Маленький герой на большой льдине

 

по поводу романа Арви Пертту "Экспедиция Папанина"

(Петрозаводск, "Verso", 2012)

 

 

Предисловие

 

Современный роман - это роман-шифр. Текст - всего лишь оболочка. А чтобы добраться до сердцевины, нужно знать историю места (и вообще) историю), биографию, а лучше родословную романиста (гены, скелеты в шкафу...) и, конечно, контекст, в котором создавалось произведение. В этом смысле роман Арви Пертту - шифр вдвойне (особенно для сегодняшнего молодого читателя). Я бы даже сказала, что он прежде всего для "своих", т.е. людей укорененных, у кого упоминания в романе "беломорская Карелия"*, "Тунгуда"**, "красные финны"***, "американские финны"**** сразу вызовет целый пласт воспоминаний, в том числе или главным образом об истории края, захотевшего когда-то, как сегодняшний юго-восток Украины, стать самостоятельным государством или войти в состав Финляндии. Ведь по сути это был один и тот же народ - с одним языком и одной культурой. Но так случилось, что судьба разделила когда-то единый народ на два народа: народ, живущий в Финляндии, и народ, живущий в Беломорской Карелии.

И вот в 18-ом и в 39-ом, и в 41-ом брат пошел на брата и стали братья - враги. Дядя Арви Пертту воевал вместе с белофиннами против красных за Ухтинскую республику. А отец писателя в 39-ом ("Зимняя война") и в 41-ом (Великая отечественная) сражался с финнами (в ВОВ в Ухтинском истребительном батальоне и в отряде "Красный партизан", за что был отмечен советским государством боевыми наградами).

Участники тех сражений впоследствии вспоминали, что финны, заметив, что с ними дерутся свои же, финноязычные, "при атаках кричали: ""Смерть предателям Родины", на что те отвечали: "Смерть предателям народа, продажникам фашистской Германии"" (http://www.gov.karelia.ru/Karelia/917/t/917_5.html)

"Такая уж судьба у карел", - говорит А. Пертту, корни которого как раз из Беломорской Карелии. Более того, его род по отцу, писателю Пекка Пертту - из рода знаменитых карельских рунопевцев Перттуненов, у кого в тридцатые годы девятнадцатого столетия знаменитый финский ученый Элиас Леннрот записывал руны, которые он впоследствии положил в основу всемирноизвестного эпоса "Калевала"".

Собственно, роман А. Пертту - об американских финнах в России - тоже своего рода "Калевала". Не случайно, здесь то и дело встречаются ссылки на героев эпоса, а имя главреда финноязычного журнала "Знаменосец" Киелевяйнена созвучно имени знаменитого рунопевца Ваассилы Киелевяйнена, от которого Леннрот узнал о героических деяниях Вяйнямёйнена.

В "Калевале" Арви Пертту нет ни абсолютного добра, ни абсолютного зла. Каждый в какой-то момент может быть жертвой, а в какой-то палачом ("Принято считать, что в тридцатые годы были злодеи, которые предавали и сажали невинных людей... Но... многие жертвы террора, ставшие впоследствии героями, были и сами доносчиками..." А. Пертту по поводу "Экспедиции Папанина")

Впрочем, и прежняя "Калевала" - о том же. У каждого в древних рунах - своя правда. И каждого - и раба Куллерво, и старуху Лоухи, и старца Вяйнемянена, воспылавшего к молоденькой запоздалой старческой страстью - можно понять; каждому - посочувствовать.

Но, возможно, кто-то, не читавший роман, скажет: а при чем здесь экспедиция Папанина? Действительно - при чем? Какое отношение к "американским финнам" имеет первая в мире дрейфующая станция "Северный полюс" под руководством русского Ивана?

 

1

Итак, в мае 1937 года экспедиция в составе четырех человек (Иван Папанин, Петр Ширшов, Евгений Федоров, Эрнст Кренкель) была высажена на льдину в районе Северного полюса. "Широкий, но холодный, враждебный человеку простор расстилался кругом - на тысячи и тысячи километров: вода, лед, снег. И - холод, холод...", - читаю в предисловии книги И. Папанина "Жизнь на льдине".

