╧1

Леночка призналась Лопухину, что беременна и что "мама об этом знает". Лопухин принял это известие спокойно и немедленно предложил Леночке выходить за него замуж. Она сразу и спокойно согласилась.

В тот вечер Алексей Анатольевич отечески придирчиво расспрашивал Лопухина о его занятиях и диссертации, об эмульсии и молочке.

≈ М-м-м... ≈ промычал он, закончив расспросы. ≈ Ладно... Кстати: я как принципиальный человек считаю своим долгом сразу предупредить: по защите диссертации не ожидай от меня никаких звонков!

≈ Господь с вами! ≈ взвился Лопухин, искренне возмущенный, но будущий тесть не заметил его возмущения и продолжал раздумчиво:

≈ Реставрация, значит... Это, значит, твоя работа. Я читал в "Молодежной правде" летом про какую-то революцию в реставрации где-то... в Кириллово-Белозерском монастыре, кажется... А-а-а, это о тебе?!. М-м-м... Что ж, тогда да-а-а... Может быть, нам такие специалисты и в будущем понадобятся. Мировой общественности почему-то небезразлично, как мы содержим наши памятники...

≈ А если б мировая общественность наплевала на то, как мы их содержим, то мы и дальше равнодушно бы взирали...

≈ Более чем равнодушно, понял?! ≈ вдруг раскипятился Алексей Анатольевич. ≈ У нас серьезных дел по горло! Это вы способны понять?! Да и денег нет в стране на ваши церкви чертовы!..

≈ Церковь божья, а не чертова! ≈ рявкнул Лопухин, но лысый отмахнулся.

≈ Тут еще Дворец Съездов... Угораздило же Хруща воткнуть его в Кремль! Из-за него Кремль вычеркнули из кадастра ЮНЕСКО. Такой канал финансирования накрылся! Теперь вот нивелируй негативное впечатление: Запад считает нас дикарями... Об этом попрошу не распространяться.

≈ Миллиард на бетонную коробку нашли, а миллиона на храмы, где люди мир и покой веками обретали, у вас нет.

≈ У кого это "у вас", Сергей?

≈ Ну... у рулевых.

≈ Ты что, верующий?!

≈ Нет, конечно, но... Для меня реставрация ≈ это жизнь. Я занимаюсь ее проблемами не потому, что такие, как я, специалисты могут вам понадобиться в тех или иных обстоятельствах. Я занимаюсь реставрацией, чтобы спасать от исчезновения и поругания ту духовную красоту, которую сотворил русский народ за тысячу лет своей сознательной истории. А нужно это рулевым сегодняшним или не нужно ≈ меня как-то мало интересует. У меня своя голова есть!

≈ Сере-о-оша... ≈ шептала испуганная Наталья Андревна.

≈ Сергей, ты Наталью Андреевну мою перепугал своим... вольномыслием. Значит, вместо строительства новых заводов ты предлагаешь реставрировать церкви. За государственный счет иисусиков разводить вместо строителей новой жизни?! Не пройдет! Знаешь, я никогда не понимал преклонения перед вашей « тысячелетней историей » . Жизнь не может стоять на месте!.. Это еще Петр Первый понимал!.. Впрочем, разговор за семейным столом мы превратили в политический диспут. Мне это не нравится. Ленок, налей-ка чайку моему оппоненту. Чай ≈ это как трубка мира, успокаивает нервы. А? Сережа?

По вечерам наезжал неизменно угрюмый Голодец. (В институте он почти не появлялся, приезжал только по расписанию лекции читать и сразу исчезал. Он написал заявление в Институт лаков и красок и ждал приказа.) Он грузно примащивал на тахту свое костистое, нескладное тело, пил чай или пиво, которое приносил с собой, и разглагольствовал.

≈ Идеализм ≈ величайшее достижение человеческого духа. Нужно быть адски умным, чтобы скомпоновать идеалистическую философскую систему. Истина, Серега, никогда не бывает проста. Она всегда сложна и вся ≈ в нюансах, в переливах, в оттенках... Материализм сконструировать не сложно: опиши с помощью научных словес окружающий мир ≈ и материализм готов. Пользуйтесь на здоровье. Максим Горький однажды пукнул фразой: "Идеализм красив, но бесплоден". Ему, видишь ли, плоды подавай!.. Не-е-ет, что ни говори, материалисты все, как один, бескрылые и скучные типы. С ними неинтересно. Из материалистов я могу читать только Фейербаха... О Марксе же я и не говорю. Его читать невозможно! Надо иметь совершенно особенно устроенные мозги и душу, чтобы читать этого дилетанта. Скучища даже не зеленая, а ядовито-серая, асфальто-цементная. Что такое марксидова диалектика, Сережа? То же филистерство, сытое и добродетельное еврейско-немецкое филистерство... Знаешь, в чем заключена одна из самых интересных загадок в истории человечества? В вопросе: почему еврейско-немецкое примитивное филистерское учение, замешанное на зависти и злобе к благополучным и умным людям, у которых удалась жизнь, распространилось именно в России и захватило умы и души православной нашей матушки Руси? К тому же Маркс был свирепым руссофобом и ненавидел Россию. И вот в России осуществилась исконная еврейско-марксидова мечта об общности хозяйства, о верховенстве над толпой кучки неприкасаемых и безгрешных адептов Бога. История полна парадоксов! Но наш русский парадокс ≈ всем парадоксам парадокс. Кстати, Ленин тоже Россию и русских не любил, почитай-ка его статейки о великороссах... Впрочем, не надо: ты еще так молод!

≈ Павло, ≈ перебивал его Лопухин, ≈ когда ты мне передашь, наконец, материалы по эмульсии? Ведь стоит же молочко без движения!

≈ Какой ты счастливый, Сереня... Мне б твои заботы, ей Богу...

С Варенцовым теперь виделись редко, а когда встречались и не могли не разговаривать, Варенцов отделывался дурацкими фразами:

≈ Чего « как дела » ? Дела идут... контора пишет. Василий жабрами не дышит. Русалка на ветвях висит и ни хрена не говорит.

Однажды Лопухин вспылил:

≈ Ты что, совсем разучился разговаривать по-человечески?!

≈ Видишь?! ≈ Варенцов схватил со стола длинную телетайпную распечатку программы для "Наири" и сунул ее Лопухину под нос. ≈ Я занимаюсь делом. Я ≈ мэнээс на окладе, а не аспирант на вольном графике. Чего тебе от меня надо?! Я вот программу написал: расчет вязкости эмульсии в зависимости от начальных концентраций твердых фракций.

Леночка теребила его:

≈ Ты чего такой скучный?

Тяготясь необходимостью говорить пошлости, он отвечал невнятно:

≈ Да не скучный я, а озабоченный... дел невпроворот...

Воскресений с Марусей ждал как манны небесной...

В середине октября Леночка поправилась, и врачи разрешили ей выходить. Немедленно отправились и подали заявление во Дворец бракосочетаний на Кировской. Им выдали талоны, писаные курчавой вязью на красивой мелованной бумаге, по которым можно было что-то достать приличное в магазинах для новобрачных. Они толкались у тесных прилавков. Леночка, уже не стесняясь его, покупала себе нижнее белье, чулки... Личности противного обличья терлись возле, шепотом предлагали валюту и дефицит, чаще всего почему-то ≈ фээргэшные презервативы. Лопухин бесился, зубами скрежетал, едва ли не в драку на них кидался. Приобрели кольца, сшили костюм в ателье Совмина по звонку Натальи Андревны...

Седьмого ноября, в субботу, Лопухин был зван к Новиковым на праздничный ужин.

Из кухни тянуло жарким; в потемках прихожей, в волнующихся черных складках портьер, мелькнула фигурка Маруси; Лопухин, раздеваясь, поймал сверкнувший ему быстрый взгляд, от которого ворохнулось сердце.

В гостиной стол под апельсиновым абажуром трещал, нагруженный яствами. Благородно отблескивало серебро приборов; сдержанно сиял английский фарфор; торчали пирамидки накрахмаленных салфеток.

≈ Папы еще нет, его утром вызвали в Кремль, ≈ возвестила Леночка, курносое личико которой сияло. ≈ Что-то будет...

В атмосфере квартиры, однако, царило нехорошее напряжение. Лопухин маялся, сюсюканье Леночки временами делалось невыносимым. Хозяин вернулся домой лишь к шести часам, когда уже вот-вот должны были начинать съезжаться гости; Наталья Андревна громко вздыхала, словно стонала.

≈ У нас сегодня двойной праздник! ≈ возвестил вступивший в гостиную Алексей Анатольевич. Его глаза лучились, как у радующегося дитяти. ≈ Сергей, ты входишь в нашу семью в знаменательные дни! ≈ Он, смеясь, подбежал к Лопухину и крепко схватил его за плечи. ≈ Ленуля, Наташа! Все сюда!! Вчера подписан указ: я ≈ Герой Социалистического труда! С орденом Ленина и медалью "Золотая звезда"!

Он встряхнул руку Лопухина так, как будто он поздравлял Лопухина с этим событием. С восторженными восклицаниями к Алексею Анатольевичу бросились жена и дочь.

≈ Вы понимаете?! ≈ ревел он. ≈ Я в первой пятерке награжденных Леонидом Ильичом! В первой! Я сегодня хочу напиться! ≈ Надрывно звонким голосом со слезой он адресовался к Лопухину. ≈ Ну?! Сережка! Дербулызнем! Как следует! По-мужски! а?!

