Закрывается то один провинциальный журнал, то другой - исчезают с карты России островки духовности и образования, наконец, исторической памяти народа. "Подъем" является именно одним из таких островков, к счастью, уцелевших, который собирает мыслящих людей, людей неравнодушных, болеющих за русский язык и вековые традиции нашей страны.

ПРОЗА

Владимир Кораблинов

РУССКИЙ ХУДОЖНИК

Повесть

Черная земля под копытами

Костями была засеяна,

А кровью полита:

Горем взошли они

По русской земле...

╚Слово о полку Игореве╩

Глава первая

Энское шоссе была длинная, прямая, выложенная булыжником дорога. Кое-где ее обсадили ветлами, кое-где═ вдоль нее тянулись реденькие перелески. Небольшие деревеньки лепились возле, вытягиваясь по обочинам.

По одну сторону вдалеке белели меловые горы, а по дру╜гую √ до самого горизонта √ лежали, зеленовато-голубые весной и золотистые летом, поля. Там, где снеговыми туча╜ми громоздились меловые утесы, был Дон. Среди неохват╜ных полей вилась небольшая ямистая речка с татарским названием Юлдуз.

Каждый год, как только сходил снег, шоссе начинали чинить: возили камни, песок; сотни рабочих, стоя на коле╜нях, тюкали молотками, заделывали бесчисленные пробои╜ны. До самой глубокой осени продолжалась эта, по сути де╜ла, бесполезная работа: осенние дожди и мартовское поло╜водье разрушали сделанное летом, проходило самое малое время ≈ и═ дорога══ снова требовала═ ремонта.═ Снова яростно матерились водители, ныряя в глубокие рытвины, объезжая по длинным дорогам разрушенные мосты, пережи╜гая горючее.

Энску было не до шоссе: слишком уж война разбила и город и прилегающие к нему села. Наконец облисполком вынес решение об асфальтировании дороги. Дружно, с огоньком принялись люди за работу, днем и ночью неумол-кающий шум стоял на шоссе. Умные, мощные машины с ревом вгрызались в рыжую глинистую землю, ровняя до╜рогу и расширяя ее. Задымили точно по щучьему велению выросшие в оврагах крошечные асфальтовые заводики. Розовые, голубые зарева сияли по ночам над шоссе. Рабо╜та шла споро и весело, как, впрочем, и всегда у нас: не для кого-нибудь строили √ для себя.

Иногда дорожники натыкались на интересные находки. Так были выкопаны два глиняных горшка, набитые ста╜ринными монетами, ржавый, с глубокой вмятиной, шлем, полусгнившая ременная уздечка, украшенная серебряными бляхами с монгольскими письменами. Дорога была старая, говорили, что сам Батый-хан своими набегами протоп╜тал ее.

А однажды возле небольшой деревушки Ямище, где бульдозер выравнивал какие-то, похожие на болотные коч╜ки, холмики, были найдены человеческие кости, череп и железное колечко. Кости и прежде не раз встречались, и не они привлекли внимание дорожников. Колечко их заинте╜ресовало. Рабочие окружили нашедшего кольцо бригадира, брали находку в руки, разглядывали, удивлялись необык╜новенной форме: кольцо изображало двух гонящихся друг за другом собак.

√ Не сам ли Батый потерял? √ пошутил кто-то.

√ Батый═ не Батый, √ сказал бульдозерист, человек пожилой═══ и═══ серьезный, √ а═ вещь, безусловно старинная.═══════

√ Нет, правда, √ не унимался══ шутник, √ я═ слыхал, будто по этой дороге Батый ходил.

√ Тут, брат, и похуже твоего Батыя хаживали, √ сказал бульдозерист. √ С местными жителями поговори, они тебе скажут.════

√ Чего √ местные жители! √ усмехнулся бригадир. √ Я, аккурат, в сорок втором сам в этих местах воевал, знаю... Распроклятая══ это для══ русского══ человека══ дорога══ была. Сколько═══ по═══ ней═══ немцы═══ нашего═══ народу═ прогнали √ нет══ числа!════ Тут════ каждый═══ камушек══ горючей══ слезой══ по╜лит...

Он спрятал колечко в карман спецовки и, заложив руки за спину, зашагал в сторону села. Бульдозерист вздохнул, покачал головой и пошел следом.

√ Колечко-то, √ сказал══ он, √ в══ музей бы надо предоставить. Может, ему цены нету.

√ Да вот завтра═ все равно в город ехать, √ сказал бригадир, √ забегу, конечно, отдам.

Красноватая полоска зари мерцала за избами Ямища, обещая назавтра ветреный день. Глубокие синие тени ло╜жились в поросшей, чернобыльником и лопухами котлови╜не. В Ямище пригнали стадо: розовая пыль стояла над се╜лом. Легкий ветерок поднялся, подхватил розовое облако и, развеивая пыль, понес его за село, в степь, туда, где серой лентой убегало вдаль шоссе и чернел одинокий столб с дорожным знаком и надписью: ╚До города Энска 24 ки╜лометра╩.

Глава═ вторая

В этом самом городе Энске √ зеленом, уютном, древнем (о нем не раз упоминалось в отечественной истории) √ жил в довоенное время старый художник, коренной русский че╜ловек, носивший бог весть почему греческую фамилию √ Валиади.

С крутых бугров, на которых был расположен город, далеко √ до туманного горизонта √ виднелась степь с не╜широкой, извилистой рекой. Возле Энска река растекалась на множество стариц и затонов, образуя в месте их слия╜ния как бы громадную лучистую звезду. Чахлые перелески пестрели среди яркой желтизны полей, белыми каменными идолами торчали еще уцелевшие кой-где колокольни.

Семьсот лет назад по этой степи и в самом деле кочева╜ли монголы, многое повидали древние, торчащие круглы╜ми шапками, курганы, о многом бы могли они рассказать. Но не было тут тогда ни города, ни частых деревень, на сотни верст лежала одна дикая, голая ковыльная степь, сурчиные поры, орел, неподвижно повисший в жарком не╜бе... И так, во всей дикости, еще три века покоилась без╜людная степь, пока по царскому указу не был построен го╜род и деревянная крепость при нем, чтобы ╚глядеть но╜гайцев╩. В конце семнадцатого столетия сюда прискакал юный, голенастый, с бешено вытаращенными глазами царь Петр и приказал сгонять окрестных мужиков на великое корабель╜ное строительство.

За долгое время своего существования город повидал многое: его и татары брали, и народ бунтовал против ли╜хоимцев-воевод, и петровские пушки палили в честь новых, спущенных на воду кораблей. Не раз он горел и дважды сгорал дотла, но, несмотря на это, все рос и рос, и═ к сере╜дине прошлого века это был уже довольно большой губерн╜ский город со своими ╚Ведомостями╩, двумя гимназиями, со знаменитой на всю Россию конской ярмаркой, монасты╜рем, круглыми торговыми рядами и даже очень порядочной книжной лавкой.

Жизнь здесь шла ни шатко ни валко, потихонечку √ от ярмарки к ярмарке, от богомолья к богомолью. Впрочем, и то и другое совпадало во времени: и торг, и обнесение мощей происходили в середине августа. В эти дни город кишел народом. Колокольный звон, рев архиерейских пев╜чих, вопли кликуш, ржание лошадей, скрип тележных ко╜лес, слова молитв и крепкая матерщина √ все это в течение десяти дней висело над городом. Но постепенно за╜тихала ярмарка, допевались последние обедни, разъезжа╜лись конские барышники, в разные концы России расходи╜лись богомольцы... И снова все погружалось в полусон, да так в тягучей дреме и жило до следующей ярмарки, до следующего богомолья.

Вот таким-то тихим, ленивым, дворянско-купеческим го╜род дожил до семнадцатого года. Вскоре после Октябрь╜ских событий впервые появился в нем тот художник, о ко╜тором пойдет речь

Он был тогда довольно молод. Огромный, с пушистой пшеничной бородкой, с руками грузчика, с горячими сини╜ми глазами, пронзительно глядевшими из-под косматых бро╜вей, он сразу выделился среди горожан. Все вскоре призна╜ли его, привыкли к нему, даже полюбили, хотя он никому в друзья не напрашивался, жил замкнуто, ни у кого не бы╜вая и появляясь лишь на рынке с кошелкой или в тихих старинных закоулках города √═ с большим холщовым зон╜том, этюдником и раскладным стульцем.

Он привез с собой жену, но ее никто не видел. Соседи рассказывали, что она ╚неходь╩, что, приехав с вокзала, ху╜дожник снял ее с пролетки и внес в дом на руках. И что она не по нем была √ крошечная, в чем душа держится, и это служило первое время предметом обывательских россказ╜ней и пересудов.

Многие горожане удивлялись замкнутости художника, она их раздражала, ибо ничто так не злит обывателя, как люди, не знающиеся ни с кем, живущие сами по себе, в осо╜бицу. И, может быть, кому другому и досталось бы от со╜седей за такое отщепенство, но, видно, было что-то в ху╜дожнике, с чем обыватели мирились и не только не ненави╜дели его, но даже уважали и словно бы побаивались.

Так прожил художник в Энске двадцать с лишним лет. Он стал для города своего рода достопримечательностью. Исчезни он вдруг √ ═и это было бы все равно, как если бы исчез памятник Петру, старинный, стоящий у самой во╜ды собор или уцелевший с петровских времен темный при╜земистый дом адмиралтейства.

Удивительно, как в старых русских городках быстро узнавалось все о новом человеке! Ведь, как мы уже сказали, ни с кем не водил знакомства художник, а весь город знал, что он учился и кончил курс у знаменитого Куинджи, что у него в доме не едят мяса и что они с женой √ вегетариан╜цы. Много рассказывали об изумительной физической силе художника: будто бы и подковы гнет, и железную кочергу узлом завязывает. Словом, о нем узнали все, кроме одно╜го: что делается в его мастерской. Он никогда не продавал своих картин. Одну-единственную вещь он написал по за╜казу музея √═ портрет Петра Первого на фоне адмиралтей╜ства, того самого черно-кирпичного, стоящего на берегу ре╜ки мрачного дома, которым так гордились горожане и возле которого по воскресным дням на ярко-зеленой траве собиралось гулянье с баянами, лодочным катаньем и пив╜ными горпищеторговскими ларьками.

Глава третья

Художника часто видели с этюдником. Но что он пи╜сал? Уголок старой, горбатой улочки; вросшую в землю, по╜луразвалившуюся звонницу древнего монастыря; старый деревянный мост, возле которого ютилась разукрашенная пестрыми флажками лодочная станция ╚Динамо╩; крутой, зажатый между двумя каменными стенами спуск к реке, с отвратительной щербатой мостовой, с ветхими покосившимися деревянными перильцами для пешеходов... Все это ка╜залось такой безделицей, о которой нечего было и толко╜вать всерьез. Горбатые улицы, церковные развалюхи, косо╜бокие домишки, допотопные фонари и круглые, похожие на грибы, афишные тумбы √ все это давно осточертело горо╜жанам, в этом не виделось ничего замечательного. И, ког╜да в начале тридцатых годов город стал бурно строиться и на месте всяких там ╚обжорок╩, ╚монастырщин╩ и ╚попо╜вых огородов╩ появились огромные каменно-стеклянные до╜ма, никому и в голову не пришло, что стоило бы на память, ну, для истории, что ли, хоть как-нибудь запечатлеть облик старого, уходящего в прошлое═ города.

Нашелся, правда, один энтузиаст, фотограф-любитель, который совершенно бескорыстно, несмотря на скудные свои средства, пытался это сделать. Но то, что им создавалось, было всего-навсего не очень умелой, мертвой фотографией, по которой вряд ли потомки смогли бы представить себе этот по-русски красивый, залегший в садах, холмистый город. И те, кто действительно любил его, сожалели об этом.

А город стремительно рос. Мощные экскаваторы безжа╜лостно уничтожали старину, рыли все новые и новые котло╜ваны, на месте которых в поразительно короткое время, ослепляя обилием стекла, возводились многоэтажные, похо╜жие на гигантские короба здания.

Вот в это самое время на каменных воротах городско╜го музея появилось написанное черной и зеленой тушью объявление, извещавшее горожан об открытии персональ╜ной выставки ╚старейшего╩, как было сказано в тексте, ху╜дожника края Николая Николаевича Валиади. ╚Вот уж и старейшего!╩ √ усмехнулся он, прочитав объявление. Ему и смешно и немножко грустно стало от такого величания; до сих пор он как-то не думал о старости, о пределе жизни √ о смерти. Слово ╚старейший╩, хочешь не хочешь, настраива╜ло на грустные размышления.

Однако облачко печали═ пролетело и исчезло. Да и в самом деле, о чем было грустить, когда выставка имела успех необычайный. В огромном цикле √ в нескольких де╜сятках полотен, в сотнях рисунков, акварелей, в ярких оттисках монотипий (излюбленной техники Валиади) √ перед зрителем встала история Энска.

Она начиналась сумрачной, в лилово-серых тонах, кар╜тиной с непривычно длинным названием:══ ╚Батый сказал, увидав реку: это Юлдуз √ звезда╩. Тревожное, в рва╜ных тучах небо, яркая полоса ненастной зари, холм, на ко╜тором стояли дикие всадники, приземистые, с шевелящими╜ся под ветром гривами, кони... волны травяного моря, широко лежащие до горизонта, и яркая, в закатном отблеске, кривая излучина реки... наконец, сам Бату-хан, черноватый воин, поджарый, с жестокими и задумчивыми глазами вла╜стелина полумира, √ все это было полно такой изобразитель╜ной силы, такого вдохновения, что зрители сразу покорно умолкали, переходили на шепот. Рукой волшебника бро╜шенные в эту дремучую старину, они с удивлением узнавали местность √ холмы, прибрежные камыши, ту самую, с дет╜ства знакомую речку, где еще ребятишками лавливали они вертлявых пескарей... И вдруг √ Батый, страшные, дочерна загорелые дикие воины, звероватые, скалящие желтые зубы кони, хвосты бунчуков, развевающиеся на звонком степном ветру...

Это было как бы колдовство. А сам колдун √ огромный, со своей растрепанной бородой, с горящими, точно угольки, глубоко запавшими синими глазами, с могучими жилистыми ручищами, в старенькой, потертой вельветовой куртке, в никогда, вероятно, не утюженных, широченных штанах √ сам колдун застенчиво прятался за холщовыми стендами, раскланивался со знакомыми и незнакомыми, смущенно улыбался и уводил людей дальше √ к новым картинам, к новому колдовству.

И вот перед зрителями √ на крутых зеленых, с гли╜нистыми обвалами, буграх √ строился деревянный город. Ясное небо сияло, белизна мужицких рубах была ослепи╜тельна; желтая, розовая щепа устилала притоптанную тра╜ву; а по все той же реке с татарским названием Юлдуз (звезда) плыли плоты, разгружали бревна, волоком волок╜ли стопудовые лесины на городские стены...

