АННА,

 

или ЛЕДЯНОЙ ДОМ

 

 

 

История Ледяного дома воспринимается большинством потомков как история самодурства, как история с некоторым пакостным, порочным душком. Это не совсем правильно. Это антиисторично. Да еще… эта история не окончена…

 

 

 

 

О императрице велика!

Падающего века Атлас!

 

Василий Тредиаковский

 

 

 

 

Заходил я в этот дом,

дом великий – лед один,

а сияет как огнем,

на Неве, как господин,

 

встал и все вокруг затмил!

Даже царские дворцы

жмутся в страхе, мнут торцы,

вид им собственный не мил.

 

***

 

Солнце северное то ж

светит, греет, и воде

теплой схлынуть невтерпеж,

течь повсюду и везде.

 

Но не та ее судьба,

светлый замысел над ней:

чертежам своим раба,

час от часу холодней.

 

***

 

Сгинул Китеж, мы ж один

чудный дом, Ледяный дом

ставим, прячем меж глубин,

маскируем черным дном.

 

Ни наследникам Ее,

ни врагам не увидать

тонкостенное литье,

ледяную благодать!

 

***

 

В черный час своей страны

стражи есть – восстанут и

в недоделанных делах

власть и честь спасут свои

 

Барбаросса и Артур.

Исполненья сроков ждем:

вздрогнет гладь, восстанет дом

средь иных архитектур!

***

 

Анна ждет и весь ее

полоумный малый двор!

Скоро снова бытие –

всероссийский ветр, простор!

 

Станет вечная зима,

подморозит нас Господь,

будут игрища ума

и нетлеющая плоть.

 

 

Начинается. Раздаются распевные голоса из-за сцены.

 

Императрица наша Анна

России многожеланна,

милостынею непрестанна!

 

Как Солнце Божье со стогн широких

смотрит, умывает малых и убогих,

так и Анна права в ласках строгих!

 

Ищет Анна с края до края государства,

не хочет, благая, лжи и коварства,

обращает внимание на наши мытарства.

 

Кто, как не Анна, поднимет нашу мизерность?

Кому, как не Анне, по гроб, за гроб верность?!

От кого, как не от Анны, благостей беспримерность!

 

Все сюда, бесталанные! Все мы: уроды, калеки,

мизерность нагольная, явленная в человеке, –

свита Анны в этом и каком ни есть будущем веке!

 

На сцене накидано кучами какой-то ветоши, рогож. Вдруг одна из этих куч начинает шевелиться. Появляется какой-то помятого вида господин, который громко чихает.

 

Он

Я – человек. Скукожились мои,

свалялись мысли. Сыздетства забота –

распутать. Эту дерг, другую дерг,

да только хуже, больно.

Темный час

спросонья, когда в полном естестве,

незамутненном, – на, смотри себя! –

проклятый час, когда себя я помню.

 

Скорей бы закрутилось, завертелось –

и рюмочку скорей бы!

Поднеси,

кто добренький, недобренькому мне!

 

Тут начинает с такими же гнусными ламентациями шевелиться другая куча.

 

Она

Я – женщина. Название одно

и похоть. О, как ноет, изнывает,

терзает. Все уродство мое с девством

не могут распрощаться…

Только сны –

ну хоть не просыпайся: в темноте

кто, черт моих не видя, приклонился,

приник?

Поутру свет и телу мерзко,

тем более душе…

Поразвлекусь

я сплетнями, я матушку уважу

рассказцами, где пристальная злость

с фантазией намешана холодной…

 

Хор

Дрыхли сосед с соседкой!

Проснулись петух с наседкой!

Блеют козел с козлихой!

Скалятся шут с шутихой!

 

Вот же ж – дурак и дурка,

вот же ж – питух и шкурка,

злоба со злобой большей,

прорва с алчбою горшей!

 

Он

Обидеть хотят. Это всегда так: сами-то толпа, без ролей каких-то отдельных, пусть и маленьких. А мы в истории участвуем, нас по именам знать надо.

 

Хор

Вот князь Голицын,

шут царицын!

 

Голицын

То-то же!

 

Хор

Буженинова девица,

сплетни ладить мастерица.

 

Буженинова

То-то же!

 

На сцену выходят те, кого представлять уже не надо. Первым шествует высокий, красивый человек – герцог Бирон, за ним услужливо семенит поэт Тредиаковский.

