Александр Богатырев

ВОВКИНО СЛУЖЕНИЕ

Вовка Терехин - добрейшая душа. И последнюю рубашку отдаст, и деньгами поделится, и, не жалея времени, будет возиться с попавшим в беду. Одним словом - хороший человек. Но с некоторых пор появилась у него странность: он невзлюбил свое имя. Вернее полное его звучание: Владимир. Запретил называть себя Володей и Владимиром. Только Вовкой. Незнакомые и малознакомые естественно обращаются к нему, как и положено: по имени-отчеству или просто по полному имени. Этих он еще как-то терпит. Но когда подобное позволяют себе родственники или друзья, гражданин Терехин приходит в ярость и может повести себя очень грубо. Это особенно странно, поскольку он человек стеснительный и скромный. И в Церковь ходит регулярно, и грехи свои исповедует. А гнев он, как и все добрые христиане, почитает за смертный грех. Но вот, поди ж, ты гневается и никак не может избавиться от своей гневливости. Да еще и причина такая нелепая. Друзьям он свою странность объясняет тем, что не соответствует своему имени. Владимир - значит тот, кто владеет или хочет овладеть миром. А он не хочет. Да и куда ему "миром владеть"! Тут бы с собой справиться.

Но, похоже, дело в другом. Отчество у Вовки Терехина - Лукич. А Лука в пятидесятые-шестидесятые годы было именем крайне редким. Можно сказать - небывалым. Если Лука, то либо старик, либо монах. Но монахи в те годы были тайные. И в миру назывались мирскими именами. Лука звучало для столичного человека как-то уж больно провинциально и даже подозрительно. Владимиров - пруд пруди. В иных классах до половины мальчишек были Вовками. А вот Лука...

А назвал дед Вовки Терехина своего сына (отца Вовки) Лукой в честь мало кому известному в советской России человека - епископа Луки (Войно-Ясенецкого). Тот буквально вытащил раненного бойца Терехина с того света. Но это было семейной тайной. Вовка об этом узнал уже будучи школьником. Это было для него первым потрясением в жизни. Для него - советского пионера - иметь отца, названного в честь какого-то попа, было сродни предательству дела коммунизма. Империалисты, поджигатели войны, шпионы, попы - это все было одной сворой врагов. Об их кознях печатали гневные статьи, снабженные карикатурами Кукрыниксов и прочих карикатуристов. Ни один журнал "Крокодил" не выходил без рисунков изображавших старика в полосатых коротких штанах с кривыми тонкими ножками, с козлиной бородой и в цилиндре. Это был символ капитализма. А попа изображали с необъятным пузом: в одной руке кадило, а в другой куча измятых рублей. Он пытается засунуть их в карман черного халата, но рубли вываливаются из переполненного кармана на глазах изможденных советских граждан, только что расставшихся со своими скудными "кровными". Таким вот толстопузым шарлатаном и представлял себе Вовка служителя алтаря. И вдруг выясняется, что именно в честь такого вот персонажа назван его родной отец.

А Вовка был пламенным пионером. И о коммунизме мечтал, и о смертном бое с теми, кто мешает его скорейшему построению. И в этом бою видел себя героем, ведущим за собой полки единомышленников. А чтобы стать полководцем последнего и решительного боя за счастье народа, нужно быть, по меньшей мере, генералом. Поэтому он с детства знал, кем станет. Только военным.

Одна беда - единомышленников среди одноклассников у Вовки было немного. Хорошо учившиеся уже до перестройки позволяли себе рассказывать анекдоты о советской власти и о великом генсеке Брежневе. То же делали и двоечники с троечниками. Вовкина идейность была предметом постоянных насмешек. Его мечту о борьбе за дело Ленина и о воинском служении приветствовала лишь школьная библиотекарша Лидия Яковлевна. Вовка прибегал к ней после уроков и несколько часов просиживал, прочитывая политические журналы и книги о войне, о героях-пионерах, героях-партизанах и прочих героях. Эти книги стояли на полке с выведенным красной краской лозунгом: "В ЖИЗНИ ВСЕГДА ЕСТЬ МЕСТО ПОДВИГУ!" И он мечтал о подвиге.

