Закрывается то один провинциальный журнал, то другой - исчезают с карты России островки духовности и образования, наконец, исторической памяти народа. "Подъем" является именно одним из таких островков, к счастью, уцелевших, который собирает мыслящих людей, людей неравнодушных, болеющих за русский язык и вековые традиции нашей страны.

Борис ЕКИМОВ

ДОЛГАЯ ОСЕНЬ

Рассказы

Мимоходом

═══ Иду переулком. Так спокойней и памятнее. Когда-то здесь жили Пономаревы, Кулюкины, Горкушенковы, Быковы, Шамины, Чебаковы, Афонины, Басовы┘ Переулок был людный, детвора кишела. Теперь √ тишина. У своего двора √ Геннадий Ефремов. Геннадий Иванович. Человек нашенский. Всю жизнь провел в этом переулке.

══ Мы √ сверстники, но глядится он моложавей: телом крепок, невеликое, но пузцо завел; лицом гладок, всегда чисто выбрит, сияет, словно чищеный═ самовар, отдавая медью. Это √ загар рабочий, от жаркого огня. Сварщиком он долго работал. У нас в поселке, после школы, много ребят в свое техническое училище шли. Там готовили плотников, электро и газосварщиков да токарей по металлу. Но почему-то все стремились сварщиками стать. Считали, вроде, ╚железная╩ профессия, мужская.

═══ В нашем краю оказались сплошные сварщики: Толя Варлаха, Витя Блоха, целых четверо Басят: Андрей, Павел, Сашка, Володя. Басовы они по фамилии, но их √ муравейник: три ли, четыре двора рядом, кишмя кишат √ словом, Басята. А еще √ Леша Попов, Жора Габитов, сосед Володя┘ Всех не перечтешь. Техучилище, потом наш судоремонтно-судостроительный завод. Сам работал, помню ╚сварных╩: тяжелые, брезентовые робы, темные очки, защитные маски, слепящая электросварка, газовые горелки, кислородные резаки. Потому и лица у них √ красноватые, медью отливают.

══ Вот и Геннадий Иванович √ из ╚сварных╩. Давно уж на пенсии. Но вовсе не старец. К вечеру иногда ╚выпитый╩, но никогда не пьяный.

═ Короткий разговор.

══ - Щучку я ныне поджарил, - сообщает он доверительно. √ Я сам жарю, с лучком. Я люблю так. Поджарил, сел┘

══ - Рюмочку √ под щучку┘ - догадываюсь я.

══ - Три рюмочки, - уточняет Геннадий. √ Щучка такая сладкая, всю съел.

══ Теперь он красит забор. Рядом √ банки с краской да кисти. Красит, но не больно торопится. Куда спешить?.. Сообщает обстановку:

══ - На огурцах у меня уже опупята. Внучка привезут на неделе, будет грызть. Помидоры цветут и картошка цветет. Я люблю, чтобы у меня порядок┘ Ныне √ крашу.

══ У него, и вправду, не только яблони, вишни, помидоры, картошка, тюльпаны, сирень, георгины, петуньи, но каждую весну расцветает понемногу все подворье: дом, летняя кухня, забор, иные строенья.

══ Осень, зима, дожди, ветры┘ Пузырится, лупится, облезает ненадежная нынче краска на ставнях, воротах, калитке. Апрель, май √ теплое время, в эту пору Геннадий начинает все красить, подновляя старинное жилье, где родился, вырос и теперь уже остарел вместе с этим жильем, но еще крепок: большое тело, немалый рост, пузцо, конечно, но еще могутной мужик. Не ленится, работает. Грядки вскопал, жена высадила рассаду, семена посеяла: огурцы, помидоры, перец. Геннадий железные дуги поставил, пленку натянул √ получились теплички, от холодных ночей да утренников. Картошку посадил. И тогда уж за дом и двор принимается: железной щеткой обдирает старую краску, а потом все сызнова красит.

══ Сначала забор √ густым синим цветом, таким же √ наличники окон и ставни, но с белым обводом, для красоты. Летняя душевая, бак для воды √ яркой охрой. А рядом √ земная зелень ухоженного сада и огорода. Все вместе √ получается праздник для глаза и для души. Хозяевам, и тем, кто мимо идет. Мне, например. Даже идти мимо такого двора √ удовольствие.

══ На почту ли, в магазин, по иным делам хожу я не улицей, а этим переулком. Здесь дорога покойней. Без машин. И конечно, ефремовского двора не минуешь.

══ Месяц май. Хозяин, не торопясь, красит забор. Здороваемся. Недолго стоим, беседуем.

══ - Крашу. А чего зря сидеть? Я люблю, чтобы у меня √ порядок.

═══ Это правда. Он всегда гладко выбрит, аж светится, подстрижен, в одежде опрятен. Если выпьет, то в меру. В разговоре спокоен: не шумит, как иные, руками не машет.

══ Везде у него порядок: во дворе, в огороде, в доме, на кладбище. Там √ родители. А еще √ сын у него погиб, на машине разбился. Милиционер, ╚гаишник╩. Двадцать три или двадцать четыре годка. Женился, только-только ребенка завел и погиб. Это √ горькое горе. Но √ тихое. Могилки на кладбище всегда прибраны; ограда покрашена; все долгое лето √ цветы. В свою пору: тюльпаны, душистая сирень, розы, циннии, бархотки, а потом, уже до самого снега белые, желтые, синие хризантемы. Такие же как во дворе. Вижу их, когда иду нашим тихим переулком мимо подворья Ефремовых.

══ Синие ставни окошек с белым обводом, синий забор, яркой желтизны душевая и бак для воды. Если даже не вижу самого хозяина, то знаю, он где-то здесь: поливает картошку, подвязывает на шпалеры огуречные плети, а может, занимается погребом, заранее готовит его к зиме, по-хозяйски.

══ Легкий ветер доносит сначала струей, а потом волной накрывает дразнящим духом жареного лука и рыбы.

══ Вот он √ хозяин! Ликом сияет, словно подсолнух, зовет:

══ - Красноперочку жарю, по-нашенски, с лучком┘ В розовой корочке! Заходи┘ И рюмочка есть.

══ Вот и пройди мимоходом.

Музыка старого дома

═══ Майское утро. Солнечно. Ясно. Сочная зелень деревьев, травы. Озерняются абрикосы. На вишне, на смородине √ дробь зеленых ягод. За двором, могуче вздымается к небу белое, пахучее облако цветущей акации. Малая птаха славочка допевает тихую утреннюю песнь.

═══ Дремотно воркование горлицы. Высокое голубое небо с редким пухом облаков. По земле √ зеленые метелки вейника, склонились отягченные утренней росой; белые головки одуванчиков чуть подсохнут и полетят; золотые лучистые цветы козелка не жмурясь глядят на яркое солнце.

═══ Звяканье ведра. Тихий говор. Это сосед возится в огороде, грядки поливает. Рядом с ним внук в нарядной яркой рубашке. Тоже √ цветок живой, человечий.

═══ Мягкий солнечный свет. Гудение пчел. Нежный переклик золотистых щуров в далеком небе. Негромкие людские голоса, тихие шаги. Летнее утро на земле, возле старого дома. Тихая музыка жизни.

══ Прежде, в годы молодые, любя музыку, ходил я на филармонические концерты, в оперный театр. Рояль, нежная скрипка, могучий орган, симфонический оркестр, романс, песня, ария, дуэт или опера √ все было по сердцу.

══ ╚Гори, гори моя звезда┘ - печалясь, выводил великий бас Борис Штоколов. √ Ты у меня одна заветная┘╩ И отвечала душа моя соглашаясь: ╚Да, да┘╩ А Виктория Токарева?.. Ее неземной, поистине ангельский глас. Как далеко он уводил от земли грешной в заоблачные выси. Даже у нас в Волгограде можно было их слушать. Михаил Плетнев, Виктор Третьяков, Геннадий Пищаев, Чайковский, Бетховен, Григ┘

══ А в Москве, и вовсе, простор. Большой театр┘ Туда было трудно попасть. Но можно, при желании. ╚Евгений Онегин╩, ╚Князь Игорь╩, ╚Лебединое озеро╩, ╚Золото Рейна╩. Зал имени Чайковского или уютный зал Дома ученых на Волхонке, его камерные, словно домашние концерты.

═══ Прошло время. А теперь?.. Спасибо музыке!═ Она помогла мне √ не вдруг! √ но услышать прежде неведанную музыку жизни.

═══ Поневоле внимаешь грозе, шумному ливню, могучему ледоходу, морскому шторму. Но понемногу, словно отворяется слух. От грома и молний переходишь к простому, будничному, но не менее прекрасному. И оно всегда рядом, возле старого дома, в нашем дворе.