 

Тредиаковский

Ишь, малые сии, а тоже ведь

с умом, со всяким чувством! Человечки!

 

Бирон

Ну прям как ты.

 

Тредиаковский

И что императрица

изволит?

 

Бирон

Дать им счастья!

 

Тредиаковский

Это как?

 

Бирон

В семейной жизни, чтобы им двоим

тепло, уютно было.

 

Тредиаковский

Мы готовим

пир свадебный?

 

Бирон

Весь ритуал готовь:

торжественные хоры, как их там...

эпиталамы.

 

Тредиаковский

Девичьи припевки…

 

Бирон

А как без них? В Митаве было дело…

Ну это ладно… Нынче будет свадьба.

Успеешь?

 

Тредиаковский

Нет.

 

Бирон

Прибью!

 

Тредиаковский

Тогда успею.

 

Бирон

Дождь милостей неможно удержать –

прольется когда хочет, куда хочет!

 

Хор

 

СТРОФА

В ничтожестве живший, в Митаве,

он знает про царскую милость

все, всех больше; шансы составил

Рок – временно счастье случилось.

 

И тянется лучшее время.

Не бойсь – его вечность. Есть Анна,

есть данное Богом ей племя,

есть глас к ней всеобщий: «Осанна!»

 

АНТИСТРОФА

Россию Господь не оставит!

И время пребудет победным!

Не быть тебе, герцог, в Митаве!

Не стать тебе старым и бедным!

 

Чужое и буйное время

толцыт в брега, невские лижет –

но русское гордое племя,

Россию теченье не движет.

 

Тредиаковский (бормочет себе под нос)

Вот это, я понимаю, высшая справедливость: конюха в герцоги. Те, которые с заслугами, которые горды и независимы, они и так получат по заслугам, что нам за дело до них, – ты, матушка, сволочи помоги. Напои, накорми, спать уложи.

А ведь и я, при всем моем великом таланте, тоже сволочь. И меня, матушка, не забудь, как станешь благодеять.

Голицын

Не обо мне ли господа толкуют,

о моем благе?

 

(Подходит к ним и радостно, нагло...)

 

А, брат Тредиаковский,

давай делись: есть шкалик – вон карман

топорщится. Плесни – и лучше всяких

великих, царских милостей уважишь.

 

Тредиаковский смотрит на Бирона, тот кивает, тогда Тредиаковский достает емкую флягу и наливает страдальцу в фарфоровую чашку, которую тот протягивает.

 

Голицын

Пропил я, здоров и смел,

всё, что смолоду имел, –

все наследства, вотчины

пьянствием прикончены.

 

А потом была война,

там я пропил ордена,

лошадь и оружие

без греха, досужее.

 

Пропил взятые долги, –

не дают еще враги,

глупые, сплошавшие,

выгод ожидавшие.

 

Что осталось? – А душа,

тяжела, нехороша,

как в аскезе длительной –

в доле упоительной.

 

Голый, босый как сокол,

я на царский двор пришел,

где тоске и малости –

милости и жалости!

 

Ваше здоровье, пресветлый герцог!

Твое здоровье, Вася!

 

(Выпивает.)

 

Буженинова

А может, кто и мне услужит, а,

Василь Кириллыч?!

 

Тредиаковский (со злобой, не находит слов продолжить)

Ты…

 

Буженинова

Ну не просить же

того, кто в сферы похоти иные

взят.

 

Бирон

А? Что?

 

Буженинова

Успокойтесь, милый герцог,

вы лишь во снах приходите ко мне,

вы так милы…

 

Хор

И подумать-та

страсть великий грех!

 

Буженинова

Уж я простота,

уж скажу при всех!

 

Хор

Вот для русских дам

светоч водворен.

 

Буженинова

Стыдно, тёпло там,

как приснится он!

 

Хор

Государственный

попран интерес!

 

Буженинова

Всю изныл ночный

сладострастный бес.

 

Хор

Надо нам любить

то, что любит власть!

 

Буженинова

Ее вслед взорлить!

И прениже пасть!

 

На сцену выходит Анна. Императрица прекрасна, но бледна тою нехорошей бледностью, при виде которой знающие доктора начинают напропалую врать пациенту и предполагают целительной смену климата.

