Закрывается то один провинциальный журнал, то другой - исчезают с карты России островки духовности и образования, наконец, исторической памяти народа. "Подъем" является именно одним из таких островков, к счастью, уцелевших, который собирает мыслящих людей, людей неравнодушных, болеющих за русский язык и вековые традиции нашей страны.

═ПРОЗА

═Юрий ГОНЧАРОВ

═ВОЛОДЬКА

═Во тьму уходит Россия,

═В беспросветную тьму...

═Николай Малашич

═1

═Утром в лучах восходящего солнца раскрываю, железные двери гаража,

собираясь ехать на стареньком рыжем "москвиче" на свои огородные сотки,

бороться вместе со всей армией российских пенсионеров за урожай личной

картошки, лука, помидоров и прочей огородной продукции, ибо при магазинах

и рыночных ценах на полученную пенсию не прожить.

═За спиной голос:

═- Возьмите газетку, свежий выпуск. Почитайте, как наша партия защищает

интересы ограбленного народа.

═Это Валентина Петровна Стёжкина, пожилая, уже лет семидесяти, женщина из

нашего дома, из соседнего с моим подъезда. До ельцинского переворота она

была активистской при райкоме партии, активистской и осталась, не сожгла

демонстративно, как другие, и не сдала в райком свой партийный билет,

продолжает бывать на партийных собраниях и выполнять поручения райкома,

хотя в его роскошном многоэтажном здании═ теперь "офисы" каких-то

расплодившихся коммерческих фирм, а собрания не сдающихся коммунистов

происходят чуть ли не подпольно, неизвестно где. Раз в неделю по утрам

Валентина Петровна выходит на большую магистральную улицу со спешащим по

ней на работу, в учебные заведения, на═ рынок, в магазины и по всяким

прочим делам народом и бесплатно раздает прохожим партийные информационные

листки. Напечатаны они на плохой═ шершавой бумаге, нечетким шрифтом,

совсем так, как те подпольные прокламации большевиков, что когда-то, на

заре революции, печатались на примитивных станках в самом настоящем

подполье с крысами и сочащейся со стен водой. Молодежь, идущая мимо

Валентины Петровны,═ от листовок отмахивается, принимают их - и даже

охотно, сами протягивая за ними руки, люди пожилые, примерно таких же лет,

как Валентина Петровна, те, что еще ждут, верят, надеются, что вернется

старое, привычное и, в силу привычки, милое сердцу: единственная в

торговом ассортименте свиная колбаса почти что из одного сала по 2 рубля

20 копеек за килограмм, "Столичная" водка по шести рублей за бутылку,

проезд═ в трамвае за три копейки.

═Если в те минуты, когда Валентина Петровна, так как мои руки заняты

замками, старается запихнуть свернутую в трубочку партийную газетку в

карман моего пиджака, неподалеку от гаража в мусорных баках роется другая

жительница нашего дома - Серафима Ильинична, собирающая коричневые бутылки

от пива и прозрачные из-под водки, чтобы смыть═ с них грязь и сдать потом

в приемный пункт себе на хлеб и прочее пропитание, то с ее стороны на

слова Валентины Петровны, обращенные ко мне, обязательно следует примерно

такая реплика:

═- Опять своим светлым будущим людям головы дурите? Знаем мы это ваше

"счастье", проходили уже. В тридцать седьмом моего отца арестовали. А за

что? Он мастером в паровозном депо═ работал, кость от кости, плоть от

плоти рабочего класса. Революции═ участник. А его: враг народа! И поминай

как звали... Нас, детей, трое у матери осталось, от голода пухли, с

квартиры выгнали... А при Хрущеве бумажку получаю: никакой за ним вины,

никакого═ преступления. И сколько таких, как мой отец?!

═Валентина Петровна готова к отпору, она, как и другие такие же

активистки, продолжающие агитировать за партию и ее идеи, посещает

инструктивные собрания, на которых учат,═ как и что говорить населению,

как отбивать критику, на все плохое в истории страны, когда всем

руководила партия и все происходило только по ее воле и по ее указаниям.

═- Были ошибки, верно, никто не отрицает. Но у кого их не случается?

Однако сама же партия их и вскрыла. Честно признала═ и═ поправила. Все

необоснованно репрессированные полностью оправданы, - веско,═ отвечает

Валентина Петровна. - Чего старое═ без конца ворошить? Надо вперед

смотреть, в завтрашний день. Как нам с вами и детям нашим═ жить. Кто тогда

страной управлял, какие кадры были? А теперь в партии═ совсем другие люди,

в руководстве все сплошь с высшим образованием, а то и с двумя сразу...

═- А жили-то как! - не слушая активистку, не унимается Серафима Ильинична.

- Что при Хрущеве, что при Брежневе. Социализм, объявили, уже построен, в

коммунизм, Хрущев сказал, вот-вот войдем. Нигде в мире такой═ земли нет,

таких просторов, а хлеб из Америки, из-за морей везли. Мяса ни на рынке,

ни в магазинах, за мясом в Москву поезжай,═ а там очереди в двадцать семь

вилюшек, со всей страны в них народ. Опять═ такого же "счастья" народу

хотите? Нет уж, спасибо, досыта его═ наелись. Выбросят на прилавок женские

сапоги - душиловка, колготки - душиловка. За всем душиловка. Сколько лет я

по записи за холодильником стояла, каждый месяц на проверку являлась, а

так и не дождалась. Телевизор по блату покупала, с двойной переплатой. А

сейчас - все что хочешь. Завались. И откуда что взялось! Были бы только

деньги...

═- Зато советская власть всех и учила, и лечила бесплатно. И в═ дома

отдыха за копейки ездили. И квартиры строили, тоже бесплатно давали.

Миллионы семей квартирами обзавелись. А теперь? Только за деньги, а у

кого такие деньги, только у ворья...

═- Так если вы о народе радетели, вам его жалко - так делайте же

что-нибудь. А то разговоры одни. Болтовня, а дел никаких.

═- Мелкими подачками положение в стране не поправить. Надо его в корне

менять. Вернуть власть трудовому народу. Вот за это наша партия═ и

борется, на самые решительные меры идет. Вы слышали, знаете, наш областной

лидер даже голодовку объявлял. С риском для жизни, для здоровья.

═- Пузо себе он больно великое отрастил, разгрузка потребовалась. Вот он и

разгружался, - чтоб дыхать полегше. А крик подняли: в знак протеста, в

знак протеста!... Хороша голодовка, и я не прочь так поголодовать: в самой

дорогой гостинице, с ванной, телефоном, телевизором. Целый штат всякой

прислуги вокруг...

═- А как же вы хотели - чтоб он под забором на голой земле лежал? Его

голодовка - это официальная политическая акция, значит,═ нужна

публичность, телефонная связь═ с прессой, встречи с журналистами,

представителями общественности. Значит, просторное помещение,═ где

принять, посадить на стулья. Не в своей же квартире такое устраивать, где

жена, дочка с мужем, внуки. Под угрозой здоровье, значит,═ должен

постоянно присутствовать врач, держать наготове все средства, что могут

понадобиться.

═- Только отдохнул в свое удовольствие в "люксе" да еще с помощью

медицины, - злорадно констатирует══════ Серафима Ильинична. - Видела я его

потом на митинге: такой же щекастый и брюхо нисколько не меньше. Даже

румянец не убавился.

═Серафима Ильинична, собирающая по мусорным ящикам═ бутылки, по возрасту

почти ровесница Валентине Петровне. До развала═ страны она работала швеей

на самой большой в городе фабрике, строчила всякую продукцию, какую эта

фабрика выпускала. Плащи-болоньи, которые взялись производить, когда мода

на эти плащи уже прошла и спрос на них═ упал, хозяйственные сумки из этих

же плащей, полежавших не востребованными на складах и в торговых точках и

возвращенных назад, на фабрику. Так безалаберно и бестолково шло

планирование производства в те времена - и не на одной швейной фабрике, на

которой трудилась Серафима Ильинична. Зарабатывала она, как большинство в

стране: чтобы только═ протянуть от зарплаты до зарплаты. Но такая жизнь

считалась нормальной. Все же Серафима Ильинична вырастила, воспитала, по

сути дела, одна, без мужа-пьяницы, в конце концов кинувшего семью и

перебравшегося к своей постоянной собутыльнице, двух дочерей и сына,

ставшего школьным учителем физкультуры. Швейная фабрика давно стоит,

Серафима Ильинична существует только на одну свою пенсию, которая═ ниже

прожиточного уровня. Да на случайные приработки, например, вот═ такие:

от сдачи выброшенных бутылок. На язык она горяча, не жалует═ ни═ старое,

ни новое. В зависимости от того, что при ней начинают хвалить═ или ругать,

сейчас же принимает противоположную сторону. Если═ бы Валентина Петровна

выступала как сторонница "демократии", установленной ельцинским

переворотом, высказывалась за нее - в лице Серафимы═ Ильиничны она бы тут

же получила яростного противника своим мнениям и пламенного защитника

преимуществ коммунистического строя. И сладить с ней было бы так же

трудно, как сейчас, когда она полностью низвергает этот строй и то, что

при нем было.

═Валентина Петровна помнит свое главное дело. Ей надо спешить на свое

место на большой улице, раздавать свежий номер коммунистической газеты,

напечатанной в какой-то плохенькой районной типографии, и она обрывает

словесную дуэль с Серафимой Ильиничной таким заключением:

═- Ладно, вот вздуют дерьмократы коммунальные платежи, как они об этом уже

возвестили, выгонят вас из квартиры за не уплату, да прямо под открытое

небо, тогда убедитесь, кто по-настоящему о народе и его благе заботится. А

сейчас чего с вам говорить, вы ж упрямая, вам не вдолбишь. Черное для вас

белое, белое - черное... Нате лучше газету, почитайте, дома

повнимательней да пораскиньте мозгами...

═- Не нужна мне ваша газета! - даже отшатывается Серафима Ильинична, будто

Валентина Петровна протягивает ей не бумажный листок, а ядовитую змею. - И

раньше в них врали: все у нас хорошо, все отлично, одни только успехи и

подъем по всем показателям, а сейчас и подавно. "Только одни мы за народ,

голосуйте за наших кандидатов! Мы и пенсии поднимем, и зарплату, и пособия

на детей... И цены тут же снизим, ликвидируем бедность...". Жди, надейся!

сколько власть у═ вас в руках была, никто не мешал, как хотели - так и

вертели. Что-то═ не очень старались пенсии поднять и зарплаты. А вот о

себе, любимых,═ ненаглядных, изо всех сил заботились. И квартиры шикарные

хватали, и санатории для себя особые завели, и дефицит вам всякий. Кто

икру═ и апельсины по праздникам жрал, колбасу копченую? Да и не по

праздникам. И обужка вам, и одежка. Шапки ондатровые. Все секретарские

жены в норковых шубах. В магазинах шаром покати, а тайные базы для

партийного═ начальства от═ добра ломились. Думаете, народ не видел, не

знал, как партийная верхушка все для себя хапала? Ни стыда, ни совести.

Только на лозунгах: равноправие, демократия, партия и народ едины... Вот

и получили - пинком под заднее место...

═Валентина Петровна, не отвечая, сердито махнув рукой, поворачивается и

идет со двора.

═Серафима Ильинична переходит к очередному мусорному контейнеру, но

продолжает про себя бормотать, договаривая на разные лады, то,═ чем она не

успела выстрелить в партийную активистку Валентину Петровну.

═Двери гаража распахнуты, я запускаю мотор, вывожу на свет утра

автомобиль. Лобовое стекло в пыли. Мотор негромко урчит, прогреваясь,═ из

выхлопной трубы вьется легкий дымок, а я, чтоб не терять даром времени,

протираю чистой тряпкой переднее стекло.

═- Конечно, если за машиной═ смотреть, она и бегает. В одних руках машина

должна быть. А если как в колхозе: сегодня один сел, поехал,═ завтра

другой, хозяина нет, так это уже не машина, это утиль, только═ на

свалку...

