|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Драматургия6 мая 2007 года
(перевод с казахского - В. Куклин)
К а р а - к е м п и
р
Многострадальной моей
матери
Сарсанкуль
посвящается.
Действующие лица:
1. КАЛИ - лет 80 (во время войны - лет за
40)
2. ЖАКСЫЛЫК - лет 60 (во время войны -
20)
3. ИВАН мальчик лет 14
4. БАЛКЫЗ - жена Жаксылыка,
под 60(во время войны -18)
5. ШЕМБАЙ - лет 30
6. КУРБАН - муж Кали, лет
40
7. СЛЕДОВАТЕЛЬ
Задником сцены служит большая картина, на которой видны относительно
далекие снежные горы, ближние горы без снега и змеящаяся по ним дорога;
возле
одного из поворотов дороги виднеется тополевая рощица. Внизу расбросанные по предгорьям небольшие глинобитные дома с
камышовыми крышами. Между домами: огороженные жердями поля, круглые из
положенных друг на друга камней загоны для скота, несколько деревьев, арыки
и
колодец.
Стена одного из таких домов с маленькой узкой дверью в правом углу
сцены - это дом Жаксылыка. Здесь же небольшой
достархан с постеленной под ним кошмой. Здесь же кол с надетым на вершину
ведром и наброшенным поверх белым фартуком.
В правом углу - куча сена.Рядом - железная
печурка, сзади и вверху - зарешетчатое
окно.
Закат. В глубине, в полумраке сцены смутно выделяется одинокая
женская
фигура, застывшая, словно изваяние. Поет по-казахски скорбную песню
"Кара-кемпир".
1
У дома
стоят ИВАН(русский
мальчик лет двенадцати) и ЖАКСЫЛЫК(он
- с одной рукой и с рукавом, заправленным за пояс в течение почти всего
спектакля;
с двумя руками он только в сценах своей довоенной
молодости).
ИВАН:
Бабушка Кали снова стоит на холме.
ЖАКСЫЛЫК:
Бедняжка. (оборачивается к дому):
Эй,
Балкыз! Сходи к старухе. Опять на нее нашло. Подои
ее
овец.
БАЛКЫЗ(появляется): Как мне это надоело!
Дома
работай, в колхозе не отставай, еще с этой умалишенной
заботы...
ЖАКСЫЛЫК:
Вань. Сходи ты.
ИВАН:
Хорошо. (уходит)
БАЛКЫЗ:
И что за характер такой? Русского бездомного пригрел, старуху
сумасшедшую...
ЖАКСЫЛЫК(качает
головой):
Ох, женщина, женщина... (появляется КАЛИ) Заходите,
мать.
КАЛИ(не слышит его,
уставилась взглядом в одну точку): Солнце красное...
Словно
кровавое. Закатилось солнце.
ЖАКСЫЛЫК(подходит к ней, берет за руку подводит к
достархану, усаживает рядом): Теплая погода будет. (жене) Поставь самовар.
БАЛКЫЗ поджимает губы и уходит.
КАЛИ:
Погода теплая... теплая... (вздрагивает): Жаксылык! Сходи на
дорогу,
посмотри...
ЖАКСЫЛЫК:
Да, да, схожу, тетя Кали. Посмотрю...
КАЛИ(не слыша его): По которой ушли мои
сыновья.
ЖАКСЫЛЫК:
Да. Жексенкул и Кошигул.
КАЛИ:
Такой же был закат, когда они уходили.
ЖАКСЫЛЫК:
Балкыз! (из
дома выглядывает БАЛКЫЗ) Принеси воду. (к
КАЛИ): Сейчас чай попьем.
КАЛИ:
Жаксылык, родной мой. Что сказали люди, которые
вчера
прилетали на аэроплане? Видели они моих сыновей?
ЖАКСЫЛЫК:
Видели, тетя Кали. Говорят, ребята еще на войне.
КАЛИ:
Которого видели? , Жексенкула или Кожигула?
ЖАКСЫЛЫК:
Обоих видели. Привет передают своей матери.
КАЛИ:
Пусть здравствуют оба. (смотрит в одну
точку, не замечая, как из дома выходит БАЛКЫЗ с кумганом
в руке и медным тазиком, становится перед ней на колени): Ты им сказал,
чтобы они присматривали друг за другом?
ЖАКСЫЛЫК:
Сказал, тетя Кали. (берет ее рукки, подставляет под струю воды из кумгана,
помогает КАЛИ мыть руки): Я
объяснил этим летчикам, что мать ждет сыновей и просит их скорее вернуться
домой.
КАЛИ:
Да сбудутся твои слова! (берет
поданное БАЛКЫЗ
полотенце, вытирает руки): Добрый
ты
человек, Жаксылык.
БАЛКЫЗ уносит кумган и
тазик.
КАЛИ(глядя ей вслед): И жена у тебя
добрая.
БАЛКЫЗ
возвращается с самоваром в
руках. С противоположной стороны сцены
появляется
ИВАН.
