успокаивал: "Пройдёт".

Полюбил Любаву дико

и не мог секунды ждать.

Целовал её до крика:

- Хватит! Всё. Прошу отстать!

Не отстал. Решил жениться.

Дети. А теперь сюда

не совсем хоть заграница.

И не жарко - ерунда.

Разговор с ним вёл директор

о работе в шахте. Ну,

а потом спросил вдруг:

Директор

- Крепко

любишь ты свою жену?

Иванко

- Да! -

Иванко бросил резко, -

никому её не дам!

Директор

- Молодец! -

сказал директор, -

стой всегда горой за дам.

А потом, смотря в бумаги,

что-то всё соображал,

почесал затылок сзади,

от стола живот отжал.

Директор

- В Баренцбурге всё спокойно,

потому что все - мои.

Я один хозяин вольный.

Время новое. Пойми.

Тот, кто думает иначе:

Пишет..., к консулу идёт -

никогда ему удача

на работе не грядёт.

Помни: обо всех я знаю

всё. Не скроется никто.

Люди выдают всё сами.

Мне доложат: что и кто.

Я тебе хочу, как лучше

дать работу. Ты ведь мой?

Грозом, думаю, ты будешь.

В очистной пойдёшь забой.

Знаешь ты, у них зарплата

лучше, чем у остальных.

Мне поможешь, и доплата

станет больше чаевых.

Ну, иди, жену обрадуй.

Разговора помни нить.

Если нужно ей наряды,

помогу тебе купить.

И Иванко, ошалелый

от загадочных тех слов,

подтянулся мощным телом

и сказал:

Иванко

-Помочь готов!

2.

Время шло. Работал справно.

Каждый день ходил в забой.

Есть самоспасатель справа,

каска, лампа - всё с собой.

Штольня мрачна. Глубь большая.

Тяжела земная твердь.

Буришь уголь, нагружаешь,

понадёжней ставишь крепь,

чтоб судьба твоя судьбина,

горьким взглядом покосясь,

вдруг тебя не раздавила б

обвалив скалы косяк.

Чтобы газ-метан проклятый

тихой смертью не догнал,

отравив, или внезапно

не взорвался б от огня.

На прибор порою глянешь:

всё в порядке? - можно жить.

Под ногой под рельс, под шпалы

вод подземных вьётся нить.

Сыро.

Нет, здесь не палаты,

потолок не в хрустале.

Стены - рыцарские латы,

чтоб никто не одолел.

Но порой мороз подёрнет

белой искрой пласт угля,

засверкает яхонт чёрный

и собой притянет взгляд,

заиграет светом дивным,

тайной чёрной обоймёт.

Вот кристаллы - подойди к ним,

если нравится их лёд.

Холодна краса природы

в глубине подземных плит,

но до сердца так доходит,

что и душу защемит.

Да не часто любоваться

удавалось. Как ни как

труд шахтёра - это, братцы,

далеко ведь не пустяк.

Тут и сила, и сноровка,

и выносливость нужна.

Повернулся где неловко -

руку, ногу ли зажал.

Под шахтёрскую карету,

что срывается с цепи,

угодишь, коли моментом

не слетишь с её пути.

3.

Всё, что может быть,

Иванко

знал и дело понимал.

Опыт он имел однако

на Донбассе и не мал.

Так что вскоре вызван снова

был к директору Иван.

Директор

- Не забыл моё ты слово

и своё, что дал мне сам?

Так спросил его директор,

взгляд на парня устремив.

Директор

- Ты понравился мне крепко.

Значит, будешь бригадир.

Завтра выйдешь вместо Генки.

Он запил. Пора и вон!

Но учти: не сад здесь детский.

Всё, что я скажу - закон.

Сколько добыли за смену,

что учтём, а что в запас -

всё моё. Твоё лишь дело

добывать. И весь тут сказ.

И не стал Иванко спорить.

Тут ему не хватит сил.

Спор, он ничего не стоит.

Лишь бы денежки платил.

Но шахтёрской своей сметкой

Догадался вдруг спросить:

Иванко

- Вот с женой я вижусь редко,

Можно ведь и упустить.

Ей работать бы без смены,

Чтобы я хоть час иной

проводил бы время с нею,

шёл гулять, в бассейн, в кино.

Но, потупив взгляд, сердито,

Губы в складки заключив,

Стал директор словно бритвой

Словом резать без причин:

Директор

- Ты зачем сюда приехал?!

Миловаться, отдыхать?

Шахта - это не потеха.

И припомнил чью-то мать.

Дальше больше. Голос громче,

Резче, звонче и грубей.

Стал кричать, что все порочны,

мыслят только о себе.

Директор

- Коль не нравится, не надо.

Уезжай! Бери расчёт!

Только что ж тебе за радость

возвращаться за свой счёт?

Украина что готовит

для таких людей, как ты?

Сколько там работа стоит,

знаешь. Так что поостынь.

У меня таких ребят

сотни. Все всего хотят.

Тех, кто просит - в шею прочь!

Знаю сам, кому помочь.

У Иванко с непривычки

слышать крик по пустякам,

пота маленькие птички

разлетелись по щекам.

Иванко

- Ладно, что там. Я не против,

будем оба на работе,

как и были. Не вопрос -

будет так, как скажет босс.

И директор враз смягчился,

приподнялся, руку стиснул.

Директор

- Будь здоров! И не забудь -

бригадиром завтра в путь.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЛЮБОМИР

1.

Ночь полярная простывшая,

Зябко кутаясь в туман,

Зачихала вдруг над крышами,

Ветер начал свой байрам.

Средь зимы дохнула оттепель.

Горы в слёзы, плач и стон.

Видно то тепло не очень им.

Не весны сейчас престол.

И бегут ручьи горючие

В темь без жизни, без борьбы,

тяжкой горечью накручены

Струи чёрной борозды.

Не пришли лучи рассветные,

Не пробудят жизни цветь.

Не пора. Зима не лето им.

Тут не долго умереть.

А и правда.

Вдруг завьюжило.

И откуда, что и как

Всё сковало. Нет ли, нужно ли,

Но мороз ведь не пустяк.

Не ему чинить преграды,

Не ему давать указ.

Льдом метровым, снегом, градом

Закуёт, сожмёт за раз.

И замёрзшие слезинки

Застучат по январю.

И суровой ночи скрипки

Славу северу споют.

Ночь полярная неспешная,

Ночь тягучая длинна.

Звёзды по небу развешаны

И царит средь них луна.

Разлила холодной лунности

По фиордам белый свет.

И гулящий ветер вдруг затих,

сник и спрятался в кювет.

Горы грозны, но торжественны

в окруженье ледников.

Белы скатерти застелены.

Стол для пиршества готов.

Но кому же пировать за ним?

Ни одной живой души.

Да и что же ночью праздновать?

Как бокалы осушить?

Тут взметнулся огнь восторженно,

и невесть откуда он,

будто факел в небо брошенный

в белый облака бугор.

А оттуда яркой лентою,

извиваясь в тьме ночи,

огнь радостью победною

с поднебесья в землю мчит.

В небе сполох. Пей и радуйся -

праздник красок начался.

У мороза крепки градусы,

никуда не спрячешься.

Ни к чему неприкасаемый,

неподвластный никому,

луч полярного сияния

лихо звёздам подмигнул

и пропал во тьму глубокую,

но спустя секунды пол,

вспыхнул так, как будто охнул он,

и опять вперёд пополз.

Расширяясь вниз полотнами

изумительной красы,

то прозрачными, то плотными,

то впрямую, то косит.

То белее шубы заячьей,

голубея по краям,

то за розовостью прячется,

нежность свежую даря.

Развернулся пёстрым веером,

изогнулся и застыл.

И как ветром вдруг повеяло -

вмиг исчез сиянья пыл.

Нет ни сполохов, ни белых струй,

небо замерло безмолвием.

Загуляла тень по берегу

Одиноко, обездолено.

Часто так любовь играет

шутку злую, словно месть -

бриллианта вспыхнет гранями,

чтоб погаснуть, чтоб сгореть.

2.

И в такую вот полярную

ночь таинственных свечений...

(Знать не стало нам, зачем они)

вас героем я порадую.

Прилетел обычным рейсом,

да не прост был пассажир.

Статно сложен, рост два метра.

Чудно имя - Любомир.

Брови вскинулись крылами,

любопытством дышит взгляд,

кудри лоб волной застлали,

белы зубы - строен ряд.

Не шахтёр. Сотрудник МИДа.

В звании пресс-атташе.

Консул сам встречал и, видно,

ждал его давно уже.

Потому что рад был очень.

Обнял, равно что отец.

Говорит:

Консул

- Дела ворочать

сам замучался вконец.

Тот за визой, та за справкой,

тот жениться, та рожать.

Кто решил, что в эмиграцию

здесь полегче убежать.

Был один. К норвежцам как-то

по горам в пургу пошёл.

Ну а те его обратно.

Вышло всё нехорошо.

И пришлось мне вертолётом

специально полететь,

будто нет другой работы,

как за беглецом смотреть.

Без помощника мне тяжко:

тех прими и проводи,

тем составь, заверь бумажку...

Нужен всем, а я один.

Тут бухгалтер и завхоз

не помощники всерьёз.

Им хозяйство и расчёты,

нам с тобой - с людьми работать.

Штат предельно ограничен.

Словом, всё здесь, как обычно:

денег мало, спрос большой.

но работать чтоб с душой.

3.

Любомир спокойно слушал,

шапки мех спустив на уши.

Был мороз до тридцати.

В ноябре с ним не шути.

Да готовы вертолёты.

Вещи в руки и вперёд.

Четверть часа лишь полёта,

а волнуется народ

тот, что здесь сейчас впервые:

как там в небе, в темноте?

Для себя уже открыли,

что широты здесь не те.

Пострашней в чужих просторах

среди гор и ледников.

Грусть-тоска сжимает горло:

упадёшь - и был таков.

Только вот небес сиянье

необычностью бодрит.

С восхищением помянешь

чёрта за прекрасный вид.

Любомир в окошко кругло

смотрит, чудом изумлён.

Консул задремал как будто.

Утомился, значит, он.

И примолк народ шахтёрский

средь тюков, вещей своих.

Под ногами вьются вёрсты

расстояний неземных.

Их шагами не измеришь.

Не шагнёшь ведь в пустоту.

И обрушиваешь веру

на пилота, раз уж тут.

4.

Командира взгляд спокоен.

Чуток под рукой штурвал.

Поживи судьбой такою,

полетай и в снег и в шквал,

побывай в бездонной выси,

в облаках туманной мглы,

над торосами зависни,

где проехать не могли.

Поищи в горах зацепку,

чтобы сесть минут на пять

и поднять с погибшим сетку,

и на воздух с ним опять.

Подрожи, когда над морем

вертолёт слегка чихнёт,

и не знаешь, может, скоро

оборвёт судьбу полёт.

Только пальцы не разнимешь

до победного конца.

Посадил свою машину,

тут смахнул и пот с лица.

Поживи судьбой такою

и поймёшь, средь диких скал:

неспроста пилот спокоен,

неспроста он крепким стал.

Грумант мрачен, но и мудр:

среди горестей и бед

каждый здесь сильнее будет

и уверенней в себе.

5.

Любомиру двадцать восемь

отмечали всей семьёй:

мама, папа, братья, сёстры,

с самой младшенькой самой.

Любомир в семье любимый,

старший сын и старший брат.

И когда б его спросили,

он сказал бы: "Не женат".

Ну, не встретилась такая,

Что бы по сердцу ему.

Он романтик. И искал он

Душу милую одну.

Многие в него влюблялись

Раскрасавицы МГИМО.

Всем парням он был на зависть.

Всем хорош, приятен, но

не спешил растратить сердце,

не хотел в любви служить.

Ждал такую, чтоб согреться

только раз и на всю жизнь.

И стихи писать умел он,

песни пел и танцевал,

а в любви бывал несмелым.

Высока любви цена.

Дипломат отец - болгарин,

мать - российская краса.

Сын от этих стран одарен,

от обеих плоть росла.

И болгарская решимость,

и Руси любовь к стихам

родились и совершились,

возвели духовный храм.

К языкам влеченье стало

неизбывной жизнью всей.

Русский и болгарский знал он

лучше всех своих друзей.

На английском и норвежском

изъяснялся без труда.

На других немного реже -

польский, чешский иногда.

Словом, парень был, что надо.

И характером хорош:

не криклив, не взбудоражен,

аккуратен и пригож.

ЗНАКОМСТВО

1.

Слух в посёлке, будто ветер

по скалистым берегам,

камню каждому ответит,

проносясь то тут, то там.

Что друг другу рассказали,

что, как эхо, донеслось.

что придумали со зла ли,

или просто, как пришлось.

Слух нечаянно обманет,

ненароком, но соврёт,

слух разденет, словно в бане,

скажет задом наперёд.

Слух увидит, слух услышит

то, что не было совсем.

Слух подслушивает с крыши,

слух за всеми и за всем.

Любомир ещё в пути,

слухи начали расти.

Мол, тут будет новый консул,

не входи к нему без спросу.

Говорит на всех языках,

оттого немного с бзиком.

Всем завидный он жених.

Не женат. Возможно псих.

И известно, что, к несчастью,

слаб он по любовной части.

Был женат, молва ходила,

на арабке из Каира,

но сама сбежала вроде,

вдруг узнав, что он бесплоден.

Слухи, слухи словно мухи,

к телу липнут, к правде глухи.

2.

Новый год. В посёлке русском

бал ночной. Оркестр. Танцы.

Зал трещит от перегрузки.

Сколько здесь смогли собраться?

Сотни в масках и без масок.

Женщины полны фантазий.

В белых брюках, в кофтах красных,

в платьях, блузках самых разных.

Чьи мужья и где чьи жёны,

в кутерьме не разберёшь.

Воздух, смехом заряжённый,

барабан, тарелок дрожь.

Кто поёт, кто так судачит,

кто с бутылкой под полой.

Наливает на удачу:

"Пей, товарищ дорогой!"

Разрешают пить в столовой

Или в баре, да ведь бал -

хочется ещё по полной

с тем, кого здесь повстречал.

А тем более с прибывшим

человеком из Москвы.

Иванко

- Как зовут?

Ты, как я слышал,

скоро консул будешь тут?

Любомир расхохотался:

Любомир

- Кто сказал? Секретарём

я сюда приехал, братцы.

Переводчик я притом.

Иванко

- О!

- шахтёр доволен пуще, -

Это лучше, вот те крест!

Пей, коль налито, и слушай,

расскажу один секрет.

Любомир смущён. Отказом

не привык он обижать.

Но и пить. Увидят. Сразу

побежит молва гулять.

И шахтёр, хоть уж не трезвый,

понял, шепчет:

Иванко

- Не боись!

Забери стакан, не брезгуй

да к колонне отвернись.

Пей, не бойся. Я здоровый.

Будь с шахтёрами на ты.

Я скажу ребятам слово -

будут все с тобой просты.

Любомир рискнул. Легонько

отхлебнул, вернул стакан:

Любомир

- Благодарствую.