Он налил себе и Лопухину по полному фужеру коньяка. Пить, однако, герой был не мастак. После громадного вдохновенного захлеба он поперхнулся, задышал нутряно, с прихрипом, выпучив налившиеся кровью глаза. Постепенно герой продышался, и лик его прояснел... Он широко размахнулся ≈ уже опьянел ≈ и швырнул фужер об пол.

≈ На счастье! ≈ заорал он и захохотал как безумный.

Примчалась безмолвная, как всегда при нем, Маруся ≈ с веником и тряпкой, присела на корточки, аккуратно и быстро прибрала осколки, вытерла лужицу. Хозяин ходил около стола, что-то говорил с осклабленным ртом и косился на Марусю, на ее натянувшуюся на бедрах юбку, на коленки...

"Гад... Что ж ты такого нагеройствовал, гад?!"

Вскоре начали собираться гости. Это были похожие друг на друга гладкие и словно усталые пожилые мужчины с бледными лицами. Все они были в темных костюмах литого покроя; такой же костюм со вчерашнего дня висел у Лопухина дома... Их жены, полнокровные, тяжелотелые, как лошади, тоже походили одна на другую интонациями, внутренним спокойствием, жестами, нарядами, невероятной ухоженностью и холеностью лиц.

В гостиной Алексей Анатольевич и Наталья Андреевна представляли им Лопухина. Всякий раз рядом с ним оказывалась Леночка, нежно цеплявшая его за локоть.

Женщины разглядывали Лопухина и вслух обменивались впечатлениями на его счет. "Красив," ≈ заявила одна из них, сутулая рыжая мегера. "Настоящий технический интеллигент. Физик - теоретик! Его бы сфотографировать на фоне черной доски с формулами. С дифференциалами, интегралами... Молодец, Ленуля, изумительного парня отхватила! "

≈ Да... да... ≈ кивали другие лошади. ≈ Где-то в журнале я видела такое фото... Замечательно... Дух времени...

Наконец, пришел, судя по шуму и оживлению, самый главный гость, из-за которого не садились за стол. Все стеклись к порогу гостиной; лишь Лопухин остался сидеть в своем привычном уголке красного дивана, озирая нечаянную выставку женских задов. Леночка вытиснулась из толпы, потянула его за руку:

≈ Вставай, пойдем, это Са-ев!

Са-ев, член Президиума ЦК!! Лопухин безотчетно вскочил.

Главный Гость росточком даже до низенького Алексея Анатольевича не доставал, но державное сияние, излучаемое жирным бледным личиком, маскировало эту почти патологическую низкорослость, да и держался вельможа осанисто, царственно. Лопухин покорно стоял в толпе, овеваемый ароматами заграничных духов, и разглядывал небожителя с любопытством, вполне объяснимым. И ничего особенного в нем не высмотрел: глазки серенькие, тинные... под глазами мешочки складчатые... ручки белые с коричневыми старческими крапинками... Литой костюмчик его отличался от костюмов прочих гостей более тонкой выделкой и серебристым отливом. "Другое литье, не совминовское..." Костюмчик, однако, не скрывал выпирающего и круглого, как глобус, брюшка.

Лопухин ожидал своей очереди в процедуре сердечного рукопожатия сановной ладони, когда почувствовал летучее прикосновение чьих-то рук; порхающе, но плотно они пробежали по его бокам, нагрудному карману и бедрам. Он оглянулся, никого не увидел, но осталось мимолетное впечатление веснушек на мальчишеских скулах, вздернутого носика... "Что такое?!"≈ вскинулся он, но Леночка дернула его за руку. "Тихо!.. Охрана... они всех так..."

≈ И тебя тоже ощупали? И теток всех?

≈ Тиш-ш-ше!... Нас ≈ нет, нас ≈ знают...

Лопухин механически пожал пухлую, нежно-мягкую руку. Вельможа что-то спросил его, он что-то ответил... В толкотне, в гомоне лошадей началось рассаживание за столом. Лопухин и Леночка были помещены напротив Вельможи. Вельможа извлек из внутреннего кармана Г-образную трубочку и, сунув ее одним концом в рот, нажал на ее, и трубочка пшикнула. "Астма..." проговорил он со вздохом Лопухину, не успевшего отвести взора. Лопухин глупо улыбнулся в ответ и кивнул. "Ой, как я вас понимаю... У меня тоже хронический бронхит с астмальным компонентом!.." ≈ воскликнула живо Леночка, не рассчитав, что каждое слово к Вельможе жадно ловится всеми. "Об этом не говорят, дочка!.." ≈ быстро и строго прошептал хозяин дома.

Леночка смешалась, покраснела. Лицо ее отца сделалось серым и угрюмым, а лошади вдруг примолкли.

Лопухин будто отрезвел, и это рассердило его. Впервые в жизни его потянуло пить. Под начавшиеся тосты он налег на коньяк, но хмель не брал, только голова делалась тяжелее да под ложечкой противно сосало. Ему показалось, что Леночка едва не плачет, и он почувствовал что-то вроде злорадства. "Так вот как у них... строго, едрена мать..." "Что случилось-то?" ≈ тихонько спросил он, улучив момент особо громкого шума. "Ничего", ≈ ответила Лена, посмотрев на него странно...

После тостов за революцию, за партию, за Генсека, за Вельможу Алексей Анатольевич, пьяный, но не потерявший цепкости взгляда, провозгласил тост за "своего сына", "за Сережу моего, которого я люблю, может быть, больше, чем любил бы собственного сына." Под деланно недоуменные и заинтересованные взоры он пригласил всех присутствующих "от имени и по поручению молодых" на свадьбу "Елены и Сергея", которая состоится через десять дней. К изумлению Лопухина, его будущий тесть поведал, что Лопухин "из трудовой семьи", что его отец прошел путь от рядового рабочего до директора крупного завода, фронтовик, кавалер орденов Отечественной войны и Боевого Красного знамени, а за мирный труд награжден двумя орденами Ленина, что безвременно ушедшая мать его заслуженная учительница СССР, награждена орденом Трудового Красного знамени...

Всплеснулся шум, все загоготали, к Лопухину потянулись руки с рюмками... Леночка под столом терлась коленкой о его ногу. Лопухин ногу не убирал, чокался покорно, чувствуя, что накатывает тошнота.

"Копались... В личном деле мамы копались, отца проверяли... Скоты!"

Шум перебился негромким голосом Вельможи. Все примолкли.

≈ Лексей Энтольч, вчера на Президиуме це ка решался вопрос о нашем представителе в ООН... Лексей Энтольч, пакуй-ка чемоданчик в Нью-Йорк! Пора тебе, так сказать, бросить кабинетную работу, поработать, так ска'ть, в поле, попотеть !

≈ Да, в самой пасти капитализма!.. ≈ восторженно крикнул кто-то.

≈ ...доказать, что можешь, черт возьми, а?! Между нами, девочками, Президиум не сразу пришел к согласию, колебался, но Леонид Ильич настоял, и все согласились. Нравишься ты Первому, Лексей Энтольч!

≈ Правильна-а-а! В Нью-Йорк его, в Нью-Йорк!

Опять загалдели, загомонили, вскочили, громыхая стульями. Потянулись через стол хрустальные фужеры к серьезно-радостному Алексею Анатольевичу. Чья-то костистая лапа с когтями и с извилистой синей жилой под пергаментно лоснящейся кожей проехалась по лопухинскому носу. Лопухин вострепетал от душной ярости: костистая лапа принадлежала той самой мегере, которая хвалила его красоту. "Ссука!" Кругом теснились чужие лица, порхали чужие, почти ненавистные улыбки. Голоса, интонации ≈ все было чужим. Лопухин поднялся вместе со всеми, выпил... Нытье в желудке сделалось нестерпимым. Он торопливо налил себе боржом и, держа фужер в руке, вдруг побежал из-за стола... Бегство его осталось незамеченным даже Леночкой, потому что как раз в этот момент Вельможа сообщил, что "есть мнение": Президиум це ка упразднить и вернуться к форме Политбюро, чтобы поднять политический уровень главного органа партии, и должность Первого секретаря упразднить, а вновь ввести должность Генерального секретаря... Кто-то зааплодировал...

В прихожей царила масонская темь; в светлом проеме кухонной двери мелькнуло удивленное и почему-то сердитое лицо Маруси. Увидев Лопухина, она бросилась к нему ≈ хотела что-то сказать, но не успела: Лопухин юркнул в уборную. Здесь было просторно, благоухало дезодорантом, сверкали никелированные ручки и трубы. Лопухин от спешки выронил и разбил фужер, облил штаны боржомом. "Что я творю? Это же сумасшествие... Бежать? Какая, однако, гадость... Взять себя в руки... взять себя в руки... Гады! Что ж я делаю?!." Он вспотел, трясся, тянуло лечь на кафельный пол.

Выйдя из уборной, хотел позвать Марусю, но она сама выбежала из кухни.

≈ Что? ≈ с издевкой спросила она. ≈ Обдристался? Жени-и-их...

≈ Ради Бога, Маручелла...

≈ Что "ради Бога", дурачок?! Тебя же обкрутили, как лопуха, ты и уши развесил! Беременность ≈ это мура, брехня! У Ленки сегодня месячные начались, понял?!

Лопухин пораженно рот разинул...