Он мало что понимал из прочитанного в "Крокодиле" и "Огоньке" о кознях империалистов, но, что называется, укреплялся духом: ненависть его к поджигателям войны, попам и шпионам возрастала с каждым посещением заведения Лидии Яковлевны. И вот, когда градус этой ненависти достиг предела, его одноклассник Мишка Эпштейн дал почитать ему книгу рассказов Варлаама Шаламова и "Красное колесо" Солженицына. Это было второе потрясение в жизни. Сначала Вовка не поверил прочитаному. Он стал спорить с Мишкой, яростно повторяя заученные с детства формулы о классовой борьбе, о необходимости жертв в процессе революционного переустройства мира. Но когда Мишка принес в класс журнал "Ньюз" с фотографиями и рассказами о том, как веселятся на сафари в Африке дети главных перестройщиков мира, Вовка понял, что у него нет аргументов.

Наверно, не все дети членов политбюро платят десять тысяч долларов за выстрел в слона и не все их дочки ведут себя распутно на португальских пляжах... Это издержки. Главное - идея! А идея ведь замечательная! Дать счастье трудовому народу - что может быть лучше и благороднее!?

-        Мастодонт ты коммунистический, - сказал презрительно Мишка. - Что же это за замечательная идея, ради которой нужно перебить половину своего народа.

-        Какую половину? - возмутился Вовка.

-        Миллионы убитых, миллионы сирот, миллионы прошли через концлагеря. Миллионы стукачей. А главное - из трудолюбивых, прекрасно знавших свое дело крестьян, готовых ехать в далекую Сибирь, чтобы получить землю и трудиться на ней, сделали пьяниц, не желающих обрабатывать даже огород возле собственного дома. Из народа сделали лагерных придурков, готовых за бутылку продать мать родную.

-        Ну, это ты слишком. Посмотри, сколько хороших людей.

-        Если наберешь сотню, я тебе компьютер подарю, - закончил Мишка.

Компьютеры вместе с видео-магнитофонами только стали появляться в России. Вовка до сотни не дотянул и компьютера не получил. Разговор с Мишкой потряс его.

Ладно, попы и дворяне, но миллионы расстрелянных и сосланных в Сибирь ученых, инженеров, простых крестьян - как это понять и принять!? Ни понять, не принять этого Вовка не смог. А из книг (из того же источника) он узнал, что и дворяне мало чем провинились перед трудовым народом. В основном это был служивый люд без имений, без крепостных крестьян, живших на "одну зарплату" без возможности где-нибудь подшабашить. И дворянство свое они получали честной государственной службой или же героическими военными подвигами, о которых он так страстно мечтал. Но больше всего Вовку сразило то, что вожди Белого движения, которых он с детства ненавидел, были далеко не голубых кровей. Дед генерала Корнилова - простой казак-землепашец, а у генералов Деникина и Алексеева деды вообще были крепостными крестьянами.

Вскоре и с высоких трибун заговорили о преступлениях большевиков, а отец сообщил

Вовке о том, что его родной дед не умер во время голода на Кубани, а был расстрелян вместе со многими родственниками. Это в его любимых книгах называлось "расказачиванием". Вовка почувствовал себя обманутым и возненавидел обманщиков. Да так сильно, что от одного вида красных знамен и коммунистических транспарантов ему становилось дурно.

Однажды 7 ноября - в день празднования октябрьского переворота (слово "революция" он уже не мог произносить) Вовка сорвал со своего дома красный флаг и плакат "слава кпсс!". Его хотели судить, но дело замяли благодаря школьной библиотекарше. Та рассказала следователю о том, что Владимир Терехин был самым идейным молодым человеком во всей школе. В доказательство она показала его читательский формуляр за 5 лет. Когда советский следователь в чине майора, не смогший, будучи курсантом куйбышевской школы милиции, рассказать на экзамене по истории партии о чем написано в работе Ленина "Как нам реорганизовать рабкрин" и что означает эта замечательная аббревиатура, увидел документ, свидетельствовавший о том, что не перевелись на Руси чудаки, добровольно читающие подобные произведения, пришел в крайнюю степень смущения. Толстенный библиотечный формуляр, в несколько раз превысивший натуральную толщину от множества вклеек, запечатлел не только 38 томов Владимира Ленина, но еще полторы сотни фолиантов исключительно патриотического содержания. Майор так разволновался, что за 15 минут четыре раза предложил некурящему Терехину сигареты из своего наградного портсигара.