Иванко

- И только?

Любомир

- Всё. Тебя зовут-то как?

А шахтёр приметной стати

Любомира ниже чуть

Выпил, капли не оставив.

Иванко

- Я Иванко. Водка жуть.

Нам хорошую не всучат,

ну да надо всё ж заесть.

У меня с собой огурчик

и кусочек сыра есть.

3.

Познакомились. Другие

к ним подходят. И не вдруг

всем хотелось Любомира

пригласить к себе, в свой круг.

И начальники, и жёны их

церемонно на показ

голосами напряжёнными

говорят:

Жена директора

- Вы честь для нас.

Вы не шушера какая,

с кем попало, что ходить?

Мы расскажем всё, что знаем,

с кем и как вить дружбы нить.

Улыбнулся Любомир:

Любомир

- Взрослый я, объехал мир..

Отличить пшено от плевел

к счастью, я уже умею.

Мне приятны ваши лица,

но позвольте удалиться?

Я спешу. Прошу простить.

Мне должна Москва звонить.

И ушёл, оставив мненье

О себе: "Высокомерен".

ПРИЁМ

1.

Христиане Рождество

правят в январе седьмого.

Консул, как предлог его

взял для своего приёма.

Чтоб норвежскую элиту

из соседнего посёлка

пригласить немного выпить.

Да стоит ещё и ёлка.

По традиции норвежцы

в декабре, гостей сзывая,

в губернаторском коттедже

стол богато накрывают.

2.

В январе в ответный круг

вертолётом в Баренцбург

прилетели: губернатор,

руководства бюрократы,

фирм владельцы - все друзья,

коих не принять нельзя.

Консул со своей женою

стал у входа.

За спиною

всё рудничное начальство,

все по чину, рангу, власти.

Позади фонтан чуть плещет,

красота - придраться не с чем.

Вертолётная площадка

не близка. Все ждут порядком.

Вот раскрылись двери все -

Любомир привёз гостей.

Входят чинно, улыбаясь,

быть весёлыми стараясь.

В шубах, шапках - вечер зимний.

Привезли цветы в корзине.

Сняли тёплое покрытье.

Знают, как цветок хранится,

как и прочие порядки.

Дарятся цветы хозяйке.

А она зовёт их всех

раздеваться и наверх.

Вся величественный вид:

Жена консула

- Ва ше гу! - им говорит.

Поясню слова, пожалуй,

для иных: "Добро пожаловать!"

По пути все пожимают

руки тех, кто их встречает.

В туалетах руки моют,

торопясь, меняют обувь

и по лестнице широкой

в зал идут, дыша глубоко.

Там фуршетный стол огромный,

с поросёнком цвета рома,

бутербродами с икоркой,

оливье салата горкой,

овощами и сырами,

бужениной, языками.

Здесь лимончик, там маслины,

там форели местной спины,

заливное и паштет,

чудный русский винегрет.

И рулеты и пирог,

чтобы ел, кто сколько мог.

Но сначала все к столам,

где напитки. Рюмки там

наполняют что кому

по нутру и по уму.

Вина, водка, виски, джин,

кто пред чем не устоит.

Инженер весь элегантен

в роль вошёл официанта.

Взяв бокалы, в центре зала

гости ждут, чтоб речь сказали.

Кто-то здесь в гостях, в почёте.

Любомир же на работе.

Ведь ему переводить,

не теряя мысли нить.

Ну да что? Ему не в робость.

Приходилось так работать.

Речь закончилась - бокалы,

зазвенев, пустее стали.

Речь ответная, и снова

звон послышался весёлый.

Вот теперь к столу пора.

Зашумели все. Ура!

И пошло кружить веселье.

За таким-то угощеньем.

Музыка во всю играет

песни о российском крае.

И запел ансамбль женский,

приглашённый без оркестра,

под баян.

Оно и лучше.

Танцевать с баяном круче.

То ли "Яблочко" вприсядку,

то ли вальс другим порядком.

Не артисты, но с баяном

все поют довольно славно.

И известно, как всегда,

вышла местная звезда.

Говорит:

Певица

- Приятно всем нам

спеть норвежскую "Перст пельман".

Гости враз аплодисменты,

хором грянули куплеты.

И танцуют и поют.

Всем по нраву тут уют.

Русские с норвежками,

а норвежцы с русскими

обнимают нежные

талии под блузками.

Красны щёки от спиртного,

от веселия такого.

Слышно только тут и там:

Голоса

- Любомир!

- Поможешь нам?

И идёт.

Кому потеха -

он сюда работать ехал.

Тут ему вдруг показалось,

словно кто следит за ним.

Взглядом он пошёл по залу.

Чувством внутренним гоним

ищет.

Кто его тревожит?

Кто касается души?

Будто морозь вдоль по коже.

А душа кричит: "Ищи!"

Оглянулся.

За колонной,

чуть прикрыв глаза рукой,

девушка с косою томной.

Взгляд застенчивый такой,

что тот час и отвернулась,

и ушла.

Ах, как же так?

Что-то в нём тут встрепенулось.

Кто она?

Какой чудак.

Весь в работе, занят словом,

не заметил, хоть и знал,

что директор из столовой

лучших девушек прислал

помогать столы оформить,

накрывать, менять еду.

Любомиру этот фортель

показался как в бреду.

Головой тряхнул,

над ухом

пальцами растёр висок.

Но горенье не потухло.

И опять по телу ток.

Ну конечно, появилась

снова чудо красоты.

Пронеслась с подносом мимо.

Миг - и след её простыл.

Но зачем он смотрит следом?

Жизни путь, кому он ведом?

КРУЧИНА

1.

Любомиру этой ночью

спать совсем не довелось.

С боку на бок всё ворочался

полный дум, любви и грёз.

То привидится, что девица

светлу косу расплела

и летит, любовью светится,

белой чайкой в два крыла.

То на руки его сильные

любо голову кладёт.

Он в глаза взглянуть ей силится,

да глаза туман крадёт.

Поднялся, идёт по комнате,

тенью водит по стенам.

А в окошке месяц хохлится.

Чайки голос застенал.

Не уснуть. Под утро раннее,

вспыхнув, лампа над столом

осветила жизни раненой

боль, рождённую стихом.

Ночь. Звезда. Душа трепещет.

Строки льются словом вещим.

"Как странно, милая, как странно?

Не в Гималаи и Тибет,

а в эти северные страны

меня забросило к тебе.

Как страшно, милая,

как страшно мне,

что мог не встретиться с тобой.

И в кровь любви закат окрашенный

вдруг растворился б сам собой.

Но мы увидели, увидели.

Он обнял нас красой своей.

И мы теперь вдвоём в обители

сиянья северных ночей.

Как страстно, милая, как страстно

метель пылает белизной.

И, может, встречи не напрасны

те, что случаются зимой.

Как звёздно, милая, как звёздно,

когда кончается пурга,

и как морозно, как морозно,

и как же весело тогда!"

Стихи написаны, но будет

их кто читать когда-нибудь?

Не занесёт ли, не застудит

метельной жизни мрак и муть?

2.

И Любава ночью той же

вся была истомлена.

Что-то душу ей тревожит.

Сон не в сон. Не спит она.

То ей кажется, что черти

ставят карту на неё,

тайны знаки в небе чертят,

пряча тайное своё.

То она вдруг вспоминает,

как директор невзначай

подошёл к ней, предлагая

к ней домой зайти на чай.

Знал, что муж в ночную смену.

Попросил хоть на часок

с ним потолковать по делу,

от которого ей прок.

Обещал взять на работу

в кабинет секретарём,

да она с улыбкой кроткой

отказалась.

С ним вдвоём

быть себе не представляла.

От луны холодный блик.

Спит. Измучила усталость.

Рот легонько приоткрыт.

Снится ей: вновь на приёме

к танцу тянется сама.

Кавалер пред ней в поклоне:

"- Милая, я вас узнал.

Вы позволите в круженье

Донести мой сердца стон?"

Отказаться ль? Неужели?

Ведь играют вальс бостон.

Руки подняты навстречу.

До чего красив партнёр!

Так высок, приятен в речи,

и манит любовью взор.

Вот рука плеча коснулась.

Что же? - Девушка проснулась.

Что со мною? Как же можно?

Я ведь за мужем.

Так что же?

Это только сон, наверно?

Но Любава суеверна.

3.

Утром муж пришёл со смены.

Любава

- Ах Иванко, я спешу.

Взгляд свой прячет неумело.

Подозрительно ему.

А жена уж за порогом.

Ей как видно невдомёк,

что взглянул Иванко строго,

в душу вкрался червячок

неприятного сомненья,

что, мол, ночью? С кем была?

Почему глаза в волненье

или в страхе отвела?

Не подумала, что будет

тем Иванко волновать,

и торопится к подруге

странный сон пересказать.

4.

Входит в двухэтажный дом -

средоточие бинтов,

капельниц, пилюлей, ампул,

в дом, где царствует оракул

медицины, тут главврач,

что не любит сам кричать

и другим не позволяет.

Здесь порядок соблюдают.

В кабинетах тихий говор,

и врачи всегда готовы

быть по вызову на месте.

Грумант всем давно известен

неожиданным событьем:

кто с буксира вдруг свалился

и тотчас ушёл под воду

под ледовым белым сводом.

Кто на снегоходе мчался

да разбился в одночасье.

Те по пьянке шли в разнос

и один другому нос

откусил и, пожевав,

сплюнул.

Врач тот нос сшивал.

Да всего не перечесть.

В шахте травмы, боли, смерть.

Тот летал на материк,

а оттуда гепатит.

И пошли желтухи страсти -

врач опять трудись, старайся.

Кто с рукой, кто с поясницей...

Не сидит без дел больница.

5.

Аня, славная подружка,

нет любимей для больных,

перевяжет бинт потуже,

нежно гладит руки их,

сделает укол неслышно,

незаметней комара,

а из глаз смешинки брызжут,

говорят: "плясать пора".

Молода, скромна, красива,

волос спрятан под чепец,

хрупкой кажется, но силы

хватит, словом швец и жнец.

В праздник так обед наладит -

не оттащишь от стола -

за двоих желудка ради

ешь бульон, шашлык, салат.

И такая уж плясунья,

что любой концерт - её.

Стройной талией красуясь,

тело кружит и несёт

по залитой светом сцене,

юбка вверх - не прячь глаза,

ножки чудные оценишь.

И замрёт в восторге зал.

6.

Но сегодня чуть тревожит

у Любавы грустный вид.

Любава

-Ах, Анюта, всё так сложно, -

ей подружка говорит.

- Отчего не всё, как в песне,

Отчего душа больна?

Было сладко - стало пресным.

Я ли в чувствах не вольна?

Я ли счастья не достойна?

И любить не сметь теперь?

У меня детишек двое.

Тяжело без них, поверь.

У Любавы покатилось

Слёз искристых серебро.

Их рукой смахнула быстро,

чуть поправив пальцем бровь.

Аня

- Ну-к, присядь, -

сказала Аня, -

вон под пальмой у окна.

Вишь, больные ходят парни.

Им твоя боль не нужна.

Им своей хватает муки.

В холл к окну ушли подруги.

Сели рядышком, обнявшись.

За окном гор снежных кряжи

В темноте сияют белым.

До девчат какое дело?

Разве лишь слегка подслушать,

как Анюта рвётся в душу?

7,

Аня

- Ну, Любава, по порядку

расскажи мне, в чём загадка.

Что тебя и в чём смутило?

Тут Любава спохватилась:

Любава

- Я ж хотела сон сказать.

Снился не отец, не мать,

а красавец, словно принц.

Я его из тысяч лиц

угадала бы уже.

Это новый атташе,

что приехал к нам недавно.

И мне кажется, не рано ль

я задумалась о нём?

Он, признаться, не при чём.

Я ведь с ним не говорила,

но душе моей он милый

так, что спать я не могла.

Аня

- Он тебя заметил?

Любава

- Да.

В этом вся моя печаль.

Я уж замужем.

Как жаль!

У Анюты сердце сжалось

И росла к подружке жалость.

8.

Любава

- Вышла слишком рано за муж.

Очень скоро я созрела.

Хорошо ли? Для меня уж

жизнь - испорченное дело.

Не любила я Иванко.

Молода, а он был смелым

и как порох. Стало жалко,

не хотелось, чтоб сгорел он.

Нужно было мне учиться

и ему, быть может, тоже.

Но как будто бы горчицей

нас намазали по коже.

И горели, и пылали,

говорили: "Всё потом".

И сорвались словно лани

в вод стремительный поток.

Понесло. Семья и дети.

Он не без ума от них.

Часто мрачен, редко светел

И себя ведёт, как псих.

Ты же знаешь, он не терпит

никого возле меня.

Он становится как вепрь.

Нет хорошего ремня,

чтобы силой успокоить.

И любовь не усмирит.

Ласки, сказки, всё такое

не меняют его вид.

Ах подружка, если б знала,

как я с этим всем устала.

И не знаю, сон мне в руку ль?

Испугалась я как будто.

К Любомиру прикоснуться

я хотела - он исчез.

Что всё значит?

Аня

- Это чувства.

В мозг забрался чёрт ли, бес.

Успокойся. Ты устала

от вчерашней кутерьмы.

Ты сходи в музей, пожалуй.

А пойдём-ка вместе мы.

Я закончила дежурство.

В миг оденусь и вернусь я.

ИСПОВЕДАЛЬНЯ

1.

Для того стоят музеи,

чтобы люди в них глазели

на ушедшее в историю,

о которой часто спорим мы.

Тот хорош, иной похуже,

для кого-то и не нужен,

но, художник иль поэт,

он оставил в жизни след,

отпечатался во времени

мыслью и делами бренными

чуть поярче и весомее,

не набив собой оскомины.

Но кому-то вопреки он

край стоячих вод покинул,

переделал перья крыл,

новый путь для них открыл.

А иной какой чудак

только сделал первый шаг

в мир, никем ещё не строенный,

и уж тем попал в историю.

У музея экспонаты

были живы все когда-то.

На истории холсте

отразились лица те,

что не блекли, растворяясь,

как увянувшая завязь.

Что судьбу свою комкали,

били смачно кулаками,

разрывали путы, нити

впереди своих наитий.

А в музеях тихо, мирно

всё, что было, сохранилось.

Взрывы мощных революций,

Флаг победы, пуля, штуцер,

дух погибших гренадёров

живы,

в памяти не стёрлись.

Память миром правит вечно.

Мир и память бесконечны.

Память - ось всей жизни кухни.

Нет её - и мир потухнет.

Потому стоят музеи,

чтобы люди в них глазели

на прошедшие истории,

о которых часто спорим мы.

А она - сама история

на века вперёд настроена.

Что случилось, не воротится.

Память в будущее просится.

Чтобы будущее то

было лучше раз во сто.

Только наши героини

с мыслями совсем иными

шли в музей слегка отвлечься

от тревог своих сердечных.

Тут и встретил их профессор,

что в науке добрым весом

книг известен о поморах

и о жизни их суровой.

Чтоб не тратить лишних слов,

назовём его Старков.

2.