 

Хор

 

СТРОФА

Все, все мы здесь

только потому существуем,

жируем,

оттого нам пойло и честь,

что смотрит на нас императрица,

смотрит не наглядится!

 

АНТИСТРОФА

Мы только мысль,

мелькающая у нее в мозгу,

великих числ

усталое «не могу»

из статистики населения,

только голь, недоразумения!

 

Императрица слушает очень внимательно.

 

Анна

Вижу несчастие подданных, их неустройство я знаю;

это Россия такая, где холодно, муторно, страшно,

где ты хоть в кровь расшибись, а не вышибешь искру какую,

только верховный огонь государства и светит, и греет.

 

С малых мы этих начнем, поскольку есть полная воля

наша над ними, над крохами: меньше рабов, а мы всяких

больше, богаче господ! Я устрою предивное диво,

милость моя беспримерна и с вами пребудет навечно!

 

Бирон

Прекраснейшая в мире госпожа!

 

Тредиаковский

Императрица!

 

Хор

Матушка царица!

 

Анна

Ну как вы, мои детки?

 

Голицын и Буженинова (перебивая друг друга)

Ждем-дождемся

подарочков – подай нам много, щедро

и то одно, единственное, что

нам на потребу.

 

Анна

Будет, будет вам!

Я объявляю волю свою: вы

сойдетесь двое, будет свадьба, роскошь…

 

Голицын

Пир свадебный!

 

Буженинова

Ночь брачная!

 

Анна

А то!

 

Лукаво и ласково смотрит на Бирона, потом замечает Тредиаковского, выглядывающего из-за спины герцога.

 

Ну, расскажи, что придумал…

 

Тредиаковский

Сопрягая их двух в семейство,

применим навыки лицедейства,

устроим всенародное действо.

 

(Откашлявшись, с чувством.)

 

То не парень с девкой на белом коне,

а наша пара на индийском слоне!

Моськи им лают по всей стране!

Вдоль реки Невы, как бы Леты вдоль,

тянется, не трезвея, кабацкая голь,

роль их сегодня – как и всегда их роль!

 

Дешевые шлюхи и шлюхи дорогие

равняются, маршируют пестрые полки их,

смотрю веселясь, до чего мах ноги лих!

Изображая многообразие природы,

идут потешные и дикие народы,

глядят на Россию, вспоминают свои свободы!

 

Время настало выйти временщикам –

блестят богатства, пошедшие по рукам,

время разбрасывать камни и время упасть камням!

 

Важная, белая следует Императрица,

славы военной и мирной за нею поток струится,

в свете Ея благородней, умнее лица.

 

Последним иду я, поэт Тредиаковский,

трясусь от страха и пьян чертовски,

распеваю канон на манер поповский.

 

Императрица долго и с чувством смеется.

 

Бирон

Прямота и грубость нашего юмора будут смущать потомков.

 

Анна

Не бойсь!

 

Но шутки закончились.

 

Анна

 

Будет вам, деточки, подарок на свадьбу!

 

(Воздевает руки и начинает распевно и страшно...)

 

Воде течь,

куда речь,

воды часть –

моя власть!

 

Стань брачным, веселым чертогом,

льдом светлым, стань домом с людьми,

по замыслам мудрым и строгим

устройся, теченье уйми.

 

Вода, вспрянь,

стеной встань,

вода, схлынь,

стеклом стынь!

 

И станет вода зеркалами

пространство смещать и кроить,

и кто в лабиринте за нами –

не смерть же – сумеет следить?

 

По ее словам начинает созидаться чудо – Ледяной дом.

 

Хор

 

СТРОФА

Дом увидим ледяной,

чистой, стройною водой

заблестит река Нева,

вынута из естества

на свет Божий, воздух синь

русских пламенных пустынь…

 

АНТИСТРОФА

Станут в доме поживать,

всяко, много наживать

со старинушкой старуха,

со разрухою проруха,

с пнем гнилым дупло гнилое!

Злое, смрадное, живое!

 

Императрица пошатывается и чуть не падает. Ее подхватывают Бирон и Тредиаковский. Но дом, но Ледяной дом – вот он стоит, победно сверкает своими гранями.

 

Анна

Ох, тоска моя, тоска… Я ведь умираю, сколько мне еще осталось? Ноет все мое естество…

 

Тредиаковский

Ты – эпоха, а эпохи никогда не умирают до конца!