Он сам договорился с главным врачом районного психдиспансера выдать Терехину справку о том, что тот психически болен. И на основании этой справки закрыл дело. А так бы не миновать Вовке посадки за злостную антисоветскую выходку...

С этим майором Вовка встретился через 10 лет в Николо-Угрешском монастыре, куда тот привез жену с больным внуком. А еще через 3 года отставной майор устроился сначала охранником, а вскоре алтарником в одном из подмосковных храмов.

Дружба Вовки с Мишкой была недолгой. Но за те послешкольные 7 лет, когда Вовка учился в педагогическом институте, а Мишка постигал премудрости точных наук, они общались чуть ли не каждый день. Михаил даже позволил называть себя "Мишкой": "Раз ты Вовка, то я для тебя - Мишка". Но только для Вовки. С остальными одноклассниками он дружбы не вел и был всегда не по-мальчишески корректен и строг. Вовку он выделил из остальной школьной братии за доброту и постоянную готовность выполнить любую просьбу. А просьб у него было немало...

Вовке с ним было очень интересно.

Мишка крестился еще в десятом классе. Он был духовным чадом отца Александра Меня и Вовку возил с собой в Пушкино на службы.

Перековался Вовка из ненавистника "поповского племени" в "шибко православного" очень быстро. Теперь ему стало понятно, Кому он должен служить. Служить верно и в любом качестве: хоть генералом, хоть дворником. Мишка подсмеивался над столь быстрой сменой жизненных ориентиров, но отец Александр даже избрал Вовку героем одной из проповедей. Он говорил о блаженствах и истинной любви: "Вот человек с чистым сердцем. Ему это его чистое сердце много лет заполняли всякой чепухой и ложными идеями. Но, как только он узнал Евангелие и что есть любовь Христова, он с легкостью забыл о навязанных ему симулякрах". Что такое "симулякр" Вовка не знал. А Мишка объяснил ему в свойственной ему шутливой манере: "Ты любишь кроткую Машу, а тебе подсовывают бурно-кипящую комсомолку Раю".

Про симулякр он не понял, зато с радостью узнал о смысле слова "подвиг". Подвиг - значит подвигаться к Богу, к совершенству. Теперь его любимый лозунг "В ЖИЗНИ ВСЕГДА ЕСТЬ МЕСТО ПОДВИГУ!" обрел иной, духовный смысл.

Бывали они и в общине Георгия Кочеткова. Вовка был благодарен своему другу за то, что тот ввел его в круг интересных людей, но чувствовал он себя в их среде неуютно. Симпатичные, интеллигентные, знают все и судят о сложнейших предметах, обладают информацией и пользуются неведомыми простым гражданам источниками. После службы устраивают агапы - трапезы и называют их "продолжением литургии". Ведут умные беседы и дискутируют о великих предметах так, словно спорят нравственно или безнравственно поднимать цены на бензин. Все хорошо, все интересно, но очень уж напоминало рассказы из книг Вовкиной юности о заседании тайных марксистских кружков. И чем больше говорилось на этих посиделках о любви, тем меньше она ощущалась. Вовка перестал сопровождать Мишку и стал ходить в Елоховский собор. Две остановки от дома - и никакой интеллигентской болтовни на сакральные темы.

Мишка не обиделся и продолжал снабжать его книгами духовного содержания, в основном, издательства "Посев" и Джорданвиля. Вовка был уверен, что Мишка, несмотря на большие успехи в математике, готовит себя к карьере священника, но тот неожиданно объявил, что отбывает на историческую родину. Через несколько лет он объявился на Московском международном математическом конгрессе в составе американской делегации. Но уже не Михаилом Эпштейном, а профессором Майклом Эпстайном. С Вовкой он тогда не встретился, но через полгода позвонил из Москвы и попросил помочь ему похоронить отца.