Спустя двести семьдесят четыре дня, к февралю 1938 года размеры льдины, на которой жили и работали полярники, сократились настолько, что возникла реальная угроза их жизни. Началась знаменитая эпопея спасения участников экспедиции, о чем вскоре композитор Леопольд Теплицкий, учившийся джазу в Америке (в романе Арви Пертту он является прототипом руководителя местного джаз-бэнда Хаусмана) написал песню для хора "Папанину" на слова поэта Ал. Иванова: "Полон силы и дерзаний/ Возвращается назад/ Наш товарищ, наш Папанин/ Наш карельский Депутат" (пер. с карельского О. Пергамента)

Пятью годами раньше от берегов Америки, спасаясь от великой экономической депрессии, отчалил Ноев ковчег, на борту которого находилось около шести тысяч финнов, а также трактора, автомобили, пилы, швейные машинки, кофемолки и множество предметов бывшей устроенной жизни. Сын одного из этих финнов Виктор Паасо в девяностые напишет: "Лето 1931 г. От пристани Нью-Йорка отправляется пароход "Дроттнингхольм". Женщины плачут, мужчины грозят кулаком статуе свободы: наконец они едут туда, где есть настоящая свобода - в Советский Союз".

Теперь, полагаю, тайна названия романа Арви Пертту и его идея вполне обозначены: "Экспедиция" - это те самые американские финны, рискнувшие отправиться в неведомое. "Льдина" - их новая родина СССР.

Остается выяснить, кто в этой экспедиции был начальником, т.е. Папаниным? Не оставляет сомнения, что это был Пирккала - "человек с военной выправкой, на пятом десятке, совершенный трибун..." Он "лет двадцать участвовал в рабочем движении Америки, был активистом движения .Руки прочь от СССР.". Его речам о счастливом будущем в новой России верили все переселенцы.

У этого Пирккала был реальный прототип, о котором я узнала, прочитав книги "Они забрали у меня отца"* Мейми Севандер (в соавторстве с американской журналисткой Лори Хертцель) и "Господь низвергает своих ангелов"** Айно Куусинен, бывшей жены одного из известных сподвижников Сталина - Отто Куусинена. Этим прототипом был отец Мейми Севандер - Оскар Корган.

"В 1929 году, когда в мире царил экономический кризис и в США свирепствовала безработица, многие финны тоже лишились работы. Советское правительство не преминуло воспользоваться их бедственным положением: чтобы выполнить пятилетку, нужна была техника и хорошие рабочие руки. А главное - доллары. Финнов стали агитировать переехать в Советскую Карелию - .строить социализм.... Страсти очень ловко разжигал некто Горин, человек из госбезопасности... У него было несколько помощников, наиболее эффективно вел пропаганду американский финн Оскар Корган..." (Айно Куусинен. Курсив мой. - Г.А.)

Оскар Корган был в то время главным редактором рабочей газеты "Tyomies", которую субсидировала советская власть. Для семьи Корганов это было наиболее счастливое время: "Папа выглядел таким солидным в своем черном пальто и при галстуке, и рядом с ним шла наша счастливая мама в элегантном длинном платье с красиво убранными наверх волосами..." - писала его дочь Мейми в своей книге семьдесят пять лет спустя.

А ведь, приехав в Америку в 1907 г. и почти сразу же разочаровавшись в "американской мечте" ("Оказалось, что Северная Америка не была той страной возможностей, какой ее представляли себе иммигранты из Финляндии") Оскар Корган мог иметь единственную работу для бедных иммигрантов - в медной шахте, где от ужасных условий люди гибли как мухи. Правда, впоследствии, благодаря дару ораторского искусства Оскар Корган вырвался из душной шахтерской камеры. Вместе с девятилетней дочкой Мейми он агитировал своих соплеменников за переезд в Советский Союз, в который верил, как в страну счастливого будущего. Сохранился снимок, где маленькая Мейми на одной из таких встреч держит в руках красный флаг с серпом и молотом. Спустя десятилетия, в начале девяностых Мейми сфотографировалась на том же самом месте, но уже с американским флагом. И это было знаком того, что американская мечта победила советскую. Впрочем, редко кто, дожив до старости, сохраняет идеалы юности. Тем более, если обстоятельства тому не способствуют.

