Сергей Есенин. Яр
Изд: С.Есенина "Избранное" Текст подготовил Борис Трошкин (Home Page www.chat.ru/~troshkinb)
Сергей Есенин
ЯР
повесть*
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
По оконцам кочкового болота скользили волки. Бурый вожак потянул носом и щелкнул зубами. Примолкшая ватага почуяла добычу. |
Слабый вой и тихий панихидный переклик разбудил прикурнувшего в дупле сосны дятла. |
Из чапыги с фырканьем вынырнули два зайца и, взрывая снег, побежали к межам. |
По коленкоровой дороге скрипел обоз; под обротями тропыхались вяхири, и лошади, кинув жвачку, напрянули уши. |
Из сетчатых кустов зловеще сверкнули огоньки и, притаившись, погасли. |
- Волки, - качнулась высокая тень в подлунье. |
- Да, - с шумом кашлянули притулившиеся голоса. |
В тихом шуме хвои слышался морочный ушук ледяного заслона... |
Ваньчок на сторожке пел песни. Он сватал у Филиппа сестру Лимпиаду и, подвыпивши, бахвалился своей мошной. |
На пиленом столе в граненом графине шипела сивуха. |
Филипп, опоражнивая стакан, прислонял к носу хлеб и, понюхав, пихал за поросшие, как мшаниной, скулы. На крыльце залаяла собака, и по скользкому катнику заскрипели полозья. |
- Кабы не лес крали, - ухватился за висевшее на стенке ружье Филипп и, стукнув дверью, нахлобучил лосиную шапку. |
В запотевшие щеки дунуло ветром. |
Забрякавшая щеколда скользнула по двери и с инистым визгом стукнула о пробой. |
- Кто едет? - процедил его охрипший голос. |
- Овсянники, - кратко ответили за возами. |
- То-то! |
К кружевеющему крыльцу подбег бородатый старик и, замахав кнутовищем, указал на дорогу. |
- В чапыжнике, - глухо крякнул он, догоняя сивого мерина. |
Филипп вышел на дорогу и упал ухом на мятущие порошни. В ухо, как вата, втыкался пуховитый налет. |
- Идут, - позвенел он ружьем по выбоине и, не затворив крыльца, вбежал в избу. |
Ваньчок дремал над пустым стаканом. На пол капал огуречный сок и сливался с жилкой пролитого из махотки молока. |
- Эй, Фанас, - дернул его Филипп за казинетовую поддевку. - Волки пришли на свадьбу. |
- Никакой свадьбы не будет, - забурукал Ваньчок. - Без приданого бери да свадьбу играй. |
Филипп, засмехнувши, вынул из запечья старую берданку и засыпал порохом. |
- Волки, говорю на яру. |
- Ась? - заспанно заерзал Ваньчок и растянулся на лавке. |
Над божницей горевшая лампадка заморгала от шумовитого храпа. Филипп накинул кожух и, опоясав пороховницу, заложил в карман паклю. |
- Чукан, Чукан! - кликнул он свернувшуюся под крыльцом собаку и вынул, громыхая бадьей, прицепленный к притолоке нацепник. Собака, зачуяв порох, ерзала у ног и виляла хвостом. |
Отворил дверь и забрызгал теплыми валенками по снегу. |
Чукан, кусая ошейник, скулил и царапался в пострявшее в проходе ведро. |
Филипп свернул на бурелом и, минуя коряжник около чапыги, притулился в яме, вывороченной корнями упавшей сосны. |
По лещуге, шурша, проскользнул матерый вожак. В коряжнике хряснули сучья, и в мути месяца закружились распыленные перья. |
Курок щелкнул в наскребанную селитру, и кверху с дымом взвился вожак и веснянка-волчиха. |
К дохнувшей хмелем крови, фыркая, подбежал огузлый самец. |
Филипп поднял было приклад, но пожалел наскреб. |
В застывшей сини клубилась снежная сыворотка. Месяц в облаке качался как на подвесках. Самец потянул в себя изморозь и, поджав хвост, сплетаясь с корягами, нырнул в чащу. |
Вскинул берданку и поплелся домой. С помятого кожуха падал пристывший снег. |
Оследил кругом для приметы место и вывел пальцем ружье. |
На снегу мутнела медвежья перебежка; след вел за чапыгу. |
Вынул нож и с взведенным курком, скорчившись, пополз, приклоняясь к земле. |
Околь бурыги, посыпаясь белой пылью, валялся черно-рыжий пестун. |
По спине пробежала радостью волнующая дрожь, коленки опустились и задели за валежник. |
Медведь, косолапо повернувшись на левую лопатку, глухо рыкнул и, взрыв копну снега, пустился бежать. |
"Упустил", - мелькнуло в одурманенной голове, и, кидая бивший в щеки чапыжник, он помчался ему наперескок. |
Клубоватой дерюгой на снегу застыли серые следы. Медведь, как бы догадавшись, повернул в левую сторону. |
На левой стороне по еланке вспорхнули куропатки, он тряхнул головой и шарахнулся назад, но грянул выстрел, и Филипп, споткнувшись, упал на кочку. |
"Упустил-таки", - заколола его проснувшаяся мысль. |
С окровавленной головой медведь упал ничком и опять быстро поднялся. |
Грянули один за другим еще два выстрела, и тяжелая туша, выпятив язык, задрыгала ногами. |
Из кустов, в коротком шубейном пиджаке, с откинутой на затылок папахой, вынырнул высокого роста незнакомец. |
Филипп поднял скочившую шапку и робко отодвинул кусты. |
Незнакомец удивленно окинул его глазами и застыл в ожидающем молчанье. |
Филипп откинул бараний ворот. |
- Откулева? |
- С Чухлинки. |
- Далеконько забрел. |
- Да. |
Над носом медведя сверкнул нож, и Филипп, склонившись на ружье, с жалостью моргал суженными глазами. |
- Я ведь гнал-то. |
- Ты? |
- Я... |
Тяжелый вздох сдул с ворота налет паутинок. Под захряслыми валенками зажевал снег. |
- Коли гнал, поделимся. |
Филипп молчал и с грустной улыбкой нахлобучивал шапку. |
- Скидывай кожух-то? |
- Я хотел тебе сказать - не замай. |
- А что? |
- Тут недалече моя сторожка. Я волков только тудылича бил. |
Незнакомец весело закачал головою. |
- Так ты, значит, беги за салазками. |
- Сейчас сбегаю. |
Филипп запахнул кожух и, взяв наперевес ружье, обернулся на коченелого пестуна. |
- А как тебя зовут-то? |
- Карев, - тихо ответил, запихивая за пояс нож. |
Филипп вошел в хату, и в лицо ему пахнуло теплом. Он снял голицы и скинул ружье. |
Под иконами ворочался Ваньчок и, охая, опускал под стол голову. |
- Блюешь?.. |
- Брр.. - задрыгал ногами Ваньчок и, приподнявшись, выпучил посовелые глаза. - Похмели меня... |
- Вставай... проветришься... |
Приподнявшись, шаркнул ногами и упал головою в помойную лохань. |
Филипп, поджав живот, катался, сдавленный смехом, по кровати и, дергая себя за бороду, хотел остановиться. |
Ваньчок барахтался и, прислонясь к притолоке, стирал подолом рубахи прилипшие к бороде и усам высевки. |
Прикусив губу, Филипп развязал кушак и, скинув кожух, напялил полушубок. |
- Медведя убили... |
- Самдели? |
- Без смеха. |
Посовелые глаза заиграли волчьим огоньком, но прихлынувший к голове хмель погасил их. |
- Ты идешь? |
- Иду... |
- И я пойду. |
Подковылял к полатям и вытащил свою шубу. |
- Пойдем... подсобишь. |
Ваньчок нахлобучил шапку и подошел к окну; на окне, прикрытая стаканом, синела недопитая бутыль. |
- Там выпьем. |
Шаги разбудили уснувшего Чукана, и он опять завыл, скребя в подворотню, и грыз ошейник; с губ его кружевом сучилась пена. |
Карев сидел на остывшей туше и, вынув кисет, свертывал из махорки папиросу. С коряжника дул ветер и звенел верхушками отточенных елей. |
С поникших берез падали, обкалываясь, сосульки и шуршали по обморози. |
Месяц, застыв на заходе, стирался в мутное пятно и бросал сероватые тени. |
По снегу, крадучись на кровь, проползла росомаха, но почуяла порох, свернулась клубком и, взрывая снег, покатилась, обеленная в чапыгу и растаяла в мути. По катнику заскрипели полозья, и сквозь леденелые стволы осинника показались Ваньчок и Филипп. |
- Ух какой! - протянул, покачиваясь, Ваньчок и, падая, старался ухватиться за куст. - Ну и лопатки! |
- Ты лучше встань, чем мерить лопатки-то, - заговорил Филипп, - да угости пришляка тепленьким. |
- А разве есть? |
- Есть. |
Ваньчок подполз к Кареву и вынул бутыль. |
- Валяй прям из горлышка. |
Тушу взвалили на салазки и закрепили тяжем. |
Ваньчок, растянувшись, спал у куста и бредил о приданом. |
- Волков я тоже думаю взвалить. |
- А где они? |
- Недалече. |
В протычинах взвенивал коловшийся под валенками лед. |
Филипп взял матерого вожака, а Карев закинул за спину веснянку. |
С лещуги с посвистом поднялись глухари и кольцом упали в осинник. |
- Пугаются, - крякнул Филипп и скинул ношу на салазки. |
Крученый тяж повернулся концом под грядку. |
- Эй, вставай, - крикнул он над ухом Ваньчка и потянул его за обвеянный холодом рукав. |
- Не встану, - кричал Ваньчок и, ежась, подбирал под себя опустившиеся лыками ноги. |
Ветер тропыхал корявый можжевельник и сыпал обдернутой мшаниной в потянутые изморозью промоины. |
В небе туманно повис черемуховый цвет, и поблекший месяц нырял за косогором расколовшейся половинкой. |
Филипп и Карев взяли подцепки, и полозья заскрипели по катнику. |
Щеки горели, за шеями таял засыпавшийся снег и колол растянутые плечи холодом. |
Под валенками, как ржаной помол, хрустел мягкий нанос; на салазках, верхом на медведе, укрывши голову под молодую волчиху, качался уснувший Ваньчок. |
ГЛАВА ВТОРАЯ
Анисим Карев загадал женить сына Костю на золовке своей племянницы. |
Парню щелкнул двадцать шестой год, дома не хватало батрачки, да и жена Анисима жаловалась на то, что ей одной скучно и довериться некому. |
На Преображенье сосватали, а на Покров сыграли свадьбу. |
Свадьба вышла в дождливую погоду; по селу, как кулага, сопела грязь и голубели лужи. |
После обедни к попу подъехала запряженная в колымагу пара сиваков. Дымовитые гривы тряхнули обвешенными лентами, и из головней вылез подвыпивший дружко. |
Он вытащил из-под сена вязку кренделей, с прижаренной верхушкой лушник и с четвертью вина окорок ветчины. Из сеней выбег попов работник, помог ему нести и ввел в сдвохлую от телячьей вони кухню. |
Из горницы, с завязанным на голове пучком, вышел поп, вынул берестяную табакерку и запустил щепоть в расхлябанную ноздрю. |
- Чи-их! - фыркнуло около печки, и с кособокой скамьи полетела куча пыли. |
- К твоей милости, - низко свесился дружко. |
- Зубок привез? |
- Привез. |
Поп глянул на сочную, только вынутую из рассола ветчину и ткнул в красниковую любовину пальцем. |
- Хорошая. |
Вошла кухарка и, схватив за горлышко четверть, понесла к открытому подполью. |
- Расколешь! - заботливо поддерживая донышко, крикнул работник. |
- Небось, - выпятив отвислую грудь, ответила кухарка и, подоткнув подол, с оголенными икрами полезла в подпол. |
- Смачная! - лукаво мигнул работнику дружко и обернулся к попу: - Так ты, батюшка, не мешкай. |
В заслюделую дверь, спотыкаясь на пороге, ввалились грузной походкой дьячок и дьякон. |
- На колымагу! - замахал рукою дружко. - Выходит сейчас. |
- На колымагу так на колымагу, - крякнул дьякон и, подбирая засусленный подрясник, повернул обратно. |
- Есть, - щелкнул дьячок под салазки. |
- Опосля, опосля, - зашептал дружко. |
- Чего опосля?.. |
С взбитой набок отерханной шапкой и обгрызанным по запяткам халатом, завернув в ворот редкую белую бороденку, вышел поп. |
- Едем. |
Дьякон сидел на подостланной соломе и, свесив ноги, кшикал облепивших колымагу кур. |
Куры, с кудахтаньем и хлопая крыльями, падали наземь, а сердитый огнеперый петух, нахохлившись, кричал на дьякона и топорщил клювом. |
- Ишь ты какой сурьезный, - говорил шепелявя дьякон, - в засычку все норовишь, не хуже попа нашего, того и гляди в космы вцепишься. |
Батюшка облокотился на дьячка и сел подле дьякона. |
- Ты больно широко раздвинулся, - заметил он ему. |
Дьякон сполз совсем на грядку, прицепил за дышло ноги и мысленно ругался: "Как петух, черт сивый!" |
- Эй , матушка! - крикнул дружко на коренного , но колесо зацепило за вбитый кол. -Н-но, дьявол! - рванул он крепко вожжи, и лошади, кидая грязь, забрякали подковами. |
- А ты, пожалуй, нарочно уселся так, - обернулся поп опять к дьякону, - грязь-то вся мне в лицо норовит. |
- Это, батюшка, бог шельму карает, - огрызнулся дьякон, но, повернувшись на грядке, полетел кубарем в грязь. |
- Тпру, тпру! - кричал взбудораженный дружко и хлестанул остановившихся лошадей кнутовищем. |
Лошади рванули, но уже не останавливались. |
Подъехав к крыльцу, дружко суматошно ссадил хохотавшего с дьячком попа и повернул за дьяконом. |
Дьякон, склонясь над лужей, замывал грязный подрясник. |
- Не тпрукай, дурак, когда лошади встали, - искоса поглядел на растерявшегося дружка и сел на взбитую солому. |
Молодых вывели с иконами и рассадили по телегам. Жених поехал с попом, а невеста - с крестной матерью. |
Впереди, обвязанные накрест рушниками, скакали верховые, а позади с придаными сундуками гремели несправленные дроги. |
Перед церковью на дорогу выбежала толпа мужиков и, протянув на весу жердь, загородила дорогу. |
Сваха вынесла четверть с водкой и, наливая бражный стакан, приговаривала: |
- Пей, гусь, да пути не мочи. |
Выпившие мужики оттащили жердь в канаву и с криком стали бросать вверх шапки. |
Дьячок сидел с дьяконом и косился - как сваха, не заткнув пробки, болтала пузырившееся вино. |
Из калитки церковной ограды вышел сторож, и отодвигая засов, отворил ворота. Поп слез и, подведя жениха к невесте, сжал их правые руки. |
Около налоя краснел расстеленный полушалок и коптело пламя налепок. |
Не в охоту Косте было жениться, да не хотелось огорчать отца. |
По селу давненько шушукали, что он присватался к вдове-соседке. |
Слухи огорчали мать, а обозленный отец называл его ерником. |
- Жениться - перемениться, - говорил Анисиму уважительный кум. - Я сам смолоду олахарь был. |
Молодайка оказалась приглядная; после загула свекровь показала ей все свое имущество и отдала сарайные ключи. |
Костя как-то мало смотрел на жену. Он только узнал, что ходившие о невесте слухи оправдались. |
До замужества Анна спуталась со своим работником. |
Сперва в утайку заговаривали, что она ходит к нему на сеновал, а потом говор пошел чуть не открыто. |
Костя ничего не сказал жене. Не захотелось опечалить мать и укорить отца, да и потом ему самое Анну сделалось жалко. Слабая такая, в одной сорочке стояла она перед ним. На длинные ресницы падали густые каштановые волосы, а в голубых глазах светилась затаенная боль. |
Вечерами Костя от скуки ходил с ребятами на улицу и играл на тальянке. Отец ворчал, а жена кротко открывала ему дверь. |
В безмолвной кротости есть зачатки бури, которая загорается слабым пламенем и свивается в огненное половодье. |
Анна полюбила Костю, но любовь эта скоро погасла и перешла в женскую ласку; она не упрекала его за то, что он пропадал ночами, и даже иногда сама посылала. |
Там, где отперты двери и где нет засовов, воры не воруют. |
Но бывает так, что постучится запоздалый путник и, пригретый, забывает, что он пришел на минуту, и остается навсегда. |
Анисим вздумал арендовать у соседнего помещика землю. Денег у него не было, но он думал сперва занять, а потом перевернуться на обмолоте. |
На рождество пришел к нему из деревни Кудашева молодой парень, годов двадцати, и согласился на найм. |
Костя пропал где-то целую неделю на охоте, и от знакомых стрелков о нем не было слуху. |
Анна с батраком ходила в ригу, и в два цепа молотили овес. |
Парень ударял резко, колос перебивался пополам, а зерна с визгом впивались в разбросанную солому. |
После хрестца он вынимал баночку и, завернув накосо бумажку, насыпал в нее, как опилки, чистую полукрупку. |
Анна любовалась на его вихрастые кудри, и она чувствовала, как мягко бы щекотали его пуховитые усы губы. |
Парень тоже засматривал ей в глаза и, улыбаясь, стряхивал пепел. |
- Ну, давай, Степан, еще хрестец обмолотим говорила она и, закинув за подмышки зарукавник, развязывала снопы. |
Незаметно они сблизились. Садились рядышком и говорили, сколько можно вымолотить из копны. |
Степан иногда хватал ее за груди и, щекоча, валил на солому. Она не отпихивала его. Ей было приятно, как загрубелые и скользкие от цепа руки катились по ее телу. |
Однажды, когда Костя вернулся и уехал на базар, он повалил ее в чан и горячими губами коснулся щеки. |
Она обняла его за голову, и пальцы ее утонули в мягких кудрях... |
Вечером на масленицу Костя ушел в корогод и запевал с бабами песни; Анна вышла в сени, а Степан, почистив кирпичом уздечку, перевязал поводья и вынес в клеть. |
На улице громко рассыпались прибаски, и слышно, как под окнами хрустел снег. Анисим с бабкой уехал к куму в гости, а оставшийся саврасый жевал в кошелке овес. |
Анна, кутаясь в шаль, стояла, склонясь грудью на перила крыльца. |
Степан повесил уздечку и вышел на крыльцо. Он неслышно подокрался и закрыл ладонями ей глаза. |
Анна обернулась и отвела руки. |
- Пойдем, - покраснев, как бы выплеснула она слово и закрылась рукавом... |
В избу вошел с веселой улыбкой Костя. |
Степан, побледнев, выбежал в сени, а Анна, рыдая, закопала судорожно вздрагивающие губы в подушку. |
Костя сел на лавку и закачал ногами; теперь еще ясней показалось ему все. |
Он обернулся к окну и, поманув стоявшего у ветлы Степана, вышел в сени. |
- Ничего, Степан, не бойся, - подошел он к нему и умильно потрепал за подбородок, - ты парень хороший... |
Степан недоверчиво вздрагивал. Ему казалось, что ласкающие его руки ищут место для намыленной петли. |
- Я ничего, Степан... стариков только опасайся... ты, может быть, думаешь - я сержусь? Нет!.. Оденься и пойдем посидим в шинке. |
Степан вошел в избу и, не глядя на Анну, вытащил у нее из-под головы нанковый казакин. |
Нахлобучил стогом барашковую шапку и хлопнул дверью. |
Вечером за ужином Анна видела, как Костя весело перемаргивался с Степаном. На душе у нее сделалось легче, и она опять почувствовала, что любит только одного Костю. |
Заметил Анисим, что Костя что-то тоскует, и жене сказал. Мать заботливо пытала, уж не с женой ли, мол, вышел разлад, но Костя, только махнув рукой, грустно улыбался. |
Он как-то особенно нежен стал к жене. |
На прощеный день она ходила на реку за водой и, поскользнувшись на льду, упала в конурку. |
Домой ее привезли на санях, сарафан был скороблен ледяным застывом. |
Ночью с ней сделался жар, он мочил ее красный полушалок и прикладывал к голове. |
Анна брала его руку и прижимала к губам. Ей легко было, когда он склонялся к ней и слушал, как билось ее сердце. |
- Ничего, - говорил он спокойно и ласково. - Завтра к вечеру все как рукой снимет. |
Анна смотрела, и из глаз ее капали слезы. |
На первой неделе поста Костя причастился и стал собираться на охоту. |
В кошель он воткнул кожаные сапоги, онучи, пороховницу и сухарей, а Анна сунула ему рушник. |
Достал висевший на гвоздике у бруса обмотанный паутиной картуз и завязал рушником. |
Опешила, но спросить не посмела. После чая он сел под иконы и позвал отца с матерью. |
Анна присела с краю. |
- Благословите меня, - сказал он, нагнувши голову, и подпер локтем бледное красивое лицо. |
Отец достал с божницы икону Миколы Чудотворца. Костя вылез и упал ему в ноги. В глазах его колыхалась мутная грусть. |
Связав пожитки, передернул кошель за плечи и нахлобучил шапку. |
- К страстной вертайся, - сказал отец и, взяв клин, начал справлять топорище. |
Перекрестился, обнял мать и вышел с Анной наружу. Дул ветер, играла поземка, и снег звенел. |
Костя взял Анну за руку и зашагал по кустарниковому подгорью. |
Анна шла, наклонив голову, и захлестывала от ветра каратайку. |
У озера, где начинался лес, остановился и встряхнул кошелем. |
Хвои шумели. |
- Ну, прощай, Анна! - проговорил тихо и коротко. - Не обижай стариков. - Немного задумался и гладил ее щеку. - Совсем я... |
Анна хотела крикнуть и броситься ему на шею, но, глянув сквозь брызгавшие слезы, увидела, что он был уж на другом конце оврага. |
- Костя! - гаркнула она. - Вернись! |
- Ись... - ответило в стихшем овраге эхо. |
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
- Очухайся! - кричал Филипп, снимая с Ваньчка шубу. |
Ваньчок, опустив руки, ослаб, как лыко. |
Гасница прыгающим отсветом выводила на белой печи тень повисшего на потолке крюка. За печурками фенькал сверчок, а на полатях дремал, поджав лапы калачиком, сивоухий кот. |
- Снегом его, - тихо сказал Карев. |
- И то снегом... |
Филипп сгорстал путровый окоренок и, помыв над рукомойником, принес снегу. |
Ваньчка раздели наголо, дряблое тело, пропитанное солнцем, вывело синие жилы. Карев разделся и начал натирать. Голова Ваньчка, шлепая губами, отвисла и каталась по полу. |
В руках снег сжимался, как вата, и выжатым творогом капал. |
От Ваньчка пошел пар, зубы его разжались, и глухо он простонал: |
- Пи-ить... |
Вода плеснула ему в глаза, и, потирая их корявыми руками, он стал подыматься. |
Шатаясь, сел на лавку и с дрожью начал напяливать рубаху. |
Филипп подсобил надеть ему порты и, расстелив шубу, уложил спать его. |
- С перепою, - тихо сказал он, вешая на посевку корец, и стал доставать хлеб. |
Карев присел к столу и стал чистить водяниковую наволочку картошки. |
Отломив кусочек хлеба, он посолил его и зажевал. |
Пахло огурцами, смешанной с клюквой капустой и моченой брусникой. |
Филипп вынул с полки сороковку и, ударяя ладонью по донышку, выбил пробку. |
- Пей, - поднес он стакан Кареву. - Небось не как ведь Ваньчок. Самовар бы поставить, - почесался Филипп и вышел в теплушку. |
- Липа? Лип?.. - загукал его сиповатый голос. - Проснися! |
Немного погодя в красном сборчатом сарафане вошла девушка. |
Косы ее были растрепаны и черными волнами обрамляли лицо и шею. |
Карев чистил ружье и, взведя курок, нацелил в нее мушку. |
- Убью, - усмехнулся он и спустил щелкнувший курок. |
- Не боюсь, - тихо ответила и зазвенела в дырявой махотке березовыми углями. |