════ Всю неделю перепадали дожди, и вчера целый день лил дождь ровный, тихий и теплый. Лишь к вечеру разветрило. Нынче, и вовсе, разгорается день погожий и ясный. Густое, синее, словно дочиста промытое, небо; освеженная влагой, сочная зелень деревьев и трав. В гущине вишневой рдеют сладкие вишни, на маковке, на солнцепеке уже чернеющие от спелости, с горчиной. Золотистые, с красным бочком абрикосы тяжестью своей пригибают ветви и падают на землю, светят в тени, душисто пахнут, особенно днем, в жару. Утренние птичьи песни покойны, нежны. Утренний воздух, тоже промытый, чистый и синий, пьешь, словно влагу небесную и никак не напьешься. Сонное гудение первых шмелей да пчел. Медленный, тоже спросонья, белой бабочки лет.

══ Зелень земная, небесная синь. Час утренний, в небе √ луна. Она, видно, загляделась, забыла, что ей давно пора уходить из этого прекрасного, но чужого мира. Забылась, под солнцем тает и тает, словно Снегурочка.

══ Прежде, в молодости, я любил живопись. Сначала это были просто цветные иллюстрации в журнале ╚Огонек╩ или почтовые открытки с репродукциями. ╚Утро в сосновом бору╩ Шишкина: таинственный лес, неведанные звери-медведи. Или могучее, тоже неведанное, море Айвазовского, его ╚Девятый вал╩.

══ Потом были музеи: Третьяковка √ в Москве, Русский √ в Питере. Ходил туда порою изо дня в день. Покупал заранее билеты и поутру, в безлюдье, устремлялся в залы далекие, чтобы никто не мешал, к Валентину Серову, к Поленову, к Саврасову. Смотрел и думал.

══ В детстве все мы грезим чем-то далеким, великим: Гималаями, Альпами, Великим Океаном √ красой непостижимой. Спасибо художникам. Они мне открыли глаза и помогли увидеть иное. Этюд в Русском музее. Даже не помню чей, кажется Шишкина. Клочок земли, трава и простые ромашки. Но вдруг, словно стены ушли и большого города нет, а живая земля √ вот она, и живая трава, цветок. Разве не чудо? Или портрет Нади Дервиз Валентина Серова, неоконченный, написанный, даже не на холсте, а на листе кровельного железа. И вовсе ведь не красавица. Но какие глаза┘ Какое лицо дивное! Вот он √ живой человек, мне близкий. А сколько их рядом?.. Проходят мимо мною незамеченные. Спасибо художникам. Они помогли мне. Теперь я в музеях бываю редко, но всякий день вижу красоту земли, людей, жизни. И все это здесь, возле старого дома.

═══ Обычный августовский вечер. Пора заката. Что-то делал в саду, потом к дому пошел. Ненароком взглянул в сторону закатную и встал. Вроде, давно живу, ко всему привык, а вот глянул и замер, обо всем забыв.

═══ Иссине-черная туча прикрыла заходящее солнце, нависнув мрачной скалой над вечереющим миром. Рваные края ее зловеще багровеют. А рядом светит алостью чистое небо.

═══ Темная, фиолетовая синь, багровые тревожные отсветы, алый пламень √ и все это в полнеба.

═══ А понизу, от земли вечереющей, на фоне мрачной синевы молочным дымом поднимаются легкие облака, словно купы цветущих деревьев. Видится, чудится: пожар заката, пламень его и угли, темная мгла, но белый небесный сад восстает, зацветает.

═══ А потом солнце зашло и все на глазах потухло.

═══ Кончился день, и приходит ночь √ пора одиночества. Темная земля √ словно малая лодка. Просторное небо светит огнями звездными. Манит и манит фиолетовой тьмою и серебряным светом. Так хорошо, так красиво, спокойно┘ Так величаво, торжественно звучит слитный хор садовых сверчков словно неземная песнь. Но зябко. Даже в теплой ночи льдистый холод не сразу, но проникает в душу и сердце. Так и должно быть, когда стоишь на пороге мира чужого, вечного. Видишь его простор, его огни. Дальше ступить √ не твоя воля. Но настанет час. От этой мысли, холодеет сердце. Хорошо, когда рядом земное, человечье тепло. Оно отогреет, поможет забыться. До утра.

═══ Когда просыпаешься в новом дне, словно в новой жизни и все тебе в радость, будто впервой. Нежно, вполголоса поет для тебя малая птаха в смородиновой гущине. И сладкий утренний воздух вдыхаешь, словно впервой. Еще незрелую вишню рвешь горстями и ешь, морщишься, но снова рвешь, потому что просит душа этой кислины, терпкости. Или нежная пресная сладость ягод тутовника. Смородина┘ Или вишня поздняя, припеченная, черная, с горчиной. Пряные абрикосы┘ А напослед √ ковш утренней прохладной воды, из глубокой земли пришедшей. И еще один, верхом, чтобы лицо остудить. А в теплую пору и ведра-другого не жалко. Разом, с головы до пят. Чтобы не только слухом, чутьем и взглядом, но всей плотью, душою почуять утренний час на земле, возле старого дома.

══

Ранний приезд

═══ В городе было зябко: всего лишь конец марта. Настоящего тепла еще ждать и ждать. Но я терпел-терпел и не вытерпел. Тошно стало. Какие-то скучные пустые дела, ненужные разговоры; на улицу выйдешь √ весенняя пыль, машин полно, так и норовят задавить или хотя бы в лицо пустить струю вонючего дыма.

══ Уехал. В поселке день сумрачный, но слава богу, что с ветром. Затопил печку, она загудела. Два дня топил, а ночевать не решался. Зябко. На третий день стало тепло. Заночевал. Теперь вот живу.

══ Непривычная тишина. Вначале она как-то тревожила. В городской квартире слышны уличные звуки: машины шумят, порою слышится музыка, лифт прогудит √ все вместе, не переставая, днем и ночью, пусть и негромко, привычно уже, но слышимо. А здесь┘ Лишь пламя в печке, шепот его. Да резко стучат часы. В городской квартире их несколько и все большие, но я их не слышу, привык. А здесь, вроде, малый будильник, но словно сверчок.

══ Тишина. За окном легкий снег падает и тает на мокрой земле. Легкое порханье снежинок, стук часов, шорох пламени в печке. Радио я не включаю, как и телевизор. Слишком громко, и все одно и тоже, надоевшее: президент заявил, премьер-министр отметил, на Камчатку надвигается шторм и в Израиле √ неспокойно. А вот у меня спокойно: в доме, во дворе, на улице, на душе. Еще зябко. Но в займищном лесу начала пылить черная ольха, зацветает золотистыми звездочками гусиный лук, светят серебром сережки вербы на рдяных гибких ветках. Ветер дует пахучий, весенний. В Задонье, на холмах еще белеет по балкам снег. На Дону льда уже нет, но вода еще не прибывает, у берегов √ светлая, прозрачная, на глуби √ даже на погляд холодная стальная стынь. Рыбаки неводом и сетями ловят леща. Шершавые на ощупь самцы, икряные пузатые матки.

══ Возле воды посидишь, в степи побродишь, наведаешься в займище, озябнешь и в дом. Дома тепло, огонь гудит, поленья порой пощелкивают, рушатся угли. Тишина. Приходит вечер. Густая тьма. Желтые редкие огни домов. Крепкий сон с вечера до утра. Хорошая жизнь, спокойная.

══ Стая свиристелей опустилась на клен, возле самого окна. Сидят, посвистывают, кормятся.

══ Целый день снег падал, редкий, медленный, крупными, пушистыми хлопьями, а под вечер появилось солнце, пригрело. Как раз, я был во дворе с соседом беседовал. Он сказал:

══ - Проглянуло, и враз весна.

═══ Но с юга уже находила свинцовая низкая хмарь, и от нее веяло холодом.

══ - Вон она подойдет, остудит, - показал я.

══ И точно. Медленно подползла сизая мга, дохнуло стылым. И повалил густой мокрый снег. В двух шагах ничего не видать. Белая стена. Земля, крыши, ветки деревьев √ все побелело на глазах. В добрые два-три пальца землю накрыло.

══ Кончился снегопад в полчаса, и сразу проглянуло солнце. Растаял снег. Снова весна: черная мокрая земля, мокрые крыши домов. Будто и не было снегопада.

══ Стемнело. Зажглись звезды. Высоко на западе, рядом с Кассиопеей, встала комета. Она светила ярче других звезд, а хвост ее словно бил прожекторным светом. Чудное, и немного тревожное зрелище этот свет небесный.

══ К полуночи комета опустилась к западу, к самому краю земли. Хвост ее размахнулся вполнеба, светил холодно, льдисто, но празднично, ярко, словно огромное сказочное перо Жар-птицы.

══ Глядится красиво. Но видение все равно жутковатое. Глядишь, думаешь: что это?.. и зачем? Как-то даже зябко становится. Скорее √ в дом. Там √ тепло. А что до кометы, то на нее, наверное, нужно просто глядеть, и меньше думать. Все равно ведь ничего не поймешь, слава богу.════════════════════════════════════════════════════

╚Слухай сюда!..╩, или щи рыбные

══ Наше семейство хоть и прожило век в Калаче на Дону, но казачьим не стало: короткие корни. Может поэтому, каких-то особенных рыбных блюд в старом доме не помню. Просто отварная рыба да жареная √ и все. Наши соседи Сурковы √ казаки коренные, рыбаки были у них в роду. И сейчас вспоминают они порой какие балыки √ осетровые да стерляжьи √ висели в чулане.