ИВАН:
Апа, я пригнал ваш скот и закрыл
двери.
КАЛИ(не слыша его, не замечая, как встает и
уходит ЖАКСЫЛЫК): Что за
бесконечная война?.. (замечает
ИВАНА):
Иди сюда, малыш. (мальчик проходит
мимо
достархана с расставляющей возле самовара пиалы БАЛКЫЗ): Пусть будет
счастье у тебя! (пытается поцеловать
его,
но...)
БАЛКЫЗ, как тигрица бросается между ними и оттесняет
мальчика
БАЛКЫЗ:
Эй! Не смей целовать его! Ты больная!
КАЛИ
(присмирела и смотрит жалобно):
Да,
медовая девушка - Балкыз... В этом ауле меня зовут
сумасшедгей старухой. Это все - из-за страданий,
выпавших
на мою голову, из-за печалей, наполнивших мое сердце... (поднимиается из-за достархана, уходит, запевая свою песню
"Кара-кемпир")
ИВАН:
Балкыз. А как же овцы? Их надо
подоить.
БАЛКЫЗ(качает головой): Разжалобила всех.
Будто
у нее только дети погибли на войне... (видит
вернувшегося мужа): Эй, Жаксылык! Сам чай
разлей.
Пойду подою старухе овец! (спешит
уйти)
ЖАКСЫЛЫК(жестом останавлиевает
ее): Опять поругалась? Ну, чем тебе мешает эта бедняга? Вернулся бы хотя
бы
один сын - была бы она не хуже других.
БАЛКЫЗ:
О, да брось ты. Будто ради меня погибли ее дети! А я вот - иди, прислуживай.
Ведь приезжали к ней родственники из Киргизии. Что ж не уехала с
ними?
ЖАКСЫЛЫК:
Я думаю, она хочет до самой своей смерти поддерживать огонь в очаге дяди
Курбана. (садится
на
корточки перед достарханом, знаком показывает ИВАНУ, чтобы тот тоже сел; жена торопится налить обоим в пиалы чай):
Иди к
тете Кали. Подои ее коз.
БАЛКЫЗ берет ведро, надевает фартук, уходит.
ЖАКСЫЛЫК(глядя ей
вслед):
А тетя Кали зовет ее доброй...
ИВАН:
Дядя Жаксылык, у козы тети Кали два
козленка.
ЖАКСЫЛЫК:
Я знаю.
ИВАН:
Сейчас я видел: она сидит во дворе, гладит козлят, говорит: "Одного
зарежу,
когда вернется Жексенкул, а второго - когда
вернется
Кошегул" А козлу говорит: "Отдам тебя на
кок-пар."
ЖАКСЫЛЫК:
Я знаю. Вот уж сорок лет она так говорит.
ИВАН:
Дядя Жаксылык, а когда тетя Кали сошла с
ума?
ЖАКСЫЛЫК
(отставляет пиалу, смотрит в зал):
Жексенкул был мне ровесник. А Кошегул
был моложе нас. Но здоровый - сильнее нас. В те времена часто устраивались
кок-пары, а в киргизском совхозе "Сусамыр" жили
родственники нашей Кали-опы.
И вот Кошигул. чтобы не обидеть мать, часто
объединялся с киргизскими джигитами. Из-за этой его доброты провожать их на
вфронт пришли не только наши кызалсайцы,
но и киргизы с Сусамыра. А уходили они на
несколько
дней раньше меня. На станции Мерке было полно народу. Кто-то палкал. Но всех веселил Кошигул.
А как эшелон ушел, мы вернулись в Кызыл-Сай... (долгая пауза, в течение которой мальчик высказывает нетерпение, но
не
смеет прервать старшего; наконец ЖАКСЫЛЫК словно просыпается): А утром... вижу:
Кали-апа стоит на холме и поет...
Опять видна
застывшая женская фигурка, слышно протяжное жалобное пение
КАЛИ-АПЫ.
2
ЖАКСЫЛЫК(продолжает рассказывать. Он
словно помолодел, уже с двумя руками встает и идет к женщине, комментируя
свои
действия): Даже солнце
утомилось быть в небе и стало спускаться за горизонт, а она все стояла... Я
пошел
к ней... "Ну, вот, и проводили детей, апа." Но
она
словно не слышала меня "Жексенкул просил передать вам привет и посадить
дерево
на могиле отца"
КАЛИ:
Что ты сказал? Что ты мелешь?
ЖАКСЫЛЫК:
О, Аллах! Ее глаза словно пронзили меня. И в этом состяниии
она прошла через весь аул. На следующее утро она не вышла на работу, а снова
взошла на холм... (отворачивается от
КАЛИ,
в зал): А вскоре пришла повестка и
мне. Я пришел на холм, попрощатьтся с ней... (оборачивается к КАЛИ): Здравствуйте,
Кали-апа...
КАЛИ:
Уходишь, сынок?