Был Старков простым и славным

человеком от души.

Для него наука - главное,

для неё он только жил.

Ночи сна - пустая трата,

дни же коротки всегда.

Для учёного отрада

путеводная звезда.

Та, к которой он стремится,

та, что хочется постичь,

та, что будет всем открытием,

что поможет лучше жить.

Не почётных званий ради

и медалей золочёных

открывал уран и радий,

и земли овал учёный.

Проникая в даль вселенной

и в истории глубины,

человек всенепременно

хочет знать, как всё рубили,

как лепили жизнь такую,

кто и как ваял её.

Все учёные тоскуют.

Каждый, правда, о своём.

Кто об истинном значенье

параллельности прямых,

кто о красках Ботичелли,

кто о землях неземных.

3.

Наш Старков был археолог,

а помор - предмет его -

на Шпицбергене который

первым был скорей всего.

Доказать совсем не просто:

чуть не вся земля во льдах.

И могилы на погостах,

и разбитые суда -

всё окутано молчаньем

ледяным,

но жизнь-то шла.

Кто пришёл сюда сначала?

Первым кто на лёд дышал?

Кто оставил средь безлюдных

льдов великий первый след?

Кто был смелостью безумной

наделён в пучине лет?

Вот и ездит год за годом

с экспедицией Старков

находить следы поморов,

доставать их из веков.

4.

И Любава, и Анюта,

хоть уже и не впервой,

с изумлением послушать

рады тот рассказ простой.

Но тревога не уходит
у Любавы из груди.

И Старков подумал:

"Вроде

странно девушка глядит.

Будто что-то непонятно,

Будто мучает вопрос".

Старков

- Ты скажи, Любава, ладно.

Душу мыслью не морозь.

Любава

- Ах, -

воскликнула Любава, -

угадали, это странно.

Я действительно хотела

попросить вас, но не смела.

Я смущаюсь, но возможно

рассказать вам и не сложно.

Ведь поморы, как и мы,

были тоже влюблены.

Трудно было среди льдин им,

но а как же их любимым

приходилось оставаться,

ждать и ждать?

Могло всё статься.

Вдруг полюбит там другого.

Муж вернётся, глянет строго,

но любви ведь не прикажешь.

Кто стоял любви на страже?

И Старков сказал не сразу.

Понимающе кивнул.

Непонятно было разве,

что волнует юный ум?

Щёки девушки алеют.

В беспокойстве вся она.

Происходит что-то с нею.

Видно, тоже влюблена,

хоть и за мужем.

Бывает

это часто, что уж тут.

И Старков тогда решает

рассказать ей песню ту,

что, идя далёко в море,

пели в древности поморы.

Старков

- Вот послушайте, девчата,

что певали здесь когда-то.

5.

ПЕСНЯ ПОМОРОВ

В молодых меня годах жизнь преогорчила:

Обрученная невеста перстень воротила.
Я на людях от печали не мог отманиться.
Я у пьяного у хмелю не мог звеселиться.

Старой кормщик Поникар мне судьбу обдумал,
На три года указал отойти на Грумант.

Грумалански берега . русский путь, изведан.
И повадились ходить по отцам, по дедам.

Мне по жеребью надел выпал в диком месте.
...Два анбара по сту лет, и избе за двести.

День по дню, как дождь, прошли три урочных года.
Притуманилась моя сердечна невзгода.

К трем зимовкам я еще девять лет прибавил,
Грозной Грумант за труды меня не оставил.

За двенадцать лет труда наградил спокойством,
Не сравнять того спокою ни с каким довольством.

Колотился я на Груманте

Довольны годочки.

Не морозы там страшат,

Страшит темна ночка.

Там с Михаилы, с ноября,

Долга ночь настанет,

И до Сретения дня

Зоря не проглянет.

Там о полдень и о полночь

Светит сила звездна.

Спит в молчанье гробовом

Океанска бездна.

Там сполохи пречудно

Пуще звезд играют,

Разноогненным пожаром

Небо зажигают.

И еще в пустыне той

Что с собой припасены

Молчит Грумант, молчит берег,

Молчит вся вселенна.

И в пустыне той изба

Льдиной покровенна.

Я в пустой избе один,

А скуки не знаю,

Я, хотя простолюдин,

Книгу составляю.

Не кажу я в книге сей

Печального виду.

Я не списываю тут

Людскую обиду.

Тем-то я и похвалю

Пустынную хижу,

Что изменной образины

Никогда не вижу.

Краше будет сплановать

Здешних мест фигуру,

Достоверно описать

Груманта натуру.

Грумалански господа,

Белые медведи,.

Порядовные мои

Ближние соседи.

Я соседей дорогих

Пулей угощаю.

Кладовой запас сверять

Их не допущаю.

Раз с таковским гостеньком

Бился врукопашну.

В сенях гостьюшку убил,

Медведицу страшну.

Из оленьих шкур одежду

Шью на мелку строчку

Убавляю за работой
Кромешную ночку.

Месяцам учет веду
По лунному свету,
И от полдня розню ночь
По звездному бегу.

Из моржового тинка
Делаю игрушки:

Веретенца, гребешки,
Детски побрякушки.

От товарищей один,
А не ведал скуки,
Потому что не спущал
Праздно свои руки.

Снасть резную отложу,
Обувь ушиваю.
Про быванье про свое
Песню пропеваю.

Соразмерить речь на стих
Прилагаю тщанье:

Без распеву не почтут
Грубое сказанье.

6.

Тут Старков с почтеньем низко

поклонился и простился:

Старков

- Извинить прошу, девчата,

мне ещё работать надо.

А Любава вся прониклась

главным песенным мотивом.

Ей хотелось даже крикнуть

тем поморам: "Вы простите!"

По щеке слеза скользнула

каплей бледной, кругло-лунной.

Да из сумочки платочек

вмиг слезой себя промочит.

А подруга удивлённо

Говорит:

Аня

- Ну, разве можно?

Перестань. Отбрось сомненья.

Будь, пожалуйста, смелее.

Если любишь, так признайся.

Ведь любовь вся в нашей власти.

Любава

- Нет, покорной быть должна я, -

отвечает ей, рыдая.

Как поморы-то страдали.

И простить могли едва ли

даже в мыслях им измену.

Как с женою жить неверной?

Здесь на Груманте он тужит,

как вернётся - ещё хуже.

А любовь должна быть чистой,

светлой, ясной и лучиться

так, чтоб хоть и за три моря

не ушло бы с нею горе.

Аня в голос:

Аня

- Перестань!

Я тебе помочь хотела.

Вижу, что твоя печаль

стала здесь ещё сильнее.

Вреден плач твоей красе.

Не пойти ли нам в бассейн?

В нём тепла вода морская.

Там утихнет боль. Я знаю.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

СУДЬБА-СУДЬБИНА

1.

Вот случается ж такое:

судьбы сходятся, как в море

вдруг сойдутся корабли,

что из разных мест пришли.

Ты не мыслишь встретить друга,

что навек пропал как будто.

Сам уехал в край другой.

Глядь - друг здесь.

- Привет! Живой?!

Что, откуда, почему так?

Повезёт с судьбой кому-то,

а другому незадача -

хочет так, да всё иначе.

Тот богат, женат, влюблён,

а судьбу ругает он

за погоду, за сомненья,

за плохое настроенье.

А иной судьбой доволен,

хоть и беден, беспокоен.

День-деньской в работе трудной

радость распирает груди.

Не понять судьбы зигзаги.

Сотни поворотов за день.

То счастливый, то несчастный,

там отторгнут, там причастен.

Где удача, где провал,

здесь нашёлся, там пропал.

Никакого нет прогноза,

что судьба тебе приносит.

Но уж коли принесёт,

не проспи сам у ворот,

подхвати судьбы подарок,

не считай, что дан он даром.

Не кляни судьбину всуе.

Не её - тебя осудят.

2.

Ночь плывёт луною круглобокою,

хоть часы показывают полдень.

В январе лишь горных шапок около

пролегает прядкой света проседь.

Страх охватывает сердце на Шпицбергене

долгими полярными ночами:

жизнь как будто замирает здесь без времени,

дух мрачнеет и почти отчаян.

Словно кошки чёрные из темени

лапами морозными когтистыми

от затылка до макушки темени

щекотать пришли тебя неистово.

Вот в такие ночи дней безрадостных

происходят в мире страсти страшные.

Никакой у ночи к свету жалости.

Даже если свет слегка оранжевый.

Если даже солнце приближается,

вот-вот выйдет, выкатится, вырвется,

темень жмёт морозами и жалится,

душу рвёт жестокая насильница.

Коли тело не законопатить прочно,

жить ужасно трудно в этой ночи.

Ночь влезает в сердце, в кости, в душу.

Ночь встревожит, вымучит, иссушит,

искорёжит мысли, заморочит...

Нет в ночи сильней той самой ночи.

3.

Ах Любава, ах Любава!

Почему мне жалко стало,

что привёл тебя в роман?

Не случиться б драме там.

Ну да что ж, в зерне уж зрелость.

Что взошло, не переделать.

Отдаю судьбе тебя

с сожаленьем, но любя.

4.

В темноте спортивный комплекс

всех манит к себе огнями.

Над бассейном крыша косо

козырьком висит полярным.

Шапка сдвинута на уши,

белым снегом оторочена.

А девчата уже в душе

обмываются, хохочут.

Здесь для всех порядок жёсткий:

перед плаваньем помойся.

Струи катятся живые,

расслабляя мышцы, жилы,

успокаивая нервы.

Душ психолог самый верный.

Вот бассейн, а он немалый,

метров двадцать пять, пожалуй.

Сразу всех в нём не увидишь.

Кто подальше, кто поближе.

Но не много здесь народу:

кто-то в клубе, те работают.

Дети в санках и на лыжах,

кто упёрся в телевизор.

5.

Тело статное Любавы

от бассейна кромки плавно

изогнулось и взлетело,

и ушло под воду смело.

Волос в шапочке пловца

скручен, спрятан от лица.

Вся Любава - гибкость, сила,

изумительно красива,

Под водой себя скрывая,

пол бассейна проплывает,

появилась на поверхность,

что же видит?

Равномерно

распуская крылья волн

к ней пловец несётся в гон

кролем, самым быстрым стилем.

Мощны взмахи рук, красивы.

Но лицо за водной пеной

девушки не видит бледной.

И она уплыть, вот ужас!

не успела...

с ним столкнулась.

Так боднулись головами,

что круги перед глазами.

И Любава вмиг - под воду

остудить свою природу.

Любомир, а это он был

к нам сюда судьбой заброшен,

подхватил её за плечи,

приподнял, боясь увечья.

"Ненароком вдруг утонет, -

он подумал, - что им стоит

от удара головой

захлебнуться тут водой?"

6.

Приподнявшись над волнами

посреди бассейна круга

неожиданно узнали

два влюблённые друг друга.

Любомир

- Это вы?

Любава

- Да я, а вы-то,

тоже здесь, но почему?

Любомир

- Кончилась работа быстро.

Отдохнуть решил. Плыву.

Любава

- Не могу поверить. Правда.

Мне не нужно видеть вас.

У меня в глазах туманно.

Выйду из воды сейчас.

Любомир

- Я виновен. Вы простите.

Но прошу вас, подождите.

Я не знаю, что случилось,

Вы мне этой ночью снились.

Я пришёл остыть сюда,

Но, как видно, не судьба.

Любава

- Да и я пришла за тем же.

Любомир

- Как и вы?

Он дышит реже.

Он в волненье. Ещё крепче

держит он любимой плечи.

Но она тут прошептала:

Любава

- Люди смотрят. Я пропала.

Отпустите. Поплыву я.

Да уйти от поцелуя

не смогла.

Он наклонился,

под водою руку ищет

и к губам своим поднёс.

А по телу дрожь. Мороз.

Не отдёрнула сама.

И под воду. Поплыла.

Любомир

- Как же вас зовут?

Любава

- Любавой.

Любомир

- Любомир.

Любава

- Я это знаю.

И вперёд, к бассейна лестнице.

В происшедшее не верится.

7.

Тут Анюта:

Аня

- Ты куда?

Я ж ещё и не купалась.

Любава

- Ах, подруженька, беда.

Что теперь со мною стало,

Ты не знаешь. Любомир здесь.

Мы в воде столкнулись вместе.

Побегу скорей домой.

Ждёт меня ревнивец мой.

Если кто-то позвонит,

он стрелой сюда примчит.

Будет шум и, может, драка.

Не хочу я их однако.

Аня

- Успокойся, -

ей Анюта

говорит и смотрит в центре

посреди бассейна будто

Любомир привязан цепью.

На воде не шелохнувшись,

От любви своей опешил.

Аня

- У тебя пылают уши.

Ты себя не выдай прежде.

С мужем говори ровнее.

Волноваться нет причины.

Ты же знаешь, что в бассейне

ничего и не случилось.

8.

В это время по балкону,

над бассейном зависавшим,

проходила зав. столовой.

Взгляд её был чудо зрячим.

Тут и след её растаял,

поспешила к телефону

и директору в деталях

рассказала свою новость.

Тот задумался.

Сердито

вспомнил девушки отказ

чай с ним пить, а тут открыто

с кем-то вместе. Вот те раз.

И диспетчеру:

Директор

- Найти

бригадира мне Иванко

дома или где в пути.

Пусть звонит. Задам я жарко.

Не прошло и пол минуты,

А Иванко уж звонит.

Задержись - директор крут был -

грубым словом наградит.

Да и тут без церемоний

Он влепил по телефону:

Директор

- Что ты там, лопух рогатый,

за своей женою свято

не следишь, ей позволяешь

с тем ходить, с кем сам не знаешь?

Только атташе явился,

ан уж снюхались, сошлися.

Ты порядок наведи там.

И чтоб было шито-крыто.

Если что ещё узнаю,

вон! Ищи другого рая.

РОК

1.

Есть судьба, и есть судьбина.

Вдоль живёшь иль поперёк,

замолчи, когда как льдина

на тебя навалит рок.

Безысходен, безнадёжен,

беспощаден, не поможет,

ни кручинься как, ни плачь,

рок судья и рок палач.

У него своя задача:

пусть задавленный заплачет,

а тогда всесильный рок

и в могилу сковырнёт.

С этой роковой судьбою

можно сладить только боем

жёстким, как небес сраженья

темноты и молний жженья.

Там всегда царит закон:

слабый будет побеждён.

Но никто не примет в толк,

что такое этот рок.

Ну да знай, к тем, кто готов,

рок не будет столь суров.

Может он и отступить,

если сильно жизнь любить.

2.

Дверь в квартиру отперта.

И Любава тихо, мирно

шаг вперёд, где чистота

среди чашек сиротливых,

что на столике в прихожей.

Их никто не потревожил.

Значит, чай давно не пили.

На полу немного пыли.

Не иначе гостевали,

за собою не убрали.

С другом то ли, иль с подругой

пили водку.

Но с испуга

станешь разве разбираться.

Ночь в окне, и может статься

тайна встречи не возникнет,

не раскроет главы книги.

3.