 

Бирон

Да ведь это какое там… седьмое, нет – восьмое чудо света…

 

Анна

Я ведь для себя гробницу строю,

мавзолей, я знаю свое время,

лягу среди льда – и успокою

сердце, успокою свое время!

 

Все испуганы этими неуместными речами и добавляют свои неуместные речи.

 

Хор

Кто еще нас, сирых, нас, убогих,

приютит, прожорливое племя?

Ты уйдешь – немилосердье Божье

распрострется – тьма над нами всеми!

 

Бирон

Ты была премного благосклонна,

случай мой был ногу вставить в стремя, –

отлученный от российска лона

временщик переживает время!

 

Тредиаковский

Слоги мои, считанные строго,

их дыханью отданное время

как смешны! Как новых песен много –

грубое катит, чужое время!

 

Голицын

А ведь это лучше прежней жизни –

умерло и прорастает семя.

Княжеской, майорской да латинской

правды вышло суетное время!

 

Буженинова

Расцвела в саду, в садочке роза!

Сброшено мучительное бремя!

Станем среди русского мороза

спать. И спит, сопит седое время.

 

И время – как бы подчиняясь этим словам или само по себе – делает небольшой, на несколько часов, скачок.

 

Где-то еще продолжается свадьба. Начинавшаяся прилично, по написанному, она идет уже сама по себе, безо всякого тредиаковского сценария. Анна с Бироном стоят в стороне, с удовольствием и умилением смотрят на происходящее безобразие.

 

Анна

А это ведь в каком-то дальнем смысле

мы, наша свадьба…

 

Бирон

Я не понимаю.

 

Анна

Ведь мы не можем так, как у людей:

твоя жена, моя Россия…

 

Бирон

Да…

 

Анна

Но, перейдя порог, сойдя с земли

на лед и поскользнувшись, мы упали

туда, где все тенета наши – прах,

рассыпались, как не было.

 

Бирон

У нас

ночь брачная!

 

Анна

Последняя!

 

Бирон

Люблю!

 

Анна и Бирон целуются.

 

Бирон

Невесенняя тревога,

благодатная пора,

в свете резком, свете строгом –

блески, трески серебра.

 

Заключаются объятья

отогреться и тесней.

Без дальнейшего понятья

нынче о судьбе своей.

 

Анна слушает его очень внимательно.

Бирон

Власть твоя сильнее жизни

или смерти: жизнь была

в неприязненной отчизне,

в той, куда ты завлекла,

 

одному тут вовсе худо,

и пойду я за тобой,

понадеявшись на чудо,

в смертный холод – не впервой.

 

Между тем все опять собираются вокруг Анны, нет только Голицына и Бужениновой, но они, понятное дело, заняты.

 

Анна

Ну что, прощайте, дети! На моей

отпили, отплясали славной тризне,

пора и честь знать – вон отсюда!

 

Тредиаковский

Но…

куда мы?

 

Анна

Велика Россия.

 

Тредиаковский

Пусто

пространство, неприязненна стихия,

и люди злы, завистливы. Возьми

с собою свиту…

 

Бирон

Все, что можно было,

мы получили от тебя. Одно

ты задолжала – чудо.

 

Тредиаковский

Разместимся

мы в этом доме. Переждем погоды

и времена ненастные. В тяжолый,

в час роковой России забурлит

река Нева и примет дом – ковчег,

хранилище.

 

Бирон

И что мы сохраним?

 

Анна

И будет ли к нам голубь с веткой свежей?

 

(Задумчиво.)

 

Я действительно строила этот дом с расчетом на вечность. Попробую перезимовать в нем зиму смерти. Но это ведь так… крайне ненадежно.

 

Но между тем Бирон и Тредиаковский действительно взволнованы.

 

Бирон

Возьми нас с собой

в свою ледяную вечность,

страшно и темно

жить без тебя – я вижу

череду годов,

унижений, мучений. Анна!

Не оставляй же друга

бесталанного, мое счастье!

 

Тредиаковский

Тяжкая моя поэзия –

не пролезает в новые времена,

необходимая живость

во мне отсутствует.

Дотерпеть я хочу,

пока ветер сомкнет круги,

пока вернется необходимость

в допотопном моем классицизме.