Оскара Коргана расстреляли 9 января 1938 года. И дочь уже в возрасте матери и бабушки напишет: "Они забрали моего отца..."

Интересно, кто эти, "они"? Те люди из советской госбезопасности, кто оплачивали работу Коргана еще в Америке? Возможно, и скорее всего. Но также и "добрый финн" и добрый сосед Паули Киуру. Ведь именно он с еще одним "добрым человеком" из Ухты постучал ноябрьской ночью 1937 года в дом Оскара Коргана.

Судьба самой Мейми Севандер в общем и целом сложилась неплохо. Она была человеком энергичным, общительным и что, называется, с харизмой. К тому же знала финский и английский. Надо ли говорить, что такая девушка не могла остаться незамеченной комитетом госбезопасности. К сотрудничеству ее пригласил сам Юрий Андропов. С ним, а также с Татьяной, его женой, Мейми познакомилась в 1940 г, когда Ю. Андропов был первым секретарем Карельского ЦК ВЛКСМ. В 1942 г. Мейми согласилась поработать против "фашистов", тем более Андропов обещал вернуть "доброе имя" Оскару Коргану. Впоследствии Мейми Оскаровна возглавляла факультет иностранных языков Карельского пединститута, и, как говорит ее дочь Стелла Севандер, никогда не забывала об американском принципе - "Think globally, act locally (Думай глобально, действуй локально: http://viperson.ru/wind.php?ID=629712&soch=1)

Остается добавить, что Мейми вернулась на свою историческую родину в США в 1991 г., умерла в 2003 г. Незадолго до кончины приезжала в Россию за медицинской помощью. К сожалению, было уже поздно, болезнь зашла слишком далеко.

2

Теперь, когда мы узнали про американского "Папанина" и его судьбу, вернемся к главному действующему лицу романа, от имени которого ведется рассказ о тех давних событиях, т.е. к Якко Петерсону. Он, конечно, не герой, как Папанин. Но именно его делает героем своего романа Арви Пертту: "...роман написан от первого лица: а как бы я сам действовал в этих обстоятельствах? Как вел бы себя мой друг, сосед, брат, отец?.." То есть калька тех событий воспроизводится не с точки зрения их участника или свидетеля, а исключительно через сознание нашего современника, чье взросление пришлось на семидесятые-восьмидесятые двадцатого века.

Это обстоятельство имеет важное значение для понимания характера героя и его жизненного пути. А путь этот проступает постепенно, как айсберг из толщи воды. Но знаки-символы этого пути - море, девочка и теплая женская грудь - мы узнаем с первых же страниц, из сна Якко.

В этом сне являются также его родители. Они - из Беломорской Карелии, эмигрировали с маленьким Якко и его старшим братом сначала в Швецию, а потом в Америку. Якко своей родины не помнит, "океан стер все подчистую". Его новой родиной становится Америка.

Уже с шестнадцати лет он зарабатывает себе на хлеб: сначала лесорубом с отцом, потом самостоятельно на лесосплаве и стройке, и не только в Америке, но и в Канаде. Отец к тому времени успел построить маленький домик, где были ванная и туалет, а у Якко появилась первая машина. Его времяпрепровождение - обычное для парня из рабочей среды: бар-кафе, девочки, "черные песни" (африканцев), иногда немые фильмы с Гретой Гарбо, джаз... Джаз особенно: двадцатые годы в Америке, время юности Якко, впоследствии назовут "веком джаза".