Элитное кладбище Мишка обеспечил по своим каналам, а договоренности с могильщиками, шоферами, работниками морга и множество хлопот по организации поминок достались Вовке. Он рад был помочь старому другу. Ему пришлось принять участие и в мало приятном деле: разгребании наследства. Именно разгребании. У Мишкиного отца добра оказалось немало. Но добро это было на любителя. Мишка сразу же продал бюро и два кресла красного дерева Александровской эпохи, а Вовка с двумя Мишкиными единокровными сестрами из Бобруйска разгребал и упаковывал кухонную и всяческую хозяйственную утварь, хранившуюся вперемешку со статуэтками 50-х - 60-х годов, скатертями, постельным бельем и одеждой.

Сковородок у покойного было 22. Кастрюль - 28. Эмалированных ведер -7 Скатертей - 23. Пальто зимнее одно. Дубленок -3. Демисезонных пальто тоже три. Костюмов -2. Но пижаков - 15. Брюки считать не стали - половину пришлось выбросить. Всю "мягкую рухлядь" с кухонными предметами сестры увезли в Бобруйск, надеясь продать в комиссионках. В Москве это сделать они не смогли.

Кроме того, кладовка покойного была заполнена мешками с гречкой, сахаром, солью, спичками, стеариновыми свечами - всем тем, что периодически исчезало с советских прилавков.

У Мишкиного отца была прекрасная библиотека. Мишка позволил своему другу взять несколько разрозненных томов большой советской энциклопедии и два десятка книг по философии. Энциклопедию Брокгауза и Эфрона вместе с редкими дореволюционными изданиями он продал книжному маклаку.

Улетел Мишка туда, где он назывался Майклом, не попрощавшись с друзьями. Позвонил из аэропорта и сказал, что его срочно вызвали в университет.

"У нас, в Америке, халявы и прогулов не позволяют!" - это была последняя информационная деталь в Мишкиных трудах по перековке Вовкиного сознания.

К тому времени у Вовки появились новые друзья. Некоторые, кстати, достались от бывшего Мишки. Это были православные люди. Многие из них занимались бизнесом.

Один из них - бывший директор советского ресторана Василий Шматько - пригласил Вовку и еще нескольких православных приятелей в открываемый им суши-бар. Вовка принял предложение без колебаний. Главным принципом нового заведения была честность во всем.

Они покупали рыбу только лучшего качества. Все продукты были свежими. Никаких дешевых добавок в блюда. Меню было экзотическим и разнообразным.

Но главное - у Вовки появилась возможность вернуться к мечте о великом служении. Неожиданно кулинарное поприще предоставило ему возможность для духовно-просветительской деятельности. В отдельном зале суши-бара стараниями Вовки устроили место встреч для православных людей. Здесь показывали видеофильмы православной тематики, устраивались встречи с богословами, политическими деятелями патриотической ориентации, беседы и лекции по катехизации. Народу собиралось много. Пили-ели, а потом переходили к "культурно-просветительской программе". "Сначала брюховное, а потом - духовное!" - шутил хозяин Шматько. Бедных угощали с большими скидками или вообще бесплатно. Доход при такой политике был невелик. Иногда уходили в минус. Аренда была высокой. Но спасло то, что один господин помог им организовать развозку суши на дом. Он же и обеспечил их многочисленной клиентурой. Этот господин был хозяином базы, на которой они закупали рыбу. Его поразило то, что в то время, когда большинство "сушистов" брали товар подешевле, не взирая на качество, Вовка, назначенный главным закупщиком, требовал рыбу только идеального качества. Хозяин базы - большой любитель суши, решил попробовать стряпню столь необычного клиента. А, попробовав, пришел в восторг и вскоре привел в Вовкин суши-бар большую компанию друзей. Эти друзья и стали основными заказчиками блюд на вывоз. За ними потянулись их друзья. Потом друзья друзей, и заведение стало приносить приличный доход.