Лимпиаду звали лесной русалкой; она жила с братом в сторожке, караулила чухлинский лес и собирала грибы. |
Она не помнила, где была ее родина, и не знала ее. Ей близок был лес, она и жила с ним. |
Двух лет потеряла отца, а на четвертом году ее мать, как она помнила, завернули в белую холстину, накрыли досками и унесли. |
Память ее прояснилась, как брат привез ее на яр. |
Жена его Аксинья ходила за ней и учила, как нужно складывать пальцы, когда молишься богу. |
Потом, когда под окном синели лужи, Аксинья пошла к реке и не вернулась. Ей мерещились багры, которыми Филипп тыкал в воду, и рыбацкий невод. |
- Тетенька ушла, - сказал он ей, как они пришли из церкви. - Теперь мы будем жить с Чуканом. |
Филипп сам мыл девочку и стирал белье. |
Весной она бегала с Чуканом под черемуху и смотрела, как с черемухи падал снег. |
- Отчего он не тает? - спрашивала Чукана и, положив на ладонь, дула своим теплом. |
Собака весело каталась около ее ног и лизала босые, утонувшие в мшанине скользкие ноги. |
Когда ей стукнуло десять годов, Филипп запряг буланку и отвез ее в Чухлинку, к теще, ходить в школу. |
Девочка зиму училась, а летом опять уезжала к брату. |
На шестнадцатом году за нее приезжал свататься сын дьячка, но Филипп пожалел, да потом девка сама заартачилась. |
- Лучше я повешусь на ветках березы, - чем уйду с яра. |
Она знала, что к ним никто не придет и жить с ними не останется, но часто сидела на крыльце и глядела на дорогу. Когда поднималась пыль и за горой ныряла, выплясывая, дуга, она бежала, улыбаючись, к загородке и отворяла околицу. |
Нынче вечером с соседнего объезда приехал вдовый мужик Ваньчок и сватал ее без приданого. |
Весной она часто, бродя по лесу, натыкалась на его коров и подолгу говорила с его подпаском, мальчиком Юшкой. |
Юшка вил ей венки и, надевая на голову, всегда приговаривал: |
- Ты ведь русалка лесная, а я тебя не боюсь. |
- А я возьму тебя и съем, - шутила она и, посадив его на колени, искала у него в рыжих волосах гниды. |
Юшка вертелся и не давался искаться. |
- Пусти ты, - отпихивал он ее руки. |
- Ложись, ложись, - тянула она его к себе. - Я расскажу тебе сказку. |
- Ты знаешь про Аленушку и про братца-козленочка Иванушку? - пришлепывая губами, выговаривал Юшка. - Расскажи мне ее... мне ее, бывалоча, мамка рассказывала. |
Самовар метнул на загнетку искрами. |
- Готов, - сдунув золу, сказала Лимпиада и подошла к желтой полке за чашками. |
- Славная штука, - ухмыльнулся Филипп, - рублев двести смоем... Чтой-то я тебя, братец, не знаю, - обернулся он к Кареву: - Говоришь, с Чухлинки, а тебя и не видывал. |
- Я пришляк, у просфирни проживаю. |
- Пономарь, что ль, какой? |
- Охотник. |
Лимпиада расстелила скатерть, наколола крошечными кусочками сахар и поставила на стол самовар. |
Ободнялая снеговая сыворотка пряжей висела на ставне и шомонила в окно. |
- Зорит... - поднял блюдце Карев. - Вот сейчас на глухарей-то хорошо. |
От околицы заерзал скрип полозьев. Ваньчок, охая, повернулся на другой бок и зачесал спину. |
- Ишь наклюкался , - рассмеялась Лимпиада и накрыла заголившуюся спину халатом. - Гусь жареный, тоже свататься приехал! |
- Ох, - застонал Ваньчок и откинул полу. |
- Кто там? - отворил дверь Филипп. |
- Свои, - забасил густой голос. |
Засов, дребезжа, откатился в сторону, и в хату ввалились трое скупщиков. |
- Есть дичь-то? - затеребил бороду брюхатый, низенького роста барышник. |
- Есть. |
- А я тут проездом был, да вижу огонь, дай, мол, заверну наудалую. |
- Ты, Кузьмич, отродясь такого не видывал; одно слово, пестун четвертной стоит. |
Карев, поворачивая тушу, улыбался, а Лимпиада светилась гасницей. |
- Бейся не бейся, меньше двух с половиной не возьмем. |
Кузьмич, поворачивая и тыча в лопатки, щупал волков. |
- Ну, так, значит, Филюшка, двести с четвертью да за волков четверть. |
- Коли не обманываешь - ладно. |
Влез за пазуху и вынул туго набитый бумажками кошелек. |
- Получай, - слюнявя пальцы, отсчитывал он. |
- Счастлив, брат, ты, - ткнул в бок Филипп Карева, - и скупщик, как нарочито, пожаловал. |
Карев весело помаргивал глазами и глядел на Лимпиаду. Она кротко потупив голову, молчала. |
- Так ты помоги, - скинул тулуп Кузьмич. |
Карев приподнял задние ляжки и поволок тушу за дверь. |
- Ишь какой здоровый! - смеялись скупщики. |
- Мерина своротит, - щелкнул кушаком Филипп. - Как дерболызнул ему, так ан навзничь упал. |
- Он убил-то? |
- Он... |
На розвальни положили пестуна и обоих волков. Филипп вынул из головней рогожу и, накрыв, затянул веревкой. |
- Н-но! - крикнул Кузьмич, и лошади, дернув сани, засемно поплелись шагом. |
Умытое снегом утро засмеялось окровавленным солнцем в окно. |
Кузьмич шагал за возом и сопел в трубку. |
- Не надуешь проклятого. |
- Хитрый мужик, - подхватили скупщики и задергали башлыками. |
- Дели, - выбросил Филипп на стол деньги. |
- Сам дели. |
- Ну, не ломайся. |
Ваньчок встал, свесил разутые ноги и попросил квасу. |
- Кто это? - мотнул он на согнувшегося над кучей денег Карева. |
- Всю память заспал, - ухмыльнулся Филипп. |
- Нет, самдели? |
- Забыл, каналья? |
- Эй, дядя, - поднялся Карев, - аль и впрямь запамятовал, как мы тебя верхом на медведе везли? |
- Смеетесь, - поднес к губам корец. |
- А нам и смеяться нечего, коли снегом тебя оттирали. |
К столу подошла Лимпиада. Ваньчок нахлобучил одеяло и, скорчившись, ухватился за голову. |
- Тебе полтораста, а мне сто, - встал Карев и протянул руку. |
- Как же так? |
- Так... я один... А ты с сестрой, вишь. |
Ваньчок завистливо посмотрел на деньги. |
- Ай и скупщики были?.. |
- Были. |
- Вон оно что... |
Карев схватил шапку, взмахнул ружье и вышел. |
- Погоди, - останавливал Филипп, - выспишься. |
- Нет, поторапливаться надо. |
В щеки брызнуло солнце и пахнуло тем весенним ветром, который высасывает сугробы. |
На крыльцо выбегла Лимпиада. |
- Заходи! - крикнула она, махая платком. |
- Ладно. |
Шел примятой стежкой и норовил напрямик. На кособокой сосне дятел чистил красноватое, как раненое, крыло. |
На засохшую ракиту вспорхнул снегирь и звонко рассыпался свистом. |
С дальних полян курилась молочная морока и, как рукав, обвивала одинокие разбросанные липы. |
- Садись, касатик, подвезу! - крикнула поравнявшаяся на порожняке баба. |
- И то думаю. |
- Знамо, лучше... Ишь как щеки-то разгорелись. |
Хлестнула кнутом, и лошадь помчала взнамет, разрывая накат и поморозь. |
- Что ж пустой-то? |
- Продал. |
- Ишь бог послал. У меня намедни сын тоже какого ухлопал матерого, четвертную, не стуча по рукам, давали. |
- Да, охота хорошая. |
За косогором показалась деревня. |
- Раменки! - крикнула баба и опять хлестнула трусившую лошадь. |
Около околицы валялась сдохлая кобыла, по деревне пахло блинным дымом. |
На повороте он увидел, как старуха, несшая вязанку дров, завязла в снег и рассыпала поленья. |
На плетне около крайней хаты висела телячья шкура. |
- Подбирай, бабушка! - крикнул весело и припал на постельник. |
За деревней подхватил ветер и забили крапины застывающего в бисер дождя. |
Баба накинула войлоковую шаль и поджала накрытые соломой ноги под поддевку; ветер дул ей в лицо. |
Карев, свернувшись за ее спиною, свертывал папиросу, но табак от тряски и ветра рассыпался. |
Ствол гудел, и казалось, где-то далеко-далеко кого-то провожали на погост. |
- Остановись, тетенька, закурю. |
Лошадь почувствовала, как над взнузданными губами натянулись вожжи, и, фыркнув, остановилась. |
Свернув папиросу, он чиркал, закрывая ладонями, спичку, но она тут же, не опепеля стружку, гасла. |
- Экай ты какой! - крикнула укоризненно баба. - Погоди уж. |
Стряхнув солому, она обернулась к нему лицом и расстегнула петли. |
- Закуривай, - оттопырила на красной подкладке полы и громко засмеялась. |
Спичка чиркнула, и в лицо ударил смешанный с мятой запах махорки. |
Баба застегнулась и поправила размотавшуюся по мохрастым концам шаль. |
Туман припадал к земле и зарывался в голубеющий по лощинам снег. |
Откуда-то с ветром долетел благовест и уныло растаял в шуме хвой. |
За санями кружилась, как липовый цвет, снежная пыль, а на высокую гору, погромыхивая тесом, карабкался застрявший обоз. |
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Старый мельник Афонюшка жил одиноко в покосившейся мельнице, в яровой долине. |
В заштопанной мешками поддевке его были зашиты истертые денежные бумажки и медные кресты. Когда-то он пришел сюда батраком, но через год хозяин его, пьянчужка, скопырнулся как-то в плотину и утоп. |
Жена его Фетинья не могла заплатить ему зажитое и приписала мельницу. С тех пор мельница получила прозвище "Афонин перекресток". |
Афонюшка, девятнадцатигодовалый парень, сделался мельником и скоро прослыл по округе как честный помолотчик. |
Из веселого и беспечного он обернулся в задумчивого монаха. |
Первые умолотые деньги положил на божницу за Егория и прикрыл тряпочкой. |
В сумерки, когда нечего было делать, сидел часто на крылечке и смотрел, как невидимая рука зажигала звезды. |
Бор шумел хвойными макушками и с шелестом на поросшие стежки осыпал иглы и шишки. |
- Фюи, фюи, - шныряла, шаря по сочной коре, желтохвостая иволга. |
- Ух, ух, - лазушно хлопал крыльями сыч. |
Нравилось Афоньке сидеть так. |
Он все ждал кого-то неизвестного. Но к нему не шли. |
- Придут, - говорил он, гладя мухортую собаку. - Где-нибудь и нас так поджидают. |
Так он прожил десять лет, но тут с ним случилось то, что заставило его призадуматься. |
На пятом году хозяйничанья Афонька поехал к сестре взять к себе на прокорм шалыгана Кузьку. |
Мать Кузьки с радостью отдала его брату; на ней еще была обуза - шесть человек. |
Она оторвала от кудели ссученную нитку, сделала гайтан, надела крест и повесила Кузьке на шею. |
- Мотри, богу молись, - наказывала ему. |
Кузька, попрощавшись с сестренками, щипнул маленького братишку и весело вскочил на телегу. |
- А далеко будем ехать-то? - спросил Афоньку и, лукаво щуря глазенками, забрыкал по соломе. |
- Две ночи спать будешь, - ухмыльнулся он, - а на половину третьей приедем... |
Первое время Кузька боялся бора. Ему казалось, что за каждым кустом лежит медведь и под каждой кочкой черным кольцом свернулась змея. |
Потихонечку он стал привыкать и ходил искать на еланках пьянику. |
- Заблудишь, - ворчал Афонька, - не броди далеко. |
- Я , дяденька , не боюсь теперь, - смышлено качал желтой курчавой головой Кузька . - Ты разя не знаешь сказку про мальчика с пальчик? Когда его отвели в лес, он бросал белые камешки, а я бросаю калину, она красная, кислая, и птица ее не склюет. |
- Ишь какой догадливый, - смеялся Афонька и гладил его по загорелой щеке. |
По праздникам они ходили на охоту. Афонька припадал к земле и заставлял Кузьку лечь... |
Утро щебетало в лесу птичий молебен и умывало зеленый шелк росою. |
Кузька ложился в траву и смотрел в небо. |
Синь, как вода, застыла в воздухе; алели паутинки, и висли распластанные коршуны. |
Над сосной шумно повис взъерошенный косач; Афонька спустил курок... Облаком заклубился дым. |
- Где он, где он? - крикнул, вскакивая, Кузька и побежал к кустам. |
За кустами, под спуском, голубело озеро; по озеру катились круги... |
- Вот он, вот он! - кричал Кузька и, скинув портчонки, суматошно вытащил из узкой кумачной рубахи голову и прыгнул в воду. |
Вода брызнула разбитым стеклом, и лилии, покачиваясь, зачерпывали головками струйки. |
Косач был подстрелен в оба крыла, но левое крыло, может быть, было обрызгано кровью или только задето. |
Когда Кузька подплыл к нему, он замахал крылом и затрепыхал по воде на другой конец. |
- Лови, лови! - кричал Афонька. - Эх ты, сопляк, - протянул он и, сняв картуз, полез в озеро сам. - Гони в кусты! - кричал он, плеская брызгами. |
Косач кидался в обратную сторону и ловко проскальзывал за Кузькиной спиною. |
- Погоди, - сказал Афонька, - я нырну, а ты гони на кусты, а то опять улизнет. |
Потянул губами воздух, и вихрастая голова скрылась под водою. |
"Буль, буль!" - забулькало над головами лилий. |
- Кши, дьявол! - гонялся Кузька и подымал, шлепая ладонью, брызги к небу. |
Косач замахал к кустам и, озираясь, глядел на противоположную сторону. |
Запыхавшись, он залез на высунувшуюся корягу и глядел на Кузьку. |
У кустов показалась вихрастая голова Афоньки, он осторожно высунул руку и схватил косача за хвост. |
Косач забился, и с водяными кругами завертелись черные перья. |
Один раз вечером Кузька взял ружье и пошел по тетеревам. |
- Не нарвись! - крикнул ему Афонька и поплелся с кузовком за брусникой. |
Кузька вошел в калиновый кустарник и сел, схолясь, в листовую опаду. |
Как застывшая кровь висели гроздья ягод; чиликали стрекозы, и удушливо дергал дергач. |
Кузька ждал и, затаенно выпятив глаза, глядел, оттопыривая зенки, в частый ельник. |
- Тех, тех, тех, - щелкал в березняке соловей. |
- Тинь, тинь, тинь, - откликались ему желтоперые синицы. |
В густом березняке вдруг что-то тяжело заухало и раздался хряст сучьев. |
На окропленную кровяной брусникой мшанину выбежал лось, и ветвистые рога затрепали где-то подхваченным поветелем. |
Кузька спокойно, как стрелок, высунул за ветку ствол и нацелил в лоб. |
Ружье трахнуло, и лось как подкошенный упал на мшанину. |
Красные капельки по черным губам застыли в розоватую ленту. |
"Убил!" - мелькнуло в его голове, и, дрожа радостным страхом, он склонился обрезать для спуска задние колешки. |
Но случилось то, чего испугалась даже повисшая на осине змея и, стукнувшись о землю, прыснула кольцом за кочковатую выбень. |
Лось вдруг наотмашь поднял судорожно вздрагивающие ноги и с силой размахнул назад. |
Кузька не успел повернуться, как костяные копыта ударили ему в череп и застыли. |
Пахло паленым порохом; на синих рогах случайно повисшая фуражка трепыхалась от легкого, вздыхающего ветра. |
Долго Афонька не показывался на мельницу. |
Сельчане, приезжавшие с помолом, думали - он к сестре уехал. |
Он глубоко забрался в глушь, свил, как барсук, себе логово и полночью ходил туда, где лежали два смердящие трупа. |
Потом он очнулся. |
"Господи, не помешался ли я?" |
Перекрестился и выполз наружу. |
В голове его мелькали, как болотные огоньки, мысли; он хватался то за одну, то за другую, то связывал их вместе и, натянув казакин, побежал в Чухлинку за попом. |
Осунулся Афонька и лосиные рога прибил вместе с висевшей на них фуражкою около жернова. |
Крепко задумался он - не покинуть ли ему яр, но в крови его светилась с зеленоватым блеском, через черные, как омут, глаза, лесная глушь и дремь. Он еще крепче связался Кузькиной смертью с лесом и боялся, что лес изменит ему, прогонит его. |
В нем, ласковая до боли, проснулась любовь к людям, он уж не ждал, а тосковал по ком-то и часто, заслоняя от света глаза, выбегал на дорогу, падал наземь, припадал ухом, но слышал только, как вздрагивала на вздыхающем болоте чапыга. |
Как-то в бессонную ночь к нему пришла дума построить здесь, в яровой лощине церковь. |
Он обвязался, как прутом, круг этой мысли и стал копить деньги. |
Каждую тысячу он зашивал с крестом Ивана Богослова в поддевку и спал в ней, почти не раздеваясь. |
Деньги с умолота он совсем отказался тянуть на прожитье. |
Колол дрова, пилил лес и отдавал скупщикам. |
Зимой частенько, когда все выходило до последней картошки, он убегал на болото, рыл рыхлый снег, разгребал скорченными пальцами и жевал мерзлый, спутанный с клюквой мох. |
В один из мрачных его дней к нему, обвешанный куропатками, пришел Карев. |
С крыши звенели капли, около ставен, шмыгая по карнизу, ворковали голуби и чирикали воробьи. |
- Здорово, дедунь! - крикнул он, входя за порог и крестясь на иконы. |
Афонюшка слез с печи. Лицо его было сведено морщинами, как будто кто затянул на нем швы. Белая луневая бородка клином лезла за пазуху, а через расстегнутый ворот на обсеянном гнидами гайтане болтался крест. |
- Здорово, - кашлянул он, заслоняясь рукой, и скинул шубу, - нет ли, родненький, сухарика? Второй день ничего не жевал. |
Карев ласково обвел его взглядом и снял шапку. |
- Мы с тобой, дедушка, куропатку зажарим... |
Ощипал, выпотрошил и принес беремя дров. |
Печка-согревушка засопела березняком, и огоньки запрыгали, свивая бересту в свиной высушенный пузырь. |
Когда Карев собрался уходить, Афонюшка почуял, так почуял, как он ждал кого-то, что этот человек к нему вернется. |
- Останься, - грустно поникнул он головою. - Один я... |
Карев удивленно поднял завитые на кончиках веки и остановился. |
На Фоминой неделе Афонюшка позвал Карева на долину и показал место, где задумал строить церковь. Поддевка его дотрепалась, он высыпал все скопленные деньги на стол и, отсчитав маленькую кучку, остальные зарыл на еланке под старый вяз. |
- Глух наш яр-то, жисть надо поджечь в нем, - толковал он с Каревым. - всю молодость свою думал поставить церковь. Трать, - вынул он пачку бумаг, - ты как Кузька стал мне... словно век тебя ждал. |
Лес закурчавился. В синеве повис весенний звон. |
Оба сидели на завалинке; Афонюшка, захлебываясь, рассказывал лесные сказки. |
- Не гляди, что мы ковылем пахнем, - грустно усмехнулся он, - мы всю жисть, как вино тянули... |
- Что ж, захмелел?.. |
- Нема, только икота горло мышью выскребла. |
К двору, медленно громыхая колесами, подполз скрипящий обоз. Пахло овсом и рожью... лошадиным потом. |
С телеги вскочил, махая голицами, мужик и, сняв с колечка дуги повод, привязал лошадь у стойла. |
Баба задзенькала ведром и, разгребая в плотине горстью воду, зачерпнула, едва закрыв пахнувшее замазкой дно. Опрокинула ведро набок и заглотала. |
Большой кадык прыгал то в пазуху, то за подбородок. |
Афонюшка подбежал к столбам и, падая бессильной грудью на рычаг, подымал обитый жестью спущенный заслон. |
Рыжебородый сотский, сдвинув на грядки мешок и подымая за голову руку, кряхтя, потащил на крутую лестницу. |
Жернов вертелся и свистел. За стеной с дробным звоном слышался рев воды. |
Карев смотрел, как на притолоке около жернова на лосиных рогах моталась желтая фуражка. |
В сердце светилась тихая, умиленная грусть. |
В его глазах стоял с трясущейся бородкой и дремными глазками Афонюшка. |
- Чтоб тебе пусто взяло! - выругался сотский, спуская осторожно мешок. - Не мудрено и брыкнуться... |
- Крута лестница-то, крута... - зашамкал, упыхавшись, Афонюшка. - Обвалилась намедни плоская-то, новую заказал. |
Карев дернул рычаг, и жернов, хрустя о камень, брызнул потоками искр. |
- Сыпь! - крикнул он сотскому и открыл замучнелые совки. |
Рожь захрустела, запылилась, и из совков посыпалась мука. |
Афонюшка зацепил горсть, высыпал на ладонь и слизнул языком. |
- Хруп, - обратился он к Кареву, - спусти еще. |
На лестнице показалась баба; лицо ее было красно, спина согнута, а за плечами дыхал травяной мешок. Карев смотрел, как Афонюшка суетливо бегал из стороны в сторону и хватал то совок, то соломенную кошелку. |
"Людям обрадовался", - подумал он с нежной радостью и подпустил помолу. |
Баба терлась около завьялого в муке и обвязанного паутинником окошка. |
- Что такую рваную повесили! - крикнула она со смехом, кидая под жернов фуражку, и задрожала... |
- Фуражка, фуражка! - застонал Афонюшка и сунулся под жернов. |
Громыхающий поворот приподнял обмучнелый комок и отбросил на ларь. |
На полу рассыпались красные ягоды. |
Думы смялись... Это, может быть, рухнула старая церковь. Аллилуйя, аллилуйя... |
ГЛАВА ПЯТАЯ
Карев застыл от той боли, которую некому сказать и незачем. |
Его сожгла дума о постройке церкви, но денег, которые дал ему Афонюшка, хватило бы только навести фундамент. |
Он лежал на траве и кусал красную головку колючего татарника. |
Рядом валялось ружье и с чесаной паклей кожаная пороховница. |
Тихо качались кусты, по хвоям щелкали расперившиеся шишки и шомонила вода. |
Быстро поднялся, вскинул ружье и пошагал к дому. За спиной болтался брусниковый кузов. |
Сунулся за божницу, вынул деньги и, лихорадочно пересчитав, кинулся обратывать лошадь. |
Пегасый жеребец откидывал раскованные ноги, ощеривал зубы и прядал ушами. |
Скакал прямой поляной к сторожке Филиппа. Поводья звякали удилами, а бляхи бросали огонь. |
С крутояра увидел, как Лимпиада отворяла околицу. Она издалека узнала его и замахала зарукавником. |
Лошадь, тупо ударив копытами, остановилась; спрыгнул и поздоровался. |
- Дома? |
- Тут. |
Отворил окно и задымил свернутой папиросой. Филипп чинил прорватое веретье, он воткнул шило в стенку и подбежал к окну. |
- Ставь! - крикнул Лимпиаде, указывая на прислоненный к окну желтый самовар. |
Лимпиада схватила коромысло и, ловко размахнувшись, ударила по свесившейся сосне. |
С курчавых веток, как стая воробьев, в траву посыпались шишки. |
- Хватит! - крикнул, улыбаясь Карев и пошел к крыльцу. |
- Вот что, Филюшка, - сказал он, расстегивая пиджак, - Афоня до смерти церковь хотел строить. Дал он мне три тысячи. А ведь с ними каши не сваришь. |
Филипп задумался. Волосатая рука забарабанила по голубому стеклу пальцами. |
- Что ж надумал? - обернулся он, стряхивая повисшие на глаза смоляные волосы. |
- Школу на Раменках выстроить... |