Да, еще Якко сочинял стихи и немного пописывал в рабочую газету. Но великих американских имен - Драйзера, Джека Лондона, Фрэнсиса Скотта, Льюиса, Синклера, Фицджеральда, Андерсона, Фолкнера... которыми в то время зачитывались американские интеллектуалы - мы в багаже Якко не найдем. Он ограничивался приключенческими романами, что, впрочем, естественно для человека, занимающегося тяжелым физическим трудом.

В Америке у Якко случается роман: в одном из баров он попадает под власть музыки тела танцовщицы Бетси. Около года они встречаются, но однажды Бетси теряет работу, а вместе с работой и власть над Якко. То есть его страстное влечение к Бетси пропадает. И он даже начинает предполагать, что болен половым бессилием.

Любит ли Якко Америку? Он никогда не думал над этим. Живет как живется, с наслаждением вбирая в себя "запах пряностей из китайских ресторанов и звон пивных кружек на террасах уличных кафе". Америка предстает перед ним как "пристойное место".

Что это такое - "пристойное место" - сказать трудно и, должна сразу предупредить, что любителей искусства для искусства не раз будет коробить некрасивость языка. Но, возможно, так и было задумано переводчицей Яной Жемойтелите, чтобы показать ино-язычность и ино-мышление героев романа с помощью введения в текст своего перевода англицизмов, канцеляритов, штампов, неточностей, нарушения естественной для музыки русского языка интонации и ритма и в целом - "нерусского" построения фраз типа: "ополоснув щеки теплой водой" (а как же нос, лоб, подбородок); "обходя лужи слякоти" (лужа есть лужа, а слякоть есть слякоть) "спортивными шагами он приблизился к кромке воды..." (конечно же, спортивным шагом, а не шагами); "я сделал радио громче..." (русский сказал бы: "я усилил звук", "я уменьшил звук")...

Проблема языка - одна из главных в романе А. Пертту. Потому что она главная для финнов-иммигрантов: на каком языке говорить, писать, читать, учить детей... Финский язык в советской Карелии признается "буржуазным", вместо него навязывается "новый" карельский, о котором финны отзываются презрительно: "В этом искусственном языке никто ни черта не поймет - ни карел, ни рюсся. Билиберда какая-то. Да еще и буквы русские!" С русским тем более проблема. Спустя несколько лет жизни в СССР, иммигранты кое-как осваивают государственный язык, на котором говорит большинство населения страны. Но писать на нем не могут. Их язык общения - финглиш (смесь финского и английского) и английский.

На этом языке двадцатисемилетний Якко и знакомится с пианисткой Тюнэ в первые дни прибытия финского Ноева ковчега в Ленинград.

В этом городе, так похожем на западные города, Якко испытывает непрерывный восторг: его "...разнорабочего без работы и без денег в первый же вечер так принимают в чужой стране". То есть сначала прием в финском отделении Ленинградского Союза писателей, где Якко тотчас предлагают попробовать свои силы в журналистике, а там, чем черт не шутит - и на писательской стезе. Ведь за последние пять лет "количество финноязычных писателей возросло в несколько раз" и "будущее финской литературы теперь в Карелии". После СП Якко ждет ужин в гостинице "Европейская"... Было от чего закружиться голове вчерашнего лесоруба.

3

Но недолго сказка сказывалась. Дальше наступили трудовые будни. Якко направляют на заготовку леса сначала в Матросы, а затем в Тунгуду - в ту самую Беломорскую Карелию, где родился Якко. Но никаких особо ностальгических чувств он не испытывает. Однако далекое прошлое напомнит о себе однажды, когда земляк из отцовской деревни передаст Якко рукопись его дяди, расстрелянного русскими за участие в "ухтинском" восстании.

Эта рукопись заставит Якко подумать о высоком - о "предназначении". Он захочет на основании записей дяди написать большой роман, так сказать, вернуться к корням. Потому как "ничего оригинального на основе своей американской жизни" он создать не может. Но вскоре признается себе, что на самом деле хочет быть писателем потому, что эта работа дает бóльшие привилегии, чем работа лесорубом: "Я мечтал о стезе писателя, потому что хотел более легкого хлеба, авторитете, почестей, женщин в конце концов..."