═Голос мужской, негромкий, хрипловатый. Это Володька. С═ черной кудлатой

головой, небритый, заросший свалявшимся войлоком══ до самых глаз, как

таборный цыган, в драном свитере, сползающих гармошкой на грязные ботинки

брюках. Мелкими шажочками он проволакивается мимо гаража. Володька

поднялся с садовой скамейки во глубине двора, на которой═ ночует,

подстелив под себя картон сплющенных коробок из-под разного товара, а

направляется он в расположенный по соседству со двором и домом погибающий,

беспризорный парк на поиски "чинариков", сигаретных окурков, брошенных

вечерними═ гуляками на газонную траву и в урны "Макдональдса",

построенного═ недавно в парке в рекордно короткий срок энергичными и

денежными молодыми═ предпринимателями и привлекающего множество любителей

пива и кока-колы, несмотря на высокие цены на все блюда и напитки. В

"Макдональдсе" импортное оборудование, импортная метель; посидеть в нем

за столиками из разноцветного пластика, потянуть мюнхенское темное═ пиво

из бокала с нарисованным на нем дельфином, как бы купающимся═ в пивной

пене, какой-нибудь "тоник" через искусственную, из полиэтилена, соломинку

- все равно что побывать за границей, на каком-нибудь бульваре Парижа,

прикоснуться к западному образу жизни, что так заманчив и соблазнителен

для молодежи.

═По утрам, проснувшись, еще не вполне очухавшийся Володька, как правило,

идет в первую очередь за окурками, потому что покурить для него в

утреннем его состоянии важнее всего, а уж потом он начинает думать, как бы

чего поесть и выпить.

═Набрав в парке и возле "Макдональдса" полную горсть "чинарей", он

возвращается на свою скамейку во дворе, у забора из серого кирпича, не

спеша, бережно их потрошит, чтобы не присыпать драгоценный для него табак,

ссыпает его в═ жестяную коробку из-под сардин, потом скручивает корявым

пальцами толстую цигарку из газетной бумаги и окружает себя облаком

голубого дыма.

═На лице его полное блаженство. Пыхтя голубыми струйками, он выглядит

человеком, который доволен своей жизнью на полную катушку, все у него

есть, в достатке, и большую ему решительно ничего не═ нужно.

═2

═Если я еще не уехал, копаюсь возле машины или в гараже, Володька,

покуривая, опять говорит мне про то, что машина должна быть в одних руках,

у нее должен быть один хозяин, а не так, как в колхозах. Это его

излюбленная мысль, люди любят повторять, в чем они убеждены, что хорошо

знают. А Володька колхозные нравы знает не понаслышке,═ он деревенский, из

Репьевского района. Там родился, вырос, работал.═ Весной - сеяльщиком,

в═ остальное время года - свинарем. И только когда═ началась, как он

выражается, реформация, иначе говоря - развал, все колхозные дела

остановились, начали огулом резать скот, потому═ что нечем кормить, за

работу перестали платить даже ту мелочь, что═ платили, и у людей вконец

погасли надежды, что дела поправятся, вернется нормальная жизнь, Володька

подался в город: искать хоть какие-то способы существования.

═В нашем пятиэтажном жилом доме не первом этаже находилось маленькое, но

приятное и нужное людям кафе: мороженое разных сортов, молочные коктейли,

биточки с гарниром, своей выпечки коржики с посыпкой═ из толченых орехов,

пирожки с разной начинкой. Володька пристроился═ к кафе в качестве

грузчика, подсобника на все случаи, где требуется═ мужская сила. Таскал на

кухню привозимые в грузовых фургонах фляги═ с молоком, взамен поднимая на

платформу пустые; накинув на голову═ и плечи порожний драный мешок,

переносил на спине в кладовую свиные═ и коровьи туши, мешки с мукой,

сахаром, солью. По утрам, до открытия═ кафе, мыл теплой водой и шваброй в

зале, пол, водрузив на столы кверху ножками стулья. С кормежкой было

просто шикарно: ему накладывали═ полные тарелки всяких остатков от

посетителей: гречневую кашу и картофельное пюре; хлеба и недоеденных

пирожков доставалось даже с избытком. Никогда в жизни он не знал такого

изобилия вкусной еды. Он даже раздобрел, раздался вширь, будто на курорте,

щеки обвисли, надулись,══ как у хомяка. Спал он тоже отменно, в кладовке,

на груде пустых ящиков, покрытых мешками из-под муки и сахара, подложив

под голову═ свернутую валиком свою деревенскую телогрейку.

═Но счастье, даже простое═ благополучие, как все хорошее, что выпадает

человеку, долго не длится. Дешевое кафе,═ бывшее государственным

предприятием, получавшее для своего существования дотации, было═ не

выгодно, не нужно новым═ властям, державшимся безжалостных

капиталистических принципов; его закрыли, в помещении, что занимало кафе,

утвердились коммерсанты, арендаторы, поставили игровые автоматы и без

всякого для себя труда стали качать завидную═ прибыль.

═Володенька потерял все: и даровую кашу от недоеденных порций, и даровой

хлеб, и свое═ ночное лежбище в кладовке на ящиках из-под маргарина и

мешках.

═Но отрываться от бывшего кафе, покидать двор он не хотел, двор возле дома

был ему уже привычен, им обжит,═ в нем он был известен всем═ жителям,

отношение к нему было сочувственным, с добротой, как к бедолаге без

вредных привычек: не крадет, не сквернословит, не выпрашивает

металлическую мелочь на курево и выпивку.═ Милиции на фоне двора═ он тоже

был известен, к нему не придирались, в глазах всех он все═ еще сходил за

грузчика. К тому же был безотказен на любые просьбы═ жильцов: что-нибудь

починить, вытащить из подвала тяжелое, покараулить малое дитя, вынесенное

в коляске на воздух, на прогулку, пока═ молодая мамаша смотается в

близлежащий магазин за молоком или кефирчиком. И потому Володька так и

остался═ существовать на привычной ему═ территории, в большом, неуютном,

без зелени и цветов дворе, с одной═ только голой землей, сделав своим

домом и местом ночлега стоявшую возле кирпичного забора и будки с

электрической подстанцией широкую садовую скамейку. В прохладные ночи он

пытался устраиваться в подъездах═ на ковриках, лежащих у квартирных

дверей, собирая их как подстилку по═ несколько штук,═ но выйти среди ночи

на двор по нужде он ленился, писал тут же, возле себя, разводя в подъездах

нестерпимую вонь, и жильцы его из подъездов быстро погнали, стали запирать

на ночь входные═ двери.

═Некоторые жильцы, желая ему блага, как они его понимали, пытались

заводить с Володькой разговоры, склонить его вернуться назад, в свою

родную═ репьевскую деревню. Идет слух, говорили они, что всех колхозных

жителей наделяют по новому закону в собственность землей - по семь,═ девять

и больше гектаров на человека. Ведь это же какое богатство: если большая

семья, как можно прекрасно жить, имея такую собственность! А у тебя,

Володька, в деревне еще не совсем старая мать, жена, детишки подрастают,

представляешь, какое поле вы═ всем своим гамузом отхватите? Да ты там

даром, ни одной своей копейки из кармана не вынув, запросто помещиком

станешь, фермером, не хуже тех, что в Америке!

═Но Володька оставался глух к таким с ним разговорам, к перспективе

стать помещиком или фермером на манер американских.

═-═ Чего мне с этими гектарами делать? - хмуро отвечал он. - Чего я с ними

сделаю? Кабы трактор и прочая механизация...═ А═ с лопатой и═ граблями

только пару соток под картошку вспашку...═ Так они у меня и═ так есть,

возле хаты, моя Машка на них горбатится...

═И, начисто отметя рисуемые жильцами дома радужные перспективы, какие

сулит ему возвращение в родные репьевские края, Володька привычно брел к

серому бетонному "Макдональдсу", сказочно быстро выросшему по соседству в

беспризорном парке, сверкающему хрустальным стеклом широких окон, даже

днем льющему изнутри потоки золотого света роскошных люстр чехословацкого

или австрийского производства, - собирать═ окурки═ заморских сигарет из

железных узорных урн, тоже представляющих═ собою═ дорогие заморские

изделия, достойные совсем не того, чтобы в них плевали и бросали различную

дрянь - слюнявые "чинарики", липкие═ бумажные стаканчики из-под

мороженого, а никак не меньше - красоваться в музее изобразительного

искусства среди таких же дорогих, высокохудожественных экспонатов...

═3

═Наступило, однако, время, когда Володька, изменив своему правилу не

выпрашивать ни у кого мелочь, стал все-таки попрошайничать. Много за раз

не просил, не больше сорока-пятидесяти копеек, при этом поясняя, какая

причина заставляет его так поступать:

═- Надо полечить надо...

═Что за Надя у него появилась, чем больна, какими лекарствами он

собирается ее лечить - дающие мелочь не спрашивали, только удивлялись.

═- Что ж так мало просишь, лекарства теперь дорогие.

═- А я уже насобирали, только полтинника не хватает, - отвечал Володька.

═Так же точно он говорил кому-нибудь другому, кого останавливал во дворе

с просьбой о полтиннике.

═Женщины, давая медяшку, иной раз доставали из кошельков даже больше,

думая при этом: ну и слава Богу, что он завел себе какую-то Надю, может,

прибьется человек к определенному месту, появятся за ним═ уход и присмотр,

женские руки его помогают и почистят, изменится к лучшему его жизнь вместо

совсем собачьей, какую ведет он сейчас.

═Даже Валентина, Петровна принципиальная═ противница мелкой бытовой

помощи, подаяний типа старорежимной благотворительности, сторонница только

крутых властных перемен и в одну только коммунистическую сторону, и та

дала Володька как-то сорок копеек. Но, давши, стала разузнавать и

выведывать, кто эта таинственная Надя, о═ которой так трогательно

заботится Володька, старается вызволить ее из болезни.

═Суммы, складываемой из медяков, Володьке,═ по-видимому, не хватало, и он

решил заработать враз и по-крупному: подрядился красить железные гаражи.

По другую сторону парка находились старые, уцелевшие═ в войну и оккупацию

жилые дома с замусоренным, таким же неприглядным,═ как наш, двором; в нем

теснились сборные гаражи живущих там автовладельцев. Когда-то они были

крашены масляными красками разного цвета,═ но времени с тех пор прошло

много, краска облупилась, вылезла большими пятнами ржавчина, и гаражи

выглядели безобразно, портили вид всего двора. Городское начальство

распорядилось: или привести их в порядок и благообразие, или тогда их

снесут одним махом, перекинут за город, к селу Подгорному, на специальную

территорию, отведенную под═ гаражи городских жителей. Час езды на

транспорте туда, час обратно, ежемесячная плата за землю, за электрическое

освещение═ территории,══ сторожам-пьяницам. Не обрадуетесь.

═Владельцы гаражей посовещались и решили выполнить приказ городской

власти. Очутиться со своими автомашинами за пределами городской черты

никому не улыбалось.

═Но тратить свои силы и время на покраску гаражей никто не хотел, наняли

Володьку. Выдали ему железные щетки, скребки, купили десять═ больших,

трехкилометровых банок с темно-красным суриком, - чтобы═ все гаражи

выглядели одинаково, не пестрили в глазах═ цветовым разнобоем.

═Целую неделю═ Володька отдирал═ скребками и щетками ржавчину на гаражных

крышах и стенках, мазал или═ олифой, подготавливая к покраске. А когда

олифа просохла и пришло время красить, оказалось, что банки с суриком,

которые сложили в пустующий гараж, отдав ключ Володьке,═ украдены, красить

нечем.

Стоимость украденных банок была немалая. К тому же сурик представлял

дефицит, в летнее время - время всяких ремонтов и покрасок - его

приобретали по большому блату. Никто из потерпевших не хотел верить,═ что

сурик украден кем-то, а не Володькой, ведь ключ был у него, замок на

гараже не поврежден. Володька бомж, забулдыга; замахнул сурик на сторону,

деньги пропил - вот и вся правда.

═Крику и брани возле гаражей в толпе пострадавших, когда обнаружилась

пропажа, было порядочно. Володька горячо утверждал, что банки он не брал;

лично я в═ это верю, до такого дела он бы не опустился,═ несмотря на то,

что достиг уже горьковского "дна"; тем не менее взбешенные собственники

хотели вызвать милицию, сдать ей Володьку. После═ долгого шума кончилось

тем, что Володька пару раз врезали по шее и═ вытолкали со двора не

заплатив ни копейки за им сделанное: чистку═ гаражей от ржавчины, покрытие

их олифой.