═══ Осетры √ дело давнее, о них лишь память. А вот ╚леща по-сурковски╩ мне приходилось едать. И не раз.

═══ Просторная сковорода, когда вынут ее из духовки, глядится не сковородой, а клумбой цветочной: алый пламень томатного густого разлива, россыпь лука, золотистой да коричневой поджаристой корочкой манят взгляд крутые боковины леща. От одного запаха √ голова кругом.

═══ Хотя все, казалось бы, очень просто. Берется крупный лещ, режется на куски, панируется мукой, легко обжаривается на подсолнечной масле. Потом обжаренная рыба щедро засыпается мелкорезанным репчатым луком, заливается протертыми свежими помидорами и ставится в духовку. Никакой будто хитрости и особых секретов. Но настоящего ╚леща по-сурковски╩ можно отведать только у Александры Павловны Сурковой, пока у нее силы есть. А у других┘ Как говорят, таже мучка да другие ручки и получается вроде и Федот, да совсем не тот. ╚Лещ по-сурковски╩ уйдет от нас вместе с Александрой Павловной.

═══ Такая же история с другим рыбным блюдом, которое называю я ╚рыбой по-адининцевски╩,═ потому что отведать ее можно лишь на хуторе Большой Набатов, у Адининцевых. Хозяйка √ Катерина на похвалы своему искусству лишь рукой махнет: ╚Да, по простому это, у нас сроду так делали╩. Конечно же, по-простому. Берется рыба: линь, судак. Разделывается на небольшие куски, обжаривается, а затем заливается ╚болтушкой╩ из сметаны, яиц и зеленого лука. Запекается не в духовке, а на открытом огне. И по летнему времени объявляется на дворовом дощатом столе, под развесистой ивушкой ╚простое╩, как говорит хозяйка, но все же чудо: чугунной сковороды черное окружье, в нем √ нежная бель сметанной и яичной густой приправы, зеленая пестрядь лука, а в этом разливе и пестряди √ там и здесь √ золотистые островки поджаристой, в мягкой корочке рыбы.═ Дразнящий запах √ на всю округу. Даже ко всему привычный дворовый пес Тузик, почуяв сладкое, нетерпеливо повизгивает, надеясь хотя бы на объедки.

══ Такая вот еще быль. И еще об одном, вовсе простом нашем блюде, которое зовется √ щи рыбные.

══ - Петрович┘ Ни боже мой! Дуркуют они! Глузды тебе забивают! √ старинный знакомец, Набатовского хутора рожак Николай Герасимович Соколов, донельзя огорченный, машет руками, отгоняя мои слова, словно черное наважденье.

══ - Слухай сюда, Петрович. Сроду щи рыбные из свежака не варили. Они же будут отдавать сыростью! Их добрый кобель есть не станет, отвернется┘

═══ К Николаю Герасимовичу я пришел за советом. Донские рыбные щи √ дело серьезное, но порой нынешней их варят не часто. Во-первых, из обихода вышли, другая причина: рыбы в Дону не стало, выловили ее да погубили. Добираем остатнее.

══ Донские рыбные щи доводилось мне и варить, и хлебать. На моей памяти готовились они в наваре из крупных сазаньих да лещевых голов. Другой опыт: Будановы с Малой Голубой, семья рыбацкая. Хозяйка, для рыбных щей, обжаривает на сильном огне большие куски сазана, леща, но лишь обжаривает, оставляя их впросырь. На этой рыбе и варятся щи. Александр Адининцев √ приятель мой с Набатовского хутора вспоминает, что его мать да бабка варили щи просто с наваром хорошей крупной рыбы. По бедности, можно отваривать невеликую сухую рыбу-вялку, юшку процеживать, щи с ней варить. Даже из обычной свежей щуки варили щи. Лишь луку побольше в них да помидор ли, томату, чтобы отбить щучий запах.

══ Весь этот ворох рассказов да опыта своего вывалил я Николаю, словно из мешка: ╚┘Корытин говорит╩ да ╚┘Адининцев помнит╩. Вывалил, словно водой плеснул на горячие угли.

══ - Петрович, все это √ брехни!! Ногами их потопчи!! Кого ты слухаешь?! Ты слухай сюда!!

══ Вначале мой собеседник лишь кипит, сипит, пенится, машет руками. Родимец бы не хватил┘

══ Но подостыв, он льет и льет словами, куда и одышка пропала:

══ - Петрович, у нас весь хутор щи рыбные хлебал. А я рыбальскому делу, сам знаешь, наскрозь, не выводился с Дона. Слухай меня, Петрович! Твой Шурка √ куга зеленая и память у него овечья. Он деда родного не знает как величать. А я про старые времена все дочиста раздиктую. Слухай сюда, у моего деда шесть сынов и четыре дочери. Микита, Николай, Герасим, Василий, Иван, Алексей. Этот был бездетный, лавку имел на хуторе, борода до колен, лошадей любил, держал жеребца на проезд┘ Всех дедов и прадедов перечту┘ А уж по рыбному делу┘ Года были, сам знаешь, люди от голода пухли. Вот и стремишься на раздобудки. Тем более, молодые. Сусликов по степи выливать, каржиные да сорочиные яйца сбираешь, всякую зелень жрешь: скорода, китушки, калачики, чакан, козелик, купырь┘

══ - Слухай сюда, Петрович! Август месяц, жара стоит. В займище, на той стороне, озера пересыхают, мелочко в них, по колено. Самое время рыбу ловить накидками. Не мне говорить, не тебе слухать, сам про накидку знаешь: сапетка из хвороста плетеная, без дна. Весь хутор взгалчится! За Дон плывут. И взрослые мужики артелем, ребятишки, и бабы, и старые старухи бывало бредут. Как же┘ Рыбкой раздобыться!

══ - Слухай сюда, Петрович! Ты наши озера √ наперечет: Талы, Клешни┘ Не хуже меня знаешь. А я в этих озерах, и вовсе, вывелся, как головастик. Надо умом кидать. В Малом, в Большом Круглом с сапетками делать нечего. Тама √ глыб. Песчаненькое┘ Это √ опосля, с бреднем, сазанов-кабарожников брать. Они по пуду. Я тебе потом обскажу. С сапеткой надо в Шемаристое озеро править, в Поплутное, в Треугольное, в Куги. Сподручнее √ артелем. Обязательно, старший есть. ╚Становись!╩ - он командует. От берега стали в ряд и пошли. А с другой стороны √ навстречу. По илу бредешь, шаганул, а накидку √ вперед, шаганул и накрыл. Молчит, значит √ пусто. Стукнет по стенке, значит, есть рыбка. Под зебры ее и в сумку. Шагай дальше. Когда артелем, ловчее: взбаламутят воду, рыба ничего не видит. Лини, караси, щурята, сазаники малые, красноперка, серушка┘ Набрали, тянем домой оклунки, мешки. А время √ июль да август, самая жара стоит. Тогда ведь холодильников √ ни боже мой, не слыхали про них. Подпол, погребица, выход, какой льдом набивали. Но это √ для молока. А рыба враз завоняется. Такому добру пропасть┘ Нет, надо все по хозяйски. Рыбу чистят, потрошат, крупную пластуют. Солят, но не круто, как по весне, на вялку. День полежала в соли, сразу √ на волю подвесили, чтобы обвенулась, на ветерке подсохла. И сразу ее √ на противнях, в русскую печь, на легкий жар постановят. Чтобы она запеклась до хруста. Вот эта самая рыба для щей. Из печи ее вынули, в сапетку сложили и прямым ходом на подловку.═ Подвесили, от мышей. Все дела. Весь хутор хлебал. А Шурка, он все на свете перезабыл и умом не догонит. За то ему инвалидность присвоили.

═══ Икается нынче на хуторе Большой Набатов седоклокому Шурке √ Александру Андреевичу, не раз его помянули.

═══ Здесь, в сегодняшнем нашем приюте, от хутора и от годов давних далеком, вспоминаем последнее, самое сладкое. Собеседник мой откипел и уже остыл, жмурится, глаза прикрывает. Но память, но острый нюх┘ Будто рядом все.

═══ - Достал с подловки рыбу, в жаровню поклал, водички туда плеснул, чтобы отволгла. А потом √ томату, морковочки да лучку, как положено. Пошкворчит, на малом жару, хорошо потомится. Щи сварятся, как обычные, постные: капуста, картошка. Сварились, закладываешь из жаровни рыбу. Пусть закипит. И не спеши, нехай постоит в сторонке, на легком жару. Рыбка размягчеет, свой сок даст, там косточки и те станут едовыми. Настоится, такой из печи запах пойдет. Да господи боже мой┘ Такой сладкий дух┘

══ Мясистые ноздри рассказчика раздуваются, он этот сладкий дух чует. Губами чмокает, словно хлебает.