- Что ж, это разумно... А то тут у нас каждый год помирают мальцы... Шагай до Чухлинки по открытому полю версты четыре... Одежонка худая, сапожки снег жуют, знамо дело, поневоле схватишь скарлатину или еще что... |
- Так и я думаю... сказать обществу, чтоб выгоняло подводы, а за рубку и извоз заплатить мужикам вперед. |
От самовара повеяло смольными шишками, приятный запах расплылся, как ладан, и казалось, в избе только что отошла вечерня. |
Карев глядел молча на Лимпиаду, она желтым полотенцем вытирала глиняные чашки. |
Закрасневшись, она робко вскидывала свои крыльями разведенные брови, и в глазах ее словно голуби пролетали. |
Она сама не знала, почему не могла смотреть на пришляка. Когда он появлялся, сердце ее замирало, а горячая кровь пенилась. |
Но бывало, он пропадал и не являлся к ним по неделям. |
Тогда она запрягала лошадь в таратайку и посылала Филиппа спроведать его. |
Филипп чуял, что с сестрой что-то стало неладное, и заботливо исполнял ее приказанья. |
Он пришел в лунную майскую ночь. Шмыгнул, как тень, за сосну и притаился. |
Карев сидел на крыльце и, слушая соловьев, совал в лыки горбатый кочатыг. Он плел кошель и тоненько завастривал тычинки. |
В кустах завозились, он поднял голову и стал вслушиваться. |
В прозрачной тишине ему ясно послышалось крадущиеся шаги и сдавленное дыханье. |
- Кто там? - крикнул он, откидывая кошель. |
- Я... - тихо и кратко было ответом. |
- Кто ты? |
- Я... |
- Я не знаю, кто ты, - смеясь, зашевелил он кудрявые волосы. - А если пришел зачем, так подходи ближе. |
Кусты зашумели, и тень прыгнула прямо на освещенное луною крыльцо. |
- Чего ж ты таишься? |
К крыльцу, ссутулясь, подошел приземистый парень. Лицо его было покрыто веснушками, рыжие волосы клоками висели из-под картуза за уши и над глазами. |
- Так, - брызнул он сквозь зубы слюну. |
Карев глухо и протяжно рассмеялся. Глаза его горели лунным блеском, а под бородой и усами, как приколотый мак, алели губы. |
- Ты бел, как мельник, - сказал отрывисто парень. - Я думал, ты ранен и с губ твоих течет кровь... Ты сегодня не ел калину? |
Карев качнул головою. |
- Я не сбирал ее прошлый год, а сегодня она только зацветает. |
- Что ж ты здесь делаешь? - обернулся он, доставая кочатыг и опять протыкая в петлю лыко. |
- Дорогу караулю... |
Карев грустно посмотрел на его бегающие глазки и покачал головою. |
- Зря все это... |
Парень лукаво ухмыльнулся и, раскачиваясь, сел на обмазанную лунью ступеньку. |
- Как тебя величают-то? |
- Аксютка. |
Улыбнулся и почему-то стал вглядываться в его лицо. |
- Правда, Аксютка... Когда крестили, назвали Аксеном, а потом почему-то по-бабьему прозвище дали. |
- Чай хочешь пить? - поднялся Карев. |
- Не отказываюсь... Я так и норовил к тебе ночевать. |
- Что ж, у меня места хватит... Уснем на сеновале, так завтра тебя до вечера не разбудишь. Сено то свежее, вчера самый зеленый побег скосил... она, вешняя отава-то, мягче будет и съедобней... Расставь-ка таганы, - указал он на связанные по верхушке три кола. |
Аксютка разложил на кулижке плахи, собрал в кучу щепу и чиркнул спичку. Дым потянулся кверху и издали походил на махающий полотенец. |
Карев повесил на выструганный крюк чайник и лег. |
- Не воруй, Аксютка, - сказал, загораживаясь ладонью от едкого дыма. - Жисть хорошая штука, я тебе не почему-нибудь говорю, а жалеючи... поймают тебя, изобьют... зачахнешь, опаршивеет все, а не то и совсем укокошат. |
Аксютка, облокотясь, тянул из глиняной трубки сизый дым и, отплевываясь, улыбался. |
- Ладно тебе жалеть-то, - махнул он рукой. - Либо пан, либо пропал! |
Чайник свистел и белой накипью брызгал на угли. |
- Ох, - повернулся Аксютка, - хочешь, я расскажу тебе страшный случай со мною. |
- Ну-ка... |
Он повернулся, всматриваясь в полыхающий костер, и откинул трубку. |
- Пошел я по весне с богомолками в лавру Печорскую. Накинул за плечи чоботы с узлом на палочке, помолился на свою церковь и поплелся. |
С богомольцами, думаю, лучше промышлять. Где уснет, можно обшарить, а то и отдыхать сядешь, не дреми. |
В корогоде с нами старушка шла. Двохлая такая старушонка, всю дорогу перхала. |
Прослыхал я, что она деньжонки с собой несет, ну и стал присватываться к ней. |
С ней шла годов восемнадцати али меньше внучка. |
Я и так к девке, и этак, - отвиливает, чертовка. Долго бился, половину дороги почти, и все зря. |
Потихонечку стала она отставать от бабки, стал я ей речи скоромные сыпать, а она все бурдовым платком закрывалась. |
Разомлела моя краля. Подставила мне свои сахарные губы, обвила меня косником каштановым, так и прилипла на шею. |
Ну, думаю, теперь с бабкой надо проехать похитрей; да чтоб того... незаметно было. |
Идем мы, костылями звеним, воркуем, как голубь с голубкой. А все ж я вперед бабки норовлю. |
Смотри, мол, карга, какой я путевый; внука-то твоя как исповедуется со мной. |
Стала и бабка со мной про божеское затевать, а я начал ей житие преподобных рассказывать. Помню, как рассказал про Алексея божьего человека, инда захныкала. |
Покоробило исперва меня, да выпил дорогой косушечку, все как рукой сняло. |
Пришли все гуртом на постоялый двор, я и говорю бабке... что, мол, бабушка, вшей-то набирать в людской, давай снимем каморочку; я заплачу... Двохлая такая была старушонка, все время перхала. |
Полеглись мы кой-как на полу; я в углу, а они посередке. |
Ночью шарю я бабкины ноги, помню, что были в лаптях. |
Ощупал и тихонечко к изголовью подполз. |
Шушпан ее как-то выбился, сунулся я в карман и вытащил деньги-то... |
А она, старая, хотела повернуться, да почуяла мою руку и крикнула. |
Спугался я, в горле словно жженый березовый сок прокатился. |
Ну, думаю, услышит девка, каюк будет мне. |
Хвать старуху за горло и туловищем налег... |
Под пальцами словно морковь переломилась. |
Сгреб я свой узелок, да и вышел тихонечко. Вышел я в поле, только ветер шумит... Куда, думаю, бежать... |
Вперед пойду - по спросу урядники догадаются; назад - люди заметят... Повернул я налево и набрел через два дня на село. |
Шел лесом, с дороги сбился, падал на мох, рвался о пеньки и царапался о щипульник; ночью все старуха бластилась и слышалось, как эта морковь переломилась... |
Приковылял я за околицу, гляжу, как на выкате трактирная вывеска размалевана... |
Вошел, снял картуз и уселся за столик. |
Напротив сидел какой-то хлюст и булькал в горлышко "жулика". "Из своих", - подумал я и лукаво подмигнул. |
- А, Иван Яклич! - поднялся он. - Какими судьбами?.. |
- Такими судьбами, - говорю. - Иду богу молиться. |
Сели мы с ним, зашушукались. |
- Дельце, - говорит, - у меня тут есть. Вдвоем, как пить дадим, обработаем. "Была бы только ноченька сегодня потемней". |
Ехидно засмеялся, ощурив гнилые, как суровикой обмазанные зубы. |
Сидим, пьем чай, глядим - колымага подъехала, из которой вылез в синей рубахе мужик и, привязав лошадь, поздоровался с хозяйкой. |
Долго сидели мы, потом мой хлюст моргнул мне, и мы, расплатившись, вышли. |
- К яру пойдем, - говорит он мне. - Слышал я - ночевать у стогов будет. |
Осторожно мы добрались до стогов и укутались в промежках... |
Слышим - колеса застучали, зашлепали копыта, и мужик, тпрукая, стал распрягать. |
Хомут ерзал, и слышно было, как скрипели гужи. |
Ночь и впрямь, как в песне, вышла темная-претемная. |
Сидим, ждем, меня нетерпенье жжет. "Не спит все", - думаю. |
Тут я почуял, как по щеке моей проползла рука и, ущипнув, потянула за собой. Подползли к оглоблям; он спал за задком на веретье. |
Я видел, как хлюст вынул из кармана чекмень и размахнулся... |
Но тут я увидел... я почувствовал, как шею мою сдавил аркан. |
Мужик встал, обежал нас кругом и затянул еще крепче. |
- Да, - протянул Аксютка, - как вспомнишь, кровь приливает к жилам. |
Карев подкладывал уже под скипевший чайник поленьев и, вынув кисет, взял Аксюткину трубку. |
- Что же дальше-то было? |
Аксютка вынул платок и отмахнул пискливого комара. |
- Ну и дока! - прошептал хлюст, когда тот ушел в кустарник, и стал грызть на моих руках веревку. |
Вытащил я левую руку, а правую-то никак не могу отвязать от ног. |
Принес он крючковатых тычинок, повернул хлюста спиною и начал, подвострив концы, в тело ему пихать... |
Заорал хлюст, а у меня, не знаю откуда, сила взялась. Выдернул я руку, аж вся шкура на веревке осталась, и откатившись, стал развязывать ноги. |
Покуль я развязывал, он ему штук пять вогнал. |
Нащупал я нож в кармане, вытащил его и покатился, как будто связанный... к нему... Только он хотел вонзить тычинку, - я размахнулся и через спину угодил, видно, в самое его сердечушко... |
Обрезал я на хлюсту веревки, качнул его голову, а он, бедняга, впился зубами в землю да так... и богу душу отдал. |
Аксютка замолчал. Глаза его как бы заволоклись дымом, а под рубахой, как голубь, клевало грудь сердце. |
Лунь лизала траву, дробно щелкали соловьи, и ухал филин. |
ГЛАВА ШЕСТАЯ
На Миколин день Карев с Аксюткой ловил в озере красноперых карасей. |
Сняли портки и, свернув из комом, бросили в щипульник. На плече Карева висел длинный мешок. Вьюркие щуки, ударяя в стенки мешка, щекотали ему колени. |
- Кто-то идет, - оглянулся Аксютка, - кажись, баба, - и, бросив ручку бредня к берегу, побег за портками. |
Карев увидел, как по черной балке дороги с осыпающимися пестиками черемухи шла Лимпиада. |
Он быстро намахнул халат и побежал ей навстречу. |
- Какая ты сегодня нарядная... |
- А ты какой ненарядный, - рассмеялась она и брызнула снегом черемухи в его всклокоченные волосы. |
Улыбнулся своей немного грустной улыбкой и почуял, как радостно защемило сердце. Взял нежно за руку и повел показывать рыбу. |
- Вот и к разу попала. Растагарю костер и ухи наварю... |
- Во-во! - замахал весело ведром Карев и, скатывая бредень, положил конец на плечо, а другой подхватил Аксютка. |
- Ведь он ворища, - указала пальцем на него. - Ты небось думаешь, какой прохожий?.. |
- Нет, - улыбнулся Карев, - я знаю. |
Аксютка вертел от смеха головою и рассучивал рукав. |
- Я пришла за тобой к празднику. Ты разве не знаешь, что сегодня в Раменках престол. |
- К кому ж мы пойдем? |
- Как к кому?.. Там у меня тетка... |
- Хорошо, - согласился он, - только вперед Аксютку накормить надо. Он сегодня ко мне на заре вернулся. |
Лимпиада развела костер и, засучив рукава, стала чистить рыбу. |
С губастых лещей, как гривенники, сыпалась чешуя и липла на лицо и на волосы. Соль, как песок, обкатывала жирные спины и щипала заусеницы. |
- Ну, теперь садись с нами к костру, - шумнул Карев. - Да выбирай зараня большую ложку. |
Лимпиада весело хохотала и указывала на Аксютку. Он, то приседая, то вытягиваясь, ловил картузом бабочку. |
- Аксютка, - крикнула, встряхивая раскосмаченную косу, - иди, поищу! |
Аксютка, запыхавшись, положил ей на колени голову и зажмурил глаза. |
Рыба кружилась в кипящем котле и мертво пучила зрачки. |
Солнце плескалось в синеве, как в озере, и рассыпало огненные перья. |
Карев сидел в углу и смотрел, как девки, звякая бусами, хватались за руки и пели про царевну. |
В избу вкатился с расстегнутым воротом рубахи, в грязном фартуке сапожник Царек. |
Царька обступили корогодом и стали упрашивать, чтоб сыграл на губах плясовую. |
Он вынул из кармана обгрызанный кусок гребешка и, оторвав от численника бумажку, приложил к зубьям. |
"Подружки голубушки, - выговаривал, как камышовая дудка, гребешок, - ложитесь спать, а мне молодешеньке, дружка поджидать." |
- Будя, - махнула старуха, - слезу точишь. |
Царек вытер рукавом губы и засвистел плясовую. Девки с серебряным смехом расступились и пошли в пляс. |
- В расходку! - кричал в новой рубахе Филипп. - Ходи веселей, а то я пойду! |
Лимпиада дернула за рукав Карева и вывела плясать. |
На нем была белая рубашка, и черные плюшевые штаны широко спускались на лаковые голенища. |
С улыбкой щелкнул пальцами и, приседая, с дробью ударял каблуками. |
В избу ввалился с тальянкой Ваньчок и, покачиваясь, кинулся в круг. |
- Ух, леший тебя принес! - засуетился обидчиво Филипп. - Весь пляс рассыпал. |
Ваньчок вытаращил покраснелые глаза и впился в Филиппа. |
- Ты не ругайся, - сдавил он мехи, - а то я играть не буду. |
- Ты чей же будешь, касатик? - подвинулась к Кареву старуха. |
- С мельницы, - ласково обернулся он. |
- Это что школу строишь?.. |
- Самый. |
- Надоумь тебя царица небесная. Какое дело-то ты делаешь... Ведь ты нас на воздуси кинаешь - звезды, как картошку , сбирать. |
Карев перебил и, отмахиваясь руками, стал отказываться: |
- Я тут, как кирпич, толку... Деньги-то ведь не мои. |
- Зрящее, зрящее, - зашамкала прыгающим подбородком. - Ведь тебе оставил-то он... |
Лимпиада стояла и слушала. В ее глазах сверкал умильный огонек. |
За окном в матовом отсвете грустили вербы и целовали листьями голубые окна. |
Аксютка запер хату и пошел в Раменки. |
Ему хотелось напиться пьяным и побуянить. Он любил, когда на него смотрели как на страшного человека. |
Однажды покойная Устинья везла с ярмарки спившегося Ваньчка и, поравнявшись с Аксюткой, схватила мужа за голову и ударила о постельник. |
- Чтоб тебя где-нибудь уж Аксютка зарезал! - крикнула она и пнула в лицо ногой. |
Ребятишки, собираясь по кулижкам, часто грезили о нем; каждый думал - как вырастет, пойдет к нему в шайку. |
- Вот меня-то уж он наверняка возьмет в кошевые, - говорил с белыми, как сметана, волосами Микитка, - потому знает, что я крепче всех люблю его. |
- А я кашеваром буду, - тянул однотонно Федька, - Ермаком сделаюсь и Сибирь завоюю. |
- Сибирь, - передразнивал Микитка. - А мы, пожалуй, вперед тваво возьмем Сибирь-то, уж ты это не говори. |
- Ты все сычишься наперед, - обидчиво дернул губами Федька. - Твоя вся родня такая... твой отец, мамка говорит, только губами шлепает. А мы все время на Чухлинке лес воруем. Нам Ваньчок что хошь сделает. |
- Поди-ка съешь кулака, - волновался Микитка. - А откуда у нас жерди-то, чьи строги-то на телегах?.. Это вы губами шлепаете, мы у вас в овине всю солому покрали, а вы и не знаете... накось... |
Аксютка вошел в избу сотского и попросил бабку налить ему воронка. |
Бабка в овчинной шубенке вышла в сени и, отвернув кран, нацедила глубокий полоник. |
- Где ж Аким-то? - спросил, оглядывая пустую лежанку. |
- У свата. |
- Обсусоливает все, - смеясь, мотнул головой. |
- Что ж делать, касатик, скучно ему. Вдовец ведь... |
Надел фуражку и покачнулся от ударившего в голову хмеля. |
- Не обессудь, ягодка, дала бы тебе драчонку, да все вышли. Оладьями, хошь, угощу? |
Вынесла жарницу от загнетки и открыла сковороду. Аксютка выглядел, какие порумяней, и, сунув горсть в карман, выбег на улицу. |
У дороги толпился народ. Какой-то мужик с колом бежал за сотским и старался ударить его в голову. |
Нахлынувшие зеваки подзадоривали драку. Ухабистый мужик размахнулся, и переломившийся о голову сотского кол окунулся расщепленным концом в красную, как воронок, кровь. |
Аксютка врезался в толпу и прыгнул на мужика, ударяя его в висок рукояткой ножа. |
Народ зашумел, и все кинулись на Аксютку. |
- Бей живореза! - кричал мужик и, ловко подняв ногу, ударил Аксютку по пяткам. |
Упал и почуял, как на грудь надавились тяжелые костяные колени. |
Расчищая кулаками дорогу, к побоищу подбег какой-то парень и ударил лежачему обухом около шеи. |
Побои посыпались в лицо, и сплюснутый нос пузырился красно-черной пеной... |
- Эх, Аксютка, Аксютка, - стирал кулаком слезу старый пономарь, - подломили твою бедную головушку!.. Что ж ты стоишь, чертовка! - ругнул он глазеющую бабу. - Принесла бы воды-то... живой, чай, человек валяется. |
Опять собрался народ, и отрезвевший мужик бледно тряс губами. |
- Подкачнуло тебя, окаянного. Мою душу загубил и себя потерял до срока. |
- То-то не надо бы горячиться, - укорял пономарь. - Оно, вино-то, что хошь сделает. |
Аксютка поднялся слабо на колени и, свесив голову, отирал слабой рукой прилипшую к щеке грязь. |
- На... а... мель... - дрогнул он всем телом и упал и упал навзничь. |
- На мельницу, вишь, просится, - жалобно заохала бабка. - Везите его скорей... |
Парень, бивший топором Аксютку, болезно смотрел на его заплывшие глаза и, отвернувшись, смахнул каплю слезы. |
Мужик побежал запрягать лошадь, а он взял черпак и начал поливать голову Аксютки водой. |
Вода лилась с подбородка струей и, словно подожженная, брызгала на кончике алостью... |
Положили бережно на сено и помчали на мельницу. Дорогой он бредил о Кареве, пел песни, ругался и срывал повязку. |
Карев сидел с Лимпиадой у окна и смотрел, как розовый закат поджигал черную, клубившуюся дымом тучу. По дороге вдруг громко загремели бубенцы, и к крыльцу подъехали с Аксюткой. |
Он почуял, как сердце у него закололо шилом. Взял Аксютку, обнял и понес в хату. |
- Ложись, ложись, - шептал бледный как снег... |
Лимпиада тряслась, как осина, и рыданья кропили болью скребущую тишину. |
Аксютка встал и провел по губам рукой... |
- Поди... - глухо прошептал, поманув Карева. - Хвастал я... никого не убивал, - закашлялся он. Это я так все... выдумал... |
Карев прислонил к его голове мокрую тряпку. |
Сумерки грустно сдували последнее пламя зари, и за косогором показался, как желтая дыня месяц. |
На плесе шомонили вербы, и укромно шнырял ветерок. |
- Липа! - крикнул Аксютка, хватаясь за грудь. - Сложи мне руки... помирать хочу... |
Лимпиада, с красными глазами, подбежала к постели и опустилась на колени. |
- Крест на меня надень... - опять глухо заговорил он. - В кармане... оторвался... Мать надела. |
Судорожно всхлипывая, сунула в карман руку и, вынув из косы алый косник, продела в ушко креста. |
Аксютка горько улыбнулся, вздрогнул, протягивая свесившиеся ноги, и замер. |
За окошком кугукались совы. |
Конец первой части.
СЛОВАРЬ МЕСТНЫХ РЯЗАНСКИХ НАРЕЧИЙ* |
Артус - просфора, освященная в первый день пасхи. |
Бочаг - яма на дне реки, омут. |
Брус - крайний ряд кирпичей у чела печи. |
Брусница - деревянный футляр для точильного бруса. Во время работы привязывается ремнем за спину косца. |
Бурыга - ухаба, рытвина. |
Бучень - птица выпь. |
Воронок - медовая брага с хмелем. |
Выбень - выбитое место. |
Вяхирь - сетчатый кошель для сена. |
Гребать - брезговать. |
Грядки - две продольные жерди, образующие края кузова провозки. |
Донце - дощечка со специальной рамкой, на которую садится пряха, вставляя в нее гребень или кудель. |
Жарница - глиняная миска для запеканов. |
Забурукал - глухо, невнятно заворчал, забормотал. |
Задвашить - задушить. |
"Заря-зоряница..." - заговор от бессонницы. Есенин слышал его от матери. |
Засемать - засуетиться, зачастить ногами. |
Засычка (норовить в засычку) - задираться, ввязываться в драку, скандал. |
Захряслый - затверделый. |
Зубок - подарок новорожденному. |
Калпушка - детский чепчик. |
Кочетыг - тупое, широкое, плоское шило для плетения лаптей и кошелей. |
Кулага - заварное жидкое тесто из ржаной муки с солодом. |
Лоск - лог, лощина или низкое место в поле. |
Лушник - ситный хлеб, испеченный с луком, пережаренным в масле. |
Мотальник - приспособление в прялке для сматывания пряжи. |
Мускорно - трудно, кропотливо. |
Мухортая - захудалая. |
Наянно - навязчиво. |
Нехолявый - неопрятный, неряшливый. |
Ободнять - рассветать. |
Оборки (оборы) - веревочные завязки у лаптей. |
Оброть - недоуздок, конская узда без удил, с одним поводом для привязи. |
Окадычиться - умереть. |
Олахарь - обалдуй, непутевый. |
Падина - настил из хвороста под стога сена. |
Попки - связанные пучки ржаной соломы, кладущиеся на верх соломенной крыши. |
Постная - круглая корзиночка, плетенная из соломы, перевитой мелким лозняком. В ней держат муку и в нее же кладут, как в форму, хлебное тесто для подхода. |
Поязать - обещать. |
Путро - месиво с мучными высевками для скота. |
Пьяника - лесная ягодка (голубика). |
Пятерик - бревно, из которого можно напилить пять поленьев. |
Разепа - разиня. |
Саламата - кушанье, приготовленное из поджаренной муки с маслом. |
Сиверга (сиверка)- холодная мокрая погода при северном ветре. |
Суровика - лесная ягода. |
Тудылича - в том месте, в той стороне; или - не теперь, не сейчас. |
Тужильная косынка - белая косынка, которой женщины покрывают головы в особо горестные дни - дни похорон и поминания близких людей. |
Ушук - мгла. |
Хрестец (крестец) - убранный хлеб подсчитывается копнами и крестцами. В копне пятьдесят два снопа, в крестце - тринадцать. В полях хлеб укладывается по двенадцать снопов крест-накрест и накрывается сверху тринадцатым. Отсюда и название - крестец. |
Хруп - жесткий, крупный помол муки. |
Хрындучить - ерепениться, куражиться. |
Цибицы - чибисы. |
Чапыга (чапыжник) - частый кустарник, непроходимая чаща. |
Чимерика (чемерица) - луговая трава с толстым стеблем и с широкими листьями. |
Чичер - резкий холодный ветер. |
Шалыган - шалун, бездельник. |
Шомонить - лезть, заглядывать, шуметь, наговаривать. |
Шушпан - летняя женская одежда. |
Щипульник - шиповник. |
_____________________________________________________________ |
* Составлен А.А. Есениной. Приводится с некоторыми сокращениями. |
Исходный текст: С.А. Есенин. "Избранное", Москва, "Художественная литература" 1985 г., печатался по изданию: С.А. Есенин. Собрание сочинений в 6-ти томах. Москва, "Художественная литература", 1977 - 1980 г.г.
╘ Текст подготовил Трошкин Борис.