═Для Володьки это была большая═ неприятность: даром пропали труд, время,

надежды на приличный заработок. На затылке вздувалась большая шишка: один

из гаражных владельцев, прогоняя Володьку, стукнул его, по-видимому, не

просто кулаком, а чем-то потверже.

═Тут же произошла и другая═ неприятность для Володьки: неугомонная

Валентина Петровна, решившая непременно дознаться, что за Надя═ у него

появилась, кого он так старательно лечит, обнаружила Володьку и его

подружку в дальнем углу парка, в зарослях кустарника. Это было═ тихое

укромное местечко, скрытое от глаз; туда забирались стайки алкашей,═ чтобы

без помех распить добытую бутылку водки или аптечные пузырьки с

какой-нибудь спиртосодержащей настойкой. Пить микстуры═ было намного

дешевле, чем даже самую дешевую, так называемую "паленую", водку, то есть

кустарно, подпольно произведенную из какого-нибудь технического спирта.

═От такого количества микстуры, что поглощали забравшиеся в кусты

косоглазые дружки за один раз, непривычный человек тут же протянул бы

ноги, но алкаши пили, испытывая только наслаждение, нисколько не дурея, не

помрачаясь разумом.

═И вот в этих загаженных, замусоренных кустах, среди порожних═ аптечных

пузырьков, смятых сигаретных оберток, Валентина Петровна,═ ведомая

безошибочным═ нюхом прирожденной разведчицы, которая любое═ задуманное

дело непременно доведет до конца, увидела Володьку и его═ никому не

известную Надю. Она была женщиной лет сорока, гораздо старше Володьки, в

грязной, замызганной телогрейке, хотя стояло жаркое═ лето, в драных,

спущенных, перекрутившихся на ногах чулках с резинками выше колен. Ее

рябое, в рытвинах, темно-бронзовое лицо отливало синюшностью, застоялой

венозной кровью. Типичное лицо давнишней═ алкоголички, к тому же бог весть

сколько немытое, с черными залежами═ грязи в складках морщин, широкими,

аспидными кругами возле глаз. Столь же давно немытые, нерасчесанные

волосы, свалявшиеся в войлок, который═ теперь уже не промыть хоть в десяти

водах,═ не расчесать никаким гребнем. Бомжиха, обитающая═ неизвестно где,

скорее всего - вот═ так же, как Володька, где-нибудь возле мусорных баков,

ночующая в подвалах, на чердаках, лестничных клетках.

═И Володька, и его подруга держали в руках по═ аптечному пузырьку с

настойкой боярышника, - вот на какое "лечение" собирал Володька═ медяки у

проходивших через двор жильцов дома...

═Разумеется, открытие свое Валентина Петровна тут же предала широкой

огласке, не стала держать при себе.

═Володьке перестали подавать медяки. А без них ему не на что было покупать

аптечные микстуры, и, стало быть, пропали═ поводы и радость встречаться в

Надей.

═Наступила долгая полоса трезвости, скушного, бессмысленного, ни на что не

направленного прозябания. Володька пребывая в мрачном,

сосредоточенно-угнетенном настроении. Волосы на его голове═ сбились═ в еще

более дикую, спутанную копну, чернота на лице сделалась еще гуще, глаза

ушли в глубину орбит, как в пещеры, залитые тьмой.

═Так продолжалось дней десять. Но затем он ожил. Его осветила пришедшая

ему в голову идея, находка, сулившая впереди, как он верил, скорый

поворот к благополучию, хорошие и к тому же вполне честные, трудовые

деньги.

═4

═Володьку потянуло в бизнес. Додуматься до него было совсем просто:

возможности лежали прямо перед глазами. Возле "Макдональдса" на

специальной стояночной площадке в середине дня собиралось от двух═ до трех

десятков личных автомашин, сплошь дорогие иномарки: "бэ-эм-вэ",, "тойоты"

и "хонды", "вольво", "мерседесы" всех разновидностей, вплоть до

"шестисотых". Это в свой обеденный перерыв приезжали "новые русские",

воротилы всяких прибыльных фирм, предприятий, компаний, все так один

дорого одетые, с кольцами и перстнями на пальцах,═ уже дородные, щекастые,

лысоватые, с переваливающими через брючные═ ремни животами - в свои

тридцать═ с небольшим лет. Одни - перекусить,═ не справляясь о ценах на

выбранные блюда и напитки, другие - ради═ деловых встреч, третьи - для

того и другого вместе.

═Иные═ автомобили покрывала пыль, иные были забрызганы грязью.

═Володька вызывался помыть такие машины, пока их владельцы заняты своими

обедами, разговорами с деловыми партнерами. Хозяева охотно соглашались.

Произвести мойку было несложно: в парке еще действовал водопроводный кран,

поставленный, когда в нем еще радовали глаза цветники, узорные клумбы, и

на заходе солнца садовник в фартуке═ и резиновых сапогах поливал их из

шланга.

═Володька обзавелся вместительным ведром, кусками поролона в качестве

губок, тряпьем - как протирочным материалом. Даже коробками со стиральным

порошком - для полной чистоты и блеска автомобильных кузовов и стекол.

Владельцы иномарок, выйдя на воздух после сытного═ "закусона", довольные

результаты своих переговоров с партнерами, удовлетворенно кивали головами,

видя, как сияют их "тойоты" или "мерсы", совали Володьке смятые десятки, а

иные в наплыве щедрости - даже полусотенные бумажки.

═Володька радовался и сам сиял наподобие тех иномарок, на которые он

наводил глянец.

═Но Володькины радости и доходный промысел продолжались недолго. Появились

конкуренты: кучка рослых, крепких парней от двадцати и старше лет. По их

быстрым, острым, цепко все хватающим глазам - почему-то у всех одного

желто-зеленоватого цвета - было видно, что все они═ ушлая, отпетая

сволочь, по-современному развиты, нахватаны всего и═ вся, с дипломами, как

бы даже не высших учебных заведений, жадны и═ зубасты, крепко спаяны в

волчью стайку, добычи нигде и никакой не упустят, в чужие руки не отдадут,

Володьке с ними не тягаться.

═От иномарок они погнали его враз, бурным натиском, с таким шумом═ и

сквернословием, какое можно услышать разве что среди уголовников. Они

вырвали у Володьки тряпки из рук, нахлестали его ими по лицу; самый═ из

них проворный, стремительный, с рыжими, как у циркового клоуна, патлами,

обученный, видать, приемам каратэ, наградил Володьку═ крепким ударом ноги

в пах; от такого удара на целую минуту замирает═ дыхание и лезут на лоб

глаза. Володька, крича, ругаясь, пытался сопротивляться, отнять свои

тряпки. Тогда его схватили под руки, отволокли═ от машин на порядочное

расстояние и, как мешок, кинули на землю. Володька поднялся, но тут один

из парней, решивших захватить выгодный═ промысел в свои руки, с

Володькиным ведром, полным воды, набежал на него и, что═ есть силы

размахнувшись, ударил Володьку ведром по голове.═ Это═ была уже совсем

лишняя, ненужная жестокость, победа над Володькой была уже одержана, он

был уже не боец, не конкурент. Но такие═ волки, какими были эти

сплоченные, сбитые в дружную стайку парни, ради своего торжества,

вожделенных целей способны и на гораздо большее,═ не только пробить

противнику голову железным десятилитровым ведром.

═Эту сцену наблюдали Валентина Петровна и еще несколько женщин нашего

дома.═ Они стояли кучкой на выходе со двора, Валентина Петровна только что

побывала на очередном инструктивном собрании, где объясняли, за кого надо

голосовать при скорых выборах в городскую думу, а═ за кого не надо -

нечисты на руку, скрывают свои незаконные доходы,═ и Валентина Петровна

передавала узнанное соседкам по дому.

═Она сразу же поняла суть происходящего возле иномарок, то, что у Володьки

отнимают работу, которая его кормила, силой захватывают═ для себя

выгодный промысел, и даже с долей какого-то удовольствия,═ ибо картина

подтверждала правоту ее всегдашних высказываний насчет заводимых

"дерьмократами" порядков, сказала слушавшим ее женщинам:

═- Вот она, пожалуйста, полюбуйтесь - звериная харя капитализма!

═К иномаркам возле "Макдональдса" Володька больше не приближался.

═Что-то в нем заметно сдвинулось после удара ведром по голове, нарушилось

в его поведении, характере, даже всем облике. Он стал не═ совсем

разборчиво, временами даже бессвязно, говорить, заикаться, повторять одни

и те же слова, как бы теперь в своей речи на одном═ месте, не в силах

продвинуться дальше.═ Прежде такого за ним не наблюдалось. При ходьбе он

пошатывался, валился в сторону, и казалось - неизбежно упадет. Но все же в

последний момент он удерживался на ногах,═ выправлялся. Крепости и

уверенности в его движениях не было уже и═ наполовину. Вероятно, удар

ведром по голове вызвал мозговое кровоизлияние, инсульт, и заикание,

шаткость на ногах - это были его последствия. Володьку надо было бы

поместить в больницу, назначить ему лечение, но сам он об этом не думал, а

дворовые жители и подавно. Да и═ какая больница═ взяла бы Володьку такого:

грязного бомжа, без паспорта, медицинского полиса, без которого теперь ни

в одно медучреждение не суйся,═ даже пораненный палец йодом не помажут.

Свой═ недуг он переносил на ногах. И, должно быть, еще крепок, вынослив

был его организм: спустя месяц он почти что полностью оклемался. Нормально

заговорил, только походка его все еще оставалась неуверенный,═ шаткой;

шажочки мелкие, семенящие; пройдет шагов десять - станет. Стоит долго,

словно забыв, куда шел, зачем, надо ли идти дальше...

═5

═Периоды всех революций, переворотов, социальных переустройств, реформ

полны рождающих слухов. Как правило, все они тревожны и в конце концов так

или иначе сбываются. Кто их производит, распространяет, нагнетает,

увеличивает их пугающее содержание порой до гигантских размеров -

установить всегда невозможно, скорее всего, они рождаются сами по себе, из

складывающейся обстановки, из страхов, предчувствий, недобрых ожиданий

людских сердец.

═Вот так родился и пошел слух, что скоро отменят действующие паспорта,

будут давать новые, но не всем, а только тем, кто поддерживает ельцинскую

демократию. А кто не поддерживает - те останутся без паспортов, не

гражданами страны, лишенные всяких прав на проживание и═ работу, и будут

высланы за пределы России.═ Куда - неизвестно, но за═ пределы. Может быть

- в каракумские пески, может быть, - в степи Монголии. И так будут

высланы все так называемые "мигранты", те русские═ и нерусские, что

набежали в Россию из отделившихся республик, объявивших себя

самостоятельными и независимыми государствами. Пускай у большинства из них

родной язык русский, они одного с нами воспитания,═ все были гражданами

исчезнувшего с карты мира Советского Союза, но═ зачем нам чужие, у нас

своих хватает, россиян, мы своих-то не можем сносно прокормить, обеспечить

работой и жильем. А мигранты - это уже═ совсем ненужная, совсем

непосильная нагрузка для российской находящейся между жизнью и смертью

экономики.

═Во дворе нашего дома эти мрачные слухи активно муссировала Валентина

Петровна, раздавая людям новые листовки и газетки, напечатанные,═ как

всегда, неизвестно где, по качеству бумаги и шрифта в тех

расконсервированных типографиях дореволюционной поры с сыростью на стенах

и крысами. При этом она не уставала повторять, что, если бы власть

находилась в руках Советов, коммунистов, никогда бы ничего подобного═ не

произошло, и единственный способ спасения страны и народа, избавления от

гибели и нынешних бед - это на всех выборах голосовать только═ за

коммунистов, вернуть власть в их руки.

═В эти дни, под разговоры об усилении паспортного режима, я однажды

спросил у Володьки: есть ли у него паспорт?

═- А как же! - ответил он. - Конечно, есть. Как же без паспорта, без

паспорта нельзя.

═- И где ж он у тебя, где ты его хранишь?

═- А вот где он, куда подевался - про это я и сам думаю...

═Володькино молчание продолжалось с минуту.

═- Должно, на производстве он остался.

═- На каком производстве?

═- Да на этом... что вот тут было. В кафе.═ У начальницы Доры Осифны.