И тогда Вовка сумел убедить своего хозяина заняться благотворительностью. Поскольку каждый христианин обязан отдавать десятину на Церковь, они решили отдавать десятину конкретным нуждающимся людям. Это были вдовы и сироты, а потом они стали оказывать финансовую помощь небольшому детскому дому. Его организовала пара пожилых пенсионеров. Они с большим трудом добились разрешения на опекунство над оставленными родителями детьми. Среди них было больше половины детей-инвалидов.

Вовка занялся новым делом с большим рвением. В ста километрах от Москвы они купили большой участок земли с сохранившимся садом и развалиной некогда просторного дома. Дом починили, засадили огород. Дети из опекаемого ими детского дома обрели возможность жить на даче. Они оказались трудолюбивыми ребятами и с радостью огородничали и ухаживали за плодовыми деревьями.

Теперь в баре готовили из овощей, выращенных без химических удобрений и подавали фрукты из собственного сада. Об этом скоро узнал народ, и посетителей прибавилось. Хозяин открыл еще два заведения, а основной бар назвал БРАМИЛом (братство и милосердие) Вовке эта аббревиатура не понравилась. Но его не стали слушать, а отшутились: "Тебе дай волю, так ты и Ленина с Маяковским переименуешь".

Шутка была не актуальной. Вовка уже давно избавился от свой странности. Воцерковившись, имя Владимир он ассоциировал не с вождем пролетариата, а с именами Великого Князя, крестившего Русь и священномученика - Киевского митрополита - одного из первых жертв творцов народной свободы .

Его больше всего волновало то, что их просветительская затея стала пробуксовывать. На встречи приходило все меньше людей. Даже возможность вкусно поужинать перестала соблазнять. Да и зал, отведенный для встреч, почти никогда не оставался незанятым. Приходили посетители просто поесть - те, кому было не до бесед на духовные темы.

И тогда появился "акустик". Это был Вовкин одноклассник Антон Мартынов. В школе они не были близкими приятелями. Вовка идейно укреплялся в библиотеке, а Антон все время что-то изобретал. Во втором классе он сам сделал радиоприемник в обыкновенной мыльнице. А к концу школы раскатывал на мотороллере, сделанном из подобранных на помойке железяк. Он механизировал кухню, где все резалось, жарилось, парилось не в заграничных кухонных комбайнах, а механизмами, изготовленными его руками. В его комнате все играло, зажигалось и гасло, приводилось в движение от пульта и даже от голосового приказа. Достигнув предельных высот в механике, Антон занялся акустикой.

Несколько вечеров он рассказывал Вовке о своем главном изобретении, которому надлежит совершить революцию в мировом масштабе. Антон соорудил акустический прибор, при прохождении через который звук преображался и приобретал способности лечить всякого рода болезни. Вовка плохо разбирался в технике, тем более в акустике, но суть он понял: при определенной частоте колебаний звук (даже не воспринимаемый человеческим ухом) может входить в резонанс с частотой колебаний того или иного органа. От этого орган начинал работать как лучше, так и хуже в зависимости от желаемого результата и настройки аппарата.

-        Значит, можно и лечить, и калечить? - спросил Вовка.

-        Именно так. Но мы будем только лечить. Если надо - тело. Но, в основном - душу!

-        А душу-то как?

И Антон продемонстрировал. Он достал из сумки фанерный куб, выкрашенный черной краской. Размер его был сантиметров двадцать на двадцать. Подключил его к плееру, вставил диск и включил.

Послышался шум дождя, легкие раскаты грома, потом зажурчал ручей и запел соловей. Гром стал глуше и раскатистей, а соловьиная трель -долгой, разнообразной и на множество колен.

Вовка слушал минут десять, ожидая ощутимого эффекта, но ничего не почувствовал: "Ну и что? Что ты мне лечил соловьем с громами? Душа-то причем?"

-        А при том!