≈ Сереженька моя ненаглядная...≈прошептала Маруся, ≈ вляпался ты...

≈ Машенька, умоляю... найди мое пальто и шапку, а? не могу больше...

Маруся безмолвно метнулась в темноту, к вешалке... Он вбежал в ванную, просторную, сверкающую никелем и благоухающую фиалкой, и открыл холодный кран. Вода била ледяная. Он вымыл руки, лицо, отчаянно торопясь, но зная, что отсюда он должен уйти, вымывшись. Притихшая Маруся стояла рядом и держала наготове его пальто и шапку.

≈ Не смотри на меня так... ≈ попросил он.

≈ Отчего же? А вдруг в последний раз вижу тебя?..

Он долго одевал в ванной пальто, трясущиеся руки не попадали в рукава, пока Маруся не помогла. "Гнусь... гнусь, Боже ж ты мой..."

≈ Рисковый ты, Сереженька... а я и не знала... Ты уходишь совсем?

≈ Совсем, совсем... Приходи завтра, пожалуйста...

Он обнял Марусю, припавшую к нему судорожно почти, поцеловал ее в горячие губы и, не оглядываясь, вышел вон, злобно расшвыривая складки черных портьер. В темную прихожую прилетали звуки застольного галдежа и взрывы хохота, в женском гомоне плескался звенящий Леночкин смех.

На лестничной площадке, гулко-тихой, навстречу ему качнулась призрачная фигура с внимательными глазами. Лопухин отступил было, но ≈ стыдно сделалось, и он ≈ через силу, твердым шагом ≈ прошел мимо молодого безликого дядьки, и лишь на лестнице не выдержал, сорвался на бег, опрометью бросился вниз. У каморки швейцара ему заступил путь еще один призрак, и он увидел мальчиковое лицо с веснушками, носик кнопочкой.

≈ Из какой квартиры? ≈ спросил кнопконосик.

≈ Из пятой...

≈ Фамилия?

≈ ... Лопухин...

≈ Хорошо... Проходите.

≈ Спасибо за разрешение, что б я без него делал... ≈ сквозь зубы процедил Лопухин. И неожиданно для самого себя потребовал:

≈ Дай закурить!

Кнопконосый подумал... и достал из кармана пальто зеленую пачку.

≈ "Новость", ≈ прочел Лопухин, ≈ с фильтром... Что Леонид Ильич курит, то и вы? Правильно!.. Спички есть?

≈ Ты что, по принципу: "Дай закурить, а то жрать охота и переночевать негде", ≈ ухмыльнулся гебист, но зажигалку дал.

Наверху стукнула дверь. Кнопконосого передернуло.

≈ А ну-ка чеши отсюда! Чеши! И не мешай работать. Кому сказано!

"Не мешай работать!.. Изработались прям, работнички!"

От быстрой ходьбы Лопухин задохнулся, и это заставило его очнуться. Он обнаружил себя на Яузе, где несколько дней назад гулял с Леночкой. "Неужели то был я?! Не могет быть, пся крев..." А кто же? Ты, ты, голубчик... Никуда не денешься. Захочешь вычеркнуть позорную страницу, как чуть не продал себя ≈ не тут-то было. Хотел продаться, хотел... любовь изображал.

В руках дымилась сигарета, дар опричника.

Поодаль в мутном сумраке горбился, словно в корче, мост. Темнота за ним, съедавшая перспективу набережной, дышала опасностью, угрозой...

Приступ тошноты, выворачивающей наизнанку, бросил его к парапету. Внизу тревожно чернела Яуза. Его рвало долго и основательно.

Квартирка об одной комнатке, которую Лопухин снимал во флигельке старого дома за аркой станции метро "Лермонтовская", сделалась неуютной .

Он дни напролет торчал в лаборатории. Он пытался забыться в работе, но ни черта не получалось; и в лаборатории все уже стало не так. Разговоры о нем, Леночке и Варенцове получили новую пищу. Лопухин удивлялся, что его персона так занимает людей.

Голодец, корпевший над докторской у себя в Первом Новокузнецком, на Болвановке (теперь уже Лопухин каждый вечер ездил к нему), усмехался: не твоя, кому ты нужен? Сидя на своей драной тахте с ногами, он хлебал чай и испускал яд:

≈ Всех занимает Леночка, потому как у нее папа. Злорадствуют: значит , и таких дочек бросают... Ты еще не понял, что ты ≈ случайность на этом торжище? Состаришься ≈ будешь вспоминать, каковы на вкус женщины высшего слоя, недоступные для простых...

Он, похоже, с удовольствием сыпал в отверстые раны соль:

≈ Зря ты ее бросил. Кончишь аспирантуру ≈ и куды денесся? В Москве тебя не оставят. Распределят хрен знает куда. Ведь в Совдепии ты себе не принадлежишь. Тебя выучили бесплатно ≈ вот и изволь ехать на этот хрен...

Лабораторные сотрудницы, недолюбливавшие Варенцова за его "простоту", теперь возлюбили его; известие о грядущей свадьбе его и Леночки лабораторным бабьем воспринято было с ликованием.

С Лопухиным же говорили сквозь зубы.

Несколько раз, повинуясь своему настроению, Лопухин возвращался с Болвановки к себе на Красные Ворота пешком ≈ или по Садовому, или через центр, через мосты, по грязной, неприбранной Кировской. Зима стояла теплая, ветреная, мокрая... Призрачный город светился в темноте окнами, за которыми жили благополучные люди.

В конце года поженились Варенцов и Леночка.

Приглашение встретить Новый год на даче у Данилыча и с его компанией Лопухин принял не раздумывая. Ему томительно хотелось на люди, в толпу, в шум.

С Данилычем Лопухин познакомился последним летом в Кириллове, на Белом озере, в монастыре. Данилыч, старинный знакомый Голодца, был художником-реставратором и энтузиастом использования молочка. Весь июль он и его ребята ≈ а было в его отряде тогда мужиков и девиц человек двадцать ≈ возились с Лопухиным и отрабатывали на практике лопухинскую методику инъекций... Лучезарный месяц в жизни Лопухина! Даже "Молодежная правда" про молочко, Лопухина и Голодца огромный материал поместила (о Варенцове ничего не упомянула, отчего Варенцов дулся на Голодца; но Витюня сам был виноват ≈ отмахнулся от маяты в Кириллове, в отпуск на юг укатил, где у него жили родственники. Да и не готов был летом его фиксаж).

Весь день тридцать первого декабря Лопухин пребывал в нервически-веселом состоянии духа. Он провернул генеральную уборку своего жилища, которое за время его душевной смуты превратилось в хлев. Нарядив елку, он залег в горячую ванну и не давал воде остынуть, для чего не выключал горячую воду, а сток регулировал пяткой. Вялый после горячей ванны, он взбодрил себя контрастным душем. Новая жизнь, новая жизнь, твердил он себе, одеваясь по-праздничному. Костюмчик из совминовского ателье сидел как надо, как на них, как литой. Позвонил Николай Стахеевич из Посада, громкоголосый, заразительно веселый; Марина тоже взяла трубку, поздравила, ввернула, между прочим, что в новом году не будет никаких проблем, они все остались в старом, чего она и ему желает.

Одевшись, он вытащил из холодильника шампанское, которое купил когда-то, чтобы в новогодние дни выпить его с Марусей. Шампанское оказалось переохлажденным, невкусным, но он из упрямства выдул всю бутылку. Засаднило горло... Вспомнилось ≈ услужливая память! ≈ закутанная грудь, белый махровый халат, розовые коленки... Неужели было что-то? ≈ Лес с запахом мокрой лежалой хвои, сверкающие глаза, смущенный смех, ее покорность, ее нагота, ее зардевшееся лицо, прилипшая к щеке сухая еловая иголочка... Неужели это было?.. Теперь Лена уже чужая жена.

Он заварил крепкого чаю и с наслаждением выпил весь чайник.

Около семи он вышел из дому. Во дворе было пусто; откуда-то сверху донесся переливчатый женский смех. Ночь казалась синей. Дышалось легко: ветер утих, подморозило, шел снег.

≈ Я люблю тебя, ≈ сказал Лопухин вслух. Кто-то засмеялся, но он даже не оглянулся.

Он спустился в метро.

В шумном многолюдье встречались только веселые и добрые лица ≈ как в сказке. В вагоне он держался обеими руками за поручень над головой. Сидевшая перед ним молодая женщина быстро вязала что-то из синей шерсти. Спицы мелькали в ее руках; пальцы ловко подбирали нить и расправляли петли, одна за другой мгновенно нанизываемые на спицы. Безостановочное мелькание ловких пальцев и спиц завораживало.

Он не мог вспомнить, где он ее видел; в склонении головы, в мягкой линии шеи, в очертании тонких запястий угадывалось уже виденное, знакомое... Нет, показалось.

...сидит, торопливо вяжет. Это в новогоднюю-то ночь! Странно... о-о-о, о-о-о ≈ ишь ты, нанизывает, нанизывает! Мужику, конечно, подарок...

≈ С Новым годом, ≈ старательно, чтобы не разгадалось, что он выпивши, проговорил Лопухин. И добавил: ≈ С новым счастьем.

Женщина подняла на него светлые серые глаза ≈ и вдруг покраснела и смущенно ответила, почти пропела:

≈ Ой, Сережа?! здра-а-авствуйте... спаси-и-ибо... и вас так же...