Вопросы и пожелания направляйте: btroshkin@mail.ru
Copyright (c) 1999 Трошкин Борис
Сергей Есенин
ЯР
повесть*
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Покосилась изба Анисима под ветрами, погнулся и сам старый Анисим. |
Не вернулся Костя с охоты, а после пасхи пришло письмо от вихлюйского стрелка. |
Почуял старый Анисим, что неладное принесло это письмо, еще не распечатывая. |
"Посылаю свое почтение Анисиму Панкратьеву, я знал хорошо твоего сына и спяшу с скорбью поведать, что о второй день пасхи он переправлялся через реку и попал в полынью. |
На льду осталась его шапка с адристом, а его, как не тыкали баграми, не нашли." |
Жена Анисима слегла в постель и, прохворав полторы недели, совсем одряхлела. |
Анна с бледной покорностью думала, что Костя покончил с собой нарочно, но отпихивала эту думу и боялась ее. |
Степан прилип к ней, и смерть Кости его больше обрадовала, чем опечалила. |
Старушка мать на Миколу пошла к обедне и заказала попу сорокоуст. |
Вечером на дом пришел дьякон и отслужил панихиду. |
- Мать скорбящая, - молился Анисим, - не отступись от меня. |
В седых волосах его зеленела вбившаяся трава и пестиками щекотала шею. |
Анисим махал над шеей рукой и думал, что его кусает муха. |
- Жалко, жалко, - мотал рыжей бородой дьякон, - только женили и на поди какой грех. |
- Стало быть, богу угодно так, - грустно и тихо говорил Анисим, с покорностью принимая горе. - Видно, на роду ему было написано. От судьбы, говориться, на коне не ускачешь. |
Запечалилась Наталья по сыну. Не спалось ей, не елось. |
- Пусти меня, Анисим, - сказала она мужу. - Нет моей мочи дома сидеть. Пойду по монастырям православным поминать новопреставленного Константина. |
Отпустил Анисим Наталью и пятерку на гайтан привязал. |
"Тоскует Наталья, - думал он, - не успокоить ей своей души. Пожалуй, помрет дома-то". |
Помаленьку стала собираться. Затыкала в стенку веретена свои, скомкала шерсть на кудели и привесила с донцем у бруса. |
Пусть, мол, как уйду, поминают. |
Утром, в петровское заговенье, она истопила печь, насушила жаровню сухарей и связала их в холщовую сумочку. |
Анна помогла ей и заботливо совала в узел, что могло понадобиться. |
В обеды старуха гаркнула рубившему дрова Анисиму, присела на лавку и со слезами упала перед иконами на колени. |
От печи пахло поджаренными пирогами, на загнетке котенок тихонько звенел заслоном. |
- Прости Христа ради, - обняла она за шею Анисима. - Не знаю, ворочусь ли я. |
Анисим, скомкав шапку, утирал заголубевшую на щеке слезу. |
- А ты все-таки того... - ласково обернулся к ней. - Помирать-то домой приходи. |
Наталья, крестясь, подвязала сумочку и взяла камышовый костыль. |
- Анна, - позвала она бледную сноху, - поди, я тебя благословлю. |
Анна вышла и, падая в ноги, зарукавником прикрыла опухшие глаза. |
- Господь тебя благословит. Пройдет сорокоуст, можешь замуж итить... Живи хорошенько. Пойдем, - крикнула она Анисиму, - за околицу проводить надо. |
Анна надела каратайку и тихо побрела, поддерживая ей сумку, к полю. |
- А ты нет-нет и вестку пришли, - тягуче шептал Анисим, - оно и нам веселей станет. А то ведь одни мы... |
Тихо, тихо... В смолкших травах чудилось светлое успокоение... Пошла, оборачиваясь назад, и, приостановившись, махала костылем, чтобы домой шли. |
От сердца как будто камень отвалился. |
С спокойной радостью взглянула в небо и, шамкая, прошептала: |
- Мати дево, все принимаю на стези моей, пошли мне с благодатной верой покров твой. |
Анисим стоял с покрытой головой и, закрываясь от солнца, смотрел на дорогу. |
Наталья утонула в лоску, вышла на бугор и сплелась с космами рощи; он еще смотрел, и застывшие глаза слезились. |
- Пойдем, папаша, - дернула его за рукав Анна. - Теперь не воротишь ведь. |
Шли молча, но ясно понимали, что печаль их связала в один узел. |
- Не надо мне теперь землю, - говорил он, безнадежно оглядывая арендованное поле. - Затянет она меня и тебя разорит. Ты молодая еще, жить придется. Без приданого-то за вдовой не погонятся, а так весь век не проживешь, выходить все равно придется. |
- Тебе видней, - отвечала Анна. - Знамо, теперь нам мускорно. |
Покорился Анисим опутавшей его участи. Ничего не спихнул с своих ссутуленных плеч. |
Залез только он ранее срока на печь и, свесив голову, как последней тайны, ждал конца. |
Анна позвала Степана посмотреть выколосившуюся рожь. |
Степан взял назубренный серп и, заломив картуз, пошел за Анной. |
- Что ты думаешь делать? - спросила она его. |
- Не знаю, - тихо качнул головою и застегнул ослабший ремень. |
- Я тоже не знаю, - сказала она и поникла головою. |
Вошла в межу, и босые ноги ее утонули в мягкой резеде. |
- Хорош урожай, - сказал, срывая колос, Степан. - По соку видно, вишь, как пенится. |
Анна протянула руку за синим васильком и, поскользнувшись с межи, потонула, окутанная рожью. |
- Ищи! - крикнула она Степану и поползла в соседнюю долю. |
- Где ты? - улыбаясь, подымался Степан. |
- Ау, - звенел ее грудной голос. |
- Вот возьму и вырву твои глаза, - улыбался он, посадив ее на колени. - Вырву и к сердцу приколю. Они синей васильков у тебя. |
- Не мели зря, - зажимала она ему ладонью губы. - Ведь я ослепну тогда. |
- А я тебя водить стану, - отслонял он ее руку, - сумочку надену, подожочек вытешу, поводырем пойду стучать под окна: подайте, мол, Аннушке горькой, которая сидела тридцать три года над мертвым возлюбленным и выплакала оченьки. |
Вечером к дому Анисима прискакал без фуражки верховик и, бросив поводья без привязи, вбежал в хату. |
- Степан, - крикнул он с порога, - скорей, мать помирает! |
Степан надел картуз и выбежал в сени. |
- Погоди, - крикнул он, - сейчас обратаю! |
Лошади пылили и брызгали пенным потом. |
Когда они прискакали в село, то увидели, что у избы стояла попова таратайка. |
В избе пахло воском, копотливой гарью и кадильным ладаном. |
Акулина лежала на передней лавке. Глаза ее, как вшитая в ложбинки вода, тропыхались. |
Степан перекрестился и подошел к матери. |
Родные стояли молча и плакали. |
- Степан, - прохрипела она, - не бросай Мишку... |
Желтая свечка задрожала в ее руках и упала на саван. |
Одна осталась Анна. Анисим слез с печи, надел старую хламиду и поплелся на сход. Она оперлась на подоконник и задумалась. Слышно, как тоненько взвенивала осокой река и где-то наянно бухал бучень. |
"Одна, совсем одна, - вихрились в голове ее думы, - свекор в могилу глядит, а у Степана своя семья, его так и тянет туда. |
Теперь, как померла мать, жениться будет и дома останется. Может быть, остался бы, если бы не Мишка... Подросток, припадочный... ему без Степана живая могила. |
Бог с ним, - гадала она, - пускай делает как хочет." |
В душе ее было тихое смирение, она знала, что боль, которая бередит сердце, пройдет скоро, и все пойдет по новому руслу. |
К окну подошел столяр Епишка. От него пахло водкой и саламатой. |
- Ты, боярышня круглолицая, что призадумалась у окна? |
- Так, Епишка, - грустно улыбнулась она. - Невесело мне. |
- Али Иван-царевич покинул? |
- Все меня бросили... А может, и я покинула. |
- Не тужи, красавица! Прискачет твой суженый, недолго тебе томиться в терему затворчатом. |
- Жду, - тихо ответила она. - Только, видно, серые волки его разорвали. |
- Не то, не то, моя зоренька, - перебил Епишка, - ворон живой воды не нашел. |
Кис Анисим на печи, как квас старый, да взыграли дрожжи, кровь старая, подожгла она старое его старое тело, и не узнала Анна своего свекра. |
Ходил старик на богомолье к Сергию Троице, пришел оттолева и шапки не снял. |
- Вот что, - сказал он Анне, - нечего мне дома делать. Иди замуж, а я в монахи. Не вернется наша бабка. Почуял я. |
Ушел старый Анисим, пришел в монастырь и подрясник надел. |
Возил воду, колол дрова и молился за Костю. |
- На старости спасаться пришел, - шамкал беззубый седой игумен, - путево, путево, человече... В писании сказано: грядущего ко мне не изжену вон, - бог видит душу-то. У него все мысли ее записаны. |
Анисим откидывал колун и, снимая с кудлатой головы скуфью, с благоговением чмокал жилистую руку игумена. |
По субботам он с богомолками отсылал Анне просфорочку и с потом выведенную писульку. |
"Любая сношенька, живи хорошенько, горюй помалу и зря не крушинься. |
Я молюсь за тебя богу, дай тебе он, милосердный, силы и крепости. |
Житье мое доброе и во всем благословение божьей матери. |
Вчера мне приснилась Натальюшка. Она пришла ко мне в келью с закрытым лицом. Гадаю, не померла ли она... Утиральник твой получил... спасибо... Посылаю тебе артус, девятичиновную просфору, положи их на божницу и пей каждое утро со святой водой, это тебе хорошо и от всякого недуга пользительно." |
Анна радостно клала письмо за пазуху и ходила перечитывать по базарным дням к лавочнику Левке. |
По селу загуторили, что она от Степки забрюхатела. |
ГЛАВА ВТОРАЯ
Филипп запряг лошадь, перекрестил Лимпиаду и, тронув вожжи, помчал на дорогу. |
Он ехал в Чухлинку сказать, что приехали инженеры и отрезали к казенному участку, который покупал какой-то помещик, чухлинский Пасик. |
Пасик - еланка и орешник - место буерачное и неприглядное. |
Но мужики каждой осенью дробились на выти и почти по мешку на душу набирали орехов. |
Весной там паслись овцы, и в рытых землянках жили пастухи. |
Филипп досадовал, что чухлинцы не могли приехать по наказу сами. |
Спустился в долину и увидел вбивавшего колья около плотины Карева. |
- Далеко? |
- Да в Чухлинку, - сердито махнул он, заворачивая к мельнице. - Отрезали ведь, - поморщился и стер со лба остывающий пот. |
- Плохое дело... |
- Куда хуже. |
- Ты погоди ехать в Чухлинку, - сказал Карев. - Попьем чай, погутарим, а потом и я с тобой поеду. |
День был ветреный, и сивые тучи, как пакля, трепались и, подхваченные ветром, таяли. |
Филипп отпустил повод, завязал его за оглоблю и отвел лошадь на траву. |
Летняя томь кружила голову, он открыл губы и стал пить ветер. |
- Ох, - говорил Карев, - теперь война пойдет не на шутку. Да и нельзя никак. Им, инженерам-то, что! Подкупил их помещик, отмерили ему этой астролябией без лощин, значит, и режь. Ведь они хитрые бестии. Думают: не смекнут мужики. |
- Где смекнуть второпях-то, - забуробил Филипп, - тут все портки растеряешь. |
- Я думаю нанять теперь своих инженеров и перемерить участки... Нужно вот только посмотреть - как там сказано, с лощинами или без лощин. Если не указано - плевое дело. У нас на яру ведь нет впадин и буераков, кроме этой долины, а в старину земли делили не как сейчас делят. |
- Говоришь - война будет, значит не миновать... Кто их знает: целы ли бумаги. |
Тучи клубились шерстью и нитками сучили дождь. |
Карев надел кожан, дал Филиппу накрыться веретье, и поехали на Чухлинку. |
Дорога кисла киселем, и грязь обдавала седоков в спины и в лицо. |
Лес дымил как задавленным пожаром; в щеки сыпал молодятник мох, и веяло пролетней вялостью. |
Переехали высохший ручей и стали взбираться на бугор. |
Сотский вырезал из орясника палку, обстрогал конец и, нахлобучив шапку, вышел на кулижку. |
- На сход! - кричал он, прислоняясь к мутно-голубым стеклам. |
Скоро оравами затонакали мужики и, следом за ними шли, поникнув, пожилые вдовы. |
Староста встал с крыльца и пошел с корогодом в пожарный сарай. |
- Православные, - заговорил он, - Филипп приехал сказать, что инженеры отрезали у нас Пасик. |
Мужики завозились, и с нырявшим кашлем кой-где зашипел ропот. |
Обсуждали, как их обманывают и как доказать, что оба участка равны по старой меже. |
Порешили выписать инженеров и достать бумаги. |
Карев опасался, как бы бумаги не пропали. |
Он искал старожилов и расспрашивал, с кем дружил покойный барин и живы ли те, при ком совершался акт. |
Тяжба принимала серьезный характер; он разузнал, что и сам помещик был свидетелем, когда барин одну половину отмежевал казне, а другую - крестьянам. |
- Уж ты выручи нас, - говорили мужики, - мы тебя за это попомним... |
Карев, усмехаясь, вынимал кисет и, отрывая листки тоненькой бумаги, угощал мужиков куревом. |
- Ничего мне не надо, табак пока у меня завсегда свой, а коли, случится на охоте, кисет забуду, так тут попросил бы одолжить щепоть. |
Смеялись и с веселым размахиваньем шли в трактирчик. |
- Одурачить-то мы их одурачим, - возвращался он к старому разговору, - вот только б бумаги не подкашляли... |
Лимпиада, покрыв стол, стала ждать брата и, прислонясь к окну, засверкала над варежкой спицами. |
Ставни скрипели, как зыбка. |
Она задумалась и не заметила, как к крыльцу подкатила таратайка. |
Ворота громыхнули, Чукан с веселым лаем выскочил наружу, и Лимпиада, встрепенувшись, отбросила моток. |
-Ты что ж это околицу-то прозевала, - весело поздоровался Карев. |
Лимпиада, закрасневшись, выставила свои, как берестяные, зубы и закрылась рукавом. |
- Забылася, - стыдливо ответила она. |
- Эх ты, разепа, - шутливо обернулся он, засматривая ей в глаза. |
Вошел Филипп и внес мокрый хомут; с войлока катился бисер воды и выводил змеистую струйку. |
- Гыть-кыря! - пронеслось над самым окном. |
- Кто это? - встрепенулся Филипп. - Никак пастухи... Федот, Федот, - замахал он высокому безбородому, как чухонец, пастуху, - ай прогнали? |
- Прогнали, - сердито щелкнул кнутом на отставшую ярку пастух. |
- Вот, сукин сын, что делает, - злобно вздохнул Филипп, - убить не грех. |
- На Афонин перекресток гоним! - крикнул опять пастух. - Измокли все из кобеля борзого... петлю бы ему на шею. |
Лимпиада искоса глядела на Карева, и когда он повертывался, она опускала глаза. |
Тучи прорванно свисли над верхушками елей, и голубые просветы бражно запенились солнцем. По траве серебряно белела мокресть. |
- Пойдем в лес сходим, - сказал Филипп. - Нужно на перемет посмотреть, в куге на озере я жерлику поставил; теперь, после дождя, самый клев. |
Сосны пряно кадили смолой, красно-желтая кора вяло вздыхала, и на обдире висли дождевые бусы. |
- Ау! - крикнула Лимпиада, задевая за руку Карева. |
- У-у-у! - прокатилось гаркло по освеженному лесу. |
Карев отбежал и тряхнул сосну, с веток посыпался бисер и, раскалываясь, обсыпал Лимпиаду. Волосы ее светились, на ресницах дрожали капли, а платок усыпали зеленые иглы. |
- Недаром тебя зовут русалка-то, - захохотал он, - ты словно из воды вышла. |
Лимпиада, смеясь, смотрела в застывшую синь озера... |
Помещик узнал через работника, что крестьяне вызывают на перемер инженеров и подали в суд. |
- Проиграет твое, - говорил робко работник. - Там за них какой-то охотник вступился - бедовая, говорят, голова. |
Помещик угрюмо кусал ус и обозленно стучал ногами. |
- Знаю я вас, мошенников...михрютки вы сиволапые! |
- Я ничего, - виновато косился работник, - я сказать тебе... может, сделаешь что... |
Помещик, косясь уходил на конюшню и, щупая лошадь, кричал на конюха: |
- Деньги только драть с хозяина. Опять не чистил, скотина... Заложи живо овса!.. |
Конюх суетясь, тыкался в ларь, разгребал куколь и, горстью просеивая, насыпал в меру. |
Мякина сыпалась прямо в глаза вилявшей собаке и щекотала ей ноздри. |
- Ты еще что мешаешься! - ткнул ее помещик ногой. - Вон пошла, стерва! |
"Ишь черт дурковатый, - думал конюх, - не везет ни в чем, так и зло на всех срывает!" |
- А где он живет? - обратился к вошедшему за метлой работнику. |
- Он живет в долине, на Афонином перекрестке, помол держит. |
- Так, так, - кивал головой конюх, - сказывают, охотой займается еще. |
- Так ты вот что, Прохор, - обратился помещик к конюху. - Заложи нам гнедого в тарантас и сена положи. А ты, брат, пей поскорее чай да со мной поедешь. |
Карев увидел, как к мельнице подкатил тарантас и с сиденья грузно вывалился барин. |
- Он живет в долине, на Афонином перекрестке, помоле. |
"Хитрит, - подумал Карев, - не знает, с чего начать". |
- Трудно, трудно ужиться с мужиками, - говорил он, качая трость. - Я собственно... - начал он, заикнувшись на этом слове, - приехал... |
- Я знаю, - перебил Карев. |
- А что? |
- Хотите сказать, чтобы я не совался не в свои сани, и пообещаете наградить. |
- Н-да, - протянул тот, шевеля усом, - но вы очень резко выражаетесь. |
- Я говорю напрямую, - сказал Карев, - и если б был помоложе, то обязательно дал бы вам взбучку. |
Помещик сузил глазки и стал прощаться. |
Работник насмешливо прикусил губы и хлестал лошадь. Тарантас летел, как паровоз. |
- Гони сильней! - ткнул он его ногой. |
- Больше некуда гнать, - оглянулся работник, - а ежели будешь тыкаться, так я так тыкну, что ребер не соберешь. |
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Стояла июльская жара. Пахло ожогом трав и сухой соломой. Колосился овес. |
Мужики собрались на сходку и порешили косить луга. |
Десятские взяли общественные канаты и пошли за реку отыскивать занесенные в половодье на делянках ямы. |
Они осторожно, не сминая травы, становились на раскосы и прикидывали веревку. |
К вечеру у парома заскрипели с шалашами телеги и забренчали косы. |
По лугу потянулись гуськом подводы и, покачиваясь ехали за песчаную луку. |
За лукой, на бугорке, считая свою выть от ямы, они скидывали, окосив траву, шалаши, уставляли их поплотней и устилали сочной травой. |
Из телег летели вилы, грабли, связки дров и хламная рухлядь. |
Потом, осторожно взяв косы, вешали их на попки шалаша и втаскивали во внутрь сундучок с посудой и снедью. |
Шалаши лицом друг к другу ставили в два ряда и позади, распрягая лошадей, подняв оглобли, притыкали накрытые веретьями телеги. |
В это утро к Кареву пришел Филипп и стал звать на покос. |
- А я работника не наймал, - говорил он, улыбаясь издалека. - На тебя надеялся... Ты не бойся, нам легко будет, на семь душ всего; а ежели Кукариху скинуть - и того меньше... |
Карев весело поднял голову и всадил в дровосеку топор. |
- А я уж вилы готовлю. |
Филипп по порядку отыскал четвертную стоянку и завернул на край. |
У костра с каким-то стариком сидел Карев и, подкладывая плах, говорил о траве. |
- Трава хорошая, - зашептал Филипп, раздувая костер. - Один медушник и кашка. |
- А по лугам один клевер, - заметил старик. - И забольно так по впадинам чесноком череда разит. |
Небо щурилось и морщилось. В темной сини купола шелестели облака. |
Мигали звезды, и за бугром выкатывался белый месяц. |
Где-то замузыкала ливенка, и ухабистые канавушки поползли по росному лугу. |
Милый в ливенку играет, |
Сам на ливенку глядит, |
А на ливенке написано: |
В солдатушки итить. |
Карев пил из железной кружки чай и, обжигая губы, выдувал колечко. |
Пели коростели, как в колотушку, стучал дупель, и фыркали лошади. |
Филипп постелил у костра кожух, накрылся свиткой и задремал. |
Старик, лежа, согнув кольцом над головой руки, отсвистывал носом храповитую песню, и на шапку его сыпался пепел. |
Карев на корточках вполз в шалаш и, не стеля, бросился на траву. |
Зарило. |
- У... роса-то, - зевнул Филипп, - пора будить. |
Было свежо и тихо. Погасшие костры светились неподмоченной золой. |
- Костя... а Кость... - трепал он за ногу. - Кость... |
Карев вскочил и протер глаза. Во рту у него было плохо от вчерашней выпивки, он достал чайник и стал полоскать. |
- Ого-го-го... вставать пора, - протянулось по стоянке. |
Филипп налил брусницы водой, заткнул клоком скошенной травы и одну припоясал, свешивая на лопатку, сам, а другую подал Кареву. |
Косы звякнули, и косари разделились на полувыти. |
- Наша вторая полувыть, - подошел к Филиппу вчерашний старик. - Меримся, кому от краю. |
Филипп ухватился за окосье, и стали перебираться руками. |
- Мой конец, - сказал старик, - мне от краю. |
- Ну, а моя околь, - протянул Филипп, - самая удобь. Бабы лучше в чужую не сунутся. |
- Бреди за ним по чужому броду, - указал он Кареву на старика, - меряй да подымай косу. |
Карев побрел, и сапоги его как вымазались в деготь: на них прилип слет трав и роса. |
- А коли побредешь, - пояснил старик, - так держи прям и по цветкам норови, лучше в свою не зайдешь и чужую не тронешь. |
Они пошли вдоль по чужой выти и стали отмерять. Карев прикинул окосьем уже разделенную им со стариком луговину и отмерил себе семь, а старику - три; потом он стал на затирку и, повесив на обух косы фуражку, поднял ее. |
По росе виднелся широкой прошвой вырезанный след. |
Карев снял косу, вынул брус и, проводя с обуха, начал точить. |
Филипп шагнул около брода, и трава красиво прилегла к старикову краю, как стояла, частой кучей. |
На рассвете ярко, цветным гужом, по лугу с кузовами и ведрами потянулись бабы и девки и весело пели песни. |
Карев размахивал косой, и подрезанная трава тихо вжикала. |
- Вж... вж... - неслось со всех концов, и запотелые спины, через мокрые рубахи, обтяжно вырезали плечи и хребет. |
Пахло травой, потом и, от слюнявых брусниц, глиной. |
- Ох и жара! - оглянулся Филипп на солнце. - До спада надо скосить. С росой-то легче. |
Карев снял брусницу, подошел к маленькому, поросшему травой озеру и стал ополаскивать. |
Зачерпнув, он прислонил к губам потный подол рубахи и стал пить через него. |
Потом выплеснул с букашками на траву и пошел опять на конец. |
Филипп гнал уж ряд к озеру. Вдруг на косу его легло, как плеть, что-то серое, и по косе алой струйкой побежала кровь. |
- Утка, - поднял он, показывая ее Кареву, за синие лапы. |
Из горла капала кровь и падала на мысок сапога. |
С двумя работницами пришла Лимпиада и, сбросив кузов, достала с повети котел. |
- Прось, - обратилась к высокой здоровенной бабе, - ты сходи за водой, а мы здесь кашу затогорим. |
Костры задымили, и мужики бросили косить. |
Карев подошел к старику и поплелся, размахивая фуражкой, за ним следом. |
- Дед Иен, погоди! - крикнул отставший Филипп. - Дакось понюхаем из табакерки-то. |
═К вечеру по окошенному лугу выросли копны, и бабы пошагали обратно домой. |
Дед Иен подошел к костру, где сидел Карев, и стал угощать табаком.═ |
Мужики, махая кисетами, расселись кругом и стали уговаривать деда рассказать сказку.═ |
- Эво, что захотели! - тыкал в нос щепоть зеленого табаку. - Вот кабы вы Петруху Ефремова послухали, так он вам наврал бы - приходи любоваться. |
