Со странным чувством, будучи уже немолодым, сажусь я за предисловие к книге, которую издал в двенадцать лет. Читатель, как я хочу, чтобы ты представил себе мальчика, что живет в Швейцарии на склоне горы и видит из окна крошечного домика раскинувшееся внизу селение Давос-Платц. Легочные больные, для которых этот климат считается целительным, приезжают сюда в последней надежде на выздоровление. Многие из них умирают.

Стояла зима; плавную линию горизонта нарушали врезавшиеся в небо заснеженные вершины гор; деревня - на городок это место не походило - была завалена снегом. Утро наступало поздно, солнце заходило рано. Ледяная неподвижная ночь отвоевала большую часть суток.

Мальчику было весело здесь! Он мог вволю кататься с горок, бегать на коньках, лепить снежки. Ему нравился морозный бодрящий воздух, лес, в котором росли елки, усыпанные искрящимся снегом. Да и дом, где он сейчас жил, с его кукольным театром и ручным печатным станком, не казался вынужденным пристанищем. Однако мальчик замечал, что и мать, и отчим не слишком здесь счастливы. Мать выглядела озабоченной, несколько раз он заставал ее плачущей. Отчим, которого он боготворил, исхудал и выглядел нездоровым. Отчима звали Роберт Луис Стивенсон. Он был не слишком удачливым писателем и оказался здесь только благодаря помощи богатых родителей из Эдинбурга. Однажды, сидя за уроками, мальчик случайно услышал поразившую его фразу: "Ничего не поделаешь, Фанни, я вынужден обратиться к отцу". От этих слов веяло такой безысходностью, что мальчик задумался, где бы раздобыть денег. Он сознавал, что недешево обходится отчиму. За одну его учебу в школе тот выкладывал сорок фунтов, не говоря уж о дополнительных занятиях с умирающим прусским офицером, который обучал немецкому языку по оригинальной методике, заставляя мальчика держать во рту складной нож для выработки правильного произношения.

Мальчик нашел себе работу в только что открывшемся отеле "Бельведер" - для субботних ночных концертов там требовались отпечатанные программки. Господин с черной бородой, в распоряжение которого он поступил, сразу предложил платить ему два с половиной франка за каждую сотню программок. То был свирепого вида господин с ужасными манерами, к тому же весьма строгий в вопросах правописания. Он не пропускал ни одной ошибочки. Стоило мальчику напечатать: "Песню "Ето было летом" исполняет Эдвин Смит", - и господин с черной бородой заставлял его переделывать всю работу заново. Иногда в отеле устраивались благотворительные базары, и тогда мальчику случалось печатать не только программки, но и объявления, приглашения, вывески. На одном из таких базаров он без труда продал за один пенс стихотворение отчима "Плач по оловянным солдатикам". А какую гордость он испытал, когда получил заказ на тысячу лотерейных билетиков!

У мальчика точно выросли крылья. Он написал и сам же издал тоненькую книжечку "Черный каньон, или Жизнь на Диком Западе". В качестве иллюстраций он использовал вырезки из журналов. Впоследствии эта книжечка не раз была выставлена на аукционе у Сотби. Вам крепко повезло, если вы купили ее там за двадцать пять фунтов, ведь теперь ее представляют как "Буклет из Давоса. Стивенсониана. Чрезвычайная редкость". Однако первоначальная цена книжки была шесть пенсов - в несколько раз больше, чем доход от отпечатанных программок.

Луис, так мальчик называл отчима, следил за этой издательской авантюрой с пристальным интересом. Вскоре и в нем проснулось авторское честолюбие и он с напускной несмелостью предложил мальчику рукопись книги "Не я, и другие стихотворения". Фирма "Осборн и Ко" немедленно приняла решение издать ее. Все 50 экземпляров книги были проданы мгновенно.

Издатель был потрясен, а автор прямо-таки ликовал, утверждая, что ни одна из его прежних книг не имела такого успеха. С пылом принялись они обсуждать следующую книгу, первое стихотворение для которой у Луиса уже было.