Лопухин смешался. Она знает его, они знакомы! ≈ Но не вспоминалось никак... Он заулыбался, затоптался пред нею, онемев внезапно; и она засуетилась стеснительно, стала убирать вязание, да неловко ≈ куда ее сноровистость подевалась! Спицу уронила ≈ правда, не предоставила Лопухину шанса поднять, мгновенно подняла сама.

Поезд затормозил. Объявили "Белорусскую". Женщина грациозно поднялась с сиденья, и на миг ее лицо оказалось рядом с лицом Лопухина; он мог бы, например, наклонившись, поцеловать ее в висок или в лоб. Он ощутил запах ее пухового серого берета... Поезд остановился, и ее качнуло к нему, да так, что она даже рукой ему о плечо оперлась, чтоб не упасть, но руку сразу же отдернула, словно обожглась, а он не успел поддержать...

≈ Простите, ≈ сказал он галантно.

≈ Бог с вами, Сережа, за что?

≈ Вы... выходите?

Она непонятно пристально посмотрела на него.

≈ Да-а-а...

≈ А можно, я вас... провожу?

Она вдруг рассмеялась.

≈ А-а-а, так вы не узнаете меня?!

≈ Ну, скажите же, Бога ради... ≈ Лопухин влекся за "незнакомкою", наступая в толпе людям на ноги. ≈ Где же мы с вами познакомились?

≈ Вот-те на-а-а! Нет, Сериожа, не скажу-у-у!...

≈ Это все новогодняя ночь... Плутни королевы Маб...

≈ Вам тоже здесь выходить? и тоже наверх? Вот это совпадение!

≈ Кто вы такая?

≈ Не-а. Не расколюсь!

А сама улыбалась ≈ ярко, радостно, пылала вся от смущения, которое ей явно приходилось превозмогать. Боже, как она хороша! но почему она так смущается?!

≈ Вы так замеч-чательно вязали! Как Парки!

≈ Парки не вязали. Они пряли нить судьбы.

≈ А-а! Так вы вязали из того, что напряли Парки! Я вами любовался... Вы так красиво пальчиками мелькали!... Да кто же вы?! А то сейчас эскалатор кончится, и мы разъедемся, и навсегда! Вы в свои гости, я в свои.

≈ Не скажу! ≈ Она кокетливо надула губки. ≈ Раз вы не узнаете... Не выйдет, Сериожа. Я очень упрямая!

А глаза сияли, лучились, улыбка ликующая на милом лице...

≈ Поехали со мной! ≈ воскликнул он. ≈ Я еду к замечательным ребятам! Художники, реставраторы... Поехали!..

Она пожала плечами.

≈ Ну, что вы... меня ждут. Я, правда, подарок вот не успела довязать, но на месте довяжу, как раз к курантам успею.

Толпа, сходившая с эскалатора, толкалась и оттесняла их к мраморной стене, они отступали и отступали, передвигаясь боком, не отрывая друг от друга глаз...

≈ У меня сегодня такой день... ≈ бормотал Лопухин, сбившись с ухажерского тона. ≈ Я расскажу вам... потом... почему-то именно вам... что-то в вас такое... Я пошлости говорю, конечно... извините...

≈ Эх вы... ≈ сказала она и, повернувшись, быстро пошла прочь.

≈ Что "эх я"?! ≈ вскричал Лопухин и бросился за нею. Догнав, он схватил ее за руку. ≈ Ни черта не понимаю! ≈ От внезапного срыва на бег у него дыхание сбилось. ≈ Вы что, вот так вот и уйдете, и... телефон хоть дайте!

≈ Здрассте! Зачем?!

≈ Здрассте! Нужно.

≈ А нужно ≈ так и найдете! Когда вспомните, кто я такая...

Лопухин даже застонал с досады, а она уже затерялась в толпе. Он заметался, да куда там ≈ нет, не видно, не видно!..

И ≈ донеслось:

≈ Сериожа! Доверьтесь королеве Маб!

Влекомый толпою, он вышел на площадь. По мосту над головою мчались машины, пахло вокзалом, железной дорогой.

Встреча с незнакомкой отрезвила его. Милая, милая, милая Таня... Почему-то именно "Таней" назвал он эту молодую женщину. В электричке, сидя на жестком, из деревянных реек, сидении, похожем на парковую скамейку, он еще раз переживал странную встречу... Ее лицо, серые сияющие глаза, пуховый беретик стояли пред ним как наяву; улыбка ее... маленькие влажные губы беззвучно шевелились и что-то говорили. Ему хотелось их поцеловать, и это было почти мучительное в своей осязательности желание. "Знает меня!"≈ поражался он, и сердце вздрагивало и таяло. А как мила эта ее манера произносить "Сериожа"! За окном тряско неслась ночь, вагон мотало, несколько раз в нем тух свет, и тогда огоньки за окном, сиявшие в далеких ночных пространствах, таинственно приближались, и казалось, что они танцуют в медленном хороводе и манят, зовут... И вдруг Лопухин ощутил всем существом своим, что ведь есть, есть Бог, который все видит, знает и направляет ≈ людей и вообще все, только люди никак не научатся понимать Его... И хорошо, что я не понимаю языка Его, радостно бежала дальше мысль Лопухина, ибо, кажется, высшая сладость жизни ≈ это отдаться Ему, на волю Его, веруя, что он ведет тебя к блаженству, нет, больше ≈ к счастью. К счастью! Надо только верить в Него, в Его мудрость, в то, что Он непременно добр к тебе, именно к тебе, персонально к тебе! Крошечной человеческой букашке по имени Сережа Лопухин: среди миллиардов человеческих существ с их бесчисленными именами Он из гула вселенского выделяет твое имя. От Него не может быть зла...

Мысль о всемогущем добром Боге, взирающем на тебя ,

о том, что Он есть,

что Он обязательно должен быть,

что Его не может не быть,

≈ наполнила душу таким спокойствием, такой горячей и уверенной радостью...

"Бог!" думал Лопухин. "Если Он ≈ Бог, значит, Он видит меня?" Выйдя из электрички, он остановился и посмотрел на небо. Там, над головою его, неподвижным туманом висело что-то серое, непроницаемое взгляду... Справа, над далекой Москвою, это серое окрашивалось зыбкой дымчатой подсветкой, от которой здесь, на земле, внизу, темнота казалась еще гуще, плотнее, чернее.

А почему Бог должен быть на небесах? Может быть, Он как раз здесь? среди снегов? деревьев? среди людей? с нами? Память подсказала готовое: "Царство Божие внутри вас есть". Да. Но о Царстве Божием требовалось думать уже всерьез, а обстановка не споспешествовала тому: Лопухин огляделся, словно и вправду готов был увидеть Бога рядом: он брел по какому-то шоссе в лесу, средь снегов, а вокруг ≈ беззвучная темь...

Сзади с печальным лязгом отошла от перрона и уехала в Москву электричка, что привезла его сюда; тускло светились там огоньки пустой станции.

≈ Приехал...

Он двинулся дальше, в темноту. Из ночи шагнула навстречу плотная фигура. Она приблизилась ≈ и оказалась милиционером.

≈ Куда идем, гражданин?

≈ О! ≈ обрадовался Лопухин. ≈ Мне нужно на дачу генерала Хромова! Где-то здесь...

Милиционер подшагнул вплотную и бесцеремонно оглядел Лопухина: пригнулся и снизу, с подбородка, изучил его физиономию. От стража пахло сапожной ваксой.

≈ А за-чем? ≈ вкрадчиво поинтересовался он.

≈ При-гла-шен... ≈ в тон ему ответил Лопухин. ≈ На Но-вый год... Кстати, с Новым годом, с новым счастьем.

≈ Ага, спасибо, вас также, а вы откуда приехали?

≈ Из Москвы, вестимо.

≈ Угу. ≈ И страж замолк и молчал долго, буравя Лопухина взглядом. Наконец, он проговорил проникновенно:

≈ Здесь дача товарища Микояна. Так что, сами понимаете, дальше нельзя.

≈ А... дача генерала Хромова... не знаете?..

≈ Нет.

Несолоно хлебавши вернулся Лопухин на перрон ≈ единственное освещенное место в этом безмолвном ночном царстве глухих заборов, темных домов и прячущихся в темноте милиционеров. Он бродил по платформе и бранил свою забывчивость. О Боге не вспоминалось более, душа бурлила суетностью и разочарованием.

В непроглядной темени за оградою платформы он услышал скрип шагов по снегу. Он окликнул невидимого прохожего (выкликнул пошлое: "Эй, товарищ!" А как еще?), и в круг скудного света от станционного фонаря ступил из темноты невзрачный мужичонка в рабочем ватнике, в валенках на галошах и с хозяйственной кошелкой в руке. Из-под низко надвинутой на лоб кроличьей шапчонки смотрели на Лопухина дружелюбные глазенки.

≈ Слушаю вас, ≈ солидно произнес мужичонка.

Наличие дачи генерала Хромова в поселке Усово мужичонка отмел.

≈ Я здесь знаю всех. Та-а-ак... А дорогу вам объяснили? Может, это на горке? Или на втором поселке? Хотя я и там всех знаю...

≈ А черт бы его... Сказали, по шоссе от станции двести метров до поворота, а от поворота вторая дача по правую руку... ≈ объяснял Лопухин, еще на что-то надеясь.

≈Тхе! У нас возле станции и шоссе-то такого нет, чтоб с поворотом...