- Ну и ты соври что-нибудь, - засмеялся Филипп. - Ты думаешь - мы поверять, что ль, будем. |
Дед Иен высморкался, отер о полу халата сопли и очистил об траву.═ |
- Имелася у одного попа собака, такая дотошная, ин всех кур у дьякона потяпала. Сгадал поп собаку поучить говорить по-человечьи. Позвал поп работника Ивана и грить ему так: "Пожжай, балбес, в Амирику, обучи пса по-людски гуторить. Вот тебе сто рублев, ин нехватки, так займи там. У меня оттулева много попов сродни есть". Хитрой был попина. Прихлопывал он за кухаркой Анисьей. Да тулился, как бы люди не мекали. Пшел Иван, знычит, в яр, надел собаке оборку на шею и бух в озер. Минул год, к попу стучится: "Отопри-де, поп, ворота". Глазеет поп. Иван почесал за ухом и грить попу: "Эх, батько, вышколили твою собаку, хлеще монаха псалтырь читала, только, каналья, и зазналась больно, не исть хлебушка, а давай-подавай жареного мяса. Так и так грю ей, батько, мол, наш не ахти богач, зря, касатка, не хрындучи. Никаких собака моих делов не хочет гадать. "К ирхирею, гарчит, побегу, скажу про него, гривана, что он с кухаркой ерничает". Спугался я за тебя и порешил ее". - "Молодчина, - похвалил его поп. - Вот тебе еще сто рублей". |
Дед Иен кончил и совал в бок соседа.═ |
- Ну-с, Кондак, это только присказка, а ты сказку скажи. |
Мужики слухали и, затаив дыхание, сопели трубками. |
Полночь проглотила гомон коростелей. Карев поднялся и пошел в копну. В лицо пахнуло приятным запахом луга, и синее небо, прилипаясь к глазам, окутало их дремью. |
═Просинья тыкала в лапти травяниковые оборки и, опустив ногу на пенек, поправляла портянку. |
Дед Иен подошел сзади и ухватил ее за груди.═ |
- Ай да старик! - засмеялись бабы. |
- Ах ты, юрлов купырь! - ухмыльнулась Просинья. - Одной ногой в гроб глядишь, а другой в сметану тычешь. Ну, погоди, я тебе сделаю. |
Дед Иен взял, не унимаясь от смеха, косу и сел на втулке отбивать. |
Из кармана выпала табакерка и откатилась за телегу. |
Просинья подошла к телеге, взяла впотайку ее двумя пальцами и пошла на дорогу. |
С муканьем проходили коровы, и на скосе дымился помет. |
Просинья взяла щепку и, открыв табакерку, наклала туда помету. |
Крадучись, она положила ее опять около его лаптей и отошла. |
Дед слюнявил молоток и тонко оттягивал лезвие. |
Он сунул руку в карман и, не замечая табакерки, пошел в шалаш. |
Перетряхивал все белье, смотрел в котлы и чашки, но табакерки не было. |
"Не выскочила ли? - подумал он. - Кажется, никуды не ховал." |
Просинья, спрятавшись за шалаш, позвала народ, и сквозь дырочки стали смотреть... |
- Ишь где оставил, - гуторил про себя Иен, - забывать стал... Эх-хе-хе! |
Он открыл крышку и зацепил щепоть... Глаза его обернулись на запутавшуюся на веревке лошадь, и он не заметил, что в пальцах, что в пальцах его было что-то мягкое. |
В нос ударило поганым запахом, он поглядел на пальцы и растерянно стал осматривать табакерку. |
- Ах ты, нехолявая! - ругал он Просинью. - Погоди, отдыхать ляжешь, я с тобой не то сделаю. Ты от меня огонь почуешь в жилах. |
- Сено перебивать! - закричали бабы и бросились врассыпную по долям. |
Карев взял грабли и побежал с Просиньей. |
Лимпиада побегла за ним и на ходу подтыкала сарафан. |
- Ты куда же? - крикнул ей Филипп. - Там ведь Просинья. |
Она замешливо и неохотно побегла к другой работнице и зашевелила ряды. |
- Труси, труси! - кричал ей издалека Карев. - Завтра навильники швырять заставим. |
Лимпиада оглядывалась и, не перевертывая сена, метила, как бы сбить Просинью и стать рядом с Каревым. |
Она сгребла остальную копну и бросилась помогать им. |
- Ты ступай вперед, - сказала она ей, - а я здесь догребу. |
- Ишь какая балмошная! - ответила Просинья. - Так и норовит по-своему. |
- Девка настойчивая, - шутливо кинул Карев. |
- Молчи! - крикнула она и, подбежав, пихнула его в копну. |
Карев увидел, как за копной сверкнули ее лапти и, развеваясь, заполыхал сарафан. |
- Догонит, догонит! - кричала Лимпиаде с соседней гребенки баба. |
Он ловко подхватил ее на руки и понес в копну. |
Лимпиада почувствовала, как забилось ее сердце, она, как бы отбиваясь, обняла его шею и стала сжимать. |
В голове закружилось, по телу пробежала пена огня. Испугался себя и, отнимая ее руки, прошептал: |
- Будя... |
═
═ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
═Карев лежал на траве и кусал тонкие усики чемерики. |
Рядом высвистывал перепел и кулюкали кузнечики. |
Солнце кропило горячими каплями, и по лицу его от хворостинника прыгали зайчики. |
Откуда-то выбежал сельский дурачок и, погоняя хворостинного коня, помчал к лесу. |
Приподняв картуз, Карев побрел за ним. |
Был праздник, мужики с покоса уехали домой, и на недометанные стога с криком садились галки. |
Около чащи с зарябившегося озера слетели утки и, со свистом на полете, упали в кугу. |
Дурачок сидел над озером и болтал ногами воду. |
- Пей, - нукал он свою палку, - волк пришел, чуешь - пахнет? Поди сюда, - поманул он пальцем Карева. |
Отряхивая с лица накусанную траву, Карев подошел и снял фуражку. |
- Ты поп? - бросил он ему, сверкая глазами. |
- Нет, - ответил Карев, - я мельник. |
- Когда пришел? - замахал он раздробленной палкой по траве. |
- Давеча. |
- Дурак. |
Красные губы подернулись пьяникой, а подбородок задергал скулами. |
- Разве есть давеча? Когда никогда - нонче. Дурак, - крикнул он, злобно вытаскивая затиснутую палку, и, сунув ее между ног, поскакал на гору. |
- Отгадай загадку, - гаркнул он, взбираясь на верхушку: - За белой березой живет тарарай. |
- Эх, мужик-то какой был! - сказал, проезжая верхом старик. - Рехнулся, сердечный, с думы, бают, запутался. Вот и орет про нонче. Дотошный был. Все пытал, как земля устроена... "Это, грил, враки, что бог на небе живет". Попортился. А може, и бог отнял разум: не лезь, дескать, куды не годится тебе. Озорной, кормилец, народ стал. Книжки стал читать, а уже эти книжки сохе пожар. Мы, бывалоча, за меру картошки к дьячку ходили аз - буки узнать, а болей не моги. Ин, можа, и к лучшему, только про бога и шамкать не надо. |
Желтой шалью махали облака, и тихо-тихо таял, замирая, чей-то напевающий голос: |
Догорай, моя лучина, догорю с тобой и я. |
С горки шли купаться на бочаг женихи, и, разводя ливенку не елецкую игру, гармонист и попутники кружились, выплясывая казачка. |
Кто-то, махая мотней, нес, сгорбившись, просмоленный бредень и, спотыкаясь, звенел ведром. |
На скошенной луговине, у маленького высыхающего озера, кружились с карканьем вороны и плакали цыбицы. |
Карев взял палку и побежал, пугая ворон, к озерку. На дне желтела глина, и в осоке, сбившись в кучу, копошились жирные, с утиными носами, щуки. |
"Ух, сколько!" - ужаснулся он про себя и стал раздеваться. |
Разувшись, он снял подштанники, а концы завязал узлом. |
Подошел к траве и, хватая рыбу, стал кидать в них. |
Щуки бились, и надутые половинки означились как обрубленные ноги. |
- Вот и уха, - крякнул он, - да тут, кажется, лини катаются еще. |
Не спалось в эту ночь Кареву. |
"Неужели я не вернусь?" - удивлялся он на себя, а какой-то голос так и пошептывал: "Вернись, там тебя ждут, а ты обманул их". Перед ним встала короткая и слабая перед жизнью Анна. |
"Нет, - подумал он, - не вернусь. Не надо подчиняться чужой воле и ради других калечить себя. Делать жисть надо, - кружилось в его голове, - так делать, как делаешь слеги в колымаге". |
Перед ним встал с горькой улыбкой Аксютка. "Так я, хвастал..." - кольнула его предсмертная исповедь. |
Ему вспомнился намеднишний вечер, как дед Иен переносил с своего костра плахи к ихнему огню, костер завился сильней, и обгоревшие полена дольше, как он заметил, держали огонь и тепло. |
Из соседней копны послышался кашель и сдавленный испугом голос. |
- Горим! - крикнул, почесываясь парень. - Пожар! |
Карев обернулся на шалаш, и в глаза ударило пламя с поселка Чухлинки. |
Бешено поднялся гвалт. Оставшиеся мужики погнали лошадей на село. |
- Эй, эй-й! - прокатилось. - Вставай тушить! |
К шалашу подъехал верхом Ваньчок. |
- Филипп! - гаркнул он над дверью. - Ай уехали? |
- Кистинтин здесь, - прошамкал, зевая, дед Иен. - Что горит-то? |
- Попы горят, - кинул Ваньчок. - Разве не мекаешь по кулижке? |
- Ано словно и так, да слеп я, родной, стал, плохо уж верю глазам. |
- Ты что, разве с пожара? - спросил Карев, приподнимая, здороваясь, картуз. |
- Там был, из леса опять черт носил, целый пятирик срубили в покос-то. |
- Кто же? |
- Да, бают, помещик возил с работниками, ходили обыскивать. А разве сыщешь... он сам семь волков съел. Проведет и выведет... На сколько душ косите-то, - перебил разговор он, - на семь или на шесть? |
- На семь с половиной, - ответил Карев. - Да тут, кажется, Белоборку наша выть купила. |
- Ого, - протянул Ваньчок, - попаритесь. Липка-то, чай, все за ребятами хлыщет, - протянул он, разглаживая бороду. |
- Не вижу, - засмеялся Карев. - Плясать вот - все время пляшет. |
- Играет, - кивнул Ваньчок. - Как кобыла молодая. |
Пахло рассветом, клубилась морока, и заря дула огненным ветерком. |
- Чайничек бы догадался поставить, - обернулся он, слезая с лошади. |
- Ано на зорьке как смачно выйдет: чай-то, что мак, запахнет. |
═Филипп положил на грядки сенца и тронулся в Чухлинку. Нужно было закупить муки и пшена. |
Он ехал не по дороге, а выкошенной равнине. |
Труском подъехал к перевозу и стал в очередь. |
Мужики, столпившись около коровьих загонов, на корточках, разговаривали о чем-то и курили. |
Вдруг от реки пронзительно гаркнул захлебывающийся голос: "Помогите!" |
Мужики опрометью кинулись бегом к мосту и на середке реки увидели две барахтающихся головы. |
Кружилась корова и на шее ее прилипший одной рукой человек. |
- Спасайте, - крикнул кто-то, - чего ж глазеть-то будем! |
Но, как нарочно, в подвозе ни одной не было лодки. |
Перевозчик спокойно отливал лейкой воду и чадил, вытираясь розовым рукавом, трубкой. |
Филипп скинул с себя одежду и телешом бросился на мост. |
Он подумал, что они постряли на канате, и потряс им. |
Но заметить было нельзя, их головы уже тыкались в воду. |
Легким взмахом рук он пересек бурлившую по крутояру струю и подплыл к утопающим; мужик бледномертвенно откидывал голову, и губы его ловили воздух. |
Он осторожно подплыл к нему и поднял, поддерживая правой рукой за живот, а левой замахал, плоско откидывая ладонь, чтобы удержаться на воде. |
Корова поднялась и, фыркнув ноздрями, поплыла обратно к селу. |
Шум заставил обернуться перевозчика, и он, бросив лейку, побежал к челну. |
Филипп чуял, как под ложечкой у него словно скреблась мышь и шевелила усиками. |
Он задыхался, быстрина уносила его, кружа, все дальше и дальше под исток. |
Тихий гуд воды оглушался криками, и выскочившая на берег корова задрала хвост, вскачь бросилась бежать на гору. |
Невод потащили, и суматошно все тыкались посмотреть... Тут ли? |
Белое тело Филиппа скользнуло по крылу невода и слабо закачалось. |
- Батюшки, - крикнул перевозчик, - мертвые! |
Как подстреленного сыча, Филиппа вытащили с косоруким на дно лодки и понеслись к берегу. |
На берегу, засучив подолы, хныкали бабы и, заламывая руки, тянулись к подплывшей лодке. В лодке на беспорядочно собранном неводе лежали два утопленника. |
С горы кто-то бежал, размахивая скатертью, и, все время спотыкаясь, летел кубарем. |
- Откачивай, откачивай! - кричали бабы и, разделившись на две кучи, взяв утопленников за руки и ноги, высоко ими размахивали. |
Какой-то мужик колотил Филиппа колом по пятке и норовил скопырнуть ее. |
- Что ты, родимец те сломай, уродуешь его? - подбежала какая-то баба. - Дакось я те стану ковырять морду-то! |
- Уйди, сука, - замахнулся мужик кулаком. - Сам знаю, что делаю. |
Он поднял палку еще выше и ударил с силой по ляжкам. |
Из носа Филиппа хлынула кровь. |
- Жив, жив! - замахали сильней еще бабы и стали бить кругом ладошами. |
- Что, стерва, - обернулся мужик на подстревшую к нему бабу, - каб не палка-то, и живому не быть! Измусолить тебя надыть. |
- А за что? |
- Не лезь куда не следует. |
Филипп вдруг встал и, кашлянув, стал отплевываться. |
- Рубахи? - обернулся он к мужику. |
- Там они, не привозили еще. |
Жена перевозчика выбежала с бутылкой вина и куском жареной телятины. |
- Пей, - поднесла она, наливая кружку Филиппу. - Уходился, ин лучше станет. |
Филипп дрожащими руками прислонил кружку к губам и стал тянуть. |
Бабы, ободренные тем, что одного откачали, начали тоже колотить косорукого палкой. |
Филипп телешом стал, покачиваясь, в сторонку и попросил мужика закурить. |
Мимо, болезно взглядывая, проходили девки и бабы. |
- Прикрой свои хундры-мудры-то, - подошла к нему сгорбившаяся старушонка и подала ему свою шаль. |
Его трясло, и солнцепек, обжигая спину, лихорадил, но выпитая водка прокаливала застывшую кровь, горячила. |
С подтянутого парома выбегли приехавшие с той стороны, и плечистый парень подал ему рубахи. |
С шумом в голове стал натягивать на себя подштанники и никак не мог попасть ногой. |
- Ничего, ничего, - говорил, поддерживая его, мужик, - к вечеру все пройдет. |
Народ радостно заволновался: косорукий вдруг откинул голову и стал с кровью и водой блевать. |
══
ГЛАВА ПЯТАЯ
═- Ой, и дорога, братец мой, кремень, а не путь! - говорил, хлебая чай, Ваньчок. |
- Болтай зря-то, - вылез из шалаша дед Иен. |
- Сичас только Ляля приехал. |
- Кочки, сказывает, да прохлябы. Это ты, видно, с вина катался так. |
- Эй, заспорили! - гаркнул с дороги мужик. - Не слыхали, что Филька утонул. |
- Мели, - буркнул дед. |
- Пра. |
Мужик сел, ковыляя, на плаху и стал завертывать папироску. |
- Не верите, псы... Вот и уговори вас. А ведь на самом деле тонул. |
И начал рассказывать по порядку, как все было. |
- И ничего, - заметил он. - Я пошел, а он на пожаре там тушит вовсю. Косорукий, баил аптешник, полежит малость. |
- Полежит, это рай! - протянул дед Иен. - А то б навечно отправился лежать-то. Со мной такой случай тоже был. В Питере, знычит, на барках ходили мы. Всю жисть помню и каждый час вздрагиваю. Шутка ли дело, достаться черту воду возить. Тогда проклянешь отца и матерю. |
- А вправду это черт возит воду на них? - прошептал подползший малец. |
- Вправду? Знамо ненароком. |
- Мне так говорил покойный товарищ - водоливом были вместе, - что коли тонет человек, то, знычит, прямо норовит за горло схватить, если обманывает. |
- Кто это? - переспросил малец. |
- Кто?.. Про кого говорить нельзя на ночь. |
Дед поднял шапку и обернулся к зареву. |
- А прогорело, - сказал он, зевая. |
- А как же обманывает-то? - спросил Ваньчок. - Ведь небось не сразу узнаешь. |
- Эва, - протянул дед Иен. - Разве тут помнишь чего! |
═Ехали мы этось в темь, когда в Питере были; на барке нас было человек десять, а водоливов-то - я да Андрюха Сова. Качаю я лейку и не вижу, куды делся Сова. Быдто тут, думаю. А он вышел наверх да с лоцманом там нализался как сапожник. Гляжу я так. Вдруг сверху как бултыхнет что-то. Оглянулся - нет Совы. Пойду, спрошу, мол, не упало ли что нужное. Только поднялся, вижу - лоцман мой руками воду разгребает. "Ты что делаешь?" - спрашиваю его. "Дело, грить, делаю: Сова сичас утопился". Я туды, я сюды, как на грех, нигде багра не сыщу. Кричу, махаю: кидайте якорь, мол человек утоп. Смекнули накладники, живо якорь спустили, стали мы шарить, стали нырять, де-то и напали на него у затона. |
Опосля он нам и начал рассказывать. Так у меня по телу муравьи бегали, когда я слушал. |
"Упал, говорит, я как будто с неба на землю; гляжу: сады, все сады. Ходят в этих садах боярышни чернобровые, душегрейками машут. Куды ни гляну, одна красивей другой. Провалиться тебе, думаю, вот где лафа-то на баб". А распутный был, - добавил дед Иен, кутаясь в поддевку. - Бывало, всех кухарок перещупает за все такие места... ахальник. |
"Эх! - говорит. - Взыграло мое сердечушко, словно подожгли его. Гляжу, как нарочно, идет ко мне одна, да такая красивая, да такая пригожая, на земле, видно, такой и не было. Идет, как павочка, каблуками сафьяновыми выстукивает, кокошником покачивает, серьгами позвякивает и рукавом алы губки свои от меня заслоняет. Подошла и тихо молвит на ушко, как колокольчик синенький звенит: "Напейся, Иван-царевич, тебя жажда берет". Как назвала она меня Иван-царевич, сердце мое закатилось. "Что ж, говорю, Василиса моя премудрая, я попью, да только из рук твоих". Только было прислонился губами, только было обнял колени лебяжьи, меня и вытащили"... Вот она как обманывает-то. Опосля сказывал ему поп на селе: "Служи, грить, молебен, такой-сякой, это царица небесная спасла тебя. Как бы хлебнул, так и окадычился". |
- Тпру! - гаркнул, слезая с телеги, Филипп и запутал на колесо вожжи. |
- Вот он, - обернулись они. - На помине легок. |
- Здорово, братец! - крикнул, подбегая Карев. |
- З-з-здорово, - заплетаясь пьяным языком, ответил Филипп. - От-от-отвяжи п-поди вож-жу-у... |
- Ну, крепок ты, - поднялся дед Иен. - Вишь, как не было сроду ничего. |
Филипп, приседая на колени, улыбался и старался обнять его, но руки его ловили воздух. |
- Ты ложись лучше, - уговаривал дед Иен. - Угорел, чай, сердешный, ведь. Это не шутка ведь. |
Дед Иен отвел его в шалаш и, постелив постель, накрыл, перекрестив, веретьем. |
Филипп поднимался и старался схватить его за ноги. |
- Голубчик, - кричал он, - за что ты меня любишь-то, ведь я тебя бил! Бил! - произнес он со восхлипываньем. - Из чужого добра бил... леса жалко стало... |
- Будя, будя, - ползал дед Иен. - Это дело прошлое, а разве не помнишь, как ты меня выручил, когда я девку замуж отдавал. Вся свадьба на твои деньги сыгралась. |
Кадила росяная прохлада. Ночь шла под уклон. |
От пожара нагоревшее облако поджигало небо. |
Карев распряг лошадь и повесил дугу на шалаш. Оброть звякала и шуршала на соломе. |
- За что он бил-то тебя? - переспросил около дверки деда Иена. |
- За лес. Пустое все это... прошлое напоминать-то, пожалуй, и грех и обидно. Перестраивал я летось осенью двор, да тесин-то оказалась нехватка. Запряг я кобылу и ночью поехал на яр, воровать, знычит. |
═Ночь темная... ветер... валежник по еланке так и хрипит орясинами. Не почует, гадал я, Филипп, срублю две-три сосны, и не услышит при ветре-то. Свернул лошадь в кусты, привязал ее за березу и пошел с топором выглядывать. Выбрал я четыре сосны здоровых-прездоровых. Срублю, думаю, а потом уж ввалю как-нибудь. Только я стал рубить, хвать он меня за плечо и давай валтузить. Я в кусты, он за мной, я к лошади, и он туды; сел на дроги и не слезает. Все равно пропадать, жалко ведь лошадь-то, узнает общество, и поминай как звали. "Филипп, - говорю, затулившись в мох, - пусти ради бога меня". Услышит это он мой голос - и шасть искать. А я прикутаю голову мохом, растянусь пластом и не дышу. Раза два по мне проходил, инда кости хрустели. |
Потом, слышу, гарчет он мне: "Выходи, сукин сын, не то лошадь погоню старосте". |
Вышел я да бух ему в ноги, не стал бить ведь боле. Постращал только. А потом, чудак, сам стал со мной рубить. Полон воз наклали. Насилу привез. |
"Прости, - говорил мне еще, - горяч я очень". Да я и не взыскивал. За правду. |
В частый хворостинник в половодье забежали две косули. Они приютились у кореньев старого вяза и, обгрызывая кору, смотрели в небо. |
Как из сита моросил дождь, и дул порывистый с луговых полян ветер. |
В размашистой пляске ветвей они осмотрели кругом свое место и убедились, что оно надежно. Это был остров затерявшегося рукава реки. Туда редко кто заглядывал, и умные звери смекнули, что человеческая нога здесь еще не привыкла крушить коряги можжевеля. |
Но как-то дед Иен пошел драть лыки орешника и переплыл через рукав реки на этот остров. |
Косули услышали плеск воды и сквозь оконца курчавых веток увидели нагое тело. На минуту они застыли, потом вдруг затопали по твердой земле копытцами, и перекатная дробь рассыпалась по воде. |
Дед Иен вслушался, ему почудилось, что здесь уже дерут лыки, и он осторожно крадучись по тине, вышел на бугорок; перед ним, пятясь назад, вынырнула косуля, а за кустом, доставая ветку с листовыми удилами, стояла другая. |
Он повернул обратно и ползком потянулся, как леший, к воде. |
Косуля видела, как бородатый человек скрылся за бугром, и затаенно толкнула свою подругу; та подняла востро уши и, потянув воздух, мотнула головой и свесилась за белевшим мохрасто цветком. |
Дед Иен вышел на берег и, подхватив рубашки, побежал за кусты; на ходу у него выпал лапоть, но он, не поднимая его, помчал к стоянке. |
Филипп издали увидел бегущего деда и сразу почуял запах дичи. |
Он окликнул согнувшегося над косой Карева и вытащил из шалаша два ружья. |
- Скорей, скорей, - шепотом зашамкал дед Иен, - косули на острове. Бегим скорей. |
У таганов ходила в упряжи лошадь Ваньчка, а на телеге спал с похмелья Ваньчок. |
Они быстро уселись и погнали к острову; вдогонь им засвистали мужики, и кто-то бросил принесенное под щавель решето. |
Решето стукнулось о колесо и, с прыгом взвиваясь, покатилось обратно. |
- Шути, - ухмыльнулся дед, надевая рубаху. - как смажем этих двух, и рты разинете. |
- Куда? - поднялся заспанный Ваньчок. |
- За дровами, - хихикнул Филипп. - На острове, кажут, целые груды пятириков лежат. |
Но Ваньчок последних слов не слышал, он ткнулся опять в сено и засопел носом. |
- И к чему человек живет, - бранился дед, - каждый день пьяный и пьяный. |
- Это он оттого, что любит, - шутливо обернулся Карев. - Разве не слыхал, что сватает Лимпиаду. |
- Лимпиаду, - членораздельно произнес дед. - Сперва нос утри, а то он у него в коровьем дерьме. Разве такому медведю эту кралю надо? Вот тебе это еще под стать. |
Карев покраснел и, замявшись, стал заступаться за Ваньчка. |
Но в душе его гладила, лаская, мысль деда, и он хватал ее, как клад скрытый. |
- Брось, - сказал дед, - я ведь знаю его, он человек лесной, мы все медведи, не он один. Ты, вишь, говоришь, всю Росею обходил, а мы дальше Питера ничего не видали, да и то нас таких раз-два и обчелся. |