═- Так возьми, чего ж ты тянешь. Без паспорта тебя ж за шкирку и

куда-нибудь в Тьмутаракань.

═- Где ж я их теперь найду, тех начальников? Дору Осифну. Их и следа уже

нет.

═- Как это - следа нет? Это ж государственное предприятие было, какому-то

тресту, управлению подчинялось. Пойди туда, расскажи, так, мол, и так,

работал, состоял в штате грузчиком, паспорт мой у начальницы хранился,

верните его мне.

═- Да, конечно, надо сходить... - согласился со мной Володька. - Схожу.

Как без паспорта, без паспорта нельзя...

═Но было видно, что никуда он не пойдет, наш с ним разговор тут же вылетит

у него из головы.

═Неизвестно, в связи ли с намечающимися паспортными мероприятиями или по

другим══ указаниям, но милиция взялась за Володьку, решила депортировать

его из города на родину, в репьевскую деревню, к его земельным гектарам,

должно быть, скучавшим без хозяина.

═За Володькой приехал милицейский "козлик" в синих полосах. Володьку

посадили на заднее сиденье, а по дому разнеслась весть, что Володьку

увозят, и на двор, к машине, вышло с десяток жильцов: поглядеть на это

действо и попрощаться с Володькой.

═Милиционеры - водитель "козлика", конвой из двух молодых розовощеких ребят,

как видно, совсем недавно надевших милицейскую форму, -═ жевали возле машины

купленные у уличной торговки пирожки с капустой,═ прихлебывая из горлышка

пластикового баллона рыжую "Фанту", заряжались перед дальней дорогой в

Репьевский район. Володька сидел молчаливый, грустный, покорный, сжавшийся

в комок, словно сразу уменьшившийся во всех своих размерах.

═- Что, Володька, за высокий урожай бороться едешь? - шутливо спрашивали

его некоторые жильцы. - Ты уж там покажи всем лодырям, как надо работать,

будь примером. Чтоб твой портрет на Красную доску повесили...

═Некоторым Володьку было даже жаль. Не жаль его было только одной

Валентине Петровне.

═- Правильно! - сурово и бескомпромиссно говорила она.═ - Надо═ наводить

порядок. А то распустили всех - дальше некуда. При советской═ власти

никогда такого не было - ни бродяг, ни побирушек. Всем сейчас═ же место

находили. А теперь тунеядцев, ворья всякого - полно. Вечером═ на улицу

выйти страшно, тут же ограбят или убьют. Правильно, что Володьку в деревню

везут, нечего ему тут околачиваться. В колхозах поля бурьянами зарастают,

а он тут возле мусорных баков на дармовых кормах барствует!

═- Так уж и барствует, Валентина Петровна, вы уж скажете! - возражали

агитаторше некоторые из жиличек. - Вам бы такое барство!

═- А кто виноват? - взрывалась Валентина Петровна. - Сам же он и виноват!

Кто его сюда тащил? Сам приперся. Жену, детей, старуху мать бросил. Чем

ему в колхозе плохо было? Люди же работают. Личной═ землей наделили. Бери

инструменты в руки, трудись! Создавай личное═ и общественное благополучие.

Нет, хочется, что оно само с неба упало. А с неба не упадет, с неба только

дождик падает. Трудом, трудом═ хорошую жизнь надо добывать! А он тут

сшибать полтинники наловчился да микстуру лакать...

═Милиционеры дожевали пирожки, глотнули еще по разу пузырящейся оранжевой

"Фанты".

═- Все, граждане, последнее целование - и мы трогаем, - сказал водитель с

двумя желтыми лычками на голубых погонах. - Больше вы своего Володьку не

увидите.

═"Козлик" зафырчал мотором, дернулся с места, пополз со двора,═ оставляя

позади себя сизый вонючий дым плохого, низкосортного бензина.

═И сразу все жильцы, провожавшие машину, почувствовали, что двор, хотя в

нем ничего не изменилось, он выглядел точно таким же, как всегда,

все-таки стал иным, опустелым и даже грустным с увозом всем уже привычного

и каким-то образом как бы чем-то необходимого Володьки...

═6

═Но прошла неделя, и Володька вернулся. Солнечным утром первые жители дома

стали выходить из квартир на работу, по ранним своим делам, и увидели:

Володька, в том же═ самом одеянии, в каком увозили его═ в безвозвратную

депортацию на родину, спит на том же своем месте, на скамейке возле забора

из серого кирпича и такой же серой, кирпичной трансформаторной будки. Ни

сумки возле него на скамейке или земле,═ ни мешка или хотя бы

полиэтиленового пакета; значит, покинул родные палестины, родную избу и

семью, как был, не взяв с собой решительно ничего. Каким его увозили

милиционеры, таким он и вернулся.

═- Что, Володька, случилось-то, чего ты так скоро назад мотанул?═ Не

приветили, что ль, тебя домашние, не приголубили? - пытались расспросить

его дотошные дворовые бабки, собирающиеся возле подъездов на других

скамейках в любое время дня и вечера на свои бесконечные посиделки и

чесание неугомонных языков.

═Володька в ответ мычал что-то невнятное.

═- Ну, а земля-то твоя как, растет стопудовый урожай иль одни бурьяны?

═И на это Володька тоже только мычал.

═- Сколько ж всего вам на семью отписали?

═- Да много.

═- И какая ж она, чернозем или супеси, ровная или буераки? В Репьевском

районе плохой, говорят, нет, сплошь чернозем.

═- А я ее видал, землю-то эту? Ее в натуре-то и нет.

═- Как же так - нет? Наделили гектарами, а ты говоришь - нету? Раз

═наделили, значит, должна быть.

═- Так ведь на бумаге-то это - наделили. А как она была одним═ полем - так

и есть. Ею Акулькин управляет. Хозяйствует на ней.

═- Это кто ж он - Акулькин, председатель колхоза?

═- Да там у нас давно уж не колхоз.

═- А что же?

═- Хрен поймешь. То ли ООО, то ли ТОО. Акулькин главный.

═- Ваш, местный?

═- Откуда-то взялся, хрен его знает, откуда. Главный теперь он,═ Акулькин,

и все. Арендатор, так он зовется.

═- От себя арендует или от завода какого?

═- Я не спрашивал.

═- Но деньги или натурой колхозники за работу получают? Платит им

Акулькин?

═- Кому платит, кому нет.

═- Кому ж платит, а кому нет?

═- Хрен поймешь.

═- Так что ж, все-таки, там у вас в районе происходит? Колхозная система

хоть как-то сохранилась, существует? Сколько за нее боролись, сколько

народу измордовали, в Сибирь загнали. Что ж там теперь у вас?

═- А что и везде, не только у нас, бардак полный. Хрен поймешь.

═Для Володьки потянулась прежняя его жизнь═ бомжа и голодранца. Но

крикливые изобличения Валентины Петровны сделали так, что кормиться,

собирать на хлеб, уличные пирожки, самые дешевые усманские сигареты

"Прима" ему стало гораздо труднее, добыча получалась скудной. И он

кормился просто из мусорных баков, выбирая съедобных куски из отбросов,

что выносили жильцы из своих квартир в ведрах и рваных полиэтиленовых

пакетах.

═Беда была еще в том, что не один Володька охотился за съедобными кусками,

к мусорным контейнерам беспрерывно подходили другие голодные═ искатели

пищи, бродящие по дворам, от одних баков к другим. Володька═ пытался с

ними спорить, на правах живущего именно в═ этом дворе установить свой

приоритет на сваливаемые в баки отбросы, свою первоочередность, но

забредающие во двор охотники оказались не робкого десятка,═ голод придавал

им силу и смелость. Володьку раза два крепко пихнули═ в грудь, дали "леща"

по всплошную заросшей физиономии, и он, вспомнив кулаки конкурентов,

отнявших у него мойку "мерсов" возле "Макдональдса", ворча и ругаясь про

себя, все же от своего единоличного владения мусорными баками вынужден был

отступить.

═Порой и я давал Володьке какие-то копейки, в основном на "Приму", когда в

сборе окурков его постигало невезенье, наступал пробел,═ он долго не

вдыхал табачного дыма и мучился от своего неутоленного желания. Но однажды

решил помочь более основательно - не просто дать ему побольше денег, они

бы у него пролетели вмиг, а предоставить длительный заработок. Внутренний

голос подсказывал мне, что ничего из═ этого не выйдет, но попробовать

хотелось, поставить, так сказать, эксперимент. Для выращивания огородной

рассады на грядках,═ на случай похолодания, для покрытия ростков, мне были

нужны прозрачные═ полиэтиленовые бокалы из-под пива, выбрасываемые

"Макдональдсом" в свои мусорные баки.═ Я сказал Володьке, что буду платить

по пятаку за каждый═ бокал, который он мне принесет со свалки

"Макдональдса". Принесет десять - значит, полтинник, принесет двадцать -

рубль, и так далее. Пусть приносит хоть тысячу, в садово-огородном

кооперативе, в котором я стою, многим нужны такие полиэтиленовые колпачки,

разойдется любое количество.

═Я рассчитывал, что Володька с радостью ухватится за мое предложение,

делать ему нечего, весь день он свободен; пошлялся возле═ новомодного

кафе, заглянул на его мусорку - вот два или три рубля в кармане. И на

уличные пирожки, и на пачку "Примы".

═Но за несколько дней Володька собрал всего лишь с десяток бокалов с

хвостатыми русалками и веселыми дельфинами, обвивающими их своим

хороводом, и больше я от него не дождался. В своем═ бомжатстве,═ душевной

расслабленности и одолевающей его лени он уже полностью потерял охоту и

способность к какой-либо работе, к каким-либо трудовым═ усилиям, даже ради

своих самых насущных нужд. Скажи ему - вон валяются, рассыпаны золотые

монеты, собирай - и у тебя будет все: и кров═ над головой, и вкусная еда,

и водка, и пиво в бокале с русалками, и═ чистая одежда, и крепкие,

непромокаемые ботинки, а не эти опорки, которыми ты шкрабаешь, чуть не

роняя их с ног, - он бы═ наклонился раз,═ другой, взял бы ровно на булку,

на пачку усманской махорки или "Примы", утолить свои самые насущные

потребности и всего лишь на текущий день, и оставил бы все другое золото

валяться на земле...

═7

═На ветвях тополя под балконом моей квартиры на высоте шестого═ этажа

порывистый осенний ветер трепал последние листья, стараясь их═ сорвать, и,

покружив в воздухе, бросить на мокрую, в лужах, землю.═ По ночам столбик

термометра падал до нуля, и ниже. Утром, подойдя к окну, я видел внизу, на

крышах сараев, отделявших наш двор от парка,═ серебряную изморозь.

Нахохленные вороны сидели на деревьях, качались═ вместе с ними под ударами

злого ветра, недовольно каркали; они предчувствовали холодную, суровую

зиму, которую не все из них переживут.

═А Володька все еще продолжал ночевать на своей скамейке. Кто-то из

жителей дома, жалея его, подарил ему старые, подшитые толстым войлоком

валенки, кто-то - ватную шапку-ушанку, а кто-то сделал ему═ совсем царский

подарок: меховую шубу, что бесцельно и ненужно лежала в═ домашнем сундуке,

только плодя моль; и выбросить жалко, и носить уже═ не годна. В ней зияли

большие прорехи, местами мех был съеден до кожи, висел клоками и клоками

же отваливался, но все же шуба была еще═ толста, тепла, а, главное, она

была велика, вдвое больше, чем требовали Володькины размеры. В нее,

располагаясь на скамейке, он мог в═ два слоя заворачивать свое тощее тело.

═Подошел снежный, буранный декабрь, началась совсем настоящая зима. Затем

- рождественские, крещенские морозы в двадцать и тридцать градусов. А

Володька все так же ночевал на скамейке.

═В одну из таких ночей - с воем ветра в стучащих обледенелыми ветками

деревьях парка, я не поверил поздно вернувшейся с работы жене, что

Володька лежит на лавке, вышел на него посмотреть. Да, действительно,

замотавшись в шубу, в треушке, завязанной у подбородка, он преспокойно

спал на скамейке на толстом слое картона, засунув ноги в валенках в

глубокую картонную коробку и упрятав голову до плеч в такую же точно.