ЖАКСЫЛЫК:
Да, апа. Вот пришел проститься с
вами.
КАЛИ:
Спасибо, сынок. Коли беда приходит в страну, тягость на себя берут
мужчины... Я говорю тебе то же, что говорила Жексенкулу и
Кожигулу. И в твою честь посажу здесь вот тополь. Когда
вы
будете возвращаться, то первыми увидите их вершины... (в зал): Мне часто снится мой муж Курбан.
Он мне говорит: "Смотри - чтобы твои деревья не выросли кривыми. Посади в
честь них стройные тополя"... И ради него я
тоже посажу тополь. Ведь и он ушел из
жизни,
не дожив своего срока... (оборачивается к дороге, застывает, слышна мелодия ее
песни)
ЖАКСЫЛЫК:
Ушел и я. И пока шел по дороге до Мерке, вспоминал о дяде Курбане
- муже Кали-Апы... (возвращается к
достархзану с внимательно слушающим его мальчиком):
Я
тебе рассказывал о нем?
ИВАН:
Нет.
3
ЖАКСЫЛЫК:
Осень 38-го года была холодной...
Оба
оборачиваются
к дому, возле которого стоит СЛЕДОВАТЕЛЬ в форме офицера НКВД. Из дома выходит КУРБАН. ИВАНА
и ЖАКСЫЛЫКА они, конечно, видеть
не
могут и действие развивается без их участия. Тем более они не обращают до
поры
внимания на продолжающую стоять на своем скорбном месте КАЛИ. Но она за всем следит
внимательно.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
Руки за спину! Лицом к стене!
КУРБАН(подчиняется, но возражает): Товарищ
следователь! Я семь лет руковожу колхозом. Тут какая-то
ошибка.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
Все вы - ангелы, пока вас не допросят. А кто добавил три центнера пшеницы к
семенам?
КУРБАН:
Я. Лето в этом году было засушливое. А мы сеяли озимые. Чтобы на будущий год
гарантировать урожай, надо было сделать пересев.
СЛЕДОВАТЕЛЬ
(достает планшет, карандаш,
присаживается
с краю достархана, возле которого сидят не видимые
им
ЖАКСЫЛЫК и ИВАН, пишет, дикутя сам себе): Совершил пересев...
КУРБАН
(оборачивается): Но ведь лето
засушливое было! Вы что - в городе этого не видите?
СЛЕДОВАТЕЛЬ откладывает
планшет в сторону, поднимается и, подойдя к КУРБАНУ, бьет его несколько раз.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
Понимаем. Мы все понимаем. Вредитель.
КУРБАН(поднимаясь с земли, весь в крови):
Какой
вредитенль? О чем вы говорите? В 32 и 33 годах мы
не уцспевали хоронить людей, умерших от голода. Копали
большие
ямы, сбрасывали туда людей и засыпали землей. А сколько погибло блуждающих
от
голода по степи?
СЛЕДОВАТЕЛЬ(возвращается к
планшету, записывает): Так... контрреволюционная
пропаганда... (достает какую-то бумагу
и
подает КУРБАНУ): А это кто писал?
КУРБАН:
Я. Вы арестовали юношу, как врага народа. У него остались немощные отец и
мать.
Я приказал выделить старикам ведро пшеницы. Откуда у вас моя
записка?
СЛЕДОВАТЕЛЬ(записывает): Оказывал помощь
родственникам врага народа. (достает
еще
бумажку): Вчера у тебя ночевали два государтсвенных
преступника.
КУРБАН:
Вчера у меня ночевало два родственника из Киргизии.
КАЛИ:
Это были мои братья. Они и не знали, что их уже обвинили в чем-то и
разыскивают
по всему свету. Бедные братья!...
КУРБАН и КАЛИ медленно идут друг к
другу.
КУРБАН:
Детям передай привет. (обнимает
жену):
И проститься не успел. Дай Бог, встртимся... И не
плачь. Ты теперь - опора всей семьи. (заклыдвает руки за
спину; следователю): Я готов.
СЛЕДОВАТЕЛЬ
и КУРБАН собираются уходить, но тут им навстречу выскакивает ШЕМБАЙ с листом бумаги в
руке.
ШЕМБАЙ:
Товарищ следователь! Товарищ следователь! Вот еще! Его приказ перенести
партсобрание
на одну неделю позже!
СЛЕДОВАТЕЛЬ кивком головы благодарит доносчика,
кладет
бумагу в свой планшет. КУРБАН плюет ШЕМБАЮ
под ноги.
4
Сцена
темная.
Слышен плач
КАЛИ. После недолгой паузы высвечено
пятно с продолжающими сидеть у достархана ЖАКСЫЛЫКОМ и ИВАНОМ.
ЖАКСЫЛЫК(опять без руки): Год провоевал я.
Потом
был ранен. Списан подчистую... Вернулся домой...
Второе
световое пятно высвечивает дорогу в горах и тополиную рощу возле
нее.