══ - За уши не оттянешь┘ Настоящие наши рыбные щи, какие от веку. Ешь √ не уешься. Надо Шурке переказать, нехай привезет рыбки┘ - мурлычет и мурлычет, мой собеседник, но потом, вдруг очнувшись да иное скумекав, делает иной поворот:

══ - Слухай сюда! Ты √ на колесах. В августе едем на хутор. У Шурки лодку берем и на озера. Крестовка, Поплутное, Шемаристое┘ Без рыбы не будем. И все, как положено, делаю. А ты гляди и Шурка нехай глядит. У тети Кати русская печь сохраняется, я знаю. Протопим печь. Высушим, как положено. И вот тогда наварим настоящих донских щей с рыбой, как в старые времена. Ты лишь слухай меня┘

Человек в шляпе

════ Для зачина √ почти анекдот. Станица Голубинская. Год тысяча девятьсот сорок четвертый ли, сорок пятый, словом, Отечественная война кончается. Семья учителей Рукосуевых. Летнее утро. Хозяин √ Василий Андреевич, как всегда, до работы успел на Дон сходить, проверил снасти и несет полный зембель стерляди семье на прокорм. Встречает его во дворе жена, Евгения Павловна, сокрушенно вздыхает:

═══ √ Господи, когда уж мы настоящей еды дождемся, все стерлядка да стерлядка┘

═══ Это √ чистая правда. Так было. Время голодное. Спасались чем могли: ловили сусликов, собирали ракушки да желуди┘ Василий Андреевич на Дону промышлял.

═══ Потом Рукосуевы переехали в Калач и первое время жили от нас недалеко, в школьном здании. Трое детей у них. Возраста моего и моложе. Но мне ближе отец их √ Василий Андреевич. Преподавал он физику и химию. Я у него не учился, но помню с детства: высокий, худой, в шляпе. В ту пору, у нас все учителя-мужчины носили шляпы. Математики: Василий Иванович, Георгий Федотович, Иван Иванович; физик √ Андрей Анфимович, географ √ Порфирий Захарович. Даже ╚физкультурники╩. Николай Михайлович √ при шляпе; Арефий Самойлович тоже носил какую-то смешноватую шляпку с куцыми полями.

══ Такое было время. Иной народ обходился кепками да фуражками. А если кто вздумает шляпу напялить, то засмеют: ╚Тоже мне, интелигузия┘ Еще очки нацепи╩. Над учителями никто не смеялся. Их уважали. Им шляпы положены, потому что они √ учителя.

══ Не знаю сохранился ли в семье Рукосуевых старый, довоенных лет фотоснимок, портрет Василия Андреевича.

═══ Я помню этот портрет: узкое лицо, спокойный взгляд, высокий лоб. Красивый, интеллигентный молодой человек в шляпе.

══ Не скажешь, что хуторянин. Учитель угадывается.

══ Узнал я его поближе в свою уже взрослую пору, а в его √ стариковскую. Глухой переулок, невеликая усадьба с домом, летней кухней, высоким теннисным грушевым деревом да развесистой тютиной со сладкими ягодами.

══ Дети выросли, разъехались. Супруга Евгения Павловна, тоже бывшая учительница, не в пример мужу, ростом невеликая, полная, круглолицая, топ да топ по двору: от кухни к дому да к огородным грядкам; топ да топ, словно ежик. Пирожки хорошо пекла, мужа величала ласково Васей, а он ее по имени отчеству. Милая пара.

═ Но нынче √ про Василия Андреевича. Часто вспоминаю одну из истин его: ╚Хлеб нынче есть. Это замечательно! Можно посолить ломоть хлеба и водой запивать. Очень вкусно! Можно сахарком посыпать. Тоже хорошо┘ Или горбушку чесноком натереть. Похрустывай┘ А уж если постное маслице найдется, это вообще праздник. Помакивай да посаливай. До чего вкусно!╩

══ От наших мест далеко, в стороне сибирской, жил да был мужичок-с-ноготок Иван Егорович Селиванов по профессии √ печник. В старости он рисовал, стал известен стране и миру. Строки из его записок, опубликованных после смерти: ╚Считаю за счастье┘ скушать ржаного хлеба с картошкою в очистках-мундирах и чуточку с солью, впримочку с водой╩.

══ Похожие люди. Такие как наша тетя Нюра, которая говорила: ╚Я все с хлебом ем. С хлебом сытно╩.

══ Василий Андреевич, в свою пору, первым торил дорогу к образованию из глухой задонской округи. Станичную школу закончил и пошел в город. Ему справили новую обувку √ ботинки. Он их до самого города в котомке берег и лишь там нарядился. Но опасался: увидят, что в новых ботинках и не возьмут, скажут и так богатый. Взяли. Он окончил педагогический техникум имени Песталоцци. Стал учителем.

══ Преподавал физику и химию. После войны переехал из станицы в Калач, построил дом. У него были руки плотника: плоские, разбитые работой пальцы.

══ Дом, летняя кухня, сараи √ все своими руками построил. Простая мебель: столы, табуретки, детские стульчики, полки для книг √ все делал сам. Пчел водил до самой старости. ╚Любую хворь пчела вылечит, - говорил он. √ Царапину, ранку медом помажь и пройдет. Простуда, горло, суставы порой болят. Только медом┘╩

══ Рыбачил он почти до последних дней. Уже трудно ходил, но в доме не мог усидеть.

══ √ ╚Вы меня лишь в одну сторону довезите, к Дону. На воде, я враз оздоровею╩. Так и было. К вечеру домой возвращался с рыбой, своим ходом и без одышки.

═══ Рыбой он свою семью прокормил в годы тяжелые, в голодуху. ╚Все стерлядь да стерлядь┘ - вспоминала его жена. √ Не верилось, что когда-нибудь хлебного наедимся╩.

══ А стерлядь потому, что стерляжьи переметы легче ладить. Крючки на них √ самодельные, а не заводские, каких не сыщешь в ту пору.

═══ Старея, он телом усыхал, сутулился, лысел, а вот седые кустистые брови будто в рост пошли, и светлые глаза из-под них весело посверкивали.

════ √ Четырнадцать сантиметров прироста в сутки! √ ликовал он. √ Надо ее разводить повсеместно. И ликвидируем голод. Во всем мире!

══ Это он восхищался лагенарией √ кабачком ли, огурцом, новым поселенцем на его огороде. Откуда-то семечко добыл, вырастил. И радовался.

══ Возле дома у него рос стройный высокий дуб, посаженный в день рождения сына. Ореховое дерево объявилось. Прививал помидоры на картошку и утверждал: ╚Обязаны и клубни, и плоды давать. Двойной эффект! Будем бороться с голодом. Сколько в мире голодных!╩ А еще он хотел получить из одного клубня мешок картофеля. Специальным методом. ╚Глубокая посадка, - убеждал он меня. √ Развитие мощной корневой системы. Отсюда √ результат! И всех накормим╩.

═══ Была у него такая идея: всех голодных людей накормить. За свою долгую жизнь он не раз голодал. Рассказывал как молодым учителем начинал работать на хуторе Вертячий. Месячная зарплата √ пара пачек махорки или катушка ниток. Еда √ щи из крапивы. Когда становилось невмоготу, уходил в свою станицу, к родителям. Там была кукуруза, тыква, свекла. Неделю отъедался, набирался сил и возвращался в школу: ╚Ведь там ученики┘ Ждут.╩

══ Так было в тридцатые годы, а потом в войну и после войны, когда работал в Голубинской станице, уже √ глава семейства: жена, дети. ╚Кукуруза, свекла, тыква┘ Поместье было большое. Все засадим. Этим живем. А летом конечно, Дон, рыба. √ Слава богу, ни желудей, ни козелка не ели╩.

═══ Потом переехал в районный центр, в Калач. Поначалу жил в школе, строил дом. Возил стояны из займища, для каркаса; из сухого рогоза ли, чакана, который на озерах растет, вязал толстые маты, прокладывал ими стены для тепла. А уж потом √ глина. Дом получился очень теплый. Через много лет, когда ни придешь к нему √ тепло в доме. ╚Лишь вечером протоплю и все, - хвалился он. √ Что значит, чакан. Держит тепло╩.

══ Дети разъехались, жену схоронил, и дом стал просторней.

═══ В одной комнате √ письменный стол да кровать; одна стена √ книжные полки, битком набитые, другая стена √ журналы: ╚Наука и жизнь╩, ╚Знание √ сила╩, ╚Юный натуралист╩. От пола до потолка. Все читалось, и ничего не выбрасывалось. Горенка да детская √ пустые. На кухне √ жизнь. Там пахнет воском и медом. Там сушеные травы, шиповник, боярка. Чайник кипит. За чаем √ беседы. Например, про земляную грушу: ╚Такая урожайность! Вкусно и очень полезно╩.