═На память мне пришла книга о знаменитом норвежце Фритьофе Нансене,

которую я читал в детстве. Он хотел достичь Северного полюса, на котором

еще не бывал никто из людей, и пошел к нему на лыжах со своего корабля

"Фрам", затертого льдами. Несмотря на всю свою решимость, предварительные

тренировки, измучившись в преодолении ледовых═ торосов, вынужден был

повернуть на юг, к Земле Франца Иосифа. Прежде═ чем выйти туда, где была

возможность встретить людей, промысловиков,═ заходящих на шхунах в поисках

тюленей и пушного зверья в высокие широты, Нансену пришлось зазимовать,

провести несколько долгих═ месяцев в берлоге из камней, пережить

бесконечную полярную ночь с буранами и морозами, превращавшими ртуть

термометров в твердый═ металл.

═Но вот так, как Володька, на открытой скамейке, запрятавшись в картон

вместо каменной пещеры, даже Фритьоф Нансен, бывалый, опытный═ полярный

путешественник, несмотря на всю свою физическую и моральную закалку, не

выдержал бы и суток.

═Я стоял над спящим Володькой и думал: что же за жизнь стала там, в родном

ему═ деревенском краю, каков же его дом, какова семья, что в═ ней за быт,

отношения, и что же такое сам Володька, его психика, человеческая суть,

если всему тому, что он имеет, что у него есть, он предпочитает вот это:

голую скамью, ночь на страшенном морозе с ногами и головой в картонных

коробках? Загадка? Какие-то психические отклонения, ненормальные выверты?

Да, наверное, нет, никакой загадки не оказалось бы, если бы Володька

вместо мычания смог бы рассказать про обстоятельства своей жизни, про то,

что его гнетет и гонит, не дает ему═ быть прежним человеком, каким он был,

тружеником в своем родном селе, на понятном человеческом языке, со всеми

теми конкретными, что лежат в его отравленном аптечными микстурами мозгу,

в его═ спрятанной от человеческих глаз душе...

═8

═Вороны в самом деле не все выдержали суровую, морозную зиму, немало их

окоченелых трупиков с раскинутыми крыльями чернело весной═ в парке на

тающем снегу. Немало═ померзло и воробьев. Но Володька - к удивлению всего

населения дома - выдержал и даже ничего себе не отморозил: ни пальцев, ни

носа. Думаю,═ удивился бы даже Нансен, если═ бы он еще продолжал жить и до

него═ дошел бы этот факт.

═Умер Володька уже в начале лета, когда отпраздновали Первое═ мая, День

Победы, отцвели яблони и груши, и в пышной белизне был только колючий

шиповник, подававший своим цветением весть всем любителям рыбной ловли,

что икрометание окончилось, рыба в реках и водоемах голодна, прожорлива,

клюет на все, что ни забрось; берите удочки - и за город. Вас ждут

несказанные удовольствия: потрескивающие сучьями костры на берегу, первая

долгожданная ушица в подвешенных на треногах котелках, - да со стопочкой

охлажденной в роднике═ кристально чистой, восхитительно-заманчивой

водки...

═Я обмывал из ведра перед гаражом машину, собираясь - нет, не на рыбалку,

заботы усложнившейся жизни не позволяли расходовать на нее═ время, а все

на те же свои огородные сотки, кормящие картошкой и прочими овощами, но

требующие за это неустанного труда.

═Подошел Володька, как всегда сказал свою любимую фразу - что машина

должна быть в одних руках, тогда она и бегает безотказно, а если═ как в

колхозе, постоянного хозяина нет, то это уже не машина,═ это утиль, только

на свалку. Потом он невнятно, сбивчиво заговорил═ о другом, понять его

было нелегко, но все же я разгадал: он просил двадцать копеек. Только

двадцать, а то не хватает═ на половину кирпичика черного хлеба.

Двадцати копеек у меня не было, была одна монетка в пятьдесят.═ Я дал ему

эту монету. Володька сказал, что лишнего ему не нужно, хотел отсчитать

сдачу, но задержал движение своих рук, сказал - отдаст потом. На тридцать

копеек можно было купить одну сигарету у тех═ девчонок в фирменных

курточках и картузах, что продают═ на тротуарах табачные изделия прохожим

поштучно.

═Он был трезв, но не мыт, не чесан, голова, как═ всегда, всклокочена, воронье

гнездо, а═ не голова, лицо до глаз в черноте небритости. Я снова, как уже

не однажды, подумал про его внешность: совсем таборный цыган, орудующий у

кузнечного горна с лошадиными подковами, тележными═ шкворнями, что с своей

природной черноте добавляют═ еще въедливую угольную копоть. Начитанным же

людям, не видевшим никогда своими═ глазами═ цыганские таборы, их кибитки,

шатры, огонь и дым═ костров, особенно знакомым с романами Жюля Верна,

Володька мог бы напомнить Айртона из "Детей капитана Гранта", просидевшего

в одиночестве на необитаемом острове много лет подряд═ и давно сменившего

человеческий облик на звериный.

═Володька ушел с зажатой в кулаке мелочью, а через полчаса во двор вошел

милиционер и сказал судачившим на своих лавочках бабкам, что надо

кому-нибудь пойти к хлебному магазину на другой стороне═ улицы для

опознания: тот малый, бомж, что обитал здесь, в вашем дворе, помер, лежит

на тротуаре возле магазина. Надо составлять═ протокол, и кто-то должен

подтвердить, что это именно Володька, который тут бомжачил...

═Всполошенные бабки побежали за миллионером всем гуртом, пошел за ними и

я, тоже пораженный неожиданной вестью.

═Володька лежал поперек═ тротуара прямо перед входными дверями в магазин,

лицом вниз; правая рука его была откинута в сторону, кулак═ разжат, на

асфальте посверкивали те монетки, что он набрал на хлеб,═ в том числе и

моя - маленький медный полтинничек. Вокруг мелькали люди, по тротуару

двигался всегдашний поток прохожих в ту и в═ другую═ стороны. Некоторые

заходили в магазин, навстречу им выходили с покупками. Почти все косились

на лежащую Володьку, но никто не проявлял особенного интереса, внимания,

какой-либо тревоги; обычная городская═ картина, пьяный и пьяный, в

грязной, заношенной одежде обыкновенный алкаш, каких развелось без меры;

сейчас его увезут - и дело с концом.

═Милиционер раскрыл планшет, висевший у него═ на боку, достал лист бумаги,

присел на скамейку под навесом автобусной остановки и стал писать

протокол.

═- Как его фамилия, знаете? - спросил он приведенных со двора женщин.

═Фамилию Володьки никто назвать не мог.

═- Отчество тоже не знаете? Семья у него есть, родичи? Откуда он?

Говорят, деревенский. Из какого же он села, деревни?

═Ничего этого═ дворовые бабки тоже не знали. Могли только единодушно

подтвердить: на тротуаре действительно Володька, что обитал во дворе.

═Милицейский протокол остался фактически пустым: в графе "фамилия"

милиционер сделал прочерк, обозначил покойника лишь одним именем:

Володька. Возраст поставил приблизительно - 40 лет, завысил, но Володька

так и выглядел, даже старше.

═- Распишитесь, - сказал милиционер женщинам.

═Две поставили свои подписи, потянулась третья, по милиционер убрал

карандаш, махнул рукой:

═- Ладно, хватит и двух.

═Я хотел подать свой голос, сказать, что не так все просто, как═ видят

глаза, как читается в протоколе. Не дошедший═ нескольких шагов═ до куска

магазинного хлеба бесфамильный бомж с медными грошами в грязном кулаке и

больше без единого копья за душой - это, представьте,═ не только босяк,

но еще и землевладелец, и даже не слабый, в размерах если не среднего

помещика старого времени,═ то уж крепкого деревенского═ богатея. Вот такие

выверты творит наша причудливая история, наломавшая немало дров. То

яростно боролись со всеми собственниками и собственностью,═ считая это

наиглавнейшим злом, закрывающим народу дорогу к счастью, а теперь так же

сумбурно, оголтело, как когда-то в рай новой коммунистической жизни,

рванулись вспять, назад, к тому,═ что было беспощадно, "до основания",

разрушено. Да только опять к несбыточному, ибо никакими силами уже не

вернуть, не воскресить того мужика-труженика,═ мужика-хозяина, что веками

мечтал и═ стремился к владению землей, поднимался за нее на кровавые

мятежи и восстания, один═ без всяких иностранных "инвестиций", кормил

огромную страну "от белых вод до черных, от═ златоглавного Кремля до стен

недвижного Китая", и мог бы и сейчас так же точно надежно ее кормить. Но -

извели его═ сталинская коллективизация, колхозный строй с "галочками" за

работу,═ неволей и карами пострашнее, чем у бар-крепостников (вспомнить

хотя═ бы расстрельный закон "о трех колосках"!).

═"Земля - крестьянам! Тем кто на ней живет и трудится. Отныне и на веки

веков!"

═Такими словами поднимали крестьянство на революцию, такую сладкую жизнь

ему обещали.

═Вот и держать бы эту линию, одну ее, крепко, твердо, нерушимо, как было

возвещено.

═И не лежать бы сейчас Володьке на чуждом ему городском асфальте, а ел бы

он со своей земли в три горла свой хлеб, да еще снабжал им десять таких

магазинов, перед которым он упал от долгого, истощившего его силы

недоедания...

═Но я удержался что-либо говорить. Милиционер не стал бы меня слушать,

зачем ему эта моя речь? Для милицейского протокола она была совсем не

нужна.

═Подкатил санитарный фургон с красными крестами на═ белом лакированном

кузове. Двое мордатых дядек в мятых халатах вынули носилки, плюхнули на

них Володьку, вдвинули в кузов. Фургончик, харкнув сгустком сизого дыма,

шустро умчался, а через пару секунд бесследно исчез, рассеялся его дым...

В ГОЛУБОМ БЛЕСКЕ АЛЬТАИРА

═К рассвету═ холодало до нуля. Но палатка художника была из толстого

брезента, спальный мешок из птичьего пуха, с капюшоном для головы.

Художник забирался в него в шерстяном свитере, лыжных брюках из ворсистой

байки, шерстяных носках,═ и спать было тепло. Вылезать из мешка на

покалывающий═ морозными иглами воздух - вот это было неприятно. Вечером

палатку═ кропили недолгие дождики, превращались в ледяную кору на

двускатной брезентовой крыше. Когда художник, раздвинув дверной проем,

выбирался наружу, палатка шаталась, ледяной покров трескался, прозрачные

пластины со звоном осыпались на окаменевшую землю. "Как цыпленок из яйца!"

- каждый раз с усмешкой говорил себе художник.

═Карманной полоской тлела на востоке скупая осенняя заря. Казалось, в ней

нет даже усилий разгореться смелее, ярче. Окружающую луговину покрывал

сумрак, в котором тонули, расплывались все краски, как будто их и═ не было

вовсе. Над озером, у которого стояла палатка, над окаймлявшими его═ сухими

камышами медленно клубились на одном месте седые волны холодного липкого

тумана.

═Где-то далеко в стороне, за невысокими плоскими буграми, находилось

коровье стойбище. В час, когда просыпался художник, там уже слышались

позвякивание ведер пришедших из веревки доярок, их покрикивания на

непослушную скотину. Сильный, чистый девичий голос запевал песню; ни

слов, ни═ мотива было не разобрать, но художник замирал, слушал. Серый

вязкий туман, мертвая тишина спящей, еще не пробудившейся луговины,

оловянного озера без противоположного берега, протянувшегося куда-то в

бесконечность, робкая осенняя заря, далекий девичий голос, то взлетающий

высоко, то пропадавший, не слышный, - это было так красиво, сказочно,

словно сложилось не само по себе, а по воле и замыслу какого-то невидимого

режиссера.

═Пока звучала песня, сколько бы она ни длилась, художник, выбравшийся из

ледяной скорлупы палатки, в объятиях сырого, пронизывающего холода,

неподвижно стоял на одном месте, завороженно слушал - и не одним═ только

слухом, но и всем, что только в нем было живого, весь распахнутый

долетавшим до него звукам. Однажды ему захотелось пойти навстречу песне,

увидеть ту, что творит это сказочное диво, но тут же он представил, что

увидит на колхозном стане: обветренные, нажженные летним зноем лица

преждевременно увядающих доярок, шелушащиеся, потрескавшиеся губы,

щербатины и черные провалы в зубах, намозоленные руки с синевой под

ногтями, - и сказка испарится, обернется грубой, отталкивающей

реальностью. И он не═ пошел, не стал разрушать очарование, сложившееся в

его душе.