ЖАКСЫЛЫК:
Первыми я увидел тополя. Только было их уже не три. На холме уже росла целая
роща тополей. Кали, эта милосердная женщина, сажала тополь в честь каждого
джигита, уходившего на фронт.
Световое пятно с тополей спускается к стоящей на авансцене
КАЛИ.
КАЛИ:
От Жаксенкула так и не было весточки. А Кошигул писал домой до весны. Потом перестал... А в колхозе нашем назначили председателем Шембая. (Сцена
опять
освещена. Но опять это 1943 год. С последними словами КАЛИ выходит ШЕМБАЙ): До войны ему быков
запрячь не доверяли. Болтался по аулу без дела, трудодни у председателя
выпрашивал. А теперь - сам председатель! Весь колхоз в его руках. Ходит по
аулу, как буйный жеребец. Девок да молодух
позорит...
ШЕМБАЙ:
Эй, училка! Я тебе говорил, чтобы ты не
приближалась
к детям? Говорил? Не мешай им работать!
КАЛИ:
Детям учиться надо. Не век же быть войне.
ШЕМБАЙ:
Ты мне эту агитацию брось! О чем ты вчера с ними
болтала?
КАЛИ:
Эх, Шембай, Шембай! И
что
ты за человек? С одной стороны - война проклятая нас душит, с другой - ты.
Дети
совсем забросили учебу. А я помогаю им...
ЩЕМБАЙ(обрывает ее): Помогаешь им не
работать
на пользу советской власти? Или хочешь последовать за
муженьком?
КАЛИ:
Не пугай, председатель. Думаешь, раз нет Курбана,
то
можешь надо мной издеваться? Сколько наших мужчин ушло на войну, а ты в
конторе
сидишь, бумаги пишешь. Не мужчина ты. Тьфу! (плюет ему под ноги).
ШЕМБАЙ:
Ах, ты! Против кого идешь? Видно еще не знаешь, как умеет Шембай
укрощать строптивых кобылиц! (рыщет в
карманах, продолжая ругаться): Я ее жалел, не наказывал, а она... (находит бумагу, сует КАЛИ под нос) На,
читай!
О твоем ублюдке! Сын твой - враг народа, перешел к немцам!
КАЛИ медленно берет дрожащей рукой бумагу, подносит к
глазам.
ШЕМБАЙ:
Читай! Поняла теперь! Мать изменника!
КАЛИ
(прижимает письмо к груди):
Живой! Живой, мой светик! Кошигул!
ШЕМБАЙ:
Ага! Радуешься? Изменнику радуешься? Твой сын -
предатель!
КАЛИ(отрывает письмо от груди, смотрит в
него):
Нет. Тут не написано, что он предатель. Написано: "При выполнении
боевого задания пропал без вести".
ШЕМБАЙ тянет руку, чтобы взять письмо, но КАЛИ не дает его.
КАЛИ:
Не трожь своими грязными руками! Это письмо - о моем
сыне!
Они так и
застыли в своих позах: озлобленный ШЕМБАЙ и гордая сыном КАЛИ.
5
ЖАКСЫЛЫК поднимается
из-за достархана, он опять молодой, но с одной рукой идет к
ним.
ЖАКСЫЛЫК:
Кали-апа, нельзя терять надежду. Вот увидите,
вернется ваш Кошигул. С орденами и медалями на
груди
вернется.
ШЕМБАЙ(с усмешкой): Ты свихнулся, бедняга.
Ты
был рядом с Кошигулом? Откуда знаешь, что он не
перешел на ту сторону?
КАЛИ(кланяется ШЕМАБАЮ поясно): Дорогой мой Шембай! Спасибо тебе за весточку о сыне. Дай Бог счастья
твоим детям!
ШЕМБАЙв сердцах
топает ногой и, ничего не говоря, уходит.
КАЛИ(ему вслед): Будь ты проклят, Шимбай!.. ( устало
садится на землю, смотрит в зал): Иногда мне кажется, что наши аульские
фашисты пострашнее далеких немецких фашистов. Война закончится... (гладит письмо) мужчины вернутся - и
все
трудности превратятся в ничто в сравнении с этой
радостью... (целует письмо): Вот
только Курбан... мой Курбан...
6
Сцена
темнеет.
В левом углу - там, где куча сена, лежит больной КУРБАН. Слышен вой вьюги за окном.
КУРБАН:
Красноярск... Сибирь. А в Казахстане сейчас тюльпаны цветут. Степь вся
красная-красная! И жаворонки поют... (звучит
мелодия Курмангазы)...
В
горах только-только зацвели подснежники... И Кали... Моя Кали... Как она
скакала той весной на коне верхом! Двадцать джигитов скакали за ней, хотели
догнать. А я догнал. Поцеловал...
Входит
одетая
в теплую одежду, с теплым платком на голове КАЛИ. В
охапке она держит немного дров, которые складывает у
печурки.
КАЛИ:
Вот, принесла. К вечеру затопим - на ночь тепла
хватит.