Шубка, шапка, сапоги

всё снимается и - к месту.

От мороза щёк огни

разукрасили принцессу.

Распустился волос пышный,

разлетелся по плечам.

Губы жаром алым пышут.

Целовать бы их сейчас,

покрывать бровей разлёты

поцелуями в захлёб -

всё ведь можно.

Что заботы?

Что тревоги? Счастье вот.

Протяни лишь нежно руку,

грудь случайно зацепив,

кровь любви взыграет мукой.

Мягкой лаской истоми.

Не жалей свои причуды,

дай им волю, прикоснись

к каждой точке кожи чудной,

где кипит и бьётся жизнь.

Обожги дыханьем тело,

разыщи кусочки льда,

растопи,

и будет дело,

и любовь придёт всегда.

4.

Но сидит Иванко.

Мрачен

вид насупленных бровей.

Желваки под кожей скачут

всех гантелей тяжелей.

Иванко

- Что пришла? Уж нагулялась?

Налюбилась? Домоглась?

Ночь длинна, так целовалась,

и с собой приносишь грязь?

Да, мне сразу доложили.

И не кто-нибудь, а Сам.

Счастье, что с тобой нажили,

всё под хвост уходит псам.

Что мне делать?

Твою плоть

буду я ремнём пороть.

И Любава обомлела

от таких ужасных слов.

Любава

- Ой, Иванко, ты в умели?

Что с тобою? Что стряслось?

Отчего мрачнее тучи?

Кем ты на меня накручен?

Иванко

- С кем была? Ответь мне прямо!

Правду-матку дай сполна.

Я, ты знаешь, бык упрямый.

Расскажи мне всё сама.

Ты раскрой мне поминутно,

начиная со вчера.

Где, когда и с кем?

Попутно

от него не зачала ль

в консульстве на вашей пьянке?

С кем пошли твои гулянки?

Объясни. Возьму я в толк...

Тут Иванко вдруг примолк

не к тому, что был в обиде,

а к тому, что он увидел,

как Любава опустилась

прямо на пол без сознанья.

Голова её смутилась.

Что слова?

К чему признанья?

5.

Подскочил шахтёр. О, ужас!

Испугался. Вот дела.

"Кто поверит - рядом с мужем

просто так вдруг умерла?

Скажут: сам и отравил я,

взревновал и вот убил".

Заметался от бессилья,

кулаками себя бил.

Вдруг явилась мысль шальная,

не могла придти шальнее:

раз жена уж неживая,

пусть умрёт с петлёй на шее.

Будто бы сама решилась,

шнур взяла и задушилась.

6.

Подхватил жену руками,

сильный у Иванко род,

в душевой, где пол как камень,

бездыханную кладёт.

И накинул ей верёвку

бельевую со стены,

окрутил петлёю ловко

чуть повыше от спины.

Но решил сначала всё же,

чтоб избавиться от дрожи,

что предательски вмешалась,

выпить горькой водки малость.

И добавил для порядка.

И ещё, чтоб без остатка.

7.

Возвратился в душевую -

видит там жену... живую.

Сам аж весь похолодел,

и лицо, что белый мел.

Что такое?

А Любава

смотрит пред собою прямо,

грудь вздымается всё выше,

глубоко и часто дышит.

Не поймёт, что приключилось,

чья немилость или милость

отнесла её в сторонку.
Ба - на шее-то верёвка!

Вон Иванко бел в лице.

В нём всё дело, в подлеце.

И, не трогая верёвку,

говорит:

Любава

- Что, муженёк-то,

перетрусил, нервы сдали?

Задушить хотел, а знал ли:

нелегко убить живого.

Но скажи мне, что такого

я тебе сумела сделать,

что готов ты хоть зарезать.

Я ль тебя не привечала,

не ласкала ль по ночам я,

не готовила ли пищу,

не твои ль у нас детишки?

И не ты ль сегодня днём

приводил кого-то в дом,

пил и мусор не замёл?

Иль любовницу завёл?

8.

Речь Иванко поразила.

Кровь ударила в виски.

Мысли мягкою резиной

растянулись, ползли.

Наконец пришёл в себя он,

злоба снова собралась,

и решил одним ударом

всё жене сказать сейчас.

Иванко

- Только в обморок не падай,

а скажи начистоту,

ты с каким в бассейне парнем,

распускала красоту?

9.

Любомира ясный образ

пред Любавою возник.

Будто держит осторожно

он её влюблённый лик.

И глаза его большие

освещают светом тьму.

И Любава тут решилась

рассказать, как есть ему.

Хоть смотрела на Иванко,

Говорила с Любомиром:

Любава

- Да, люблю любовью жаркой

принца милого, кумира.

Цвет волос запал мне в сердце,

мягкость щёк я помню с детства

строгий профиль, взгляда гордость

не затмят ни снег, ни морось.

Крепких рук на теле нежность,

тёплых губ любимых свежесть.

Нет ни грубых, ни жестоких

слов в речах, делах высоких.

Как увижу, руки сами

просят ласковых касаний.

А на голос мои уши

сами тянутся послушать.

Ну а ты..., -

Она взглянула

На Иванко,

ужаснулась.

Взгляд рассерженной гориллы,

на щеках огонь румян,

кулаками руки сдвинул...

Вскрикнула:

Любава

- Да ты же пьян.

10.

Поняла, но поздно слишком.

У Иванко на умишко

мысль пришла: "Болтать нет толку".

Крепче взялся за верёвку.

Любава

- Ну, тяни, коль злоба точит.

Жить с тобой уже нет мочи.

Поднимается, намерясь,

скоро снять верёвку с шеи.

Любава

- Не задушишь, хоть и хочешь.

Не такой уж ты злодей.

На тебя влияют ночи.

Спать ложись и поскорей.

И Любава даже сладко

Потянулась, улыбнулась...

Любава

- Ах!

Иванко дёрнул, крякнул,

и петелька затянулась.

Исказился злобой рот,

Совершился тяжкий рок.

11.

Не играют песни лютни.

По углам сверчки замолкли.

Заполярный ветер лютый

разбивает жизнь в осколки.

Льдины в горы громоздятся,

давят и крошат друг друга.

Там с надеждою прощаться

прилетает злоба-вьюга.

Завывает и хохочет,

да свистит и тянет жилы,

проверяя чьи-то мочи,

узнавая ещё живы ль.

На последний огонёчек,

предпоследнее дыханье

налетает тёмной ночью

вьюги белой полыханье.

Мёрзлый снег иглисто-колкий.

Рвутся тучи буйным ветром.

Умирает всё, но громко

бьётся сердце человека.

ВЫЖИВАНИЕ

1.

Любомир бассейн оставил

в размышлении тревожном.

Он ведь сделан не из стали,

как и все - из тонкой кожи.

Ощутил ожог девичий

в поцелуе под водой.

Руку целовать обычай,

да, но здесь он не простой.

На губах тепло осталось

и руки дрожанья ритм,

да немного соль морская,

да души печальной крик.

Вышел. Небо развернулось

чёрным в звёздочках зонтом.

И стихи той ночью лунной

полились, как сердца стон.

2.

О, милая, всех зорей краше

звезда, скатившаяся с неба,

среди распластанного снега

сжигаешь ты мой день вчерашний.

А был он жалким и угрюмым.

Хоть праздник, но без песни в теле.

Мне всё казалось - я не с теми,

не те перебираю струны.

О, сколько надо мной смеялось

людей бездарных и никчёмных.

И день мне весь казался чёрным.

Так мне казалось

Так казалось.

То день вчерашний.

Нынче милость

скатилась предо мною с неба

среди распластанного снега.

А, может, ты во сне приснилась?

Нет, вижу я твоё сиянье.

Полярный круг его вознёс.

И среди мёрзлых белых слёз

любовь упала подаяньем

из ласковых твоих ладоней,

теплом твоих весенних щёк.

Как будто я за всё прощён

и уж никто меня не гонит.

И я, быть может, тоже нужен

на жизнь и на вечерний чай.

Вчерашний горький день, прощай!

Прощай, души застывшей стужа!

3.

Путь до консульства недлинен,

если думать о любви.

Любомир не мог постигнуть,

чем Любаве он не мил.

Почему она поспешно

устремилась от него?

Может быть, он делом грешным

не сумел понять чего?

Шёл дорогой Баренцбурга,

вглядываясь в свет окон,

несвободен, весь опутан

строками своих стихов.

4.

Слегка припудренная облаком

луна румяно молодится.

Полярной ночью ясноокая

в заснеженных холмах искрится.

Те облака висят задумчиво.

Ночь на Шпицбергене длинна.

Сегодня вьюгой не закручена,

не запелёнута Луна.

Вот потому она и пудрится:

моложе тоже хочет стать.

А я запудренною улицей

твою разыскиваю стать

среди морозов,

снега насыпей,

среди застуженных домов,

когда нет засветло, есть затемно,

хотя вокруг белым-бело.

Закрытая по нос дублёнкой,

фигурка прячется во тьме.

И, может быть, Луна мне только

раскроет тайну о тебе.

Но ей ли, ей меня подслушивать?

Моим ли ей внимать мольбам?

Мне самому бы ей прислуживать.

Луна ведь из высоких дам.

Но ты мне даришь всё загадки.

И разгадать их не дано.

Я, как утёнок в сказке гадкий,

тобой отторгнутый давно.

5.

Любомир в своей квартире,

но не спит - тревога жжёт.

Сел за стол.

Опять пустились

мысли в свой амурный лёт.

То им кажется, Любава

вот-вот будет рядом тут,

то боятся, что направо

или влево уведут.

Любомир интуитивно

поворачивает взгляд.

Телефон звонит призывно.

Подскочил: зачем звонят?

В трубке голос из больницы:

Голос врача

- Извините, медицина.

Не могу во всём раскрыться,

Но попытка суицида.

Любомир умён. Тотчас же

понял кодовый язык.

Главный врач всегда на страже:

тайны медиков хранит.

Но просил прибыть немедля.

Сообщил, что есть проблема.

Консул срочно был разбужен,

и доклад представлен тут же.

Суицид - самоубийство.

Осознали это быстро.

Но попытка...

значит, кто-то

жив ещё. Идёт работа.

6.

Вместе с консулом в машине

мчат к больнице, где решили,

что спасти ещё возможно,

хоть и очень, очень сложно.

Консул строг. Ему по чину

след спросить: в чём здесь причина?

Кто решил расстаться с жизнью?

Кто виновен? Чем обижен?

Врач докладывает:

Врач

- Рано

говорить о суициде.

Пациентка ведь Любава.

Ей неплохо в этой жизни.

Любомир, услышав имя,

Обомлел. Глаза большие

На врача:

Любомир

- Нет, я не верю.

Говорил сегодня с нею.

Видел так же, как и вас.

Жизни в ней огонь не гас.

Врач сердит, но и корректен:

видел многое на свете.

Говорит:

Врач

- От вас не скрою -

посмотреть вам не позволю.

Без сознания больная.

Медсестра там рядом, Аня.

Но не в том проблема ведь.

Для неё лекарства нет.

Было время - препаратов

мы имели, что не счесть.

А теперь я рад, что ваты

да бинтов немного есть.

А с лекарствами беда -

не хватает никогда.

И сейчас Любаве нужен

специальный препарат.

Если срочно не добудем,

мозг умрёт. Такой расклад.

7.

Любомир опять в машине.

Мчится в консульство. Звонит.

У норвежцев, там, в Лонгире

тоже госпиталь стоит.

Недостатка нет в лекарстве.

Всё, что надо, есть в запасе.

Любомир хоть дипломат,

о плохом сказать не рад,

но пришлось и говорит,

что в посёлке суицид

и нужна им срочно помощь,

не смотря на то, что полночь.

С Любомиром познакомлен

врач норвежский на приёме.

И теперь строку за строчкой

изучает список весь.

Убедился: на учёте

нужное лекарство есть.

Без заминки выдал фразу.

Норвежский врач

- Помощь, как всегда, окажем.

Встречу в госпитале сам.

Приезжайте. Буду там.

8.

ГСВ - горноспасательный

взвод, что нужен обязательно

в случае беды любой

там, где в жизни вышел сбой.

Где-то шахту завалило,

выйти людям не по силам,

в ГСВ тотчас звонят:

"Высылайте свой отряд".

То метан взорвался в лаве

и пожар возник в забое,

ГСВ лихие парни

потушить огонь готовы.

Где-то снежная лавина

трубопровод раздавила

и горячая вода

растекается - беда.

Просят ГСВ спешить.

Без тепла зимой не жить.

Фьорд замёрз. А лёд отменный

крепок, как броня у танка,

и корабль современный

бьётся, словно муха в банке,

но не может в порт пробиться.

ГСВ уже рядится

пробивать дорогу взрывом.

Дело то не для пугливых,

не для слабых и простудных,

не для болтунов занудных.

Там нужны сноровка, смелость,

чтоб спасти и уцелело б

своё собственное тело.

ГСВ - отряд бойцов

весь из сильных молодцов,

что в огонь идут и в воду,

даже если нет там брода.

9.

Кабинет. Директор мрачен.

Вот задача, так задача.

Доложили, что девчонка

оборвала жизнь верёвкой.

Муж сидел при этом дома.

В душ вошёл - она готова.

Вынул из петли, в испуге

позвонил её подруге.

Это Аня - медсестра,

прибежала и спасла

то ль искусственным дыханьем,

то ль иначе, но в сознанье

привести не удалось.

Срочно всем звонить пришлось.

Вот теперь директор шахты

полон мыслей самых мрачных.

"Что ни день, то вновь проблема.

Кто ж кончает жизнь так скверно?

Что за смысл верёвке белой

вдруг своё доверить тело?

Вот умрёт, а он начальству

за неё и отвечай тут".

И звонит он в ГСВ:

Директор

- Командира быстро мне!

Командир! Скорей готовьте

одного бойца к работе.

Он поедет в Лонгиер

Проводить пресс-атташе.

Миг туда и вмиг обратно.

Привезти лекарство надо.

Не забудьте дать оружье

и ракеты, всё что нужно.

Ехать будут скутерами.

Ишь, погода забуранила.

Видимости метров пять.

Вертолёты не поднять

И диспетчеру звонок:

Директор

- Где там этот сосунок?

Где Иванко? В кабинет мне!

Будет здесь держать ответы.

Но послышалось по связи:

Диспетчер

- Лыка он сейчас не вяжет.

Пьян Иванко.

Директор

- Ах, подлец!

Подведёт меня вконец.

ГСВ послать домой,

окатить его водой

и к утру свежей огурчика

привести, хоть и в наручниках.

10.

Ветер стонет, ветер воет...

Занялась метель разбоем:

Заметает все дороги.

Час её веселья пробил.

Заметает рвы, канавы,

все морщины, травмы, раны

на лице земли холодной

заметает ветр голодный.

Никому от бури спуска.

Всё бело, всё дико, пусто.

С тьмою белое смешалось,

закрутилось, заметалось.

Белы смерчи, чёрны черти.

Чёрной смерти белы плечи.

И глаза в испуге смотрят

Вниз, как в ад, и вверх, как в пропасть.