И снова √ та же излучина реки, серый, ветреный день, белые барашки на черных волнах и лебединые груди кораб╜лей, хлопающие под свежим ветром паруса... и красное сукно помоста, на котором, зажав в крепких, прокуренных зубах коротенькую глиняную трубочку, стоит нескладный, голенастый, чумазый матерщинник √ русский, в замаран╜ном смолой немецком платье, царь...

И степь √ без конца, без начала, знойная степь с оди╜ноким камнем-идолом,═══ с гуртом══ разномастных══ быков,══ с черным облаком пыли над дорогой... и светловолосый всад╜ник,═ гуртовщик-певец,═ великий певец русской═ земли...

И сотни ребрастых телег, сотни мужиков в рваных, про╜потевших рубахах, гатящих через лог столбовую дорогу √ от сверкающего золотыми маковками церквей города туда, к югу, к теплым краям, на Кавказ, дорогу, по которой позже проедут и Пушкин, и Грибоедов, и Лермонтов, и Бе╜линский...

И злое пламя пожара над барской усадьбой. И расправа: стреляющие в народ солдаты, ярко-рыжий дубленый полу╜шубок неподвижно лежащего на снегу человека...

Выставка была открыта все лето, ее переглядел весь го╜род. Однажды сереньким осенним днем Валиади привез ту╜да жену. Он осторожно катил по залам музея большое пле╜теное кресло-коляску, в котором полулежала крошечная се╜дая женщина. В ее худой, высохшей маленькой ручке, как в птичьей лапке, поблескивал золотом старинный лорнет. Близоруко щурясь, она то и дело подносила его к глазам, весело улыбалась и что-то ласковое тихонько шептала Ва╜лиади. И он, своими громадными ручищами заботливо по╜правляя на ее ногах клетчатый плед, говорил сиплым, глу╜ховатым баском:

√ Ох, Лизонька, не кончать ли прогулку? Очень уж близко ты к сердцу принимаешь...

А ровно через год, в такой же короткий сентябрьский день, город был охвачен пожаром. Черные космы дыма ви╜сели в неподвижном воздухе. И, хрустя по битому стеклу пыльными сапогами, в заросшие садами переулки Энска входили серые чужеземные солдаты.

Глава четвертая═

О том, что сюда придут немцы, что древняя русская зем╜ля окажется полем боя, никто, конечно, в городе и мысли не допускал.

Правда, с первых же дней войны все было поставлено в Энске на военную ногу: затемнение, ночные дежурства на улицах, отряды ПВО, учебные воздушные тревоги. В корот╜кий срок все научились ходить и даже работать в противо╜газах, тушить условные зажигательные бомбы. На пере╜крестках улиц вытянулись красные стрелы, указывающие на ближайшие бомбоубежища.

Но как-то очень уж неожиданно пронеслись над горо╜дом первые немецкие самолеты и завыли не учебные, а на╜стоящие сирены; в сводках Совинформбюро появилось но╜вое √ Энское √ направление. А в дальних тупиках желез╜нодорожной станции день и ночь составлялись эшелоны и шла погрузка всяческого домашнего скарба: началась эва╜куация города.

Все эти горестные и страшные события совпали у Валиади с его личным несчастьем: тяжело заболела жена. С ней и прежде случались приступы того недуга, каким она мучилась всю жизнь, но на этот раз было особенно пло╜хо: сильный жар одолевал бедную Лизавету Максимовну и изматывал настолько, что, когда спадала температура и на╜ступала короткая передышка, она не в силах была говорить и, едва опомнившись, снова впадала в забытье.

У Валиади голова кругом шла. Он понимал, что надо уезжать из города, уезжать немедленно: события могли раздернуться с невероятной стремительностью, но приходи╜лось ждать, когда Лизоньке хоть немножко полегчает, хоть в себя-то она придет... И так шло время, а болезни и конца не было видно.

Однажды под вечер к Валиади заехал предгорисполкома Приходько. Они сидели за столом, накрытым грубой холщовой скатертью. В синем кувшине пламенели огромные оранжевые листья клена. Бессвязно бормоча что-то, за стеной═ тихонько стонала Лизавета Максимовна.

√ Николай Николаич, √ как-то очень сердечно и дружески сказал Приходько, √ вам, милый══ человек,══ уезжать надо...

√ Неужели все кончено? √ упавшим══ голосом══ спросил Валиади.

√ Ничего не кончено, √ с досадой сказал Приходь╜ко, √ начинается только. Но город, вероятно, сдадим... вот какая штука.

Валиади задумался.

√ Итак? √ поглядел на него из-под очков Приходько.

√ Да,══ конечно, √ вздохнул═══ Валиади, √ не══ оставаться же с немцами. Но когда, скажите, надо собираться?

√ Чем скорей, тем лучше. Хоть завтра.

√ Это══ невозможно, √ сказал═ Валиади. √ Очень═ уж плоха моя Лизавета Максимовна. Слышите?

Приходько прислушался и покачал головой.

√═══════ Боюсь, не вынесет путешествия, √ сказал Валиади. √ Никогда ей так плохо не было. Хоть бы на недельку отсро╜чить... ведь еще не поздно будет?

Приходько развел руками.

√ Будем надеяться, √ сказал он, √ но готовиться на╜до ко всему. Ежечасно, √ помолчав, добавил он и, пообе╜щав заглянуть через неделю, уехал.

На другой день Валиади, как всегда, проснулся очень рано. Еще только разгорался восток, еще и птицы за окном молчали. У Лизаветы Максимовны к утру жар сдал, она спала. Тихонько, стараясь не потревожить жену, Валиади поднялся по деревянной скрипучей лестнице в мастерскую. Это был просторный мезонин с дощатыми некрашеными стенами, со скошенным потолком, с громадным, во всю пе╜реднюю стену, окном. Десятки картин, этюдов, набросков, папки с рисунками, несколько древних √ черных, со страшными, в золотых венцах ликами √ икон, лошадиный череп на шесте, рогожные половики √ все громоздилось в кажущемся беспорядке, именно в кажущемся, потому что для самого Валиади это был отличный порядок, наилучшее размещение вещей, наилучшее, правда, для него только, но ведь он-то и был здесь хозяин. Над дверью висел довольно большой колокольчик, от которого тянулся длинный алый шнур √ вниз, к кровати больной жены.

Валиади распахнул створку окна. Свежий ветер потянул со двора холодным, ровным вздохом. Из-за крыши соседне╜го дома сверкнул яркий, с золотым ободком, круг краснова╜того солнца. Густая, тронутая осенней рыжинкой листва старой березы вмиг оказалась продырявленной ослепительными кружочками света. И сразу дерево ожило, встрепену╜лось, сразу в нем заворочались, засвистели, защелкали проснувшиеся птицы, и от поднятой ими возни вдруг стало шумно, весело, и даже как будто еще светлее.

Очень стара была береза. Может быть, раза в три стар╜ше самого Валиади. Когда, двадцать пять лет тому назад, он поселился в этом доме, береза была такой же, как и сей╜час.

√ Здравствуй, старуха! √ сказал Валиади. Береза зашумела.

Удивительно тихо было в городе. Только далекий паро╜возный свисток, пронзительный и тревожный, гвоздем ца╜рапал по этой остекленевшей тишине. И, точно осерчав на ясное утро, на затишье, отвратительно и вместе с тем жа╜лобно завыла сирена. Начинался очередной налет.

√ Да, √ вспомнив слова Приходько, пробормотал Ва╜лиади, √ надо, надо готовиться... ничего не поделаешь.

И он начал осторожно снимать с подрамника своего ╚Батыя╩.════════════════════════

Глава пятая

Сначала Валиади хотел закопать картины в корнях бе╜резы, да вдруг мелькнуло подозрение: а ну как кто подгля╜дит в заборную щелку с улицы или соседнего двора?══ Все╜-таки придется вырыть довольно═ глубокую яму,═ во══ дворе сделать это незаметно вряд ли удастся.

Тогда он облюбовал дровяной сарай.

Все утро он неутомимо работал лопатой. Земля была неудобная, с битыми кирпичами, с кусками ржавого железа. Лопата то и дело со скрежетом натыкалась на разный хлам.

Наконец, яма была готова. Валиади принялся упаковы╜вать картины. Скатанные трубкой, зашитые в просмолен╜ный брезент, они сделались похожими на круглые черные бревна. Затем Валиади смастерил ящик и, бережно уложив в него черные кругляши, стал заколачивать крышку. ╚Точно гроб!╩ √ Валиади поморщился, отгоняя мрачное сравне╜ние. Но когда первые комья земли гулко застучали по до╜щатой крышке, оно, назойливое, снова напросилось.

Притоптав землю, Валиади запер сарай, пошел в ма╜стерскую и присел у открытого окна. Было уже поздно, ночь темная наступила, хоть глаз коли. В черных тучах низкого неба, то скрещиваясь шпагами, то сваливаясь к горизонту, дрожали два тонких прожекторных луча. В воз╜духе стоял горьковатый, смешанный с дымом пожаров за╜пах увядающих листьев и цветов табака. Из-за деревянного забора слышалось глухое астматическое покашливание со╜седа √ старика Дрознесса: ему было душно в доме, он до поздней осени ночевал в саду.

Валиади глядел в черноту осенней ночи, думал. Итак? Итак, что же будет дальше? Лизе станет лучше, и тогда... Но станет ли? √ вот вопрос. Сегодня, копая яму, упаковывая картины, он то и дело заглядывал к ней, √ и все было то же: короткая утренняя передышка сменилась снова жестоким жаром.

Так есть ли смысл ждать улучшения? Разумно ли откла╜дывать отъезд? Ведь этак можно просчитаться, и просчи╜таться══ самым══ роковым═ образом...══ Что═ толку═ в══ Лизином выздоровлении, если город к тому времени будет сдан, если они окажутся в неволе? А ведь спокойно-то рассудить √ не все ли равно: лежать Лизе дома или в вагоне? Ну, разу╜меется, там и духота, и тряска, и сквозняки √ ═все это очень плохо, но... рабство-то ведь еще хуже! Конечно, немцы, воз╜можно, и не причинят ему зла: как-никак, он художник, кюнстлер, так сказать... ╚Экой дурень! √ тут же обругал себя Валиади. √ Ведь придумает же: кюнстлер! Никакой ты, брат, не кюнстлер, ты √ русский художник, и этого за╜бывать не следует ни при каких, пусть даже самых тяже╜лых, обстоятельствах!╩

Итак?

√ Итак, решено! √ сказал Валиади. √ ═Завтра же иду к Приходько. Нечего колебаться, ехать, да и все тут!

Глава шестая

События следующих двух дней показали, что Валиади все-таки просчитался.

С раннего утра на город с небывалой силой обрушились вражеские бомбы. Пожары, особенно в центре, бушевали сплошной стеной. С жалобным звоном лопались стекла окон, земля дрожала от тяжких ударов. Тусклым красноватым угольком взошло солнце и померкло в черном дыму.

╚Неужели √ конец? √ мелькнула страшная мысль. √ Да как же так? Ведь только позавчера приезжал Приходь╜ко... сам приезжал, предлагал, настаивал даже... Нет, нет, не верю! Не желаю верить!╩

Попросив старуху Дрознесс посидеть возле Лизы, Ва╜лиади кинулся в горисполком. С трудом пробирался он по разрушенным, сделавшимся вдруг незнакомыми, улицам. В нескольких местах пламя так полыхало, что продвигать╜ся вперед становилось невозможно, и Валиади пришлось обходить садами. Ни единой души не попалось ему на пути, точно и не было никого в городе.

В горисполкоме Валиади застал одну уборщицу. Он встречал эту пожилую краснощекую женщину и прежде. Она всегда сидела возле вешалки и, сердито поглядывая на входящих, что-то вязала крючком. Она и сейчас преспокой╜но вязала.

√ Никого нету, √ сердито сказала она, √ все на стан╜цию побегли.

√ А товарищ Приходько? √ спросил Валиади.

√ Так я же вам и объясняю: все побегли, и сам побег. Там, слышь, давеча шалон с беженцами разбомбили. В от╜правку, значит, собрались, думали от судьбы от своей уй-тить, √ строго покачала головой уборщица, √ не-ет, милка, от ней не уйдешь, да-а-гонит! В обязательном порядке до╜гонит!

Видно, ей надоело сидеть одной, она обрадовалась ново╜му человеку.

√ Да═ вы═══ посидите,══ отдохните, √ сказала══ она, √ ишь ведь═ как запалились-то... Вон водицы попейте √ студеная, только сейчас принесла.

Валиади жадно выпил стакан воды и устало опустился на стул.

√ Он, Степан-то Митрофаныч, бывало, мне говорит, √ продолжала═ болтать уборщица, √ Бога, говорит, нету, На╜стя, √ ═это══ меня═══ Настей══ зовут, √ Бога,══ говорит,═ нету и судьбы, говорит, тоже нету. Так. А это √ что?

√ Какой══ Степан══ Митрофаныч? √ рассеянно══ спросил Валиади.

√ Да Приходько же наш, а то какой же. Как же так не╜ ту═ судьбы, когда═ такая вещь вышла?═ Ну, ладно, √ бабка бросила вязать и торжествующе поглядела на Валиади, ладно, шалон разбомбили, пускай. А ежели не разбомбили, тогда что?

√ Уехали бы, что же, √ улыбнулся Валиади.

√ Прыткой═══ какой!══ А═ он,══ мост-то,═ оказывается,══ еще прежде разбомбили...

√ Как? √ вскочил Валиади. √ Мост разбили?

√ Вот про что и говорю-то! √ весело даже как-то воскликнула══ румяная══ бабка. √ Теперь══ небось═ и══ Приходько расчухал... а то √ поди-ка: судьбы нету!

╚Все кончено╩, √ подумал Валиади═ и═ побрел домой.

Все так же были пустынны затянутые дымной кисеей, полуразрушенные улицы совсем еще недавно красивого, зе╜леного города. На Петровском бульваре Валиади обогнала большая, нагруженная рогожными тюками, машина. Какой-то мужчина, с тяжелым мешком на плече, крадучись, проби╜рался вдоль стен и все озирался, пока не юркнул в глубо╜кие темные ворота; в мешке, видимо, была дыра; что-то тонкой струйкой сыпалось на тротуар, белая дорожка из му╜ки или сахара тянулась за мужчиной в ворота. У входа в кино ╚Иллюзион╩,═ раскинув в═ стороны руки,═ лежал═ человек. На его груди, пришитые к серому холщовому передни╜ку, поблескивали десятка три металлических кружочков от нарзанных бутылок. На длинной свалявшейся рыжеватой бороде чернела запекшаяся кровь. Это был дурачок Тимо-ша, по прозванию Мухарик, торговавший на базаре муши╜ными липучками и воображавший себя заведующим зем╜ным шаром.

Наконец Валиади добрался до своего тихого, с обеих сторон заросшего садами переулка. Дым, правда, и тут реял в воздухе, но не было пожаров: этот уголок города почему-то все еще оставался нетронутым.