КУРБАН:
Где ты взяла?
КАЛИ:
Люди добрые дали. Ты лежи, дежи... Чай попил?.. (он кивает) Еще хочешь? (он
отрицательно качает головой)... Ну, вот. Дай
Бог,
выздоровеешь.
КУРБАН:
До лета мне не протянуть.
КАЛИ(гладит его по голове): Эх, ты! Ты же
у
нас герой! Помнишь, как шумела вся Сусамырская
долина, когда ты меня украл?
КУРБАН:
Ты сама ушла. Я хотел приехать с джигитами на следующей неделе, а ты сама...
взяла - и ушла из дома.
КАЛИ:
Да... Мне вдруг показалось тогда, что если я останусь, не убегу, то
расстанусь
с тобой навечно...
Когда
я приехала в твой аул и стала работать учительницей, твои односельчане
назвали
меня "женге-мулла", "невестка-мулла". Сама-то я была полуграмотная,
да
еще по-казахски говорила плохо, то и дело на киргизский переходила. И
все-таки
меня признавали за учительницу. Скольких людей я выучила
грамоте!..
КУРБАН:
Ты была первой грамотной женщиной в ауле. Да что там в ауле! Ты на весь
Сусамыр слыла первой грамотейкой!
КАЛИ(смеется): Грамотейкой и перестарком!
Девятнадцать лет - и не замужем! Ко мне даже свататься никто не решался. А я
ходила гордая!
КУРБАН:
Задирала к небу нос!
КАЛИ:
Мне казалось, что я не по земле хоже, а по небу
летаю. Даже вершина Ала-Тоо казались мне
холмами...
КУРБАН:
И вот однажды...
КАЛИ:
... вышла я на окраину аула и села у водопада. Долго сидела там,
напевала...
КУРБАН:
Песню "Чолпон".
КАЛИ напевает мелодию.
КУРБАН:
Тут я подкрался...
КАЛИ:
... А я не услышала, вздрогнула. А ты
говоришь...
КУРБАН:
Я принял вас за русалку. А ты, оказывается, живой
человек.
КАЛИ:
В руках у тебя была охапка цветов. "Это тебе!" - сказал
ты.
КУРБАН:
Ты так растерялась, что половину цветов вывалила на
землю.
КАЛИ:
А потом ты стал посещать наш аул чуть ли не каждый день. То гнедая у тебя
потеряется, то вороная, то бишкек новый
для кумыса надо заказать, то спросить, где продаются хорошие
пиалы...
Жены
моих братьев стали подшучивать: "Видно, у этого казаха скоро все лошади
перетеряются."
КУРБАН:
"Лошади перетеряются".
КАЛИ:
Однажды ты не пришел - и я расплакалась. А на следующий день у тебя
"пропал"
жеребенок. Я выскочила из юрты, увидела тебя - и
расплакалась.
КУРБАН:
А потом рассмеялась.
КАЛИ:
Вот тогда-то я и почувствовала, что мир будет тесен без тебя. Я поняла, что
гордость моя должна смириться перед тобой. Мир потерял смысл без тебя. Ты
стоял
и говорил про жеребенка, а я...
КУРБАН:
Ты не слушала меня.
КАЛИ:
Нет, я слушала. Я чувствовала биение твоего сердца.
КУРБАН:
И тогда женге - жена брата твоего - сказала:
"Плати
по жеребенку за каждую такую встречу".
КАЛИ:
А ты ответил: "О, женге! Я и так весь в долгах
перед вашим родом, а теперь чувствую себя в долгу перед всем киргизским
народом!" "Что ж, плати калым!" - сказала женге.
И ты тут же предложил ей своего единственного коня. "Если ты оставишь
здесь
коня, - сказала она, то тебе придется нести невесту на себе". А ты
ответил...
КУРБАН:
Я готов ее нести на себе на край света.
КАЛИ:
Видно от смущения, ты отдал и шапку со своей головы как
калым.
КУРБАН:
Чужая была шапка.
КАЛИ:
Отца Жаксалыка. Он потом все подшучивал надо мной:
"
Я платил за тебя калым. Напомни своему мужу. Пустьотдает
твоих сестренок за моего сына." Когда это было!..
А
потом появились Жексенкул и Кошигул
- наше счастье с тобой, Курбан, наша
радость... А теперь они на войне... Их не убьют. Ведь правда же,
Курбан... Эй, Курбан!.. (кричит): Курба-а-ан!
Играет мелодия "Кара-кемпир".
ЖАКСЫЛЫК(ИВАНУ):
Так она простилась с Курбаном. Высохшая и
опустошенная
вернулась в аул. И самое печальное, ей самой пришлось сообщить землякам о
смерти мужа. А тут еще сын Шембая увел детей с
занятий в школе. Сказал: "Не будем ходить на уроки жена врага
народа"...
Оба смотрят на застывшую в печали фигуру
КАЛИ.