≈ Ну вот я и говорю: накрылся мой Новый год...

≈ Почему?! ≈ вскинулся мужичонка. ≈ Ко мне пошли!

≈ Куда это?

≈ К нам с женой! А что? Мы одни. Сын в Москву умотал, у него там невеста. Встретим по-божески, по-христиански, как добрые люди. Чего нам? Давай-давай, быстрее, лезь! Прыгай сюда!

Мужичонка в увлечении на ты перешел.

≈ Да что вы, с какой стати? Припрусь... чужой человек... неудобно!

≈ Неудобно на одной ноге знаешь что делать?.. Какой же ты чужой? Ты русский человек, и все. Ты же русский! Отвечай: ты русский?!

≈ Русский!! Разрешите представиться: Лопухин Сергей Николаевич!

≈ Я же вижу, что русский. Хто другой в такую дурацкую ситуацию хрен-с-два когда попадет. Он все подробненько выспросит, запишет, чертежик, схемку себе нарисует... Тьфу! Только русский попрет вот так, наобум Лазаря. Чем русский и симпатичен, мне лично. Я тоже русский, кстати. Давай слезай, прыгай, и п'шли.

Лопухин, не уверенный, правильно ли он поступает, перекарабкался через хлипкую железную ограду перрона, деревянные поручни с которой были сорваны чьей-то лихой рукой, и спрыгнул вниз, на скользкий снег. Мужичонка протянул ему руку ≈ ладонь крепкая, бугристая, шершавая. От него тонко разило водочкой и тем особым человеческим духом, каким пахнет на Руси от рабочего человека.

≈ Иванников. Вилен Тимофеевич.

≈ Вилен? Это от "Владимир Ильич Ленин", что ли?

≈ Надо полагать. ≈ Мужичонка кивнул солидно и направился в темноту, кивком головы увлекая за собою.

≈ Значит, так, ≈ сказал он. ≈ Сейчас мы двигаем в баньку к Федюне, это мой друг, хороший мужик. Пар, я тебе должен сказать, у Федюни ≈ лучший в поселке. Там мы провожаем старый год. ≈ Он отвел руку с авоськой и осторожно тряхнул ею. Лопухин услыхал гулкое бульканье. ≈ Самогончик выгонял лично я. Хотя вот ты федюниного отведаешь... вот то ≈ да! Вообще, Федюня у нас чемпион... по всему! И философ, кстати... Пока мы в баньке, Алена Ивановна, супруга моя, уже накроет стол. Новый год встретишь по-человечески. "Голубой огонек" поглядим... Хочешь, останешься до утра, постелим тебе чистенькую постельку, все как у людей. Не хочешь ≈ электрички у нас с полчетвертого в Москву начинают ходить... Вольному воля! Мы ж русские люди, и у себя в стране, дома... Благодать! Нужен нам берег турецкий?! И на хрен он нам не сдался!! И Африка нам не нужна.

Четверть часа спустя Лопухин уже исходил потом на верхнем полке в парной федюниной баньки. По отрывистым словечкам, понятным только им двоим, по переглядам, жестам их угадывалось, что мужики приятельствовали давно и прочно, и с ними Лопухину сразу сделалось уютно. Оба работали плотниками в поселке ≈ Лопухин догадывался, что на обслуживании спецдач.

Федюня, костистый мужичина, сутулый и неправдоподобно худой, беззвучно, как призрак, ходил внизу, в мутной жаркой полутьме, и двигая длинными жилистыми руками, напоминающими какой-то устрашающий рычажный механизм, плескал черпаком воду на раскаленные камни. Лопухина обдавало по волосам упругой волной жгучего пара. На полок ниже лежал плоским животиком вверх Вилен Тимофеевич и певуче стонал.

≈ Ой-е-е-о-о-ой! а-а-ай! Как цепляет, а? и раскатывает, раскатывает... а? Сергей?...

≈ Да уж... ≈ кряхтел Лопухин и отирал горячий пот, заливавший глаза. ≈ Да-а-а...

≈ То-то... это тебе не сауна какая-то... это русская баня! А?! Мы тебя научим Родину любить... Ты втяни, втяни в себя дых-то! чтоб вся клетка грудная раскрылась... о-о-ой!

Лопухин послушно вдыхал и расправлял плечи.

≈ Что это вы туда кидаете? ≈ спрашивал он, чувствуя, что этот вопрос будет мужикам приятен.

≈ Ага, так тебе и сказали... Секрет фирмы! Федюня никому не говорит...

Федюня с грохотом швырнул в угол черпак и, сопя, полез через Вилена Тимофеевича на полок к Лопухину.

≈ Пора? ≈ спросил Вилен Тимофеич.

≈ Ну, ≈ прогудел Федюня.

Вилен Тимофеевич легко, как мальчик, соскочил с полка и откуда-то из-за печки выхватил пук веников. Лопухин спустился к нему. Доски пола жгли пятки, заставляли пританцовывать, переминаться.

≈ Ща мы тя в четыре руки, Федь, как на пианино!

Угадав ≈ по тому, как неловко взялся за веники Лопухин ≈ в нем новичка, Вилен Тимофеевич шепнул: "Делай как я".

Он вознес веники к потолку, тихо помахивая ими, словно зачерпывая пар ≈ и вдруг с размаха припечатал их к торчащим, как крылья, федюниным лопаткам. Федюня закряхтел жалобно и сладко. Вилен Тимофеевич с силой протащил веники от плеч до огромных ступней, словно намереваясь содрать с Федюни кожу; Лопухин скопировал... Вилен Тимофеевич повторил удар ≈ с несколько меньшей силой, и, дав Лопухину сделать то же, принялся быстро-быстро размахивать вениками над бугристым ландшафтом длинной федюниной спины. "Легонечко похлопай его", шепнул он Лопухину, "по бочочкам, по бочочкам... во-о-от... и по позвоночничку..." Федюня безгласно распластался на полкй, левая рука его, похожая на грабли, расслабленно упала вниз. Вилен Тимофеевич и ее не пропустил ≈ веничком обмахнул, и похлопал всю ее от плеча до крупных заскорузлых пальцев. Он поднимал веники к потолку и гнал ими пар вниз, на Федюню, и нежно, частыми мелкими движеньецами, поглаживал федюнины бока с рельефно выступающими, мощными, как у зверя, ребрами...

В предбаннике, приятно прохладном после парилки, Лопухин перевел дух... Его усадили на лучшее: в углу, где не дует ≈ место. Сидели на просторных и основательных деревянных скамьях, за большим, ладно тесаным и гладко обструганным столом. На столе стояли бутылки с пивом, банка самогона, несколько мисок со снедью: солеными огурцами, хлебом, картошкой в мундире, яйцами... Федюне, помидорно-красному, разнежено улыбающемуся, Вилен Тимофеевич налил полный стакан остро пахнущего самогона. Лопухину и себе он напустил по полстакана пива.

≈ Ну, Федюня? ≈ возгласил он, ≈ за твой старый год? Дай Бог, чтоб новый был не хуже.

≈ Дай Бог... ≈ гулко, как в трубе, отозвался Федюня. ≈ А чего не хуже? У меня год был нормальный.

Чокнулись, и Федюня, хмурясь, медленно и серьезно выпил самогон до дна. Вилен Тимофеевич поднес ему соленый огурец, который Федюня куснул прямо из его руки.

≈ Ща Федюня отпыхнет, и пойдем тебя брить, ≈ сообщил Вилен Тимофеевич и улыбнулся Лопухину.

≈ Хорошо с вами, мужики...

≈ А чего ж плохого? Ясно, что хорошо, ≈ усмехнулся Вилен Тимофеевич, и по воссиявшим его глазам Лопухин понял, что польстил ему. ≈ Живем ≈ не тужим.

≈ А у тебя что ≈ горе какое? ≈ спросил вдруг Федюня и ясно заглянул Лопухину прямо в душу.

≈ Ты чего на человека?!. ≈ возмутился Вилен Тимофеевич.

Федюня смутился.

≈ Да ничего... вижу, человеку вроде как не по себе... жалко...

≈ Жалеть меня не надо, ≈ Лопухин махнул рукой. ≈ Всякое было... но перемог. ≈ Лопухин вздохнул по всю грудь. ≈ Хорош-ш-шо! Мужики, вы в Бога верите?

≈ Я ≈ верую, ≈ тихо ответил Вилен Тимофеевич, как отрезал... и снизошло то особое неожиданное молчание, про которое в старину говорили "пролетел тихий ангел".

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

≈ А вот Федя ≈ не верует, ≈ осуждающе проговорил Вилен Тимофеевич. ≈ А ты чего спросил, Сережа?

≈ Игра, ≈ едва слышно, но твердо выговорил Федюня. Он сосредоточенно сколупывал с картошин клейкую кожицу.

≈ Да ладно тебе со своей "игрой", ≈ цыкнул на него Вилен Тимофее-вич. ≈ Послушай, что свежий человек тебе скажет. Неспроста ведь спросил?..

≈ Да нет, я просто к слову... хотел рассказать, как я час назад чуть в Бога не уверовал... Но потом как на вашу дачу микояновскую наткнулся да как гаврила-вертухай меня оттедова турнул, так я и... ≈ Лопухин обмакнул картофелину в соль и с наслаждением откусил половину клубня. ≈ А сейчас вот, на вас глядя да на вашу баньку, хотел сказать, что живете вы, мужики, как настоящие божьи люди. Не примите за лесть, мужики, но... такими, как вы, Русь и стоит и будет стоять. А то вон... осенью как-то была у меня встреча...