Случается, что измученный житейскими ударами чело╜век потеряет всякую надежду на будущее, у него уж и руки опустятся в бессилье,≈ как вдруг неожиданно поправится какое-нибудь дело, и словно огонек блеснет в ночном мраке, и видит человек, что нет, не все еще пропало, что стоит еще пожить и побороться.

Валиади шел домой, уже ни на что не надеясь, махнув рукой на все. Он был уверен, что над Лизонькой стоит смерть, так безнадежно было ее состояние в последние дни. И как же удивился он, войдя в дом и увидев Лизавету Максимовну такой, какой давно не видывал. Исхудавшая, но аккуратно причесанная и словно бы сияющая, она полу╜лежала на кровати, привалясь к подушкам, а возле нее хло╜потала старуха Дрознесс, поила ее чаем.

От изумления Валиади слова не мог сказать, он прямо-таки остолбенел на пороге.

Аизавета Максимовна улыбнулась.

√ Иди,══ иди сюда, √ тихо══ сказала она, √ выкладывай, что там в городе... Только,══ пожалуйста,══ правду.══ Я══ ведь почти═══ все═══ знаю, √ помолчав,═══ добавила═══ она, √ мне Бела Наумовна рассказала...

╚Черт бы побрал эту Белу Наумовну! √ с досадой по╜думал Валиади. √ Больно уж правда-то нехороша...╩

√ Ну, слава богу,═ Лизонька,══ что══ тебе══ полегчало!═ √ бодро сказал он. √ Ты══ не волнуйся,══ ничего══ особенного... Судя по всему, немцы жмут, но ведь и наши не сидят сложа руки.

√ Какая-то неразбериха═ у меня в голове, √ болезнен╜ но поморщилась Лизавета Максимовна, √ все══ эти══ дни та╜кой═ грохот... Вижу, будто земля═ лопнула, как арбуз,═ и═ я падаю в черную трещину...

√ Ты бредила очень, √ сказал Валиади.

√ Я знаю. Может быть, это и к лучшему: наяву-то, верно, страшно было.

√ Ох, уж и не══ говорите! √ всплеснула══ руками══ Бела Наумовна. √ ═Вы══ себе══ и══ представить═══ не══ можете,═══ какой ужас! Какой══ ужас!═ Мой══ Ханан,══ он══ же,══ знаете,══ глухой, как вот эта табуретка, ему ничего, а я просто умирала от страха!

√ Это правда, что город сдадут? √ спросила вдруг Лизавета Максим

√ Кто это тебе сказал? √ нахмурился Валиади,══ снова мысленно посылая ко всем═ чертям══ болтливую══ старуху. √ Я только сейчас видел товарища Приходько, √ солгал он, √ он мне ничего не говорил.

√ Вот как? √ сонно сказала═ Лизавета Максимовна. √ А я думала...

Она не договорила: голова ее бессильно склонилась на╜бок, к плечу, веки медленно опустились. Валиади сделал страшные глаза. ╚Спит!╩ √ шепнул он старухе, и они оба вышли на цыпочках из комнаты.

√ Товарищ Валиади, √ уже══ на══ пороге══ дома══ сказала старуха Дрознесс, √ разве я не понимаю: вы хотели успо╜коить свою супругу, но, ради всего святого, скажите, что вы слышали══ от═ товарища═ Приходько?══ Мой══ Ханан══ уверяет, что по плану эвакуации мы отправляемся послезавтра. Как вы думаете, до послезавтра ничего не случится?

√ К сожалению, √ Валиади оглянулся,══ точно══ боялся, что его══ подслушают, √ к═ сожалению,═ Бела══ Наумовна, уже случилось. Мост разбит,≈ понимаете, что это значит?

√ О,═ Бог══ мой! √ задохнулась══ старуха. √ Так что══ же делать?═ Что же делать, товарищ═ Валиади?

Она заплакала. Валиади молчал. Ну что он мог ей сказать?═════════════════════

Глава седьмая══

Около полудня снова завыла сирена. Ровно в двенад╜цать началась бомбежка. С небольшими перерывами она продолжалась до позднего вечера. Ночью все умолкло, все затихло. И тогда, обходя горящие здания, черные от копоти и пыли, молчаливые, угрюмые и сосредоточенные в своей, теперь уже личной, ненависти к врагу, через город пошли и поехали отступающие советские войска.

Лизавета Максимовна══ проснулась══ с═ первыми═══ же═ звуками сирены. Валиади испугался за нее, он подумал даже, что лучше бы уж она, как прежде, оставалась в бреду, в беспамятстве. Однако, к его удивлению, Лизавета Макси╜мовна довольно спокойно (внешне, по крайней мере) пере╜несла весь этот ад и даже попросила устроить ее так, чтобы она сидела. Валиади взбил подушки, поставил их торчком к спинке кровати.

√ Не надо к спинке, √ сказала══ Лизавета═══ Максимов╜ на, √ лучше к═ стене...═ Ужасно══ как══ мне══ надоел══ этот══ тирольский охотник!

√ Какой охотник? √ не понял Валиади.

√ Да═ вон. √ Она кивнула на потолок.═ Там виднелось расплывчатое серое пятно.

√ Крыша течет, √ сказал Валиади.

√ А═ верно √ похоже══ на═ тирольца?══ Шляпа═ с═ пером, ружье... возле ног √ такса на кривых лапах...

√ Верно, √ засмеялся Валиади, √ очень═ похоже!

Он все сделал так, как велела Лизавета Максимовна, сел рядом с ней, и она прижалась к нему, притихла. Толь╜ко когда очень уж близко раздавался грохот взрыва, вздра╜гивала и шептала: ╚Боже мой! Боже мой!╩

Наконец наступила тишина, и Лизавета Максимовна заснула. Бережно уложив жену, Валиади поднялся в мастер╜скую, сел возле окна, да так и просидел до рассвета.

Тихо разгоралась ясная, погожая заря, все было как всегда, лишь едкий запах дыма, казалось, сделался еще сильнее. Улица выглядела необитаемой: люди либо спали, либо попрятались. Один старик Дрознесс, в белом пару╜синовом пиджачке, возился в своем садике у кустов ярко-красных георгинов, подвязывая к палкам их длинные, жирные стебли.

Валиади подумал, что вот прожил он с этим Дрознессом рядом, бок о бок, двадцать лет, а и двумя словами не перемолвился. Дрознесс был глухой и, как все глухие, молчаливый человек. Валиади часто видел, как, бывало, ров╜но в половине восьмого бредет старик на работу в какую-то слесарную артель, как в шестом √ возвращается домой. Если жарко √ в белом парусиновом пиджачке, в какой-то детской панамке; если дождь и холодно √ обязательно ь старинном черном пальто с вытертым бархатным воротни╜ком и под зонтиком. Как и Валиади, Дрознесс был безде╜тен и жил со своей Белой Наумовной одиноко, всю лю╜бовь,══ всю страсть═ вкладывая═ в цветы. Невероятной═ яркости и расцветки гладиолусы, маки, розы и георгины пылали вокруг серого дощатого домика. Из большого окна мастер╜ской Валиади любил глядеть на этот чудесный уголок, где постоянно копался всегда чистенький и аккуратный стари╜чок.

Вот и сейчас уж совсем, казалось бы, не до цветов, √ так нет, не усидел в подвале и вот, пожалуйста, возится со своими георгинами!

В ветвях березы заворочались птицы; краешек солнеч╜ного круга сверкнул из-за серой, поросшей курчавым, бу╜роватым мхом крыши соседнего дома. Внезапно издали, со стороны главной улицы, донеслось приглушенное рычание множества моторов. Валиади вздрогнул: он понял, что нем╜цы вошли в город.

Гул нарастал с каждой минутой, где-то уж совсем близ╜ко надсаживалась, завывала машина. Наконец, из-за угла, не спеша, переваливаясь в рытвинах неровной мостовой, вы╜полз странный, размалеванный дикими полосами фургон, из крыши которого торчала длинная черная труба. Какое-то отдаленное сходство с кабаном было у этой машины. Остановившись на перекрестке, словно принюхиваясь к че╜му-то, она фыркнула и покатила к водоразборной колонке. Видимо, вода и была то, к чему она принюхивалась.

√ Здесь? √ высовываясь═ из═ кабинки,══ крикнул══ круглорожий румяный солдат.

√ Пожалуй, √ отозвался═ глухой,═ словно═ из бочки, хриплый голос. Длинный,═ сутулый, в каске и золотых очках немец выглянул из задней дверцы фургона и, сердито бормоча что-то, цепляя дулом автомата за стенки, стал неловко слезать.

√ Здесь есть вода... и много дров, √ поглядев═ на═ старую березу, сказал он.

√ И цветы, √ добавил из кабины его товарищ, указывая на георгины,══ пламенеющие══ над══ невысоким═══ забором усадьбы══ Дрознесса. √ Это,══ кажется,══ чистый══ и══ приятный дворик.═ Мы═ поставим═ здесь═ машину,═ правда,═ Элиас?

Он выключил мотор и вылез из кабины. Затем отрях╜нул, обдернул мундир, достал из нагрудного кармана кро╜шечное зеркальце-щетку и, сняв форменную шапочку, при╜гладил редкие рыжие волосы. Длинный Элиас толкнул ка╜литку. Она оказалась незапертой. Немцы вошли во двор и увидели Дрознесса.

√ Эй! √ крикнул Элиас.

Не слыша ни стука калитки, ни окрика, Дрознесс про╜должал возиться с георгинами.

√ Послушайте! √ крикнул══ круглорожий══ и═══ рассмеял╜ся. √ Он, видно, глухой, √ сказал он.

√ Сейчас услышит, √ подмигнул Элиас, высоко поднял дуло автомата и выстрелил.

Дрознесс обернулся. Беспредельный ужас исказил его маленькое, морщинистое лицо.

√ Юде! √ не═ то═ удивленно, не то══ обрадованно═══ воскликнул Элиас.

═√ В═ России═ они═ на каждом═ шагу, √ сказал═ круглорожий.

Между тем с Дрознессом происходило что-то ужасное. Прижав к груди руку, в которой поблескивал садовый нож, он как бы оцепенел: видно, страх затуманил его со╜знание.

√════════ Иди сюда! √ крикнул Элиас. √ Ты! Дрознесс кинулся бежать.

√ Ах, вот как! √ сквозь зубы сказал Элиас, не спеша прицелился и дал короткую очередь.

Старик упал.

√ Экой═ ты,═ Элиас! √ укоризненно═ покачал═ головой его товарищ.

√ У него в═ руке был нож, √ пожал плечами Элиас. √ Разве ты не заметил?

Валиади отскочил от окна. Торопясь, гремя по лестни╜це сапогами, он опрометью бросился из дома. Если бы его спросили √ куда и зачем, √ он едва ли смог бы ответить: он и сам не знал. На помощь Дрознессу? Но чем бы он помог? Драться с немецкими солдатами? Но что бы он, безоружный, смог сделать? Он бежал потому, что не мог ос╜таваться на месте, потому, что увиденное им было ужасно, отвратительно и бессмысленно. Ужасно и отвратительно своей бессмысленностью.

Дворик поразил Валиади утренней, особенно подчерк╜нутой, мирной тишиной. Да полно, уж не кошмарным ли сном было все √ война, бомбежки, убитый Дрознесс? Вот где-то закричал петух, в тишине ему другой откликнулся... Да, да, кошмарный сон, конечно!

Но громкий смех за забором, резкий голос, чужая речь... ох, господи! Все √ взаправду, все √ наяву...

Валиади, словно в столбняке, стоял посреди двора. И вдруг задребезжал,═ залился═ звонок,═ непрерывно захлебываясь. Секунду тупо глядел Валиади на открытое большое окно мастерской, откуда неслись эти отчаянные, дребез╜жащие всхлипывания. Наконец, сообразив, кинулся в дом.

Жалким комочком прижавшись к стене, Лизавета Мак╜симовна дергала шнурок звонка и, безумными испуганными глазами уставившись в угол, шептала:

√ Там... там... вон он! Чего ему нужно?═ Прогони его. Коленька милый! Прогони!

Валиади обнял ее, и она прижалась к нему, дрожащая, пылающая в нестерпимом жару.

√ Бедная ты моя! √ вздохнул Валиади.

Глава восьмая══

Так в тихом зеленом переулке Энска началось немецкое владычество. Валиади не беспокоили. Один раз, правда, к нему в мастерскую зашли два пожилых офицера. Кто-то, видимо, сказал им, что он художник. Пробыв с полча╜са, офицеры вежливо откланялись и, захватив с собой не╜сколько древних икон, удалились.

Но все-таки не очень-то уверенно чувствовали себя за╜воеватели в покоренном городе. За десять дней своего хо╜зяйничанья в Энске (хозяйничанья далеко не безмятежно╜го, нарушаемого частыми налетами советской авиации и беспрерывными пожарами) они выпустили не меньше двадцати приказов. В приказах этих жителям Энска запре╜щалось почти все, и всякое, даже малейшее нарушение пред╜писанного каралось смертной казнью. В наиболее людных местах города, как страшные живые иллюстрации к при╜казам, чернели повешенные люди. Ветер раскачивал их уродливо вытянувшиеся тела. Каким-то темным, мрачным средневековьем веяло от этих наскоро (на фонарях и де╜ревьях) сооруженных виселиц; от черных, глухо хлопаю╜щих крыльями ворон, кружившихся над трупами; от резких в ночной тишине, лающих выкриков ╚хальт!╩ √ от всего того, что творилось в городе.

Короткий срок √ десять дней √ прошел с бесконечно╜стью столетия. В городе осталось немало жителей, но дома выглядели необитаемыми: люди затаились в напряженном ожидании.

Тишина стояла и в доме Валиади. Лизавета Максимовна по-прежнему горела в сильном жару, металась, бредила. Все что-то страшное ей представлялось. Изредка прояс╜нялся ее рассудок. Тогда она тихонько лежала √ крошеч╜ная, вся высохшая, спрашивала слабым голосом, что ново╜го в городе. Валиади не вдруг рассказал ей о том, что в Энске немцы. ╚Ну как, что они?╩ √ допытывалась она. ╚Ничего особенного, √ говорил Валиади, √ они ведут се╜бя довольно прилично╩. И с ужасом думал, а ну как попро╜сит она усадить ее возле окна, из которого виден был по╜вешенный в соседнем саду человек.

Но нет, Лизавета Максимовна слишком слаба была в эти редкие часы просветления. Несколько раз она словно бы хотела сказать мужу что-то очень важное, манила его к себе сухоньким пальчиком, и Валиади наклонялся к ней и ждал, что она скажет. ╚Нет, нет, ничего, это я так╩, √ ═неясно шептала она и снова впадала в беспамятство, и сно╜ва страшные видения окружали ее.

А время между тем шло, не ждало. На второй день после вступления гитлеровцев в Энск к Валиади пришла старуха Дрознесс. Валиади изумился: ее точно подмени╜ли, √ сгорблена, седа, щеки висят мешками.