Снег взлетает белой стаей.

Заметает, заметает.

Только все его старанья

Черноту не замечают.

И она несётся тоже,

и скользит по белой коже,

разрезает душу сталью.

Заметает, заметает.

11.

В эту ночь и в это время

по земле усталой бренной,

по заснеженной пустыне

мчатся двое.

Кровь их стынет,

видя ведьм шальные пляски,

а на ведьмах смерти маски.

Одного ведёт приказ,

чтоб помог, где нужно - спас.

А другого, без лукавства,

Лишь любовь влечёт в опасность.

Путь вдоль моря по долине.

Снегоходы мощны, сильны,

но за руль цепляйся цепко.

У бурана стрелы метки.

Испугаешься и влепит

по душе, по сердца крепи.

Снегоход, японский скутер,

вниз скользит и лезет круто

на любую высоту,

если руль не бросишь тут.

Есть о чём тут быть в тревоге:

лишь в посёлках есть дороги,

лишь в посёлках свет и жизнь.

Вне посёлка уж держись.

Проложить дороги можно б.

В век ракетный всё не сложно.

Да норвежцы чтут природу,

охраняют землю, воду.

Лишних никаких строений,

ни дорог, ни поселений.

Всё, как есть, пусть остаётся.

Трудятся, кому неймётся.

Вдоль пути, в ночи кромешной

чтоб не сбиться, ставят вешки.

Вот по ним, сколь видит око,

и держи свой путь далёкий.

Любомир не спец в той гонке,

но спортсмен и при силёнке,

и от гида не отстал

ни у моря, ни у скал.

Думал только о любимой,

лихо вёл свою машину.

Знал: не сможет он поспеть,

значит, даст ей умереть.

Вот и Лонгиер посёлок.

Люди спят. Нет света в окнах.

Только в госпитале свет.

Здесь дежурят. Сна здесь нет.

Ждут российского посланца.

Приготовили всё в ранце,

чтоб, приехав, взял и тут же,

прикрепив к спине потуже,

мчал скорей в обратный путь,

не застопорив ничуть.

Двое русских входят в двери.

Чашки с чаем в руки им.

Норвежская медсестра

- Выпейте скорей, согрейтесь.

Любомир

- Нет, спасибо, мы спешим.

Но без чая в холод снова

Никакого нет резона.

Врач норвежский глянул строго.

Норвежский врач

- Пейте быстро и в дорогу!

12.

А за окнами метель

Улеглась в зимы постель.

ГСВ боец встревожен -

Путь назад трудней, возможно.

Не ошибся. В небе звёзды,

Будто ярче от мороза,

Но вершины гор коварно

покрываются туманом.

На ледник легко взобрались,

да в тумане растерялись.

Ни одной не видно вешки.

В дух шагах туман кромешный.

Стоп мотор. Боец Василий

Говорит, мороз осилив:

Боец ГСВ Василий

- Я сейчас пройдусь по снегу.

Не идите за мной следом.

Будьте возле скутеров.

Я вернусь.

И был таков.

Словно утонул в тумане.

Сердце страх куда-то тянет.

В этом месте ледниковом

гибель всякому готова.

Узки щели снегом скрыты.

Упадёшь - ищи, свищи ты.

Соскользнёшь по кромке в бездну,

и прощай, наш друг любезный.

Сколько тех смертей уж было.

Осторожность - вот в чём сила.

12.

Звук шагов в снегу глубоком

Скоро стих.

Вдруг будто током

Любомира бьёт виденье -

из тумана тень медведя.

Не мираж, то было в яви:

вышел Груманта хозяин.

Средь тумана серы клочья

был медведь приглажен очень.

Морда вытянута хмуро,

недовольна странным шумом.

Глазки - узенькие щёлки

в человека смотрят колко.

"Что, пришелец, ночью кружишь?

Вот и будешь мне на ужин".

Мягко снег собой сминая,

стал и носом дух вбирает.

Любомир не трус, но слышит,

как под шапкой волос дышит,

или просто шевельнулся

от испуга, словно гнуса.

Любомира дух не сломлен,

но медведь хозяин в поле

этой снежной кутерьмы,

этой ночи, этой тьмы.

И решил наш дипломат

говорить, как с братом брат.

13.

Любомир

- Ах медведь, прости, дружище,

понимаю, ты всё рыщешь,

ты всё ищешь пропитанье,

только где ж его достанешь?

Я готов помочь собою,

только дело вот какое:

вся моя судьба-судьбина

связана с моей любимой.

От тебя, мой друг, не скрою,

сам не знаю, что со мною.

Так случилось - без неё

станет в мире глупо всё.

Тяжело она больна.

И виной, наверно, я.

Отчего, какой причиной

мысль пришла ей мир покинуть?

Мы столкнулись головами.

Может, я её поранил?

Или поцелуй неловкий

стал основой для размолвки,

Что заставило решиться

с жизнью навсегда проститься?

Я не знал, моя вина,

что замужняя она.

Только, честно говоря,

все слова об этом зря.

Ты спроси, я дам ответ:

у любви рассудка нет.

Ведь она вошла мне в сердце

так, что никуда не деться.

Пусть не любит,

пусть погубит,

преданная мужу будет,

но спасу её, поверь мне.

говорю тебе, как зверю.

Ты, медведь, готов сожрать

и детей, и их же мать,

что любил весной и летом.

Всё не так у человека.

Любим мы душой и телом.

Любим так, чтоб жить хотелось

ради той одной любимой,

что прошла однажды мимо,

но задела и запала

распаляющим запалом

в кровь и душу, в жизнь навечно.

Скрыть любовь такую нечем.

И не нужно. Пусть пылает.

Счастлив тот, любовь кто знает.

14.

Видно, зверь любовь ту понял.

Мордой он повёл спокойно,

мягко лапы переставил

и в туман пропал, растаял.

Тут Василий подошёл.

Вешки нужные нашёл.

Завелись опять моторы,

скутера помчались скоро.

Час ещё и уж на месте,

выполнив задачу с честью.

15.

Врач не спал, приезда ждал их -

Не замёрзли бы. Не сдали б

нервы на пути далёком,

не сорвались бы с высоток

да хватило бы бензина,

чтоб не стать в пустыне зимней.

Обошлось. К чему тут слово?

Шприц, бинты давно готовы.

Пациентка без сознанья.

В честь чего ей наказанье?

И одно лишь утешенье -

есть Анюта.

Вся в движенье,

вся в готовности и в силах

дать укол, анестезию,

бинтовать и ставить банки,

успокоить словом сладким.

Хоть глаза тревогой полны,

всё, что скажешь ей, запомнит

и исполнит так, как надо,

не за деньги и награды,

а за совесть.

Есть же люди!

Без таких мир жутким будет.

16.

Главный врач спокоен внешне.

Жизнь спасти - не есть орешки.

Но волнение и паника

для хирурга не напарники.

Анекдоту, шутке время,

если ты в себе уверен,

если знаешь: ты спасёшь,

не испортишь, не убьёшь.

Скальпель в той руке не дрогнет,

лишней не допустит крови.

Зоркий глаз всегда на страже

у хирурга с долгим стажем.

Всё заметит, всё учтёт.

Не гадает - чёт не чёт.

Редко жизнь зовут геройской.

Был типичным врач Покровский.

Но прошло часов не мало,

прежде чем слова устало

из его сорвались уст:

Врач Покровский

- Будет жить. Пойду напьюсь.

И ещё:

- Я не о водке.

Просто пересохло в глотке.

Труд закончен самый тяжкий.

Родилась она в рубашке.

_________

Но роман наш не закончен.

Рано ставить жирно точку.

Поживём и поглядим,

что нас ждёт там впереди.

Строг, суров, опасен Грумант,

но любим.

О том нам думать,

размышлять и рассуждать,

чтобы дров не наломать

необдуманным сужденьем.

Ждёт-пождёт нас продолженье.

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

ПРОЩАНИЕ

1.

Был директор крут в разборках.

Сам хоть на руку нечист,

распекал всех принародно,

благо языком речист.

Мог содрать с любого шкуру,

если как-то невзначай

кто-то самогонку сдуру

пил в столовой словно чай.

Если прогулял работу,

к пересменке опоздал,

если высказался кто-то,

что-то там не так сказал,

проявил где недовольство,

мол, порядок не такой.

Расправлялся с тем по-свойски:

тут же отправлял домой.

На собраниях корил всех,

что, де, честно говоря,

он всё делает, что в силах

человека пользы для,

да рабочие подводят,

пишут жалобы порой,

что зарплата не подходит,

нрав директора крутой.

"Да, я крут, - кричал он громко,

кулаком врубаясь в стол, -

каждому задам я трёпку,

кто ломает наш устой.

Честно всем трудиться должно нам,

делать, что кому положено.

Я один за всё в ответе,

потому мне не перечить!

Я отец ваш, а не барин.

Кто мне служит, тех прославим,

тем почёт и уваженье,

премии и продвиженье".

Так вещал, грозя всем властно,

на расправу скорый был,

но себе же признавался

в том, что все - его рабы.

2.

Рано утром спозаранку

ГСВ два молодца

в кабинет ввели Иванко

чисто белого с лица.

И директор без раздумья

выплеснул всё, что умел:

Директор

- До чего, башка ты дурья,

довести жену посмел?

А потом бойцам стоявшим:

Директор

- Вы идите. Я с ним сам.

Дверь закрылась. Голос мягче:

Директор

- Ну, скажу я, чудеса.

Да не бойся, не дрожи ты.

Говорю ведь я, любя.

Можешь мне во всём открыться.

Хоть она пришла в себя,

криминала не допустим.

Не такой я человек.

Ты в моём как будто вкусе.

За тобой греха и нет.

Как всё было?

И Иванко

Рассказал всё без утайки,

что случайно дело было,

за петлю она схватилась.

Снять верёвку было в мыслях,

но упал, она повисла.

Правду всю не говорит.

Кто ж себя не защитит?

Да и пьян был. Не упомнит.

В страхе уж себя хоронит.

Выслушав, директор криво

Ухмыльнулся, сплюнул на пол:

Директор

- Если человек дубина,

не ругать, а плакать надо.

Рассказал, теперь забудь

эту чепуху и муть.

Дело было так: вы пили,

поругались, помирились.

Дурно ей, и так бывало,

в душ пошла да и пропала.

Ты волнуешься, за ней,

а она в петлю скорей.

С перепоя сам споткнулся

да не сразу и очнулся.

А поднялся, снял жену -

без сознанья, ну и ну!

Медсестре подруге Ане

позвонил, там все узнали.

Так и говори везде,

и поверят все тебе.

Ну, норвежцы, дело ясно,

К нам сегодня прилетят.

На Шпицбергене в их власти

допросить. Начнут с тебя.

Ты не бойся. Нет убийства,

значит, дело это чисто.

Через дней пяток отправим

вас двоих на нашу землю.

Там её врачи поправят,

и вернётесь.

Ты поверь мне.

Будешь мастером работать,
чтоб я чувствовал твой локоть.

но о нашем разговоре

ни полслова никому.

И не стал Иванко спорить.

Так ведь выгодней ему.

3.

Врач Любаву бережёт -

не пускает к ней народ

ни с участьем, ни с дознаньем.

Строго всё по указанью.

И она лежит в постели

белой простыни белее.

Только чудные глаза

грустно смотрят в небеса

за больничным за окном -

радость маленькая в нём.

Ей мерещится: любимый

входит, на руки берёт

и несёт туда, где линий

новый в жизни поворот.

Ни верёвок нет, ни пьянства,

ни озлобленных затей.

Там любви всесильной царство

в окружении детей.

Любомир помор на коче

Капитанствует как раз,

а она с детьми хохочет:

Любава

- Что за прелесть ты у нас!

Уплывая в даль, не можешь

не забрать и нас с собой.

Нет на свете нас дороже.

Но и мы горды тобой.

Любомира тёплы руки

ей на голову легли.

И её от счастья мутит.
В голове пошли круги.

Закружилось, завертелось,

жизнь куда-то поплыла.

Так любить ещё хотелось,

но проснулась. Ведь спала.

Врач стоит немного хмурый.

Врач Покровский

- Надо срочно ей в Москву.

Полетит она с подругой.

Отпустить так не могу.

4.

Любомира мысли мучают:

как воспользоваться случаем,

чтоб увидеть хоть на миг

девушки любимой лик?

К ней в больницу не пускают,

ото всех оберегают.

Волновать запрещено.

Всё понятно. Верно. Но...

Как же хочется любимой

прошептать хоть пару слов,

заглянуть в души картины,

в них её увидеть зов.

Чтоб в одну секунду счастье

их накрыло бы волной,

чтоб любви две равных части

праздновали праздник свой,

отражаясь друг для друга

откровением сердец.

"Веселись, моя подруга.

Не пришёл любви конец".

5.

Самолёт на лётном поле,

пассажиры по местам.

Любомир в салон заходит.

И Любава где-то там.

Не смогли норвежцы вовсе

ни о чём её спросить.

Запретили все вопросы,

душу чтоб не теребить.

Самолёт прямой в Россию.

Атташе свой человек.

Тут его власть. Он при силе.

Проводить он должен всех.

Медленно ряды обходит.

Смотрит, всё ли хорошо.

Длинным узеньким проходом

он к Любаве подошёл.

Вот и встретились родные

души.

И пришла любовь.

Если б знал, что говорили

их глаза между собой.

Если б ведал, как мгновенья

побеждают дней поток.

Но читатель, тот же гений.

Он всё видит между строк.

А Любава лишь шепнула:

Любава

- Ты поверь, я не сама.

И слеза в глазах блеснула.

Любомир чуть устоял.

Наклонился, будто туфель

Обо что-то зацепил

Произнёс над самым ухом:

Любомир

- Я люблю тебя, прости.

И мгновенно распрямившись,

Горько горе пряча в грудь,

Так сказал, чтоб всем услышать:

Любомир

- До свиданья! В добрый путь.

Возвращайтесь, коль хотите.

Добрым людям рад наш Грумант.

Не стесняйтесь, нам пишите.

Ну и мы вас не забудем.

И Любава, что не диво,

поняла любви мотивы.

Не успела долететь,

а письмо уж в мыслях есть.

И в Москве, в больничной койке

о любви писала строки.

6.

"Славный, милый человечек,

жизнь прошла, и крыть здесь нечем.

В этой жизни я уже

на последнем этаже.

Всё сломалось страшной ночью

там, где дьяволы хохочут,

где владычат злые ведьмы

среди льдов, снегов, медведей.

И бороться я не стала.

Я пропала. Всё пропало.

Что за путь у нашей жизни?

Утро белой пеной брызжет

и, срываясь облаками,

улетает перед нами.

Мы довольны, веселы,

счастьем, радостью полны.

День приходит непогодой.

Тут мы боремся с природой.

В жизни, сроками отмеченной,

мысли нет, что будет вечером.

Просто все живём проблемами

и надеждами нетленными.

Не бывает дня без ночи.

Между ними вечер вскочит.

Он причешет и пригладит,

все волненья дня уладит.