И Лопухин, полный вдохновения, в красках рассказал о приключении в Новодворке, о деде-снайпере, о председателе сельсовета...

Вилен Тимофеевич слушал внимательно, цепко, а Федюня отстраненно.

≈ Я бы драться полез на твоем месте, ≈ заявил Вилен Тимофеевич, дослушав рассказ. ≈ Как такое терпеть?.. По какой дороге эти "дворы" ?..

≈ Иг-ра! ≈ отчеканил вдруг Федюня, словно печать пришлепнул.

≈ Федя, ну сколько ж можно?!

≈ Погоди, Вилен Тимофеевич! Что значит "игра", Федя?

Вилен Тимофеевич хмыкнул, пренебрежительно скривился и убежал в парилку. "Это я уже слышал сто раз! Я лучше тебе сейчас пар приготовлю, Серега!" крикнул он оттуда, "ты там особо не наедайся!"

Федюня же и бровью не повел, а серьезно принялся объяснять.

≈ Вера в Бога ≈ игра. И фрески твои ≈ игра. И космос с ракетами ≈ игра. И политика ≈ игра. Все игра! Вроде того, как Раздольный твой стаканы трескает. Дети в песочек играют, в куклы... а взрослые в свои игры. Кажный себе игрушку выбирает по вкусу и играется. Мы с Вилькой вот досточки стругаем, пазы выбираем... Знаешь, как приятно с деревом работать! У-у-у!... Так это ≈ приятная игра. Не игра только ≈ хлеб, дом и семья. Без этого человек жить не может. А все остальное необязательно.

Федюня замолчал и скосил на Лопухина ясно засветившиеся глазенки.

Неказистая федюнина мысль поразила Лопухина... Наряду с заскорузлою простотою в ней присутствовало нечто каменно-неопровержимое. Тянуло отмахнуться, разбить эту простенькую философию каким-нибудь одним и само собой разумеющимся аргументом ≈ а не тут-то было.

Хлеб, дом и семья...

Он обескуражено молчал, дожевывал картошку, пока Вилен Тимофеевич не кликнул его в парилку.

≈ Ща ты поверишь в Бога, Серега, ≈ блестя в сумраке зубами и глазами, говорил Вилен Тимофеевич. Он макал веники в таз с кипятком. ≈ Тут уж тебе не игра, тут серьезное дело... Лезь-ка на верхний полочек, ща мы тя обработаем...

"Господи, господи..." лепетал Лопухин, истаивая в истоме. Пар упругими жаркими волнами ходил над ним, и тело отзывалось ему сладким ознобом и трепетанием, а следом обрушивались жгучие мягкие удары веником, и под этими ударами тело блаженно распускалось, расплавлялось, растворялось, делалось невесомым, и исчезало время... Но накатывала новая упругая волна, и тело воскресало под ее неистовою жаркой лаской, и вновь сладкий озноб обнимал его, и Лопухин стонал в счастливом изнеможении.

Из парилки его вывели под руки; его качало, как бесплотный дух; хладные струи душа показались огненными; он рухнул на скамью без сил; веки закрывались сами собою... Он преодолел себя, однако, и выпил добросовестно налитый до краев стакан самогона, коснеющим языком пожелав мужикам "всего"...

Он заснул мгновенно, как дитя. Он во сне поскуливал тихонько и причмокивал. "Сморило", донеслось до него сквозь сон жалостливое федюнино слово.

...Ему приснился Голодец, который сидел на своей драной тахте в его комнате, какой-то старый, облезлый, черный, похожий на таракана, с лысиной на макушке, и обнимал вальяжно и по-хозяйски Марину, вернее, не Марину, а молодую девушку, похожую на Марину... Голодец с мрачной и презрительной гримасой говорил: "Вон даже у Феди-плотника есть своя философия, а ты? Дачу данилычеву, и то разыскать не можешь, пентюх!" И девушка, похожая на Марину, приникла к Голодцу и сказала Лопухину, глядя ясно-ясно в его глаза: "Твое счастье на этой даче. Но ты его должен в эту новогоднюю ночь отыскать, иначе будет поздно"...

Прыжок из сна в явь был мгновенен, и Лопухин очнулся бодрым и с ясной головой. Дурацкий сон улетучился, не испортив настроения. Мужики уже одевались неспешно, доспоривая что-то свое про "сотки" и "пятидесятки".

≈ А мы уж тя расталкивать собрались. ≈ Вилен Тимофеевич придвинул Лопухину стакан. ≈ Давай старый год проводим, и айда. Десять часов уже... без десяти.

≈ Старый год? ≈ воскликнул Лопухин. ≈ Проводить?! Да за милую душу, чтоб ему пусто было!

≈ Я же говорил, что у него что-то стряслось, ≈ заметил Федюня упрямо.

≈ Все! Мужики! Я пью за вас! За божьих людей! До чего ж вы мне понравились! Спасибо вам, век этой бани не забуду. Федя! Может, поспорим еще... Твое здоровье. Вилен!

Лопухин выпил самогон лихо, до дна, не чуя ни вкуса его, ни огненной крепости.

Морозный воздух после баньки окатил легкие и душу холодной, небесной чистотой. Лопухин беспричинно рассмеялся. Федюня, возившийся за его спиной с замком, оглянулся на него через плечо и пробормотал:

≈ Штоб я был жив!..

Во дворе у Федюни пахло снегом и дровами. Природа по-ночному молчала, лишь из дома доносились приглушенная музыка из телевизора: танго... В доме горел свет, виделась в окошке елка. Федюня посматривал туда.

Далеко за лесом, чернота которого угадывалась за задками фединого двора, взлетела красная ракета, потом еще одна, еще, потом зеленая, желтая... Ракеты взмывали вверх, вспыхивали и не падали, а тихо плыли в бездонных небесах, медленно утончаясь и исчезая .

≈ Глянь, в Ильинском уже пуляют, веселятся, ≈ сказал Вилен Тимофе-евич. ≈ И нам с Сережей пора. Алена ждет, поди. Ну, Федя? С Новым годом, с новым счастьем. Будь!

Друзья обнялись тесно, будто на долгое расставание.

У калитки Лопухин оглянулся. Федя, сутулясь, стоял на крыльце своего дома и ногой сгребал снег со ступенек. Он помахал Лопухину рукою.

Вилен Тимофеевич убежал вперед и из темноты звал Лопухина. "Я люблю тебя", опять сказал Лопухин, неспешно идя по тропинке от фединого дома. Поодаль под фонарным столбом приплясывал от нетерпения Вилен Тимофеевич. Лопухин снимал по пути с веток кустов пушистые шапочки свежего снега и ел снег.

≈ Виля, не поминай лихом, ≈ проговорил он, подойдя к свету. ≈ Вспомнил я: мне в Ильинское надо. Как ты сказал, я сразу и вспомнил.

≈ Вот и отлично! ≈ воскликнул Вилен Тимофеевич. Он тиснул Лопухину руку. ≈ С наступающим... Сам дорогу на станцию найдешь? Ильинская рядом, следующая как на Москву ехать...

≈ Алене Ивановне привет передай от путника в ночи... Спасибо тебе.

≈ Ну что ты, Сережа, за что? Мы русские люди, помни это! Бывай...

Он повернулся и моментально исчез, пропал в ночи, и частые шажки его затихли вскоре. Лопухин постоял, посмотрел в темноту вслед ему, подождал чего-то...

Царила тишина.

Вот ≈ он опять один.

Странно устроено человеческое общежитие, думал он. Было нас трое... возник некий духовный субстрат взаимной симпатии... Потом вдруг ≈ трах-бах! ≈ и у каждого свои дела. И большой привет!

И что они мне?

и что я ≈ им?

А ведь была же атмосфера, что-то такое выкристаллизовывалось в ней! С Виленом попрощались бегло как-то... не по-людски вроде, хотя ≈ что, целоваться, что ли? рыдать?

Нет, конечно, но все же странно, странно...

≈ Виля-а-а! ≈ закричал он во всю силу легких. ≈ Погоди-и-и!

От быстрого, неистового даже, бега засаднило в груди. Вилен Тимофее-вич выступил навстречу ему из неосвещенного переулочка, ожидал его с улыбкой...

≈ Виль! ≈ запыхавшись, проговорил Лопухин, превозмогая внезапную непонятную тоску. ≈ Я... Спасибо, Виль! Слушай, я... навещу вас, а? Я пока не знаю, когда, но... ладно? можно?

≈ Сере-о-ога, об чем разговор?! Ну!.. ≈ Вилен Тимофеевич подшагнул к нему и вдруг обнял его плотно, по-мужицки, по-медвежьи. ≈ Я ж говорю: мы русские люди! Помни об этом ≈ и Русь тебе всегда поможет! во всем!

...Среди елей кое-где поблескивали фонари. Они вырывали у ночного леса там ≈ кусок забора, там ≈ столб с воротами... В ухоженности, угадываемой даже зимней ночью, в расчищенных лесных дорожках, отбегающих от шоссе в лес, в темь, была та державная отстраненность от суетного мира, погруженный в которую человек становится тих и внешне благопристоен и доброжелателен. Покой снисходит на душу в таких местностях...