Его путь к писательству начинается как раз в Тунгуде. Он снова, как когда-то в Америке, пишет в газету, после чего условия его жизни значительно улучшаются, и он становится маленьким начальником. А вскоре по путевке уезжает в Петрозаводск учиться в пединститут, где занятия в то время шли на двух языках - русском и финском. Рукопись дяди он прячет в укромных местах, время от времени перечитывая, чтобы начать роман. Но роман никак не клеится, поскольку на повестке дня другой роман, любовный. А именно - отношения с Тюнэ, которая теперь также живет в Петрозаводске, но к тому времени уже не пианистка (уволена из оркестра), а корректор в финноязычном "Знаменосце", куда Якко пописывал разные заметки в студенческие годы и где, спустя четыре года учебы, сразу становится ответственным секретарем, (в это время он уже и член СП, и руководитель молодежной секции при СП и даже побывал на писательском курорте в Коктебеле. При том, что ни одной авторской книжки. Что ж, возможно, и прав был писатель Теппо Хуовинен, сказавший Якко: "В безграмотной стране и дьячок епископом станет").

Вместе с Тюнэ, другими коллегами Якко вращается в специфическом финском мирке, из которого старается не выходить: "Я и в Америке был эмигрантом, но там я вырос, говорил по-английски и был свободен идти куда захочется. Здесь я не решался пойти никуда, кроме традиционных финских мест. Я не знал языка этой страны, ее обычаев. В доме жили русские рабочие, которых я не понимал и буквально боялся..."

Образ жизни Якко в Петрозаводске тот же, что и в Америке: работа, кафе (ресторан "Маяк"), алкоголь, джаз, мечты о "девочке". Разговоры в своем круге однообразные и душные: кто как жил в Америке ("Огни универмагов и театров еще отражались в их глазах, а игорные притоны и стриптиз-бары были в недавней памяти..."), кто кого подсидел здесь (Тюнэ говорит Якко, что в "Знаменосце" все "ненавидят друг друга")... Бесконечные рефлексии, половые переживания и страхи перед черными машинами и мужчинами в длинных кожаных пальто: "Трое мужчин в длинных кожаных пальто вышли из машины и молча направились к дверям..."; "Черное его пальто поблескивало в свете фар, тень от шляпы срезала верхнюю часть лица, а правую руку он держал во внутреннем кармане... в любой момент готовый к броску". Вот, оказывается, какие фасонистые, картинные энкэвэдешники, похожие на американских гангстеров или на братков российского кино девяностых, были в тридцатые в маленьком городе П.

В этом кружке помимо американских финнов есть и не-финны (например, джазист Хаусман и его жена - певица и радиоведущая Эллен) в свое время также побывавшие в Америке. К такой компании тянется и сам глава местной службы безопасности Лембит Покровский. Во-первых, его любовница из этого круга (жена Хаусмана Эллен); во-вторых, он чувствует некую родственность с финнами: как-никак он тоже не русский, его корни в Эстонии. Ну а главное, это нужно по работе.

Попыток контакта с русским миром - миром русской культуры, миром русской интеллигенции - у американских финнов не замечено ("Мы ничего не знали о них", скажет Якко). А они были - педагоги, ученые, артисты новорожденного театра "Русская драма", музыканты... Уже появился в городе русский, уроженец Воронежа Виктор Гудков (1899-1942), композитор, поэт, этнограф, ученый. Влюбленный в народную музыку карел и финнов, он мечтает создать ансамбль "Кантеле".

Но что там кантеле! Позапрошлый век. Вот джаз, блюз - это да!

Перед глазами Якко то и дело возникали картинки прошлой американской жизни: "...прекрасные девушки-негритянки танцевали на сцене сумеречного бара, играл медленный нью-орлеанский джаз..."