√ Вы √ порядочный человек, √ плача, сказала она, √ я всегда считала вас за порядочного человека... Неужели ве╜ликий бог допустит, чтобы Ханан остался лежать на гряд╜ке, неприбранный, непогребенный, как собака?

И Валиади, взяв лопату, пошел с ней, вырыл яму среди вытоптанных георгиновых кустов и закопал старика Дрознесса.

Немецкие солдаты, служившие при походной кухне (фургон с трубой оказался кухней), ни жестом, ни словом не оскорбили печального обряда предания земле того, что еще так недавно было человеком. Лишь один Элиас, поты╜кав пальцем в грудь, сказал что-то, очевидно, глупое, хва╜стливое и мерзкое, сказал и, разинув желтозубую пасть, за╜хохотал. Но никто из солдат не поддержал его.

Этот Элиас был старшим в походной кухне. Валиади очень хорошо запомнил его с того памятного утра, когда тот убил Дрознесса. В течение нескольких дней художник наблюдал из окна за четырьмя кухонными солдатами: Элиас среди них был, видимо, сам по себе, на отшибе. С присущей настоящему художнику любознательностью Валиади пытался вообразить этого угрюмого, глупого и же╜стокого солдата таким, каким он был до войны, то есть просто человеком √ счетоводом, лавочником, официантом. ╚Человек и солдат!╩ √ усмехнулся Валиади. Точно эти два понятия так были различны и несовместимы. ╚Человек-солдат √ это у нас, √ думал Валиади, √ а у них человек √ одно, а солдат √ другое╩. И он мысленно видел Элиаса-человека, загнанного, бедного, с постоянно ущемленным самолюбием, ожесточившегося от тысячи житейских неу╜дач и оскорблений. Он был неумен, конечно, к сожалению. Всем вокруг него было можно все, а ему √ ничего. Он, наверно, служил вечным посмешищем у своих товарищей √ таких же счетоводов или официантов. ╚Эй, Элиас, твоя жена спит с Карлом! Га-га-га! Послушай, длинновязый дурень, от твоей тоскливой морды пропадает аппетит! Го-го-го!╩

И вдруг Элиас-человек становится Элиасом-солдатом. В его руках автомат, на мундире √ значок фашистской партии, он √ завоеватель, он, наконец, может все! Это страшно. Но Элиас к тому же глуп, и глупость делает его еще страшнее.══════════════════════

Глава девятая

Вот ведь бывает так, что без всякой причины убедишь себя в чем-нибудь, что обязательно должно с тобой слу╜читься, √ и уж ничем это убеждение не вытравишь. Отма╜хиваешься от дрянной, назойливой мыслишки, гонишь ее, а она═ крепко══ прилепилась √ не отстает,══ держится...

╚С тех пор как этот человек сделался солдатом, √ размышлял Валиади об Элиасе, √ он всюду и всем причи╜няет одно только злое и гадкое...╩ √ ╚Но, может быть, такое суждение слишком пристрастно? √ сомневался Разум. √ Может быть, Чувство ошиблось?╩ √ ╚Нет! √ уверенно го╜ворил себе Валиади. √ Нет! За что Элиас убил Дрознес-са? Да ни за что, просто так, как несмышленый мальчиш╜ка убивает из рогатки воробья. Он и мне причинит зло, я отлично знаю, что причинит...╩

Валиади был крепким, здоровым человеком, но нравст╜венное напряжение последних дней невероятно обострило его чувствительность и привело к тому, что, подчинившись назойливой мысли, он стал ждать, когда придет к нему Элиас и сделает с ним что-то жестокое и мерзкое. Валиади понимал, что это √ вздор, мистика, и тем не менее...

Но Элиас-то действительно пришел.

Был серый, какой-то задумчивый и печальный день. Бледным кругом в затуманившемся небе стояло негреющее солнце. Лизавете Максимовне снова полегчало. Привалясь к подушкам, она сидела на кровати и слушала. Валиади читал ей ╚Житие протопопа Аввакума╩ √ книгу, которую она очень любила за ее грубоватую простоту, могучий рус╜ский язык и несокрушимую силу разъяренного духа.

Вдруг Валиади прервал чтение и прислушался.

√ Ты что? √ спросила жена.

√ Пойду══ посмотрю, √ ═сказал══ Валиади,══ вставая, √ ═мне показалось, что хлопнула калитка...

Нет, ему не показалось: во дворе ходили немцы √ Элиасидвое кухонных солдат. Один держал топор, дру╜гой баловался пилой: он сгибал и разгибал ее полотно, и она жалобно звенела. Элиас помахивал мотком веревки. Гримасничая, он что-то отрывисто говорил солдатам, и те посмеивались. Увидев Валиади, Элиас нахмурился и кивнул солдатам. Они подошли к старой березе. Розовоще╜кий солдат постучал обухом топора по корявому, пестрому стволу. Наверху √ в пожелтевшей листве √ всполошились потревоженные птицы.

√ Что══ вы═══ хотите══ делать? √ срывающимся═══ голосом крикнул Валиади. √ ╚Вот оно! √ вспыхнуло═ в сознании. √ Начинается!╩

На него не обращали внимания. Поплевав на ладони, солдат взялся за топор. Элиас, задрав голову, мрачно гля╜дел на верхушку березы. Потом сделал шаг назад, размах╜нулся и, крякнув ╚гоп!╩, накинул веревку на один из верх╜них сучьев.

√ Зачем?══ Варум═ зи══ дас══ бирке?══ Березу? √ крикнул Валиади.

Элиас глянул на него совиным глазом.

√ Гольц, √ сказал он сквозь зубы. √ Трофа...

√ Я дам вам сколько угодно дров! Филь гольц! Много дрова...

От волнения Валиади коверкал русскую речь.

√ Нихт фэрштэйн, √ равнодушно сказал Элиас. Валиади подбежал к сараю, распахнул дверь и, спеша,

сдирая на пальцах кожу,══ стал═ выбрасывать во двор сухие дубовые поленья.

√ Вот! Вот! √ хрипло выкрикивал═ он. √ Вот! Солдаты═ вопросительно═ поглядывали═ на═ Элиаса═ √ что он скажет на это?

√ ═Нихт фэрштэйн, √ буркнул Элиас и сердито заорал на солдата с топором. Тот размахнулся и глубоко вогнал топор в дерево. Береза мелко-мелко задрожала.

Валиади закрыл лицо руками.

Глава десятая

На одиннадцатый день по городу был расклеен приказ коменданта, а котором предписывалось всем жителям Бе╜регового района города Энска на следующее утро, к девя╜ти часам, захватив с собой самое необходимое, собраться на площади возле маслозавода. В конце приказа, разумеет╜ся, доводилось до сведения, что нарушители будут расстре╜ляны.

╚Зачем?╩ √ спрашивали люди друг у друга, как будто не зная и все еще надеясь на что-то, на какое-то чудо... ╚Зачем?╩ √ тревожно спрашивали люди и, обманывая са╜мих себя, боялись глянуть в лицо правде, строили робкие предположения: может быть, копать окопы, чинить доро╜гу или, как это было на днях в Железнодорожном районе, грузить вагоны? Но ведь тогда не было никакого приказа, просто солдаты согнали несколько сот человек из прилега╜ющих к товарной станции улиц, а тут...

И так, продолжая как бы недоумевать и теряться в до╜гадках, люди все-таки собирали узелки и корзины, уклады╜вали чемоданы: они знали, что их ожидает. Зловещее сло╜во ╚отправка╩ все чаще срывалось с языка.

Валиади не стал обманывать себя, он очень хорошо по╜нял значение приказа и не отправки испугался. Наоборот, этот предстоящий путь даже обрадовал его: в последний раз (он не сомневался в этом) хотелось ему поглядеть на город, на желтые осенние поля, на серебряные лучи изви╜листой Юлдузки... Пугало его другое: позволят ли немцы взять больную Лизоньку?

И он решил идти к коменданту и просить его разреше╜ния. Однако, когда он начал сбивчиво говорить об этом жене, та сразу перебила его.

√ Очень прошу тебя, √ тихо сказала она, √ не═ ходи, не унижайся...

√ Но как же, Лизонька? √ вскочил Валиади.

√ Да так, √ кротко усмехнулась Лизавета Максимовна. Заложив руки за спину, Валиади шагал из угла в угол.

√ Знаешь, √ сказала Лизавета Максимовна, √ комен╜дант, просьбы √ все это, извини меня, чепуха, пустые разговоры.

Валиади остановился и вопросительно поглядел на жену.

═√ Мы сделаем═ так, √ опустив глаза, продолжала Лизавета Максимовна, √ ты сейчас собери в мешок все, что тебе понадобится в дороге. Понимаешь? Что-нибудь из теп╜лого, потом сухари... вон в шкафу, помню, тушенка была, две банки... ну, и еще там что-нибудь...

═√ Так, так, √ ═покивал Валиади, √ а дальше?

═√ Ну,═ что √ дальше! √ Лизавета══ Максимовна══ с═══ яс╜ной улыбкой глянула на═ мужа.≈ Дальше, Коля,══ мы про╜стимся, и ты пойдешь к девяти часам к маслозаводу... тебе ведь к маслозаводу велено прийти?

√ Ничего себе придумано! √ фыркнул Валиади. √ Осо╜бенно √ тушенка!══ Черт══ знает═ что! √ взорвался═ он. √ Нет, подумай, какую ═ты ересь развела!═ Мало того, что здоровенный══ мужик═ бросает═ на произвол судьбы═ больную жену... он еще и последний харч══ с══ собой══ прихватывает! А? Вот уж рассудила, так рассудила!

√ Ах, не кипятись, пожалуйста! √ устало сказала Лизавета═ Максимовна. √ Надо, милый, трезво смотреть═ на вещи...

√ Ко всем чертям такую трезвость! √ буркнул Валиади и снова зашагал по комнате. ╚Ну вот, √ думал он,═ нашумел, стал в позу, а что толку? ╚Трезво смотреть!╩ √ Валиади передернул плечами. √ Какая уж тут трезвость, когда все кругом точно сон кошмарный┘╩ ═════════════

Он искоса поглядел на жену: откинувшись на торчмя поставленные подушки, Лизавета Максимовна спала. Из╜мученная болезнью, она часто вот так, среди разговора, вдруг засыпала или, лучше сказать, впадала в забытье. Валиади на цыпочках вышел из комнаты во двор.

Солнце за полдень перевалило. Далеко, в заречной сто╜роне, приглушенным басом рычали пушки. Над городом висели клочья черного дыма, какой-то смрад реял в чистом осеннем воздухе, точно огромная, с дом, керосиновая лампа коптила. На Дрознессовом дворе немец старательно высви╜стывал на губной гармошке глупенькую прыгающую мело╜дию. ╚Трезво смотреть!╩ √ сердито проворчал Валиади. √ ╚Трезво смотреть!╩ Эти два пустых слова разъярили, драз╜нили его, как красная тряпка √ быка.

Завалившись══ на══ ворота,══ лежала,═ срубленная══ береза. Элиас и не подумал распиливать ее на дрова. Он свалил ее просто так, для своего удовольствия, а солдатам велел пере╜таскать к кухне дубовые поленья из сарая. Старое, прекрасное дерево было убито так же бессмысленно и нелепо, как Дрознесс, как тот повешенный в соседнем саду.

И стоило Валиади увидеть мертвую березу, как вспыш╜ка раздражения погасла, вернулось спокойствие, и голова стала свежа.

√ Ладно, √ сказал он, √ нечего, брат, петушиться. Трезво, так трезво...

Затем пошел в дальний угол двора, где, заросший пыль╜ными сизыми лопухами и крапивой, валялся всякий хлам √ ═рассыпавшаяся кадушка, ржавые ведра, поломанный вен╜ский стул и остов старой двухколесной тележки. Вытащив тележку, Валиади внимательно оглядел ось, колеса. Все бы╜ло ветхо, но ничего еще,═ держалось.

Тогда, довольный, ухмыляясь в растрепанную бороду, даже насвистывая что-то, принес он из сарая молоток, гвозди, клещи, моток проволоки, пару тесин и яростно при╜нялся за работу. С увлечением пилил он, приколачивал, за╜тягивал клещами проволоку. Наконец тележка была гото╜ва √ маленький помост на колесах с дощатым изголовьем, как топчан. Валиади уселся на нее, попробовал √ выдер╜жит ли? Тележка заскрипела, прогнулась, но выдержала. ╚Отлично! √ пробормотал Валиади. √ Коли меня держит, так ее-то и подавно... Жалко, колеса смазать нечем, визжат, как поросята...╩

Вспотевший, разгоряченный работой, он вернулся в дом, заглянул к жене: Лизавета Максимовна проснулась, но лежала все так же, завалясь на высокие подушки.

√ Что это ты там делал? √ слабым голосом══ спросила она.

√ Трезво═ глядел═══ на═══ вещи! √ засмеялся══ Валиади. √ Давай-ка, Лизонька, собираться... Сухари, значит, тушенка, носки теплые... В термос чаю нальем обязательно... Ах, ка╜кой я тебе, Лизонька, экипаж смастерил! Диво!

Лизавета Максимовна закрыла глаза. Из-под опущен╜ного века показалась блестящая слезинка, дрогнула, ска╜тилась по бледной щеке. Губы поморщились, сложились в слабую улыбку.

√ Значит, √ не открывая глаз,═ прошептала она, √ вместе... до конца?

√ Ну,═ разумеется! √ весело сказал Валиади.

А к вечеру Лизавете Максимовне опять стало плохо: разговор, с мужем, тревога за него, мысли о предстоящей дороге √ все, видно, сказалось. Она лежала с открытыми глазами, но не видела, не узнавала мужа. Безмолвно кор╜чась в сильнейшем жару, шевелила потрескавшимися губа╜ми, точно хотела сказать что-то; Валиади то и дело накло╜нялся к ней, спрашивал шепотом: ╚Что? Что, Лизонька?╩, но она даже и не глядела на него, а все шарила остекленев╜шими глазами по потолку.

Наконец, незадолго до рассвета, жар начал спадать, и она заснула или впала в глубокий обморок √ Валиади не знал. Он потушил нагоревшую свечу, прилег на коврик воз╜ле кровати жены и сразу заснул. Однако недолог был его сон: несколько оглушительных взрывов, один за другим, грохнули где-то очень близко. С переливчатым звоном жа╜лобно, сам по себе, затренькал колокольчик.

Валиади испуганно вскочил, зажег спичку. Лизавета Максимовна лежала, не шевелясь, видимо, она все-таки бы╜ла в беспамятстве, не слышала ничего. В городе беспоря╜дочно стучали выстрелы зениток, ровный гул самолета ба╜совито дрожал, удаляясь. Через пять минут наступила ти╜шина, и вдруг, откуда ни возьмись, зашумел сильный дождь, но вскоре резко оборвался, утих.