══ Хозяин из года в год будто усыхает, кустистые брови да редкие пряди волос. Но в светлых глазах жизнь сияет и на лице √ радость:

══ √ Такой нынче хлеб купил: пышный, подъемистый, прямо как наш голубинский. Хлеб √ это замечательно! Можно солью посыпать. Очень вкусно┘

═══ Дочка Лариса приходит, варит и готовую приносит еду, порою ворчит:

══ √ В холодильнике все стоит, пропадает. А он хлеб┘ Да еще какую-то чечевицу придумал. Загубит желудок┘

══ √ Чечевица √ это замечательно! Тридцать два процента белка! Легкоусвояемого! √ внушает Василий Андреевич. √ Суп из нее до чего сытный┘ Это спасение: чечевица, бараний горох, соя. Всех людей можно накормить. И ликвидировать голод!

══ Чаевничаем в теплой кухне. Вспоминаем лето нынешнее, а потом давние годы.

══ √ Был у меня ученик, Коля Арьков. Он правильно говорил: картошка, тыква и свекла очень полезные для учебы. Наешься и все уроки учатся. А когда все кончится, в животе пусто, учишь-учишь, а ничего не запоминается.

══ Про Колю Арькова слыхал я не раз. У старых людей память иная. Давнее всегда рядом. Хочется рассказать про Колю Арькова. Про девочек-близнят: Нюсю и Валю, у которых отец на фронте погиб, а мать в тюрьму посадили за сумку ржаных колосьев. Вот и объясняй им Бойля-Мариота закон.

══ √ Меня назначили директором, я сразу сказал: надо выживать. Весной начали копать землю. Я ставил сетки, рыбу ловил, варили уху, после уроков кормили ребят и копали. Собирали семена, по горсточке. Все засадили. Тыквы, свекла, но главное √ кукуруза. И она так хорошо уродилась, такой небывалый урожай. Раздали нуждающимся, ученикам, учителям, оставили семенной запас. А еще прямо в школе всю зиму варили кукурузную кашу и на большой перемене кормили всех.

══ Василий Андреевич умер, когда я был в отъезде. Схоронили его. Осталась память.

══ Но вот что странно: словно размываются нашего знакомства годы последние, прояснивается иное: вспоминаю большой фотоснимок, портрет, на котором Василий Андреевич молодой, красивый, в шляпе. Сразу видно √ учитель. А еще, словно давний урок повторяю порой: ╚Хлеб √ это замечательно┘ Можно солью присыпать. А можно┘╩

══ Попробуйте┘ Просто √ горбушка хлеба и просто √ соль. В самом деле, ведь вкусно.

Собеседники

══ В час вечерний, обходя напоследок усадьбу свою, в дальнем углу, где золотятся на деревьях пахучие сладкие абрикосы да манит спелостью черная смородина, в том же углу обычно встречаю соседа. Он в своем огороде копается, заканчивая последние дела.

══ - Какие новости? √ спрашивает он.

══ - Не знаю. Со двора нынче не выходил.

══ - А чего же делал?

══ - Беседовал┘ - уклончиво признаюсь. √ С Петром Яковлевичем.

══ - Какой на мельнице работал? Да он же, вроде, уехал к дочери, в город?

══ - Нет, не с ним.

══ - А-а-а┘ - догадывается он. √ Какой в паспортном отделе сидел? √ догадывается сосед. √ Давно его не видал┘ Ну, и как он?

═══ Пришлось набрехать, потому что сосед моего собеседника сегодняшнего не знает. Петр Яковлевич Чаадаев, весьма неглупый человек, живший в ХIХ веке, известный ╚Философическими письмами╩ да ╚Апологией сумасшедшего╩. Но его известность до нашего поселка не добралась. На мельнице он не работал, в милиции не служил.

══ Нынешним летом, после смерти мамы, в старом доме разбираю я бумаги да фотографии, которые после нас уже никому не будут нужны.

═══ Вот и нашел ╚Апологию сумасшедшего╩. Не в книге, а фотокопию журнальной статьи. В советское время Чаадаева не издавали, вот и приходилось читать чуть не подпольно.

═══ ╚Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами╩.

═══ Как часто мы повторяли в молодости эти красивые слова, не сомневаясь в правоте их.

═══ Да и только ли в молодости? ╚Россия, ты одурела!╩ - повторил не больно давно знакомец мой, Юрий Корякин, человек седовласый.

═══ Для красного словца не пожалею ни отца, ни родной матушки.

═══ Нынче перечитывал ╚Апологию сумасшедшего╩ и думал о маме, о нашем старом доме.

═══ П.Я.Чаадаев: ╚Есть разные способы любить свое отечество; например, самоед, любящий свои родные снега, которые сделали его близоруким, закоптелую юрту, где он скорчившись проводит половину своей жизни, и прогорклый олений жир, заражающий вокруг него воздух зловонием, любит свою страну конечно иначе, нежели английский гражданин, гордый учреждениями и высокой цивилизацией своего славного острова; и без сомнения было бы прискорбно для нас, если бы нам все еще приходилось любить места, где мы родились на манер самоедов. Прекрасная вещь √ любовь к отечеству, но есть еще нечто более прекрасное √ это любовь к истине╩.

═══ Читаю, думаю, и нет во мне того молодого восторга. Слова все те же, красивые, но для меня чужие.

═══ Наверное, это возраст. Да еще и вечный вопрос: ╚Что есть истина?╩

═ ══Мой старый дом, моя старая мать, которая умерла недавно, но долго была живой┘ Если следовать Чаадаеву (╚любовь к истине!╩), то у них: у дома, у матери найти можно много и много ╚закоптелого╩ и ╚прогорклого╩. Мать моя, в конце ее жизни, стала беззубой, морщинистой, горбатой, с иссохшими руками и ногами, полуслепая и выживающая из ума √ все это конечно ╚истина╩ (по Чаадаеву). Но почему я жалел ее и все же любил, и почему так горька ее смерть?

════ И старый дом мой, ветхий и ветхий, тоже подслеповатый, врастающий в землю, почему он так дорог?

══ Нет. Всякая искренняя любовь выше даже очевидной истины. Потому что поиски истины и обретение ее √ это мудрость. А любовь √ выше мудрости; она в человеческом сердце, в душе.

══ По поводу ╚прогорклого, оленьего жира, заражающего ┘ воздух зловонием╩.

══ На родине моего отца, в Иркутске, теперь не знаю, но прежде любили и специально готовили соленого омуля ╚с душком╩, то-есть с тухниной, если напрямую сказать. В конце, 50-х годов прошлого уже века, в первый и последний раз гостя у бабушки своей Александры Алексеевны в Иркутске, поражен я был ее пристрастием к омулю ╚с душком╩. Вместе ходили на рынок, но к тому торговому ряду, откуда этот самый ╚душок╩ доносился, я не приближался, зажимая нос. Для меня омуль покупали нормального посола, для бабушки и тети Ани √ ╚с душком╩. В доме в этот день, мягко говоря, припахивало. Удивлению моему не было предела: вот он, малосольный, тающий во рту, свежайший омуль. А они едят, с причмоком, какую-то ╚тухлину╩ (на мой взгляд, конечно). И ведь многие иркутяне предпочитали омуля ╚с душком╩. Специальный посол. Такой же, например, как ╚печорский╩ посол трески на русском севере, в Архангельской области.

════ Покойная Дуся Огдо, долганка, родом из поселка Рыбачий, что на берегу Ледовитого океана, учась вместе со мною в Москве, на литературных курсах, привозила гостинец √ рыбу, тоже посола пахучего, хваля ее: ╚Мягкая как масло┘╩

════ По Чаадаеву, Дуся Огдо √ самоедка, дикарка, как и все иркутские родичи; они ведь едят рыбу, ╚заражающую воздух зловонием╩.

════ Но чаадаевский образец √ ╚английский гражданин, гордый учреждениями и высокой цивилизацией своего острова╩, вместе с иными ╚образцами╩ как-то: французами да немцами, если их поскрести, они ведь не меньшие ╚самоеды╩.

═══ Всем ли по душе английский ╚roast-beef окровавленный╩, то-есть полусырое мясо? Моя иркутская бабушка такое блюдо точно посчитала бы дикарством. А ╚сыр лимбургский╩ или рокфор, с хорошим ╚душком╩ да ╚плесенью╩? Нам он не в привычку. И потому, даже на погляд, стошнить может.

═══ В Москве, в пору расцвета знаменитого писательского ресторана, однажды почуял я еще на входе, отвратительный запах. Оказывается, устрицы объявились.

═══ ╚О радость!.. Глотать из раковин морских затворниц жирных и живых┘╩ (А.Пушкин).

═══ А для меня это был запах лепешек-╚тошнотиков╩ из голодного детства. Их пекли из таких же, как устрицы, ракушек, но речных. Даже в голод, не всякий их мог есть, тошнило.

═══ А уж в хлебные времена, ими даже уток кормить опасались. Утиное мясо будет вонючим.

═══ Так что, ╚прогорклый олений жир╩, про который лишь слыхал Чаадаев, это просто местное блюдо. Но не признак дикарства, как и сыр ╚с плесенью╩.

═══ Сосед мой, Александр Кузьмич, был родом из Калмыцкой Логани, что на Каспии. Когда приходилось нам баловаться раками, он всегда, смеясь, вспоминал как морщились калмыки и фыркали: ╚Русские, как свиньи, даже раков едят╩.