Так проходит наша жизнь,

Хоть держись, хоть не держись.

Весь вопрос, зачем всё это,

если нет любви при этом?

Если нет любви к кому-то,

у иных любви к чему-то,

нет и смысла на земле жить.

Что себя напрасно тешить?

Вот и любят, кто красотку,

кто селёдочку под водку,

кто науку, кто рыбалку,

кто азарт в работе жаркой.

Кто гурман, кто сочинитель,

кто историк всех событий.

Всем есть дело на земле,

Коль любить. А если нет?

Без любви вся жизнь отрава,

и тогда тебя оравой

окружают в мире злыдни.

И куда от них ни прыгни,

в шкаф, на крышу, под подушку -

всюду ты у них на мушке,

под прицелом быть убитым.

Так несчастлив без любви ты,

всё вокруг сплошное горе,

и тогда выходишь в поле

на краю у жизни самой,

чтоб закончить всё и сразу.

Я была на том краю.

Вдруг услышала "Люблю".

Разве что мне показалось?

Но надежды, хоть и малость,

заглянуло в сердца донце,

как бывает, утром солнце

разорвёт небесны тучи,

чтоб в оконце бросить лучик,

так что с радостью безмерной

ты бежишь скорей за двери

ближе к солнцу, ближе к свету...

Впрочем, это для поэтов.

Мне же в тот момент так сладко,

так покойно стало в теле,

будто мне вина Бастардо

в кубок влили, разогрели,

дали выпить по глоточкам,

не спеша, вдыхая прелесть

аромата лепесточков,

розы нежной акварели.

Но я знаю, самолёты,

не сближают.

Улетая,

ждут меня мои заботы

на земле родного края.

Там и дети (Их люблю я.

Всё же плоть и кровь моя).

На работу там любую

соглашусь, наверно я.

Чередой польются будни

кухней, стиркой и тоской.

Ветер прошлое остудит,

просвистев за упокой.

Пролетел мой цвет весенний,

жизнь промчится стороной.

Рано началось веселье,

рано кончилось оно.

Много дней письмо писала.

Извините. Я устала.

Но поверьте - мой роман

не могла прервать сама.

Прилетела б голубицей

дочитать его страницы.

Не судьба. Прошу ни мало

не судить меня. Любава".

Но к письму, как бы в довес

Шли слова после PS:

"Нет, нельзя судить Иванко.

Хоть горячий он, однако

сам решиться он не мог -
Кто-то чем-нибудь помог.

То, что мы столкнулись круто,

он узнал через минуты.

Знаю я, директор сам

позвонил ему, сказал

так, что парень взбеленился

и на страшное решился.

Думаю, что наш директор

взревновал ко мне и крепко.

Только кто же мне поверит.

Я теперь с петлёй на шее,

но не с той, что снять успели,

а с другой, что тяжелее

во сто крат носить живой.

На меня теперь рукой

машут все, как на больную,

на несчастную такую.
Ни учиться не возьмут,

ни работы не дадут.

Поскользнусь я где неловко,

сразу вспомнят про верёвку.

Извините за приписку.

Хоть пред вами буду чистой".

ОЖИДАНИЕ

1.

Так влюблённые расстались,

а надолго ль, мне и им

не известно. Но бежали,

торопясь, за днями дни.

То письмо пришло лишь в марте.

Должен вам я рассказать:

в Баренцбург с любою маркой

письма не спешат попасть.

Нет давно советской почты,

регулярных связей нет.

Если даже нужно срочно,

знай: Шпицберген - крайний свет.

А норвежцы, скажем правду,

все зовут его Свальбардом.

Чтоб понять, в чём суть, читайте,

что расскажут вам писатель,

археолог и историк.

Словом, книг читайте горы.

Если вы письмо пошлёте

на Свальбард и в Баренцбург,

редко, кто на русской почте

разберётся, что к чему.

И не надо удивляться.

Может быть, не так уж скоро,

но сумело всё ж добраться

в Баренцбург Любавы слово.

2.

Любомир не свой от счастья,

как увидел тот конверт.

Если б письма были чаще.

Как же долго шёл привет.

Взял письмо и в уголочек,

где не видят щёк пожар,

где читаешь между строчек,

лист письма в руке зажав.

Строки, строки, слов потоки.

Что за ними? Что меж них?

Так значенья слов глубоки,

что поймёшь не сразу их.

Вот и бегаешь глазами

от одной строки к другой:

Что ещё не досказали?

Что скрывают за собой?

Почему нет слов о муже,

об отце её детей?

Может, он теперь не нужен?

Он, конечно же, злодей.

Заслужил он наказанье.

Рано, поздно ли, но всё ж

должен правду рассказать он.

Ненавистна в мире ложь.

Вдруг в конце письма приписка.

Любомир читает быстро.

Подкатился к горлу ком.

Вот ведь, значит, дело в чём.

Подозренья оправдались:

Все Любаву оболгали.

Ложь живёт себе, не тужит

и кому-то службу служит.

Змеи лжи страшней, пожалуй,

чем любой кинжал и пуля.

Убивают словом-жалом.

Ложь по жертвам не тоскует,

бьёт других исподтишка,

для обманутых тяжка.

Оттого всем в жизни трудно,

что гуляет ложь повсюду.

Лгут любимым, нелюбимым,

льстивым словом, наградными,

незаслуженным почётом

дипломат, премьер, учёный.

Лгут министры и статисты,

лгут пройдохи-журналисты.

президент и депутаты

лгут народу за мандаты.

Ложью выстелены троны.

Ложью светятся короны.

Мир погиб бы с этой ложью.

Наше счастье - правды больше.

Лишь она наш мир спасает.

Пусть она порой босая,

без обувки и одёжки.

Голой правде верить можно.

Рассуждая сам с собой,

Любомир пошёл домой.

В голове роились мысли,

как Любаву сделать чистой

перед всеми,

чтобы жить,

сняв с неё верёвку лжи.

3.

На пути ему директор:

Директор

- Любомир! Богатым, верно,

будешь. О тебе я думал.

Что-то ты такой угрюмый?

Здравствуй.

Руку подаёт.

Этикет тут, кто поймёт?

Пусть по возрасту он старше,

а по чину...

Что тут скажешь?

Директор

- Посмотри, погода нынче

распрекрасна, как обычно

в марте, если нет метели.

Небо сине, горы белы.

А немного погодя,

певчи птицы прилетят.

Пуночка поёт чудесно.

Всем она у нас известна.

Таять снег начнёт тихонько,

Зажурчит ручьями звонко.

Тот-то будешь рад природе.

Завтра рано, на восходе,

Едем вместе на рыбалку.

Приглашаю...

Любомир

- Время жалко, -

отвечает Любомир.

Директор

- Что за странный этот мир!

Возмущается директор.

-Я ведь приглашаю редко.

Консул сразу согласился.

Я вот и тебя выискивал,

чтоб сказать о приглашенье.

Завтра всё же воскресенье.

Твой отказ не принимаю.

Завтра утром встанем рано,

сядем все на скутера.

Здесь рыбалка не игра,

а приём для расслабленья

от работы напряженья.

Не для каждого, естественно.

Мы начальство. Будет весело.

Снасти есть. На лёд озёрный

выходить нам не зазорно.

Рыба красная голец.

Я по ней большущий спец.

Чтоб не утруждать нам руки,

дал команду сделать лунки.

Так что всё уже в работе.

Дело только лишь в охоте.

Свежая прекрасна рыбка,

выпьем стопки, шашлычки там

и закусочка в запасе.

Любомир сказал:

Любомир

- Согласен.

Уговаривать вы мастер.

Но признаюсь, что по части

рыбной ловли я профан,

буду я обузой вам.

Директор

- О! -

директор рассмеялся, -

- Здесь кругом всё в нашей власти.

Было б небо с ярким солнцем,

И жалеть нам не придётся.

Любомир

- У меня вопрос один...

Директор

- Все вопросы там решим.

Любомир слегка подумал

И кивнул:

Любомир

- Ну что ж, разумно.

Будет день и будет пища.

Там ответы все и сыщем.

4.

Короткой мартовскою ночью,

они такие в заполярье,

опять бежит строка за строчкой

любимой в край заморский дальний.

Рука легла в тревожной думе

на край смущённого письма.

"Не знаю, милая, найду ли

я подходящие слова.

Как мне сказать, что всё пылает

во мне при мысли о тебе?

А странно, что снега не тают,

хоть солнце светит днём с небес.

Мы завтра едем на рыбалку.

Предчувствие меня гнетёт,

что будет в жизни поворот...

К плохому если, это жалко.

Но нет. Судьба нас повязала.

Не будем верить предсказаньям

жрецов, распутницы луны,

в которую все влюблены.

Она же всем готова счастье

дарить делённое на части.

Не будем верить и гадалкам,

что деньги вымогают сладко.

А будем жить своим умом,

надеждой и чудесным сном,

дающим пищу тем мечтам,

какие так приятны нам.

Срываются слова к бумаге,

хотят всю душу развернуть,

но я держу, как если надо

коней сдержать мне за узду.

Неверно мир устроен нынче,

коли в душе не вольны мы.

Мешают правила, обычай

тогда, когда мы влюблены.

Когда один волнистый локон,

дрожь губ заметная едва

к мирским законам рушат стойкость,

чтоб стойким быть в любви всегда.

Ради неё, любви лучистой,

любви единственной навек,

на жертвы, что бы не случилось,

готов влюблённый человек.

Я весь тобою взят в полон,

и счастлив я, что так влюблён,

когда и в самый день ненастный

всё в мире кажется прекрасным,

а ночь, когда так звёздам тесно,

собой любви рождает песню.

Я счастлив: есть ты в мире где-то.

Уж тем душа моя согрета.

Но я несчастен: мне любимой

мелодий не играть на лире

и не шептать, что не устал

любить нектар в её устах.

Судьба любовь в нас родила

и тут же порознь развела.

Так счастье и несчастье рядом,

косясь, друг друга мерят взглядом,

живут во мне, как ни сердись.

Ну, до чего же странна жизнь!

И всё же верю - там ли, здесь ли -

с тобой мы будем всё же вместе.

Пора.

Прошу простить меня.

Прощай, родная.

Подпись - Я.

И где-то дальше в уголочке

"Люблю" вписалось близко к строчке.

Стол письменный. Письмо под лампой,

Конверт без адреса, но с маркой.

НА РЫБАЛКЕ

1.

Читатель мой, когда бы знал ты,

что такое есть Шпицберген,

где так прекрасно время марта,

когда в предутреннем разбеге

лучей, струящихся от солнца,

вдруг розовеют гор макушки,

покрытые пушистым снегом,

как шалью матери-старушки;

когда бы видел ты Шпицберген

в период бесконечных дней

без звёзд и темени ночей

очерченный горами в небе,

где синий есть и белый цвет,

и до других им дела нет;

когда держал бы снегохода

послушный в рукавицах руль,

несясь по снежным переходам

под стать полярному царю,

не замечая трещин в льдинах,

летя над талою водой,

в восторге сердца половина,

и страх трепещется в другой;

когда бы слышал говорливых,

крикливых чаек, песни их,

запоминал бы те мотивы,

что дарят птичьи песняры;

когда почувствовал бы близость

того, что полюсом зовут,

по сине небу, что зависло,

раздвинув вширь Полярный круг,

и ощутил его дыханье,

что пробирает до кости,

читатель мой, ты никогда бы

не смог от той земли уйти

и позабыть её, поверь мне,

так восхитителен Шпицберген.

2.

Подлёдный лов гольца чудесен

морозным днём, когда без туч

гуляет солнце в поднебесье,

а ты на корточках, чуть-чуть

присев на низкую скамейку,

в дублёнке, шапке меховой,

склонясь над лункой, взглядом цепко

следишь за жизнью под водой,

да не видать, но поплавочек

порой дрожит, вниманье! вот

под воду скрылся он, и тотчас

ты понял, что голец клюёт.

Захолонуло сердце страстью.

Дёрг удочку и пред тобой

чешуйки в солнце серебрятся,

и рыбу ловишь уж рукой.

Но не легко она даётся:

выскальзывает, рвётся, бьётся,

срывается с крючка и в снег,

а там торопится совсем

скакнуть поближе к круглой лунке.

Ты сам в отчаянье и юрко

бросаешься вослед за ней,

чтобы накрыть ладонью всей,

схватить и выбросить подальше,

при этом в мягкий снег упавши.

И в хохот, в радость. Что за миг!

Кому такой момент не мил?

3.

Любомир, хоть опыт мал,

(лов со льда узнал впервые)

штук с десяток рыб поймал,

так что все его хвалили.

Но его не грела слава

удальца и рыбака.

Всё мерещилась Любава,

как былиночка легка,

полногруда, ясноока,

нежной кожею светла

и с улыбкою широкой...

Словно бы он испытал:

вкус медовый поцелуя

этих тёплых нежных уст.

И сидел, теперь, тоскуя,

весь объятый сонмом чувств.

В мыслях говорил:

"- Любава,

Ты поверь, любовь моя,

помогать не перестану.

Говорил под вечер я

о тебе с моим начальством.

Консул строгий дипломат,

как ему и полагается.

Он сдержал весь мой накат.

Мне хотелось обязательно

сдать директора под суд.

Консул мне:

- Где доказательства?

Не поверят ведь письму.

Да не это даже главное.

Время нынче уж не то.

Вся страна, что поле бранное -

славен тот, кто всех побьёт

не в прямом, конечно, смысле,

в переносном.

Но чтоб знал,

Те во власть сегодня вышли,

кто кидал, ломал и брал.

Все жаргонные словечки

стали модными во всём.

Взять директора мне нечем,

хоть и знаю всё о нём.

Он ворует безудержно.

Долларами барыши.

За рабов рабочих держит

и подачками гроши

к их зарплате назначает,

и за то его отцом

просит, чтобы величали.

Было б верно - подлецом.

Спишет где товар условно

за казённый, значит, счёт,

и рабочим продаёт он,

выручку - себе в доход.

Из продуктов, что в питанье

здесь идёт бесплатно всем,

часть за деньги иностранцам

продаёт, а куш себе.

Двадцать тысяч тонн погрузят

уголька на сухогруз,

за рубеж налево пустит.

А в отчётах пишет чушь.

Всё мы знаем, всё известно нам,

только кто же их возьмёт,

если чёрных взяток лестница

снизу до верху идёт?

Но нигде флажка не видно -

кто за кем и как стоит.

Почему тот стал министром?

Кто там честный, кто бандит?

Стиль в стране такой настроен:

кто ворует - тот доволен.

Сверху кто, а кто-то с краю,

все друг другу помогают.

И директор, дело ясно,

человек весьма опасен.

Милая моя Любава,

не согласен я. И рано

похоронные мелодии

нам играть. Часы не пробили".

4.

В голове метались мысли,

а голец меж тем ловился.

Тут и там порой кричали:

Голос рыбака

- О, ещё одну поймали!

Долго ль, коротко ли, нет,

а директор на обед

пригласил всех собираться:

Директор

- Шашлыки уже дымятся.