Наверное, у варенцовского тестя такая дача. Уж не здесь ли? подумалось Лопухину. Они живут в таких вот местах... Сюда ему предназначалось возить Леночку на папиной "волге"...

Он смотрел на звезды.

"Таня..."

...Залпы женского смеха и кабацкие мелодии на фортепьяно Лопухин услыхал еще издалека, на шоссе, и, невольно улыбаясь, прибавил шагу. Шум гульбы потянул, как магнит.

Зимняя терраса ярко освещалась изнутри светом из распахнутых настежь двойных дверей залы. Лопухин заглянул. В зале пировали. Данилыч, гороподобный бородач с пухлыми, как булки, красными щеками, со ртом, раззявленным в хохоте, тянул к кому-то через стол руку с рюмкой; на фортепьяно наяривали "Черного кота"; за спиной Данилыча, в глубине зала, с топотом плясали твист. В углу террасы смутно знакомые по Кириллову монастырю молодые очкарики, похожие друг на друга, как близнецы: с бородами и в одинаковых белых нейлоновых рубашках ≈ пили сухое вино из чайных чашек и сосредоточенно и негромко спорили.

Лопухин пробрался вдоль террасы по глубокому снегу и отыскал вход. Снег набился в ботинки и противно холодил щиколотки. Черные ели в снегу укоризненно смотрели на Лопухина и спрашивали: "И ты туда же?"

В тесной прихожей, заваленной шубами, стоял, покачиваясь, пожилой тип с испитым лицом и в модном клеше, с длинными, до плеч, седыми волосами. Он увлеченно дул в отвернутый ствол ракетницы и, щурясь, глядел туда. Воззрившись на Лопухина, он прорычал хриплым от подпития баритоном:

≈ А ты уверен, братец, что именно тебя не хватает в этом вертепе? Ты кто такой? Почему я тебя не знаю?

Из зала в прихожую вместе с грохотом веселья катились клубы тяжело-пряных ароматов еды и выпивки. Прибежал Данилыч, огромный, краснорожий, густая борода веником, сокрушительно веселый; ему было жарко: рубашка с короткими рукавами на мощной волосатой груди расстегнулась до пупа. Он захватил Лопухина в объятья.

≈ Серенька, милый ты на-а-аш...

Он поцеловал Лопухина, колясь и щекоча бородой, и потащил Лопухина в залу. От него пахло майонезом и водкой.

В дальнем углу залы, под искусственной елкой с несколькими шарами, телевизор показывал дымящиеся трубы завода, и сквозь тайгу мчался поезд... Зеленоглазая девица с глуповато-красивым личиком, с свисающими вдоль лобика завитыми завлекунчиками, в прозрачной голубенькой блузочке подсела к Лопухину и о чем-то спросила его . Он не разобрал, о чем, и промолчал, глупо ухмыльнувшись. Она щедро навалила ему на тарелку гору салата "оливье", консервированной лососины, шпрот, копченой колбасы... С приходом Лопухина шум спал; танцевавшие потянулись к столу; на него поглядывали с интересом, ему не совсем понятным; он обнаружил нескольких знакомых по Кириллову и дружески кивал им. Данилыч громогласно провозгласил: за автора эмульсии века!.. Кто-то крикнул: "Да здравствует ЛОГО!"

≈ Лопухин, мы тут без вас окрестили ваше дитя: по фамилиям авторов!

≈ Серенька, твое здоровье! ≈ проревел Данилыч со своего края стола.

≈ За здоровье Павла! ≈ возразил Лопухин.

≈ Так это и есть наш знаменитый Серж Лопухин?! Рад знакомству... ≈ Седовласый тянул ему через стол рюмку. ≈ Итак, Павло наш еще не сидит? Странно: с его языком ≈ и на свободе.

В наступившей тишине кто-то проговорил трезво:

≈ Ты же не сидишь, Донат.

≈ Все никак не настучит какая-нибудь доброхотная сволочь.

≈ А ты что, хочешь сесть, как Лев Толстой?

≈ Принять страдание?..

≈ Претерпеть?

≈ Но я тебе скажу, юноша, ≈ адресовался он к Лопухину, ≈ нашему Павлу недолго осталось на свободе гулять...

≈ Да не каркайте!.. ≈ вскинулся Лопухин.

≈ Нет, вы послушайте, юноша. Во-первых, он на них очень зол ≈ рраз! ≈ Седовласый простер над столом руку с плотно сжатым кулаком и выпятил большой палец. При этом он опрокинул рюмку с недопитой водкой, но не заметил этого. Все, притихнув, слушали его. ≈ Во-вторых, он умный ≈ два! ≈ Он выпятил из кулака указательный палец. ≈ А умных они ой как не любят!.. В-третьих, он долбит в одну точку, как гвоздь вбивает: марксизм ≈ это не философия, а дрянь, интеллектуальная дешевка, ложь для кухни и людской. Три! ≈ Наступила очередь среднего пальца. ≈ Уже за это его сажать пора! Далее: у него дома на книжной полке в открытую красуется "Доктор Живаго" ≈ четыре! ≈ На безымянном пальце седовласого блеснул агатовой печаткой массивный золотой перстень. ≈ И пять! ≈ Седовласый растопырил над столом пятерню, но не успел договорить: его перебила востроносенькая дамочка с светлыми кудряшками с дальнего конца стола.

≈ Донат, как вы странно рассуждаете! Что означает "ложь для кухни и людской"? Что, на кухне и в людской не люди, что ли? И потом! Что, есть философия для людей первого сорта и для людей второго сорта?

≈ Именно! ≈ рявкнул Донат и выпучил глаза на востроносенькую дамочку. ≈ Вы меня совершенно верно поняли! Философий ≈ множество! У каждого человека должна быть своя философия!

≈ Но вы же себе противоречите! Какое вы имеете право относиться пренебрежительно к...

≈ Ни черта ни противоречу! А насчет моего права позвольте мне самому судить, как к чему относиться. Именно это и есть мое святое право!

≈ То вы сами говорите, что философии равнозначны, то...

≈ И повторю! Я не желаю, чтобы философия кухарок ставилась выше остальных философий. Философия кухарок меня, Доната Ромоданова, художника-профессионала ≈ не интересует! Я ≈ не кухарка! Почему я должен исповедовать кухаркину философию?! У меня есть своя философия, но я же ее кухаркам не навязываю! И никому не навязываю! Кухарка человек, да ≈ и прекрасно! И пусть она стряпает, а я с удовольствием ее стряпню съем, если она съедобна. И за это заплачу ей деньги! А она, кухарка, если захочет, заплатит за билет на мою выставку и утолит свой духовный голод зрелищем моих пейзажей ≈ если она духовно голодна... И все! Вот вам мои взаимоотношения с кухарками! И не надо мне долдонить, что я такой же человек, как кухарка. Я ≈ не такой! Я ≈ другой! Я из другого теста! И быть таким, как кухарка, я не желаю! И думать, как кухарка, и исповедовать ее духовные ценности я не желаю!!.. Пусть каждый делает свое дело. А какая при этом у меня или у кухарки философия ≈ как говорится, не ваше собачье дело. Вон Павло наш Голодец считает последними философами Шопенгауэра и Фейербаха ≈ и хрен с ним! Меня это не волнует. Главное, что он в компании вот с этим симпатичным юношей, который сидит напротив, такую эмульсию запузырил, что она проклятый сталинский железобетон с красок русских богомазов снимает как промокашку. Вот это ≈ дело! И этим мне Павло ценен. И за это я юношу вот этого возлюбил и сейчас еще раз тяпну с ним водочки за его здоровье. И начхать я хотел на всех богов и философов, которым этот юноша поклоняется. Мне лично, например, Хайдеггер нравится. Кто из вас, борцов за кухаркину справедливость, читал Хайдеггера? Вы, барышня? Или вы, прекрасное созданье? Не слышали даже! Во-о-о! И правильно! И не надо вам его читать! И кухарки не читали. И не будут никогда читать. Но я же не заставляю ни вас, ни кухарок читать Хайдеггера! Так почему же кухарки и кухаркины дети, которые верховодят в нашей стране, мало того, что заставляют меня изучать их ублюдочный марксизм-ленинизм, но и казнят меня за то, что я люблю и читаю Хайдеггера! Ну и что, что он был лоялен к Гитлеру? Почему читать-то его я не имею права?! Скоты!.. ≈ Донат перевел дух и сверкнул глазами на притихшую востроносенькую. Стол обескуражено молчал. Кто-то вздохнул, кто-то с журчанием налил себе водки в рюмку. ≈ Посадят они нашего Павла, посадят...

≈ Ой, давайте выпьем за Павлика...

≈ Да-а, Павлуша... того... Неужто его... этт самое, а?...

Лопухин пропустил момент, когда он сделался по-настоящему пьян. Зала плыла. Зеленые глаза с завлекунчиками шебуршились подле него, что-то нашептывали ≈ про стихи какие-то, про лирику Древнего Египта... "А вы Евангелие читали?"≈"А как вас зовут?"≈ "Алина... Так вы читали Евангелие?" ≈ "Какие у вас зеленые глаза... Евангелие... о да..." Он обнял хрупкие плечи, и Алина податливо прильнула к нему. "...путеводная звезда..." пробормотал Лопухин и поцеловал Алину в макушку, пахнущую духами.