Подвязав ружья к голове, Карев и Филипп, чтобы не замочить их, тихо отплыли, отпихиваясь ногами от берега. |
Плыть было тяжело, ружья сворачивали головы набок, и бечевки резали щеки. |
Филипп опустил правую ногу около куги и почувствовал землю. |
- Бреди, - показал он знаком и вышел, горбатясь, на траву. |
- Ты с того бока бугра, а я с этого, - шептал он ему, - так пригоже, по-моему. |
Косули, мягко взбрыкивая, лизали друг друга в спины и оттягивали ноги. |
Вдруг они обернулись и, столкнувшись головами, замерли. |
Тихо звенела трава, шелыхались кусты, и на яру одиноко грустила кукушка. |
- Ваньчок, Ваньчок, - будил дед, таская его за волосы. - Встань, Ваньчок! |
Ваньчок потянулся и закачал головою. |
- Ох, Иен, трещит башка здорово. |
- Ты глянь-кась, - повернул его дед, указывая на мокрую, с полосой крови на лбу, косулю. - Другую сейчас принесут. А ты спишь... |
Ваньчок слез с телеги и стал почесываться. |
- Славная, - полез он в карман за табаком. - Словно сметаной кормленная. |
С полдня Филипп взял грабли и пошел на падины. |
- Ты со мной едем! - крикнул он Ваньчку. - Навивать копна станешь. |
- Ладно, - ответил Ваньчок, заправляя за голенище портянку. |
Лимпиада с работницами бегала по долям и сгребала сухое сено. |
- Шевелись, шевелись! - гаркала ей Просинья. - Полно оглядываться-то. Авось не подерутся. |
С тяжелым возом Карев подъезжал к стогу и, подворачивая воз так, чтобы он упал, быстро растягивал с него веревку. |
После воза метчик обдергивал граблями осыпь и усевшись с краю болтал в воздухе ногами. |
Скрипели шкворни, и ухали подтянутые усталью голоса. |
К вечеру стога были огорожены пряслом и приятно манили на отдых. |
Мужики стали в линию и, падая на колени, замолились на видневшуюся на горе чухлинскую церковь. |
- Шабаш, - крякнули все в один раз, - теперь, как бог приведет, до будущего года. |
Роса туманом гладила землю, пахло мятой, ромашкой, и около озера дымилась покинутая с пеплом пожня. |
В бору чуть слышно ухало эхо, и шомонил притулившийся в траве ручей. |
Карев сел на пенек и, заряжая ружье, стал оглядываться на осыпанную иглами стежку. |
Отстраняя наразмах кусты, в розовом полушалке и белом сарафане с расшитой рубахой, подобрав подол зарукавника, вышла Лимпиада. |
На каштановых распущенных космах бисером сверкала роса, а в глазах плескалось пролитое солнце. |
- Ждешь? |
- Жду! - тихо ответил Карев и, приподнявшись, облокотился на ствол ружья. |
- Фюи, фюи, - стучала крошечным носиком по коре березы иволга... |
Шла по мягкой мшанине и полушалком глаза закрывала. |
"Где была, где шаталась?" - спросит Филипп, думала она и, краснея от своих дум, бежала, бежала... |
"Дошла, дошла, - стучало сердце. - Где была, отчего побледнела? Аль молоком умывалась?" |
На крыльце, ловя зубами хвост, кружился Чукан. Филипп, склонясь над телегой, подмазывал дегтем оси. |
- Ты бы, Липка, грибов зажарила, - крикнул он, не глядя на нее, - эво сколища я на окне рассыпал, люли малина! |
Лимпиада вошла в избу и надела черный фартук; руки ее дрожали, голова кружилась словно с браги. |
Тоненькими ломтиками стала разрезать желтоватые масленки и клала на сковороду. |
Карев скинул ружье и повесил на гвоздь. Сердце его билось и щемило. Он грустно смахивал с волос насыпь игл и все еще чувствовал, как горели его губы. |
К окну подошел Ваньчок и стукнул кнутовищем в раму. |
- Тут Лимпиада-то? - кисло поморщился он. - Я заезжал, их никого не было. |
- Нет, - глухо ответил Карев. - Она была у меня, но уж давеча ушла. Ты что ж стоишь там, наружи-то? Входи сюда. |
- Чего входить, - ответил Ваньчок. - Дела много: пастух мой двух ярок потерял. |
- Найдутся. |
- Какой найдутся, хоть бы шкуру-то поднять, рукавицы и то годится заштопать. |
- Ишь какой скупой! - засмеялся, глухо покачиваясь всем телом. |
- Будешь скупой... почти три сотни в лето ухлопал. Все выпить и выпить. Сегодня зарок дал. На год. Побожился - ни капли не возьму в рот. |
- Ладно, ладно, посмотрим. |
- Так я, знычит, поеду, когда ушла. Нужно поговорить кой о чем. |
Когда Ваньчок подъехал, Филипп, сердито смерив его глазами, вдруг просиял. |
- Да ты трезвый никак! - удивился он. |
Ваньчок кинул на холку поводья и, вытаскивая кошель, рассыпал краснобокую клюкву. |
- Не вызрела еще, - нагнулась Лимпиада, - зря напушил только. Целую поставню загубил. |
- Мало ли ее у нас, - кинул с усмешкой Филипп, - о крошке жалеть при целом пироге нечего. |
- Ну, как же? - мигнул Ваньчок в сторону Лимпиады. |
Филипп закачал головой, и он понял, что дело не клеится. По щекам его пробежал нитками румянец и погас... |
Лимпиада подняла недопряденную кудель и вышла в клеть. |
- Не говорил еще, - зашептал Филипп, - не в себе что-то она. Погоди, как-нибудь похлопочу. |
- А ты мотри за ней, кабы того... Мельник-то ведь прощелыга. Живо закрутит. |
Филипп обернулся к окну и отворил. |
- Идет, - толкнул он заговорившегося Ваньчка. |
Лимпиада внесла прялку и поставила около скамейки мотальник. |
- Распутывай, Ваньчок, - сказала, улыбаясь, она. - Буду ткать, холстину посулю. |
- Только не обманывать, - сел на корточки он. - Уж ты так давно мне даешь. |
- Мы тогда сами отрежем, - засмеялся Филипп. - Коли поязано, так давай подавай. |
Лимпиада вспомнила, что говорили с Каревым, и ей сделалось страшно при мысли о побеге. |
Всю жизнь она дальше яра не шла. Знала любую тропинку в лесу, все овраги наперечет пересказывала и умела находить всегда во всем старом свежее. |
И любовь к Кареву в ней расшевелил яр. Когда она увидела его впервые, она сразу почуяла, что этот человек пришел, чтобы покинуть ее, - так ей ее сердце сказало. Она сперва прочла в глазах его что-то близкое себе и далекое. |
Не могла она идти с ним потому, что сердце ее запуталось в кустах дремных черемух. Она могла всю жизнь, как ей казалось, лежать в траве, смотреть в небо и слушать обжигающие любовные слова Карева; идти с ним, она думала, это значит растерять все и расплескать, что затаила в себе с колыбели. |
Ей больно было потерять Карева, но еще больней было уходить с ним. |
Ветры дорожные срывают одежду и, приподняв путника с вихрем, убивают его насмерть... |
- Стой, стой! - крикнул Ваньчок. - Эк ты, сиверга лесная, оборвала нитку-то. Сучи теперь ее. |
Лимпиада остановила веретеном гребешки и стала ссучивать нитку. |
- Ты долго меня будешь мучить? - закричал Филипп. - Видишь, кошка опять лакает молоко. |
- Брысь, проклятая! - подбежал Ваньчок и поднял махотку к губам. |
- А славно, как настоящая сметана. |
- И нам-то какой рай, - засмеялся Филипп: - вытянул кошкин спив-то, а мы теперь без всякой гребости попьем. |
- Ладно, - протер омоченные усы. - Ведь и по муке тоже мыши бегают, а ведь все едят и не кугукнут. Было бы, мол, что кусать. |
В отворенное окно влетел голубь и стал клевать разбросанные крохи. |
Кошка приготовила прыжок и, с шумом повалив мотальник, прижала его когтями. |
- Ай, ай! - зашумел Филипп и подбежал к столу, но кошка, сверкнув глазами, с сердитым мяуканьем схватила голубя за горло и выпрыгнула в окно. |
Лимпиада откинула прялку и в отворенную дверь побежала за нею. |
- Чукан, - крикнула она собаку. - Вчизи, Чукан! |
Собака погналась по кулижке вдогонь за кошкой напересек, но она ловко повернула назад и прыгнула на сосну. |
Позади с Филиппом бежал Ваньчок и свистом оглушал тишину бора. |
- Вон, вон она! - указывая на сосну, приплясывала Лимпиада. - Скорей, скорей лезьте! |
Ваньчок ухватился за сук и начал карабкаться. |
Кошка злобно забиралась еще выше и, положив голубя на ветвистый сук, начала пронзительно мяукать. |
- А, проклятая! - говорил он, цепляясь за сук. - Заскулила! Погоди, мы те напарим. |
Он уцепился уже за тот сук, на котором лежал голубь, вдруг кошка подпрыгнула и, метясь в его голову, упала наземь. |
Чукан бросился на нее и с визгом отскочил обратно. |
- Брысь, проклятая, брысь! - кинул в нее камень Филипп и притопнул ногами. |
Кошка, свернув крючком хвост, прыгнула в чащу и затерялась в траве. |
- Вот проклятая-то, - приговаривал, слезая, Ваньчок, - прямо в голову норовила. |
Лимпиада взяла голубя и, положив на ладони, стала дуть в его окровавленный клюв. |
Голубь лежал, подломив шейку, и был мертв. |
- Заела, проклятая, заела, - проговорила она жалобно. - Не ходи она лучше теперь домой и не показывайся на мои глаза. |
- Да, кошки бывают злые, - сказал Филипп. - Мне рассказывал Иенка, как один раз он ехал на мельницу. "Еду, говорит, гляжу, кошка с котом на дороге. Я кнутом и хлыстнул кота. Повернулся мой кот, бежит за мной - не отстает. Приехал на мельницу - и он тут. Пошел к сторожу - и он за мной. Лег на печь и лежит, а глаза так и пышут. Спугался я, подсасывает сердце, подсасывает. Я и откройся сторожу - так мол и так. "Берегись, грить, человече; постелю я тебе на лавке постель, а как стану тушить огонь, так ты тут же падай под лавку". Когда стали ложиться - то я прыг да под лавку скорей. Вдруг с печи кот как взовьется и прямо в подушку, так когти-то и заскрипели. "Вылезай, - кличет сторож. - Наволоку за это с тебя да косушку". Глянул я, а кот с прищемленным языком распустил хвост и лежит околетый". |
Вечером Лимпиада накинула коротайку и вышла на дорогу. |
- Куда? - крикнул Филипп. |
- До яру, - тихо ответила она и побежала в кусты. |
Она шла к той липе, где обещала встретиться с Каревым; щеки ее горели, и вся она горела как в лихорадке, сарафан цеплялся за кусты, и брошками садились на концы подола репьи. |
"Что я скажу? - думала она. - Что скажу? Сама же я сказала ему, куды хошь веди". |
Каратайка расстегивалась и цеплялась за сучья. Коса трепалась, он она ничего не слышала, а все шла и шла. |
- Пришла? - с затаенным дыханием спросил он. |
- Пришла, - тихо ответила она и бросилась к нему на грудь. |
Он гладил ее волосы и засматривал в голубые глаза. |
- Ну, говори, моя зозуленька, - прислонился губами к ее лбу. - Я тебя буду слушать, как ласточку. |
- Ох, Костя, - запрокинула она голову, - люблю, люблю я тебя, но не могу уйти с тобой. Будь что будет, я дождусь самого страшного, но не пойду. |
- Что ж, - грустно поник Карев, - и я с тобой буду ждать. |
Она обвилась вкруг его колен и, опустившись на траву, зарыдала. |
Конец второй части.
СЛОВАРЬ МЕСТНЫХ РЯЗАНСКИХ НАРЕЧИЙ* |
Артус - просфора, освященная в первый день пасхи. |
Бочаг - яма на дне реки, омут. |
Брус - крайний ряд кирпичей у чела печи. |
Брусница - деревянный футляр для точильного бруса. Во время работы привязывается ремнем за спину косца. |
Бурыга - ухаба, рытвина. |
Бучень - птица выпь. |
Воронок - медовая брага с хмелем. |
Выбень - выбитое место. |
Вяхирь - сетчатый кошель для сена. |
Гребать - брезговать. |
Грядки - две продольные жерди, образующие края кузова провозки. |
Донце - дощечка со специальной рамкой, на которую садится пряха, вставляя в нее гребень или кудель. |
Жарница - глиняная миска для запеканов. |
Забурукал - глухо, невнятно заворчал, забормотал. |
Задвашить - задушить. |
"Заря-зоряница..." - заговор от бессонницы. Есенин слышал его от матери. |
Засемать - засуетиться, зачастить ногами. |
Засычка (норовить в засычку) - задираться, ввязываться в драку, скандал. |
Захряслый - затверделый. |
Зубок - подарок новорожденному. |
Калпушка - детский чепчик. |
Кочетыг - тупое, широкое, плоское шило для плетения лаптей и кошелей. |
Кулага - заварное жидкое тесто из ржаной муки с солодом. |
Лоск - лог, лощина или низкое место в поле. |
Лушник - ситный хлеб, испеченный с луком, пережаренным в масле. |
Мотальник - приспособление в прялке для сматывания пряжи. |
Мускорно - трудно, кропотливо. |
Мухортая - захудалая. |
Наянно - навязчиво. |
Нехолявый - неопрятный, неряшливый. |
Ободнять - рассветать. |
Оборки (оборы) - веревочные завязки у лаптей. |
Оброть - недоуздок, конская узда без удил, с одним поводом для привязи. |
Окадычиться - умереть. |
Олахарь - обалдуй, непутевый. |
Падина - настил из хвороста под стога сена. |
Попки - связанные пучки ржаной соломы, кладущиеся на верх соломенной крыши. |
Постная - круглая корзиночка, плетенная из соломы, перевитой мелким лозняком. В ней держат муку и в нее же кладут, как в форму, хлебное тесто для подхода. |
Поязать - обещать. |
Путро - месиво с мучными высевками для скота. |
Пьяника - лесная ягодка (голубика). |
Пятерик - бревно, из которого можно напилить пять поленьев. |
Разепа - разиня. |
Саламата - кушанье, приготовленное из поджаренной муки с маслом. |
Сиверга (сиверка)- холодная мокрая погода при северном ветре. |
Суровика - лесная ягода. |
Тудылича - в том месте, в той стороне; или - не теперь, не сейчас. |
Тужильная косынка - белая косынка, которой женщины покрывают головы в особо горестные дни - дни похорон и поминания близких людей. |
Ушук - мгла. |
Хрестец (крестец) - убранный хлеб подсчитывается копнами и крестцами. В копне пятьдесят два снопа, в крестце - тринадцать. В полях хлеб укладывается по двенадцать снопов крест-накрест и накрывается сверху тринадцатым. Отсюда и название - крестец. |
Хруп - жесткий, крупный помол муки. |
Хрындучить - ерепениться, куражиться. |
Цибицы - чибисы. |
Чапыга (чапыжник) - частый кустарник, непроходимая чаща. |
Чимерика (чемерица) - луговая трава с толстым стеблем и с широкими листьями. |
Чичер - резкий холодный ветер. |
Шалыган - шалун, бездельник. |
Шомонить - лезть, заглядывать, шуметь, наговаривать. |
Шушпан - летняя женская одежда. |
Щипульник - шиповник. |
_____________________________________________________________ |
* Составлен А.А. Есениной. Приводится с некоторыми сокращениями. |
Исходный текст: С.А. Есенин. "Избранное", Москва, "Художественная литература" 1985 г., печатался по изданию: С.А. Есенин. Собрание сочинений в 6-ти томах. Москва, "Художественная литература", 1977 - 1980 г.г.
╘ Текст подготовил Трошкин Борис.
Вопросы и пожелания направляйте: btroshkin@mail.ru
Copyright (c) 1999 Трошкин Борис
|
Сергей Есенин
ЯР
повесть*
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Тяжба с помещиком затянулась, и на суде крестьянам отказали. |
- Подкупил, - говорили они, сидя по завалинкам, - как есть подкупил. Мыслимо ли - за правду в глаза наплевали! Как бог свят, подкупил. |
Ходили, оторвав от помела палку, огулом мерить. Шумели, спорили и глубокую-глубокую затаили обиду. |
На беду появился падеж на скотину. |
- Сибирка, - говорили бабы. - Все коровы передохнут. |
Стадо пригнали с луга домой; от ящура снадобьем аптешника коровам мазали языки и горла. |
Молчаливая боль застудила звенящим льдом на сердцах всех крестьян раны. |
Пошли к попу, просили с молебном кругом села пройти. Поп, не дай, четвертную ломит. |
- Ты, батюшка, крест с нас сымаешь! - кричали мужики. - Мы будем жаловаться ирхирею. |
- Хоть к митрополиту ступайте, - ругался поп. - Задаром я вам слоняться не буду. |
Шли с открытыми головами к церковному старосте и просили от церкви ключи. Сами порешили с пеньем и хоругвями обойти село. |
Староста вышел на крыльцо и, позвякивая ключами, заорал на все горло: |
- Я вам дам такие ключи, сволочи!.. Думаете - вас много, так с вами и сладу нет... Нет, голубчики, мы вас в дугу согнем! |
- Ладно, ребята, - с кроткой покорностью сказал дед Иен, - мы и без них обойдемся. |
Жила на краю села стогодовалая Параня, ходила, опираясь на костыль, и волочила расшибленную параличом ногу, и видела, знала она порядки дедов своих, знала - обидели кровно крестьян, но молчала и сказать не могла, немая была старуха. Знала она, где находилась копия с бумаг. |
Лежала тайна в груди ее, колотила стенки дряблого закоченелого тела, но, не находя себе выхода, замирала. |
Проиграли мужики на суде Пасик, забилась старуха головой о стенку и с пеной у рта отдала богу душу. |
Разговорившись после похорон Парани о старине, некоторые вспомнили, что при падеже на скотину нужно опахивать село. |
Вечером на сходе об опахиванье сказали во всеуслышанье и не велели выходить на улицу и заглядывать в окна. |
При опахиванье, по сказам стариков, первый встречный и глянувший - колдун, который и наслал болезнь на скотину. |
Участники обхода бросались на встречного и зарубали топорами насмерть. |
В полночь старостина жена позвала дочь и собрала одиннадцать девок. |
Девки вытащили у кого-то с погребка соху, и дочь старосты запрягла с хомутом свою мать в соху. |
С пением и заговорами все разделись наголо, и только жена старосты была укутана и увязана мешками. |
Глаза ее были закрыты, и, очерчивая на перекрестке круг, каждый раз ее спрашивали: |
- Видишь? |
- Нет, - глухо отвечала она. |
После обхода с сохой на селе болезнь приутихла, и все понемногу угомонились. |
Но однажды утром в село прибежал с проломленной головой какой-то мужик и рассказал, что его избил помещик. |
- Только хотел орешину сорвать, - говорил он, - как подокрался и цапнул железной тростью. |
Мужики, сбежавшись, заволновались. |
- Кровь, подлец, нашу пьет! - кричали они, выдергивая колья. |
На кулижку выбежал дед Иен и стал звать мужиков на расправу. |
- Житья нет! - кричал он. - Так теперь и терпеть все!.. |
Собравшись ватагой с кольями, побежали на Пасик. Брань и ругань царапали притихший овраг Пасика. |
Помещик злобно схватил пистолет и побежал навстречу мужикам. |
- Моя собственность! - грозил он кулаком. - Права не имеете входить; и судом признано - моя!.. |
- Бей его! - крикнул дед Иен. - Ишь, мошенник, как клоп нажрался нашего сока! Пали, ребята его! |
Он поднял булыжник и, размахнувшись, бросил в висок ему. |
Взмахнул руками и как подкошенный упал в овраг. |
- Бегим, бегим! - шумели мужики. - Кабы не увидали! |
По лесу зашлепал бег, и косматые ели замахали верхушками. |
На дне оврага, в осыпанной глине, лежал с мертвенными совиными глазами их ястреб. Руки крыльями раскинулись по траве, а голова была облеплена кровавой грязью. |
Филипп взял посох и пошел на Чухлинку погуторить со старостой. Он выкатился на бугор и стал спускаться к леску. |
Вдруг до него допрянул рассыпающийся топот и сдавленные голоса. |
"Лес воруют", - подумал он и побежал что силы вдогон. |
Топот смолк, и голоса проглотил шелест отточенных хвой. |
Он побежал дальше и удивился, что ни порубки, ни людей не видно. |
- Зря испугались, - пробасил неожиданно кто-то за его спиной. - Выходи, ребята, свой человек. |
Из кустов вышли с кольями мужики, и сзади, с разорванным рукавом рубахи, плелся дед Иен. |
- Молчи, не гуторь! - подошли все, окружив его. - Помещика укокошили. В овраге лежит. |
Филипп пожал плечами, и по спине его закололи булавки. |
- Как же теперь? - глухо открыл он губы и затеребил пальцами бороду. |
- Так теперь, - отозвался худощавый старик, похожий на Ивана Богослова. - Не гуторить, и все... Станут приставать - видом не видели. |
- Следы тогда надо скрыть, - заговорил Филипп. - Вместе итить не гоже. Кто-нибудь идите по мельниковой дороге, с Афонина перекрестка, а кто - стежками, и своим показываться нельзя. Выдадут жены работников. |
- Знамо, лучше разбресться, - зашушукали голоса. - Теперь небось спохватились. |
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . |
К помещику по Чухлинке прокатил на тройке пристав, после тяжбы с крестьянами он как-то скоро завязал дружбу с полицией и приглашал то исправника, то пристава в гости. |
Конюх стоял у ограды и, приподняв голову, видел, как к имению, клубя пыль, скакали лошади. |
Он поспешно скинул запорку, отворил ворота, снял, заранее приготовившись , шапку и стал ждать. |
Когда пристав подъехал, он поклонился ему до земли, но так, как бы не замечая, отвернулся в сторону. |
- Где барин? - спросил он выбежавшую кухарку, расстилавшую ему ковер. |
- В Пасике, ваше благородие, - ответила она. - Послать или сами пойдете? |
- Сам схожу. |
- Борис Петрович! - крикнул он, выпятив живот и погромыхивая саблей. |
По оврагу прокатилось эхо, но ответа не последовало. |
В глаза ему бросилась ветка желтых крупных орехов, он протянул руку и, очистив от листьев, громко прищелкивая языком, клал на зуб. |
- Борис Петрович! - крикнул он опять и стал спускаться в овраг. |
Глаза его застыли, а поседелые волосы поднялись ершом. |
В овраге на осыпанной глине лежал Борис Петрович. |
Он кубарем скатился вниз и стал осматривать, поворачивая труп. |
Рядом валялся со взведенным курком пистолет. |
- Горячий еще! - крикнул он вслух. - Мужики проклятые, не кто иной, как мужичье! |
- Проехали, - свистнул чуть слышно Филипп, толкая соседа. - Трое, кажись, проскакали. Впереди всех без картуза пристав. Теперь, ребята, беги кто куды знает, поодиночке. Не то схватят, помилуй бог. |
Выскочив на дорогу, шмыгая по кустам, стали добираться до села. |
Филипп проводил их глазами и пошел обратно к дому. |
У окна на скамейке рядом с Лимпиадой он увидел Карева и, поманув пальцем, подошел к нему. |
- Беда, Костя! - сказал он. - Могила живая. |
- Что такое? |
- Помещика убили. |
Карев затрясся, и на лбу его крупными каплями выступил пот. |
- Пристав поехал. |
- Пристав, - протянул Карев и бросился бежать на Чухлинку. |
Лимпиада почуяла, как упало ее сердце; она соскочила со скамьи и бросилась за ним вдогон. |
- Куда, куда ты? - замахал переломленным посохом Филипп и, приставив к глазам от солнечного блеска руку, стал всматриваться на догонявшую Карева Лимпиаду. |
- Вот сумасшедшие-то! - ворчал он, сердито громыхая щеколдой. - Видно, нарваться хотят. |
Пристав, запалив лошадь, прискакал с работниками прямо под окно старосты. |
- Живо сход, живо! - закричал он. - Ах вы, оглоеды, проклятые убийцы, разбойники! |
Десятские бегом пустились стучать под окна. |
- А... пришли! - кричал он на собравшуюся сходку. - Пришли, живодеры ползучие!.. Живо сознавайтесь, кто убил барина? В Сибирь вас всех сгоню, в остроге сгною, сукиных детей! Сознавайтесь! |
Мужики растерянно моргали глазами и не знали, что сказать. |
- А... не сознаетесь, нехристи! - скрипел он зубами. - Пасик у вас отняли... Пиши протокол на всех! - крикнул он уряднику. - Завтра же пришлю казаков... Я вам покажу! - тряс он кулаком в воздухе. |
Из кучки вылез дед Иен и, вынув табакерку, сунул щепоть в ноздрю. |