И от озера Линне,

что когда-то русским звалось,

потянулись по реке

к месту, что давно осталось

от российского Ивана.

Крест, могила, след от брёвен.

где он жил лет тридцать славно

в прошлом веке.

Был помор он,

говорят, последний самый

из потомственных поморов.

Старостиным прозывался.

Дом-музей теперь построен

его имени. И здесь

рыбаки собрались есть.

Стол накрыт, лежат закуски:

винегрет, икра по-русски,

рыба красная норвежцев,

с косточкой маслины, перцы,

огурцы и помидоры,

сыр, колбаска, всё такое.

К ним коньяк, вино и водка

под морозную погодку.

Правда, в доме-то тепло.

Здесь натоплено давно.

Все за стол садятся чинно

и по рангу, и по чину.

Консул, рядом атташе,

остальные там уже,

кто постарше, кто помладше,

где директор им укажет.

Во главе стола хозяин -

сам директор. Он-то знает,

что ему вести застолье,

но привык, здесь он спокоен,

хоть сначала суетится,

чтобы все уселись лица.

Дом бревенчатой структуры

из поморской взят культуры.

Толсты стены, малы окна,

стол да лавки - мебель только.

И большая печь, что знали

и в Иркутске, и в Рязани.

Бедна мебель не помеха

тем, кто на рыбалку ехал.

То - норвежцы. Им комфорт

нужен даже там, где лёд,

где, приехав на недельку,

дай удобную постельку,

кресла, телефон и свет,

и чтоб биотуалет.

Русским проще: домик где-то,

чтобы спрятаться от ветра,

только б выпить, закусить,

да за жизнь поговорить.

А поспать - лишь были б в хате

печка, лавки да полати.

5.

Всех директор угощает,

сам по рюмкам разливает.
Да гостей не так уж много.

Тройка ГСВ в подмогу,

полномочный представитель,

зам директора, строитель,

рядом главный инженер,

ну и консул с атташе.

За вином, за русским салом,

за прекрасной той закуской

языки-то развязались

по традиции по русской.

Встал директор:

Директор

- Как и прежде,

третий тост всегда за женщин.

Хоть их нет здесь нынче с нами,

к ним любовь всегда мы славим.

Только все вставать не будем,

раз здесь нет их глаз и грудей.

Хохотнул. А кто-то:

Голос полномочного представителя

- Право,

жаль, что рядом нет Любавы.

А нельзя ль её нам вызвать?

И работник, и красива.

Директор

- Нет, -

сказал директор, хмурясь,

и чуть-чуть, но всё ж волнуясь.

- Всякое самоубийство,

если сразу не прошло,

может снова повториться.

То известно всем давно.

Взяв её,

себе проблему

мы тем самым создадим.

Мужа вызвал.

В понедельник

нашим рейсом прилетит.

Но за женщин всё же выпьем.

Тост ведь был провозглашён.

6.

Дипломат. Не лыком шитый,

был директор просвещён

в том искусстве обхожденья

острых всяческих углов.

Издавна владел уменьем

прятать всё в потоке слов.

Но и памятью зловредной

обладал. Всё в голове

сохранял он до момента,

чтоб припомнить, нужно где.

Выпил водку, смачно крякнул,

сел, огурчик в рот просился.

Закусил и видит рядом

Любомир к нему склонился,

говоря совсем негромко:

Любомир

- Кто сказал на самом деле,

что на шею ту верёвку

девушка сама надела?

У меня есть информация,

что была там провокация.

Кто-то захотел, наверно,

чтоб взыграла в муже ревность.

Знали все: ревнив он больно.

Для огня искры довольно.

7.

Тут директор поперхнулся,

за стаканом потянулся

газированной воды,

не случилось чтоб беды.

Выпил, рот салфеткой вытер,

дёрнул желваками скул.

Будто вспомнил те событья

и на консула взглянул:

Директор

- Мы же с вами всё смотрели

и опрашивали всех.

Мы не можем им не верить.

Это просто был бы грех.

Не было там провокаций.

Кто-то обмануть старается

молодого дипломата.

Любомир, поверь, как брату,

как отцу, я ведь постарше.

Не заваривай ты кашу.

Ненароком некто скажет,

что и ты причастен даже.

Вы ж вдвоём в тот день купались.

Консул встал:

Консул

- Ну, не ругайтесь.

Подышу пойду, пожалуй.

Вышел.

Любомир

- Как же вы узнали?

Любомир был потрясён

Поворотом в деле том.

А директор без волненья

Ел шашлык, с ответом медля.

Директор

- В Баренцбурге нет секретов.

А директор я при этом.

Мне потом всё доложили,

как в воде вы там кружились.

Может, оттого размолвка

меж супругами была.

Муж заснул. Она верёвку

от расстройства и взяла.

Или попугать хотела.

Нервы сдали. Вот в чём дело.

8.

Любомир был в изумленье,

как всё можно повернуть.

Да не зря ему в ученье

прочили великий путь.

Улыбнувшись через силу,

он сказал, держаться силясь:

Любомир

- Уточнить хочу одно.

Вы сказали, что потом

обо мне вам доложили,

как в воде мы там кружили.

Кто, когда сказал об этом?

Очень важно. Жду ответа.

Но директор шит не лыком

и ответил не сердито,

но вопросом на вопрос:

Директор

- Это что же тут допрос?

Ты, дружочек, не дорос,

чтобы мне чинить разнос.

Сам в кусты не уходи.

Девки нравятся, поди?

Закрутил мозги девчонке.

А она того... к верёвке.

9.

Любомир вздохнул глубоко,

чтобы дух перевести,

и сдержал свой гнев, наскоком

поднимавшийся в груди.

Любомир

- Что ж, скажу, коли решили

говорить начистоту.

В сердца вашего машине

слышу я тревожный стук.

Слышу чётко перебои.

Там в деталях есть изъян.

Вы не ладите с собою.

Трудно жить на свете вам.

Всё, казалось бы, успешно:

деньги, слава и почёт.

Но душа такая грешная -

горечь вся в неё течёт.

Всё, что сделано неправедно:

Ложь, бесстыдство - в наказанье

в душу ту клешнями крабьими,

плоть царапая, вползает.

Потому душа вне тела

так живёт, чтоб не болеть,

чтобы всё, что сам наделал,

не почувствовать суметь.

Только всё же временами,

приоткрыв души той двери,

ужасаетесь вдруг сами,

не выдерживая смерди,

что оттуда тянет гнилью

беспокойной жизни вора.

Вот они и захандрили,

части вашего мотора.

Вы смеётесь, а на сердце

дел невзрачных цепи тяжки.

Вы давно боитесь смерти,

хоть и родились в рубашке.

10.

Директор

- Тьфу тебе! -

директор сплюнул. -

Как оракул с чёрной думой.

С короба три накрутил,

чёрте что наговорил.

Обо мне что говорить?

Не по Сеньке шапку шить.

Ясно лишь - ты не простак.

Дипломат стал неспроста.

Но вернёмся к нашей теме.

Как с Любавой вы успели

так сойтись, что в людном месте

плавали в бассейне вместе,

не боясь ни оговора,

ни чьего-либо укора?

Любомир

- Хорошо, даю вам слово -

рассказать здесь всё на свете.

Но пока без протокола

На один вопрос ответьте.

Не звонили ль вы Ивану

В день, когда случилась драма?

Директор

- Про Иванко ты, наверно?

Так его зовут с приезда.

Нет. Не помню. Память скверна.

Да ведь дел, ты знаешь, бездна.

Каждый день звонков до сотни.

Всех, конечно, не упомнишь.

11.

Любомир

- Что ж, я знал: ответ ваш станет

не ясней, чем ночь в тумане.

Но отвечу о себе.

Я пришёл в тот день в бассейн.

По воде поплыл я кролем,

вдруг удар, ах, что такое?

Головой боднул кого-то?

Развернулся сразу - кто там?

Вижу страх в глазах красивых.

Голова под воду.

Сильно

мы ударились и что же?

Девушка она ведь всё же.

Захлебнётся от удара.

Я за плечи вверх. И стала

извиняться она тут же,

и ушла скорее к мужу.

Я успел спросить лишь имя.

Мы ведь незнакомы были.

Директор

- Это всё?! -

Директор в шоке. -

Мне сказали о другом.

Будто и ласкал и чмокал.

Правда, всё это потом.

Любомир

- Значит, вы и не звонили?

Директор

- Что ко мне ты прицепился?

В вечер тот, наверно, спал я.

Как собака, был усталый.

12.

Любомир

- Ну, тогда прошу спокойно

слушать, что я расскажу.

Получил на днях письмо я.

Надо будет, покажу.

Ясно стало из него мне,

что Иванко был ревнив,

но и в ревности агонии

он бы мухи не убил.

Да нашла коса на камень.

Да подлили масла в пламень.

Маслом тем звоночек был

обо мне и о Любаве.

Он Иванко взбеленил,

ревновать сильней заставил.

Ревность штука хуже зверя,

пострашней зубов акул.

Слабый ревностью болеет.

Беспокойно жить ему.

Тут ни спать, ни есть в охотку,

тяжело дышать и жить.

Ревность распаляет столько,

что не в силах потушить.

Всё сожжёт внутри пожаром,

мозг и тот испепелит.

Ревность ядовито жалит,

всякий может быть убит.

Ревность правду не услышит.

Жалок тот, кто ею дышит.

Но ревнивец и силён.

Амоком опасен он,

Распалённым безрассудством.

Миллионы судеб рвутся

лишь от ревности безумной.

Всё сломал - потом подумал.

Принцип нервного больного.

К сожалению, их много.

13.

К нашим перейдя баранам,

на вопрос отвечу вам:

Я не тратил время даром,

речь не вёл по пустякам.

Важно было убедиться,

был ли ваш звонок к Иванко.

Директор

- Стоп! -

Директор рассердился -

Врёшь ты всё, хоть очень складно.

Иванко

- Я узнал вчера. Диспетчер

Мне сказал - был ваш звонок.

Стало ясно: крыть тут нечем.

И директор сразу смолк,

потемнел темнее тучи,

желваками зажевал.

Встал и вышел, будто пучит

в животе.

Рукой прижал

эту грузную махину,

кисло скорчив боли мину.

ГРОЗНЫ СКАЛЫ

1.

Долго ль, коротко ли можно

говорить об этом дне.

Человек директор сложный,

неразгаданный вполне.

Всё он мог - считалось всеми -

лихо всем руководил.

Всё увидит, всё подметит

и на всё хватает сил.

В кабинете, не вставая,

мог решить любой вопрос.

Кнопки пульта нажимая,

к телефону, как прирос.

В шахте, в море, на рыбалке

рация всегда с собой,

чтоб разнос кому-то жаркий

учинить в момент любой.

Но умел он и посулом

подчинённых подкупить.

Не одним лишь словом грубым.

Знал, с кем дружбы пряжу вить.

И не всякий на Шпицберген

на работу просто так

мог приехать.

Всё семейно:

брат жены, тот кум, тот сват.

Та невестка зам. Министра,

этот с ясель давний друг.

Здесь на острове те лица

в руководства входят круг.

А в шахтёрские ряды,

он считал, идут рабы,

хоть и сам был из шахтёров.

Это в памяти затёрлось.

Говорить любил о спорте

и что сам калач он тёртый,

что никто его не сможет

обойти, чтоб стать дороже

для начальства, для людей.

Он всегда, мол, всех хитрей.

Воду сквозь, огонь и дым

Он пройдёт, как есть, сухим.

Потому терпеть не мог,

если шёл кто поперёк,

если кто его обидел.

Тех он просто ненавидел,

если даже угощал.

То, что против, не прощал.

2.

Время к вечеру течёт,

но светло: здесь день длиннее.

Что, кому сказал, о чём

тут директор,

не имеем

никаких мы доказательств,

так что зря вперёд стараться

убежать в своих догадках.

Всё изложим по порядку.

Утолившись шашлыками,

загасив огонь в мангале,

выпили на посошок,

на закуску пирожок.

Ехать вышла тут пора.

Сели все на скутера.

Шапки, каски, рукавицы,

чтоб в пути не застудиться.

На лице чехол, очки.

Что в глазах, поди, прочти.

Губы да лишь кончик носа

остаются для мороза.

В марте он и так не шутит.

а помчишь, сильнее будет.

3.

Белый снег, ни точки чёрной,

в белы шубы облачённый

Грумант холодно торжествен.

Ни к чему слова и жесты.

Белы щели, белы скаты,

ледников белы накаты,

пики горные белы,

все прекрасны и милы.

Как милы девичьи лица.

Белизной их насладиться

не устанешь, сколь ни смотришь,

белизну ту любишь, хочешь.

Бел ручей, долины белы.

Берег моря тоже белый.

И над белым даже морем

только небо голубое.

4.

Так стихи слагались смирно

в голове у Любомира.

Снегоход несётся рьяно.

Нет проблем - дорога прямо.

Впереди вся кавалькада.

Позади сегодня надо

быть ему, как молодому,

да теперь ведь едут к дому.

Позади, известно, должен

Ехать сильный и надёжный.

Любомир спортсмен и верно,

что директор в нём уверен,

говорит:

Директор

- Ты видный парень.

Будь охраной нашей сзади.

Позже мой боец догонит,

будет ехать за тобою.

Любомир и рад доверью.

В искренность привык он верить.

5.

Путь хорош. Ревут моторы:

Повела дорога в горы.

У скалы на перевале

вниз и влево ехать стали.

Любомир свой руль налево,

да как будто бы заело,

вдруг заклинило, и лыжи

на скалу упрямо вышли.

Что ни делал - всё напрасно.

Миг, удар и вниз сорвался.

Глубоки ущелья гор.

На погибель Грумант скор.

6.

ГСВ бойцу не верится.

Стал. Дрожа, достал ракетницу

и послал ракету красную

о несчастье говорящую.

Все вернулись к той скале.

Кличут, ищут жизнь, во мгле

утонувшую бесследно.

Консул серым стал, не бледным.

На директора воззрился:

Консул

- Вижу я, сработал чисто.

Но попомни: день придёт -

проклянёт тебя народ.

Знаю, мне не доказать,

что твоя рука опять

здесь устроило злодейство,

но уверен - это место

обернётся тяжким колом

и вонзится тебе в горло.

7.

На ракету ту сигнальную,

что ушла под небосвод,

прилетел, спеша аврально,

к ним норвежский вертолёт.

И директор был активен,

службы все оповестил.
Прилетели, прикатили.

Собралось немало сил.

Но прошло порядком времени,

прежде чем смогли поднять

уж безжизненное тело,

битый скутер по частям.

Увезли останки бренные,

замело метелью белою,

Но в ущелье возле дна

долго кровь была видна.

Песней северною ветры

провожали в путь поэта,

В путь последний жизни славной,

оборвавшейся так рано.

ЭПИЛОГ

1.

Читателям, быть может, повезло.

Известно им, что есть добро, что зло.

Что должно зло примерно наказать.

А как? Позвольте мне у вас узнать.

2.

А вышло так, что на другой же день,

в аэропорт пришлось всем полететь

встречать российских линий самолёт,

что вёз шахтёров трудовой народ.