═══ А уж если вспомнить пристрастие иных народов к конине, собачатине ли, кошатине, блюдам из змей и черепах, саранчи, пауков, лягушек┘ Кто из них ╚самоед╩: китаец ли, кореец или француз с англичанином, казах, африканец?..═ У каждого свой обычай, своя страна, которую, порою, наперекор, уму, мы любим и нет в том греха. Потому что эта страна: старый дом и старая мать √ родной кров и родная душа, которым замены нет и не будет.

════ Особенно ясно это понимаешь в час вечерний, когда наступают сумерки.

════ ╚Чаадаевские╩ страницы были написаны и отложены. А на следующий день пришло письмо от читателя √ редкая нынче весть. Читатель √ грамотный, учитель русского языка и литературы, во втором уже поколении. Это было второе его письмо ко мне. В первом, пришедшем месяц назад, обычные слова благодарности за мною написанное, а им прочитанное. Я ответил, как отвечаю обычно и даже последнюю книгу послал.

════ И вот еще одно письмо, удивительным образом подгадавшее к беседам с Чаадаевым, в поддержку последнего и уже из ХХI века.

═══ Строки из письма: ╚Ваш талант оказался зорче, мужественнее, чем Вы сами √ Вы написали ╚Пиночета╩. Но, написав, не хотите ясно осознать, что Вы написали √ а ведь эта вещь┘ - о русском рабстве, которое в современной России благополучно процветает √ в душах людей прежде всего┘ Я ненавижу┘ русское рабство┘╩

════ А к письму, в приложение, невеликое сочинение на двух страницах, в котором такие строки:

════ ╚┘ празднование для русского состоит ┘ в узаконенном лентяйничестве √ в этом вся радость. ┘Праздновать для англичанина √ значит, прожить день, радуясь, веселясь, в кругу семьи и друзей, или посвятить его Богу┘ по английски праздник┘ буквально, святой день┘╩.

═══ ╚Русское слово ╚работа╩ этимологически однокоренное со словом ╚раб╩, ╚┘ понятие о ╚чести╩ и ╚достоинстве╩ мы не знаем. ╚Совершенно некрофильный народ!╩

═══ Две страницы ╚изысканий╩ в укор русскому языку и народу. И вывод:

════ ╚Нет, людям, которые так говорят, никто и ничто не поможет. Мераб Мамардашвили был прав: тут может помочь только атомная бомба╩.

═══ Университетское образование, пусть и провинциальное. Учитель русского языка и литературы во втором поколении. Не пылкий юноша, а зрелый муж, ╚очень люблю Россию, никогда не хотел уехать отсюда, хочу жить здесь и умереть╩.

════ Но позвольте┘ Русский народ √ по автору √ ╚рабский╩, ╚ленивый╩ и даже ╚некрофильный╩. Ему лишь атомная бомба на голову может помочь. И в тоже время: ╚очень люблю Россию╩, ╚хочу жить здесь и умереть╩.

═══ Как это понять? ╚Территория╩ красивая: леса, поля и реки? А люди √ сплошная мерзость. Бомбу на них!

═══ ╚Я еврей, - сообщает читатель. √ человек другой культуры, человек из иного мира╩.

════ Но откуда взялась ╚иная культура, иной мир╩, если человек на этой земле, среди этих людей родился, вырос, живет?

════ Если ╚Россия╩ и ╚русский народ╩ - понятие лишь географическое, то вольно все это корить, хулить и даже ненавидеть. Но если на этой земле осталась или ушла в мир иной (но была ведь!) хоть единая близкая дорогая тебе душа, то твой камень √ в нее: все твои камни √ в нее!

════ Это они ╚ленивы╩, ╚грязны╩, ╚корыстны╩, ╚вечно пьяны╩, ╚с рабской душой╩. Потому что Россия √ это наши люди, родные, близкие, друзья и товарищи, соседи: мама, отец, бабушка Евдокия Сидоровна и дед Алексей Васильевич и добрая душа √ тетя Нюра √ Анна Алексеевна Харитоненко, и еще одна бабушка Александра Алексеевна Екимова, урожденная Садовникова, из села Хомутова┘ Это и Прасковья Ивановна Иванькова, и тетя Шура Саломатина и Марьяна Григорьевна Блохина, Василий Андреевич Рукосуев┘

═════ Их много и много, ушедших, живых. Но дорогих мне людей. А все мы вместе √ наш старый дом, которому имя √ Россия.

Долгая осень

════ Вчера еще был ясный день. А нынче с утра пасмурно, солнца нет. И может быть, потому так сочна зелень травы и листвы, освеженная утренней росою; так нежны переливы цветов: белых и розовых петуний, ярких георгинов, цинний.

═══ Так покоен утренний переклик петухов, воркование горлиц, синичий посвист.

═══ Так просторен и светел мир земной и небесный.

═══ Не верится, что еще неделя √ другая и придется уезжать. Лету конец.═

═══ Осень, что не говори, но печальна. Осень природы ли, человека или старого дома. Из нашего гнезда уходят жильцы последние, а молодые не приживаются. Причин много: ветхий кров, старинный быт, для житья непростой.

═══ Уходит наш старый дом вместе со всей округой. Нынче уплывают последние. Суетливая тетка Лида уже не прибежит с новостями; и соседки ее, могучей Гордеевны, тоже нет. Доценковы, Грибановы, старый Фюлер да молодой, до старости форсовитая тетка Мотя┘ Одни √ на кладбище, другие √ где-то на доживанье.

═══ И появляется народ другой. Нынешним летом прибавилось сразу четыре семьи. Уже не временные, не какие-то квартиранты, а новые хозяева, с детворой.

═══ В доме Фюлеров √ девочка на лицо милая, опрятная, даже здоровается. В соседстве у них √ мальчонка, в хатке покойной Гордеевны √ трое ли, четверо ребятишек. Даже непонятно как они там умещаются. Это ведь не хата, а скворечник. Туда Гордеевна еле влезала. А теперь их шестеро, пусть и мал-мала. Как они там устраиваются непонятно. Но впрочем, устроятся. В свое время, мы вшестером поселились и жили. Теперь тоже не понять: как и где умещались да еще и гостей принимали. Устроятся и новые соседи.

═══ Ребятишки, как всегда, быстро познакомились. По обычаю, играют в прятки да догонялки. Добро, что улица широка да тениста. Щебечут, звенят молодые голоса.

═══ Возле двора Ивана Варенникова сбивается ребятня помельче, ровесники внучек его. Тоже славная детвора.

═══ Так что, даст бог, глядишь, помаленьку все и наладится. Угаснут, дотлеют усадьбы и дома свой век доживающие. Народ старый да горемычный, какой с нынешней жизнью не сладил, скоро перемрет. Одного за другим их таскают на кладбище. Володя Грибанов, а еще раньше √ младший брат его Сашка, и вовсе молодой зять, который пьяным сгорел, и ╚очкарик╩ - ветврач, который бедовал возле Володи Грибанова, Николай Страхов, богатырь Леша Рыжий, Генка Миней, Бошелуков, Шурка Молдованова да ее сноха и внучка, Надюха с дочкой, Альвира да сын ее, Доценковы старший да младший, тетки Шурина дочка Фаина┘ Горькому счету конца нет.

═══ Они так быстро уходят, словно торопятся, один поперед другого. И не только в нашем краю. Уже второе в поселке, ╚новое╩ кладбище √ под завязку, негде хоронить. Наши могилки, слава богу, на кладбище старом, которое недалеко. Туда можно пешком ходить как и положено. Нарезал цветов, взял воды да кое-какую снасть, чтобы прибрать могилы. Собрался, пошел.

═══ В годы последние, понимая свою близкую смерть, мать говорила: ╚Хочу умереть осенью. Много цветов┘╩ Она и умерла осенью, в начале октября. Цветов было столько много, что в банках с водой они не уместились и лежали грудой на могиле, переливчатым ворохом: астры, розы, циннии, хризантемы. Не завяли они на другой день и на третий. Я принес еще несколько банок, налил воды, и цветы долго стояли: стрельчатые, иглистые золотые шары, бархатные алые лепестки, синие соцветья.

═══ На девятый день пришел первый густой туман. На кладбище сумрачно, а возле маминой могилки светло. Цветы словно фонарики: белые, золотистые, голубые. Рыжая пушистая белочка спустилась с дерева, скачет.

═══ А возле старого дома, на улице, на воле играют ребятишки. Порой допоздна. Звенят и звенят детские голоса.

═══ Конец августа. Уже рано темнеет. Впереди долгая, по южному теплая, но все же осень. А потом настанет зима.