═На берегу, у самой воды, лежало втоптанное в грязь поленце, с которого

было удобно зачерпывать ладонями воду и умываться. Художник плеснул═ из

горсти в давно не бритое лицо, крепко потер лоб, щеки. Бодрящая свежесть

побежала внутрь тела.═ Как ни колко покусывал═ утренний, словно бы

наполненный иглами воздух,═ но художник решительно сбросил с себя свитер,

рубашку и, обнажившись до пояса, пугаясь режущего═ холода и, одновременно,

наслаждаясь им, фыркая, вскрикивая, стал охлестывать грудь и═ плечи ледяной

озерной водой, разлетавшейся вокруг него сверкающим бисером.

═В трех шагах от палатки на палке и воткнутых в землю рогульках висел

закопченный чайник. Охапка хвороста из недельной рощицы, положенная═ возле

кострища с вечера, за ночь═ стала сырой, сучья, как и палатку, покрыл

тонкий ледок. Разжечь их было непросто, но художник любил эту ежеутреннюю

непростую задачу - разжигание костра, приладился с ней справляться, и

через пару минут под чайником уже плясали язычки веселого рыжего пламени и

косо тянул в сторону сизый дымок, растворяясь в тумане над луговиной,

бесследно с ним сливаясь. Пара кружек горячего чая с луговой мятой и

щепотью сухого зверобоя в заварке еще более укрепили и подняли в художнике

ощущение здоровья и крепости всего тела, настроение его духа. Он был

молод, тридцати с небольшим лет, пока еще не знался ни с какими серьезными

болезнями, порой, особенно вот в такие утренние часы, ему казалось, что

хвори и слабость сил вообще никогда его не посетят, с таким запасом всего,

что отпустила ему природа, жить ему долго, даже не до ста лет, -

бесконечно...

═Теперь в мягком розовом свете нарождающегося дня, в пожаре багровой зари,

выплеснувшей в небо все свои богатейшие краски, художнику предстояло самое

великое наслаждение, какое таил и мог дать этот озерный═ край с

непроходимыми зарослями трав на бескрайних лугах, частым посвистом утиных

стай над головой, тренирующих свой молодняк перед отлетом в═ теплые

страны, с тихими малолюдными деревеньками под камышовыми и═ обомшелыми

соломенными крышами: ужение рыбы на поплавочные удочки из гибких ореховых

прутьев.

═Летом ловилась, в основном, плотва, плоские лещи, толстобокие караси в

чешуе из золотых, старинной чеканки, монет. А сейчас, осенью, на приманку

брали лишь одни полосатые окуни. Окуня прозвали так за то, что он,═ хватая

наживку, сразу же резко и глубоко топит - окунает - поплавок. Но здешние

окуни вели себя совсем иначе. Поплавок они не топили. Проглотив═ наживку с

крючком и почувствовав, что их обманули, их окуневое дело плохо, пахнет

керосином, они для чего-то описывали в глубине круг; поплавок на

поверхности воды тоже описывал круг и останавливался. Окуни в глубине

замирали и начинали ждать неизвестно чего. Может быть, того, что

произойдет чудо: подплывет какой-то неизвестный избавитель и вынет крючок

из пасти. Вот тут, когда поплавок, описав круг, останавливался - и надо

было подсекать.

═Художник давно разгадал повадки местных окуней и всегда бывал с добычей.

═Сев в резиновую надувную лодку, он продрался по узкому, проделанному им

самим рукаву в зарослях камышей на чистую воду, поставил лодку на якорь из

камня с веревкой при выходе из рукава - и раскинул свои удочки. Их было

три. На крючки были насажены живые, шевелящиеся навозные черви, что ему

почти═ ежедневно приносил из деревни его малолетний дружок═ Петька, а

поплавки поставлены на разную глубину: никогда не═ знаешь, как,═ на каком

"этаже" в этот раз ходят окуни. Две-три поклевки - и только тогда

становится ясно, как следует отпускать в глубину крючки.

═За полчаса художник на свои три удочки наловил с десяток полосатых

окуней длиной═ с ладонь, и больше удить не стал. Наваристая уха ему на

обед обеспечена, а на ужин он═ подловит потом, ближе к вечеру. Новые

рыбацкие═ радости и новые приятные удовольствия.

═После═ полудня явился Петька. Он был подпаском у пастуха "общественного"

стада - десятка бурых и бело-рыжих коров, ходил во взрослых сапогах с

прилипшей к подошвам грязью, тяжело таская их на своих худых ножонках, в

ватном треухе с торчащими из прорех клочьями ваты - тоже с чьей-то

взрослой головы.

═Петька═ принес художнику каравай хлеба, испеченный матерью; поселяясь у

озера, художник оставил ей запас муки, деньги и договорился, что со своим

хлебом Петькина мать раз в неделю будет печь и для него. И еще Петька

принес с почты газеты, накопившиеся за неделю. Их получилась целая пачка.

═От═ аппетитного, пахучего ржаного каравая художник тут же отрезал

хрустящий на зубах бочок, а газеты бросил в палатку, чтобы посмотреть

потом, без Петьки. Петька не дал бы ими заняться. Приходя к художнику, он

беспрерывно разговаривал, каждый раз его о чем-нибудь пытливо

расспрашивал. В этот раз мальчишку интересовало московское метро: как это

сделано, что поезда ходят под землей? А куда же девается дым?

Электрического═ поезда без дыма и жарко горящей топки Петька еще ни разу в

своей жизни не видел и представить себе не мог.

═Потом Петька долго выспрашивал про папанинцев, которых═ высадили на

Северном полюсе. Ведь там только снег и лед,═ никакого подножного корма. А

их четыре человека, да еще с ними пес, его тоже надо кормить. А собака ест

даже больше взрослого человека. Сколько же надо папанинцам продовольствия,

ведь их экспедиция запланирована на год! А кончится еда - тогда═ что? Лед

и снег есть ведь не станешь...

═Под конец Петька спросил: нарисовал ли художник новые картинки? Про них

Петька спрашивал в каждый свой приход. Художник показывал, а═ Петька

смотрел с жадным любопытством, и от каждого рисунка приходил в

восхищение. Художник не раз предлагал Петьке карандаши и бумагу: попробуй

нарисовать что-нибудь сам. Хотя бы избу, в которой живешь. Но Петька

впадал в испуг, краснел, отрицательно мотал головой: нет, нет, у меня не

получится.

═Когда Петька ушел, шкрабая по земле тяжелыми сапогами, художник развернул

принесенные им газеты. Во всех было то же самое, что и неделю назад, и две

недели назад: "Советский народ единодушно клеймит подлых двурушников,

наймитов мирового империализма! Никакой пощады врагам═ народа, смерть

изменникам, шпионам и диверсантам"! - кричали глазастые заголовки с каждой

газетной полосы.

═На черном, с серебряным пеплом кругу кострища под слоем золы еще были

живы, рдели красные угольки. Художник бросил на них всю увесистую пачку

газет. Какое-то время они лежали, будто огонь не имел права их коснуться,

был против них бессилен; потом все гуще, гуще потянулся из-под газет дым,

и пачка вспыхнула, занялась, чтобы через минуту стать клочьями тонкого

черного пепла, шевелящегося, словно крылья готовых вспорхнуть и

разлететься бабочек...

═2

═Солнце сместилось к западу, к древнему возвышенному коренному берегу

низины с лугами, озерами и протоками между ними, на котором стояла

Петькина неказистая деревенька. Опускаясь, оно светило уже сзади палатки;

от нее к камышам и озеру тянулась косая, узкая тень. Когда ее кончик

достигнет воды - самая пора выезжать на вечерний лов.

═Художник уже сдвигал на воду подкаченную, с положенными в нее удочками

лодку, и в эту минуту за спиной его прозвучал хрипловатый басок: "Погодь,

Макарыч, погодь, и я с тобой... Меня захвати!"

═По дорожке, что вела к берегу из деревни, подходил Илья Мурашов,

давнишний приятель художника. Они вместе кончали училище, вместе работали

вот уже почти пятнадцать лет в художественных мастерских. Только═ Мурашов

был шрифтовиком: великолепно выполнял таблицы, диаграммы,═ лозунги,

всякого иного рода заказы, где требовалось владение всеми видами═ букв и

надписей. Пейзажную живопись он любил больше своего ремесла, которым

кормился, обязательно присутствовал на открытии всех выставок, был═ на них

самым внимательным зрителем, в свободное время иногда набрасывал

маленькие пейзажные картинки, и получались они очень даже неплохо, но дать

их на выставку он решительно отказывался, говоря советчикам: "Бросьте,

ребята ну какой я живописец, нет во мне Левитана и на полкопейки. Только

стыдиться..."

═На Мурашове была ватная стеганка, резиновые сапоги, суконный картуз с

козырьком, низко нависавшим над его картофельным носом. За спиной походный

рюкзак, в руке - пара связанных тесемкой складных удилищ. Месяц назад, в

еще теплую пору августа, он прожил с художником в его палатке целую

неделю; удили плотву и лещей, на ужин выпивали по═ стопке-другой, после

чего уха или кулеш с салом и луком казались объеденьем, без конца

разговаривали. Убывая назад, в город, Илья Мурашов пообещал появиться

ровно через месяц, - и вот месяц миновал, и он день в день здесь.

═Как был - в резиновых сапогах, картузе, ватнике - Мурашов, только скинув

на траву возле палатки заплечный рюкзак, залез к художнику в лодку,

повозился, поудобней устраиваясь, и они отчалили. Первым поймал окуня

Мурашов. Ему всегда везло, хотя он совсем не был страстным рыбаком,

никогда не мечтал об улове и не хотел его так, как его друг Серафим,

плохо знал рыбные повадки, какая нужна привада, однако же неизвестно

почему═ всегда налавливал больше Серафима. Рыбацкое дело, рыбацкие удачи

совершенно непредсказуемы. Существует много примет, правил, советов,

указаний, но большей частью на практике они не оправдываются; старый

опытный═ рыбак - с пустым садком, а новичок, неуч, по какой-то прихоти

избранный природой в счастливчики,═ на зависть знатокам и специалистам тут

же, рядом с ними, тягает одну рыбину за другой...

═Провести на берегу в гостях у художника неделю, как в прошлый раз,

терпения, у Мурашова не хватило, ночью он страдал от холода,═ хотя спал,

не раздеваясь, под двумя шерстяными одеялами, а сверху еще накрывался

ватником. Но полных три дня Мурашов пробыл. Опять у них было, как прежде:

ловили рыбу, варили то уху, то кулеш, ходили═ в рощу за сучьями,

любовались на краски утреннего и вечернего неба - и разговаривали,

разговаривали. В лодке, следя за поплавками, у костра, помешивая

деревянной ложкой═ кулеш, в палатке перед═ сном, лежа рядом, художник - в

своем арктическом═ спальном мешке, Мурашов - под шерстяными одеялами и

ватником. Если бы═ изложить их разговоры подряд, как они звучали,

получилась,═ бы стенограмма═ в тыщу, а то и две, страниц. А если бы

отобрать самое главное, важное, то═ вышло бы, пожалуй, не так уж и много.

Они перебирали судьбы знакомых═ обоим людей, постигшие их за истекший

месяц. Этот арестован за то, что когда-то много лет назад, рассказал в

компании коротенький анекдотец: почему Ленин ходил в ботинках, а Сталин

ходит в сапогах? А потому, следовало═ разъяснение, что═ Ленин выбирал

дорогу поровней и═ посуше, а Сталин прет═ напролом. Бог знает когда

прозвучал этот анекдот, знакомый художников в═ ту пору был еще═ совсем

желторотым юнцом, болтал, не═ думая, что носилось═ в воздухе, что говорили

другие, но кто-то из слышавших этот случай запомнил и теперь мстительно, а

может, выслуживаясь, стараясь показать себя═ бдительным патриотом, капнул,

куда следует... Другой изобличен в том, что═ "забыл" в анкете указать, что

один из его ближайших═ родственников, а именно - брат жены, участвовал в

восстании крондштадтских матросов, был═ за это отправлен на остров Мудьюг

вблизи Архангельска и там═ вместе с сотнями других═ крондштадтцев

расстрелян. Теперь═ этого "забывчивого" товарища═ будут разбирать на

партийном собрании, из партии, конечно, исключат, а следом, несомненно,

арестуют. За родственную связь с активным═ противником советской власти,

пытавшимся ее свергнуть с оружием в руках, которую умышленно скрыл, чтобы

пролезть в партию. А для чего пролез? Ясно,═ для чего: чтобы под маской

коммуниста мстить за репрессированного шурина, вредить партии и

государству. Третий...