И Антон, стараясь избегать не известных Вовке научных терминов, поведал о великой силе акустики. Начал он с непререкаемого аргумента - Библии: "Словом был мир создан". А если взять акустический аспект слова, то можно многое понять и многого достичь. Дело это опасное, потому, что, как создан мир словом, так словом мы наш мир и убиваем. Человек должен во всем быть сотворцом и соработником Господу Богу. И, как сказано "за каждое слово ответишь", так и будет. И мы должны к каждому слову и каждому звуку относиться трепетно и со страхом Божиим. Наши звуки должны быть естественными и приятными, взятыми из Богом сданной природы. Никаких искусственных скрежетов и механического лязгания и шумов.

Тут последовало рассуждение о том, что матерная брань - это проклятие и что она виновница многих происходящих с нами бед.

А он - Антон - открыл некий звуковой код и определил частоты, на которых Слово Божье воспринимается даже окаменелыми душами. Короче говоря, если использовать его акустический куб, то слова Евангелия проходят в любую душу и человек становится верующим. Даже закоренелые разбойники!

-        Ты представляешь, можно всю Россию вновь сделать Святой Русью! Пьяницы перестанут пить, блудницы блудить, матери перестанут бросать своих детей, а жестокие мужики, бросающие жен и детей превратятся в чадолюбивых отцов. И у нас, как до революции, снова появятся крепкие семьи с десятком детей.

Антон говорил горячо. И Вовка вдруг понял, что эта идея, как никакая другая соответствовала его мечте о великом служении. Но что-то мешало поверить в Антонову затею полностью.

А тот сообщил, что уже провел несколько испытаний. Одно - в колонии для малолетних преступников. Он под звуки, только что прослушанные Вовкой, прочел отрокам, среди которых были не только воры, но и убийцы, Тургеневскую "Муму".

-        И что?

-        Обрыдались. А потом батюшка, служащий в церкви в этой колонии, сказал, что половина прибежала к нему исповедоваться. Вот как звук чистит душу.

Наконец, Вовка понял, что его смущает. Он вздохнул и тихо произнес:

- Веру нельзя насильственно насаждать.

-        Ну, какое же тут насилие: соловья с ручейком послушать. Они же только мат слышат. Только матом друг с другом разговаривают. А тут звуки природы. Сконцентрированные... Кто кого насилует?

-        Насилия, конечно, нет, - согласился Вовка. Но может это гипноз. Сейчас душа размякнет, а потом еще большее преступление совершит. Именно потому, что имела слабость расслабиться.

-        Вот для этого нужно не одним сеансом довольствоваться, а длительным курсом. Регулярно и подолгу. Больную душу нужно долго лечить.

Вовка вспомнил фильм Стенли Кубрика "Механический апельсин", где преступнику прививали отвращение к насилию показом сцен убийства и пыток.

-        Ну, не знаю. Нужно подумать.

Порешили вернуться к этому разговору вместе с хозяином. Антон пообещал усилить свой агрегат, для чего потребовал у Вовки три тысячи на покупку каких-то особых пьезо-динамиков, которые изготовляют только в Дании.

-        В Дании, так в Дании, - пробормотал на прощание Вовка. Хорошая страна. У нас и принцесса датская Дагмара царицей стала Марией Федоровной.

На том и расстались.

А дальше произошло вот что...

Зал, где проходили православные вечера, с некоторых пор облюбовали молодые люди характерного обличия: плотные, с толстыми короткими шеями и все, как один бритые наголо. Приходили они каждый вечер. Некоторые стали регулярно обедать. По вечерам с ними было немало хлопот. В их заведении не продавали крепких напитков. Можно было заказать лишь легкое китайское вино, мало чем отличавшееся от компота. И эти молодые люди стали приносить горячительные напитки с собой. Несколько раз, подвыпив, они устраивали драки, угрожали официанткам, не позволявшим им приставать к ним. Дело дошло до вызова милиции. Но увезенные в воронках бузотеры вернулись на следующий вечер и строго поговорили с хозяином. Они объяснили ему, что, вопреки их обычаям, они не только платят за съеденное, но еще и "крышуют" его по приказу некоего Матюхи. А Матюха полюбил их заведение и приказал их опекать за то, что они помогали сиротам. Матюха - сам сирота - помогал тому же детскому дому, что и их заведение.