7
ЖАКСЫЛЫК:
Так проходили дни, похожие один на другой. Отличались они друг от друга лишь
днями прибытия почты...
КАЛИ(радостная, запыхвашаяся,
обращаясь к ЖАКСАЛЫКУ): Письмо! Письмо от Кошигула!
Он жив-здоров, светик мой! Жив свет очей моих! (прижимает письмо к
груди).
ЖАКСЫЛЫК:
Апа, милая, дайте прочитать
письмо.
КАЛИ:
Не торопись. Я еще сама не прочитала. Почтальон первым принес мне письмо в
дом.
Мой сын жив! Эй, люди! Письмо от Кошигула
пришло!
На сцене
темно. Только в круге света - лицо ЖАКСАЛЫКА.
ЖАКСАЛЫК(в зал): Обычно Кали-апа
говорит по-казахски очень чисто. А тут вдруг заговорила по-киргизски.
Обежала
весь аул, каждому показала письмо Кошигула. Весь
аул
радовался вместе с ней.
Кошигул писал в письме, что его батальон попал в окружение, многие попали в
плен. И он попал - и был там полтора года. Семеро совершили побег, но к
своим
добрались только трое. Долго шло следствие - и Кошигнул,
в конце концов, добился того, чтобы его перевели в штрафной батальон. Как
обычно, не обошелся и без шуток...
Кали-апа, в качестве суюнши, отвела почтальону
Жундыбаю молодую овечку. Но старик не взял. Только
погладил
ее по шерстке и сказал: "Зарежешь ее на праздник в честь возвращения сына.
И
тогда с радостью буду у тебя почетным гостем".
В
тот вечер в доме Кали-апы был маленький той -
праздник. На вечер пришел одногогий дядя Абсатар с женой Бибижан. Она
хорошо танцевала, а он играл на домбре. Сама Кали-апа
пела киргизские песни. Это был последний раз, когда я слышал, как она пела
непечальные песни. Ее смуглое лицо словно осветилось
снутри...
Напев
старинной киргизской песни рефреном его слов. Потом включается
свет...
8
Слева -
вместо
кучи соломы стоит старый, покрытый
красной тряпицей стол. За столом СЛЕДОВАТЕЛЬ. Перед
ним стоит КАЛИ. Здесь же
пристроился
ШЕМБАЙ.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
Фамилия, имя, отчество!
КАЛИ:
Кали Алымжанова.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
Место жительства, пол, семейное положение,
специальность.
КАЛИ:
Место жительства? Как же ты попал
сюда,
дорогой, если не знаешь, где со мной говоришь?
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
Я тебе не дорогой, гражданка. Я не дорогой для членов семьи врага народа. Я
-
следователь управления внутренних дел Сагинбаев
Опан.
ШЕМБАЙ(издевательски): Эй, баба, ты чего-то
побледнела, а?
КАЛИ:
Я тебе не баба, мерзавец! Я - Кали Алымжанова.
Учительница.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
Товарищ председатель. Не мешайте следствию.
КАЛИ:
Товарищ следователь Сагинбаев Опан.
У меня есть муж. В конце тридцать восьмого года его арестовали по
несправедливому обвинению вот этого негодяя. В сорок первом оба сына ушли на
фронт...
СЛЕДОВАТЕЛЬ(перебивает): Ваши сыновья сейчас на
фронте?
КАЛИ:
Да. Они воюют против фашистов, а этот негодяй прячется в
тылу.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
Нам поступили сведения, что ваш мдадший сын был в
немецком плену. А старший вообще пропал без вести. Так
это?
КАЛИ:
Да. Мои сыновья живы и бьются с фашистами.
СЛЕДОВАТЕЛЬ(показывает на лежащие перед ним
бумаги):
По нашим данным, вы устраиваете праздник по случаю получения письма от
изменника Родины.
КАЛИ(возмущенно): Письмо от моего
сына!
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
Ну, ладно, хватит! Кто был у тебя дома?
ШЕМБАЙ:
Жаксалык, почтальон Жундыбай,
безногий Абтасар с женой...
Почитай,
весь Кызыл-сай.
КАЛИ(ему): Пусть отсохнет твой змеиный
язык, Шембай! Был весь аул у меня в доме, кроме тебя -
погубителя
моего мужа.
ШЕМБАЙ:
Эй, баба, ты так не говори! Не видишь, перед кем
стоишь?
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
Председатель, оставьте нас одних.
ШЕМБАЙ уходит.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
Тут еще написано. что вас
называют "невестка-мулла" и что вы агитируете детей не выходить на
полевые
работы в колхозе.
КАЛИ:
Невесткой-муллой меня называют вот уже двадцать пять лет, товарищ
следователь.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
Гражданин следователь.
КАЛИ:
Я была первой учительницей в этом ауле - и потому меня назвали так,
гражданин
следователь. Я детей я учу грамоте прямо в поле. Чтобы не отстали от
программы
до зимы.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
А правда, что вы не хотите заниматься конторской
работой?