Вскипятив чай и наполнив термос, Валиади тихонько вышел во двор. За Дрознессовым забором сонно перегова╜ривались кухонные солдаты. Тоненькая струйка, стекая из водосточной трубы, весело звенела, журчала, словно ве╜сенний ручеек. В саду беспокойно хлопали крыльями, орали потревоженные вороны. И сквозь обрывки грязных туч ре╜шительно разгоралась ясная, румяная заря. ╚Матушка-зем╜ля, батюшка-солнце! √ глубоко вздохнул Валиади. √ Вам, мои милые, все нипочем!╩ Он принес матрац, одеяло и, вы╜катив из сарая тележку, стал готовить постель.

Тем временем совсем стало светло, на улице протарах╜тел мотоцикл, захлопали калитки. Где-то, злобно захлебы╜ваясь лаем, рванулась с цепи собака, но сухо щелкнул вы╜стрел √ и лай оборвался, перешел в испуганный, жалобный визг. Детский плач, тревожные голоса послышались, и осо╜бенно один, женский: ╚Валюша, Валюша, ну что ты, дет╜ка! Дядя же пошутил...╩ И еще сердитый хриплый ок╜рик раздавался время от времени: ╚Мах шнелль! Мах шпелль!╩

╚Не очень, значит, сладки твои дела, господин немец, √ усмехнулся Валиади, √ коли ты так спешишь!╩

И только он так подумал, как калитка задрожала от сту╜ка и все тот же голос хрипло каркнул:

√ Мах шнелль!

√ Мы готовы! √ громко сказал Валиади и пошел в дом.

Глава одиннадцатая

Бережно уложил Валиади Лизавету Максимовну на те╜лежку и закутал ее одеялом. Она так и не пришла в созна╜ние, лежала как мертвая. Обернувшись к дому, Валиади снял шляпу, опустился на колени и, коснувшись лбом влажной земли, поклонился. Потом встал, надел заплечный ме╜шок, с трудом распахнул половинку ворот (поваленная бе╜реза мешала) и, взявшись за оглобли, выкатил тележку на улицу.

Утро разгулялось тихое, ясное. Оно радостно возбужда╜ло осенним холодком, нежным запахом прибитой дождем пыли═ и═ мокрых,═ увядающих═ листьев.

Все так же, как и вчера, как и все дни, в небе висели рваные клочья дыма; все так же на востоке отрывисто и важно погромыхивали пушки, но уже значительно ближе и с такой силой, что вздрагивала, гудела под ногами земля.

Ехать пришлось в гору, по узеньким, плохо мощенным улицам, и, как ни старался Валиади выбирать наиболее ровную дорогу, √ ═тележку иной раз так встряхивало, что казалось, вот-вот она рассыплется. А Лизавета Максимов╜на молчала, видно, все в забытьи была. ╚Да что же это такое? √ тревожно думал Валиади. √ Никогда еще так долго с ней не случалось...╩ Пот заливал ему глаза, но не от усталости, не от усилия потел Валиади, √ тележка по его силе казалась ему игрушкой, √ а от нервного напряже╜ния, от страха причинить жене жестокую боль.

Наконец выехали наверх, в центр. Тележка легко пошла по асфальту. Еще на тихих бугристых улочках, по которым Валиади тащился в гору, виднелись понурые люди с за╜плечными мешками и чемоданами. Молча брели они в оди╜ночку или группами √ по двое, по трое. Выходя на главную улицу, люди эти соединялись с другими, образовывали как бы небольшие отряды и шли дальше, все в одном направлении. С ужасом и растерянностью они вглядывались в то, что осталось от большого, красивого города.

Знакомые, привычные места узнавались с трудом: там, где был драматический театр, дымилась груда грязно-ры╜жих кирпичей, над которой обугленным черным столбом торчала одна из уцелевших колонн фронтона; великолеп╜ное, незадолго до войны построенное здание гостиницы ╚Дон╩ стояло, точно рассеченное пополам, без крыши, с огромными выбоинами, с нелепо повисшими лестничными маршами, с зацепившимися за искривленные прутья желез╜ной арматуры кроватями... А чудесный городской сад, где вековые липы и каштаны дико раскорячивались сейчас сво╜ими обгоревшими верхушками, черными, страшными сучьями... где у входных ворот, на электрических часах, ви╜сел неестественно вытянувшийся человек в полосатой го╜лубой пижаме,═ босиком, с лицом, почерневшим от крови...

В саду этом больше ста лет стоял бронзовый памятник Петру Первому. Сейчас около него толпились, кричали не╜мецкие солдаты. И вдруг оглушительно захлопал, застре╜лял мотор, солдаты еще громче закричали.

√ Ах,══ батюшки! √ ахнула══ шедшая══ рядом══ с══ Валиади пожилая горбатенькая женщина. √ Петра, глядите-ка, Петра═ валяют!

И Валиади увидел, как, зацепленные за шею статуи, на╜тянулись тросы, как рванулся вперед тягач и вдруг уперся с разбегу, подпрыгнул на месте задними колесами, как попятился и снова рванулся, и статуя стала медленно кло╜ниться набок, точно не зная еще, падать ей или нет, и нако╜нец, стремительно, со звоном и грохотом, рухнула на красно╜ватые каменные ступени постамента... И тучи ворон с кри╜ком взвились над черными, уродливыми деревьями, и захо╜хотали солдаты, а к остановившимся возле сада горожанам подкатил мотоциклист с автоматом, резко затормозил, оста╜новился и, растопырив ноги, сердито, чисто выговаривая русские слова, закричал:

√═ Вперед, вперед, черт побери!

Валиади поглядел на жену. Она лежала, закрыв глаза, бледная, без кровиночки в лице. От тряски подушка из-под головы сползла набок. Валиади опустил оглобли и подо╜шел к изголовью, чтобы поправить подушку. Он приподнял голову жены, и она какой-то очень уж легкой ему показа╜лась. ╚Господи, что же это? √ ужаснулся Валиади. √ Не╜ужели? Да нет, не может быть...╩

√ Что вы тут═ возитесь? √ крикнул ему мотоциклист. Спешившись, он подбежал к Валиади, толкнул его в спину. Валиади разом выпрямился, сверху вниз гневно глянул на немца.

√ Зачем вы везете это? √ строго спросил тот, указы╜вая на тележку.

Нахмурившись, Валиади молча разглядывал мотоцик╜листа, его длинное, усталое и злое лицо с бугристой, разно╜цветной, с синими и розовыми подпалинками, кожей; его куцую, перетянутую грубым поясом тужурку, на которой среди ремней и тусклых пуговиц болтался железный кре╜стик и еще виднелись какие-то значки. И, когда он говорил, в черной дырочке рта мутно поблескивали металлические зубы и сладковато пахло не то лекарством, не то вином. А мотоцикл стоял у обочины тротуара, мотор работал вхо╜лостую, и выкрашенная бурой краской машина вздрагивала, как живая.

√ Вы слышите, что вам говорят? √ крикнул Немец.

√ Это моя жена, √ тихо сказал Валиади═ и,══ взявшись за оглобли, покатил тележку дальше.

√ Ну, ничего, пронес господь! √ перекрестилась горба╜тенькая. √ А я уж думала, велит бросить, поганец...

Валиади шел, озабоченно примеряясь к дороге, обходя каждую выбоину, каждый камешек. Вся улица была усея╜на битым стеклом. ╚Откуда его столько?╩ √ подумал Ва╜лиади. И очень много бумаги валялось всюду. Ветер гонял бумажные клочья по улице; перемешавшись с опавшими листьями,══ они тревожно шелестели под═ ногами.

Но вот показались серые корпуса и длинная кирпичная труба маслозавода. Всегда в этом месте тепло и вкусно пах╜ло поджаренными семечками, и Валиади показалось, что и сейчас так же пахнет.

Здесь толпилось множество народу. Большая часть сто╜яла на месте, однако в дальнем конце площади происходило какое-то движение, оттуда слышались крики команды и ча╜ще всего назойливое ╚шнелль!╩. Там, видимо, строили под╜ходивших в ряды и направляли дальше: в узенькую, веду╜щую к Донскому выезду улицу непрерывно вливались не╜стройные, пестрые отряды людей.

Воспользовавшись короткой передышкой, Валиади сно╜ва хотел поправить изголовье. Осторожно взялся он за Лизонькину голову и тотчас отдернул руку: прикоснувшиеся к шее═ пальцы═ ощутили═ какой-то═ нетелесный холод═ и═ твердость. И еще глаза Лизаветы Максимовны поразили его: они были слегка приоткрыты, но сквозь узенькую щелку разомкнувшихся век не привычной голубизной мерцали они, а желтовато-мутным, неподвижным белком.

√ Отмучилась, видно, старушка, √ вздохнул кто-то═ за спиной Валиади, √ царство ей небесное...

Валиади вздрогнул и оглянулся. Это была все та же горбатенькая, она, должно быть, все время шла за ним.

√ Молчите! √ сказал Валиади. √ Не может быть... Это так... Но вы все равно молчите, я очень прошу вас... Поймите, я не могу, не могу оставить ее здесь!

Он натянул на голову жены одеяло и только успел это сделать, как снова появился давешний мотоциклист. Не останавливаясь, он крикнул:

√ ═Не отставать! Не отставать!

Валиади шибко покатил тележку, а горбатенькая трусила следом и все шептала, бормотала что-то, и трудно было понять: не то она жаловалась на горькую долю, не то моли╜лась,═══════════════

Глава двенадцатая

И вот то, чего так боялся Валиади, осталось позади. Его не разлучили с женой, он со своей неуклюжей тележкой беспрепятственно проехал мимо небольшой группы немец╜ких военных, которые наблюдали за отправкой горожан. Много ходило в народе слухов об отборе угоняемых, о раз╜бивке людей на отдельные группы √ стариков и женщин, больных и трудоспособных, но ничего этого не случилось. По-видимому, такую растасовку предполагали сделать где-то впереди, подальше от фронта.

Слившись в одну большую колонну, люди вышли на шоссе. Привыкшие к затхлости и сырости подвалов и бом╜боубежищ, они жадно, с удовольствием вдыхали чистый, свежий воздух поля и, точно впервые попав на шоссе, с лю╜бопытством оглядывались кругом.

Дорога и в самом деле была необычайна: она представ╜ляла собой как бы огромную выставку всей омерзительно╜сти и тупой жесткости войны. За пределами шоссе все бы╜ло хорошо: вон вдали нежно туманятся меловые горы, вон с десяток деревьев растянулись вдоль озерка √ в красной листве они словно коралловое ожерелье, √ вон несжатые хлеба золотистой сединой сверкают... А тут, на дороге, искалеченная машина, задрав колеса, валяется в кювете; обго╜релые, закопченные стены изб, черные, страшно зияющие устья печей с нелепо торчащими голенастыми трубами; уби╜тая рыжая лошадь с раздувшимся животом... И вдруг √ среди черноты, среди мрачной опустошенности пожарища √ пестрая детская колясочка или бог знает как уцелевший кол от плетня и на нем, опрокинутая кверху дном, рыжая гли╜няная корчажка... Эти простые, мирные, славные вещи словно бы подчеркивали весь ужас творящегося вокруг, без них, может, не так уж нелепы были бы голые печи, дохлая лошадь, опрокинутая машина...

Часам к двум дня длинная вереница людей, охраняемых десятком солдат, медленно подходила к небольшому бере╜зовому лесу. Ни разговоров, ни смеха не слышалось √ толь╜ко плохо привязанный чайник звякнет крышкой у кого-то или закашляется кто.

Перед самым лесом, возле балочки с веселым ручейком, пленных нагнал все тот же мотоциклист. Крикнув что-то идущему впереди колонны солдату, он соскочил с машины и, бросив ее у обочины шоссе, побежал в лес. Крича и ру╜гаясь, солдаты стали заворачивать передних к тому месту, куда побежал мотоциклист. Утомленные люди подумали, что это √ привал, и, войдя в лес, первым делом принялись разводить костры. Но конвойные кинулись затаптывать огонь. Сердито крича, они указывали на небо: там слышал╜ся ровный═ гул высоко идущих самолетов.

√ Господи,═ спаси═ и═ помилуй! √ со═ страхом═ глядя═ на верхушки═══ деревьев,═══ запричитала═══ горбатенькая. √ Ну-ка бомбить станут!

√ На что мы им нужны √ бомбить, √ сказал небритый старик с длинными,═══ грязно-седыми═══ волосами. √ Трудно, трудно══ вам,══ братец,══ с══ тележкой-то, √ сочувственно══ обратился он к Валиади.

Но тот ничего не слышал, стоял, прислонившись к бе╜резке, весь уйдя в себя, не сводя глаз с жены. Укрытая с головой одеялом, она лежала неподвижно. Все было конче╜но, и Валиади знал это, но какая-то еще надежда теплилась в нем, все еще казалось ему, что нет, не кончено, что вот возьмет Лизонька да и пошевелится, застонет, скажет что-нибудь, ну, попросит напиться, что ли...

Он не чувствовал ни усталости, ни страха, ни даже скор╜би. Одна мысль клином засела в его мозгу, не давала покоя: как могло случиться, что, прожив с женою почти тридцать лет, он так и не сказал ей самого сокровенного и важного, из чего, собственно, слагалась вся его жизнь. Жена не зна╜ла, например, что однажды, много лет назад, осенью, над крышей соседского сарая сверкнула такая красноватая, уз╜кая, как нож, полоска вечерней зари, что у него дух захва╜тило и от восторга похолодела голова... И первый, еще неяс╜ный, еще каким-то расплывчатым пятном, мелькнул образ Батыя┘ Вот что такое была полоска зари в грязных об╜лаках!

Или те изумительные дни начала века, дни буйной юно╜сти, когда он вместе с четырьмя товарищами целое лето бродил по обожженным камням тогда еще диковатого, пу╜стынного Крыма! И как они все писали! С рассвета до тем╜ной ночи, а один так даже и ночью пробовал!

И это все надо рассказать Лизоньке, √ он почему-то про эти крымские скитания ей никогда не рассказывал, а ведь сам-то яростным жаром тех дней всю жизнь √ всю жизнь! √ согревал душу... И чтобы Лизонька все поняла, чтобы простила все √ и его замкнутость, его постоянную жизнь в самом себе, отчего она, бедная, всегда была оди╜нока...

Но ведь для такого, пускай безмолвного, разговора какой-то, хоть малый, покой нужен, а тут √ многолюдство, суета и, главное, тревога: а вдруг конвойные заметят, узна╜ют, что покойницу он везет, велят бросить на дороге... И с ужасом виделось Валиади, как с ругательством и смехом вываливают они его Лизоньку в придорожную канаву, как лежит она там с беспомощно, неловко раскинутыми ногами, может 'быть, даже неприлично заголенная...

И, заметив проходящего стороной краснолицего, толсто╜го конвоира, Валиади схватил термос, не отвинчивая крыш╜ки, наклонился с ним над женой и забормотал:

√ Ну, попей, попей, Лизонька... вот так... вот хорошо... Ничего, удобно тебе? √ косясь на═ толстого, громко═ спросил он.

Солдат равнодушно поглядел и прошел мимо, а горба╜тенькая покачала головой и перекрестилась.