═- А Рита Куприянова, с ней-то как? - после очередной, десятой, наверное,

истории спросил Мурашова Серафим.

═Рита была их сокурсницей. Маленькая, шустрая, такой забавный круглый

колобочек. Но талантлива чертовски. Природа дала ей дар портретиста. Черты

лица она схватывала моментально, всего лишь раз посмотрев на человека. И

писала потом уже не глядя. "Никто, - говорил, удивляясь, ее наставник -

старый, всероссийски известный художник Бучкури, - ни Репин, ни Серов так

бы не сумели, а она может, у нее получается... Чудеса да и только!" Ее

мужа, газетного сотрудника, арестовали за проскочившие в газете опечатки. А

она - член партии, должна реагировать соответствующим образом на такое

событие в своей семье.

═- Перед ней поставлен ультиматум, - ответил Мурашов, - или она публично,

на собрании, отрекается от мужа и клеймит его как долго прятавшегося, а

теперь наконец-то разоблаченного врага,═ или разделит его судьбу.

Относительно таких жен имеется приказ Ежова: если своевременно на мужа═ не

донесла - считать соучастницей его вредительской деятельности, восемь лет

лагерей. Если имеются дети - отбирать, начиная с годовалого возраста.

Постарше═ - тоже в лагеря,══ младенцев - в детские дома особого режима.

═От такого рода известий в беседе художников наступала долгая пауза.

- Просто вакханалия какая-то. Безумие... - задумчиво произносил Серафим.

- Нормальные люди не могут такое творить. Жены пишут доносы на мужей,

мужья на жен, дети на отцов, отцы на своих детей... В ходу, в почете

клевета на друзей, на самых себе близких... В душах людей словно открылись

вулканы, бездны, самой омерзительной дряни - и она хлещет наружу,

затопила уже всех с головой...

═... Ну, а Вероника? - спросил в одну из ночей своего друга художник. Это

был самый трудный, самый болезненный для него вопрос. Вероника была его

женой,═ большой, давней, всезахватывающей и непотухающей любовью.

Познакомились они на первом курсе и сразу же стали неразлучны. Вероника

специализировалась в области народного творчества, особенно увлекало ее

изготовление кружев и вышивок. Оба они были членами комсомола,═ он - без

всякого усердия и интереса, просто потому, что все вокруг были

комсомольцами, так было принято, не вступать, отказаться - значило

превратиться в белую ворону, навлечь на себя неприятности. А Вероника с

удовольствием═ активничала, участвовала во всем, куда звали, куда тянули:

в художественной самодеятельности, в каких-то проверках и комиссиях, была

политинформатором для пенсионных стариков и старушек в многоквартирном

доме, к которому ее прикрепили, пионервожатой у школьников младших

классов. После окончания училища Серафима приняли в художественные

мастерские исполнителем разного рода заказов, а Вероника осталась на

прежнем═ месте, в училищных стенах, ей нашлась работа там. Он и

оглянуться не успел, как она уже обзавелась партийным билетом, ее

назначили заведовать═ учебной частью, она стала регулярно заседать в

райкоме партии в разных комиссиях, а потом и в бюро. Пошел слух, что ее,

возможно, возьмут в═ горком и не на какую-нибудь рядовую должность, а

заведовать и руководить всей культурной жизнью города...

═Серафиму, знающему уровень развития Вероники, ее кругозор, что и сколько

она в своей жизни читала, ее суждения и оценки того, что существует и

появляется в искусстве, такая должность для нее показалась невозможной,

просто чья-то шутка или стопроцентная нелепость, нонсенс. Но сама Вероника

нисколько не сомневалась, что отлично справится с такой ролью, поведет

культуру по верному пути. Выправит вредные и неправильные загибы и отсечет

то, что,═ по ее мнению, надо решительно отсечь. В частности, она

собиралась запретить джазовые оркестры, игравшие по вечерам в садах и

парках. "Это не наша музыка, - говорила она убежденно, а если ей

возражали, то прибегала к цитированию Горького, его антиамериканских

статей. - Зачем нам обезьянничать перед Западом, перенимать их растленные

вкусы? Пусть они наши перенимают, здоровые, жизнеутверждающие. Разве это

музыканты - эти джазисты, что у них за инструменты в руках, какие звуки!

Мяукают, крякают, вопят, кривляются... Пусть "Катюшу" играют, какая

замечательная, бодрая мелодия, как под нее весело танцевать!"

═Если Серафиму было непросто спросить о Веронике, то Мурашову было так же

непросто, затруднительно о ней рассказать. Он знал о трещине в отношениях

его друга со своей женой, знал и о том, что все-таки друг его═ полностью к

ней не остыл, и, скорее всего, это - никогда не случится. Вероника же

Мурашову всегда не нравилась, а в последнее время он и вовсе испытывал═ к

ней══ одну только антипатию. Мурашов долго молчал, потом все же заговорил,

но замедленно, выбирая слова. Чувствовалось, что он говорил далеко не все,

что знал и мог бы сказать.

═- Вероника... Она, как всегда, в первых рядах, оправдывает возложенное

доверие... Как председатель райкома выступает на горячих собраниях в

разных коллективах, куда ее пошлют, клеймит, призывает... Выше

бдительность, больше критики и самокритики, долой политическую

близорукость!.. Провела чистку в нашем училище. Помнишь Мухину Антонину

Павловну,═ старушку в пенсне, она нам древнее искусство преподавала? Так

вот, теперь═ этой Мухиной в училище нет. А с ней убрали еще двоих или

троих преподавателей. Не тот у них идейный подход к предмету своих лекций,

не та классово-политическая направленность. А Мухиной всего полгода до

пенсии оставалось. Теперь она безработная - и таковой останется. Тетка она

знающая, ничего не скажешь, ко то ж рискнет ее на какую-либо работу взять

с теми ярлыками, что на нее налепили: и политически близорука она, и

подлинная марксистско-ленинская идеология у нее отсутствует...

═- В мастерских у нас знают, что ты ко мне поехал? - спросил приятеля

Серафим.

═- Да ты что, конечно же, нет. Я в Боброве, на собачьей выставке. В

газетах появилось объявление: в такие-то числа в Боброве выставка

породистых собак с продажей щенков. Это═ объявление я вырезал, всем

показал: выставка, продажа, еду за щенком, вы же знаете, как я давно

мечтаю завести собаку...

═- Ну, а мое долгое отсутствие как трактуется? Какие разговоры?

═- Как прежде - на этюдах. Да по правде сказать - почти никто и не

вспоминает. Такая катавасия, каждый занят самим собой, своими делами,

заботами. Своими страхами.

═- И═ даже Панков не интересуется мной?

═- Не знаю. Может, интересуется. Но меня он про тебя ни разу не спросил.

Ему сейчас тоже не сладко, себя надо спасать. Тронул он одного человечка,

за выпивку, а тот кусачим оказался, сам на Панкова бочку: ты на себя

оборотись, в твоем хозяйстве что творится - полный развал политучебы, за

три месяца ни одного занятия! Коммунистическое воспитание коллектива в

условиях обострения классовой борьбы - наиважнейшее дело, а ты хрен свой

на него положил! Это с какой такой целью, позволь тебя спросить? Как это

называется на настоящем партийном языке? Это тебя надо на собрании

разбирать,═ а не меня, тебе политическую оценку давать. Я что, ну -

навивался,═ есть грех, не отрицаю. Ну и что? Просплюсь - и опять я, каков

есть, моя рабоче-крестьянская личность чиста, вся на виду. А вот ты нутром

какой - в═ этом еще хорошенько разобраться надо. И разберемся! Я тебе

гарантирую,═ - разберемся! Панков аж побелел. Пьяная ахинея, Митька═ этот,

столяр с подсобного═ цеха, едва на ногах стоит, а ведь не шутка - во весь

голос,═ при людях. С такими обвинениями запросто можно вслед за другими

загреметь...

═Панков, парторг в мастерских, где работали Серафим и Мурашов, тощий

длинноногий верзила, сутуло гнувший хилые плечи, с черной сальной гривой,

свисавший сзади на осыпанный перхотью воротник, с длинным, острым, как

птичий клюв, носом, был похож на голодного грача, что ходят весной по

чернозему за пахарем и жадно хватают выпаханных им земляных червей. Он═ не

был художником, ни к какому виду искусства не имел никакого═ отношения,

никто не помнил и не мог бы объяснить, откуда и по какой═ причине появился

Панков в художественных мастерских, какую имеет профессию, умеет═ ли он

вообще что-либо делать своими руками, но кому-то из высокого начальства и

для чего-то он был среди художников нужен, и потому═ пребывал в их

коллективе давно, много лет, и держался прочно. Если переставал быть

парторгом, то становился председателем профкома или заместителем директора

мастерских по хозяйственной части, а через какое-то время═ за неизвестные

заслуги снова воцарялся во главе партийной организации.

═Однажды, в начале лета═ этот длинноносый обсыпанный перхотью грач зазвал

Серафима в свой кабинетик, посадил в кресло перед столом, завел разговор о

каких-то несущественных вещах. Серафим почувствовал, что═ приглашение в

кабинет и пустяковый разговор - неспроста, это только мягкий подходец, а

затем последует то, зачем,═ собственно, он и потребовался парторгу. И не

ошибся. Так оно и оказалось. Покалякав о том, о сем пяток минут, Панков

закрыл на ключ дверь, положил перед Серафимом лист бумаги и предложил

написать о некоторых его товарищах по работе. Парткому известно, - с

нажимом, вонзив в Серафима исподлобья колючий взгляд, произнес он, - что

такие-то═ и такие-то часто собираются тесным кружком, выпивают, ведут

разговоры о делах в деревне, о жизни колхозников. Замечен в═ этой компании

и Серафим. Так вот - надо подтвердить: в каких выражениях,═ кто именно

критикует политику партии, проведенную коллективизацию.═ Один из

участников этой компании нарисовал═ на вождя карикатуру: горят дрова,

кипит котел, в котле корчатся человечки. На одном написано - Троцкий, на

других - Каменев, Зиновьев, Рыков. Над ними повар в белом колпаке с

черными усами, с черпаком в руке. И подпись: "Этот повар умеет готовить

острые блюда". Слова Ленина о Сталине. Но то, что сказал когда-то

создатель═ партии и государства, имел право говорить только он один и не

должен═ повторять каждый, а сейчас, когда требуется тесное сплочение и

единство,═ да еще с таким рисунком - это просто контрреволюция, охаивание

и поношение вождя. Кто пустил по рукам эту карикатуру, кто ее автор?

Партком это═ знает, но надо подтвердить. Серафим известен как честный,

ничем дурным═ не запятнанный человек, именно поэтому и обращается к нему

партком за═ помощью...

═Писать что-либо на листе положенной перед ним бумаги, подтверждать

собранную Панковым информацию Серафим категорически отказался, сославшись

на то, что никогда не сталкивался с антипартийными настроениями═ в кругу

художников. Про═ карикатуру же он вообще слышит в первый раз: никто такого

рисунка ему═ не показывал, ни в чьих руках ничего подобного он═ не видел.

Через несколько дней Панков позвал Серафима в свой кабинетик═ снова и

повторил═ предложение - теперь уже более напористо, заявив,═ что свое

свидетельство Серафиму все равно придется дать, но только беседовать с ним

будут уже другие люди, в других стенах и другой обстановке. Серафим снова

ничего не написал, а на следующий же день уехал из города,═ попросив

передать начальству, что уезжает на этюды, и только одному═ Мурашову

сказав═ - куда именно...

═В последнюю ночь Мурашов решился спросить друга: долго ли он намерен вот

так робинзонить:═ в брезентовой палатке, на берегу, с удочками,═ кормясь,

в основном, собственным уловом? Надо возвращаться в город. Все═ равно рано

или поздно придется возвращаться к оставленной работе, прежней жизни,

людям, среди которых он все время жил...