Что делать в создавшейся ситуации, никто не знал. И тогда Вовка предложил попробовать смягчить разбойничьи нравы с помощью акустического куба. Он подробно пересказал все, о чем узнал от Антона. Хозяин Шматько с радостью разрешил провести эксперимент. Перспектива переделки бандитов в верующих, прилично ведущих себя людей, очень ему понравилась.

Куб установили на китайском столике с перламутровым рисунком заводи с белыми лебедями и цветами лотоса. С двух сторон поставили вазы с хризантемами. Включили звук.

В тот вечер братва обсуждала какое-то важное злодейство. Тот, кто вел толковище (все знали, что это Леха - второй человек после Матюхи) очень скоро стал нервно поводить плечами: поговорит с минуту - и вздрогнет. Потом и другие хлопцы стали повторять его движения. Некоторые отчаянно чесались, словно их кусали блохи.

Антон, следивший за их реакцией, заволновался. Он пробормотал: "надо уменьшить" и стал возиться со своим пультом. Из куба неожиданно раздался сильнейший раскат грома. Двое из братвы резко отбросили стулья и упали на пол, приняв гром из куба за выстрел. А дальше произошло невообразимое. Братва "заняла оборону". Все было, как в кино: достали "стволы", разбежались по углам, прячась за колонны. Крики, грозные приказы, паника среди простых посетителей...

Когда Антон объяснил Лехе в чем дело, тот долго не мог "врубиться" и что это за акустическая терапия для успокоения нервов. А когда "врубился", то "вырубил" бедного Антона. Куб был разбит. Одному из хлопцев было приказано посмотреть - нет ли в нем микрофонов и записывающего устройства.

Шматько, Вовка и Антон были допрошены. Леха с большим подозрением выслушал рассказ о том, как великий акустик Антон Мартынов решил с помощью звуков природы помочь браткам расслабиться. Работа у них нервная, а природные звуки успокаивают.

-        Успокоил, - процедил Леха и выдал такую тираду, (если верить Антону: пройди она через его куб, то пол-Москвы ушло бы к праотцам).

Удивительно, но Леха лютовать не стал. Успокоился он быстро. Возможно, акустика начала действовать. Он как-то обмяк, повздыхал, пробормотал беззлобно: "На бабки бы вас поставить".

-        Успокаиваешь, говоришь. Ты больше не успокаивай. Мы уж по-старинке...

Тут он продемонстрировал старый способ: достал из заднего кармана плоскую фляжку с виски и, держа ее в пяти сантиметрах ото рта, пустил темную струю, как всем показалось, не делая глотков, прямо в чрево.

Хозяин заведения Шматько поклялся, что в его заведении тоже все будет по-старому.

И Антон, уволенный, будучи никуда еще не принятым, тоже решил жить по-старому: продолжать доводить свой куб до совершенства и опробовать его на другой, менее нервной публике. А Вовка растерялся и не знал, как воспринять происшедшую историю. Он рассказал о ней духовнику и о том, что не знает, как дальше просвещать народ. Духовника эта история повеселила. Он напомнил Вовке слова апостола Павла "не спешите быть учителями".

- Надо усилить молитву. О Христе нужно не рассказывать, а показывать. Стань таким, чтобы люди видели живущего в тебе Христа.

- Легко сказать, а как это сделать?

- Разве не знаешь?! Соблюдай заповеди и не греши.

- Я стараюсь.

- Старайся усерднее. И не место меняй, а сам меняйся.

- А что конкретно мне теперь делать?

- А что произошло такого, из-за чего столько смущения? Куб не сработал?

- Еще как сработал!

- Ну и радуйся и смейся. Может разбойники после этой истории перестанут разбойничать. Они, поди, своим дружкам по всей Москве эту историю, как анекдот рассказывают.

- А что же конкретно мне делать?

- Что делать? - духовник даже рукой от досады махнул.

- Продолжай закупать рыбу. И только отличного качества. И смотри внимательно, чтобы жабры были розовыми, а не красными.