√ Больная, что ли? √ вполголоса спросил у нее небри╜тый старик.

√ Ох,.да уж не знаю, как вам и сказать, √ с каким-то присвистом зашептала═══ горбатенькая, √ преставилась,═ кажись, старушка-то...

Она, видно, и еще что-то хотела сказать, да конвойные стали шуметь, поднимать людей, и снова послышалось уже знакомое,═ резкое, как хлопанье кнута, ╚шнелль!╩

Люди поспешно поднимались, дожевывали, завязывали мешки, выходили на дорогу. И опять потянулось безрадост╜ное, пыльное шоссе с его спусками и подъемами, жиденьки╜ми перелесками, трупами лошадей и машин и с черными скелетами сожженных деревень.

═

Глава тринадцатая

╚Вот, Лизонька, √ безмолвно говорил Валиади жене, √ жалко, что не знавала ты незабвенного нашего Архипа Иваныча... Ах, какой же это красавец был человек! Красо╜та, ну, как бы сказать, просто лучами от него исходила. В ту пору фамилия Куинджи как зоревая звезда сияла. Но какая-то дымка таинственности, что ли, окутывала его. Он в то время уже нигде не выставлялся, жил отшельником, и, что делалось у него в мастерской, одни мы, его бывшие ученики, знали. Да и то не все, а только любимчики. Не хвастаю, ей-ей, нисколько не хвастаю, √ и я считался в их числе... Я был тогда молодой и ужас какой здоровенный, с меня мои друг Валерьян Глебов Ваську Буслаева писал, мо╜жешь себе представить!

Еще в Академии сколотилась у нас коммуна: Глебов, Кениг, √ да, да, тот самый знаменитый Кениг, √ Прасо╜лов Алеша √ изумительно он небо писал! √ Кустов и я. Вместе мы, впятером, мастерскую снимали па Васильев╜ском, вместе на этюды ездили, касса, конечно, у пас об╜щая была. Всегда пустая, к сожалению. Но какие планы, какие гомерические замыслы у нас роились! Ты, Лизонь╜ка,═ и представить себе не можешь...╩

Валиади засмеялся. Мало похожее на смех, какое-то хриплое карканье вырвалось у него из горла. Идущие ря╜дом оглянулись.

√ Братец! √ тронув Валнадн за локоть,═ сказал небритый старик. √ Бог═ вам, братец, послал сей крест... Но ведь он же, всемилостивый,═ и укрепит вас...

Валиади сердито поглядел на старика. ╚Где я его ви╜дел? √ ═подумал══ он. √ Страшно═ знакомое═ лицо...╩

√ Вы, милый═ брат, √ ═все═ еще══ держась══ за═ локоть═ Ва╜лиади,═ продолжал старик, √ вы и представить═ себе не═ можете, сколько у него═ милости...

√У══ кого? √ отрывисто═ спросил═ Валиади.

√ У того, кто послал нас с вами в сей путь тернистый... Кто═ есть═ высшая═ точка══ человеческого═ разумения,═ кто═ не только в радости, но и в скорби пребывает с нами...

╚Чего он пристал ко мне? √ поморщился Валиади. √ Неужто "заметил?╩

√════════ Ах══ да,══ простите, √ сказал══ он,══ так══ только,════ чтобы сказать что-нибудь назойливому старику, и зорко оглядел тележку.═ Там═══ все════ было═══ исправно √ подушка,═══ одеяло; вот разве═ чересчур к правому═══ борту═══ привалилась═══ Ли╜ зонька...

И Валиади повел тележку, легонько и незаметно встря╜хивая ее налево, стараясь толчками придать телу жены естественное положение. Он взмок от усилий, но добился, чего хотел, хотя от тряски несколько сползло одеяло и Лизонькина голова показалась √ голубой чепчик, седая прядь волос, лоб. ╚Ну, ничего, √ успокоился Валиади, √ так, может быть, даже и лучше, натуральнее...╩

╚Верно, Лизонька? √ сказал он. √ Как-нибудь да уж перехитрим мы их с тобою! Ты извини, что я рассказ свой оборвал: привязался старик этот... Где же все-таки я его видел? Ну, да Бог с ним, давай про нашу коммуну лучше...

Страшно нам всем хотелось тогда пожить в Крыму, у моря, этакой, знаешь ли, первобытной жизнью. Мы даже сны крымские стали видеть √ солнце, море, горячие камни... А у меня в этих снах еще и музыка звучала какая-то √ изумительная! Понимаешь, море набегало на мелкие разно╜цветные камешки, и получалась музыка, и я ею, как Петя Ростов, √ помнишь? √ дирижировал: громче, тише...

Но √ сны снами, а деньги? Вот их-то и не было. Я, прав╜да, тогда уже продал свою дипломную ╚Из варяг в гре╜ки╩, да что мне за нее дали? Гроши. Так, в мечтах, в сно╜видениях, жил пока наш Крым √ море, солнце. А в Пите╜ре √ зима, снежище, мороз √ лютый декабрь! Вдруг перед самым рождеством, в сочельник, вваливается как-то Алеша Прасолов, тащит елку. Вот, Лизонька, гениальный мужик был! Подумай √ елку приволок!

Ну, разумеется, закипела работа: клей, ножницы, цвет╜ная бумага... пол даже помыли в мастерской, чего, по совести сказать, никогда не делали, и вот вечером у нас √ чисто, тихо, свечи зажгли на елке, √ ну, праздник, одним словом. И, знаешь ли, какое-то дивное чувство, какое-то детство в нас самих, как эти красненькие и голубые свечки, затепли╜лось. Сидим тихонечко и словно бы деда Мороза ждем.

И, можешь себе представить, тут-то и начинается фантастика, что-то вроде Гофмана, что-то совсем уж как в рож╜дественском рассказе... Часов в десять распахивается дверь, и на пороге √ кто бы ты думала? А? Вот уж не угада╜ешь √ он! Он, наш кумир, наш волшебник, Архип Иваныч! Коренастый, с львиной головой, снег на шапке, на бороде, на воротнике бобровом, √ ну, Санта-Клаус, да и только! И весь пакетами увешан... ╚А, √ говорит, √ да у вас елка! Ну, что ж, тем лучше!╩ С этими словами кладет под елку пять пакетов и исчезает. Как в сказке.

Ну, разумеется, довольно обыкновенно исчез, пошел к двери, отворил ее √ и был таков! Но, верно, потому что все это так неожиданно вышло, нам показалось, что он не ушел, а, вот именно, исчез! Первым, помнится, пришел в себя Кениг: немец все-таки, в нем всегда здравый смысл преобладал. ╚Милорды, √ говорит, √ а ведь это, кажется, не сон, я, √ говорит, √ вон мокрые следы вижу╩. Кинулись мы к пакетам √ батюшки! Подарки! На каждом √ надпись: Кенигу, Прасолову, Валиади, √ все, все перечислены, никто не забыт! Кустову √ музыкальную шкатулку (он очень всякие органчики любил), Кенигу √ полишинеля почему-то √ в колпачке, с бубенчиком... Мне √ целая куча вят╜ских барынь, коней, петухов, √ знал старик мою слабость! Но самое замечательное √ это что при каждом подарке═ был конверт, а в нем √ сотенная бумажка, ╚катеринка╩, как их тогда называли... Ну, тут уж мы, должен тебе ска╜зать, совсем обезумели. ╚Крым! √ кричим. √ Крым! Море!╩ Да такую топотню подняли, что на елке свечи стали гас╜нуть!╩

Валиади снова хрипло каркнул. И снова возле него ока╜зался небритый, длинноволосый старик и своими пусты╜ми, дребезжащими словами оборвал задушевный разговор.

√ Не углубляйтесь в себя, братец, √ вкрадчиво, словно не говорил, а пел старик, √ давайте-ка, братец, разделим несчастие ваше, вам легче будет...

╚Да где же я видел эту ханжескую образину? √ опять попытался вспомнить Валиади. √ Этот липкий, медовый голос, это смиренное выражение лисьей мордочки?..╩

√ Знайте, братец, √ разливался старик, √ знайте, что есть рука, которая всегда вас поддержит... Да и что такое смерть? А, братец? Не есть ли она всего лишь переход человека из состояния═ духовно несовершенного в наивысшее, наипрекраснейшее,═ я бы═ сказал, состояние?

╚Знает, догадался, лисья рожа! √ с ненавистью погля╜дел Валиади на старика. √ Это, верно, ему та горбатенькая сказала... Но вот что: ему, кажется, нравится роль утеши╜теля и наставника. Отлично. Надо притвориться, будто я его принимаю всерьез. Иначе он обидится и может доне╜сти...╩

√ Да, да, √ сказал═ Валиади, √ ═вы═══ правы,═══ конечно... Благодарю вас.

√ А ведь как это просто, братец! √ развеселился старик. √ ═Как божественно просто! А? Из несовершенного √ в наипрекраснейшее! Подумайте-ка: вот нам с вами тяжело, мы мним себя в горести, плененными врагами мним себя... А ей, √ он кивнул на тележку, √ ей все √ братья, и нет ни пленения, ни врагов! Да полно, братец, и в самом деле, давайте подумаем: пленение ли это? И те люди, что направляют нас с вами на запад, √ враги ли они нам? А не совер╜шается ли и с нами сейчас переход в наивысшее, в наипрекраснейшее...

Старик не договорил. Впереди, где виднелась полуобго╜ревшая дорожная казарма, раздались крики конвоиров, хлопнул одинокий выстрел. Ряд за рядом останавливались люди, еще не понимая, что им приказывают конвоиры. Наконец, передние стали сворачивать с дороги в степь.

И тогда, в той стороне, куда стремительно убегало шоссе, Валиади увидел чистый, во все небо, чуть красноватый закат,══ яркую вечернюю═ звезду над ним и понял, что═ ны╜нешний тяжкий день окончен и что здесь, у черной казармы, будет ночлег.

═══

Глава четырнадцатая

За казармой оказалась довольно глубокая, поросшая пыльными лопухами, котловина. Чтобы ловчее было карау╜лить, немцы согнали в нее людей, и в яме сделалось тесно, как в тюремной камере.

Всем хотелось пить, и люди стали кричать: ╚Воды да╜вай!╩ Но конвоиры не обращали внимания на крики. Сой╜дясь на краю ямы, они курили, разговаривали, смеялись. Вскоре послышался треск мотоцикла. К солдатам подкатил тот, с разноцветным лицом, немец, который говорил по-рус╜ски и, видимо, был у них за главного. Он слез с машины и некоторое время молча разглядывал пленных.═ Затем крик╜нул:

√ Внимание! √ И правильно, старательно выговаривая русские слова, сказал: √ Никто не должен выходить из убежища. Часовой имеет распоряжение стрелять во вся╜кого, кто попытается это сделать. Понятно? Сейчас вы бу╜дете иметь воду.

Он повернулся к солдатам, что-то сказал им и, стреляя мотором, укатил.

Конвоиры стали водить пленных к колодцу небольшими группами, по восемь √ десять человек. Колодец же оказался мелкий, и вода в нем была плохая √ желтая, отвратительно пахнущая жестью и керосином. Однако и такую очень скоро вычерпали до грязи, и приходилось подолгу ждать, пока она снова набежит.

Между тем стало быстро темнеть, небо покрылось туча╜ми, минутный дождик пролетел, простучал по лопухам. И, хотя далеко еще не все успели запастись водой, конвои╜ры, очевидно побоявшись наступившей темноты, перестали водить людей к колодцу. Они выставили у ямы часового и ушли в казарму.

К полуночи поднялся сильный ветер. Он, точно пресле╜дуя добычу, яростно рыскал по степи. Несколько раз при╜нимался дождь, но буря стремительно гнала тучи и не давала ему разойтись. В яме было тихо. Кое-как примостив╜шись, тесно прижавшись друг к другу, тяжелым, болезнен╜ным сном спали утомленные люди.

И лишь один Валиади не спал. Когда стало так темно, что конвойный сверху уже не мог ничего разглядеть, Валиа╜ди приоткрыл Лизонькино лицо. Сперва он смутно разли╜чил одно лишь белое пятно, но понемногу глаза привыкли к темноте, стали угадывать черты лица √ брови, чуть при╜открытый рот, прядь волос на лбу. Валиади присел на край тележки в ногах жены, точно так, как сиживал он много раз, когда она лежала дома. Свистел ветер, время от време╜ни швыряя на спящих обломки сухого бурьяна, пригоршни песку... Да еще иногда покашливал кто-то наверху. ╚Навер╜но, часовой, √ подумал Валиади и сразу так ясно, так от╜четливо представил себе всю нелепость происходящего, что вздрогнул даже. В самом деле, какая несуразица и в том, что Лизонька умерла, и что он и несколько сотен других людей загнаны в эту яму, и что наверху, в самом сердце России, по родной русской земле ходит невесть откуда пришедший чужой человек √ часовой! Но самое несуразное, самое отвратительное было то, что этот чужой человек имел кем-то данное ему право не выпускать людей из ямы и безнаказанно убивать их, а люди безропотно ему подчиня╜лись и покорно ждали своей участи. И он, Николай Валиа╜ди, старый русский художник, никогда и ни перед кем не ломавший шапки, ни разу за всю жизнь не покрививший душой, √ он тоже загнан вместе со всеми, и неведомый не╜мецкий солдат сторожит его и может что угодно приказать и даже убить!

Все эти мысли, как столб пламени из-под рухнувшей крыши горящего дома, вырвались разом и ярко осветили тот душевный мрак, в котором все последнее время блуж╜дал Валиади. И ясное утро вспомнилось ему в тихом пере╜улочке, глухой Дрознесс со своими красными и оранжевы╜ми георгинами... и старая береза, так, сдуру, поваленная тупым и злобным Элиасом...

И Валиади окончательно понял, что он должен сделать, и сделать, не откладывая, сегодня же, пока не забелеет рас╜свет. Ему стало легко и ясно. Он весело улыбнулся и, по╜глядев в темноту, хитро подмигнул кому-то.

А там, наверху, табунились черно-серые тучи, ветер все яростнее, все злее посвистывал да в непроглядной тьме все надрывней, все чаще кашлял, видимо, простуженный ча╜совой.

Глава пятнадцатая

╚Ну, Лиза, √ сказал Валиади, √ скоро, видно, мы рас╜станемся. Вот доскажу тебе про крымское лето и пойду. Ничего, дружок, не поделаешь, должен пойти. А ты √ ле╜жи. Тут тебе хорошо, затишно...╩

С удивлением Валиади почувствовал, что он хочет есть, да так хочет, что прямо дрожь пробирает. Такие внезапные приступы голода с ним случались. Сидит, бывало, в мастер╜ской, работает, увлечется, ничего, кроме работы, не видит, не чувствует и вдруг √ вскакивает, несется на кухню, рыщет в столе, в шкафу и с жадностью, с наслаждением съедает все, что под руку попадется.