В том самолёте был и наш Иванко.

Чуть свет все встали спозаранку,

хоть гибель атташе всех потрясла,

да ведь у каждого ещё свои дела.

Друзья летят, а многим и родные.

И улетят на материк иные

Обратным ходом, чай не каждый месяц

устраиваются самолёта рейсы.

Событие. Толпятся и шумят,

фотографируют себя и всё подряд.

В аэропорту сто с лишним человек.

Кто в зале ест, а кто идёт в буфет.

Пьют водку, пятернёй скрывая рот.

Паёк сухой. Скорей бы самолёт.

Пронёсся слух: "Диспетчеры ведут

над островом Медвежьим, скоро тут".

Последний раз пакуют чемоданы.

Что спрятали опять, а что достали.

Выходят на погоду посмотреть.

Она неважная. Вчера мела метель.

За тучами не видно даже солнца.

Чтоб сесть, пилотам попотеть придётся.

В горах туманит больше, чем обычно.

Что, впрочем, для Шпицбернена привычно.

В ушанках головы. Видны лишь подбородки.

Мороз такой - согреться мало водки.

И снова люди входят в помещенье.

Где самолёт? Кончается терпенье.

Тут кто-то, где-то тихо говорит:

Чей-то голос

- Упал, разбился.

Чей-то крик

- Что-о-о? - раздался крик.

3.

Сто сорок один человек на борту

российского лайнера с именем "ТУ"

летели на северный архипелаг.

Им солнце светило, но как-то не так.

Штурвал, а за ним корабля командир,

весь свет облетал, и сюда он ходил.

Внизу облака, но не первый полёт...

Командир корабля

- Иду на посадку.

Пошёл в разворот.

Последний раз солнце мигнуло в окно,

и скрыло его облаков полотно.

Нырнули в болото косматых перин,

и слева, и справа несутся они.

Ни небо, ни землю увидеть нельзя.

Командир корабля

- Ах, может быть, всё же рискнули мы зря?

Эй, штурман, ты знаешь, куда нас несёт?

Штурман

- В горах самый лучший прибор наш соврёт.

Командир корабля

- Эй штурман, смотри, перед нами ведь го...

Но больше сказать не успел ничего.

Штурвал на себя, чтоб поднять самолёт,

да брюхом на плато, ломается хвост.

Удар - и сто сорок один человек

увидеть живыми возможности нет.

Гора под названием "Опера" есть.

На ней совершилась к живущему месть.

На этой горе среди снежных оков

трагедии "Оперы" грянул аккорд.

Над саваном белым холодных высот

застывшее в ужасе солнце встаёт.

Тела разбросало. Посадка крута.

Пилот словно дремлет, смертельно устав.

Забыв, что на этой земле где-то жили,

в растерзанных позах лежат пассажиры.

И в чьих-то случайно раскрытых глазах

луч солнца пытался сверкнуть, но погас.

Судьба, как же так? Жизнь Иванко взяла,

и тем воздала за Любаву сполна.

За что же сто сорок невинных людей

погибли, как этот жестокий злодей?

Но что вопрошать? Даже в колокол бей.

Судьба никогда не ответит тебе.

Лишь ветер вздохнёт, неустанно грозя:

"Здесь Грумант, на нём расслабляться нельзя".

4.

Погибших родные понять не хотят

и к месту трагедии вскоре летят

увидеть, где шум самолёта затих.

Летят отовсюду, Любава средь них.

Траура чёрного тонка вуаль.

Лицо опечалено. Мужа ей жаль.

Плох был он к ней, ну а всё же любил.

Но сердце заполнил давно Любомир.

При встрече хотелось поведать ему,

как трудно живётся. Как будто во тьму

попала она средь недобрых людей.

Над нею смеются, злорадствуют ей.

Рисунок с верёвкою крепят к двери,

Иванко в измене её обвинил,

родные его, как с цепи сорвались,

и невыносимой становится жизнь.

5.

Консул встречает, ведёт в вертолёт.

Места трагедии сверху облёт.

В иллюминатор видна лишь гора,

но слёзы прорвались - нужна медсестра.

Она рядом с ними, даёт нашатырь,

а в памяти те, кого нет уж в живых.

А в памяти лица живые стоят.

И слёзы горючи, и щёки горят.

Дрожит вертолёт от рыданий внутри,

скорее назад к Баренцбургу летит.

Там консул Любаву к себе пригласил,

Привёл в кабинет, чашку кофе налил.

Он стал говорить:

Консул

- Будет длинным рассказ.

И грустным. Прошу успокоиться вас.

Любава сложила на кресло вуаль.

В глазах и тоска, и любовь, и печаль.

И тяжко предчувствие. Дрожь не унять.

Что же ещё здесь случилось опять?

Консул растерян:

Консул

- Я это... того...

должен сказать... нет здесь больше его.

Любава

- Кого нет, Иванко? Пусть спит себе в мире.

Консул вздохнул:

Консул

- Нет, я о Любомире.

Любава вскочила:

Любава

- Что, разве уехал?

Я встречи ждала. В чём же вышла помеха?

А руки, прекрасные руки дрожали,

глаза не хотели большей печали.

Что-то случится, губы боялись,

И жались друг к другу, крепко так сжались.

Консул поднялся, в голосе сталь:

Консул

- Прошу вас, наденьте снова вуаль.

Ноги ослабли, тело скосилось,

в кресло Любава осела бессильно.

Консул к графину. Воду в стакан.

Консул

- Пейте. Вода самый чудный бальзам.

Зубы стучат, тело всё в лихорадке.

Вуаль на лице.

Любава

- Вот теперь я в порядке.

Прошу, расскажите, случилось-то что.

Когда, почему, из-за чего?

И стал излагать консул всё, не скрывая:

Консул

- О вашем письме и любви вашей знаю.

Мне всё рассказал Любомир до рыбалки.

Был парень геройский, мы с ним рядом жалки.

Я должен был тоже вступиться за правду.

Кто знает, быть может, упал бы с ним рядом.

Но подлость есть подлость.

И консул, зажмурясь,

С грустью добавил:

Консул

- Не докажу я.

Консул, как видно, парня любил.

И за погибель себя же корил.

Слушала долго рассказ тот Любава.

Письмо Любомира нервно читала

то, что оставил он перед рыбалкой

рядом с конвертом с наклеенной маркой.

6.

Любава из консульства вышла под вечер.

Хотя солнце с неба уже не скрывалось.

На кухню зашла по дороге зачем-то.

Да, впрочем, с подругами там повстречалась.

И там ей сказали, директор, мол, ищет.

Ну что же, пошла. Сам сидит в кабинете.

Навстречу поднялся, печально напыщен,

но радостным возгласом девушку встретил:

Директор

- Любава, позволь мне унять твоё горе.

Мы все здесь скорбим. Грусть твоя нам понятна.

Но рад я, что встретился снова с тобою.

Готов на работу тебя взять обратно.

Ты так же прекрасна, нет, лучше и краше.

Работу тебе предложу я, где хочешь.

И не поскуплюсь. Ну, меня-то ты знаешь.

Теперь ты не будешь по кухне рабочей.

Любава вуаль не сняла и сказала:

Любава

- Спасибо за добрые ваши слова.

Наверное, я соглашусь, но сначала

есть просьба большая моя к вам одна.

Хочу я поехать туда, где недавно

упал со скалы атташе молодой.

Меня ведь он спас. Только что я узнала.

Обязана жизнью, и долг это мой.

Директор

- Ну что ж, справедливо, -

заметил директор, -

пошлю я кого-нибудь завтра с тобой.

Любава

- Нет-нет, -

вдруг Любава ответила резко, -

хочу, чтобы вы были только со мной.

Мы с вами вдвоём, чтоб никто нас не видел,

на скутере съездим туда и назад.

Надеюсь, что вы на меня не в обиде.

И всё там решим, где работать и как.

Да лучше сейчас. Разошлись по домам все.

Я выйду подальше и там подожду.

Директор подумал: "Я прелестью дамы

сегодня, конечно, себя награжу".

Кнопку нажал, приказал ему скутер

срочно кому-то к крыльцу подогнать.

Любава ушла. И задумавшись будто,

пошла за посёлок, словно гулять.

7.

В директорской бане директор оделся,

команду дал сауну греть для него

и чтоб до его персонально приезда

сюда не пускали совсем никого.

Закуску, шампанское, сладости, фрукты

сказал, чтоб немедленно всё завезли.

Проверил сам мыло, мочалки, шампуни,

чтоб, как говорится, всё на мази.

Диван, полотенца, пирожное к чаю.

В любовных делах он не знал мелочей.

Всё важно. Девчонка-то, видно, отчаянна.

А он не бедняк. Он богач богачей.

За эту красу он готов расплатиться.

Ни мужа теперь, ни любовника нет.

Ей захотелось с последним проститься.

Ну, пусть передаст свой последний привет.

Красавицы блажь - это радость богатому.

Её усладить, а потом и себя.

С ружьём за спиной по дороге накатанной

поехал директор любовь догонять.

8.

Встретил за свалкой. Чужих глаз не видно.

Шлем ей и шапку. Тулуп прихватил.

Прямо из фляжки коньяк подал выпить,

чтоб не замёрзла и стало бы сил.

И вот уж несутся по льду, как по полю.

Любава безмолвно сидит позади.

Ружьишко теперь у неё за спиною.

Скутер, как птица, по снегу летит.

Путь-то не близкий. Около часа.

Солнце спустилось, но ничего.

Приехали. Стали. Слезло начальство.

Подходит к скале.

Директор

- Вот где место его.

С лица снята маска. Тулуп нараспашку.

Живот округлённый над снегом завис.

В обед переел слишком мяса и каши,

теперь вот внутри у желудка каприз.

Снег по колено. Ружьё у Любавы.

Снимает с плеча:

Любава

- Разомлело плечо.

Директор увидел:

Директор

- Ну-ну, ты не балуй.

Оно не заряжено, правда, ещё.

Любава ступает по снегу решительно.

Ружьё отдаёт.

Любава

- Что ж боитесь так вы?

Иль совесть в душе, как змея ворошится?

И спать не дают вам кошмарные сны?

Директор опешил.

Директор

- В чём дело, Любава?

Совесть. Душа. Это всё ерунда.

Ты что же, подруга, на исповедальню

Меня пригласила сегодня сюда?

Скажу тебе честно, любил я парнишку.

Он был словно сын мне...

Любава

- А я словно дочь?

Директор

- Нет, ты мне любовь. А дочь это слишком.

И тут уж ничем не могу я помочь.

Пусть будет меж нами предельно всё ясно.

Любить, так любить. Будешь царствовать здесь.

А нет, значит, мы прокатились напрасно.

На этом и будет мой сказ тебе весь.

Но не торопись отвергать. Я осыплю

тебя всю подарками. Всем одарю.

Никто не посмеет тебе даже пикнуть.

Всю дурь нынче в бане отмоем твою.

Мы будем вдвоём в нашей сауне царской.

Сиди в Баренцбурге, сколь хочешь, и царствуй.

Любава

- Ну, можно я и вам скажу без утайки?

Вы царь здесь и бог, я давно поняла.

Вам люди ничто, мусор в мусорной свалке.

Чтоб вам всё сказать, вас сюда позвала.

Ко мне взревновав, чуть меня не убили.

Иванко сказал мне. Он был, как осёл.

Как скоро тогда вы ему позвонили.

А он ради вас был готов сделать всё.

Но так получилось - спасла меня Аня,

Да мой Любомир и, конечно, главврач.

Не вешалась я. И вы точно всё знали.

Как знали и то, что вы главный палач.

Да царь вы и бог здесь. Вот в этом вы правы.

Вы всех подкупаете в нашей стране.

Вы так далеко, нет на вас ни управы,

ни правды с законом и совести нет.

Да только меня вам купить не удастся.

Поверьте, нисколько я вас не боюсь.

Вас все ненавидят, хоть очень боятся.

А странно. Ведь вы совершеннейший трус.

Вон сзади медведь. Повернитесь, не трусьте.

Директор, стоявший недвижно, как пень,

при этих словах вздрогнул весь, оглянулся,

но сзади была только скальная тень.

Взревев от обиды, что был он обманут,

словами Любавы, что вызвали дрожь,

он к ней обернулся, но к горлу приставлен

Любавой на кухне украденный нож.

Тихо сказала:

Любава

- Пусть будет возмездье

за всех, за мою с Любомиром любовь.

И нож дело сделал.

И голову свесив,

рухнуло тело на снег и на кровь.

9.

Грумант грустен. Здесь в ущелье

был один, теперь другой.

Лёгок человек на мщенье.

Смерти вьются чередой.

Застонал и забуранил,

снегом на землю затряс,

Грумант сам под сердце ранен,

в тяжких мыслях сам увяз.

Что добро? Что справедливость?

Кто имеет право жить?

Кто решает? Где, чья милость?

Правде быть или не быть?

10.

Вот Любава, поднатужась,

за директором вослед

Скутер в пропасть. Ей не нужен.

Больше здесь не будет бед.

Нож взяла, помыла снегом

и пошла себе к скале.

Ей ведь нужно дело делать

да как можно поскорей.

Нож скрипит.

Давай, попробуй.

Тяжело идёт рука.

Не легко с такой породой,

слишком уж она крепка.

Губы шепчут:

Любава

- Милый, помни,

я с тобой и ты со мной.

Душу ты мою заполнил.

И свою заполни мной.

Пусть любовь, едва коснувшись

нас,

умчалась тут же прочь,

нет любви на свете лучше,

в день придёт она иль в ночь.

И устав чертить, вздохнула,

прилегла да и уснула.

Улыбалась в тихом сне.

Рядом нож упал во снег.

И любви прекрасной завязь

унеслась дорогой млечной.

Только буквы две остались

о любви той помнить вечно.

11.

Как много времени,

огромен срок,

когда поверили

в суровый рок.

Скала повисла

бела, как мел.

На ней таинственны

две буквы "Л".

Любомир любил Любаву,

а Любава Любомира.

Песню пела им гитара,

подпевала тонко лира.

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

292438  2010-04-02 23:37:22 В. Эйснер - Уважаемый Евгений! Ваша поэма "Батюшка Грумант", на мой взгляд, чрезвычайно слабое произведение. Я дочитал этот "лепет детского ребёнка" до конца лишь из глубокого уважения к Вашей прозе и публицистике. Даже неловко за автора, чесс сло.

292441  2010-04-03 00:42:25 Евгений Бузни - В. Эйснеру Мне за Вас тоже неловко и не потому, что за неоценённую Вами поэму я получил диплом "Золотое перо Московии", это, конечно, не показатель. А за то, в какой форме Вы это высказали. Кроме того, хочу заметить, что поэма написана по реально имевшим место событиям. Свидетели описанного узнали всех героев поэмы, кроме одного. Ваше право считать всё что угодно чем угодно, однако во всех случаях надо уметь быть интеллигентом.

292443  2010-04-03 06:59:05 В. Эйснер - Евгению Бузни: Ваша правда, прошу меня извинить.

Copyright (c) "Русский переплет"