КАЛИ:
Правда. Я здоровая женщина и могу работать в поле. А вернувшийся с фронта
раненный Жаксылык в поле работать не
может.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
А правда, что в вашем доме тайком проводятся мусульманские религиозные
обряды?
КАЛИ:
Нет, тайком я ничего не делаю, гражданин следователь Сагинбаев
Опан. Вчера я получила от сына письмо - и старик
Сатпай, по древнему обычаю, прочитал перед столом
благословенную молитву - бата - во спасение моих сыновей и победу Красной
Армии. Что такое бата? Это благодарность за добрые пожелания и чувства,
рожденные нами. Зачем же отрывать от нас добрые воспоминания?
СЛЕДОВАТЕЛЬ(кричит): Прекратите религиозную
агитацию! В тюрьму захотела? Вслед за мужем?
КАЛИ(спокойно): Гражданин следователь
Сатбаев Опан. У тебя еще
сохранилась
злоба на моего Курбана за то, что он - хороший
человек. Ну что ж... суди теперь меня. (складывает руки за спину): Я
готова.
9
Сцена темнеет. Опять - лишь лицо ЖАКСЫЛЫКА
в
свете.
ЖАКСЫЛЫК:
Когда следователь вывел Кали-апу из дома, во дворе
уже стояли все жители Кзыл-Сая. Пришли все: от
старого Жумабая до моего малютки новорожденного
Аскера, которого держала на руках моя Балкыз. Они
просто стояли перед домом и молча смотрели на следователя и стоящую с
руками за спиной Кали-апу. (высвечивается фигура КАЛИ-АПЫ с
руками за спиной): Молчание было таким... громким, что у всех, и у
следователя тоже, заложило уши. Даже собаки не лаяли. Замолкли овцы. Стало
так
тихо, что, казалось, услышали мы шелест тополевых
листев в рощице Кали-апы...
Звучит
протяжная киргизская песня.
ЖАКСЫЛЫК:
И тогда следователь опустил голову и сказал...
ГОЛОС
СЛЕДОВАТЕЛЯ: Кали-апа, опустите руки. Вы свободны.
Обвинения в доносе председателя не подтвердились...
Учите,
пожалуйста, детей.
Звучит веселый перебор струн домбы.
9
ЖАКСЫЛЫК:
Люди разошлись, следователь из Кызыл-Сая уехал,
Шембай спрятался в своем доме, боясь показаться нам на
глаза... Но
все
в ауле разговаривали между собой как-то напряженно, не так, как говорили
раньше. Будто боялись чего-то. И никто не сходил к Кали-апе,
чтобы поздравить ее...
Когда
под вечер пригнали пастухи овец и коз, тети Кали не оказалось дома. Я послал
Балкыз подоить коз, а сам пошел искать
Кали-апу...
Нашел
ее на берегу Аспары...
Высвечивается
сидящая на краю сцены, будто на речном берегу,
КАЛИ.
КАЛИ:
О, судьба! Почему так печально сердце? Прочему скорбь охватывает душу? И
дети
мои скучают, наверное, по родной Аспаре. Ах, если
бы
могли они в ней искупраться! Словно черный ворон
гладит меня судьба! Не знаю уж, откуда ждать новую беду...
Будет
ли мне спасение? Будет ли мне добрая весть?
ЖАКСЫЛЫК:
И так она сидела и плакала, пела. Я стоял за деревом и слушал. И комок
подкатывал у меня к горлу. Я проклинал войну и НКВД, унесших ее мужа и
сыновей.
Я видел фронт, видел немало слез и крови. Но теперь они показались мне еще
более страшными рядом с горем Кали-Апы. Порваннную одежду можно починить, голод можно утолить... но как избавиться от душевных
страданий?
КАЛИ(по-прежнему смотря в одну точку):
Сегодня такой кровавый закат. Словно брызнула кровь от отрезанной головы.
Словно еще одна нить оборвалась, и оборвалась нить надежды... (поет печальную киргизскую
песню)
Звук песни
переплетается со стуком топора. Полная тишина - и только издалека слышатся
размеренные удары топра о дерево: стук... стук... стук...
ЖАКСЫЛЫК(в зал):
Проклятая война... Из нашего маленького Кызыл-сая ушли на нее 35 джигитов... трое пропали без
вести...
пятеро пришли, как я... (показывает на
свою отсутствующую руку)... Остальные...
Стук топора громче.
КАЛИ:
Ой, что это? (вся в порыве обурнулась в сторону гор): Сыночки!.. Мои сыночки!..
Выключается свет. Стук топора грмокий,
бьющий
в уши.
ГОЛОС
КАЛИ-АПЫ: О, горе какое! Горе! Пропали мои дети! Погубила их проклятая
война!
О, горе! Горе!
10
Свет
включается. На переднем плане: ШЕМБАЙ с топором и
ЖАКСАЛЫК.
ЖАКСЫЛЫК:
Это ты?