- Понюхай, моя родная, - произнес он вслух. - Может, боле не придется. |
- Ты чего так шумишь-то? - подошел он, пристально глядя на пристава. - У тебя еще матерно молоко на губах не обсохло ругаться по матушке-то. Ты чередом говори с неповинными людьми, а не собачься. Ишь ты тоже, какой липоед! |
- Тебе что надо? - гаркнул на него урядник. |
- Ничего мне не надо, - усмехнулся дед. - Я говорю, что я убил его и никого со мной не было. |
ГЛАВА ВТОРАЯ
- Не тоскуй, касаточка, - говорил Епишка Анне. - Все перемелется в муку. Пускай гуторят люди, а ты поменьше слухай да почаще с собой говори. Ты ведь знаешь, что мы на свете одни-одинешеньки. Не к кому нам сходить, некому пожалиться. |
- Ох, Епишка, хорошо только речи сыпать. Ты один, зато водку пьешь. Водка-то, она все заглушает. |
- Пей и ты. |
- Пью, Епишка, дурман курю... Довела меня жизнь, помыкала. |
В зыбке ворочался, мусоля красные кулачонки, первенец. |
- Ишь какой! - провел корюзлым пальцем по губам его Епишка. - Глаза так по-Степкиному и мечут. |
Анна вынула его на руки и стала перевивать. |
- Что пучишь губки-то? - махал головой Епишка. - Есть хочешь, сосунчик? Сейчас тебе соску нажую. |
Взял со стола черствый крендель и стал разжевывать; зубы его скрипели; выплюнул в тряпочку, завязал узелок и поднес к тоненьким зацветающим губам. |
- У-ю-ю, пестун какой вострый! Гляди, как схватил! Да ты не соси, дурень, палец-то дяди, он ведь грязный. В канаве дядя ночевал. |
Анна кротко улыбалась и жала в ладонь высунувшиеся ножки. |
- Ничего, подлец, не понимаешь, - возился на коленях Епишка, - хоть и смотришь на меня... Ты ведь еще чередом не знаешь, хочется тебе есть али нет. А уж я-то знаю... Горе у матери молоко твое пролило... Ох, ты, сосунчик мой. Так, так, раба божия Аннушка, - встал он. - Все мы люди, все человеки, а сердце-то у кого свиное, а у кого собачье. Нету в нас, как говорится, ни добра, ни совести; правда-то, сказано, в землю зарыта... У него, у младенца-то, сердца совсем нету... Вот когда вырастет большой, бог ему и даст по заслугам... Ведь я говорю не с проста ума. Жисть меня научила, а судьбина моя подсказала. |
Анна грустно смотрела на Епишку и смахивала выкатившиеся слезы. |
- Он-то ведь, бедный, несмысленный... Ничего не знает, ни в чем не виноват. Аннушка бедна, Аннушка горька, - приговаривал Епишка, - сидеть тебе над царем над мертвым тридцать три года... Нескоро твой ворон воды принесет... Помнишь? |
Старая, плечи вогнуты, костылем упирается, все вдаль глядит. Коротайка шубейная да платок от савана завязаны. В Киев идет мощам поклониться. |
В красной косыночке просфора иерусалимская... У гроба господня склонялась. |
Солнце печет, пыль щекочет, а она, знай, идет и ни на минуту не задумается, не пожалеет. У куста села, сумочку развязывает... сухарики гложет с огурчиком. |
- Зубов нет, - шамкает побирушке, - деснами кусаю, кровью жую... |
- Телом своим причащаешься, - говорит побирушка. - Так ин лучше богу заслужишь... |
Ходят морщины желтые, в ушах хруптит, заглушает. |
- Берегешь копеечку-то? - спрашивает искоса побирушка. |
- Берегу - всю жисть пряла, теперь по угодникам разношу. Трудовая-то жертва дорога. |
По верхушкам сосен ветерок шуршит. |
- Соснуть бы не мешало, - крестится побирушка. |
Приминая траву, каратайку под голову положила. Мягка она, постель травяная, кости обсосанные всякому покою рады. О Киеве думает, ризы божеские бластятся. |
"Ни сумы, ни сапог, ни поясов кожаных..." - голос дьякона соборного в ушах звенит... |
"О-ох, грешная я", - думает. |
- Фюи, фюи, - гарчет плаксиво иволга. Тени облачные веки связывают. |
По меже храп свистит, побирушка на сучье привалилась. |
Тихо кусты качаются... Тень господня над бором ползает. |
- Господи, - шепчут выцветшие губы, - помилуй меня грешную. |
"Ни сумы, ни сапог, ни поясов кожаных", - гудит в ушах. |
- Тетенька, - будит прикурнувшую побирушку, - встань, тетенька. |
- А-ат? - поднимается нищенка. |
- Бездомная ты, бездомная, возьми вот сумочку-то. Деньги тут. Ни сумы, ни сапог, в писании сказано... - плачет. Успокоилось сердце. Комочком легла. Глаза поволоклись морокой. |
- Фюи, фюи, - гарчет плаксиво иволга. |
- Идем, - подвязывает лапти побирушка, - провожу... До Маркова доберемся, а там заночуешь. |
В осиннике шаги аукают. |
- Это, я думаю, ты не от сердца дала мне... Лишние они у тебя. |
Глядит вдаль, а в глазах замерла безответность. |
- Что молчишь-то? - дергает ее за руку. |
- Ни сумы, ни сапог, тетенька, камни с души своей скинаю. |
- То-то... камни... знаем мы вас, прихожалок. Нахапите с чужой крови-то, а потом раздаете. Ишь и глаза, как озеро, пышут... Знаем мы вас. Знаем! |
- Лазарь, ты мой Лазарь, - срывается кроткий шепот. - Ничего у бога нет непутевого, - ударяет клюкой по траве. - Все для человека припас он... От всего оградил. Человек только жадничает. |
- Вишь, мушки мокреть всю спили с травы. Прошли бы, оброснились. Чай, с снохами-то неладно жила? - пытливо глядит ей в глаза побирушка. |
- Нет, родная, никого не обижала. |
- Врешь поди. |
- Я к мощам иду, - тихо шепчет. - Что мне душу грязнить свою, непутевое говоришь. Не гневи бога, не введи во искушение, - поют на клиросе. |
- То-то, вот вы такие и искушаете, - сердито машет палкой. - Святоши, а деньги кроете. |
- О-ох... Устала... - опускается на траву. - Прогневаю бога ропотом. Прости ты меня окаянную. |
Побирушка, зажав палку, прыгнула, как кошка. |
- У-у-у... - защелкала зубами. |
Зычный хряст заглушил шелест трав. Кусты задрожали. |
- Отдай деньги, проклятущая... |
- Фюи, фюи, - гарчет иволга. |
Глаза подернулись дымкой. К горлу подползло сдавленное дыханье, под стиснутыми руками как будто скреблась мышь. |
Старый Анисим прилежным покаяньем расположил к себе игумена монастырского. |
- Как ты, добрый человек, надоумил мир-то покинуть? Ведь старая кровь-то на подъем, ох, как слаба. |
- Так, святой отец, - говорил Анисим. - Остался один, что ж, думаю зря лежать на печи, лучше грехи замаливать. Сын, вишь, у меня утонул. Старуха не стерпела, странствовать ушла. Дома молодайка есть, пусть как хочет живет. Сказывают, будто она несчастная была, и сын-то, может, погинул с неудачи... А мне дела до этого нет, такая она все-таки добрая, слова грубого не сказала, не обидчица была. |
Похоронил Степан мать, сходил к Анисиму, получил с него деньги и дома остался жить. Оставила мать припадочного братишку, зорко заставила следить. |
- Нет тебе счастья и талана, - сказала она, - ползай, как червь, по земле, если бросишь его. |
Побоялся Степан остаться с Анной, а жениться на ней, гадал, - будут люди пенять. |
"Что, мол, девок тебе, что ль, не хватает, бабу-то берешь". |
Поехал он как-то в Коростово к тетке на праздник да остался заночевать. На улице девчата под окнами слонялись, парни в ливенку канавушки пиликали. |
- Поди, - сказала ему тетка, - тебя девки-то зманывают. |
Степан надел поддевку, заломил набекрень шапку, пошел к девкам. |
Девки с визгом рассыпались и скрылись. |
- Кто? - окликнули его парни. |
- Свой. |
- Нет, не свой, - заговорил кто-то. - По ухватке видно - не свой... У нас, брат, так девок не щупают. Больно хлесток... |
- Невесту, что ль, выглядываешь? - спросил гармонист. |
- Невесту, - тихо ответил Степан. |
- Так ты, брат, видно, сам знаешь... у нас положение водится... четверть водки поставь. |
- Ладно, - сказал Степан, - поставлю, только не четверть, а три бутылки... Денег не хватает... |
- Не хватает, не надо, - кивнул гармонист. - Мы не такие уж глоты. - Завозился на каблуках. |
Степан отдал деньги ребятам и пошел к девкам. |
Девки сидели на оглоблях пожарной бочки и, опершись на багор, играли песни. |
Степан приглядывался, какая покрасивее, и, сильно затягивая папиросу, светил. |
В середках одна все закрывалась рукавом, и он смекнул, что он ей нравится. |
Зашел сзади и, потягивая к себе на колени, свалил. |
Девка смеялась и, обхватив его за грудь, старалась повалить. |
Закружив, начал целовать ее в щеки и отвел в сторону. |
- Пусти ты, - отпихивалась она. - У, какой безотвязный... пусти!.. |
- Не пущу, - прижимался к ней Степан. - Хоть кричи, не пущу. |
Прижал ее к плетню и силился расстегнуть коротайку. |
- Ты, тетенька, меньше ста рублей не бери, - говорил он утром о приданом. - Ведь я не бобыль: две лошади, три коровы да овец сколько... |
- Да чья она? - спрашивала тетка. - Куда идти-то мне? |
- Черноглазая такая. Кудри на лоб выбиваются. |
- А, ну теперь знаю. Ишь какую метишь, - она ведь писарева... |
- Отдадут - сама говорила. |
- то-то... |
Она надела новую шубейку, покрыла белую тужильную по покойному мужу косынку и пошла свахой. |
- Ты что, Марьяна? - спросила писариха и поманула ее ладонью. |
- Посвататься, касатка, пришла, за племянника. Может, знавала Степку-то, без порток все у волости бегал махоньким... |
- А, - протянула писариха. - Что ж, разве он не женат еще? |
- Нет. |
- Мы хотели ведь погодить, с приданым никак не собрались. |
- Да мы и немного берем-то. |
- Сколько? |
- Да как тебе сказать, не меней сотни. |
- Ладно, - кинула в заслон мочалку, - сговорено. |
- А он-то, - указала она на спящего на лавке писаря, - как же?.. |
Писариха подняла ногу и плюнула на каблук. |
- В пятках он у меня, я с ним и разговаривать не стану. |
Марьяна поклонилась и, подвязавшись, пошла обратно. |
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Откулева-то выползло на востоке черное пятнышко и, закружилось, начало свертываться в большой моток. |
По яру дохнувший ветерок трепыхнул листочки кленов, и вдогон зашептал вихорь. |
Шнырявшая в сединах осины синица соскользнула с ветки и, расплескав крылышки, упала в синь. |
Карев сидел у плеса и слушал, как шумели вербы. |
Волосы трепались, и в них впутывалась мягкая сыпучая мшанина. |
Он чувствовал на щеках своих брызги с плеса, и водяное кружево кидало в него оборванные клочья. |
Сердце его кружилось с вихрем, думал, как легко бы и привольно слиться с грозою и унестись далеко-далеко, так далеко, чтобы потерять себя. |
Яр зашумел, закачался, и застонала земля. |
Протягивая к ветру руки навстречу, побежал, как ворон, к сторожке. |
"Не шуми, мати зеленая дубравушка, дай подумать, погадать". Упал на траву. "Что ты не видел там, у околицы, чего ждешь? - шептал ему какой-то тайный голос. - В ожиданьях только погибель. Или силы у тебя не хватает подняться и унестись отсюда, как вихорь?" |
"Нет, все не то, - подумал он. - Это на бред похоже. Надо связать себя, заставить или сильней натянуть нить с початка кудели, или уж оборвать". |
Яр шумел... |
Черная навись брызнула дождем, и капли застучали, как дробь, по широким листьям лопушника. |
Карев встал и, открыв рот, стал ловить дождь губами. |
С бородки его, как веретено, сучилась холодноватая струйка, шел босиком по грязи, махал сапогами и осыпал с зеленых пахучих кустов бисер. |
В прорванных тучах качалось солнце, и по дороге голубели лужи. |
С околицы выбежала Лимпиада и зазвенела серебряным смехом. |
Она была мокрая, и с косы ее капала роса. |
- Дождь фартуком собирала, - сказала она и, приподнявшись на цыпочки, подставила ему алые губы. |
Карев повесил перед солнцем на колья сапоги и стал отряхивать с мокрых штанов грязь. |
- Иди, замою... Филиппа нет, - обняла его за плечи. - Тес пилит. |
Обмыл ноги и, сжав горсть, плеснул на нее. По щекам ее с черными мушками грязи покатилась вода, она подбежала к луже, хотела брызнуть ногой, но поскользнувшись, упала. |
Поднял и со смехом понес на крыльцо. |
Лимпиада стирала рукавом рубахи грязь и, закрасневшись, качала ногами. |
- Костя, - притиснула она его голову, - милый, не уходи. Как хорошо-то! |
Навстречу, повиливая хвостом, выбежал с веселым лаем Чукан и, оскалив зубы, ловил мотавшийся на ноге Лимпиады башмак. |
К вечеру в сторожку вернулся Филипп и стал рассказывать, как били деда Иена в холодной. |
- В остроге сидит, сердешный, - говорил он. - Скоро, наверно, погонят. |
- Жалко, - вздыхала Лимпиада, - хороший мужик был. |
Прояснившееся небо опять заволоклось тучами, и сверкавшая молния клевала космы сосен. |
Филипп чиркнул спичку и, подлезая под божницу, засветил лампадку. |
В дверь кто-то заскребся; Лимпиада отворила и увидела кошку. |
- Милая, - нежно протянула руки, - где ты пропадала? Я давно уж не сержусь на тебя. |
Посадила на колени, стала гладить. |
Облезлые волосы спадали на сарафан и белели, как нитки. |
Кошка пучила глаза и, мурлыча, сама гладилась об ее руки. |
- Ты убил... - покосился с пеной у рта пристав, - ты убил?.. |
- Я, - отозвался дед Иен. - Говорю, что я. |
- Связать его! - крикнул он мужикам. - Да с понятыми в холодную отправить. |
Дед Иен сам протянул руки и заложил их назад. |
- Вяжи покрепче, Петро, - сказал он мужику, - а то левая рука выскочит. |
- Ладно, - мотнул головой Петро, - ты больно-то не горячись, мы ведь для близиру. |
Спотыкаясь, пошел вперед, и на губах его застыла светлая улыбка. |
Пристав толкнул его на крыльцо холодной и ударил по голове тростью. |
По щеке зазмеилась полоска крови. |
- Эй, - крикнул грозно Петро, - ты что делаешь! - и, схватив замахнувшуюся трость, сломал о худощавое колено пополам. |
- Ты не хрындучи! - затопал пристав. - Я тебя, сукин сын, в остроге сгною! |
- Видал?.. - показал ему кулак Петро. - Мы такую шваль видывали. |
- Молчать! - крикнул, покраснев, как вареный рак, и ударил его по щеке. |
Петро размахнулся, и кулак его попал прямо в глаз приставу. |
Покачнулся и упал с крыльца в грязь. Над бровью вскочила набухшая шишка, и запылавший глаз сверкнул, как кровяное пятно. |
- Ой, караул! - закричал он и, поднявшись на корточки, побежал к Пасику. |
- Ну, дед, сиди, - сказал Петро, - а я теперь скроюсь, а то, пожалуй, найдут, по обличию узнают. |
- Прощай, Петро, - обернулся дед, подавая развязать руки. - Мне теперь, видно, капут - дух вон и лапти кверху. |
- Прощай, дед. Спасибо тебе за все доброе, век не забуду, как ты выручил меня в Питере. |
- Помнишь? |
- Не забуду. |
Обнявшись, с кроткой печалью сняли шапки и расстались. |
- Жалко, - ворчал Петро, - таких и людей немного остается. |
Дед Иен велел сторожу открыть дверцу холодной и, присев на скамейку, стал переворачивать онучи. |
- Бабка-то теперича у кого твоя останется? - болезно гуторил сторож. |
- Э, родной, об этом тужить неча, общество знает свое дело. Не помрет с голоду. |
- Так-то так, а как постареет, кто ходить за ней станет? |
- Найдутся добрые люди, касатик. Не все ведь такие хамлеты. |
Говор смолк. Слышно было, как скреблась за переборкой мышь. В запаутинившееся окно билась бабочка. |
Наутро к селу с гудом рожков подъехали стражники. В руках их были плети и свистки. |
Впереди ехал исправник и забинтованный пристав. Подъехали к окну старосты, собрали народ и стали читать протокол. |
- "Мы обязываем крестьян села Чухлинки выдать нам провожатого при аресте крестьянина Иена Иеновича Кавелина, - громко и раздельно произнес исправник. - В противном случае общество понесет наказание за укрывательство". |
- На вас креста нет, - зашумели мужики. - Неужели мы будем смотреть, кого кто-либо из вас посылает с каким поручением. Гляди на нас, - обернулись все лицами к приставу, - узнавай, кого посылал вчера. |
- Мошенники! - кричал пристав. - Мы вас на поселение сошлем! |
- Куда хошь ссылай, нам все одно. Кому Сибирь, а нам мать родная. |
Деда иена привели на допрос под конвоем. |
- Так ты заявляешь, Кавелин, что совершил убийство без посторонних? |
- Да. |
- В какую пору дня вы его убили? |
- В полдень. |
- Имеешь ли оправдания, при каких обстоятельствах совершилось убийство? |
- Все имеем, - закричали мужики. |
- Молчать! - застучал кулаком исправник. |
- Вам известно, - сказал дед Иен, - болей я говорить не стану. |
- Тридцать горячих ему! - закричал пристав и, вынув зеркало, поглядел на распухшую, с кровоподтеками губу. |
Два стражника повалили его на землю и, расстегнув портки, навалились на ноги и плечи. |
Взмахнула плеть, и по старому желтому телу вырезалась кровяная полоса. |
- Кровопийцы! - кричали мужики, налезая на стражников и выламывая колья. |
- Прошу не буянить, - обратился исправник. - Староста, вы должны подчинить их порядку. Остановите. |
- Братцы, - крикнул староста, - все равно ничего не поделаешь! Угомонитесь на минутку. |
- Ишь какой братец заявился, - крикнул кто-то. - Сказали ему, а он и рад стараться. |
Деда Иена подняли и развязали руки. Дрожа и путаясь руками, он стал застегивать портки. |
- Прощайте, братцы, - кричал он, снимая шапку, - больше не свидимся. |
- Прощай, - как стон, протянули мужики и с поникшими головами смотрели, как два стражника, посадив его на телегу, повезли в город. |
Карев, прощаясь, сунул в руку деда пачку денег. |
- Возьми обратно, - крикнул стражник. - Не полагается. Опосля суда... |
Лимпиада стояла на колымаге и, закрывшись руками, вздрагивала от рыданий. |
- Поедем, - сказал он ей, когда стражники скрылись за селом. |
- Едем, - сказала она и, дернув вожжи, поворотила лошадь на проулки. |
День заутренне гудел, и с бора несся неугомонный шум. |
- Ну и изверги! - говорил Карев. - В глазах хватают за горло, кровь сосать. |
По дороге летели звенящие паутинки и пряжей обвивали космы верб. |
- Н-но, родная, - потрагивал Карев вожжами. - Тут, чай, за спуском недалече. Ну, как ты думаешь? - спросил, обернувшись, заглядывая Лимпиаде в глаза. - Ведь ждать, кроме плохого, ничего не дождешься. |
Лимпиада молчала, и ей как-то сделалось холодно от этого вопроса. Она сжалась комочком и привалилась к головням. |
- Какое бесцветное небо, - сказала она после долгого молчания. - Опять гроза будет. |
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Карев решил уйти. Загадал выплеснуть всосавшийся в его жилы яровой дурман. |
В душе его подымался ветер и кружил, взбудораживая думы. |
Жаль ему было мельницы старой. |
Но какая-то грусть тянула его хоть поискать, не оставил ли он чего нужного, что могло пригодиться ему в дороге. |
"Сходи, взгляни и, не показываясь, уходи обратно. Так надо, так надо". |
После этого на другой день Лимпиада заметила на лбу его складку, которой никогда не видела. |
- Милый, ты о чем-нибудь думаешь? - спросила она. - Перестань думать. Ты видишь, я тебя люблю, ничего не требую от тебя, останься только здесь, послушай хоть раз меня, ты уйдешь, я сама скажу, когда почую, что тебе уходить надо. |
- Любая моя белочка, - говорил, лаская ее, Карев. - Ты словно плотвичка из тесного озера синего, которая видит с мелью ручей на истоке и, боясь погибели, из того не хочет через него выплеснуться в многоводную речку. Послушай ты меня хоть раз, выпутай свои космы из веток сосен, отрежь их, если крепко они запутались. Я ведь и без кудрей твоих красивых буду любить тебя. Оденься ты странницей, возьми из своего закадычного друга яра посох и иди. Ты можешь ведь этот яр унести с собою. Ты не бойся, что что-нибудь забудешь, - сердце ничего не теряет. |
- Яр аукает, отвечает эхом, но никогда не принимает, что говорят ему. Он отдает слова обратно, - сказала Лимпиада. - Если бы я была водяницей, я бы заманула тебя в омут и мертвого стала бы ласкать. Но я лесная русалка, полюбила тебя живого, тут и я несчастлива и ты. |
- Эй вы, голуби! - крикнул Филипп. - Полно вам ворковать, помогли бы мне побросать на сушило сено, я бы вам спасибо сказал и чаем напоил. |
- Дешево же ты, воробей, платишь, - засмеялся Карев и, подпоясав кушак, надел пахнущие кирпичом желтые рукавицы. |
Анна спеленала своего первенца свивальником, надела на бессильную головку расшитую калпушку и пошла к бабке на зорю. |
Не спал мальчик, по ночам все плакал и таял, как свечка. |
Вошла в низенькую, с короткими сенцами хату и, став около порога, помолилась богу. |
- Здорово, бабушка. |
- Поди здорово, касатка. Чего скажешь? |
- Не спит он. Заговорить пришла, просто никак за ним не уходишь. |
- Погоди, погоди, родимая, сейчас бросим камешки, жив ли он будет... |
Боялась, что последняя радость покинет ее. |
Бабка налила в полоник воды и бросила туда из жаровни засопевшие угли. |
- С глазу, с глазу дурного, касатка, мучается младенчик. Люди злые осудили. |
Достала из сумочки, пришитой к крестовому гайтану, три камешка и, посупив их, кинула в воду. |
- Помрет, - сказала. - Не жилец на белом свету. |
Анна побледнела и ухватилась за сердце. |
- Бабушка, обмани хоть меня, - рыдая, судорожно забилась. - Не отнимай надежду мою. |
- Погоди, касатка, сейчас на зорю сходим, может, ему и полегчает. |
Вышли на крыльцо. Багрянец пенился в сини и красил кровью облака. |
Бабка взяла ребенка и, повернув лицом на закат, стала заговаривать: |
- Заря-зоряница, красная девица. Перва заря вечорошная, вторая полуношная, третья утрошная. Вынь, господи, бессонницу у Алексея-младенца. Спаси его, господи, от лихова часу, от дурнова глазу, от ночнова часу. Вынь, господи, его скорби изо всех жил, изо всех член. |
"Умрет, умрет, - колола тоска Анну. - Опять одна... опять покинутая..." |
- Ты не болезнуй, сердешная, может, с наговору-то и ничего не будет. |
Прижала к груди, ножки его в кулачок и грела... в закрытые глаза засматривала. |
- Милый, милый, малюсенький. |
Шла, как ветер нес. Вдруг Епишка повстречался. |
- Где была, куда бог носил? - подошел он, заглядывая на ребенка. |
- На заговор ходила. |
- Ути, мой месяц серебряный, как свернулся-то... Один носик остался. Ты не плачь, Аннушка, - обратился он к ней, - а то и я плакать буду, ведь он мне что сын родной. |
- Ох, Епишка, сердце мое не вынесет, если помрет он. Утоплюсь я тогда в любой канаве. |
- Ты, голубушка, не убивайся так, может, господь пожалеет его. Ты себя-то береги, пока жив он. |
- Карев ушел, - сказал Филипп. - Он тебе, Липа, не говорил, когда вернется? |
- Он, вишь, пристал к варнакам охотиться, - ответила Лимпиада. - Верно, после выручки. |
- Экий расслоняй, все время бегает по ветру. |
Лимпиада сидела за столом и ткала холсты. |
- Я хотел с тобой поговорить, Липа, - начал Филипп. - За Карева, я чую, ты не пойдешь замуж, а оставаться в девках тебе невозможно... Ваньчок вот все просит твоего согласия, а то хоть завтра играй свадьбу... |