 

Хор

Плохие времена настают,

ветры снуют,

дышать не дают!

 

Были мы народом,

каждый собой – уродом,

сквозили нам год за годом.

 

А вот те на –

кончились времена!

Ты ли, моя страна!

 

Тредиаковский

Вот говорят: трезвость,

движений резвость –

деяний полезность!

 

Вот говорят: порядок

строг без оглядок,

безобразникам гадок!

 

Вот говорят: свобода

для всего народа,

а не тем, кто и о ком оды.

 

Вот говорят: справедливость

больше, чем милость,

потому что для всех случилась.

 

Вот говорят: богатство

не от хлопот казнокрадства

и не ради тунеядства!

 

Вот говорят: законы –

злу и случаю сеть, препоны

и к мольбам непреклонны!

 

Вот говорят: религия-вера

блюдет благочестия меру,

а не юродство и не карьера.

 

Вот говорят: стихи –

напевные любовные грехи,

а не перечисление слогов глухих!

 

Бирон

Мучат зависть и труд,

всю Русь приберут,

всю перетрут!

 

На Руси прогресс –

это крутит бес

свой интерес!

 

Была Русь святая,

плохонькая, живая!

Становится – никакая!

 

Выходят Голицын и Буженинова. Теперь они не как прежде, несчастные, – страдание хоть как-то облагораживало, – теперь они еще гаже.

 

Буженинова

Счастье, великое счастье –

связаны мы сладострастьем,

связаны долей земной,

связаны силой иной!

 

Слава великой царице!

Есть чем двоим поживиться

в ночь эту, всяких ночей

дольше; час наш и ничей.

 

Анна

Я остаюсь в этом доме, вы со мной?

 

Для того она и готовила это действие, для того и созидала Ледяной дом: этих она воспринимает как детей, этих хочет взять с собой.

 

Голицын

Жизнь, колготясь, отступает,

в дом этот не проникает,

где срок тянуть до иных,

лучших времен, золотых.

 

В вещем, полвечном покое

скрыты Невою, водою;

мне ли так быть бытиё,

пить нехмельное питье?

 

Голицын и Буженинова как-то по-быстрому сматываются на берег, да и черт с ними.

 

Хор (поет-то он слова нужные и правильные, но и он потихоньку выходит из Ледяного дома)

 

Восславим рабство,

восславим робость,

души похабство,

судьбы особость!

 

Уж мы калеки,

урла, блажные;

полчеловеки,

на часть – иные!

 

Над нами сила,

под нами лужа!

Беда смешила –

стыдом наружу.

 

Нас поят, кормят,

и мы при деле –

работы кроме,

мы все успели.

 

А не потерпят

нас, устыдятся –

свобода смертью

нам сможет статься!

 

Куда нам деться

без нашей Анны,

с кем отогреться,

где мы желанны?!

 

Анна

Слава богу, наконец-то ушли.

 

Тредиаковский

А чего еще ты ожидала? Ведь и ценила их за то, как неуклюже, жалко прячут они иудину сущность.

 

Анна

А вы действительно остаетесь со мною?

 

(Она пытается скрыть, но ей действительно страшно, что эти двое уйдут и она останется совсем одна.)

 

Бирон

Моя любовь и его поэзия – что может быть лучше, чтобы скоротать вечность до лучших времен.

 

Наверное, он прав.

 

Ледяной дом начинает медленно и торжественно опускаться на дно Невы и будет стоять там до того времени, когда окончательно усохнет Россия в тенетах закона и морали. Тогда измельчавшие люди вспомнят, что есть еще место, где вот она – страшная, смрадная, смешная, невероятная, но Россия. Ветер круги свои кружит и время тоже.

 

Тредиаковский

Каждая эпоха может восстановиться,

не так уж сильно меняются на нас лица.

Высокомерие нового дня – смешное,

ветер круги смыкает над русской землею.

 

Воспрянет дом из вод. В шутовском карнавале

поучаствуют, кто себя не узнавали

в унижении, юродстве и тунеядстве!

К черту путы законности, химеры чести –

ладим свадебку, и глазки на мокром месте,

участие в пьянке русским не без приятства!

 

И нашу эпоху тоже кто-нибудь вспомнит

с тоской, вожделеньем,

захочет, чтобы вернулась…