Гремит фортепьяно. За клавишами ≈ некто плотненький, пузатенький, с пушистыми бакенбардиками на пухлых щечках жизнелюба. Он зажигательно наяривает твист. Он приплясывает плечами, торсом, щечки его трясутся, и он тонким голоском, а-ля Джонни Холидей, выкрикивает:

Come on, come on, come o-o-on!

Let's twist again,

Like we did last summer!..

O-o-o! Twist again,

Like we did last year!

Перевод! - возглашает он.

Давай , давай, дава-а-ай !

Снова твистанем,

Каак прошлым летом-м-м!..

О-о-о! Твист опять,

Как и в прошлый год!

≈ Стоп! ≈ Толстячок обрывает твист на полутакте. ≈ Всем ша! Я читаю свои новые стихи!

≈ Прекрати! ≈ орет Донат и объясняет Лопухину: ≈ Сейчас будут "лампады", "скелеты"... голые бабы, наверное...

На другом конце стола философствующая белокурая дамочка что-то возмущенно тараторит, а два бородатых мужика возле нее кивают ей и пьют водку, улыбчиво переглядываясь.

≈ Я люблю тебя... ≈ шепчет Лопухин.

Алина смотрит на него удивленно.

≈ Не вас, не вас, прекрасное созданье... ≈ шепчет Лопухин и посылает ей лучезарную улыбку. Зала плывет, плывет...

≈ Все готовы?≈ вкрадчиво вопрошает Аркадий. ≈ Стих называется "Сон". Я написал его прошлой ночью во время бессонницы.

Аркаша вперяет плотоядный взор в Алину и, полуприкрыв веки, начинает декламировать нараспев:

Мне снилась ночь и темный зал.

Лампада теплилась в киоте.

Рояль раскрытый прорыдал

На низкой дребезжащей ноте.

Я ждал кого-то много лет.

Забыл, кого... Лампада ала.

Воспоминание ≈ скелет,

Мечтой прикрытый запоздалой.

А где-то в залах ждет Она!

И я бегу. Навстречу ≈ блики,

Улыбки, лица... Как странна

Улыбка женщины забытой!

И снится мысль: погаснет страсть,

Бессветная, все примет Лета...

Но как же сладко с вами пасть,

О женщины, богини света!

Переплескивание возгласов, аплодисментов, смеха. Крики:

≈ Не "пасть", а "спать", Аркаша!

≈ Это одно и то же!

≈ Я не поняла, чья пасть!

Шум покрывается накатом донатова баса:

≈ И он умер в страшных поллюциях!

Мужики ржут, дамы поперхнулись, хихикают. Алина покидает Лопухина, который уже мешком осел на стуле... Она забирает свою тарелку, вилку, рюмку, огибает стол и перебирается к Аркаше, который глядит на ее маневры ласково-плотоядно и сразу же начинает ей что-то говорить.

Лопухин остался один. "Один. Опять и снова ≈ один... Глупо. Глупо."

≈ Все, Алиночке амбец, ≈ басом сообщает Донат Лопухину. ≈ Употребит ее Аркашка в эту новогоднюю ночь...

С террасы принесли шампанское и пахучие горячие шашлыки. Захлопали пробки. Аркаша, как сомнамбула, все говорил, говорил, с кошачьей плотоядностью щуря на Алину глазки... До Лопухина долетал сквозь шум его распевный речитатив: "Я послал тебе черную розу в бокале золотого, как небо, аи".

≈ Патентованный аркашин прием, ≈ комментировал Донат. ≈ Охмуряет баб стихами Блока. Аленке каюк!

Лопухин ел лосося и пропустил момент появления в зале Незнакомки; он спохватился при всплеске аплодисментов: Данилыч с радостно-торжественным видом красовался пред всеми в свитере знакомого грубо-синего цвета, а Незнакомка оглаживала ему плечи... "Успела, успела..." выпевала она ломко-переливчатым голосом.

Лопухин перестал дышать... Спазм с такой силой сдавил горло, что глубокая саднящая боль распространилась в груди. Лопухин схватил фужер с шампанским, сделал громадный глоток.. .

≈ Кто это? ≈ спросил он у Доната.

≈ Ты о ком, юноша? Ах, о Тане? Это же Танюша Дорошенко! Забыл, что ль? Журналистка! Она о вас с Павлом такой подвал сбацала в "Молодежной правде", а ты даже не запомнил ее?.. Ну, молодежь...

Донат забурлил что-то еще хулительное, но в этот момент на экране телевизора выскочила картинка курантов, и кто-то включил звук. Раздался первый удар... Все шумно вскочили... Таня торопливо пробиралась за спинками стульев ≈

к нему, Боже мой!

Лопухин стоял неестественно прямой, от его пьяной мешковатости не осталось и следа...

Она подходит к нему. "Все это ≈ плутни королевы Маб", ≈ лепечет он. ≈ Они смотрят друг другу в глаза ≈ он протягивает ей шампанское ≈ и они медленно пьют его, не расцепляя взоров ≈ он свободной рукой берет ее руку и целует ≈ и они остаются вдвоем в этой шумной зале, полной веселящихся людей.

Лопухин под темной, широко раскинувшей мохнатые черные лапы елью, завяз в снегу по колено и зачерпывает руками невесомый пушистый снег, кидает его себе в лицо. Каким-то несусветным обрывком проносится воспоминание из прошлого, только там была холодная вода из крана... Ах, черт, какое несвоевременное воспоминание! Но жгучий холод снега насладителен, свеж, крепок. "Я люблю тебя", повторяет Лопухин.

≈ Сериожа! ≈ раздается в темноте.

Он вытирает лицо платком и по своим следам в сугробе возвращается к дому. Таня в одном платье, темно-синем, стоит на высоком крыльце; виден ее белый ремешок...

Ей слышен тихий скрип его шагов в снегу, и она не может разобрать, с какой стороны, ибо она только что вышла в темноту из яркого света, она не видит его и вглядывается, вглядывается в ночь, вся ≈ порыв, вся ≈ ожидание.

Он выступает, наконец, в полосу света, и улыбка на зыбко освещенном ее лице отодвигает как лишнее все слова. Она спускается навстречу и протягивает к нему руки почти беспомощным движением маленькой девочки. Он обнимает ее крепко, прочно, и душа его наполняется таким уверенным неоглядным счастьем, какого он еще не знал в жизни. Она горячо дышит ему в щеку возле уха. В проеме двери мелькают зеленые глаза на бледном потерянном личике с завлекунчиками и довольная багровая ряшка Аркадия... Лопухин подхватывает Таню на руки и уносит ее от крыльца и электрического света за угол дома, в темноту, под звезды. Она безропотно погружается в снег своими синими туфельками-лодочками, и они пьют поцелуи друг друга, не в силах прервать эту сладкую и счастливую муку.

Лопухин и Таня исчезли с дачи не прощаясь, пальто надели уже за воротами, на шоссе. Электричка в Москву отправилась в ноль пятьдесят девять. ≈ В окна пустого вагона из ночи на них глядела пустынная, покрытая снегом земля с ожерельями далеких электрических огней, горящих зачем-то в этот новогодний час на неведомых улицах неведомых селений. Там, наверное, тоже с топотом пляшут под музыку, некстати подумал Лопухин. Они сидели друг напротив друга; Таня сильно сжимала его руки и не отпускала их. Он смотрел в ее сияющие глаза и с изумлением говорил себе: а ведь я люблю ее! И вспоминал недавние мысли о Боге... Так ехали они, безучастные к ночи, к летящим мимо снегам и пространствам, ко всему, что пребывало вне их.

Таня жила на Таганке, во втором этаже древненького двухэтажного домишки в Товарищеском переулке. Двор домишки был солидно огорожен забором с чугунной оградою, и здесь же стояли еще каменные столбы ≈ два: мощные, увенчанные глыбистыми каменными шарами, и на столбах держались чугунные ворота ≈ ребристо-узорчатые: стебли извилистые, чудные листья... Забор и ворота стояли косо, приземисто ≈ за века прочно всели в землю-матушку.

По неосвещенной скрипучей деревянной лестнице с шаткими перилами они поднялись наверх. Лопухин двигался на ощупь.

≈ Лампочка опять перегорела, ≈ шепотом пожаловалась Таня.

Она пошуршала в темноте ключом... Дверь отворилась, дохнуло теплом, кофием, елочной хвоей... Из кухни донеслось урчание холодильника.

"Мир входящему," сказала она и в темноте взяла его за руку.

≈ Как я влюбилась в тебя тогда, в Кириллове... без памяти! С первого взгляда! Как дура!.. Боже мой, как же я люблю тебя, люблю!.. Сериоженька, родной мой... В одночасье ≈ погибла, и все...

Аспирант Лопухин спал беззвучно, лежа на боку и, как ребенок, подложив под щеку ладонь. Она, откинув одеяло, сидела в постели и смотрела на него.

Ему снился Голодец, который полулежал на продавленной тахте в своей квартире на Болвановке, незнакомо старый, темный, похожий на отвратительное насекомое, с проплешиной на макушке, и по-хозяйски обнимал Марину, вернее, молодую свежую девушку, похожую на Марину. Лопухин стоял перед тахтой посередине комнаты, а Голодец скалился по-волчьи и что-то злое говорил ему, говорил...

Лопухин на миг проснулся. Он увидел сидящую в постели Таню, и противный сон испарился. Он мгновенно вновь счастливо уснул.

Он был молод и не ведал, что сны бывают вещие.

Copyright (c) "Русский переплет"