═- И что - смотреть в лица и думать: этот меня уже предал, что-то про меня

написал и что-то наговорил, а этот, если потребуют, прижмут, не устоит,

подпишет все, что подсунут, подтвердит, что прикажут... А ночами не спать,

прислушиваться: вот едет, тарахтит за окнами автомобиль. Уже не═ "ворон"

ли? А если "ворон" - то за кем? Остановился как раз возле дома. За

мной?.. Призовут на собрание. Не пойти - сразу же полезут в потроха:

почему уклоняетесь, как это понимать? А прийти - значит, быть свидетелем,

как хорошему человеку или сразу нескольким кости в муку дробят. Молчать -

подло, а заступиться, вякнуть - тебя тут же самого в муку...

═- Так уж тогда в деревню перебирайся, к той хозяйке, что тебе хлеб печет.

Здесь же ты долго не выдержишь. Сентябрь на исходе. Еще малость - и снег

повалит.

═- Да вот думаю, что предпринять, - уклончиво ответил художник. - Что-то

предпринимать надо...

═Они отсидели в лодке еще одну утреннюю зорю, поймали по паре крупных

окуней. Потом выпили у костра чаю с запахами мяты, молодой ивовой коры. А

потом Мурашов связал свои удочки, уложил рюкзак, и в том же═ точно виде,

в каком пришел к Серафиму гостевать, пошел в сторону деревни. Шесть верст

до нее, там - на попутную машину,═ еще сорок верст по грейдеру до станции

железной дороги, и часов через пять - город с громом и звоном═ проезжающих

трамваев, гудками автомобилей, суетой людского═ муравейника. С его бурными

страстями, которых не избегнуть, от которых никуда не═ скрыться, они

достают даже═ вот на таком далеком пустынном озерном берегу, где стоит

одинокая брезентовая палатка...

═Серафим отдал другу всю рыбу, что наловили они вместе, завернув ее в

широкие листья лопуха. Пусть привезет с собой в город, пусть подольше

сохранится═ у него память об озерной воде, прозрачной до самого дна о

золотых,═ высушенных до звона камышах, что-то тихо═ шепчущих даже в полное

безветрие, о свежести лугового воздуха с запахами бесчисленного множества

трав...

═3

═В ковриге хлеба, принесенной Петькой в последний раз, было не меньше трех

килограммов. Солидный запас. Одному художнику его хватило бы надолго.═ Но

вдвоем с гостем они уничтожили ковригу полностью, и когда появился Петька,

художник велел ему передать матери, чтоб прислала хлеба.

═- По-моему, она вроде сегодня печь собиралась.

═- Сегодня. Но теперь не будет, повестили, чтоб все в правление на

═собрание шли, осуждать председателя Василия Кузьмича.

═- Чего-чего? - переспросил художник, полагая, что ослышался.

═- Василия Кузьмича, председателя, осуждать.

═- Осуждать? За что?

═- Так он же арестованный. Ночью из района приехали и увезли.

═- Что же он сделал?

═- Враг народа оказался. Матерый вредитель. И еще═ он ставленник═ этого...

ну, самого главного, что в области был. Которого еще раньше арестовали.

═- Рябцева, секретаря обкома?

═- Этого самого.

═- Ставленник?

═- Так парторг сказал. А ему из райкома сказали.

═- Ну и ну!.. - только и смог выговорить художник.

═Василию Кузьмичу, председателю колхоза, было за пятьдесят. Седой,

тяжеловатый, неторопливый. Два года назад его за успехи колхоза наградили

орденом Ленина. Хозяин он был действительно хороший. Все планы - и по

зерну, и по молоку, и по развитию поголовья скота - выполнены раньше

других колхозов в районе, по-честному, без приписок. Народ его любил: не

самодур, не ругатель, не запивоха, как многие другие председатели, всегда

помнит о людях, их нуждах. Оплата трудодней у него самая высокая в районе,

построил детский садик, отремонтировал школу; без препятствий в═ правлении

можно выписать на топку солому, навозные кизы, сепарированное═ молоко с

фермы. Не один раз бывал в Москве на съездах передовиков сельского

хозяйства, гордость и слава района, портрет его не сходит с доски почета в

районном центре. И теперь вот, значит, ставленник врага народа и сам

заклятый враг...

═Петька помог художнику подкачать воздух в резиновую лодку, ему нравилось

действовать насосом, слышать, как шипит впускной клапан, нажимать рукой на

резиновые борта и проверять - качать ли еще или хватит, они уже тугие.

═Как всегда, он захотел посмотреть новые рисунки художника. Пока гостил

Мурашов, художник почти не прикасался к кистям и краскам, по пару этюдов

все же набросал. Один был проработан детально, выглядел вполне

законченным: береговая полоса, камыши, наполовину вытащенная из воды

лодка, из нее торчат удочки, а на траву брошен улов - те самые окуни, что

поймали они с Мурашовым.

═- Ух ты! - сказал про окуней Петька в восторгом в глазах. - Как живые...

Сейчас хвостами шевельнут...

═Он захотел посмотреть и старые рисунки. Помялся в затруднении, посопел

носом, и все же высказал одолевавшее его желание:

═- А можно мне какой-нибудь рисунок на память взять?

═- Можно, - сказал художник. - Ты когда домой стадо погонишь?

═- Да сегодня поздно. Все же в правление пойдут, доить некому.

═- Вот как стадо гнать - забеги и возьмешь. Отнеси домой всю папку. А дома

выберешь, что тебе по душе.

═- А папку-то всю зачем? - удивился Петька.

═- Пусть она у тебя в избе будет. Тут сыро, бумага портится.

═В оставшееся до вечера время художник лежал на траве возле палатки,

подставив небу и солнцу лицо;═ солнце грело жарко,═ но чувствовалось, это

последние его силы, последнее тепло. Скоро начнется пора, когда о солнце

люди говорят: "Светит - да не греет..."

═Потом он жег на костре сучья, хворост, что были припасены. В палатке

среди его провианта еще оставались пшено и перловка, со стакан гороха,

было и чем приправить, скрасить варево, но он ничего не варил, не

собирался обедать.

═Сизые нити дыма поднимались от кострища отвесно вверх, и только на

высоте, вспухая пышными султанами, начинали плыть в сторону, почти не

меняя очертаний. Художник долго смотрел на сизую дымную пряжу от

истлевающих, с тихим, едва слышным звоном распадающихся на мелкие кусочки

углей, на уплывающие клубы дыма, несущие в себе очертания каких-то

фигур, точно все они только что были какими-то загадочными реальными

существами, вели какое-то бытие, но вот оно пришло к концу, исчезает и уже

никогда не повторится. И никакой памяти, никакого следа не останется от

этих существ в земном мире с его животворным солнцем, зеленью лесов и

трав, всегда таинственной, непонятной Луной, ночными, еще более

таинственными, звездами...

═Жизнь - великая тайна, кто знает, может быть, вот так же улетают с Земли

в простор вселенной души людей, завершивших свой краткий земной срок,

только никому этого не дано видеть...

═В косых лучах═ опускающегося солнца художник стал торопливо собираться.

Вынул из лодки удочки,═ прислонил их к палатке. Вытряхнул на═ траву из

консервной банки неиспользованных червей, которые сейчас же стали

зарываться═ в землю. Пусть живут, плодятся, радуются своему существованию.

Счастливые, у них совсем другой мир, ни в чем не схожий с человеческим,

есть чем быть довольными, есть чему радоваться...

═Столкнув лодку с береговой полосы на воду, он шагнул в нее, сел на

резиновую перемычку между бортами, и, лицом к озеру, действуя парой весел

в уключинах, поплыл в его ширь, серебристую пустынную безбрежность.

═Он плыл долго, а когда вместе с лодкой повернулся к оставленному берегу -

увидел только рыжую каемку камышовых зарослей. Где-то за ними осталась его

палатка, рассмотреть ее было уже невозможно. Вдали, за луговиной, тянулась

возвышенная холмистая гряда. Солнце уже опустилось за нее, гряда выглядела

плоской лиловой стеной, небо над нею пылало расплавленным золотом, а выше

в нем разливалась нежная зеленца;═ в небесном куполе над головой густела

синь, и в ней снежинками посверкивали уже проступившие, редкие звезды.

═Художник опустил руку за борт. Вода показалась тугой, плотной, как ртуть,

обожгла холодом.

═Отсюда, на расстоянии километра до берега, да еще в одежде, не доплывет

ни один пловец. А уж в такой, почти ледяной воде, и подавно... Через

несколько минут она превратит кровь в сосудах в═ вязкий вазелин,

парализует сердце.

═Художник достал из кармана куртки складной нож, бывший ему много лет

верным спутником и помощником. Этим ножом он подтачивал свои рисовальные

карандаши, вырезал из тростника дудочки, а из орешника - узорные палочки,

чистил пойманную рыбу, картошку на уху, на пшенную═ похлебку. Раскрыв его,

он ударил лезвием в тугой борт лодки. Зашипел воздух,═ хлынул из

резинового нутра.

═Больше от художника ничего не требовалось, только сложить руки. Он

посмотрел вверх. Звезды прибавлялись. Даже проступила, зажглась крохотная

блестка в ярком золоте над черно-фиолетовой холмистой грядой.

═Когда художник был маленьким, еще ребенком, отец показывал ему на небе

звезды и называл их имена. Все они были звучные, как музыка. Про одну из

них отец сказал: это Альтаир. Ты родился под вечер. Из родильного═ дома

прибежала мамина сестра и сказала об этом. А я мыл в саду дубовые═ бочки.

В эту очень случился богатый урожай антоновки, и я хотел намочить

побольше яблок. Но═ всю зиму. И вот - известие: мальчик! А мы с мамой как

раз мальчика и хотели! У меня и руки, и глаза сами собой к небу: господи,

услышал наши молитвы! А в небе - Альтаир. Вроде еще не время ему - но он

уже сверкал. Словно в твою честь, по случаю твоего рождения. Вон он,

видишь, голубой, яркий. Звезда первой величины, таких в небе немного. Ты

запомни эту звезду. Это твоя звезда...

═Художник не знал, какая звезда зажглась в расплавленном золоте над черным

силуэтом далеких холмов. Отец, сельский учитель, увлекался астрономией,

смотрел по ночам в телескоп. Но сын не перенял его знаний. Может быть, в

небе горел тот самый Альтаир, что когда-то приветствовал его появление...

Поставьте наш баннер

Солнышко светит. Грачи прилетели.
Тают снега на равнинах безбрежных.
Вот и прошли холода и метели,
Вот и минули три месяца снежных.
Белые хаты стоят над оврагом.
Птицы над ними кругами летают.
Будто каким-то охвачены страхом,
Будто чего-то недопонимают...
Может быть, запах грачей удивляет,
Иль тишина не понравилась птицам?..
Бог его знает, чего их пугает,
Что им мешает на землю садиться...
Может быть, сверху они увидали,
Как копошится в навозе старуха,
Или чуть слышные чьи-то рыданья,
Может, достигли их птичьего слуха...
Нынче никто уж могил не копает.
Нынче никто не кричит, причитая...
Полумертвец на крыльцо выползает...
Господу молится полуживая...
Трупы лежат во дворах и в канавах,
Трупы в домах и в грязи придорожной.
Многие - в полузасыпанных ямах,
Полуистлевшие с осени прошлой...
Смрадом, замешанным с мартовским паром,
Хаты полны и проулки кривые.
Двое детей за колхозным амбаром -
То ли уж мёртвые, то ли живые...
А за амбарными теми дверями
Нету ни зёрнышка вот уж полгода.
Был урожай, и довольно немалый,
Да увезли его "слуги народа".
Гнил он на станциях в кучах огромных,
Денно и нощно его охраняли.
А на днепровских равнинах просторных
Тысячи сёл до конца вымирали.
С Буга, с Ингула, с Днепра и с Кубани
Беженцев толпы брели спотыкаясь.
Близких своих зарывая руками,
Женщины выли в снегу, надрываясь...
Те, кто добрались до города всё же,
Или до Киева, иль до Полтавы, -
Полуживые, и мёртвые тоже, -
Все на подводах свозились в канавы.


Дмитрий Воробьевский (1987 г.).