"Найти бы иллюстрации", - говорил издатель с сожалением. Все вырезки из журналов были использованы им для книжки "Черный каньон, или Жизнь на Диком Западе". Об иллюстрациях оставалось только мечтать. Хотя почему мечтать? Луис, человек умевший многое (он даже рисовал декорации), пообещал, что вырежет картинки по фретвуду. Слово "фретвуд" сейчас почти забыто, как забыто и само искусство вырезания по тоненькой дощечке, для которого нужны рисунок-основа, лобзик, ну и, разумеется, немалое терпение. Луис разрезал лист фретвуда на несколько маленьких квадратиков и задумался. В его распоряжении был только перочинный нож, настоящие инструменты появились позже. Однако за дело он взялся, и решительно.

Следующий день прошел в мучительном для издателя ожидании. Но вот наконец готова вырезанная на листе фретвуда гравюра к стихотворению "Сострадание". Теперь ее надо приклеить к деревянному бруску, чтобы она оказалась в печатном станке точно одной высоты с уже набранным текстом. Деревянный брусок нужного размера найден: О разочарование!.. На пробном оттиске рисунка не получилось. Автор и издатель глядели друг на друга в отчаяньи, однако им на помощь пришла женская смекалка. "Почему бы вам не подложить под брусок папиросную бумагу?" "Браво, Фанни!" Автор снова принялся подгонять высоту бруска. И снова оттиски, листки изведенной папиросной бумаги, беготня по лестнице в комнату, где жил мальчик и где температура остановилась на нулевой отметке. Но что за беда холод? Дела шли успешно! Мальчик печатал оттиск за оттиском, с восторгом наблюдая, как свежая краска, отпечатываясь на бумаге, повторяет страницу будущей книги.

На следующий день он отправился к умирающему швейцарцу, - половина населения Давоса непрерывно кашляла. Швейцарец жил с семьей в одной комнате и зарабатывал на жизнь тем что вырезал из дерева медведей. Ему-то и был показан образец - деревянный брусок с приклеенной к нему гравюрой. Может ли он вырезать дюжину брусков такого же размера из очень твердых - без единого сучка! - пород дерева? Швейцарец ответил утвердительно и принялся за дело.

Так были напечатаны "Поучительные эмблемы"; 90 экземпляров, по 6 пенсов за каждый. Успех книжки был оглушительный. Богатые постояльцы отеля "Бельведер" покупали сразу по три экземпляра. Друзья Луиса, оставшиеся в Англии и получившие книжку по почте, в письмах просили прислать им продолжение. Тем временем сам он работал как вол. Мальчик однажды слышал, как отчим признался знакомому: "Кто знал, каким подарком судьбы станут для меня эти гравюры! Когда я устаю писать, читать и думать, я занимаюсь ими и при этом получаю огромное удовольствие".

Скоро вышли в свет "Поучительные эмблемы 2", 90 экземпляров, по 9 пенсов за каждый. Они были приняты с тем же восторгом. Дела мальчика пошли в гору, ему даже удалось скопить около пяти фунтов. Однако ты ошибаешься, читатель, если думаешь, что он оставил то занятие, с которого начал. Нет, каждую неделю он, как и прежде, печатал сотню программок, мужественно снося придирки господина с черной бородой. Два с половиной франка есть два с половиной франка. Какой разумный человек откажется от регулярного заработка?

Две зимы минуло, мальчик продолжал ходить в школу, хотя учеба была ему неинтересна. Смерть прусского офицера освободила его от обязанности учить немецкий язык. Все что осталось у него в памяти от занятий - это вкус складного ножа во рту.

А потом мальчика отправили в Англию, в закрытый пансион, где под присмотром преподавателя находилось с полдюжины таких же мальчиков. Пролетел год. Домашняя типография отошла в прошлое.

Когда же наступили летние каникулы, повзрослевший мальчик снова увидел семью, на этот раз в шотландском городе Кингусси. Отчим, который преуспел в гравировании картин куда больше, чем мальчик в латыни, показал ему стихи и гравюры для новой книги "Резец и перо". Однако ручной печатный станок сломался. После безуспешных попыток починить его, они обратились к любезному хозяину частной типографии, находящейся в подвале крошечного магазинчика. Там и была напечатана книга "Резец и перо" - в виде, который оставлял желать лучшего.

Эта книга оказалась последним детищем фирмы "Осборн и Ко". Был написан рассказ в стихах "Пират и аптекарь". Из трех превосходных гравюр, выполненных для него, ни одна не увидела свет. Для рассказа "Удел строителя" так и не было сделано ни рисунка, ни гравюры. То был закат процветавшего когда-то дела, которое дало возможность посмеяться многим и многим людям.

[в Пампасы]