Но "рюся" (так переселенцы между собой называли русских) понятия не имели, кто такие Гершвин и Эллингтон. Якко не приходило в голову, что культура джаза, по сути африканская культура - для крестьянской Карелии того времени - явление инородное. Звуки кантеле, других народных инструментов были ближе местным жителям, задевали струны их души (впрочем, и сегодня наиболее любимые музыкальные коллективы Карелии - народные: ансамбль "Онего" Геннадия Миронова и "музыка предков" Арто Ринне).

Но однажды, когда Якко в очередной раз думал о "рюся", он наконец понял причину "хмурых взглядов русских обитателей города":

"Они нас сюда не приглашали. Этот город принадлежал им. В их глазах мы просто вторглись подобно захватчикам. Никто не спрашивал у них разрешения, когда на месте их огородов построили наши времянки. Несколько тысяч иностранцев в течение нескольких лет решали абсолютно все, как будто до них здесь была пустыня..."

Были и другие причины для хмурости местных: у американских финнов были лучшие квартиры, модная, европейских стандартов одежда, свои валютные магазины, где они могли покупать не только продукты повседневного спроса, но и деликатесы. Чего стоит пикник редакции "Знаменосца" в Песках - ветчина, лосось, язык, ростбифы, баварское пиво, ликер "Шартрез"...

4

Как раз там, в Песках, Якко после долгих и довольно рациональных размышлений ("В старости у нее наверняка обвиснут щеки") решает прекратить отношения с Тюнэ. Она Якко больше не вдохновляет, она слишком нормальна, он с ней, как когда-то с Бетси, не может.

Вообще тема полового бессилия, импотенции - постоянно присутствует в романе. Герой может почувствовать себя полноценным мужиком, совершить акт только тогда, когда он оказывается под властью насилия. Для чего у Якко в портфеле всегда наготове наручники, которыми партнерша должна приковать его к спинке кровати, а потом насиловать.

Здесь налицо и фрейдовский психоанализ, и "Конформист" Бернардо Бертолуччи (1970), и "Ночной портье" Лилианы Кавани (1974), и "Салон Кити" Тинто Брасса (1975). Но больше всего "Тропик рака" знаменитого американца Генри Миллера. Там те же плетки, наручники и сгущенные половые фантазии, характерные скорее для солдат, монахов или заключенных - одним словом, для всех, кто насильственно лишен естественных контактов с противоположным полом.

Автор романа позиционирует своего героя именно как заключенного. Прежде всего заключенного тоталитарной системы по имени СССР, где секс - единственная свобода, единственная возможность - реализовать себя как личность.

В "Конформисте", в "Ночном портье" и в "Салоне Китти" аналогичная ситуация. Только в западных фильмах речь идет о фашистском режиме, а в романе А. Пертту - о сталинском. В остальном все один к одному. Особенно в смысле сексуальных наклонностей героя "Экспедиции...".

Но поглощенность сексуальными отношениями героев западных фильмов, в частности, Марчело и его жены Джулии из "Конформиста" во многом объясняют генетика, детские психологические травмы (у Марчело мать - морфинистка и нимфоманка, отец имел садистические наклонности, за что его упекли в психбольницу. А сам Марчелло, будучи ребенком, пострадал о педофилиит со стороны шофера Лино. Испытала насилие в детстве и Джулия).

Идею взглянуть на тоталитаризм с фрейдистской точки зрения Бертолуччи объяснял своим участием в студенческих волнениях 1968 г. По словам режиссёра, главный урок тех событий для него лично состоял в осознании того, что он жаждал революции не ради обездоленных, а ради себя самого: "Я хотел, чтобы мир изменился для меня. Я обнаружил в политической революции личностный уровень".