Родительская суббота

═══ После смерти матери разбирал я ее бумаги: письма, поздравительные открытки к праздникам, рецепты снадобий: ╚От кашля: мед 1 ст., вино кагор 1 ст., трава душица┘ трава чабор┘╩ Что-то надо выбросить, а что-то оставить на память. Попался листок, почерк матери: ╚Разве может понять человек весь свой век мирно и тихо живущий в теплом и уютном углу, какое это большое счастье иметь собственный дом. Приходить туда, зажечь лампу, сесть за стол и знать, что все в твоей воле, что ты здесь хозяин, что никто тебя не потревожит, не нарушит твоего покоя. Только бесприютным, кому приходилось мыкаться без ночлега день, и другой, и третий открывается вся полнота счастья, которую таят в себе слова ╚мой дом╩.

══ Прочитал, удивился, подумал, с трудом, но припомнил, что, видимо, это строки из первого варианта моего давнего романа ╚Родительский дом╩. Он был вначале огромным, этот роман, что-то около сорока печатных листов. С черновиков, для машинистки, помогали мне его переписывать мама и тетя Нюра. Тогда мать моя, видимо, сделала эту выписку для себя.

═ Надо сказать, что мама к моему писательскому ремеслу относилась весьма прохладно. Но оставила для себя эти строки. Значит, задело душу.

═ В пору молодую немало пришлось мне помыкаться. Чужие углы, казармы да общежития, а порою, просто вокзалы, вагоны пригородных поездов как ночлег. Так что для меня эти строки были не выдумкой. А теперь вот, наткнувшись на них в бумагах моей не больно сентиментальной матери подумал и понял что эти строки о всей нашей семье, которую гоняла судьба из края в край страны огромной: Вятская губерния, Забайкалье, Игарка, Иркутск, казахстанские пустыни: Майеркан, Бурлю-Тюбе, Или. И наконец здесь: Калач-на-Дону, улица Пролетарская, двадцать пять.

══ Нынче √ Родительская суббота, завтра √ Троица. Не большой я знаток обрядов, но еще вчера решил: в день воскресный, на Троицу, возьму машину, съезжу за Дон, там, на приволье теперь самая красота. Наберу цветов полевых и отвезу на кладбище. С вечера так решил. А рано утром поднялся: пасмурно, тепло; такая нежная зелень омытых дождями деревьев, кустов и трав; и дух цветущей акации, сладкий, пряный.

══ Горлинка прилетела. В густой кроне не видно ее, но стонет и стонет: ╚Ур-лу-у-у┘

Ур-лу-у-у┘ Ур-лу-у-у┘╩ Как печальна песня ее. А может это вовсе не горлица, но мамина душа кличет, зовет, в Родительскую субботу.

══ Слава богу, в соседском дворе, у Юрия зацвели пионы. Сорвал несколько пышных розовых цветов. Веточек акации нарезал, и пошел на кладбище. Мама любила пионы, акацию, нежный ее аромат. Но полевым цветам радовалась больше. Бывало на Троицу из-за Дона, привезешь целую охапку золотой медуницы, белого тысячелистника, степных гвоздик┘

═══ Мать не нарадуется, букеты собирает, ставит в банки, соседей одаривает. И вспоминает родное Забайкалье, Сретенск, Самаринский затон. Праздник Троицы.

═══ - Березками все украсим┘ У ворот и в доме. А мамочка наша полы намоет, воском натрет, дорожки постелит, богородской травкой посыпет┘

═══ Они всегда так хорошо и светло вспоминали, тетя Нюра и мать моя, они так ясно помнили детство свое и молодость: Сретенск, Самаринский затон, быстрая Шилка-река, сопки, тайга, родные и близкие люди √ словом, родина, родительский дом.

═══ - Там у нас такие цветы┘

═══ - Там ягоды: голубика, черника, смородина красная, смородина белая, а сколько грибов┘

═══ Хрустальная память детства, она √ до последнего вздоха. Но детство, порой, кончается быстро. Из родного гнезда улетают, но скоро ли новое совьют. У моих старших, тети Нюры и матери, к новому гнезду, к нашему старому дому лежала далекая дорога, десятки тысяч нелегких верст. Они их прошли. В конце пути старый наш дом стал для них приютом теплым, дорогим и последним.

══ ╚Я еще поживу в нашем домике, - говорила мать моя даже на краю жизни, когда уже еле двигалась. Ни горячая да холодная вода из кранов, ни тепло от батарей, ни прочие удобства ее не радовали. √ Я наш домик люблю┘╩ - повторяла и повторяла она.

══ Ранее, когда жива была ее родная сестра Нюра, вдвоем, они и не думали никуда уходить из старого дома. Здесь же, в поселке стояла пустая квартира. Но жить в ней не хотели. Даже зимой.

═══ Печка, дрова, уголь, вода √ во дворе, надо ее качать да носить, и домишко уже худой, старый, по доброму его и не натопишь. ╚Переходите хотя бы на зиму в квартиру╩, - уговаривали их. Не соглашались.

══ Дяде Пете, когда он работал еще на речном флоте, начальство предлагало: ╚Продайте дом. Мы вам перед пенсией дадим хорошую квартиру. Будете жить нормально.╩ Отказались наотрез: ╚Куда мы от своего дома┘╩

══ Помню себя в молодом еще, городском бытованье: нет большей радости, чем домой приехать и пожить там день ли, другой.

══ А ведь старый наш дом √ далеко не дворец. Низенький, тесный.

══ Невеликий деревянный сруб, поставленный в начале прошлого века на придонском хуторе Рюмино-Красноярский. После Великой Отечественной войны Калач на Дону, лежал в руинах да пепелищах: то немцы его крушили, то √ наши, захватывая и освобождая. (А в войну Гражданскую ╚белые╩ да ╚красные╩, и тоже горело все и рушилось.)

══ После войны на калачевские пепелища помаленьку стали свозить дома, разбирая их на опустевших хуторах. Так приехал и наш дом. Мы его купили: черный закопченный сруб с камышевой крышей. Продавали дом очень дешево да еще с рассрочкой. Для нас это было спасеньем. Откуда деньги?

══ Потом рассказывали, что тетя Нюра заплакала, переступив порог нашего нового жилья. Говорят, испугалась: больно неказистый.

══ Теперь-то я знаю, что для слез была иная причина. Тете Нюре в ту пору исполнилось сорок лет, дяде Пете √ немногим старше, матери моей к сорока подпирало, кроме взрослых, дети: Слава √ в седьмом классе, я в первый класс собирался, Коля √ в люльке. Шестеро нас.

══ И вот он, наконец, собственный дом, своя крыша над головой. После долгих и долгих лет нелегких скитаний. У взрослых надежда теплится, может быть, наконец, они кончились, эти скитания. Может даст бог приюта, покоя под этим кровом. Уже здесь в Калаче, за короткий срок, сменили мы две квартиры. Сначала жили у ворчливой Кацурихи: ╚Туда √ не ходи, здесь √ не сиди╩. Потом снимали отдельный домик, невеликий, но довольно приглядный. Хозяева его продавали. Но деньги у нас откуда?...

══ И вот теперь, наконец, свой угол. Пусть на шестерых одна лишь комната с печкой посередине. Даже коридорчика нет. Дверь открывается прямо на улицу. Никакой огорожи. Вокруг лежит обдутый ветром, заваленный мусором пустырь. Но все равно √ свой угол.

══ ╚Домов √ как у зайца дремов╩, - такая в наших краях невеселая есть поговорка. У всякого зверя да птицы есть гнездо ли, нора, берлога, лишь у зайца под любым кустом √ приют, в любой ложбинке. Вздремнул, отряхнулся √ и √ ходу.

═══ В 1905 году дед мой Алексей Васильевич Крысов отправился к новой жизни на Дальний Восток, оставив жену и грудную дочку Нюру на родине: в деревне Крысовы, Шелеговской волости, Орловского уезда, Вятской губернии. Уходил от великой бедности, от голода. Устроился на работу в Самаринском затоне, на реке Шилке, возле города Сретенска. На следующий год привез жену с дочерью. Вначале снимали угол у Пучковых в деревне Матакан, что напротив Самаринского затона, через Шилку. У Пучковых семья √ шесть человек, дом √ невеликий: комната и кухня. Там и умещались: хозяева и квартиранты.

═ Но вторая дочь √ моя матушка, Антонина Алексеевна, родилась уже в своем, пусть и казенном углу. Вот он, на старом фотоснимке, Самаринский затон, мастерские, баржа-сухогруз ╚Москва ╧ 137╩, чуть далее √ пароход-╚колесник╩, на берегу, в двух шагах от воды, кузница, мастерские для холостых рабочих и еще один дом, для женатых.

══ В этом доме в отдельных комнатах, но с общим коридором и большой общей кухней, жили несколько семей, в их числе Крысовы: Алексей Васильевич, Евдокия Сидоровна, их дети: Нюра, Тося, Миша, Нина и Таечка, из которых все, кроме старшей Нюры, родились здесь. Таечка утонула в затоне трехлетней.