- Что ты привязался с своим Ваньчком, разве мне еще женихов нету? |
- Вот чудная такая! Ведь я знаю, что тебе советую. Ваньчок возьмет тебя, ты опять при мне останешься. Случись что со мной, если ты не выйдешь, тебя погонят ведь отсюда. А с ним... У него деньги... |
- На что мне они, его деньги? - бросила Лимпиада. - Ими горло ему надо засыпать. |
- Ну, как хочешь, я тебя не насилую... |
Филипп стал на лавочку и обмел на потолке копотные паутины. Веник осыпал березовые листья и разносил пряный пах. В окно стучал ветер. |
С крыши срывалась солома и, закружившись, ныряла в чащу. |
Летели листья, листья, листья и, шурша, о чем-то говорили. |
- Пожар, - сказал Филипп, указывая на огненную осину. - Вот что делает холодная пора-то. |
"Хорошо, - с сверкающими глазами подумала Лимпиада. - Лучше сгореть с этим бором, чем уйти от него..." |
Ветер подсвистывал. |
Карев ушел... Он выбрал темные ночи бабьего лета, подлинней расчесал свою бороду и надел ушастую шапку. |
Сердце его билось, когда он подходил к своему селу; под окнами сидели девки и играли с ребятами в жгуты. |
Боялся, оглядывался и нерешительными шагами стал подходить к дому. Подкрался к вербе и стал всматриваться; горел огонь. |
Из окна выглянула соседка. |
- Епишка, - окрикнула она его, - поди почитай письмецо. |
Пристыл, но, спохватившись, быстро замахал на конец села. |
Было тихо, и лишь изредка лаяли собаки. С реки подымался туман и застилал землю. |
Сел околь гумна и глядел на жевавшую траву лошадь. |
- Дзинь-дзинь, - позвякивала она, прыгая, железным путом и, подняв голову, гривой махала. |
- Коняш, коняш, - захрипел за плетнем старческий голос, и зашлепала оброть. |
Как будто ожог почуял и бросился, зарывшись с головой, на солому. |
Старик тпрукал лошадь и, кряхтя, отчаливал путо. |
Стук копыт стал таять, и звенящая тишина изредка нарушалась петушиным криком. |
Свежо, здорово, стелился туман. |
Когда Анна вернулась, мальчику сделалось еще хуже. Она байкала его, качала, прижимала к груди, но он метался и опускал свислую головку. |
Подстелив подушечку, положила на лавку и заботливо прислоняла к головке руку. |
Что-то пугало ее, что-то грозило, и она вся трепетала при мысли, что останется одна. |
Мальчик качнул головкой, дернул, вздрагивая ножками, и пустил пенистую слюну. |
- Ах! - вскрикнула она и ухватилась за сердце. |
Ноги ее сползли, и вся она грохнулась на пол. |
Подбежал котенок и, покачивая бессильные пальцы, начал играть. |
Через минуту она встала и уставилась в одну точку. |
Понемногу она успокаивалась, но по крови ее желчью разливалась горечь и будила какую-то страшную решимость. |
Она случайно повернулась к окну - и вся похолодела. У окна, прилепившись к стеклу, на нее смотрело мертвое лицо Кости и, махнув туманом растаяло. |
- Зовет, - крикнула она, - умереть зовет! - и выбежала наружу. |
Рассвет кидал клочья мороки, луга курились в дыму, и волны плясали. |
В камышах краснел мокрый сарафан, и на берегу затона, постряв на отцветшем татарнике, трепался на ветру платок. |
Черная дорога, как две тесьмы, протянулась, резко выдолбив колеи, и вилась змеей на гору. |
С горы, гремя бадьей и бочкой, спускался водовоз. |
ГЛАВА ПЯТАЯ
Сказал старый Анисим игумену: |
- Пусти меня домой, ради бога, ноет вот тут, - указывал он на грудь. - Так и чую, что случилось неладное... |
- Иди, бог с тобой, - благословил его игумен. - Святые отцы и те ворачивались заглянуть на своих родных. |
Накинул Анисим подрясник, заломил свою смятую скуфью и поплелся, сгорбившись, зелеными шелковыми. |
Идет, костылем упирается, в небо глядит, о рае поет, а у самого сердце так и подсасывает - что-то дома творится? |
Проезжие смотрят - всем кланяется и вслед глядит ласково-ласково. |
На тройке барин какой-то едет, поравнялся, спрашивать стал: |
- Разве ты меня знаешь - кланяешься-то? |
- Нет, не знаю, и не тебе кланяюсь, - лику твоему ангельскому поклон отдаю. |
Улыбнулся барин, теплая улыбка сердце согрела. Может быть, черствое оно было сердце, а тут растопилось от солнца, запахло добром, как цветами. |
- Прощай, старичок, помолись за меня угодникам да вот тебе трешница, вынимай каждый день просфору за раба божьего Сергея. |
- Не весна, а весной пахнет. Свете тихий, вечерний свет моей родины, приими наши святые славы, - шепчет он. |
И опущенные белые усы ясно вырезают разрез посинелых губ. |
- Здорово, дедушка, - встретили его у околицы ребятишки. - Анны-то нету дома... утопилась намедни она, как парень ее помер; заколочен дом-то ваш. |
Вдруг почувствовал, ноги подкашиваются, и опустился. |
- Устал, дедушка, посиди, мы тебе табуретку принесем. |
- Спасибо, родные, спасибо, немного осталось, хоть на корточках доползу. |
Встал и, еще более сгорбившись, поплелся мимо окон; ребятишки растерянными глазами провожали. |
Прохожие останавливались. |
- Ой, Анисим, Анисим, не узнаешь тебя, - встретила у ворот соседка. - Поди закуси малость, небось ведь замытарился, болезный. |
Слезу утирает, на закат молится. |
- Как тебя бог донес такую непуть? Ведь холод, чичер, а ты шел. |
Ничего Анисим не ответил, застыл от печали глубокой. |
С пьяной песней в избу взошел Епишка. |
- "Я умру на тюремной постели, похоронят меня кое-как..." Мое почтенье, челом бью, дедушка Анисим, прости, что пою песню, я ведь теперь все на панихидный лад перевожу... |
- Присаживайся, - подставила хозяйка скамью, - гостем будешь, вместе горе поделим, мы все ведь какие-то бесталанные. |
- Про то и пою, тетень, эх-а!.. "А, судьба ль ты моя роковая, до чего ж ты меня довела..." Не могу, ей-богу, не могу... слезы катятся, а умирать не хочется. Ведь могила-то когда хошь приют даст, жить бы надо, да что-то как жестянка ломается жизнь моя, и не моя одна. Ты, дедушка, меня в монахи возьми, можа, я там хоть пить перестану. Ведь там нет вина, стены да церковь. |
- Убежишь, - засмеялась старуха. - Не лезь уж, куды не надо. Так и живи. |
- не хочу я так-то жить, мочи моей не хватает, с тоски помру. |
Епишка был пришляк на село, он пришел как-то сюда вставлять рамы и застрял здесь. Десять лет уж минуло. |
Где-то в дальней губернии у него осталась жена, которая пустила его на заработки. |
Каждый год Епишка собирался набрать денег и отослать жене на перестройку хаты, но деньги незаметно переходили к шинкарке Лексашке, и хата все откладывалась. |
Каждое рождество он писал домой, что живет слава богу, что скоро пришлет денег и заживет, как пан. |
Но опять выпадал какой-нибудь невеселый для него день, и опять домой писалось коротенькое письмо с одним и тем же содержанием. |
Жена его знала эту слабость, она писала ему, чтоб он вернулся, что дом давно перестроен, но он никогда не читал дальше поклонов. Не хотел, а может быть, и наперед чуял, что пишут. |
- Возьми меня, дедушка, ради бога возьми, там ведь жалованье платят, может, скоплю сколько-нибудь, домой пошлю. |
Анисим молчал и грустно покачивал головою. |
- Ты сегодня, Епишка, пьян, завтра ты по-другому скажешь. Ты лучше вот что я тебе посоветую, выписывай сюда жену да живи на моей усадьбе. Дом-то мой ведь первый на селе. Я подпишу тебе все, ничего не оставлю. А коли помру, если хватит доброй совести, поставь мне крест на могилу. |
- Родной ты мой, - упал Епишка на колени. - Спаситель, как мне тебя благодарить? |
- Встань, Епишка, - сказал Анисим. - Пустое все это, ведь мне все равно ничего не надо. Ты закусывай лучше сейчас, ведь небось после Анны тебя никто не накормил. |
- Нет, - всхлипнул Епишка, - разве я пойду просить... стыдно... Была Анна, так она все понимала... Царство ей небесное, хорошая баба была. |
Хозяйка начала рассказывать, как вытащили Анну из воды. |
- Отец ты мой родной, - приговаривала, пришлепывая губами. - Как положили два гроба-то рядом, инда сердце кровью обливалось. |
- Ты посмотри, - указал Епишка на разрубленный палец. - Гроб делал... Как вспомню, что делаю для Анны, топор из рук валится и рубанок не строгает... Отцапал ведь до самой кости. |
Анисим решил подождать жену Епишкину. "Пропьет еще все, - думал он. - Баба-то лучше удержит". |
Через неделю им пришел ответ, что жена Епишки три года тому назад померла, а оставшаяся вдовой дочь продала все пожитки и едет. |
"Как же так? - думал Епишка. - Неужели я три года не писал?.." |
Он как-то состарился, съежился и жалел, что Анисим подписал ему свое имущество. |
"Охо-хо! - думал он. - Уехал, девке-то десять годов было, уж вдова стала. Вот она какая жисть-то, самому сорок годов стукнуло, а я все думал тридцать". |
"Как же она замуж вышла? - спрашивал себя. - И откуда набрали денег, когда присылу не было?.. Впрочем, что же, баба была здоровая, за семерых работать могла..." |
Через два дня Епишка встретил на телеге молодую бабу и с слезами бросился целовать ее. |
Старый Анисим сам не одну смахнул слезу. Жалко ему было Епишку... Мыканец он. |
"И в кого она у меня такая красивая, - думал Епишка, - ни на меня, ни на мать не похожа". |
- Ты теперь брось пить-то, - говорил Анисим. - А ты, родная, поудерживай его, слаб он... |
- Дедушка, ей-богу, одну рюмочку, с радости. Ведь я сейчас словно причастился, весь мир бы обнял, да головы у него нет. |
Дочь Епишки улыбалась и, налив себе рюмку, почмокалась. |
- Ты ведь у меня единая, ненаглядная моя. Мы теперь тебе такого жениха сыщем, какой тебе и во сне не снился. |
Погорбился старый Анисим за эту неделю, щеки ввалились, а подбородок качался, будто шептал. |
Простился с Епишкой и дочерью его и пошел опять с костылем, сгорбившись еще ниже. |
- Ты как-нибудь, папаша, лошадь купи, - говорила Марфа отцу, - пахать станем. |
- Теперь мы с тобой заживем, Марфунька, - говорил Епишка. - Земли у нас много, хлеба много, скота семь голов рогатого, лошадей только, жаль, увели. Недоглядки. |
Плетется Анисим, на солнце поглядывает, до захода в монастырь надо попасть. |
По дорожке воронье каркает, гуси в межах на отлет собираются. |
Пришел в келью, к игумену, пыльный с дороги, постучался. |
- Благослови, отче... Вернулся. Теперь не пойду. |
- Ну что, не обмануло тебя сердце твое? |
- Нет, отче, сноха утонула. Господь меня надоумил сходить... Господь. |
- Ты отдохни поди, вишь, как выглядишь плохо. А что ж старуха твоя не вернулась? |
- Нима, отче; видно к угодникам в подножие улеглась. Сильная духом была, знал я, что ей не вернуться. |
В келью пришел свою, на столе просфора зачерствевшая, невынутая. |
Кусает зубами качающимися, молитву хлебу насущному читает. |
И опять все как было: на стене скуфья на гвоздике, у окошка на подставочке цветы доморощенные не поливаны. |
На мешочном тюфяке в дырки солома выбилась, в коричневых выструганных сучьях клопы гнездятся. |
- Слава тебе, Христе боже наш, слава тебе. |
Около рукомойника рушничок висит, покойная сноха вышивала. |
- Всех похоронил, теперь самому на покой пора. Ой, как тяжело хоронить! |
Захолодало. По селу потянулись с капустой обозы. |
Хорошо молиться в осень темной ночи за чью-нибудь непутевую душу. |
Обронили вербы четки зеленые, краснотой подернулись листья - удили шелковые. |
Вечер. Голоса на дороге про темную ноченьку поют. |
Прощай ты, пора нудная, томящая. Вылила ты из пота нашего колосья зернистые, кровью нашей напоила ягоды свои. |
Марфа принялась за хозяйство. Сперва ей казалось все как-то по-чудному. Ночью она не могла дверь найти спросонья, вместо порога к загнетке печной забиралась. |
Стало подсасывать что-то опять Епишку, не сиделось ему дома, горько было на чужое добро смотреть. Чужое несчастье на счастье не пошло. |
Ходил в лес, осин с кореньями натаскал, а потом у окошка стал рассаживать. |
- Марфунька, - кричал он, запихивая в землю скрябку, - воды неси поливать. |
Люди засматривали, головой покачивали. |
- Что это с Епишкой-то сталось: дочь привез, вино бросил пить и в церковь ходит. |
В монастырь бегал причащаться, всю дорогу без одышки бежал. |
- Так ин, - говорит, - лучше бог простит все... да и думы грешные в голову не полезут. |
Старый Анисим просфорочку ему дал, советовал лучше кобылку купить, чем мерина. |
- Ты кобылку-то купишь - через три года две лошади, ой, ой, каких будешь иметь! |
Послухался Епишка старого Анисима, пришел домой и сказал Марфе, что хочет кобылу купить. |
В базарный день повели продавать двух коров и выручили три сотни. |
- Теперь ты, папаша, в город иди, там-то, чай, лучше купишь. |
Снарядила Марфа отца в дорогу, зашила деньги в подштанники и проводила. |
Приковылял Епишка в город, в трактирчик зашел отогреться. Люди винцо попивают, речи деловые гуторят. Подсела к Епишке девка какая-то, наянная такая, целоваться лезет. |
- Жисть свою пропиваю! - кричит Епишка. - Хорошая ты моя, жалко мне тебя, пей больше, заливай свою тоску, не с добра, чай, гулять пошла. |
Когда на другое утро Епишка полез в кошелек купить калачика, там валялась закрытая бумажкой единая заплесневелая старинная копейка. |
Ждала Марфа отца и ждать отказалась, уж замуж успела выйти, мужа к себе приняла, а он как в воду канул. |
Через два года, в такое же время, она получила письмо от него: |
"Дорогая доченька, посылаю тебе свое родительское благословение, которое может существовать по гроб твоей жизни и навеки нерушимо. |
Дорогая Марфенька, об деньгах прошу тебя не сумлеваться, скоро приеду домой. Кобыла тут у меня на примете есть хорошая, о двух сосунков. Как только вернусь, заживем опять с тобой на славу". |
Карев запер хату и пошел в другой раз к сторожке. Лимпиада просила оставить на память вырезанную им солоницу. |
Филипп окапывал завалинку и возил на тачке с подгорья загрубелую землю. |
- Отослал Иенке денег ай нет? - спросил он, не оборачиваясь, поправляя солому. |
- Отослал... сам возил, прощаться ездил. |
- То-то долго-то. |
- Да. |
- Ну входи, - сказал Филипп. - Ваньчок приехал, чай пьют, дожидаются. |
Ваньчок сидел в углу с примасленными, расчесанными на ряд волосами и жевал пышку. |
Когда Карев ступил на порог, он недовольно поглядел на него и, приподняв руками блюдечко, чуть-чуть кивнул головой. |
- Принес? - спросила Лимпиада и с затаенной болью, нагнувшись, стала рассматривать рисунки. |
На крышке было вырезано заходящее солнце и волны реки. |
Незатейливый рисунок очень много говорил Лимпиаде, и, положив солонку на окно, она задумалась. |
Карев подвинул стакан к чайнику и налил чаю. |
- Ну, ты что ж молчишь? - обратился он к Ваньчку. - Рассказывай что-нибудь. |
- Чего рассказывать-то? - протянул Ваньчок. - Все пересказано давно. |
- Ну, - засмеялся Карев, - это ты, наверно, не в духе сегодня. Ты бы послухал, как ты под "баночкой" говоришь, ты себя смехом кропишь и других заражаешь. |
- Лучше Фильке пойду подсоблю, - сказал он, надевая картуз и затягивая шарф. |
Когда Ваньчок вышел, Карев поднял на Лимпиаду глаза. |
- Идешь? - спросил глухо он. - Я ухожу послезавтра. Пойдем. Жалеть нечего. |
Лимпиада свесила голову и тихо, безжизненно прошептала: |
- Иди, я не пойду. |
- Прощай. Больше, я думаю, говорить тебе нечего. |
Лимпиада загородила ему дорогу и повисла, схватившись за него, на руках: |
- Не уходи, милый Костя, - ради всего святого, пожалей меня. |
- Нет, я не могу оставаться, - сказал Карев и отдернул ее руку. |
На пороге показался Филипп. |
- Ты что ж, совсем уходишь? |
- Да, совсем, проститься зайду. Не поминайте лихом, а если сделал чего плохого, то прошу прощенья... |
Когда Карев ушел, Лимпиада проводила Филиппа к Ваньчку, а сама побежала на мельницу. |
Хата была заперта, и на крыльце на скамейке лежала пустая пороховница. |
"Куда же ушел?" - подумала она и повернула обратно. Вечерело. Оступилась в колею и вдруг, задрожав, почувствовала, что под сердцем зашевелился ребенок. |
- Ох! - вскрикнула тихо и глухо, побежала к дому, щеки горели, платок соскочил на плечи, но она бежала и ничего не замечала. |
В открытых глазах застыл ужас, губы подергивались как бы от боли. |
Прибежала и, запыхавшись, села у окна. |
"Зачем же я бежала? Господи, откуда эта напасть? Что делать мне... что делать?.." |
Думы вспыхивали пламенем и, как разбившаяся на плесе волна, замирали. |
"Вытравить, избавиться", - мелькнула мысль. Она поспешно подбежала к печурке. |
"Преступница", - шептал какой-то голос и колол, как шилом, в голову. |
"Господи, - упала она перед иконой, - научи!" |
На брусе - для мора тараканов, в синей бумажке, - в глаза ей бросилась спорынья. |
С лихорадочной дрожью наскребла спичек и смешала с спорыньей. |
Когда цедила из самовара воду, в ней была какая-то неведомая ей дотоле решимость. |
Без страха поднесла к губам запенившуюся влагу и выпила. |
Чашка, разбившись, зазвенела осколками, и, свалившись на пол плашмя, Лимпиада забилась, как в судороге. |
Волосы, сбившись тонкими прядями, рассыпались по полу и окропились бившей клочьями с губ пеной. Под окном ворковали голуби, и затихший бор шептался о чем-то зловещем. |
Лицо ее было как мел, и на нем отражалась лесная зеленая дремь. |
Филипп не поехал к Ваньчку, он встретил чухлинского старосту и пошел оглядывать намеднишнюю вырубку. |
Щепа пахла ладаном, на голых корнях в вырубях сверкала вода. |
- Тут надо бы примерить, - сказал староста. - Сбегай-ка до дому за рулеткой. |
Филипп сломил ветку калинника и побег к сторожке. |
Чукан, свернувшись в кольцо у ворот, хотел схватить его за ногу. |
В голову ударило мертвечиной, на полу в луже крови валялась Лимпиада - и около нее разбитая чашка. |
- Отравилась!.. - крикнул, как журавль перед смертью, и побежал к колодцу за холодной водой. |
Поливал ей на грудь, пальцем разжимал стиснутые зубы. |
Холодел. |
Склонившись на колени, закрылся руками и заголосил по-бабьему. |
- Ой, не ходила бы девка до мельника, не развивала бы свою кудрявую косу, не выскакивала бы в одной сорочке по ночам, не теряла бы свою девичью честь. |
Ползал, подымал осколки чашки и подносил к носу. |
- Ох ты, бесталанная головушка, при тебе спорынья в поле вызрела, и на погибель ты свою ее пожинала. |
Ваньчок трепал за ухо своего подпаска. |
- Ты опять, негодяй, потерял ярку. Ищи, харя твоя поганая, до смерти захлыщу. |
- Я, дя-аденька, ни при чем, - плакал Юшка. - Вот те Христос, не виноват... |
- Я те, сволочь, покажу, как отказываться. Ишь сопляк какой подхалимный! |
Возбужденный опять неудачей, напился к вечеру пьян и поехал опять сватать Лимпиаду. |
Около околицы ему послышалось, что Филипп поет песню. |
Он слез с телеги и, качаясь, выгаркивал осипло "Веревочку": |
Эх, да как на этой на веревочке |
Жизнь покончит молодец... |
С концом песни ввалился в избу и остолбенел. |
- Это он! - крикнул с брызгами пены у рта. - Это он... Он яр поджег, дымом задвашил... |
Красные глаза увидели прислоненную к запечью берданку. |
Голова кружилась безумием и хмелем. |
Схватив берданку, осмотрел заряды и выбежал на дорогу. |
Ветер ерошил на непокрытой голове волосы и спускал на глаза. |
Хвои шумели. |
Вечерело. Карев ходил набрать грибов. Заготавливал на отход. |
Шел с грустной думой о Лимпиаде и незаметно подошел к дому. |
В хате светился огонь, и на полу сырой картошкой играл кот. |
На крыльце он увидел темную тень и подумал, что его кто-то ожидает. |
Прислоненная к перилам тень взмахнула ружьем. |
"Филипп, - подумал Карев, - на охоту, видно, напоследок зовет..." |
Грянул выстрел, и, почуял, как что-то кольнуло его и разлилось теплом. |
Упал... по телу пробегла дремная слабость. Показалось еще теплее, но вдруг к горлу хлынуло как бы расплавленное олово, и, не имея силы вздохнуть, он забился, как косач. |
Стихало... От дороги слышались удаляющиеся шаги. Месяц, выкатившись из-за бугра долины, залил лунью крыльцо и крышу. |
- Ку-гу, ку-гу... - шомонила за мельницей сова. |
< 1915 >
СЛОВАРЬ МЕСТНЫХ РЯЗАНСКИХ НАРЕЧИЙ* |
Артус - просфора, освященная в первый день пасхи. |
Бочаг - яма на дне реки, омут. |
Брус - крайний ряд кирпичей у чела печи. |
Брусница - деревянный футляр для точильного бруса. Во время работы привязывается ремнем за спину косца. |
Бурыга - ухаба, рытвина. |
Бучень - птица выпь. |
Воронок - медовая брага с хмелем. |
Выбень - выбитое место. |
Вяхирь - сетчатый кошель для сена. |
Гребать - брезговать. |
Грядки - две продольные жерди, образующие края кузова провозки. |
Донце - дощечка со специальной рамкой, на которую садится пряха, вставляя в нее гребень или кудель. |
Жарница - глиняная миска для запеканов. |
Забурукал - глухо, невнятно заворчал, забормотал. |
Задвашить - задушить. |
"Заря-зоряница..." - заговор от бессонницы. Есенин слышал его от матери. |
Засемать - засуетиться, зачастить ногами. |
Засычка (норовить в засычку) - задираться, ввязываться в драку, скандал. |
Захряслый - затверделый. |
Зубок - подарок новорожденному. |
Калпушка - детский чепчик. |
Кочетыг - тупое, широкое, плоское шило для плетения лаптей и кошелей. |
Кулага - заварное жидкое тесто из ржаной муки с солодом. |
Лоск - лог, лощина или низкое место в поле. |
Лушник - ситный хлеб, испеченный с луком, пережаренным в масле. |
Мотальник - приспособление в прялке для сматывания пряжи. |
Мускорно - трудно, кропотливо. |
Мухортая - захудалая. |
Наянно - навязчиво. |
Нехолявый - неопрятный, неряшливый. |
Ободнять - рассветать. |
Оборки (оборы) - веревочные завязки у лаптей. |
Оброть - недоуздок, конская узда без удил, с одним поводом для привязи. |
Окадычиться - умереть. |
Олахарь - обалдуй, непутевый. |
Падина - настил из хвороста под стога сена. |
Попки - связанные пучки ржаной соломы, кладущиеся на верх соломенной крыши. |
Постная - круглая корзиночка, плетенная из соломы, перевитой мелким лозняком. В ней держат муку и в нее же кладут, как в форму, хлебное тесто для подхода. |
Поязать - обещать. |
Путро - месиво с мучными высевками для скота. |
Пьяника - лесная ягодка (голубика). |
Пятерик - бревно, из которого можно напилить пять поленьев. |
Разепа - разиня. |
Саламата - кушанье, приготовленное из поджаренной муки с маслом. |
Сиверга (сиверка)- холодная мокрая погода при северном ветре. |
![]() ![]() |