ШЕМБАЙ:
Что - я?
ЖАКСЫЛЫК:
Ты рубишь деревья Кали-апы?
ШЕМБАЙ:
А тебе что? Поделиться хочешь? Не дам. Бери свой топор - и руби.. Дай
закурить.
ЖАКСЫЛЫК(возмущен): Шембай!
Ты срубил деревья? Они же посажены в память их - в память павших на войне!
ШЕМБАЙ:
Помолчи, Жаксылак. Половина деревьев моя, половина
твоя.
ЖАКСЫЛЫК:
Да как ты можешь? Ты!.. Ты!..
ШЕМБАЙ(поигрывая топором нааступает
на собеседника): Пошел прочь, дурак. Не хочешь доли - мне все дрова
достанутся.
ЖАКСЫЛЫК(в зал): Что я мог сделать одной
рукой?..
Только вернуться в аул закричать: "Люди! Идите к роще Кали-апы!
Там Шембай рубит солдатские
тополя!"
Из дома выходит БАЛКЫЗ.
БАЛКЫЗ:
Господи! Только и всего? Из-за этого ты и кричал, словно утебя
украли скот? Из-за каких-то там тополишеку столько
шума? Можно подумать, у тебя дом сгорел...
ЖАКСЫЛЫК:
Люди! Люди же! Так нельзя! Почему вы так безразличны к горю старого
человека?
Она же не просит от вас ни помощи, ни сочувствия! Ей достаточно того, чтобы
не
мешали жить ей и ее детям!
Пока он это
говорит, стук топора становится таким громким, что перекрывает его голос, а
БАЛКЫЗ спокойно возвращается к себе в дом.
ИВАН:
Жаке! Он срубил все деревья?
ЖАКСЫЛЫК:
В час, когда Шембай рубил деревья в солдатской
роще,
в аул пришел почтальон...
Темнота на
сцене. Только световое пятно со стоящей в полный рост КАЛИ. В руках у нее - два треугольника конвертов солдатских писем.
КАЛИ(глядя отрешенным взглядом в зал):
Родные
мои!.. Детки!.. В чем я провинилась?.. Жексенкул!..
Почему так?.. Кошегул?... Неужели правда?.. Апырмау!.. Прервался род Курбана...
Потух
его очаг... Аллах! Разве мало было горя на мою голову?.. Что ты делаешь?...
(стук топора громче) Неужели нет моих Жексенкула и Кошигула?.. (стук
топора): Создатель! Возми меня тоже! Забери
меня!.. Зачем жить мне?.. (играет
киргизская мелодия, перебивающая стук топора): Нет!.. Они живы!.. Я
знаю!
Они живы - мои Жексенкул и Кошегул!..
Я должна ждать их! Я их буду ждать! (стука
топора больше не слышно): Пусть они вернутся с войны! Вернутся все: и
павшие и живые, все молодые и здоровые! Пусть принесут они счастье в наши
дома!.. Детушки!.. Дети наши!.. (протягивает
вперед руки и медленно уходит под звуки киргизской
мелодии).
11
ЖАКСЫЛЫК(ИВАНУ): Так мы потеряли
сноху-муллу и
приобрели Кали-апу. Вы, мальчишки, иногда
называете
ее Кара-кемпир - бабой-ягой. Моя
Балкыз...
Появляется БАЛКЫЗ в
переднике.
БАЛКЫЗ:
Все истории рассказываешь? (снимает
передник, вешает на прежнее место): Мальчику пора спать.
ИВАН:
А где ваше ведро, Балкыз-апа?
БАЛКЫЗ:
У старухи оставила. Ее прохудилось. Вы бы завтра вдвоем съездили в райцентр,
купили ей новое ведро. Денег я дам. (уходит
в дом)
ИВАН:
Они что - помирились?
ЖАКСЫЛЫК:
Балкыз каждый день зовет Кали-апу
жить к нам в дом. Но Кали-апа...
Опять сцена темная, высвечена только КАЛИ.
КАЛИ:
... Как я могу покинуть дом Курбана?
Придут с войны дети - а дом пустой... Нет, я их
дождусь здесь... Чтобы зашли они, поклонились мне с порога, сняли сапоги,
гимнастерки... умылись... А я им приготовлю бесбармак,
налью водки... У меня ведь и водка припасена - та еще, довоенная, с белой
головкой... Сядем мы у достархана, помянем... Курбана
моего и... двадцать пять джигитов... что не вернулись... Пусть будет вечная
память им... вечная память... (по лицу
ее
текут слезы; звучит домбра)
ЗАНАВЕС
|
Проголосуйте за это произведение |
|
Владимир Михайлович, огромное вам спасибо за эту публдикацию. А то совсем забыла Россия о своих товарищах по оружию, верных друзьях из Казахстана. Но... название все-таки пьесы "Кара-кемпир", а не "Жила". Исправьте, пожалуйста Валерий Куклин
|
|
|
|