В темноте стал он шарить возле себя, ища мешок, задел рукой кого-то, кто-то сонно замычал, приподняв голову, и, пробормотав: ╚Ох, боже ты мой!╩, опять заснул. ╚Черт! √ выругался Валиади. √ Где же мешок?╩ Наконец═ нащупал его под тележкой, развязал, вынул сухари. Они оказались словно каменные, их надо было бы размочить, и Валиади пожалел, что не сходил за водой. Небритый-то целый чай╜ник притащил и предлагал ему, а он, чудак, отказался: час назад ему и в голову не приходило, что так захочется есть. ╚Да термос-то!╩ √ внезапно осенило Валиади. Горячий чай, сухари, √ необычайно вкусной показалась ему еда, но в то же время и стыдно сделалось перед женой.

╚Извини меня, Лизонька, за эту чертову мою прожорливость! √ виновато сказал он. √ Я ей и сам не рад. Впрочем, знаешь что? Я буду есть и рассказывать, хорошо? К чертям эту ночь, эту дурацкую яму, куда нас, точно овец, загнали на ночевку! К чертям всю ту нелепицу, что произошла сейчас в нашей жизни! Пусть ничего этого не будет, а только солнце, деревья, камни и море √ изумительное, огромное, зеленовато-голубое... Смешно говорить так о природе, а скажу: у моря, Лизонька, цвет ненатуральный, химический какой-то, честное слово! Впрочем, извини, я опять в сторону сбиваюсь... Крым! Все было в нем потрясающе: небо, горы, лесные заросли, нагромождение горя╜чих, ну просто раскаленных, камней, умопомрачительная масса воды, яростное солнце, которое так жгло, что иной раз казалось, будто оно шипит, ей-богу! Черт знает что!═════

Мы, разумеется, убежали от дач, от курортов, набрели на какую-то пещеру в горах, в зарослях орешника, и стали там жить так, как, вероятно, жили люди, впервые познав╜шие огонь. Мы ходили голыми, обросли бородищами и до того продубились, просолились от купания, что лизнешь руку √ соль! Чистая соль, честное слово! И писали, писали без конца... да как! Помнишь, этюд у меня в мастерской над дверью √ ╚Камни╩? Ты еще как-то сказала, что он и ночью светится? Это я там написал.

А пещера! Уверяю тебя, тысяч за десять лет до того, как мы туда ввалились, в ней жили люди-с каменными то╜порами. Голову даю на отсечение √ жили. И так же, как мы, ночами жгли костры, слушали море, а когда всходило солнце, орали от восторга, от счастья... Что? Мы? Ну, само собой, и мы тоже орали. Прасолов называл эти наши вопли гимном восходящему солнцу...

Ты, верно, Лизонька, ждешь каких-то приключений, не╜обычайных событий. Нет, милая, ничего этого не было. Од╜но разве только, что к концу лета напала на меня хворь √ черт ее знает, что за хворь! √ мы тогда всякую лихорадку инфлуэнцей называли. С неделю отвалялся я в пещере. Ах, какие видения у меня в бреду возникали! Но одно из них повторялось бесконечно: будто лежу я, втиснутый в горячую каменную расселину, прячусь, что ли, а надо мной, со злобным лаем, на бешеном скаку, проносятся вытянутые в струнку черные, тощие, длиннотелые псы... один за дру╜гим, один за другим!

Представь═ же себе мое изумление и даже страх, √ да, да, страх, клянусь тебе! √ когда однажды утром я увидел этот мой кошмар, этих скачущих псов, возле себя √ в пеще╜ре, наяву! А? Поверишь ли? Дело было ранним утром, я уже проснулся, но лежал с закрытыми глазами. Лихорадка кончилась, всю ночь я═ потел═ ужасно и спал, спал...═ Про╜снулся от шороха, от чьего-то шепота:═ это мои═ товарищи отправлялись на этюды. А мне лень было открыть глаза и было чудесно, хорошо. Наконец товарищи умолкли, ушли: я слышал шум их шагов, треск сучьев, слышал, как сорвал╜ся камень═ с крутизны, покатился вниз. А вскоре═ взошло солнце. Это я понял потому, что в темных закрытых веках вдруг сделалось ярко и розово. И я повернулся на бок, собираясь опять═ заснуть, но почему-то чуть-чуть приоткрыл глаза.═ Я лежал, уткнувшись лицом в земляную, или пра╜вильнее, пожалуй, сказать √ в каменную══ стену. Перед мои╜ми глазами был бугристый красноватый камень. Его пересе╜кала длинная трещина, по которой полз крошечный жучок с темно-зеленой, чуть золотистой спинкой. Лениво следил я за ним: вот он ушел в глубь трещины, вот вылез из нее, сно╜ва исчез и вдруг √ остановился, забавно зашевелил усика╜ми.═ И там, где он остановился, я увидел длинное, черное, вытянутое тело скачущей собаки! Крошечная, с ноготь, но точно, точно такая же, как в бреду! ╚Ну, опять начинает╜ся!╩ √ подумал я и закрыл глаза. Собака исчезла, и я сра╜зу заснул. Проспал я очень долго, а когда проснулся, было уже близко к вечеру, √ я это определил по цвету неба в от╜верстии пещеры, да, кроме того, дымком тянуло и слыша╜лись негромкие голоса моих товарищей. Они, видно,══ вер╜нулись с═ этюдов и готовили похлебку. Я═ вспомнил про зеленого жучка и черную собаку и искоса глянул на трещи╜ну. Представь себе, Лизонька, жучок═ исчез, а собака была на месте! Она, видимо, застряла там. Тогда я взял спичку, осторожно поковырял в трещине, и оттуда вывалилось ко╜лечко. Оно изображало двух гонящихся друг за другом псов. Да, да, Лизонька, это было то самое железное колеч╜ко, которое тебе хорошо известно, которое я носил всю жизнь, да оно √ вот видишь √ и сейчас у меня на указательном пальце!

Потом... ну, потом я выздоровел, и мы еще долго, почти до самой зимы, бродили по Крыму. И однажды видели Льва Толстого. Опустив голову, задумавшись, он ехал верхом на отличной вороной лошади. Мы сошли с дороги и низко-низко ему поклонились, а он улыбнулся, припод╜нял белую пуховую шляпу и ответил нам таким же преуве╜личенно низким поклоном. Было похоже, будто, он нас пере╜дразнил, ей-богу!

Вот и все, что со мной случилось в Крыму. Но все это √ солнце, море, раскоряченные сосны, Куинджи, колечко, этюды, Толстой, наконец,≈ все, все воедино слилось во мне, как праздник, как радостное ощущение моей милой родины, как удивительная крепость жизни... И таким теп╜лым, таким ярчайшим светом были полны эти впечатления, что, веришь ли, всю жизнь я согревался ими... они меня как бы электричеством заряжали, да и сейчас вот заряжа╜ют! Я чувствую себя сильным, ничто не остановит меня. Это √ вдохновение. И я иду. А ты лежи тут, не жди меня, я, возможно, и не вернусь. Прощай!╩

Глава шестнадцатая

А часовой все кашлял, глухо, словно в бочку бухал: он, видимо, не на шутку простудился. И по этому-то кашлю очень легко было определить место, в котором он нахо╜дился.

Добравшись до верхнего края котловины, Валиади за╜мер и прислушался. Кашель сначала удалился направо, по╜том, после долгой паузы, вдруг бухнул над самой головой, потом пошел налево. Расстояние между правой и левой точ╜ками было примерно метров тридцать-сорок.

Ветер бесновался, не утихал, внизу было куда тише. ╚Отлично! √ подумал Валиади. √ Дуй, ветер! Свисти... Я вот только передохну малость, мешкать, брат, нечего: дело к рассвету...╩

И верно, тучи ли стали легче, прозрачней, или глаза привыкли к темноте, √ только Валиади показалось, что ночь сделалась светлее. Притаясь за кустами огромных лопухов, он сидел отдыхал, слушал, как ветер свистит, как покашливает часовой.

Мысль о том, что сейчас ему придется убить человека, что это √ ужасно и уж никак не вяжется с его вегетариан╜ством, √ мысль эта Валиади и в голову не приходила. Нет, он просто чувствовал себя работником, которому нужно справить заданное дело, и справить хорошо, добросовестно. Но как он будет это делать, он не знал, не представлял себе. При нем не было ни ножа, ни дубинки, ни камня. Одни руки.

На какое-то самое малое мгновение ему стало жалко простуженного часового, и даже мелькнул вопрос: а нужно ли? √ но тут же в памяти возникла падающая старая бере╜за, Дрознесс в окровавленном парусиновом пиджачке, чер╜ные тросы на бронзовой шее царя Петра... И сомнение и жалость исчезли. Другая мысль озаботила, что неловко ему будет в тяжелом и длинном драповом пальто делать э т о, √ как бы ноги не запутались. ╚Э, ничего! √ махнул он ру╜кой. √ Справлюсь╩.

Часовой покашлял над самой головой и ушел направо. ╚Ну, с богом!╩ √ сказал себе Валиади и, подобравшись еще ближе к самому краю ямы, нащупал ногой твердый выступ, чтобы опереться при прыжке. Теперь, с этой позиции, ему хотя и смутно, но уже стал виден уходящий в серый су╜мрак часовой. Дойдя до крайней правой точки, немец по╜стоял немного, глухо кашлянул, пробормотал, отхаркиваясь, что-то и повернул назад. ╚Вот бы тут еще закашлялся, √ готовясь прыгнуть, подумал Валиади, √ ну-ка, господин фашист, еще разок!╩ И в самом деле, поровнявшись с Ва╜лиади, часовой снова═ точно в бочку забухал.

В тот же миг он лежал на земле, не понимая, что с ним случилось: что-то огромное, показавшееся ему чуть ли не с дерево, метнулось из ямы, железными клещами стиснуло глотку. В глазах побежали черно-красные круги. Он даже хрипеть не мог, только молча сучил ногами. Одна рука при падении подвернулась за спину, и вытащить ее было невоз╜можно √ так тяжело навалился Валиади. Свободной рукой немец захватил в горсть складку грубого драпа, конвульсив╜но зажал ее, отчаянно рванул... Но это было последним уси╜лием, √ сознание померкло, и наступили темнота и тишина.

╚Ага, √ сказал Валиади, √ ты затих... Но я не отпу╜щу тебя, я должен знать, что дело сделано наверняка...╩

И он═ еще с минуту стискивал глотку часового. Затем разжал онемевшие пальцы и отодвинулся от мертвого. Он хотел вскочить, уйти в степь, к Дону, хотел бежать, спа╜саться... Страшное, дикое желание жить на минуту охвати╜ло его и √ погасло. Во всем теле сделалась слабость, в го╜лове словно молотками застучали, по ногам прошла про╜тивная дрожь. ╚Кончилось, √ прошептал он, √ кончилось, иссякло вдохновение...╩

И осторожно сполз в яму.

Глава семнадцатая

Привалясь к колесу тележки, Валиади сразу же заснул, точно в кромешную тьму провалился. И так глубоко, так тяжко он спал, что уже и не на сон это было похоже, а на смерть.

Его трясли, толкали, хотели разбудить криком, √ на╜прасно: беспомощно валился он на сторону, голова с полу╜раскрытым ртом болталась, как неживая. Но он-то сам чу╜ял, как его трясут, слышал крики и не мог, не в силах был проснуться. Наконец с хриплым стоном открыл глаза и огляделся: серое, ненастное утро, серые, мечущиеся люди, косенький, с порывами ветра, дождь... и лица, лица, очень много бестолково мелькающих лиц, и все ═√ ═серые, жалкие, испуганные...

Ох, как страшна, как нелепа показалась Валиади вся эта бесформенная, шевелящаяся масса людей! Точно продол╜жение дурного сна, точно бред... Мельком взглянул Валиа╜ди на жену. Она лежала все в той же позе, ровно вытянув мертвые ноги; мокрое одеяло сползло почему-то набок, и виднелась белая, точно костяная, рука; и лицо ее все оказа╜лось наружу, такое же костяное, как рука, с темными щел╜ками глаз, с безобразно отвалившейся нижней челюстью.

Валиади, еще полусонный, потянулся было к жене, что╜бы поправить сползшее одеяло, но кто-то повис на его ру╜ке, не пускал, тянул в сторону. Это был тот грязный, не╜бритый старик, который вчера все приставал к нему со своими дурацкими разговорами.

√ Брат! Брат! √ испуганно тараща слезящиеся голубые глазки, бормотал старик. √ Да что же вы √ не слышите, что ли? Ведь нам выходить велят наверх... и без вещей... понимаете? Без вещей! Боже мой, что они хотят с нами де╜лать? √ с отчаянием всхлипнул он.

Вот тут-то только Валиади и проснулся окончательно. И он увидел, как люди в страхе спешили, карабкались из ямы, увидел немецких солдат, которые что-то кричали злы╜ми, ненатуральными голосами, торопя, подгоняя ошалевших от сна, до смерти перепуганных людей.

√ Скорей, скорей! √ тянул его старик. √ Видите √ вы╜ страивают уже... Видите? Видите?

Он указал куда-то вверх. Там √ по кромке котловины √ один за одним становились в ряд дрожащие от утреннего холода, несчастные люди. Вдоль ряда ходил мотоциклист с разноцветным лицом, молча, внимательно приглядываясь к каждому. Некоторых он брал за плечи и поворачивал спи╜ной, у иных распахивал пальто или телогрейку и словно ис╜кал что-то.

Последние уже выбирались из ямы. Старик, безуспешно тянувший Валиади, наконец в отчаянии махнул рукой, побе╜жал, смешно семеня ногами, догнал отставших и пристроил╜ся к ним.

Теперь в яме был один Валиади. Стоя во весь рост, он с любопытством глядел наверх. На фоне серого клочкова╜того неба шевелящейся вереницей, четко, черно вырисовы╜вались причудливые фигуры людей. ╚Точно в Дантовом аду, √ подумал Валиади. √ Но я не только читал, а и видел все это... Мне трудно вспомнить √ когда, но я вот так же стоял один, а наверху, на обрыве, толпились люди. И такой же дождь был, и ветер... И так же, как и сейчас, мне было безразлично все это...╩

√ Почему вы здесь? √ раздался резкий голос. √ Марш наверх!

Валиади вздрогнул. Возле него стоял разноцветный и двое конвойных.

√ Старик, верно, рехнулся, √ сказал═══ один из солдат, высокий, толстый, с красным и мокрым лицом.

√ Пустяки! √ отмахнулся═ мотоциклист. √ А══ это═ что? Она мертвая?══ Это ваша═ жена? √ Он указал на Лизонь╜ку. √ Она умерла?══

Валиади молча покачал головой.

√ Я же говорю √ рехнулся! √ сказал толстый. √ Я еще вчера заметил, когда он...

√ Вечно═ вы═ не══ то═ замечаете,══ Вольф! √ раздраженно оборвал его мотоциклист. √ Ну-ка, где ваша пуговица? √ хватая Валиади за лацкан пальто, заорал разноцветный. √ Где пуговица? Черт побери!