У А. Пертту подобных фактов для объяснения изощренных сексуальных влечений парня из рабочей среды нет. Да и не может быть. Потому как внедряет он своей авторской волей в Якко Петерсона психологию советского инфантильного богемщика из семидесятых, названных "временем застоя". Именно для элиты 60-х и 70-х наиболее характерен уход от житейских и всяких других проблем в секс (читайте воспоминания Василия Аксенова "Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках" А из местных -

повести Анатолия Суржко).

Конечно, по сравнению с тридцатыми режим в семидесятых стал помягче, но ведь никуда не исчезли КГБ, психушки, стукачи - и значит, страх... А еще - инициатива наказуема, абсурд партийных указов и поучений навяз в ушах... Единственное спасение от советского сюра - алкоголь и "порочные связи".

Кажется, рассуждения вполне логичны. Но в таком разе ответьте мне: что заставляет предаваться вожделению и разнузданным сексуальным грезам скромного служащего из западного городка в повести Набокова "Волшебник"? Это служащий не знает, что такое Гулаг, КГБ и советский строй. Он живет в свободной западной стране в комфортных бытовых условиях. Чего ему не хватает?

А не хватает ему... чем жить? Пустота требует заполнения. Мечта о сексе с маленькой девочкой и становится большой мечтой набоковского героя. Его свободой в этой комфортабельной западной тюрьме, где контроль обывателя почище контроля КГБ, а страх перед обществом слежения и потребления, перед оглаской настолько силен, что вгоняет маленького служащего в панику и заставляет бежать под колеса смерти.

Так что не об "Экспедиции Папанина" здесь речь, даже в переносном смысле. Речь о маленьком человеке, который, как та самая рыба, всегда ищет где глубже. Но в результате попадает лишь в очередную ловушку.

 

5

Чтобы выбраться из этой ловушки, Якко Петерсон идет на все. Он доносит (и даже заранее доносит, не дожидаясь приглашения) на друзей и коллег по работе, предает бывшую возлюбленную Тюнэ; отказывается от своего ребенка, которого она носит под сердцем. Кстати, детских голосов практически не слышно в обособленном мирке американских финнов (исключение - маленькая дочка Тюнэ, но и ее голосок звучит лишь на первых страницах романа). Возможно, одна из причин тому как раз эта обособленность. Для того, чтобы рождались крепкие, здоровые дети, нужно время от времени разбавлять кровь своего рода чужой. В противном случае - вырождение.

Что касается Якко... Ему удается спасти свою жизнь: по статье 58, пункт 2 ему дают всего пять лет. На далеком Севере он снова, как и когда-то в Америке, - лесоруб. После тяжелой трудовой вахты он хлебает вместе с другими заключенными суп и по черной тарелке слушает последние новости про то, как спасают экспедицию Папанина.

Как сложится дальше судьба Якко, трудно сказать. Пока ясно одно: он все еще плохо знает русский язык. Свидетельство тому - его письмо Иосифу Сталину: "Я жил счастливой жизнью в Советской Союзе, писал о народной счастье и советской патриотизме, Радовался каждая победа... В сентябре прошлого года я написал Песня Сталину... Я также помогал органам разоблачать... тайная общества. За что получила большое спасибо..."

Это письмо переполнило чашу терпения читателя, и он вынес Якко свой суровый приговор:

"После прочтения романа мне даже не интересно представлять себе - какова дальнейшая история жизни этого Якко. Последние строки романа полностью убивают интерес к этому человеку, т.к. он превращается в ничто. А как "ничто" может интересовать?" (http://kiveretsky.livejournal.com/105396.html#cutid1)

 

Однако главная мысль автора романа в другом: в государстве зла, каковым для А. Пертту являлся СССР, праведный суд невозможен. В таком государстве виноват не человек (он, по определению, маленький), виновато государство.