═ Здесь, в Забайкалье, жили не в пример лучше, чем в Вятской губернии. В 1913 году ездили на родину, в гости. Тетя Нюра хоть и была маленькой, девяти лет, но помнит: ╚Такая в деревне бедность. Хлеба лишнего куска нет┘╩

══ В Самаринском затоне дед мой, Алексей Васильевич, работал на пароходах матросом да кочегаром. Бабушка, Евдокия Сидоровна, стирала ╚на людей╩, убирала в домах. У начальника пристани Дитриха, у инженера. По ночам она пекла хлеб, тоже ╚для людей╩. Во время жатвы трудилась у Кочмаревых на поле, считалась лучшей жницей. В летнюю да осеннюю пору варила на заказ варенья, собирая ягоды в тайге. Пекла пирожки на продажу.

Над Затонскими горами,

Там, где Куренга течет,

═Вкусно пахнет пирогами,

═Дуня Крысова печет.

══ Эту песенку сочинили гимназисты из Сретенска, распевали ее и речники-╚холостежь╩ из общежития.

══ Тетя Нюра вспоминала:

══ ╚Мамочка много работала. Стирает, много белья. Его надо с мылом постирать. А потом кипятить. А потом, второй раз простирывать. А потом полоскать √ в речке. Зимой √ на санках, к проруби. А ночью хлеб печет, для людей. Ночью все спят, и русская печь, свободная. Наша мамочка любила работать┘╩

═══ Работали и жили, во всяком случае, сытно. Муку и крупу покупали мешками. Семья ведь немалая. Мясо брали стегнами. ╚Помню папа на салазках стегно везет. Жирное такое мясо, говядина. Из Монголии скот пригоняли╩, - вспоминала тетя Нюра.

══ Жили, работали┘ Надеялись вскоре купить или построить собственный дом в Сретенске. Там √ школа, детей надо учить.

══ Евдокия Сидоровна и Алексей Васильевич были неграмотными. Но пользу и нужность образования понимали.

══ ╚Наша мамочка всегда говорила: Мы √ слепые, а детей выучим. Мамочка читать не умела, а память такая хорошая. На санках зимой катаемся, домой прибежим, а мамочка смеется, стихами говорит: ╚Шалун уж отморозил пальчик, ему и больно и смешно, а мать грозит ему в окно╩.

══ Она бы выучила и, конечно, появился бы у Крысовых свой дом, копили для него деньги.

══ Но человек лишь предполагает. Дом для Крысовых остался═ мечтой.

══ В России началась революция, потом Гражданская война, голод и мор. Дуня Крысова умерла в 1920 году во время эпидемии тифа, оставив четверых детей сиротами.

══ Мама моя вспоминала: ╚Эпидемия тифа была. Многие болели. У нас только Нюра с Ниночкой дома остались. А мамочка с папой, Миша и я √ в больнице. Мы с мамочкой вместе лежали, рядом кровати. Она уже выздоровела, говорила: ╚Я скоро выпишусь, а ты еще немного полежишь╩. А потом она супу поела. Все ели и она захотела. А наверно было нельзя. Она поела и стало ей плохо. Потеряла сознание, бредит, размахивает руками. Я к ней: ╚Мамочка, мамочка┘╩ А она не узнает меня, отталкивает. И меня на другую кровать переложили. А утром я проснулась, а мамочка простыней закрыта, с головой. И ее унесли╩. Маме моей в эту пору было девять лет. Тете Нюре √ тринадцать. Миша и Ниночка √ вовсе малыши. Отец семейства √ Алексей Васильевич после болезни стал инвалидом: рука не сгибалась, а он работал последнее время возчиком и конюхом, лошадь его звали Карькой. Спасибо, что оставили там же, на пристани, сторожем.

══ Началась у Крысовых иная жизнь, без мамочки. Нюре двенадцать ли, тринадцать лет. Она в доме √ хозяйка и главная работница. Печь хлеб, варить еду, стирать и все прочее. Да еще и на заработки ходить: к Вавиловым, Кочмаревым √ куда позовут. Кочмаревы платили за работу зерном, на жатве. У других, порой, работала за еду. ╚Накормят меня яичницей, я и копаю картошку. День копаю, другой копаю┘╩ Девятилетняя Тося тоже работала у людей, в няньках. За еду. А дома √ двое своих маленьких: Миша и Ниночка.

══ ╚У нас недалеко стоял красноармейский полк. Папа на кухню пойдет с ведром. Его там знали что он √ вдовец и детей четверо. Гречневой каши полное ведро наложат. Или гороховый суп. Он густой. И мы едим. Вкусно┘╩ - вспоминала тетя Нюра.

══ При Советской власти начальником пристани стал Ярыгин-младший (их было трое братьев). Бывший водовоз, он знаменит был тем, что без отрыва от кобылы и водовозной бочки на колесах наизусть выучил всю ╚партийную литературу╩. Едет и, сидя на бочке, с возжами в руках, очередную книжку читает, бормочет, зубрит. Чистит кобылу, и книжка рядом.

══ А когда назначили его начальником пристани, то он уволил моего деда с работы, из сторожей за какое-то поперек сказанное слово. Дед ходил в контору, на коленях просил прощения. Ведь четверо детей на руках да еще √ вдовец, инвалид, рука не действовала. Но ╚партийный╩ начальник его не простил. Дед очень переживал, стал заговариваться и, в конце концов, застрелился из ружья.

══ Ни о каком собственном доме теперь и речи не могло быть. Спасибо, что из казенного не прогнали: общий коридор, общая кухня с большой русскою печью, а комната своя, Крысовых. Там четверо родились: Тоня, Миша, Нина и Таечка. Теперь этого дома нет.

══ Потом пошла иная жизнь, где домов √ как у зайца дремов √ и опять все чужие.

══ Тетя Нюра плавала на пароходах уборщицей, потом поваром, прачкой, сначала √ одна, потом с мужем. Зимовали в Благовещенске, Хабаровске, Николаевске. Обычно в казенных бараках да на частных квартирах. Потом дядя Петя стал учиться на рабочем факультете (╚рабфак╩) во Владивостоке, затем √ институт в Москве. Комната на пять-шесть семей, разделенная ситцевыми занавесками. После института было недолгое житье в Хабаровске. А потом арест, ссылка в казахские пустыни: Майеркан, Бурлю-Тюбе, Или. И наконец, Калач на Дону. В сорок лет, слава богу, свой угол, свой собственный дом.

══ И у матери моей та же песня: общежитие рабфака в Чите, в институте в Москве, сын родился, это √ я, смерть мужа, два года в Иркутске, в доме свекрови и золовки, а потом к родной сестре Нюре, у которой мужа арестовали. Вдвоем выжить легче.

══ Слава богу, выжили. В сорок пятом власти разрешили уехать из ссылки, ╚без права проживания в областных центрах╩.

══ Уехали к новому месту. Калач на Дону. Но снова углы чужие: Кацуриха, флигелек на улице Октябрьской. И наконец, Пролетарская улица, дом номер двадцать пять. Своя крыша над головой. И надежда: может, кончились беды и этот дом теперь уже навсегда, до смерти свой дом.

══ Слава богу, так и случилось. Отсюда все и ушли на кладбище. Но провели здесь целых полвека, понемногу обживаясь.

══ Пристроили небольшой коридор, потом верандочку, потом еще одну комнатку. И конечно, подворье: сараи, базы для коровы, свиньи, куры. Просторный огород, который кормил. Позднее, садовые деревья:═ яблони, груши, сливы, виноград, абрикосы.

═══ Улица Пролетарская, дом двадцать пять. Наш старый дом┘

Поставьте наш баннер

Солнышко светит. Грачи прилетели.
Тают снега на равнинах безбрежных.
Вот и прошли холода и метели,
Вот и минули три месяца снежных.
Белые хаты стоят над оврагом.
Птицы над ними кругами летают.
Будто каким-то охвачены страхом,
Будто чего-то недопонимают...
Может быть, запах грачей удивляет,
Иль тишина не понравилась птицам?..
Бог его знает, чего их пугает,
Что им мешает на землю садиться...
Может быть, сверху они увидали,
Как копошится в навозе старуха,
Или чуть слышные чьи-то рыданья,
Может, достигли их птичьего слуха...
Нынче никто уж могил не копает.
Нынче никто не кричит, причитая...
Полумертвец на крыльцо выползает...
Господу молится полуживая...
Трупы лежат во дворах и в канавах,
Трупы в домах и в грязи придорожной.
Многие - в полузасыпанных ямах,
Полуистлевшие с осени прошлой...
Смрадом, замешанным с мартовским паром,
Хаты полны и проулки кривые.
Двое детей за колхозным амбаром -
То ли уж мёртвые, то ли живые...
А за амбарными теми дверями
Нету ни зёрнышка вот уж полгода.
Был урожай, и довольно немалый,
Да увезли его "слуги народа".
Гнил он на станциях в кучах огромных,
Денно и нощно его охраняли.
А на днепровских равнинах просторных
Тысячи сёл до конца вымирали.
С Буга, с Ингула, с Днепра и с Кубани
Беженцев толпы брели спотыкаясь.
Близких своих зарывая руками,
Женщины выли в снегу, надрываясь...
Те, кто добрались до города всё же,
Или до Киева, иль до Полтавы, -
Полуживые, и мёртвые тоже, -
Все на подводах свозились в канавы.


Дмитрий Воробьевский (1987 г.).