√ Пуговица? √ скосив глаза на пальто, пожал плечами Валиади. √ Не знаю... Оторвалась, вероятно.

√═════════ Ах, оторвалась!═ √ Немец═ насмешливо═ поднял бровь. √ Кинке! √ обернулся он к другому, до сих пор молча стоявшему конвойному. √ Эй, Кинке! Дайте-ка сюда вещественное доказательство!

Кинке мрачно ухмыльнулся и вынул из кармана боль╜шую коричневую пуговицу.

√ Вот она, черт бы═ вас побрал, ваша═ пуговица! √ взвизгнул мотоциклист. √ Ведите его!

√ Давай, давай! √ ═подталкивая Валиади дулом автомата, хмуро сказал Кинке. √ ═Сейчас? √ кивнул он на Валиади, обращаясь к разноцветному мотоциклисту.

√ Нет,═ черт══ возьми,═ подождем══ до═ ваших═ именин! √ огрызнулся тот. √ Что за идиотская══ манера═ задавать не╜нужные вопросы.

Глава восемнадцатая

Взобравшись наверх, Валиади обернулся. На дне ямы одиноко чернела брошенная тележка. Кто-то из конвойных сорвал Лизино одеяло и, торопясь, кое-как, засовывал его в свой мешок. В спешке он, видимо, не очень-то церемонился: выкинутая из тележки Лизонька лежала на грязной, при╜топтанной земле √ как-то скособочась, с подвернутой го╜ловой. Ее высохшие, похожие на белые палки, ноги, заго╜лясь, дико торчали из-под пестренького халатика. Все было так, как и представлял себе Валиади. И он отвернулся и равнодушно подумал, что скоро вот так же будет лежать и он, и это сейчас не показалось ему ни страшным, ни неле╜пым. Мысль, что он хорошо, на совесть, сделал то, что ему нужно было сделать, успокаивала его и даже умиротворяла. Проходя мимо выстроенных жалких, мокрых и оцепеневших от страха людей, он кивал им головой и ласково, хриплова╜тым своим баском, повторял:

√ Ничего, ребятки, ничего...

√ Мольшайт! √ сердито крикнул═ Кинке и═ сильно, со злобой, ударил Валиади сапогом по коленке.

У Валиади подвернулась нога, он замолчал и пошел дальше, слегка прихрамывая. ╚Жалко, не знаю я по-немец╜ки, √ огорчился он, √ хорошо бы выругать этого мрачно╜го дурака... А что если по-нашему?╩

И, никогда в жизни не ругавшийся, да и не умевший ругаться, он обернулся к конвойному и с удовольствием вы╜палил несколько бранных русских слов, о которых он только и знал, что они очень оскорбительны, но смысл их ему был туманен.

√ Ну-ну! √ удивленно проворчал немец. √ Бешеная свинья!

В конце длинного ряда Валиади увидел горбатенькую и длинноволосого старика. Горбатенькая концом платка утирала слезы, а старик словно застыл, заледенел от страха. Видно было, как у него непроизвольно дергается нижняя челюсть.

√ Вот═ вам, √ проходя═ мимо══ него,═ усмехнулся═ Валиа╜ди, √ ваше наисовершеннейшее...

√ Мольшайт! √ крикнул Кинке.

√ Нет, он═ определенно═ сумасшедший, √ заметил═ толстый солдат.

√ Знаем═ мы═ их! √ сказал═ Кинке. √ Это═ такой═ народ. А молодец Фольбаум! √ засмеялся он. √ Догадался перед смертью оторвать у него пуговицу!

√ От этого═ бедняге═ Фольбауму═ не═ легче, √ сказал толстый. √ Да и вдове его тоже, √ со вздохом добавил он.

А Валиади шел и все старался вспомнить, где же он ви╜дел небритого старика. На башмаки налипли пудовые ле╜пешки черной, жирной грязи, ноги скользили, болела ушиб╜ленная коленка... И еще думал Валиади, долго ли ему так идти, и зачем так далеко, когда можно было бы его застре╜лить и в яме.

Наконец ему велели остановиться. И тут он вдруг со╜вершенно неожиданно и ясно вспомнил, кто был этот ста╜рик. Года два назад Валиади облюбовал для этюда дворик старой кирхи, в которой помещалась баптистская молельня. Сама кирха была неинтересна, хорош показался ему зарос╜ший сиренью дворик. Несколько раз ходил он туда писать цветущую сирень и однажды, так просто, из художническо╜го любопытства, зашел в молельню. Там было скучно и го╜ло. На длинных скамейках сидели какие-то унылые люди и такими же унылыми голосами пели плохие стихи. А впере╜ди, как в плохоньком клубном зале, возвышалась неболь╜шая эстрада, над которой висела полоска бязи с грязно-голубой надписью: ╚Бог √ есть любовь╩. Когда кончили петь, на эстраду вышел старик с длинными волосами и на╜чал скучно и длинно говорить что-то тоже очень унылое и скучное. Вчерашний назойливый утешитель и был тот са╜мый старик из молельни.

В это время Валиади что-то сильно толкнуло в спину, мысль═ оборвалась, и он перестал жить.

Люди же, выстроенные на краю ямы, услышали сухой треск короткой автоматной очереди и увидели, как медлен╜но, точно нехотя, повалился Валиади и как над его телом нагнулся конвойный и что-то стал делать. Но тут пленным велели собирать вещи и готовиться в дорогу. И они, потря╜сенные виденным, кинулись надевать свои мешки, так и не поняв, за что немцы═ убили высокого бородатого═ старика.

Обшарив карманы Валиади, Кинке ничего в них не на╜шел, кроме старинных серебряных часов с ключиком, и, выругавшись, сунул их в карман.

√ Пошли, √ сказал он толстому, который молча стоял в стороне.

√ Что ж, колечко-то, неужели не возьмешь?═ √ насмешливо спросил толстый.

√ А я и не заметил, черт возьми! √ сказал Кинке и с трудом стащил с указательного пальца Валиади кольцо. √ Ишь ты! √ повертев колечко в руках, усмехнулся Кинке. √ Впрочем, что ж, оно ведь железное, √ с сожалением добавил он и швырнул кольцо в мокрые кусты почерневшей,═ увядшей полыни.

Глава девятнадцатая

Энский областной краеведческий музей занимал одно из самых красивых зданий города. В конце восемнадцатого ве╜ка дом этот был построен кем-то из впавших в немилость екатерининских фаворитов. Нынешние искусствоведы признавали в нем стиль Растрелли и честь создания дома при╜писывали одному из учеников знаменитого зодчего.

С давних времен жители Энска считали своим долгом показывать приезжим в числе прочих городских достопри╜мечательностей и этот екатерининский дворец. Одни востор╜гались чудесным рисунком легчайших, как стебли ланды╜ша, колонн, а другие дивились прочности сооружения и говаривали обычно: ╚Да, в старину, батюшка, умели стро╜ить...╩ И лишь Маяковский, в своих поэтических поездках заглянувший в двадцатых годах и в Энск, сказал со вздо╜хом:

√ Ох уж, ребята, этот мне восемнадцатый век!

Покончив со своими делами, избегав с десяток нужных ему учреждений и контор, бригадир дорожников часам к че╜тырем только добрался до музея. Сразу же, ступив за мас╜сивные, с башнями ворота, он почувствовал себя как бы в другом мире: ни грохота трамваев, ни спешащего куда-то, вечно чем-то озабоченного многолюдства, ни треска пишу╜щих машинок, ни яростного телефонного трезвона √ ничего этого тут не было. Тишина стояла, на большом, чисто под╜метенном и посыпанном желтым песочком дворе. Самый дом казался вымершим: в спрятавшихся между колоннами стрельчатых окнах не заметно было ни людей, ни какого-ни╜будь намека на жизнь. А ко всему этому √ вдоль длинного фасада, вперемежку с древними каменными идолами √ сто╜яли старинные пушки, и было похоже, что и пушки, и ка╜менные идолы выстроились тут, чтобы охранять эту вели╜колепную, непроницаемую тишину...

Кабинеты научных сотрудников размещались в полу╜подвальном этаже. Не без робости вошел бригадир в ни╜зенькую, с тяжелым сводчатым потолком, комнату, и даже не разобрал сперва после дневного света, что и кто тут находится. Наконец, когда глаза привыкли к полумраку, среди невероятного нагромождения книжных шкафов, каких-то статуй и огромных ворохов связанных в кипы, пожелтев╜ших от старости бумаг увидел он маленького лысого чело╜вечка с клочковатой седенькой бородкой и острыми, колю╜чими глазками, зорко поглядывавшими из-под косматых, растрепанных бровей.

√ Вы ко мне? √ живо спросил старичок.

√ Да я не знаю, √ смутился═ бригадир,═ испугавшись своего слишком,═ ═как ему показалось, громкого═ голоса. √ Вот тут мы вчера нашли... на дороге...

И он положил на стол железное колечко. Взяв колечко, старичок неопределенно хмыкнул, поднес его к самым гла╜зам, потом шустро вытащил из-под кипы бумаг крошечную лупу и стал внимательно разглядывать бригадирову на╜ходку.═

√ Н-да-а... √ протянул он наконец,═ отложил═ в══ сторону колечко и лупу,══ потер ладошками и весело═ засмеял╜ся. √ Интереснейшую,═ доложу ═вам,══ вещичку вы══ откопали, √ сказал он и вдруг закричал: √ Сергей Сергеич!

√ О? √ вопросительно промычал бас из соседней комнаты. √ Да что вы окаете! √ раздражился старичок. √ Иди╜те, когда вас зовут, а не окайте!

Послышался вздох, бормотанье, затем что-то упало, и наконец в дверях показался длинный, тощий молодой чело╜век с громадным кадыком и крошечным, пуговкой, носом, на котором забавно, каким-то чудом держались большие, как колеса, очки.

√ Поглядите, √ старик протянул ему колечко. √ Что скажете, милейший?

√ Любопытно, √ лениво, точно из него клещами тяну╜ли слова, сказал кадыкастый. √ Эпоха раннего железа, ка╜жется?═════════ .

√ Хватил, сударик! √ в ужасе всплеснул═ руками ста╜ричок. √ Какое раннее железо? Окститесь, батюшка!═ Скифы! Типичный ╚звериный стиль╩.

√ Да? √ полусонно═ сказал══ молодой человек. √ Но я почему так мыслю?.. Отделка, мыслю я, еще столь несовершенна...

√ Ах,══ идите═ вы═ со═ своей═ отделкой! √ вскипятился═ шустрый═ старичок. √ А═ эта═ обобщенность,═ глядите! Эта строгая геометрия линий...

√ Да мне кажется... √ все так же лениво и═ сонно же╜вал слова молодой человек. √ Мне кажется...

√ Боже мой, что за мямля! √ горестно воскликнул старичок. √ ═И═ это √ в═ двадцать══ семь═ лет! √ сокрушенно═ за╜мотал он лысой, розовой, с белым гусиным пушком, головой. √ В двадцать семь лет!

Бригадиру стало скучно. Эти низенькие сводчатые, пря╜мо-таки тюремные, потолки, этот зеленоватый сумрак, запах лежалой бумаги и еще чего-то, мышей, что ли, √ все это угнетало его. Ему, привыкшему к полевому простору, к ве╜селому свисту степного ветра, вдруг нестерпимо душно по╜казалось здесь. И он потихоньку пробрался к двери и ушел.

Через месяц в одной из витрин музея появился новый экспонат: железное колечко, изображавшее двух, гонящих╜ся друг за другом, собак. Сделанная скучным чертежным шрифтом чернела надпись:

╚Кольцо от конской сбруи.

Так называемый скифский звериный стиль.

V≈IV вв. до нашей эры╩.

А так как бригадир ушел, не сообщив о месте наход╜ки, √ в конце таблички было приписано карандашом: ╚Най╜дено близ Энска╩.

Про Валиади же долгое время старались не вспоминать, и даже его ╚Петра╩ директор музея велел снять и спрятать в подвале. Дело в том, что толком никто не знал, как сло╜жилась судьба художника, а по официальной версии было известно, что ему предлагали эвакуироваться, но он отка╜зался. Создавалось впечатление, что Валиади хотел остать╜ся у немцев, и этого ему не могли простить.

Так продолжалось в течение почти пятнадцати лет, пока не нашлись зарытые Валиади картины. Их случайно обна╜ружили строители, подготавливая место для нового много╜этажного дома. Роя котлован, экскаватор зацепил ковшом большой, похожий на сундук, предмет. Машину тотчас остановили и осторожно, руками, из-под земли и битого кирпича выпростали длинный деревянный ящик. Находку отправили в райисполком, а вскоре стены музея украсились четырнадцатью чудесными полотнами Валиади. Как будто они и не лежали столько лет в земле: так ярко сверкали краски, такой свежестью был насыщен необычайно смелый колорит!

Посетители музея подолгу простаивали возле ╚Батыя╩, и шустрый музейный старичок, размахивая руками, вос╜торженно, и даже со слезами на глазах, рассказывал им пе╜чальную и═ таинственную историю этой═ картины.

А его помощник, флегматичный кадыкастый молодой человек в очках, написал довольно скучную монографию о Валиади, за которую, впрочем, ему присудили звание кан╜дидата искусствоведческих наук.

Поставьте наш баннер

Солнышко светит. Грачи прилетели.
Тают снега на равнинах безбрежных.
Вот и прошли холода и метели,
Вот и минули три месяца снежных.
Белые хаты стоят над оврагом.
Птицы над ними кругами летают.
Будто каким-то охвачены страхом,
Будто чего-то недопонимают...
Может быть, запах грачей удивляет,
Иль тишина не понравилась птицам?..
Бог его знает, чего их пугает,
Что им мешает на землю садиться...
Может быть, сверху они увидали,
Как копошится в навозе старуха,
Или чуть слышные чьи-то рыданья,
Может, достигли их птичьего слуха...
Нынче никто уж могил не копает.
Нынче никто не кричит, причитая...
Полумертвец на крыльцо выползает...
Господу молится полуживая...
Трупы лежат во дворах и в канавах,
Трупы в домах и в грязи придорожной.
Многие - в полузасыпанных ямах,
Полуистлевшие с осени прошлой...
Смрадом, замешанным с мартовским паром,
Хаты полны и проулки кривые.
Двое детей за колхозным амбаром -
То ли уж мёртвые, то ли живые...
А за амбарными теми дверями
Нету ни зёрнышка вот уж полгода.
Был урожай, и довольно немалый,
Да увезли его "слуги народа".
Гнил он на станциях в кучах огромных,
Денно и нощно его охраняли.
А на днепровских равнинах просторных
Тысячи сёл до конца вымирали.
С Буга, с Ингула, с Днепра и с Кубани
Беженцев толпы брели спотыкаясь.
Близких своих зарывая руками,
Женщины выли в снегу, надрываясь...
Те, кто добрались до города всё же,
Или до Киева, иль до Полтавы, -
Полуживые, и мёртвые тоже, -
Все на подводах свозились в канавы.


Дмитрий Воробьевский (1987 г.).