Писателя поддержал критик и переводчик, в недавнем прошлом главред петрозаводского финноязычного журнала Carelia Роберт Коломайнен:

"Писатель, художник и гражданин, оказывается заложником чудовищного государства-монстра, тоталитарного Левиафана ХХ века. Этот монстр живет и действует по ту сторону добра и зла. Он подчиняет себе все сущностные силы человека, физические и духовные. Он насаждает в душе человека чувство метафизической, социальной и политической вины перед ним, которую в лучшем случае можно искупить каторжным трудом и страданиями в лагерях. Это государство с помощью неотвратимого, как ночь, насилия и леденящего душу страха ставит человека в экстремальные социальные условия, в которых человек, по существу, лишен даже возможности нравственного выбора..." (http://www.prosa.ru/2009/04/19/508)

 

В начале девяностых случился новый исход финнов. Ехали кто в США, кто в Финляндию. Но финская история в городе П., к счастью, не закончилась. Потому что эту историю делали не только герои А. Пертту, но и те финны, которых я в романе не нашла, но которые жили, работали и работают в Петрозаводске. Например, у отчима моего мужа - портного Оскара Адамовича Суомалайнена - шили одежду многие из властьимущих. Он же научил классно шить и мою свекровь и уже в семидесятые к ней шла торговая элита города с продуктовыми пакетами. Сегодня "мастером золотые руки" называют Альфреда Константиновича Ханнолайнена, с которым я имею честь быть знакомой.

А чьи душевные струны не задевала музыка кантелистов Эрика и Эйлы Раутио, игра актеров Финского драматического театра Тойво Ланкинена, Елизаветы Томберг, Паули Ринне, Орво Бьёрнинена... картины Суло Юнтунена, а впоследствии его сына Олега Юнтунена... Имена ученого Эйно Карху и фольклориста Виолы Мальми известны далеко за пределами Карелии... Сын красного финна, поэт Тайсто Сумманен, путешествуя на корабле по Беломорканалу и наблюдая "в мареве синем собор златоглавый и рощи в багрянце листвы...", не мог не откликнуться на окружающую красоту: "И было все это светло и красиво, как будто в нечаянном сне. И радостно сердце стучало: Россия! Россия! - стучало во мне..." (пер. с фин. ингерманландского финна Армаса Мишина)

 

P.S.

Российскую презентацию романа Арви Пертту, проходившую в зале Национального краеведческого музея, я смотрела по местному телеканалу "Сампо". В своем выступлении писатель назвал "Экспедицию Папанина" романом-предупреждением. О чем же? О том, о чем он, бывший гражданин бывшей красной империи по имени СССР, не может молчать. А именно - о явном, на взгляд А. Пертту, соскальзывании России к авторитаризму:

"Мы живем в авторитарном государстве... - сказал писатель и тотчас поправился, - вы живете... (А. Пертту с начала двухтысячных - гражданин Финляндии. "Вы" - это собравшаяся в зале музея местная интеллигенция. - Г.А.). Я вовремя удрал... Россия сейчас стоит перед выбором: либо авторитарное государство, либо демократическое..."

Слова Арви меня не удивили: он говорил и вел себя как свободный западный человек, за которым стоит не просто Финляндия, но весь Европейский Союз и, конечно, Америка.

Меня удивило молчание зала: никто не выразил свое мнение (со-мнение) по поводу сказанного А. Пертту. Словно все были согласны с ним или словно мы вернулось в старые советские времена, когда писатель был своего рода гуру, и каждое его слово воспринималось как откровение. Ну хоть бы один встал и сказал: "В авторитарном коммунистическом государстве издавали за счет этого самого государства только тех зарубежных писателей, которые не высказывались против его политики. При "авторитарном" Путине (а ведь именно президента всегда имеет в виду А. Пертту, когда говорит о российском авторитарном государстве. - Г.А.) власть выделяет деньги на издание книг и тех писателей, которые критикуют эту власть ("Экспедиция Папанина" была издана за счет средств госбюджета РК). Ну чем не свобода?"

И только потом я поняла, что народ безмолвствовал из присущего петрозаводчанам благородства: не хотелось обижать гостя, да еще на празднике - дне рождения его русскоязычной книги. И это, наверное, и было подспудным выражением того "Think globally", о котором говорила и в которое верила американская финка Мейми Севандер.